Седов Б.. Рэп для мента

   – Рома, здесь целая банда, – отчетливо доносился через замочную скважину торопливый голос Лизы, – человек десять, а может, и больше... Да, дают концерты от твоего имени при полных залах... Певца зовут Сергей Батурин, он ведет себя чудовищно, жутко кривляется, но народ верит. Я с ним познакомилась... Ну что ты, ничего подобного, опять ты за свое. Прекрати немедленно! Да, кстати, тут еще какие-то уголовники...
   Сергей вскочил как ошпаренный, зажал рот ладонью и опрометью бросился по коридору к лифтам.
   Директор Сергея Рустам Шульман сидел в своем номере за столом, покрытым газетой. На газете были аккуратно разложены пачки денег – тысячные купюры к тысячным, сотенные к сотенным, полтинники к полтинникам. Небрежно скомканные десятки валялись в картонной коробке из-под шампанского, стоявшей на полу.
   Шульман подсчитывал выручку от вчерашнего концерта. Отложив в сторону последнюю пачку, он подравнял ее вспотевшими от трудов праведных ладонями и удовлетворенно крякнул.
   Да, Волгоград дает цену! Без малого один миллион двести тысяч родных деревянных тугриков как с куста. Или почти что сорок три тысячи зеленых.
   Приятные вычисления были прерваны отчаянным стуком в дверь.
   Шульман недовольно хмыкнул, прикрыл деньги попавшимся под руку полотенцем и пошел открывать.
   На пороге стоял взъерошенный Сергей.
   – Рустик! – закричал он в лицо отшатнувшемуся Шульману. – Нас предали, мы в жопе! У нас шпионка! Она сейчас по телефону о нас рассказывает!
   Если еврейский дедушка наградил Рустама Шульмана коммерческими дарованиями, то татарская мама через свои гены передала ему решительность и жесткость.
   – Говорил тебе, придурок, не вяжись с этой Лизой, или как там ее, – злобно прошипел Шульман, мгновенно оценив обстановку. – Чирик, Костян!
   Из соседней комнаты директорских апартаментов тут же появились заспанные Костян с Чириком.
   – За мной! Берем эту сучку, пока тепленькая, пока не заложила нас с концами! Чирик, останься – береги бабло, как собственную жопу!
   Шульман зло сверкнул глазами на Сергея.
   – И ты здесь сиди, кумир миллионов, блин! Нечего...
   Он не договорил, плюнул и выскочил в коридор.
   Через пару минут Шульман и Костян уже стояли перед дверью номера Лизы. Запыхавшийся Шульман перевел дух и кивнул Костяну:
   – Давай!
   Не задумываясь, Костян вломил по дверному замку толстой рифленой подошвой своего увесистого ботинка. Дверь с хрустом распахнулась, и сидящая на кровати Лиза от неожиданности выронила трубку.
   – Попалась, сучка! Кому стучала, колись! Кранты тебе!
   Плечистый Костян навис над Лизой, угрожающе ощерившись, Шульман осторожно прикрыл за собой покореженную дверь, подбежал к окну и задернул штору.
   Лиза быстро отодвинула телефонную трубку подальше от себя. Там, на другом конце провода, был Роман, он должен все услышать...
   – Это вы попались, недоумки! – закричала она что есть силы, отпихнув Костяна. – Не скалься, урод, не испугаешь, не на такую напал!
   Костян оторопело попятился, Шульман отвернулся от окна и заинтересованно поднял бровь.
   – Это вы попались! – не утихала Лиза. – Ну и что вы со мной теперь сделаете? Да вы за каждый мой волосок ответите! Вы что думаете – все вам вот так и сойдет с рук? Да ни за что! Крысы! Теперь будете отвечать перед Романом, да и не только перед ним!
   Опомнившись, Костян схватил телефон с волочащейся трубкой, вырвал его из розетки и швырнул о стену. Шульман схватил его за локоть.
   – Постой, постой...
   И зашептал что-то Костяну на ухо. Костян выслушал его и кивнул.
   Вразвалочку подойдя к Лизе, он наклонился к ней:
   – Слышь, милашка...
   Лиза машинально повернула голову.
   Костян быстрым кошачьим движением щелкнул ее костяшкой большого пальца по виску.
   Лиза закрыла глаза и повалилась на кровать.
   – Не переборщил? – озабоченно спросил Шульман. – Нам тут жмуры не нужны...
   – Не, все как в аптеке. Минут двадцать покемарит, потом будет как огурчик.
   – Ты все понял?
   – Чего тут не понять! – нахмурился Костян.
   – Тогда так. Быстро тащи ее в одноместный номер и сиди там с ней, охраняй. А нам надо все это шапито сворачивать – тема закрыта. Причем придется отменить уже и сегодняшний вечерний концерт.
   – Блин! – выругался Костян и замахнулся на бесчувственную Лизу. – У, сука!
   – Брось, – скривился Шульман, – как веревочка ни вейся... Значит, сегодня сворачиваемся, а завтра делаем отсюда ноги. Все контакты порвать, мобильники выбросить. Концов не найдут, побухтят и забудут.
   – А Меньшиков?
   – Ну, до завтра у нас время точно есть, а потом, если что, эта его сучка будет для нас определенной гарантией. А как концы подчистим – пусть ее отвезут куда-нибудь подальше и выпустят.
   – А может... – Костян не договорил и провел указательным пальцем себе по горлу.
   – И не думай! – испугался Шульман. – Оно нам надо? Бабла мы настрогали, но всех денег не заработаешь, а тема – я уже сказал – себя исчерпала. Исчезнем – и все дела. Все живы-здоровы, да еще и при бабках. И никакой уголовщины. Потом еще что-нибудь придумаем, дураков везде довольно. Ну, давай за дело.
   Костян кивнул, перекинул безвольную руку Лизы себе через плечо и поволок девушку из номера, придерживая за талию.
   – Ну что, нет худа без добра, – задумчиво пробормотал Шульман, глядя ему вслед, – по крайней мере, местной братве можно теперь уже не засылать, диез поставить...
   Повеселев от этой приятной мысли, он огляделся напоследок, сунул в карман флакон французских духов, оставленный Лизой на журнальном столике и вышел из номера, осторожно прикрыв за собой сломанную дверь.

Глава 9
ПОЛУЧИ ПУЛЮ, БАКЛАН!

   Беда не приходит одна.
   Когда Арбуз поймал себя на том, что эта отнюдь не новая мысль в очередной раз пришла ему в голову, он хмыкнул и откинулся на высокую спинку своего любимого темно-коричневого кожаного кресла на колесиках. Кресло откатилось назад. Арбуз чутьчуть приподнял ноги в остроносых ботинках с высокими каблуками, не препятствуя движению, а сам в это время подумал: «При чем здесь беда?»
   Дело было вечером, делать было нечего. Потому что все дела, запланированные на этот, как всегда, хлопотливый день, были уже благополучно закончены к настоящему моменту, то есть к двадцати трем часам и энному количеству минут. Какому, кстати, количеству?
   Арбуз отогнул манжет рубашки, взглянул на часы и залюбовался тусклым металлическим сиянием платинового корпуса. Да, «Патек Филипп» – это всетаки вещь, стоит своих семидесяти пяти тысяч евро. Ну и подставились европейцы с выбором названия для своей объединенной валюты! Не учли неиссякаемых глубин русского народного юмора. Понятно, что веселые соотечественники перво-наперво окрестили благородные бумажки евреями.
   А уж насчет того, что Филипп потек – само собой...
   Арбуз зевнул.
   Блин! Он же точное время собирался узнать, а не оценивать перлы народного остроумия. Вот до чего доводит приятная расслабуха в конце напряженного рабочего дня!
   Пришлось еще раз посмотреть на часы. Двадцать три часа тридцать восемь минут по московскому времени.
   Офис компьютерной фирмы «Пиксель», принадлежащей респектабельному бизнесмену Михаилу Арбузову, давно уже опустел. Только плечистые охранники отнюдь не молодежно-хакерского вида неусыпно бдили за мониторами наружного наблюдения и в строго определенное время совершали обход вверенной им территории.
   Поэтому респектабельный бизнесмен Михаил Арбузов, он же авторитетный вор в законе Арбуз, беспрепятственно наслаждался тишиной и покоем в своем просторном кабинете, из которого так удобно было руководить не только компьютерными делами. Арбуз с хрустом потянулся и закинул ноги на гигантский письменный стол со столешницей из толстого полированного стекла.
   Так что там пришло в голову насчет беды? Не одна, значит, она приходит?
   Свежо, свежо, а главное – оригинально.
   С другой стороны – банальность становится банальностью именно потому, что банальные вещи постоянно повторяются... Б-р-р!
   Арбуз встряхнул головой.
   Пора домой. День прошел удачно. Зарвавшийся Борман поставлен на место – нечего разевать рот на восьмой причал морского порта. Пивняки из Сестрорецка занесли положенное, признали свою неправоту в смысле попытки утаить доходы от новой линии по разливу нефильтрованного пива. Таможенники честно отработали гонорар – партия карельского леса пересекла финскую границу беспрепятственно. Значит, завтра надо напомнить Тюре, чтобы проверил состояние счета в «Женераль банк дю Женев». Впрочем, финские коллеги никогда не подводят.
   Все, баиньки.
   Резким движением убрав ноги со стола, Арбуз неторопливо принялся собирать со стеклянной столешницы всякую мелочь – сигареты, серебряную зажигалку «Зиппо», электронную записную книжку. Рассовав все это по карманам, он выбрался из уютного кресла, огляделся напоследок и вдруг обнаружил сиротливо прикорнувший на краю стеклянной плиты собственный мобильник.
   Тьфу, чуть не забыл! Иди сюда, маленький...
   Однако маленький, вместо того чтобы пойти к хозяину, зажужжал вибратором, зажег разноцветный экран, и просторный кабинет респектабельного бизнесмена Михаила Арбузова огласился торжественной мелодией всенародно любимой песни «Вставай, страна огромная».
   Арбуз дотянулся до мобильника и посмотрел на экран. Так, подавление номера...
   Чуть помедлив, Арбуз поднес мобильник к уху.
   – Да?
   – Вечер добрый, Михаил, так сказать, Александрович, – затараторил дребезжащий тенорок, – я...
   – Почему «так сказать», – тут же прервал говорившего Арбуз, – я и есть Александрович. Был и буд у.
   – Извините, извините. Я звоню, так сказать, по просьбе и поручению...
   – Так по просьбе или по поручению?
   – По поручению, по поручению, так сказать, Якова Михайловича...
   – Вот он сам пусть и звонит, если хочет со мной говорить.
   Не задумываясь, Арбуз дал отбой.
   Вот тебе и успешно проведенный день!
   Яков Михайлович Тягайло, он же Тягач, в представлении не нуждался. Он короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север Ленинградской области – от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну а после того как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибаскова, его авторитет стал вообще непререкаемым.
   Кремень!
   Одну лишь слабость имел Тягач – пригрел старенького еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.
   Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.
   Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными – только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту – чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.
   Ну что ж, теперь оставалось ждать звонка самого Тягача.
   А Тягач ни с того ни с сего никогда не звонил. Общих дел у него с Арбузом не было, зоны влияния давно разграничены. Значит? Значит, дело пахнет керосином. И именно то самое дело, которое они обсуждали недавно с друзьями детства после затеянных Боровиком посиделок в пивной «Мутный глаз».
   Привет от покойника Корявого!
   Арбуз достал сигареты, закурил.
   Не прошло и минуты, как вновь зазвучала «Вставай, страна огромная».
   – Да?
   – Михаил свет Александрович, – зарокотал в трубке густой бас Тягача, – ну что ж ты моего Зяму обижаешь?
   – Да кто его обидит, он сам кого хочешь обидит, Яков Борисович.
   – Зяма? Да он от мухи ледащей шугается, не то что от тебя, – хохотнул Тягач, – ой, уморил ты меня, все бы вам, молодежи, шутки шутить над нами, стариками...
   – Я слушаю, Яков Борисович, – сдержанно сказал Арбуз после небольшой паузы.
   – Чего там слушать, встретиться бы нам, Михаил Александрович, да и поговорить.
   – Поговорить? – спросил Арбуз, затягиваясь.
   – Ну да, поговорить. Запросто поговорить, по-свойски. Да и люди того же хотят, ждут не дождутся.
   – Какие люди?
   – Да все те же. Наши – Кабан, что над волховскими, и Миша-шестипалый. Знаешь, небось? – Знаю.
   Как не знать! Арбуз быстро прикинул – Кабан целиком на востоке области, Миша-шестипалый держит эстонскую границу. С покойным Корявым никто из них вроде бы подвязан не был.
   Что ж, расклад приемлемый...
   – Ну так что, Михаил Александрович?
   – Со всем моим уважением, Яков Борисович.
   – Вот и чудненько! – обрадовался Тягач. – А Зямато как будет рад! Прямо как на Рождество, хотя что ему до Рождества-то, нехристю... Ну да бог с ним, с Зямой. Зато Кабан с Мишей-шестипалым отблагодарят меня, грешного...
   – За что же, Яков Борисович?
   – Как за что? Да за счастье дружеской встречи. К тому же и повод есть – помянуть почившего раба божия Корявого, нашего общего знакомого.
   – Ну что ж, и помянем, – спокойно сказал Арбуз, – когда?
   – А прямо сейчас, – не менее спокойно ответил Тягач, – ты уж извини, Михаил Александрович, нам, старикам, не спится...
   – Где?
   – Да вот хоть на бензоколоночке моей недостроенной на двадцать четвертом километре по Выборгскому шоссе. Народу там никого, зато ангарчик есть на случай дождя. Пустой, как фраерский карман после трамвая, хоть костер пали да шашлыки жарь. Годится?
   Арбуз помедлил.
   – Годится.
   – Только ты вот что, Михаил Александрович...
   – Что?
   – Ведь как не хватает нам сейчас уединения, – жалобно загудел Тягач, – кругом суета, толпа! Редко когда выпадает случай посидеть, потолковать без суеты. Так ты уж его, случай этот, не упускай.
   – Я слушаю, Яков Борисович.
   – Да что ты заладил, как не родной – слушаю, слушаю? Мы, например, поодиночке будем, а водил с машинами на всеволожской развилке оставим. По ночной-то поре прогуляться пешочком хотя бы и с полкилометра – разве не благодать?
   – Благодать, благодать, – заверил Арбуз, – и я того же мнения.
   – Великая вещь – взаимопонимание! – вздохнул Тягач. – И как его нам подчас не хватает! Ну и ладушки, значит, через два с половиной часа в ангарчике. Ангарчик приметный, не ошибешься. Крыша у него такая полукруглая, в красный революционный цвет выкрашенная. Да долго ли продержится краска, не знаю... Говорил мерзавцам, не красьте под дождем – нет, красят! Ну как найти управу на бракоделов, Михаил Александрович?
   Арбуз прекрасно знал, что Тягач в состоянии найти немедленную управу на кого угодно, однако промолчал.
   – Ну и ладно, – посерьезнел Тягач, – нет счастья на белом свете, и не надо. До встречи.
   Отключив мобильник, Арбуз выдвинул ящик стола и достал из него наплечную кобуру с обмотанными вокруг нее ремнями. Тяжелый позолоченный «Магнум» привычно лег в руку, он пару раз подбросил его на ладони и выщелкнул обойму. Обойма была полной.
   Хорошо.
   Откинувшись на спинку кресла, Арбуз вставил обойму в рукоятку, передернул затвор и поставил пистолет на предохранитель Он посмотрел на кобуру, с сомнением покачал головой, после чего встал, снял пиджак и засунул «Магнум» стволом вниз под пояс брюк за спиной.
   Так-то оно будет лучше.
   Только надо не забыть по пути заехать домой за какой-нибудь летней курткой покороче, чтобы едва прикрывала рукоятку.
   Ну, кажется, все.
   Арбуз взял мобильник и набрал номер.
   – Але, гараж? Тюря, готовь бронепоезд и самого себя впридачу. Намечается легкая ночная прогулка.
   К месту встречи Арбуз с Тюрей подъехали минут за двадцать до назначенного времени. Когда до всеволожской развилки оставалось метров сто, Арбуз приказал Тюре остановиться и сдать назад.
   Он заметил полузаросший проселок, уводящий в сторону от шоссе куда-то в лес.
   – Сворачивай туда! – показал он Тюре направление.
   Приглушенно урча, «Лексус» заколыхался на ухабах проселка. Скоро шоссе скрылось за обступившими машину деревьями.
   – Стоп машина!
   Тюря тут же нажал на тормоз, погасил фары и выключил зажигание. В наступившей тишине стало слышно, как по крыше семенит мелкий гнусный дождик, из тех, которые первые минут десять вообще не замечаешь, зато потом с удивлением обнаруживаешь, что уже насквозь промок.
   – Слушай сюда! – Арбуз тронул Тюрю за плечо. – Давай-ка осторожненько посмотри, что там на развилке, на бензоколонке и в этом самом ангарчике. В любом случае не светись, иди лесом и сразу назад. Я жду тебя здесь. Давай!
   Тюря кивнул головой, выбрался из джипа и осторожно прикрыл за собой дверцу. Оглядевшись по сторонам, он вынул вороненый «ТТ», передернул затвор и бесшумно исчез в густом подлеске.
   Арбуз оглянулся. Шоссе абсолютно не просматривалось, только кое-где пробивался сквозь густую стену корабельных сосен отблеск освещающих его фонарей.
   Значит, «Лексус» с дороги точно не виден. Эх, была бы еще и ночка потемней, ну да где ж ее взять-то, ночку темную, летней порой да на питерских широтах! Хорошо, что тучки жиденькие понагнало, хоть какой-то прок от этого поганого дождика.
   Вернулся Тюря.
   Забравшись в салон, он вытер мокрое лицо ладонью и коротко доложил:
   – Никого.
   – Ангар?
   – Чисто.
   – Свет?
   – Горит фонарь на бензоколонке, съезд с шоссе освещен, вокруг темно, лес.
   – Что там вообще?
   – Кроме ангара конкретно ничего. Котлован недорытый, песок кучами.
   – Развилка?
   – Пусто.
   Арбуз посмотрел на свой «Патек Филипп». Шесть минут до часа икс.
   – Так. Сейчас едем на развилку. Там ждешь меня. С другими водилами до поры не связывайся, из машины не выходи. Будь наготове. Услышишь в ангаре один выстрел – не дергайся, пойдет пальба – гаси всех подряд. Понял?
   – Понял.
   – Трогай!
   Тюря завел мотор, развернулся, преодолел проселок и вырулил на шоссе.
   А вот и развилка. Тюря припарковался на обочине.
   Почти сразу со стороны Питера засверкали фары приближающегося автомобиля, за ним еще одни. Потом высветились два луча и из-за поворота на Всеволожск.
   Арбуз поправил «Магнум» за спиной, расстегнул куртку и вышел из машины.
   В пустом ангаре было пыльно и сухо. Огромное пространство освещалось одной зарешеченной пятисотваттной лампочкой, болтавшейся на переноске под потолком из рифленого железа, поэтому сравнительно светло было лишь в центре ангара Именно там, на заблаговременно расставленных в кружок деревянных ящиках и расселись лицом друг к другу Арбуз, Тягач, Кабан и Миша-шестипалый.
   Первым на правах старшего по возрасту нарушил установившееся было молчание Тягач.
   – Ну что, други ситные, – пробасил он, обводя собравшихся цепким взглядом из-под кустистых бровей, – вот мы и собрались. Кто начнет?
   Долговязый Миша-шестипалый молчал, подергивая щекой с пересекавшим ее от уха до носа шрамом, Кабан слегка пожал покатыми пухлыми плечами.
   Тягач посмотрел на Арбуза.
   – Ты, Михаил Александрович?
   – Я пришел слушать, – ответил Арбуз, – если кому есть что сказать, пусть говорит.
   – Хорошо, – вздохнул Тягач, – раз я начал, я и продолжу. Непонятки объявились, Михаил свет Александрович, рябь пошла, волна бежит. В народе говорят, что именно ты навел на покойного Корявого артиста этого, Романа Меньшикова. Ну а артист Корявого и грохнул – с твоей, опять же, подачи.
   – Кто говорит?
   – Земля слухом полнится, Михаил Александрович. Может, оно так, а может и нет – беда в другом. Братва волнуется. Да и как не волноваться, ведь для них мир перевернулся! Авторитетный вор вдруг берет в тему хоть и уважаемого, но пришлого артиста. И этот артист гасит Корявого, нашего братана! Без предъяв, без правильных разборов между своими, как принято! Беспредельщик, конечно, был Корявый, царствие ему небесное, но ведь какой-никакой, а все ж таки авторитет. И как мы теперь, по-твоему, руководить будем всей этой взбудораженной братвой, Михаил Александрович? Как внушать им уважение к правильным понятиям, если даже такой человек, как Арбуз, на понятия эти плюет и ничего с ним при этом не делается? Что скажешь, Михаил Александрович?
   – Скажу, что ты так и не ответил на мой вопрос, Яков Борисович. Кто на меня гонит?
   – Арбуз, ты дело говори, – неожиданно зло сказал Кабан, – либо вину бери, либо обставляйся. Пока еще только по Питеру сусло бродит, а ну как по всей России покатится? Тогда ведь со всех нас спросят, почему Питер в руках не держим, смуту разводим! На всероссийскую сходку прямым ходом нарываемся, и к бабке не ходи! Слабину припаяют, новых смотрящих начнут присылать, нам это надо? Так я говорю?
   – Так! – одобрил Миша-шестипалый, дернув щекой.
   Арбуз встал.
   – Так мы до сути не доберемся. Или вы мне конкретно предъявляете того, кто на меня гонит, или я ухожу. Я жду.
   Покачав плешивой шишковатой головой, Тягач с шумом выдохнул воздух.
   – Эх, Михаил Александрович, Михаил Александрович! У нас ведь тут не ментовка, прокуроров промеж нами сроду не водилось. Я-то думал – поговорим по-свойски, без всех этих тити-мити, разберемся в своем кругу да и заживем, как раньше, в миру и согласии. Ну как хочешь, хозяин – барин.
   Тягач достал мобильник и набрал номер.
   – Сивый, запускай быка.
   Некоторое время все молчали, глядя в разные стороны. Потом в дверь ангара кто-то постучал.
   – Заходи! – крикнул Тягач и пристально посмотрел на Арбуза.
   Дверь со скрипом приотворилась и в образовавшийся проем протиснулся розовощекий бугай лет двадцати пяти в черной кожаной куртке, спортивных штанах и кроссовках. На его скуластом безбровом лице явно читался испуг, маленькие глазки бегали.
   – Давай иди поближе, не ссы, не съедят! – скомандовал Тягач и опять повернулся к Арбузу.
   – Вот, Михаил Александрович, позволь тебе представить. Это Башка, можно сказать, бывший оруженосец Корявого. Тот самый свидетель, которого ты так с нас требовал. С нами не захотел побеседовать, так его, может, послушаешь.
   Башка несмело подошел и остановился в паре шагов от Арбуза.
   – Рожай, милок, – подбодрил его Тягач, – видишь, Михаил Александрович ждет.
   – Ну, это, – нехотя забубнил Башка, глядя в сторону, – типа сижу я в этой, в каптерке, типа за стенкой от Корявого, все путем, как обычно. А там к Корявому окошко, а с другой стороны это типа зеркало. Чтобы, значит, если чего. Ну, все вижу, только как у Чарли Чаплина, типа как в немом кино. Ну, заходит вот он...
   Башка мотнул коротко стриженной головой в сторону Арбуза и замер. Прямо ему в глаза смотрело дуло позолоченного «Магнума».
   – Эй, эй, Михаил Александрович... – начал было Тягач, но Арбуз остановил его жестом свободной от пистолета руки.
   – Хорош, Яков Борисович, – спокойно сказал Арбуз, – вы тут все хорошо и красиво говорили, и я вас внимательно слушал. Теперь я скажу. Сиди, Кабан!
   Привставший было Кабан снова опустился на свой ящик, щека Миши-шестипалого задергалась с удвоенной частотой, однако он продолжал сидеть неподвижно.
   Не отводя пистолет от боящегося шелохнуться Башки, Арбуз неторопливо покачался на высоких каблуках.
   – Ну что, други ситные, – обратился он к застывшим на своих ящиках Тягачу, Кабану и Мише-шестипалому, – тему вы, конечно, правильно ведете. Да и как иначе! Ты, Яков Борисович, вообще генералиссимус в деле нашем скорбном, ты, Кабан, на общих глазах авторитет свой поднял, самого Кобыляева с мэров в Волховстрое сковырнул, а ведь мало кто с ним тягаться отваживался. Про Мишу вообще слов нет, чухну оборзевшую развести так, чтоб про струнке ходила и с руки кормилась, несмотря на все сопли-вопли про независимость ихнюю гребаную – это надо уметь. Правильные вы люди и уважаемые, поэтому и приехал я сюда по первому зову. Думал, помощь моя нужна. А я в помощи уважаемым людям никогда не отказываю. На том стоим. Вы меня знаете, я вас тоже знаю.
   – Арбуз, какие вопросы... – начал было Кабан, но Арбуз тут же прервал его.
   – А ты не знаешь, какие вопросы, Кабан? Те самые, которые вы мне тут намеками обвязываете, да вот почему-то прямо никак не ставите. А вместо этого тычете мне в нос этим бакланом корявским, у которого дерьма сейчас в штанах не меньше, чем в голове. Вот он и обосрался уже, стоило истине в глаза взглянуть, под дулом не попиздишь. И вы, уважаемые люди, с этой сопливой тварью меня, что ли, равняете? На его поганый язык хотите меня посадить?
   Башка несмело шевельнулся и замычал, пытаясь что-то сказать. Арбуз взвел курок – Башка судорожно сглотнул слюну и онемел.
   – Все мы помним Степу Большого, – продолжил Арбуз, не глядя на Башку, – высокого полета был человек. Пушкинские менты ножки ему лизали, гаишное сопровождение выделяли, когда Степа выбирался к заливу прокатиться. И где он теперь?