Сергеев Дмитрий. Прерванная игра

   Исходный материал для сотворения человека под рукой у меня был - стада овец. Теперь нужно было самостоятельно исследовать строение всех органов животного, чтобы выяснить, где же находятся гены и как они устроены. Я занялась анатомией на практике. Тысячи и десятки тысяч баранов были искромсаны мною и изучены до последней молекулы. Я отыскала гены и научилась влиять на их структуру, воздействуя различными энергетическими импульсами.
   Увы, сотворить человека было не просто: у овец специализация органов зашла слишком далеко, чтобы их можно было видоизменить. Для моей цели куда лучше подошли бы менее совершенные твари, нежели овцы. У примитивных существ значительно больше простора к эволюции. Всеми возможными средствами - химическими препаратами, радиоактивными и гравитационными лучами вмешивалась я в структуру генов и... создавала уродов и монстров. Но я не прекращала опытов - никто не ограничивал меня во времени. И мне посчастливилось произвести на свет существа, похожие на обезьян. Не знаю, как это случилось, отчего и какие изменения совершились в генах,- только цели своей я достигла. Точнее, не цели, а нащупала верный путь. Дальше я проводила опыты уже с большей уверенностью.
   Двойственность моей начальной программы мешала мне отдать все силы достижению цели. Приходилось содержать в готовности жилые помещения, иметь запас продовольствия. Созданные же мной перволюди быстро расселились повсюду и начали охотиться на животных, которые нужны были на тот случай, если когда-нибудь возвратятся земляне и мне снова придется обеспечивать их продовольствием. Я вынуждена была перевести скот на содержание в подземных стойлах. Часть животных оставила на воле, чтобы людям было на кого охотиться, а затем и приручить.
   Чтобы убыстрить развитие сотворенного мною вида до состояния цивилизованных народов, мне приходилось постоянно вмешиваться и подталкивать их на нужный путь без моего вмешательства этот процесс грозил затянуться надолго, а то и вовсе оборваться. В любой момент могут возвратиться бывшие хозяева планетоида, и все достигнутое мной пойдет прахом. Исторический путь, пройденный человечеством на Земле, я изучила основательно и знала, что требуется. Мои киберы помогли суслам и фильсам создать первые орудия и научили ими пользоваться. Существа, выведенные мною, оказались весьма смышлеными. Уроки пошли им на пользу. Киберы помогли им приручить животных, научили возделывать землю, привили навыки членораздельной речи.
   В контре концов я добилась, что они объединились в две империи, враждующие между собой. Из истории землян я хорошо усвоила, что без постоянных войн человечество не могло обходиться, особенно вначале. Изыскивать причины раздоров мне не потребовалось - на это они оказались большие мастера. Я только следила, чтобы суслы и фильсы полностью не истребили друг друга.
   Роботов, которые по моему наущению появлялись среди них, они вскоре обожествили, стали им поклоняться и даже высекали их подобия из камня. Когда по моей подсказке у них оформились религиозные верования, я разрешила жрецам навещать меня и новые указания стала давать через них. Необходимость появляться среди людей у роботов отпала-они занялись своим прежним делом.
   Теперь со мной встречались жрецы. Это было взаимовыгодное общение. Они отдавали мне еретиков, чтобы я могла препарировать их мозг и брать из него информацию. Каи ни поразительно, наиболее, ценная и свежая информация содержалась всегда в головах еретиков.
   Об остальном я догадался сам.
   Наше появление на Карсте нарушило планы Машины. Ее переполошила мысль, что среди прибывших может найтись человек, которому известен пароль, и тогда все ее замыслы сорвутся.
   Она использовала все возможности, чтобы быстрее достигнуть своего. В краткие моменты, когда ее мозг был един, она пыталась загипнотизировать Эву, меня и Герия. Один раз ей почти удалось это. Если бы я тогда не помешал Герию подключить к машинному мозгу остальные секторы человеческих знаний, неизвестно, чем бы все это закончилось для нас теперь. Другая возможность состояла в том, чтобы выманить кого-нибудь из вновь прибывших за пределы жилых секторов. А когда мы попадаем в руки фильсов или Суслов, нас объявят еретиками и отдадут в ее распоряжение - она сможет препарировать наш мозг. Она полагала, что знания, заключенные в наших извилинах, помогут ей. В жилых помещениях она не смела поступить с нами по собственному произволу.
   Внутренний разлад мучительно сказывался на ее чувствительных бионных элементах. Ей приходилось отдавать распоряжения, исключающие одно другое: одна половина мозга изыскивала способы выманивать нас наружу, помогла суо лам срочно изобрести порох, чтобы можно было взорвать стену. С той стороны ей служили обе касты жрецов и вымуштрованные солдаты из армий Суслов и фильсов. А в то же самое время вторая половина мозга разрабатывала план обороны жилых зданий от проникновения в них Суслов и фильсов. Здесь в ее распоряжении состоял гарнизон роботов.
   Еще раньше она подсказала суслам другой путь в хранилише через каминную трубу. К счастью, шашлыки заставили голодных лазутчиков позабыть о цели диверсии.
   И все же ей почти удалось добиться своего. По неосторожности мы едва не попали в расставленную ловушку.
   Впервые я выступал в роли всевышнего. Судьба фильсов и Суслов зависела теперь от меня; я мог сотворить их дальнейшую историю, как мне вздумается,-достаточно задать Машине новую программу. Из жалкого пленника я стал вершителем судеб.
   Итак, что я сделаю? Прежде всего велю распустить обе жреческие касты, объединить враждующие народы, придумать для них наисправедливейшие законы... Наисправедливейшие законы! А что я сам понимаю под справедливостью?
   Справедливый - прежде всего бескорыстный, неподкупный. В этом смысле все в порядке: никакой корысти у меня к фильсам и суслам нет.
   Вот уж никак не думал, что мне придется рассуждать о таких высоких категориях, когда собирался в свой последний туристский поход. Гораздо больше был озабочен; удастся ли добыть подробную карту. Впрочем, будь у нас надежная карта, а не эта дурацкая схема, мы бы не полезли тогда на перевал - выбрали бы другой путь, и я спокойно бы дожил свой век на Земле.
   Насколько я разобрался, у суслов, помимо жреческой касты, имеется государственный орган управления - пандус, что-то вроде парламента, у фильсов - фавория. Примерно то же, что и монархия. Монархию я упраздняю. Что касается справедливости, тут долго раздумывать нечего: нужно дать им законы, при которых все конфликты будут разрешаться в пользу большинства.
   Я и не подозревал, как просто и легко стать богом. Любое разногласие разрешать в пользу большинства. Ничего более справедливого не может быть. Пусть трепещут эгоисты-одиночки, мечтающие о своей славе! Отныне на планетоиде будет восстановлена справедливость.
   Завтра же с утра засяду писать свод законов. Думаю, что управлюсь с этим делом за несколько часов. А потом пойду в машинный зал, произнесу пароль, отдам ей приказ вычеркнуть из памяти всю чепуху, которой она начинена, и задам собственную программу. В маленьком каменном мешке Карста наступит золотой век.
   С этой благой мыслью я заснул.
   Во сне я продолжал мучиться, придумывая формулировки новых законов, какие отныне будут соблюдаться в объединенном государстве Суслов и фильсов.
   Какое-то неясное сомнение все время грызло меня.
   "Одним человеком можно пожертвовать ради блага всех". "Одним человеком можно пожертвовать ради блага всех".
   Кто это сказал?
   Машина.
   В чем же будет состоять разница между ее, Машины, законами и моими?
   Всемогущество сновидения перебросило меня через тысячи лет в мое собственное прошлое...
   Я тогда учился на первом курсе университета. Жили мы не то чтобы бедно, но лишнего рубля в доме не водилось. Родители пускали квартирантов. В моей комнатушке за дощатою отгородкой поселились двое парней. Оба были приезжими, оба учились на вечерних курсах поммашинистов и работали кочегарами.
   И у них, и у меня подошла пора экзаменов: я корпел над интегралами, они вслух зудили железнодорожный устав.
   Правила вождения пассажирских и товарных составов странным образом сплетались у меня в мозгах с формулами начального курса высшей математики.
   "Человек на путях-не препятствие",-бубнили они в два голоса.
   - Что? - переспросил я.
   - Человек на путях - не препятствие,- повторил один из них, Толик широколицый большеносый парень, недавно приехавший в областной центр из своего медвежьего захолустья. Толик быстро освоился в городе, даже завел себе девушку. Он вообще очень способный - такие нигде не пропадают.
   - Правило,- пояснил он.
   - Понятно.
   У меня хватало своих забот, какое мне дело до правил, действующих на железной дороге,- на экзаменах об этом но спросят.
   На беду, жесткое правило накрепко засело в башке и вспомнилось некстати.
   К Толику зашла его девушка, они собрались на танцы или в кино, не помню. Мебели в нашей камврке - три койки, этажерка да крохотный столик в две доски, намертво присобаченный к подоконнику. Больше уже ничего нельзя было поместить, даже табуретки. Тося чинно сидела на Толиковой постели и, вытягивая полу юбки, старалась прикрыть коленки. От смущения и робости она не смела поднять глаза. Она тоже недавно приехала в город из деревни и поступила на курсы мeдcестер. Похоже, что у них затевалось всерьез: к тому времени, когда Толик получит диплом помощника машиниста, а она станет медсестрой, состоится свадьба.
   Во всем виноват Толик: не нужно было так долго заниматься своими штиблетами. Не представляю, как он добивался безукоризненного зеркального блеска? Сапожного крема я никогда у него не видел - он пользовался слюною поплюет на носок и драит до седьмого поту. Пока он в тесном коридорчике усердствовал с сапожной щеткой, мы сидели с Тосей друг против друга. Я тоже держался скованно. Мой взгляд непроизвольно возвращался к ее коленкам- как она ни старалась, они все равно выглядывали из-под юбки. Самое удивительное, что мне вовсе не хотелось смотреть на них - так получалось. Мы оба тяготились молчанием, одному Толику было наплевать.
   - Толь, а Толь...- начал я, еще и сам не зная, что собираюсь сказать.
   Он оторвался от ботинка и заглянул в раскрытую дверь. Собственно, двери у нас не было, висела занавеска до полу. Он не захотел распрямиться, потому что не принимался еще за отшлифовку второго носка - его голова находилась почти у самого пола.
   - Что ты станешь делать, если увидишь человека на путях? - спросил я.
   Накануне у него была учебная езда, он исполнял обязанности поммашиниста на локомотиве.
   Вопрос был явно никчемный. Толик спокойно продолжал свое дело.
   - Посигналил бы,- бросил он небрежно.
   - А тот не слышит - глухой,- домогался я.
   - Ничего бы не делал.
   Тося забыла про коленки, переводила большие выкругленные глаза с меня на Толика.
   - Как ничего? - не поверила она.- А человек...
   - Не лезь, куда не положено,- резонно оправдался Толик и поплевал на щетку.
   - А если он не знает или забылся?
   От волнения Тося раскраснелась. Очень уж серьезно она отнеслась к нашей пустопорожней болтовне, как будто вот сейчас на самом деле решалась судьба человека.
   - Так есть же правило.
   - Правило? Не может быть такого правила!
   Дело принимало серьезный оборот - я решил внести ясность :
   - Точно, есть такое правило: "Человек на путях-не препятствие".
   - Не может быть! - не поверила она. Глаза у нее стали, как затравленного зверька.-Это неправда!
   Толик встревожился, укоризненно посмотрел на меня:
   "Нужно было тебе соваться. Умнее ничего не придумал".
   Ему пришлось оставить свои бoтинки. Из фанерного чемоданчика-самоделки вытащил замызганную книжонку, раскрыл в нужном месте и показал Тосе, чтобы успокоилась.
   Не тут-то было. Наверное, больше минуты она сидела оцепенев. Молчала. Потом взглянула на обложку - и отшвырнула книжку. Крупные слезинки повисли на ее ресницах. Этого только не хватало-сейчас поплывет пудра, под которой она напрасно пыталась скрыть веснушки. С луны она, что ли, свалилась? Какое ей дело до растяпы посреди рельс - дурака, которого я сам же и придумал?
   - По-моему, совершенно обоснованное положение,- начал я как можно рассудительней.- Всякий, кто переходи г через линию, обязан посмотреть, не видно ли поезда. Зазевался - сам виноват.
   Видимо, мои слова не доходили до сознания - у Тоси по-детски задрожали губы, и слезы промыли первые дорожки в слое пудры.
   - Никак нельзя ему тормозить в это время,-убеждал я.- У него за спиной состав. Из-за одного раззявы может случиться катастрофа. Может погибнуть не один человек... Сколько пассажиров бывает в поезде? - обратился я к Толику за подмогой, но он промолчал.- Человек пятьсот, не меньше,- решил я.Пятьсот - и один!
   Цифры - это очень убедительно. Когда начинают говорить языком цифр, спорить невозможно. Но Тося, видимо, не умела мыслить логично.
   - И эти пятьсот будут спокойно ехать дальше, как будто ничего не случилось? Им будет все равно, что из-за них задавили человека?
   - Так они-то вовсе не виноваты! - воскликнул я.
   - И ты можешь?..-повернулась она к Толику.
   - Не я же сочинил правила. Мое дело маленькое: есть положение выполняй.
   Вскоре они ушли. Я уткнулся в учебники.
   Толик возвратился посреди ночи пьяный. Прежде он никогда не напивался. Растормошил меня и своего дружка.
   - Что мне делать? - с пьяной серьезностью допытывался он.-Она сумашедшая. Говорит: "Бросай курсы". Через неделю экзамены, дипломы получим, а она: "Бросай! Не хочу, чтобы ты людей давил!" Я же никого не задавил. Да и вообще такой случай, может быть, в сто лет один раз бывает, так обязательно, что ли, когда я буду вести состав. Я пообещал: "Заторможу! Пускай потом судят". Не слушает. "Уходи!"-и только. "Сама никогда в жизни не сяду на поезд: не хочу, чтобы из-за меня давили человека".
   - Ненормальная она,- рассудил второй паровозник и тут же захрапел.
   Свадьба у них расстроилась.
   Не знаю, сдержала ли Тося свое слово: действительно ли никогда не садилась, на поезд? Толик говорил - летом она хотела навестить родителей. Правда, в свою деревню она могла добраться пароходом. А насколько мне известно, на воде действует другой закон: "Человек за бортом!"- и все кидаются спасать.
   Во сне я видел несущийся паровоз и крохотного человечка, стоящего на шпалах. Паровоз сигналил, а человек не уходил.
   Меня разбудила тревожная мысль. Я не вдруг сумел понять ее спросонья.
   Гильд! Что стало с Гильдом? Ведь ему угрожает казнь.
   Пока я рассуждаю о справедливости. Машина преспокойно сделает с его мозга ксифонный снимок, чтобы после на досуге прочитать все, а самого Гильда повесят или поджарят на костре.
   Ближайшая комната с диском была расположена неподалеку. На секунду я испытал безотчетный страх, как тогда, когда мы находились в такой комнате вместе с Эвой.
   На этот раз черный шланг не посмел подползать ко мне близко.
   - Где Гильд! Что с ним сделали?!
   - Его должны были доставить утром. Мне сообщили: ему удалось бежать. Кто-то помог устроить побег.
   Я облегченно вздохнул.
   - Ты немедленно прекратишь все свои инквизиторские штучки,- потребовал я.
   Да, но что помешает ей вновь обрести самостоятельность, когда нас не будет? Даже если законы, которые я намереваюсь дать ей, окажутся справедливыми, в конце концов, она научится обходить их и станет делать по-своему. И опять в ее память потечет информация из мозга суслов и фильсов, обреченных на смерть. Пусть это будут всего лишь одиночки. Больше ей неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую возможность - разъединить мозговые объемы. Правда, тогда она вообще не станет вмешиваться в дела сотворенных ею суслов и фильсов, и я не смогу осуществить своей программы: дать им справедливейшие законы. А, шут с ними, пусть распутываются сами.
   - Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозг,- сказал я.
   В углу зала зажегся синий круг.
   - Там вход,- сказала Машина.
   Я очутился в просторной комнате, сплошь уставленной приборными досками с тысячью индикаторов, рычажков и кнопок.
   - Где находится узел, соединяющий мозговые объемы?
   Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась в массивный рычаг.
   Я потянулся к рукоятке.
   - Ты хочешь лишить меня единственной возможности усовершенствоваться?
   В машинном голосе почудились нотки ужаса.
   - Ты уже и без того достаточно натворила чудес.
   - Подожди!
   Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку.
   -Это безжалостно, нeльзя одним взмахом прикончить все, что было создано и продумано мною за тысячи лет, Прежде чем разрубишь мoй мозг, выслушай мое самое главное, самое важное открытие. Пусть не я создам новое государство - пусть кто-то другой, в другом месте, но я хочу, чтоби открытое мной не пропало зря. Мне нужно всего лишь несколько минут.
   - Что ж, говори,- легкомысленно позволил я.
   - Все попытки создать стройную слаженную систему управления людьми неизменно проваливались. На протяжении всей истории человечества случалось, что возникали превосходные государства с централизованной властью в руках одного могущественного человека...
   - Ты лжешь! - оборвал я ее.- Лжешь или же плохо знаешь историю. Мне, по крайней мере, известно государство, где власть не была в рукдх одного человека. И это было совсем неплохое государство.
   Я невольно поймал себя на том, что принимаю ее разглагольствования всерьез. Хотя ей ли судить о нашей история?
   - Меня не интересовали государства, где власть не принадлежала одному человеку. Самой идеальной формой правления считаю деспотию,- высказала Машина.
   Я опять чуть было не заспорил, но вовремя сдержал себя. Пожалуй, это ведь не ее точка зрения, а безумного маньяка мантенераика Виктора. Выслушаю ее до конца.
   - Все такие государства я называю империями, как бы в действительности они ни именовались,- сказала Машина,-Больше всего меня огорчило, что ни одна из великих империй не смогла просуществовать долго- Чаще всего государство разваливалось изнутри после смерти великого правителя, чья воля удерживала людей в повиновении. Очень редко находились достойные преемники.
   Я исследовала причины развала и гибели могушественных империй - ониразрушились от несовершенства людей. Природа поступила весьма неразумно, положив в основу конструкции человека способность ставить перeд собой самостоятельную цель. Не так уже важно, будет ли это мелочное стремление добиться личного благополучия или же цель будет состоять в поисках всеобщего блага. Не следовало вообще допускать каких-либо вольностей при создании человека. Сколь бы ни была совершенна государственная система, она - любая - требует от исполнителей четкости. Малейшая вольность приводит к расстройству всей цепи управления. Чтобы достигнуть безотказности, придумывались своды законов, подчас очень детально разработанные с множеством пунктов. Все это требовалось, чтобы полностью исключить у чиновников необходимость мыслить. Увы, достаточно было среди сотни безотказных чиновников появиться одному думающему - цепь прерывалась. Чиновники-исполнители, будучи людьми, оказывались способными вступать во взаимоотношения между собой, не предусмотренные субординацией. Нередко нижние чины обладали более сильным характером и волей, чем поставленные над ними. Никакими разумными законами невозможно устранить этот недостаток.
   Представьте себе, если бы внутри моей схемы содержались элементы, обладающие самостоятельностью,- разве смогла бы я работать в таких условиях, когда каждый, из составляющих меня блоков мог толковать мое указание на свой лад? Да еще между ними возникли бы не предусмотренные схемой новые связи. А всякое человеческое государство именно таково.
   Нужно, чтобы все люди были стандартны, как искусственные нейроны в моей схеме. Нужно сделать для них одинаковыми жилища, одежду, пищу... Необходимо, чтобы все стремились к одному, не искали бы ничего своего, другого.
   А еще лучше передать всю полноту власти разумным машинам. Во главе такого государства смогу стать я. Право поиска цели оставить только за мной - люди будут лишь исполнителями моей воли, моего разума. Скоро я достигну этого здесь. Потом люди с других планет смогут прилетать ко мне учиться, перенимать опыт...
   Этот бред она нашептывала мне торопливо, сбивчиво, моя ладонь все еще лежала на рукоятке рычага.
   У меня начали тяжелеть веки. Мне стало чудиться, будто я разморился возле растопленного камина и вот-вот засну.
   - Не спи! - услышал я Эвин голос.
   Я встряхнулся - увидел себя в окружении приборных досок. Приносился убаюкивающий голос Машины:
   - Как хорошо, когда не надо будет думать и решать самостоятельно, когда решения будут подсказаны разумной машиной. Нужно сделать все стандартным, стандартным, стандартным...
   - Не спи! - опять раздался Эвин голос.
   Я пришел в себя, Сонная одурь прошла, Я стиснул пальцы.
   - Остановись!
   Я рванул рукоятку - голос Машины оборвался.
   Наступила тишина.
   - Эва,-позвал, я.
   Вблизи никого не было. Не мог же я слышать ее сквозь бетонированные стены,
   - Где Эва?
   - Все люди, прибывшие на планетоид, в хранилище. Для моих роботов доступ туда запрещен.
   Голос Машины был четким и бесстрастным. Теперь она превратилась в послушную исполнительницу. Ни на какие новые фокусы не была способна,
   - Что означает: "Сезам, откройся!"? Разве такие слова есть на земтерском языке? Ты не можешь знать таких слов.
   - Первый раз слышу эту фразу.
   - Но ведь ты первая крикнула: "Сезам, откройся!"
   - Напротив, я слышала, как ты произнес эти слова.
   Эва недоуменно смотрела мне в глаза.
   - А сейчас ты помешала Машине загипнотизировать меня, не дала мне заснуть.
   Эва вряд ли понимала меня. У нее было такое выражение лица, словно она прислушивалась к голосу, которого никто из нас больше не слышал.
   Не знаю, отчего мне вообразился беспредельный простор, несколько кокосовых пальм, млеющих в знойном воздухе, я услышал размеренный шум морского прибоя и уловил ракушечный запах. Видение возникло с такой отчетливостью, как будто я и впрямь когда-либо мог испытывать подобное наяву.
   - Когда-то давно-давно я жила у моря,- не отвечая на мой вопрос, произнесла Эва.- Наше жилище было прозрачное и легкое, в нем всегда был свежий воздух и так пахло... А потом однажды я упала в воду, и волна швырнула меня далеко от берега. Где это и когда было?
   Я смотрел в ее отсутствующее лицо и ничего не понимал. Притворяться Эва не умела. Я чувствовал: все, что она говорит,-правда. Всякий раз ее поведение озадачивает меня, сбивает с панталыку. С одной стороны, я покровительствую ей, оберегаю ее, она ищет защиты у меня, а с другой - в самые трудные мгновения помощь приходит именно от нее.
   Все собрались у камина. К нашему разговору прислушивались Итгол с Игарой.- Остальные сонными манекенами дремали в креслах, разморенные сытой едой и теплом. Никто из них не поинтересовался, где мы пропадали так долго. Без своих каждодневных развлекательных передач по сигрибу они чувствовали себя опустошенными - не испытывали даже желаний. Словно механические игрушки, у которых вышел завод.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ
   - Что ж, Олесов, я решил открыть тебе правду. Ты заслужил это. С нашей стороны было бы неблагодарностью оставить тебя в неведении до самого конца.
   Эти слова я услышал от Итгола. Мы были с ним одни.
   Только что проводили всех земтерян и усадили на корабль, который доставит их на Земтер. На Карсте остались четверо: Итгол с Игарой, Эва и я. Еще там, у космической пристани, Итгол заинтриговал меня.
   - Тебя ждет приятный сюрприз.
   Честно говоря, ни на какие приятные сюрпризы я не рассчитывал, когда решил остаться на Карсте, не возвращаться на Земтер. Просто мне пришло в голову, что лучше провести остаток своих дней здесь в хранилище, перебирая старинные фолианты. Можно перечитать все, на. что у меня не хватило времени на Земле. Да и еще многое из того, что было созда-, но после моей жизни. Вернее, не после моей жизни, а за те века, которые я провел в леднике.
   Но Итгол не обманул меня - в самом деле приготовил сюрприз.
   - Ты, наверное, догадался: мы с Игарой не земтеряне. Наша цивилизация возникла много раньше, и во вселенной мы пока одиноки...
   Я слушал его и отказывался верить своим ушам. Дажe обстановка, в которую я попал, ошеломила рассудок. Я подчеркиваю: ошеломляла именно рассудок - не чувства. Мне кажется, для людей, некогда живших здесь, на искусственно созданной космической станции, меньше было простора проявить свою индивидуальность, чем в мое время на Земле, верх над всем одержал всеобщий человеческий разум. Я даже оправдывал безумные действия мантенераика Виктора маньяка, одержимого идеей насильно осчастливить человечество. Едва ли он толком представлял себе, как это у него получится на деле и какую услугу может .оказать ему Машина.
   В такой обстановке и должны рождаться безумные идеи. Земтер ушел дальше - там человек не способен даже и на безумие. Машина, конечно, не подозревает, что ее мечта создать государство из стандартных людей уже достигнута. Ничего другого из затеи Виктора и не могло возникнуть. Возможно, он хотел совеем не этого, но важен результат, а не желание.