Шведов Сергей. Черный колдун

 
   Рекин Лаудсвильский пребывал в отличном расположении духа – близилось окончание тяжелого продолжительного путешествия. За маячившим на горизонте холмом начинались земли духов, а там и до крепости храмовиков рукой подать. В крепости можно будет отдохнуть, а потом продолжить путешествие до Бурга по дороге относительно безопасной, наезженной многими караванами и тщательно охраняемой в последние годы. Посвященный Чирс и король Гарольд покровительствовали торговле. И даже тупые приграничные владетели, косо посматривавшие поначалу на деятельность Лаудсвильского, потихоньку начали усваивать мысль о выгодности проводимой им политики. Первым поддержал Рекина Ульф Хаарский, один из самых умных и влиятельных, несмотря на молодость, владетелей в Приграничье и Нордлэнде. Ульф, в отличие от многих, умел считать на несколько ходов вперед и не отличался излишней щепетильностью в выборе средств. Лаудсвильский гордился тем, что первым разглядел в угрюмом мальчишке незаурядную личность и помог ему встать на путь возвышения. Кто знает, какой бы в ином случае оказалась судьба ярла Ульфа Хаарского, тем более что в начале пути ему пришлось столкнуться с такими людьми, как Бьерн Брандомский и Грольф Агмундский, да упокоятся их души в раю, если они нашли туда дорогу. Рекин тяжело вздохнул, припоминая кончину суровых владетелей. Угомонились-таки. Увы, никто в этом мире не вечен. Но угомонился ли наконец их убийца, этот подонок Бес Ожский, или его все еще продолжает носить грешная земля? Будем надеяться, что он все-таки сгинул среди вохров в Южном лесу. С этой мыслью жить как-то уютнее. Рекин пытался выяснить судьбу почтенного Ахая в Хянджу, но ничего нового храмовики сообщить ему не могли. Лаудсвильского отсутствие вестей о Черном колдуне успокоило, но Ульф Хаарский, приведший в столицу храмовиков отряд в две тысячи наемников, был, кажется, огорчен. Чужую душу понять трудно, даже такому проницательному человеку, каким считал себя благородный Рекин. В Хянджу ярлу будет где развернуться. Похоже, он нашел общий язык и с посвященным Чирсом, и с посвященным Халукаром. Правда, на Ульфа косо посматривал посвященный Вар, Левая рука Великого, но тем хуже для Вара.
   Тонкая улыбка появилась на губах владетеля Лаудсвильского, когда он бросил взгляд на своего молодого спутника владетеля Аграамского. Дурачок. Он воображает, что породнился с одним из самых могущественных жрецов Храма Великого, хотя Рекин намекал ему об истинном положении дел. К сожалению, мальчишка слишком самоуверен. Его дед, старик Аграамский был поскромнее, правда, умом тоже не блистал. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что молодой Тейт потерял голову – дочь посвященного Вари Айяла была редкостной красавицей. Даже вечно угрюмый Ульф Хаарский не остался, кажется, равнодушным к чарам горданки. Возможно, именно поэтому благородный Тейт так спешил со свадьбой и отъездом. Даже долгая и трудная дорога не охладила чувств влюбленного владетеля. Он и в данную минуту вьюном кружился возле повозки, ободряемый улыбкой красавицы. Эх, молодость, молодость, святая простота! Время посвященного Вара закончилось – это Лаудсвильский уловил сразу. Судьба старого полководца читалась в прищуренных глазах Чуткого уха Храма и в горделивом взоре посвященного Чирса. В Храме готовились к большим переменам, и Лаудсвильский поспешил убраться восвояси, дабы не зацепили ненароком. Впрочем, Аграамский не останется в накладе – кроме красавицы он получил немалое приданое. Лаудсвильский покосился на телеги, окруженные плотным кольцом дружинников Тейта. Рекин от души пожелал молодому владетелю довезти обретенные сокровища до родового замка. Это было бы на руку и самому Лаудсвильскому: счастье, выпавшее на долю Аграамского, подхлестнет других владетелей, и от желающих послужить Храму отбоя не будет.
   Лаудсвильский обернулся: густое облако пыли поднималось у горизонта. Сердце владетеля болезненно сжалось. Неужели стая?! А ведь достойный Санлукар утверждал, что пожары уничтожили в прошлом году огромные лесные массивы и тем самым перекрыли монстрам путь в Приграничье.
   – Бросай обозы к черту и уноси ноги, – крикнул Лаудсвильский Аграамскому.
   – А как же золото? – возмутился Тейт.
   – Вохрам золото ни к чему. Если уцелеем, мы за ним вернемся.
   Лаудсвильский огрел захрапевшего коня плетью и, не оглядываясь, поскакал вперед. Десять его воинов во главе с бывалым Эрлингом ринулись следом.
   Аграамский растерялся: о стае он слышал, но никогда не сталкивался с ней нос к носу. Его дружина смешалась. Часть воинов бросилась вслед за Лаудсвильским, но большинство остались на месте, растерянно поглядывая на владетеля.
   – Может, это кочевники? – неуверенно предположил кто-то.
   Аграамский приподнялся на стременах, пытаясь разглядеть в клубах пыли угрожающую ему и его людям опасность. Если это кочевники, то было бы большой глупостью бросать им обоз на разграбление. Да и стая, если она не слишком велика, вполне по силам его людям, среди которых было несколько наемников, служивших на границе еще ярлу Гоонскому.
   – Только бы вохров не было, – сказал один из дружинников, – а с вожаками мы справимся.
   – Телеги в круг, – крикнул владетель Аграамский.
   Возницы действовали на редкость слаженно. Дружинники поместили коней в огороженное пространство, а сами укрылись за телегами, изготовившись к стрельбе.
   Лаудсвильский обернулся на скаку – кажется, благородный Тейт вздумал защищаться. Боже, какой идиот! Эрлинг, скакавший рядом с хозяином, грязно выругался.
   – Тейту конец, – бросил он. – Это стая, и большая к тому же.
   Рекин не отозвался – Аграамского, конечно, жаль, но собственная жизнь дороже. Видимо, со стен крепости заметили скачущих во весь опор беглецов. Ворота распахнулись раньше, чем Лаудсвильский доскакал до глубокого рва. Подъемный мост был уже опущен, и группа всадников стремительно ворвалась в крепость.
   – Стая! – крикнул Эрлинг удивленным храмовикам. Это страшное слово произвело на обитателей крепости свое магическое действие. Подъемный мост был вздернут и мгновение ока, а воины, прихватив арбалеты, бросились на стены.
   Встревоженный Санлукар, Меч и око Храма на далеких Северных землях, сам вышел встречать благородного Рекина. На иссеченном морщинами лице старого воина явственно читалась тревога.
   – Всем удалось спастись? – спросил он вместо приветствия.
   – Благородный Тейт Аграамский остался оборонять обоз, – вздохнул Эрлинг.
   – Он что, сумасшедший, этот ваш благородный Тейт, – В сердцах воскликнул огорченный чужой глупостью Санлукар.
   Лаудсвильский раздраженно хлопнул плетью по сапогу:
   – Я предупреждал его, но мальчишка, похоже, обезумел от жадности. К тому же он вообразил, что нас атакуют кочевники.
   – Так, может, он прав?
   – Достойный Санлукар, – вспыхнул Лаудсвильский, – я прожил на границе почти двадцать пять лет и способен отличить кочевника от вохра.
   – Я не хотел тебя обидеть, благородный владетель, – извинился жрец, – но, видимо, нам остается надеяться только на чудо.
   Лаудсвильский сразу обмяк и тяжело оперся на руку Эрлинга, лицо его исказила гримаса боли:
   – Я знал еще деда этого юноши, наши замки стоят рядом, но, черт возьми, что же я мог поделать.
   – Со стаей шутки плохи, – подтвердил достойный Хоремон, помощник Санлукара, – чудо, что вы сами уцелели.
   – Прошу благородного владетеля Лаудсвильского раз делить со мной ужин, – Санлукар вспомнил наконец о долге хозяина. – Достойный Хоремон позаботится об остальных.
   Лаудсвильский с трудом привел в порядок расстроенные мысли и чувства. Надо же случиться такому несчастью на исходе пути. Стая явно шла с востока, и это обстоятельство не на шутку встревожило Рекина. Нужно поговорить с Санлукаром и послать гонцов к Гутормскому, пусть его наемники подготовятся – береженого Бог бережет.
   Владетель критически осмотрел себя в зеркале и покачал головой: будем надеяться, что Санлукар простит небрежность в одежде гостя ввиду серьезности сложившихся обстоятельств. Хотя дело, конечно, не в одежде, а скорее в глазах, где надолго поселился страх. Все-таки встреча со стаей не проходит даром даже для людей, много чего повидавших в этой жизни.
   За столом владетеля поджидали достойные Санлукар и Хоремон. Рекин не преминул отметить изысканность ужина – повара Храма славились своим искусством. Жаль только, что храмовики не пьют вина, но, может, для гостя сделают исключение.
   – Я послал разведчиков на место трагедии, – сообщил Санлукар владетелю.
   У благородного Рекина сразу пропал аппетит:
   – Меня уверяли, что появление стаи этим летом в наших краях невозможно.
   – Когда имеешь дело со стаей, то верить следует только собственным глазам, – холодно заметил достойный Хоремон.
   Лаудсвильский уныло кивнул – упрекать кого-то в данной ситуации было просто глупо.
   – Ежегодно мы теряем несколько десятков человек, – вздохнул Санлукар. – У Гутормского потери не меньше. Тем не менее все уверяют меня, что напор стаи сильно ослаб.
   – Но это правда, – Рекин принял замечание жреца на свой счет. – После того как Тор Нидрасский разорил Южный лес, активность стаи сошла почти на нет.
   – Посвященный Геронт, да не отринет его от сердца Великий, ошибся, приказав уничтожить меченых, – заметил вдруг Хоремон. – И мы теперь расплачиваемся за его ошибку.
   Лаудсвильский слабо улыбнулся. Сразу видно, что достойный жрец никогда не имел дело с мечеными. Еще большой вопрос, что хуже: стая или Башня.
   – Если бы меченых можно было высиживать из яиц, я бы сам стал наседкой, – невесело засмеялся Санлукар.
   При этих словах достойного жреца в голове Лаудсвильского промелькнула интересная мысль, но вслух он ее высказывать не стал. Эту идею стоило для начала обсудить с корешем Гарольдом, и, кто знает, быть может, шутка Санлукара обернется явью.
   Храмовый стражник неслышными шагами вошел в комнату и склонился к уху коменданта крепости.
   – Не может быть! – Санлукар даже привстал от изумления. Стражник только руками развел в ответ на всплеск эмоций начальника, а Лаудсвильский застыл с поднесенным ко рту кубком, выражая нелепой позой немой вопрос.
   – Тейта привезли, – сказал Санлукар собеседникам. – Кажется, он еще жив.
   Рекин вздрогнул и едва не уронил на колени наполненный до краев кубок, уж слишком неожиданной оказалась принесенная храмовиком весть.

Глава 6
ВОСКРЕСШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ

   Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: часы благородного Тейта сочтены. Но молодой владетель еще дышал, воздух со свистом вырывался из его разодранной в клочья, залитой кровью груди. Глаза лихорадочно блестели на мертвенно-бледном лице. Благородный Тейт находился в сознании, хотя непонятно было, в чем это сознание теплилось.
   – Рекин, – прохрипел он, – спаси ее.
   – Это бред, – Санлукар осторожно прикоснулся к руке умирающего.
   – Мы нашли его под перевернутой телегой, – пояснил стражник. – Стая разбрелась по окрестным лесам, и нам удалось добраться до обоза.
   – Ну и что там? – спросил Лаудсвильский. Храмовик только рукой махнул, но присутствующим и без подробных описаний все было ясно.
   – Я его узнал, Рекин, – горячо зашептал вдруг Тейт. – Я запомнил его еще с тех пор. Он изменился, но взгляд у него остался тем же. Ты помнишь, как он смотрел на нас, когда мы убивали его друзей? Он воскрес, он вернулся!
   – Кто он? – Санлукар встревоженно смотрел на остолбеневшего Рекина.
   – Бес Ожский...
   Аграамский всхлипнул в последний раз и затих. Санлукар закрыл ему лицо покрывалом и, выпрямившись, смахнул то ли пот, то ли слезы с морщинистых щек.
   – Кто такой этот Бес Ожский? – спросил Хоремон у Лаудсвильского.
   Красные пятна медленно проступали на белых щеках Рекина.
   – В Храме его знали как почтенного Ахая.
   Теперь пришла очередь остолбенеть достойному Хоремону:
   – Я слышал, что он сгинул в Южном лесу.
   – Похоже, Южный лес не оправдал наших надежд, если, конечно, Тейт не бредил.
   – Но не мог же он привести стаю, – потрясенно проговорил Санлукар.
   – А почему бы нет, достойный, – зло скривил губы Лаудсвильский. – Стая в этот раз пришла с востока, а ведь до этого она приходила только с юга. Выходит, кто-то помог ей обогнуть выжженные вами места.
   – Чудовищно! – прошептал Санлукар. – Невероятно!
   – Он водил за собой пятьдесят пешек, – напомнил Хоремон. – Ни один Меч Храма не был способен на такое.
   – Спасибо Храму, – усмехнулся Лаудсвильский. – Вы славно поработали для общего блага.
   – Кукловоды никогда не изменяли Великому, – слабо запротестовал Хоремон.
   Лаудсвильский безнадежно махнул рукой:
   – Я должен ехать в Бург. Одно дело, когда стаей управляет голод, и совсем другое, когда ее ведет в набег разум, да еще такой изощренный разум, как у почтенного Ахая.
   – Может, тебе стоит переждать, владетель? – засомневался Хоремон.
   – Бог не выдаст – свинья не съест. Стая разбрелась по лесу, так что есть надежда проскочить вдоль озера Духов. Завтра днем такой возможности уже не будет.
   Санлукар согласился с Лаудсвильским:
   – Я тоже пошлю гонца к посвященному Чирсу. Против этой новой напасти нужны гвардейцы почтенного Кархадашта с их убойным оружием.
   В словах достойного жреца была логика, но Рекин сильно сомневался, что его предложение понравится наместнику Великого. Хотя, если почтенный Ахай действительно верховодит стаей, то неизвестно, куда она повернет в следующий раз.
   Хокан Гутормский встретил владетеля Лаудсвильского с широкой улыбкой на вымазанных жиром губах. Несмотря на позднюю ночь, или скорее, раннее утро, пир в Ожском замке и не думал затихать. Ярл Мьесенский поднял подрагивающей рукой кубок в честь нового гостя. Все присутствующие поддержали его веселыми хмельными голосами. Однако Рекин Лаудсвильский не был расположен к веселью.
   – Стая, – произнес он севшим от дорожной пыли голосом и залпом осушил поднесенный кубок.
   – О, Боже, – молодой владетель Отранский пролил вино себе на колени.
   – Тейт Аграамский мертв, – продолжал Рекин, – все его люди растерзаны стаей. Нам чудом удалось вытащить Тейта из свалки, но, к сожалению, спасти его было уже невозможно. Перед смертью владетель сказал, что стаю привел Бес Ожский.
   – Он бредил! – воскликнул было Гутормский и тут же осекся под взглядом холодных серых глаз Лаудсвильского.
   – Все может быть, но я бы на твоем месте не слишком на это рассчитывал, Хокан.
   Протрезвевшие владетели растерянно молчали – слишком уж чудовищные вести привез Рекин в этот раз. О гибели Тейта Аграамского, никому не сделавшего худого по молодости лет, сожалели все без исключения. Угораздило же его отправиться в эти чертовы Суранские степи! Сидел бы в родовом замке – дожил бы до ста лет. Впрочем, если верить Лаудсвильскому, и для Приграничья наступали не легкие времена.
   – Много у тебя людей, благородный Хокан?
   – Сотня в Брандоме и сотня здесь, в Ожском замке.
   – Этого мало, – покачал головой ярл Мьесенский. – К Змеиному горлу с такой дружиной соваться не следует, лучше за стенами пересидеть.
   – Стая не слишком велика, – возразил Рекин, – оснований для паники нет. Укрыться в замках вы всегда успеете.
   Слова Лаудсвильского не вызвали энтузиазма у присутствующих, но и пускать стаю в Приграничье никому не хотелось – вытопчет посевы, порежет скот, и придется зиму встречать кому с пустым кошельком, а кому и с пустым желудком.
   – Ладно, – не очень уверенно сказал Гутормский, – мы попытаемся ее остановить. Пороховые заряды у нас еще есть.
   Лаудсвильский не был уверен, что попытка окажется удачной, но вслух ничего не сказал. Не захотел расхолаживать и без того впавших в уныние людей.
   – Я бы все-таки согнал скот и мужиков в замки, – стоял на своем Мьесенский, – хотя бы из ближайших к границе деревень.
   – Хуже не будет, – поддержал ярла Отранский.
   – А чем кормить эту прорву? – владетель Заадамский зло сплюнул. – Прошлогоднего хлеба кот наплакал, а до нового урожая еще дожить надо.
   Заадамский был прав: куда ни кинь – всюду клин. Лесные пожары, которыми храмовики Санлукара и наемники Гутормского сдерживали стаю, не прошли для Приграничья бесследно: на каждый урожайный год приходился один не урожайный, когда засуха губила посевы. А теперь выяснилось вдобавок, что гари не помешали стае, она нашла другой путь в Приграничье, а значит, все жертвы оказались напрасными.
   – Должен быть какой-то выход! – грохнул кулаком по столу ярл Мьесенский.
   – Перегородить Змеиное горло стеной, как когда-то собиралась сделать Башня, – сверкнул глазами Отранский.
   Предложение Отранского не вызвало энтузиазма у собравшихся: стена потребует громадных средств и тяжких трудов. Да и разве это выход – снова отгородиться от всего мира и вариться в собственном соку. Ведь торговые караваны этой стеной не прикроешь. Владетелям, хлебнувшим за последние годы степных ветров бесконечного Сурана, уже тесно было в собственной стране. Обидно рвать с таким трудом налаженные связи и терять выгоды, приносимые торговлей, из-за звериной стаи.
   – Стаю надо давить в Южных лесах, не давая ей возможности прорываться в Лэнд и Суран, – подбросил идею Лаудсвильский.
   Однако в Ожском замке собрались далеко не новички. Всем приграничным владетелям доводилось иметь дело со стаей, и потому предложение Рекина было встречено более чем прохладно.
   – Быть может, благородный Рекин сам возглавит столь отважный поход? – ехидно предложил Отранский.
   Владетели засмеялись, Лаудсвильский тоже улыбнулся:
   – Все возможно, благородный Гаук, но прежде я должен повидать короля Гарольда. Желаю удачи, благородные владетели.
   Рекин поднялся и, набросив на плечи плащ, стремительно вышел из зала, даже не оглянувшись на растерявшихся собеседников.
   – Похоже, дорогой друг что-то задумал, – покачал головой ярл Мьесенский.
   – Дай Бог ему удачи, – вздохнул Хокан. – Да и нам она не помешает в ближайшие дни, благородные владетели. Выпьем за то, чтобы стая сгинула с нашей земли вместе с последним меченым.
   – Дай Бог, – дружно поддержали Гутормского владетели.
 
   Рекин Лаудсвильский привез очень плохие вести. Гарольд отхлебнул из кубка красное, как кровь, вино и поморщился. Беда не приходит одна – в Вестлэнде опять неспокойно. Король Скат слезно просит помощи у соседа. Пираты вконец разорили западное побережье. И что хуже всего, морской разбой становится помехой в торговле с заморскими купцами. Говорил же Гарольд этому простофиле Скату – договорись с торговцами, заведи собственные корабли, хотя бы для охраны побережья. Да где там. За всех должен думать Гарольд Нордлэндский. Посвященный Чирс тоже просит помощи, но храмовики – это совсем другое дело, они не только просят, но и дают. Союз с Храмом выгоден – буквально на глазах расцветают города и поселки Нордлэнда. Храмовики много знают и многое умеют. Посвященный Чирс – это путь в большой мир, который был закрыт для Лэнда добрые пятьсот лет. Немыслимый срок. Гарольд сделал то, чего до сих пор не удавалось никому. Жаль только, что не все это понимают.
   Кривая усмешка обезобразила красивое лицо короля, он увидел ее в суранском зеркале, висевшем на противоположной стене, и поспешил погасить. Людей мало, вот что самое обидное. Не на кого положиться в адски трудной работе, за которую он взялся, быть может, слишком опрометчиво. Ульф – в Суранских степях, Сивенд Норангерский отправился в Вестлэнд выручать дурачка Ската, а Бент слишком стар, чтобы охватить перспективу открывшегося мира. Гарольд был благодарен Хаслумскому за прошлое. Двадцать лет благородный Бент удерживал трон для подрастающего короля, хотя охотников взойти на него было немало. До сих пор слухи о происхождении Гарольда нет-нет да и вспыхивают среди нордлэндской знати. Было время, когда неосторожно брошенное слово больно ранило его самолюбие, но те времена давно прошли. Пусть будет Тор Нидрасский. Этот человек первым проложил дорогу на восток, и Гарольд уверенно пошел по этой дороге. Бент Хаслумский считает Тора Нидрасского великим человеком, королева Ингрид придерживается противоположного мнения. Как же все-таки долго женщины хранят обиды. Четверть века прошло с тех пор. И любовь, и ненависть должны были рассеяться, как дым. Но, увы, не рассеялись. И даже время от времени собираются в тучи, из которых сверкают молнии и гремит гром. Гарольд Нордлэндский не столь злопамятен. Простил же он Сигрид историю с меченым мальчишкой, так почему она не хочет его понять? Все не без греха. Король Гарольд молод, недурен собой, нравится женщинам, и сам не прочь приударить за юбкой. Ну и что с того? Надо уметь быть великодушной. Он благодарен Сигрид за сыновей, Оттара и Рагнвальда, и никакие другие женщины не смогут погасить в его сердце этой благодарности, но жизнь есть жизнь, и у мужчины могут возникнуть иные интересы. В конце концов, он потомок меченых, а они, как говорят, отличались большим сердцем.
   Гарольд поднял голову и прислушался. Для Реи, пожалуй, слишком рано, она придет, когда стемнеет. Бедный Сигрид, с этой норовистой бабенкой у него будет еще не мало хлопот. Мало того, что она рожает ему одних дочерей, так еще и...
   – В чем дело, Баддер, – у нас гости?
   – Благородный Рекин Лаудсвильский просит твоего внимания, государь.
   От Рекина не укроешься даже в этом скромном домике на окраине Бурга, хитрый лис знает все потаенные убежища Коронованных особ.
   – Проси, – распорядился Гарольд.
   Лаудсвильский поклонился и извинился за внезапное вторжение. Гарольд приветливо кивнул ему и указал на кресло по соседству. Рекин ему нравился, пожалуй, это будет достойная замена старому Бенту: умен, с широким кругозором, расстояния его не смущают, а вновь открывшийся мир стал для него почти родным.
   – Новые неприятности в Приграничье?
   – Пока нет, государь. Но мой визит связан именно с этой проблемой. Я много лет провел в Приграничье, кое-что видел сам, многое слышал от других. Местные смерды рассказывали мне, что в былые времена, когда Башня сходила почти на нет, молчуны пополняли ряды меченых, отбирая младенцев в селах Приграничья, но не всех, а только тех, чьи матери были родом из Башни.
   – Все это интересно, Рекин, – пожал плечами Гарольд. – Но ведь Башни нет. И мы с тобой приложили к ее исчезновению руку.
   – И, быть может, напрасно.
   Гарольд нахмурился: слова владетеля ему не понравились. Король сделал то, что обязан был сделать: обезопасил пути торговых караванов. И Рекин был среди тех, кто просил его сделать это.
   Лаудсвильский кивнул, соглашаясь:
   – Тогда нам казалось, что меченые – главная помеха на открывшемся для Лэнда новом пути. Скорее всего, мы были правы, но есть одно обстоятельство, о котором следовало бы подумать.
   Гарольд едва не разразился бранью, но сдержал себя. Черт бы побрал этого лиса, который вечно ходит вокруг да около. Конечно, не только государственная необходимость двигала тогда Гарольдом. Была и ревность пополам с ненавистью к наглому мальчишке, осмелившемуся встать на его пути. Сигрид была неравнодушна к другому – этого он вынести не мог. Даже сейчас, когда прошло столько лет и чувство к прекрасной Сигрид изрядно повыдохлось, Гарольд ощутил прилив знакомого холодного бешенства. Тогда он допустил только одну ошибку: нужно было прикончить этого сопляка прямо там, на каменных плитах Ожского замка. Возможно, сейчас у них не было бы проблем на границе. Напрасно он поддался уговорам Ульфа и понадеялся на крепость Ожских стен. К тому же так приятно было выглядеть великодушным в глазах Сигрид. Как он любил ее тогда! Одно воспоминание об этой истории вызвало к жизни целую бурю чувств, угасших, казалось бы, навсегда.
   – Я не о меченом Бесе сейчас говорю, – продолжал Рекин. – чем раньше мы избавимся от этого ублюдка, тем лучше. Я говорю о тех бесценных качествах, которыми обладали меченые. Они могли бы нам пригодиться в борьбе со стаей.
   – Ты что же, собираешься их разводить? – с удивленной усмешкой спросил Гарольд.
   – А почему бы нет, государь? Не обязательно ставить отметины у них на груди, но с этими ребятами мы проникнем в самое сердце Южного леса.
   – И как же мы отличим чистых от нечистых?
   – Есть у меня на примете один человек, жрец храма Великого.
   – А ему можно верить?
   – Достойный Кюрджи сильно провинился перед по священным Халукаром и очень надеется, что я помогу ему заслужить прощение.
   – Слабо верится, что смерды устоят против стаи.
   – Я говорю о детях, государь, из которых еще предстоит вырастить воинов.
   – Король Гарольд возрождает Башню! Менее всего я ждала подобного предложения от тебя, благородный Рекин.
   – Речь идет о дружине, созданной королем Гарольдом и преданной только ему. Пройдет двенадцать-пятнадцать лет и под твоей рукой, государь, будет несколько сотен головорезов, готовых ринуться в драку по первому твоему приказу.
   – Меченые – это опасно, Рекин, – Гарольд все еще сомневался, хотя предложение владетеля явно пришлось ему по душе.
   – Опасно для твоих врагов, государь, – с жаром возразил Рекин. – К тому же тебе это не будет стоить ни гроша. Пусть посвященный Чирс раскошеливается на их содержание, дело-то общее.