Сергеев Дмитрий. Прерванная игра

   Ссора вспыхнула даже раньше, чем он предполагал.
   На ужин разогрели консервы и приготовили кофе.
   Вместо стола им служила кафедра, опрокинутая на бок. Сидеть за ней удобно только с одной стороны, с другой некуда девать ноги.
   Дьела и Плова разливали кофе и подавали чашки.
   Первую Плова поставила перед Щекотом да при этом еще зазывно напоказ улыбнулась ему. Калий не стерпел.
   - Не прикасайся!- рявкнул он.
   Глаза его мгновенно по-звериному налились Кровью.
   Но Щекот оказался не из робких. Молча, выжидающе смотрел на соперника. Он выглядел совершенно спокойным, волнение и накипающую ярость выдавали только ноздри. Но, пожалуй, он сейчас больше походил на дикого зверя, чем Калий.
   По первому движению, когда Щекот брался за чашку, видно было, что он хотел передать ее по кругу. Теперь же, после окрика, он нарочно отпил глоток. Чайная ложка, пущенная Калием, просвистела мимо лица. Загромыхали уроненные стулья. Соперники замерли друг против друга в хищных позах. Их разделяло меньше десяти шагов. Рукопашная схватка, скорей всего, должна закончиться в пользу Щекота. Хотя Калий широкоплеч и крепок в кости, зато Щекот - сама ловкость. Видимо, и Калий понял, что ему несдобровать. Кривая ухмылка скользнула по его губам, рука потянулась к заднему карману. Так и есть пистолет. Почему-то Ивоун не сомневался в этом.
   Только и Щекот не терял времени: бесшумно, легким прыжком отпрянул за колонну. В руках у него сверкнуло лезвие.
   Калий затравленно озирался. Подобного исхода он не предвидел. Был убежден в превосходстве своего оружия и ждал от Щекота смирения и покорности. Не захочет же тот лезть на пулю. А нож в руках такого ловкого соперника - оружие не менее опасное, чем пистолет. Тут уж кто кого.
   Громыхнул выстрел. Пуля отщепила от колонны несколько крошек Мрамора. Видно было, как Щекот отвел руку за спину, изготовляясь к броску. Уж он-то не промахнется. Ивоун невольно зажмурился. Он был уверен: часы начали отсчитывать последние секунды жизни Калия: тому не увернуться от ножа.
   - Брось оружие!- прозвучало в тишине.
   Ивоун удивленно раскрыл глаза. Между двумя разъяренными парнями возник Сколт с перевязанной рукой. Ивоуну вообразилось уже, что голос, подавший команду, прозвучал откуда-то с нездешней вышины.
   Напряженное ожидание продолжалось недолго. Щекот первым спрятал нож и вышел из-за колонны. Сунул в карман свой пистолет и Калий. Оба вернулись к столу, подняли уроненные стулья. Кукольное личико Пловы не выражало никаких чувств. Она как ни в чем не бывало продолжала раздавать чашки с кофе, точно происходящее ничуть не касалось ее. Именно так в представлении Ивоуна должны были вести себя самки диких зверей, когда самцы устраивают из-за них свадебные бои. Поведение Пловы унаследовано от них, от тех диких самок.
   Сколт тоже сел на свое место. Судя по лицу, он был доволен собой. Наверное, он из породы людей, которые сами себе дали обет поступать отважно и придерживаются этого правила неизменно. Только что он испытал судьбу. Могло ведь случиться так, что он стал бы мишенью и для ножа и для пули. Но все кончилось благополучно. Ивоун сам никогда не рисковал своей жизнью, но чувство, когорое сейчас должен был испытывать журналист, понимал. Тонкие руки Дьелы знали, что делать,-разливали кофе по чашкам, отвертывали и завертывали краник серебряного кипятильника. Его использовали вместо кофейника.
   - Двадцать веков цивилизации ничего не изменили,сказала она, обращаясь к Ивоуну.
   Он согласно кивнул, но поправил:
   - Двадцать веков, считая только нашу последнюю цивилизацию. Были ведь и до нее.
   Ужин закончили в молчании.
   Ивоуну не спалось. Лунный свет пронизывал цветные витражи блеклым сиянием, не способным оживить краски. Можно различить только прозрачные и темные места. Цельной картины не складывалось. Лишь хорошо зная изображение на память, Ивоун мог сказать, что вот то светлое пятно - зарево костра, а черная масса - издыхающий конь и склоненный .над ним плачущий странник.
   Два тысячелетия новой цивилизации не изменили природу человека: он и сейчас подвержен тем же первобытным страстям. Самое поразительное, что во все времена находились среди людей подвижники, мученики, взявшие на себя всеобщую вину, страдающие за других, добровольно идущие на смерть. Они не перевелись и теперь. Только сейчас они совершают подвиги, ни во что не веря. Ради того лишь, чтобы утвердить самих себя.
   Сколт из их числа. Живи он пятью-шестью веками раньше, он стал бы святым. Или еретиком.
   Неожиданно Ивоун встрепенулся. Ему почудилась знакомая музыка. Как будто сам собой зазвучал орган. "Короткая месса"-узнал Ивоун. Что за странное наваждение?
   "Впрочем, ничего удивительного,- подумал он.- Какая еще музыка должна пригрезиться мне сейчас, если не эта месса?"
   Но нет, музыка звучала не в его воображении. Ивоун вспомнил, что несколько минут назад ему слышались чьито отдаленные шаги. Он тогда подумал, что померещилось, Ивоун замер, наслаждаясь музыкой. Это был последний подарок судьбы. После, когда он останется в храме один, ему будет что вспоминать.
   Недавние его мысли о мученичестве добровольном, о двух тысячелетиях цивилизации, ничего не изменивших в природе человека, как-то сами собой .слились со звучавшей в соборной пустоте мессой. "Да, ты прав,-говорил орган,- мир бессмыслен. И все же есть в нем что-то, ради чего стоит жить и принимать мучения. Вернее, мир был бы бесрмыслен, если бы не было в нем добровольных мучеников". Именно об этом говорила месса. Удивительно, почему раньше он не понимал ее смысла: невозможно познать радость, не испытав мучений?
   Своды собора долго еще отражали замершие звуки.
   Ивоуну чудилось, будто они исходят от просвеченных луной витражей: оттенки красок, какие содержались в изображении, перешли в мелодию, стали оттенками звука.
   Опять в отдалении со стороны северного придела раздались тихие шаги. Дьела, не заметив Ивоуна, прошла мимо и скрылась в исповедальне.
   Устрашающий грохот и лязг за стенами собора начался, едва только забрезжил рассвет.
   - Сволочь! Скотина! Этот жирный боров надул нас. "Постараемся сделать все возможное",-передразнил Калий вчерашнего представителя, который вел переговоры по радио.
   Опйь все устремились в подвал. Брил включил рацию.
   Но было еще слишком рано. Никто не отозвался им. Даже вещательная станция Пираны не начинала работу.
   Старый Ахаз приготовил блокнот и карандаш, принялся вести счет сброшенным на старый город автомобилям.
   Глава пятая
   Автомобили громыхали беспрерывно от темна до темна. Горы железного лома погребли под собой несколько старинных дворцов, знаменитую средневековую башню и развалины древнейших укреплений. Такая же участь вскоре ожидала гостиницу "Дикий скакун", где застряла группа туристов. Те и вовсе не могли высунуть носа; гостиница находилась, как раз под одной из стрел виадука. Вторую неделю велись переговоры с представителями властей. Те каждый раз отделывались одними и теми же посулами:
   "Сделаем все возможное". В парламенте шли дебаты: спасать или не спасать Пирану. А компании автокладбищ тем временем заваливали железным хламом старинные дворцы и храмы. Производство атомобилей в стране удвоилось. Как только у владельцев появлялась возможность избавиться от старого автомобиля, они тут же приобретали новый, более скоростной, более комфортабельный, более современный...
   Была единственная надежда на туристские компании: музеи и архитектурные памятники старой Пираны приносили доход. Но туристские компании пока не терпели убытков. Напротив, их выручка увеличилась во многo раз: от туристов не стало отбою. Все хотели видеть, как древний город, переживший десятки войн, землетрясений и пожаров, исчезал под отходами цивилизации.
   У тех двадцати, что застряли в "Диком скакуне", положение вовсе было критическим - кончалась вода.
   Днем над старым городом беспрерывно кружились вертолеты. На них были установлены мощные телекамеры. Публика жаждала видеть агонию своими глазами.
   Когда "наверху"-так теперь стали называть остальной мир обитатели собора - узнали, что среди случайных узников находится журналист Силе Сколт, ему тотчас предложили выступить по радио. Сколт отказался.
   - Ух, дали бы мне слово. Я бы им такое сказал.
   - Ты бы сказал,- поддразнила Плова своего жениха.- Ты и десяти слов не свяжешь.
   - А они и не стоят десяти слов. Хватит одного - сволочи..
   - Подумаешь, новость. Им про это сто раз говорили.
   Все эти дни - замечал Ивоун - отношения между Пловой и ее женихом накалялись. Их мнения ни в чем не сходились. От ревности Калий готов лезть на стену. Однако Щекот не повинен в этом, Плова давно уже перестала флиртовать с ним. У Калия появился неожиданный соперник - старый Ахаз. Девушка любезничала теперь только с ним. Днем он, правда, бывал занят беспрерывно вел счет падающим автомобилям и делал пометки в записной книжке. Хотя он мог бы и не утруждать себя: курс акций сообщали по радио ежедневно. Но он не доверял биржевым сводкам и вел собственную бухгалтерию.
   - Опять надули!- возмущался он по вечерам и приставал к Брилу, чтобы тот передал наверх о нечестных махинациях компании автокладбищ, о том, что они присваивают часть барыша, надувают держателей акций. По его собственному расчету, он уже давно миллионер. Несчастному старику сочувствовала одна Плова.
   Старая Урия совсем зачахла. Она страдала от ревности и зависти одновременно. Не могла она простить себе, что в свое время не послушалась Ахаза, не приобрела выгодных акций. Намерения Пловы она раскусила. А то, что Ахаз так легко соблазнился на молоденькую, окончательно расстроило ее. Никак она не предполагала, что долголетние узы их брака окажутся столь непрочными. Ежедневные усердные молитвы не приносили ей облегчения.
   * * *
   В этот день узникам блеснула надежда. Один из пилотов, обслуживающих вертолет телевидения, вызвался спасти их. Зависнуть над шпилем собора, спустить веревочную лестницу, принять на борт пассажиров и снова взмыть на безопасную высоту по его расчету хватит пятнадцати минут. Нужно, чтобы на это время перестали сбрасывать автомобили с двух ближних стрел. С конторой автокладбищ он договорился. Они заломили десять тысяч. Пять тысяч причитается за эксплуатацию вертолета. Итого - тридцать.
   - Почему тридцать?-изумилась тетушка Урия.-- Сказал: десять и пять.
   - Что же он станет рисковать задарма?- объяснил Калий непонятливой старушке.
   - Живодер!- возмутилась та.- Где нам взять столько?
   - Где взять? А то не знаешь где? Миллионер рядом, - показал Калий на Ахаза.- Очнись,- потряс он старичка за плечо.
   Тот молча отмахнулся от племянника, как от мухи. - Да перестань ты считать. С ума спятил. Думаешь, наверху разучились считать?
   - Чего пристал? Отстань,- пытался вырваться из рук Калия несчастный старик.
   - Слышал? Есть возможность спастись. Подписывай чек на тридцать тысяч, и дело в шляпе. Передавай,-велел он Брилу,- пусть готовится лететь. Чек будет.
   - Постой, постой,- встрепенулся Ахаз. Слова племянника дошли до него,-Чужими деньгами легко распоряжаться.
   - Так ведь сгниешь здесь со своим миллионом, идиот старый!
   - Не твое дело,- заступилась за Ахаза Плова.- Не твой миллион.
   - Будто твой?- окрысилась на нее Урия.
   - Не мой - его.- Плова положила руку на плечо старика, и тот мгновенно обмяк.
   - Плачу за нас двоих,-сказал он.-Другие как хотят.
   --У Меня вот и весь капитал,- вывернул свои карманы Щекот.
   - Шут с ними, с деньгами! Вот моя доля,- выложил Калий чек, недавно подписанный тетушкой Урией.- А ты, милая бабушка,- повернулся он к своей тетке,- сама внесешь свою долю, не разоришься.
   - С ума спятил!
   Однако упрямилась она недолго. Поразмыслив, согласилась внести свой пай.
   - Итого четырнадцать с половиной. Недостает пятнадцати с половиной,подытожил Сколт.- Сколько у нас сбережений?- обернулся он к Дьеле.
   - До поездки было шесть. Осталось пять...
   - Маловато.
   - По контракту мне обязаны заплатить за выступление. Оно сорвалось не по моей вине,- вспомнила Дьела,Еще тысяча.
   - Одним словом, так,- решил Сколт.- Передайте наверх: я согласен выступить по радио, если заплатят девять тысяч. Думаю, они согласятся.
   Начали переговоры с вертолетчиком всерьез.
   - Мы наскребли тридцать тысяч. К какому времени готовиться?
   - Сколько вас собирается лететь?
   Брил сообщил, скблько их всего находится в соборе.
   - На борт могу взять только двоих,- ошарашил их пилот.- Вертолет двухместный. На большом никто не рискнет зависнуть.
   Несколько минут длилось молчание.
   - Что вы замолчали? Согласны?-добивался ответа вертолетчик.
   Сколт взял микрофон из рук Брила.
   - Мое имя Силе Сколт. Сейчас у меня нет таких денег, но я обязуюсь выплатить сто двадцать тысяч за все четыре рейса в течение трех лет,сказал он.
   - Я слышал ваше имя и верю вам,- ответил летчик.- Но пойти на сделку не могу. Половину суммы я должен выплатить компании. А они не станут ждать три года.
   - Плова! Куда она девалась? Никто не видел Плову? - ко всем приставал Калий.
   Со Щекота он не спускал глаз. Но, похоже, тот был ни при чем.
   - Загляну - может,- она спит,- направился он было к исповедальне, которую они занимали вдвоем с Пловой.
   - Спит,-усмехнулась Урия.-Дурак же ты, племянничек.
   - Ты хоть мне и родная тетка, а смотри,-пригрозил ей Калий.
   - Где у тебя глаза? Не видишь, что ли, как она обхаживает старого болвана?
   - Что же ей уже и пошутить нельзя,- оправдал свою подружку Калий.
   - Шутить, это она мастерица. Только вот над кем шутит?.
   - Заткнись, ведьма!
   С фонариком в руке Калий рыскал по всему храму.
   Однако разыскать уединившуюся парочку было непросто: чтобы заглянуть во все потайные уголки, мало и недели.
   * * *
   Беспокойный день кончился. За стенами собора стихло.
   Лишь иногда слабо доносился отдаленный гул пролетающих в вышине самолетов. Над старым городом взошла луна, блекло озарив оконные витражи с неразличимыми в ее свете изображениями евангельских сцен.
   Ивоуну предстояла бессонная ночь. Он переволновался вместе со всеми. Хорошо, если бы их все же вывезли на вертолете. Пока эти люди остаются здесь, ему не видать покоя. Их тревоги и заботы не позволят ему выбрать время, чтобы начать осмотр храма. Последний осмотр! Для себя. Ведь скоро наступят потемки, и ему останутся одни воспоминания.
   Пора было привыкать к темноте, учиться отыскивать дорогу да ощупь. Не пройдет и полгода, как собор будет погребен под автомобилями. Ивоун пустился в свой первый ночной поход. Полной темноты, какая наступит потом, еще не было. Хотя и призрачный свет луны давал представление о расположении колонн, позволял различить контур храмовых сводов, указывал проходы между скамьями...
   Ивоун и на этот раз не уловил момента, когда зазвучал орган. Уже поднимаясь по ступеням на северную галерею, он вдруг испытал болезненное и одновременно радостное чувство. Он прислонился к колонне и стоял не шевелясь. Собор наполняли звуки, и в представлении Ивоуна музыка неожиданно слилась с лунным светом, проникающим через оконные переплеты.
   Посторонние звуки, похожие на шепот, отвлекли его.
   Ивоун напряг слух.
   - Не беспокойся ни о чем. Пусть только посмеет, - узнал он голос Пловы.
   - Он отчаянный, на все способен,-прошептал Ахаз.
   - Никакой он не отчаянный. Трус, - заверила Плова.
   Они прятались за колоннадой северной галереи. Место И впрямь укромное: не всякий догадается, что позади мраморных изваяний есть свободное пространство. У Пловы неплохой нюх на потайные уголки.
   - А здоровье вернется. Мы еще так заживем, - убеждала Плова.
   -- Да, да,- согласился Ахаз. - Я точно заново родился. .- Бедненький, она тебя совсем загрызла. С такой ведьмой раньше времени в гроб ляжешь.
   - Но Калий... Я боюсь его.
   - Ни о чем не думай, я все сделаю сама. Пораньше разбужу Брила, свяжемся с вертолетчиком. Никто и знать не будет. Брил не выдаст.
   Горячий шепот Пловы обвораживал несчастного старика.
   Не так уж трудно было соблазнить его. Можно ведь умом и отдавать отчет, что тебя обманывают, морочат голову, но иногда хочется поверить в невозможное.
   Дьела кончила играть. Ее шаги прозвучали по другую сторону галереи. Ивоун выждал немного и тихонько проскользнул мимо колоннады. Ему не хотелось, чтобы его заметили Плова и Ахаз.
   Должно быть, небо заволокло облаками, или же над старым городом сгустился смог - лунный свет померк, недавно еще озаренные витражи поблекли. Тьма в храме сделалась осязаемо плотной. Интересно, как будет выглядеть внутренность собора, когда свет извне вовсе перестанет попадать в окна?
   .Ждать этого недолго.
   Мраморные полуколонны - скульптуры апостолов - выстроились вдоль северного нефа. Ивоун видел даже в темноте печально наклоненную голову ближнего святого, его руки, скрещенные на груди - впечатляющий жест скорби. Если эта способность видеть в темноте сохранится, Ивоун будет счастлив. Жить в окружении молчаливых изваяний ему представлялось счастьем. Во всяком случае, такая жизнь устраивала его гораздо больше, чем сытое прозябание наверху среди автомобильного рая и деловой сутолоки.
   Вниз он спустился по той же лестнице, где недавно прошла Дьела. Ему вообразилось, что он уловил нежный запах волос, оставленный ею, услышал ее легкую поступь.
   "Господи, кажется, я схожу с ума. Совсем как гимназист",-грустно усмехнулся он.
   Когда же это было?.. Когда он был влюбленным гимназистом? И где теперь та девочка, на которyю он тайком посматривал издали, не смея приблизиться? Неужели все исчезает бесследно? И та девочка давно уже не хрупкое, угловатое создание, а почти старуха. Ведала ли она, догадывалась ли о его тайных вздохах? Он так и не осмелился признаться ей в любви. А вскоре они расстались надолго.
   И встретились снова почти пятнадцать лет спустя. В ее внешности не сохранилось даже и намека на хрупкую, угловатую девочку, в которую он был безумно влюблен. Перед ним была скучная и бессмысленно красивая женщина. Многие на его месте сказали бы, что она изменилась к лучшему. А у него даже язык не хотел поворачиваться, когда из вежливости произносил обычные в таких случаях комплименты. Слишком велики были утраты. Округлости ее женственного тела и внешняя красота только подчеркивали это. Из нее точно вынули душу.
   Если бы не эта встреча, он, возможно, сохранил в памяти нечто светлое. Теперь же, зная, какой она стала, он уже не мог вспомнить той давней девочки, своей мальчишеской любви. Но ведь не все хрупкие создания теряют с возрастом душу. Ведь сохранила же Дьела! Откуда она взялась? Из какого материала она? Разве не из той же самой плоти, что и другие? Что так влечет его к ней? Нет, разумеется, он ни за что, никогда, ни словом, ни намеком не выдаст своего чувства. Да его чувство вовсе и не требует близости. Будь он художником или скульптором, так именно с нее он писал бы святую мадонну.
   Она ведь и похожа на одну из мадонн. Поразительно, почему он не вспомнил этого раньше? Скульптура установлена на самой верхней площадке, у основания шпиля. Снизу ее невозможно рассмотреть даже в сильный бинокль: на нее постоянно ложится тень либо от химер, украшающих скaт кровли, либо от соседних колонн, обрамляющих площадку. Хорошо освещена она бывает только на рассвете.
   Илоун пробирался между рядами неподвижных каменных скамей. Они сохранились только в восточном приделе. Когда-то точно такие были установлены всюду. Позднее их заменили где стульями, а где и креслами. Лишь в мраморных плитах, устилающих лол, можно еще обнаружить осхатки гранитных ножек.
   Перед ним возникла фигура человека, внезапно, точно призрак. Ивоун не испугался, даже не вздрогнул: по силуэту он мгновенно узнал Щекота.
   - Это ты, старик?
   Называя его стариком, Щекот вовсе не видел в этом слове ничего обидного, может быть, приравнивал его к слову дедушка на языке южан.
   - Да, это я, - на языке Щекота, ответил Ивоун.
   Тот с радостью перешел на родное наречие.
   - Я давно поджидаю тебя, дедушка.
   Выходит, Ивоун не ошибся. Правда, он не совсем годился Щекоту в деды. Не хватало каких-нибудь пяти-шести лет.
   - Эта икона в самом деле стоит двести пятьдесят лепт? Лишь теперь Ивоун разглядел в руках Щекота темную доску.
   - Я же говорил.
   - Я верю тебе. Но дадут ли за нее такие деньги теперь? Я хочу уйти отсюда. Один. Другие не решаются. Ночью, когда затихнет. Вернусь к себе в горы. У меня нет денег даже на билет.
   Вот оно что. Ивоуну захотелось помочь парню.
   - За нее дадут больше. Заплатят целую тысячу. Если будут знать наверняка, что она из храма. Месяц назад за нее не дали бы даже своей цены, а теперь все изменилось. За нее дадут больше тысячи. Нужно только доказать, что она взята из храма. Ведь таких копий десятки. Их не отличишь одну от другой... Вот что,-пришло в голову Ивоуну, - я черкну записку к знакомому антиквару. А на копии распишусь на обороте. Он мою руку знает и поверит. Он заплатит тебе тысячу лепт.
   - А в полицию не звякнет?
   - Нет. Он не из таких.
   - Ну и славно.
   - Но разве возможно пробраться через автомобильные горы?
   - Я в горах родился, - усмехнулся Щекот.
   - Думаешь успеть за одну ночь?
   - Мне нужна только вода и пища.
   Ивоун показал Щекоту, где взять флягу и котомку.
   Их было множество, самых различных, оставленных паломниками. Время от времени их выбрасывали, но вскоре они опять накапливались. Щекоту было из чего выбрать.
   Итак, на одного человека убавится. Хорошо, если бы остальных вытащили на вертолете. Неужели там, наверху, ничего не захотят сделать, чтобы спасти их? Ведь они сойдут с ума, когда поймут, что им не выбраться. Идти, как Щекот, через горы автомобильного лома... Нет. На это способен один Щекот, выросший в горах, по-звериному ловкий и сильный. Жители гор пока еще не окончательно потеряли связь с природой. Возможно, Щекот ездил даже верхом на лошади. Там сохранились несколько табунов. Лошадей держат специально для кинофильмов, и местные парни до сих пор не позабыли искусство верховой езды.
   "Дай бог ему удачи, - подумал Ивоун, прислушиваясь к отдаленным шагам Щекота. - Хоть бы завтра выдалась лунная ночь".
   Глава шестая
   Рассвет кроваво брызнул сквозь алый плащ Спасителя
   на северо-восточном витраже центрального купола. Ивоун впервые видел этот витраж, озаренный солнцем. Прежде Ивоун никогда не появлялся в храме в столь ранний чае. Он привык к тусклым краскам изображения. А смотреть витраж надо на восходе. Видимо, и в этом была своя cимволика. Ивоун всегда приходил в восторг, когда открывал что-то новое, еще неизвестное. Храм для него был вселенной, такой же загадочной и неизученной, как космос. Ивоун пожалел, что никогда уже не добавит в свою книгу ни одной новой страницы. Его открытие останется в дневаике.
   Утром он пробудился с радостным чувством. Что-то хорошее сулил ему сегодняшний день. Что именно? Он помнит, что, засыпая, почти с вожделением думал о предстоящем дне. Да, вспомнил. Он намеревался взобраться на верхнюю площадку к основанию главного шпиля, туда, где изваяна мадонна, похожая на Дьелу.
   Все остальные еще спали. В соборе не слышалось шороха чьих-либо шагов. В вышине еле уловимо вибрировали трубы органа, их почти неслышимое пение растворялось в царственной тишине.
   Увы, тишина стояла недолго. Точно взрыв бомб, прогромыхал в отдалении первый удар. И сразу загрохотало со всех сторон. Этот грохот сделался уже привычным. Ивоун пожалел, что не проснулся раньше. Наверх следовало подняться до рассвета и побыть там наедине с изваянием в полной тишине.
   Он шел по винтовой лестнице. Здесь пахло своей особенной каменной сыростью и тленом. Воздух проникал в редкие узкие бойницы. Сейчас в них видны были городские улиы, еще не полностью заваленные автомобилями. Большая часть зданий пока что возвышалась над горами железного лома.
   На площадке первого яруса он остановился перевести дух. До самого верха путь еще долог. Редко кто даже из колодых способен подняться по винтовой лестнице без отдыха. Ивоун не был молодым, зато у него многолетняя привычка взбираться по этим ступеням.
   Он одолел уже половину пути к второму ярусу, когда снизу донеслись голоса. Слов не мог разобрать, лишь узнал голос Пловы.
   Ивоун ненадолго задержался возле бойницы. Прямо перед ним виднелась одна из восьми гор автомобильного лома. Автомобили сыпались сейчас беспрерывно. Вряд ли Ахаз успевает считать свои копейки. Ивоун на глаз пытался определить, что в старой Пиране уже захоронено пол автомобилями. В одном месте из-под слоя битого лома там и сям выглядывали ветви. То был старинный королевский парк. Листва уже побурела, и сейчас трудно сказать отчего: то ли оттого, что поломало ветви, то ли просто пришло время. Как-никак была поздняя осень. Может быть, кое-где есть еще и живые ветви. Только уж ни одна из них никогда больше не зазеленеет. К весне их погребет свалка.
   Ивоун опять услышал голос Пловы, на этот раз близко.
   - Поторапливайся, старичок.
   - Ноги окостенели, - плачущим голосом пожаловался Ахаз.
   - Летчик не станет ждать. Нужно успеть. Ты давай-ка пиши чек. Я поднимусь раньше и покажу ему. Когда он увидит чек, он еще покружится, подождет.
   На некоторое время голоса стихли. Лишь спустя минуту:
   - Не жилься - пиши, пиши, - настаивала Плова. - Надо же когда-то начинать тратить свой миллион. Число и подпись, - подсказала она. - Теперь отдай мне. Да отпусти ты, а то порвем.