Шведов Сергей. Черный колдун

   – Вспомни, лейтенант, чем закончилось для Приграничья разрушение Башни. А для Сурана разрушение Храма будет еще более страшным ударом. В этом мире трудно понять, где заканчивается благо и начинается зло. Впрочем, генератор не вечен. Рано или поздно, он остановится, а у Храма нет людей, способных вдохнуть в него жизнь. Однако, получив ключ, Геронт проникнется к вам доверием.
   – В таком случае тебе придется прогуляться с нами по степи, – хмуро бросил Тор.
   Чирс махнул рукой, проводник-суранец, державшийся в отдалении, подъехал ближе.
   – Опол проводит вас коротким путем, а я постараюсь нагнать ваш отряд позднее.
   Чирс легко вскочил в седло, и горданский жеребец не мыслимых статей легко понес его туда, где у самого горизонта угадывался мрачный силуэт Храма.
   – Не верю я ему, – сказал Ара, глядя в спину удаляющемуся всаднику злыми глазами.
   – Нам бы только боеприпасы получить, – возразил Рез вый, – а там пусть живут как хотят, на кой нам их Храм сдался.
 
   Меченые кружили по степи уже пятые сутки. Все началось с короткой стычки с налетевшими невесть откуда «глухарями». Жрецы-кукловоды отказались вступать в переговоры и поплатились за это жизнями. Меченые не пострадали, но проводник получил удар по голове и потерял разум. Тор приказал покрепче привязать его к седлу и возил все эти дни по степи в тщетной надежде, что суранец очнется. Порою Тора охватывало отчаяние, казалось, что не будет выхода из заколдованного круга, в который они так нелепо угодили. Самым страшным было отсутствие воды, и если люди еще держались, то кони падали один за другим. Шли уже шестнадцатые сутки с той поры, когда они рас стались с Чирсом. Если бы не потеря проводника, то, по расчетам Тора, они уже пересекли бы границу храмовых земель. Короткий путь, обещанный Чирсом, грозил завести их прямехонько в ад, и трудно было сказать, кто в этом был виноват больше, неискренний горданец или несчастный случай.
   – Словно черт нас водит по кругу, – второй лейтенант грязно выругался.
   – Вода, – крикнул вдруг Воробей.
   – Стой, – одернул его молчун, – нет там воды. Обнадеженные было меченые остановились, недоумевающе глядя на Кона.
   – Это мираж, – хмуро пояснил тот.
   – Нет, там вода! – глаза Воробья лихорадочно блестели.
   Ара протянул ему свою флягу:
   – На, охолонись маленько.
   Воробей припал пересохшими губами к горлышку, капли воды заблестели у него на подбородке. Лейтенант с трудом отвел глаза от пьющего меченого и повернулся к остальным:
   – Лошади почувствуют воду раньше, чем мы ее увидим. Если кому-то еще будут подобные видения, пусть держит их при себе.
   Тор обвел взглядом обожженную зноем землю и тяжело вздохнул. Солнце палило немилосердно, липкий пот заливал глаза, и капитану казалось, что этот бескрайний пожелтевший мир останется с ним теперь уже навечно.
   – Пить, – прошептал вдруг Опол треснувшими от жара губами.
   – Дай ему, – покосился Тор на молчуна.
   – По-моему, он очухался, – сказал Ара, встряхивая проводника.
   Тор не поверил, но лейтенант, кажется, не ошибся. Суранец жадно пил мутную теплую воду из фляжки молчуна.
   – Где мы? – спросил он хрипло.
   Меченые засмеялись, смех их, впрочем, больше походил на хриплый лай. Тор испугался за собственный разум.
   – Прекратить! – рявкнул он, и смех немедленно оборвался.
   – Это у тебя надо спросить, где мы, дорогой ты наш, – сказал Ара, скаля зубы.
   – Попробуй определить, где мы находимся, – попросил Тор проводника.
   – Я попробую, – отозвался тот слабым голосом. – И постараюсь найти воду.
   Они ехали день, нестерпимо жаркий, и ночь, которая не принесла желанной прохлады. Земля, казалось, плавилась под копытами коней. Новый восход солнца меченые встретили градом ругательств. Но Опол обнадежил их – вода была недалеко, за ночь он сумел определить направление по звездам. Лошадь под Коном вдруг зашаталась, захрипела и рухнула в пыль. Молчун, успевший высвободить ноги из стремян и спрыгнуть на землю, с грустью смотрел на агонизирующее животное.
   – Близко? – спросил Тор у проводника севшим голосом.
   Опол в ответ только кивнул и пошевелил пересохшими губами. Воды уже не было ни у кого, и суранец страдал от жажды не меньше остальных. Тор боялся, как бы он опять не впал в беспамятство – это было бы концом для всех, и концом мучительным. Суранец нервничал, он то и дело выезжал вперед и приподнимался на стременах. Тору трудно было понять, как этот человек ориентируется в голой степи, где нет ни скалы, ни деревца, за которые мог бы зацепиться взгляд. Но Опол был суранцем, его предки веками жили в этих краях, и для них, надо полагать, здесь не было тайн. Пали еще две лошади, и Тор приказал освободить от груза всех вьючных животных. Меченые без жалости побросали свое добро, оставив лишь оружие и боеприпасы.
   Опол отыскал-таки воду, отыскал в тот момент, когда Тор потерял надежду. Меченые со страхом приближались к колодцу: кто знает, не иссякли этот источник, как иссякли многие другие, встреченные ими на пути? Но в этом колодце вода была, ее хватило и людям, и измученным лошадям.
   – Странно, – сказал Ара, прихлебывая воду из фляги, – мы проблуждали по степи почти пять суток, но не встретили ни одного человека.
   – Это Голодная степь, – пояснил Опол, – здесь и в добрые времена люди не селились.
   – Так это и есть та самая короткая дорога, о которой говорил Чирс? – в голосе Ары слышалась насмешка, которую он даже не пытался скрыть.
   Опол на мгновение смутился:
   – Мне очень жаль, что все так неудачно получилось, но эта дорога действительно намного короче.
   – Все хорошо, что хорошо кончается, – заметил вдоволь нахлебавшийся воды и оттого добродушный Сизарь. – До Башни отсюда далеко?
   – Гораздо ближе, чем ты думаешь. От этого колодца я вас без задержек выведу к семи поселкам, все теперь будет зависеть от резвости ваших коней.
   Следующий день пути не показался меченым слишком трудным. Отдохнувшие кони бежали резво, и в сердцах людей все больше укреплялась надежда, что до дома уже рукой подать, а значит, конец этому проклятому пути, конец трудностям и невосполнимым потерям. Все будет хорошо – казалось, что даже копыта коней об этом твердят, но сердце Тора сжималось в предчувствии беды.
   – Неужели Сна? – Воробей указал рукой на блеснувшую вдруг в лучах уходящего солнца едва различимую по лоску воды.
   Опол охотно подтвердил, что это та самая река, которая течет мимо стен Башни.
   – Не верю я ему, – тихо сказал молчун Тору. – Не может того быть – мы слишком долго плутали по степи.
   – Какой смысл ему нас обманывать? – возразил капитан, ощутивший в этот момент острую тоску по дому.
   Ему вдруг захотелось, чтобы эта лениво несущая воды Река оказалась именно Сной, той самой рекой, на берегу которой он провел свою последнюю ночь с Данной. Эх, окунуться бы в прохладную воду, смыть с себя накопленную за долгую дорогу усталость и грязь и никого больше не видеть, кроме Данны, ее желанного тела и зовущей загадочной улыбки. Молчуну этого не понять, он, похоже, не верит даже самому себе.
   – Люди на горизонте, – услышал он вдруг голос лейтенанта.
   – Это Чирс, – воскликнул Резвый, – и с ним пятеро горданцев.
   Тор вздохнул с облегчением. Чирс не обманул, он нагнал их в самом конце пути, а значит, весь этот трудный поход был совершен не впустую. Он вернется домой с оружием, полученным от Храма, и никто не вправе будет упрекнуть его в том, что люди потеряны им напрасно.
   Чирс первым подскакал к меченым и крикнул хриплым голосом:
   – Кочевники подожгли Башню!
   – Что?! – острая боль полоснула Тора по сердцу – предчувствие не обмануло его, он ждал беды, и она пришла.
   – Вон с того холма видно все, – Чирс уверенно махнул рукой.
   – Вперед, – крикнул Ара.
   – Стой! – захрипел молчун севшим не ко времени голосом. – Я не вижу дыма.
   Но Тор не слышал Кона, душа его рвалась туда, где погибала в огне Башня, где враги убивали его друзей, его семью и куда неслись сейчас, настегивая коней, его люди. Он догнал меченых у подножия пологого холма и первым взлетел на вершину. И замер там в изумлении: не было ни дыма, ни кочевников, ни горящей Башни. Кругом расстилалась степь, унылая в свой бескрайности и безнадежности.
   – Измена! – крикнул Тор, и это слово было последним в его жизни. Холм вздрогнул от удара и раскололся на тысячи частей с ужасающим грохотом, погребая под оседающей землей меченых и их капитана. Огненный вихрь рванулся к небу, а вместе с ним улетела душа человека, страстно рвавшегося к неизведанному, а встретившему в чужих краях все то же: глупость, подозрительность и подлость.
   Чирс угрюмо стоял в одиночестве возле большого свеженасыпанного кургана. Степной ленивый ветерок слабо шевелил его длинные волосы. Опол осторожно тронул его за плечо. Чирс резко обернулся и посмотрел на суранца темными от горя глазами.
   – Молчун ушел, – тихо сказал суранец, – нам не удалось его догнать.
   – Ты хорошо сделал свое дело, я этого не забуду, – угрюмо ответил Чирс.
   – Я поставлю здесь столб с надписью «Меченые». Чирс подошел к коню и потрепал его роскошную гриву:
   – Напиши «Люди». Такие же, как мы...

Глава 11
РАЗГРОМ

   Рыжий смотрел в неподвижное лицо молчуна с надеждой. Но Кон просто сидел на лавке, уронив прокопченные руки на колени, и ничего не обещал ни в прошлом, ни в будущем. Рыжий поднялся и подошел к окну: кучка ребятишек копошилась в пыли посреди дороги, рядом гордо прохаживались куры. Все было как всегда, и все изменилось. Вошел Волк и молча присел к столу. Третий лейтенант уже знал о трагедии и никаких вопросов не задавал.
   – А мы уже начали строить Башню, – сказал он в пространство и умолк.
   Сурок ворвался в комнату без стука, темные глаза его сузились от боли, левая рука висела словно плеть:
   – Я потерял трех человек, пробиваясь через Цох. Кто-то подбивает степняков на драку.
   – Это Чирс, – пояснил Кон. – У него под рукой вооруженные огненными арбалетами гвардейцы.
   – Выступаем сегодня ночью, – первый лейтенант повернулся лицом к подчиненным. – Лишнего не брать, пойдем налегке.
   Кон угрюмо вздохнул. О мести думать еще рано, самое главное сейчас сохранить собственные жизни и не дать уничтожить потомство.
   Рыжий остановил коня и огляделся: обоз растянулся едва ли не на полверсты. Охранять его тем количеством людей, которые были в распоряжении первого лейтенанта, оказалось делом нелегким. А вдали, за холмом, уже полыхала Башня. Подожгли ее, конечно, степняки. Дерево занялось дружно и горело весело. Горели шесть лет тяжких трудов и надежды человека, поверившего в то, что миром управляет разум.
   – Степняки! – выдохнул подскакавший Пан, сержант второй десятки. – Сотни две, не меньше.
   – Бери себе в помощь десятку Хвоща, садитесь в засаду у этого колка и во что бы то ни стало задержите степняков.
   – Я останусь с ними, – подал голос Волк. – Прощай, Рыжий, на всякий случай...
   – Прощай. – Первый лейтенант хлестнул коня плетью и поскакал в голову обоза.
   Волк криво усмехнулся ему вслед. Рыжий не любил долгие проводы и лишние слезы. Двадцать семь лет прожито бок о бок, а расстались шутя. Впрочем, расстались, похоже, ненадолго. Весь вопрос в том, пускают ли меченых в рай? Но в любом случае путь у Волка и Рыжего один. Проклятый Чирс, горданская морда!
   Степняки приближались медленно, видимо, опасались засады. Волк почти не сомневался, что ведет их Барак, самый хитрый и коварный из степных вождей. Ну а за плечами степняка маячит тень Чирса. Этот сам в драку, конечно, не полезет, человек он осторожный, из тех, кто чужими руками любит жар загребать. И почему Тор ему поверил?
   Степняки уже поравнялись с колком, их пугливые кони хрипели и пятились, видимо, чуяли чужих. Волк пытался разглядеть в куче всадников приземистую фигуру Барака, но в темноте сделать это было просто невозможно, и он выбрал похожего на степного коршуна наездника.
   – Огонь!
   Степняки смешались, три десятка всадников покатились под копыта коней, а остальные, захлебнувшись в собственном страхе, рванулись из жуткого месива на вольный простор.
   – Руби! – Волк с сожалением отбросил пустой автомат и потянул мечи из ножен.
   – За Башню, – заорал Пан, и двадцать всадников стремительно ринулись в атаку. Кто сказал, что шея степняка крепче шеи вохра? И уж коли уходить в вечный сон, то после такого загула, чтобы стонала под копытами чужая земля, а вопли врагов сливались в похоронную музыку. Нет ничего страшнее рубки в темноте, когда клинки как молнии прошивают черную ткань ночи, а единственным цветным пятном на этом фоне может быть лишь кровавая мена, предвестник смерти.
 
   Рыжий услышал треск за спиной и обернулся, через пару минут треск оборвался – с боезапасом у Волка было туго. Но в любом случае страху на степняков он должен был нагнать, и не только огненными арбалетами, но и мечами. Только бы не нарвался на горданцев Чирса.
   – Скажи возницам, чтобы поторапливались, – крикнул Рыжий Сурку.
   Сурок, морщась от боли в раненой руке, поскакал в голову колонны, на ходу отдавая команды.
   – Удержит их Волк? – Кон тревожно вглядывался в темноту, и в голосе его слышалось сомнение.
   Впереди дружно заговорили огненные арбалеты суранцев. Визг степняков резанул ночную тишину, и сразу же вслед за этим раздался дружный крик меченых «За Башню». Рыжий, нахлестывая коня плетью, поскакал на шум схватки. Нападение степняков было внезапным, но меченых трудно было смутить. Пострадало несколько телег, были убиты три возницы и две женщины. В бою погибли четверо суранцев и Сурок, столь не ко времени подоспевший на ночной пир степных стервятников.
   Сурок уже не дышал, когда Рыжий склонился над ним. Пущенная из темноты стрела пробила сержанту шею. Сурок умер мгновенно, так и не осознав, откуда прилетела к нему смерть. Худое его лицо продолжало сохранять озабоченное выражение.
   – Выслать дозоры, – распорядился Рыжий. – И смотреть в оба.
   Степняки отхлынули, не выдержав удара меченых, топот их коней затих в ночи. Волк не стал их преследовать. Десять меченых, включая его самого, это все, что осталось под рукой третьего лейтенанта на исходе ночи. Оба сержанта были живы: у Хвоща была рассечена щека, у Пана повреждена рука. Пан отчаянно ругался, пока кто-то из меченых зубами извлекал наконечник стрелы из раны.
   – Что будем делать, лейтенант? – спросил Хвощ. – Патронов нет, болты для арбалетов на исходе.
   – К обозу, – распорядился Волк и, огрев плетью беспокойного коня, поскакал на запад. Меченые плотной группой держались следом. Степняки то ли потеряли их, то ли решили обойти стороной. Степь – не Змеиное горло, ее полусотней горячих тел не перекроешь.
   – Не заблудиться бы, – забеспокоился Хвощ. Но даже в темноте они отыскали отметины колес на порыжевшей степной траве. Волк не питал иллюзий: самое большое, что они выиграли у смерти, это несколько часов скоротечных схваток, в которых очень быстро иссякнут их силы.
   Обоз они настигли уже на рассвете. Рыжий оглядел уцелевших меченых, но ничего не сказал. Волк медленно поехал вдоль обоза, отыскивая глазами свою семью. К счастью, все были целы. Лейтенант издалека помахал жене рукой, но подъезжать не стал.
   День прошел без происшествий, а к вечеру Рыжий приказал остановиться на большой привал. Лошадям нужен был отдых, да и люди измучились до предела.
   – Может, мы поспешили оставить крепость? – высказал свое мнение Волк.
   Рыжий отрицательно покачал головой:
   – С каждым днем осады их становилось бы все больше и больше.
   Подошел старый Сет и опустился на землю рядом с Рыжим, на лице молчуна была озабоченность.
   – Степняки ждут нас за рекой, – сказал он негромко, – их там более тысячи.
   – Знаю, – Рыжий неподвижно лежал на траве, глядя широко открытыми глазами в высокое, подернутое белой дымкой небо. Он даже головы не повернул в сторону молчуна.
   – А что ты предлагаешь? – спросил Волк у старика.
   – Суранцы могут сдаться, Чирс наверняка их защитит.
   – А мы? – спросил Хвощ.
   – Вы еще молоды, у вас будут дети, а значит и Башня возродится вновь.
   Волк задохнулся от возмущения, Хвощ помертвел изуродованным лицом и стиснул рукоять кинжала до боли в пальцах. Сет равнодушно смотрел на меченых: в его поблекших глазах не было и тени сомнения в правильности сказанных слов.
   – Детей не пощадят, – жестко сказал Кон, – во всяком случае, меченых. Чирс позаботится. Про суранцев не скажу, пусть сами решают, – молчун посмотрел на Артока, занявшего место погибшего Рэма.
   – Степняки не будут разбираться, кто из нас меченый, а кто нет, – криво усмехнулся сержант. – А Чирс горданец, что для него суранская кровь – через Рэма он перешагнул, перешагнет и через нас.
   – Сет прав в одном, – сказал Рыжий, – обоз придется распустить. Каждый пойдет в Приграничье своим путем. Ночью мы с частью обоза переправимся на тот берег и попытаемся прорваться через заслоны в степь. Степняки ринутся за обозом, а значит, у детей и женщин будет шанс проскочить незамеченными. Чем дольше мы будем мотать по степи эту свору, тем легче нашим семьям будет уйти в Приграничье.
   – Ты делаешь ошибку, лейтенант, – запротестовал Сет, – непоправимую ошибку. Без вас Башне не подняться.
   – Это уже ваша забота, старик, – Рыжий повернулся в сторону молчуна. – Вы пойдете с нашими детьми. Телег не брать, посадить всех женщин в седла, детей на руки. Спасете наши семьи – все грехи вам на том свете простятся.
   – Я против, – в почти угасших глазах старика вспыхнул огонь.
   – Я не спрашиваю твоего мнения, Сет. – Рыжий чуть повысил голос, но лицо его осталось спокойным. – Я, капитан Башни, уже принял решение.
   – Я знал, что этим все закончится, – произнес Сет с горечью. – Юбки стали вам дороже Башни.
   С наступлением темноты Рыжий вывел часть обоза к броду. Два десятка меченых во главе с Волком переправились на тот берег в стороне от брода и затаились в высокой прибрежной траве. Третий лейтенант, приподняв голову, наблюдал за степняками. Степняки уже приготовились встретить обоз: несколькими группами они укрылись в тени деревьев, сохраняя полнейшее молчание. Рыжий на противоположном берегу отдал команду, и первые телеги с шумом покатились в воду. Возницы отчаянно нахлестывали коней, понуждая их двигаться быстрее. Кони дико хрипели и бились, поднимая тучи брызг. Наконец первая телега выскочила на берег в нескольких десятках метрах от затаившихся степняков, но никакого движения в их рядах Волк не заметил. Судя по всему, ими управляла суровая рука.
   Обоз переправился почти полностью, когда степняки наконец-то зашевелились. Раздался пронзительный свист, и сотни всадников, крича во все горло, бросились к телегам. Из телег навстречу степнякам ударили огненные арбалеты суранцев. Не ожидавшие подобного отпора нападавшие смешались.
   – Вперед, – заорал Волк. – За Башню!
   Меченые, стараясь производить как можно больше шума, ударили нападавшим во фланг. Степняки растерялись и отхлынули к зарослям, открывая дорогу обозу.
   – Гони, – крикнул Рыжий. – Не останавливаться.
   Волк со своими людьми старался как мог, отвлекая внимание на себя. Несколько бомб, изготовленных молчунами, разорвались в самой гуще степняков, повергая их в смятение и ужас.
   – Оторвались? – спросил Рыжий у нагнавшего обоз Волка.
   – Как бы они нас не потеряли в темноте, – третий лейтенант встревоженно оглянулся.
   – Ничего, – отозвался из телеги Пан. – Степняк в степи не заблудится.
   – Телеги с зарядами в хвост, – распорядился Рыжий. – Пусть попробуют нашего гостинца.
   Волк уже начал не на шутку тревожиться, когда под скакавший Хвощ доложил о подходе степняков.
   – Поджигай фитили, – распорядился Рыжий.
   Степняки с визгом вылетели из-за холма, меченые, настегивая коней, бросились в степь. Погоня разделилась: часть степняков поскакала за мечеными, часть кинулась грабить оставленные подводы. Грянули один за другим три взрыва. Волк торжествующе засмеялся и обернулся к степнякам:
   – Что, съели?!
   Десять меченых остались с Волком. Лейтенант успел дважды выстрелить из арбалета, прежде чем волна атакующих захлестнула его. Волк обнажил мечи и с силой обрушил их на голову ближайшего преследователя.
   – За Башню! – крикнул он.
   – За Башню! – эхом отозвались еще несколько голосов, но крик их утонул в торжествующем визге наседавших степняков.
 
   Рыжий гнал обоз в бесконечность, оставляя за спиной слабые заслоны меченых и суранцев. К утру в его распоряжении остались только двое меченых.
   – Вы свое дело сделали, – сказал Рыжий почерневшим от пыли мужикам-возницам. – Если повезет – вернетесь домой живыми.
   Возницы растерянно смотрели на первого лейтенанта Башни воспаленными от бессонницы глазами. Ночной кошмар закончился, а жизнь, кажется, продолжалась. Рыжий приказал установить телеги в круг и выпрячь коней.
   – Не поминайте лихом, – сказал он возницам на прощание.
   Меченые долго смотрели вслед удалявшимся неумелым всадникам, пока первый лейтенант не вернул их к действительности.
   – Теперь наш черед, – сказал он глухо.
   – Умирать так умирать, – согласился Пан, усаживаясь ни бочку пороха с факелом в здоровой руке.
   Степняки накатывали широкой лавиной, не обращая внимания на редкие стрелы, летящие им навстречу. А вели их десять всадников с огненными арбалетами в руках, верхом на редкостной стати конях.
   – Горданцы, надо полагать, – усмехнулся Рыжий и, повернувшись к товарищам, крикнул: – Давай!
   Три взрыва слились в один, отправив к небесам и меченых, и горданцев, и добрую сотню степняков, так и не успевших поверить в собственную смерть.

Глава 12
СДЕЛКА

   Бьерн Брандомский в волнении расхаживал по залу собственного замка. Неужели все?! Конец Башне! В мгновение ока исчез многопудовый молот, висевший над его головой всю жизнь. Конец меченым! И он, Бьерн Брандомский, приложил к этому руку. Да что там говорить – жизнь ушла на борьбу с мечеными. Он – главное действующее лицо в этой драме, если не считать Гоонского. Но ярл Эйнар мертв, и значит, нет в Приграничье человека, который мог бы помешать благородному Бьерну воспользоваться плодами победы. Годы борьбы, страха, надежд – и вот она, радостная весть!
   – И никто не уцелел? – Бьерн пристально посмотрел на слугу.
   – Никто, – Хокан непроизвольно дернул головой. – Только женщины и три десятка детей.
   Тридцать. А двадцать лет их было чуть больше сотни. Сотня сосунков, которых никто не брал в расчет. Никто, кроме Бьерна Брандомского. Как страстно он спорил тогда с Гоонским быком, отстаивая свою правоту, но ярл был настроен миролюбиво и поплатился за свое благодушие жизнью. Нет, Бьерн Брандомский не повторит роковой ошибки ярла Эйнара. Меченых надо вырвать с корнем, чтобы даже воспоминаний о них не осталось. Жестоко? Может быть, но если хочешь выжить, будь добр научиться быть жестоким.
   – Как встретил беглецов владетель Эйрик?
   – Владетель Маэларский передал Хаарский и Ожский замки сыну Тора.
   – Дурак, – процедил сквозь зубы Бьерн, – и всегда был дураком.
   Еще одна неприятная новость: у Тора Нидрасского остался сын. Волчье семя! Никак не удается вывести их до конца. Бьерн вспомнил красивое и мрачное лицо старого врага – капитана Башни Туза – и злобно выругался. Счастье еще, что Тор уступал своему отцу в неукротимости, иначе в этом замке сидел бы сейчас какой-нибудь меченый, а Бьерн скитался бы по чужим углам, если бы вообще уцелел. Брандомский так и не понял, почему Тор не поддержал Чуба. Сидел бы сейчас королем в Нордлэнде. Конечно, к их разрыву приложил руку сам Бьерн, удачно интриговали и серые орденские крысы, но не это было главным. Была еще какая-то причина, которую Бьерн проглядел, что не могло, конечно, не вызывать досаду.
   Бьерн подошел к массивному креслу и застыл в задумчивости, облокотившись на резную спинку и глядя на полыхающий в камине огонь немигающими глазами. Несмотря на довольно теплую погоду, тело владетеля подрагивало в ознобе. «Неужели заболел? – мелькнула в голове неприятная мысль. – Стареешь, Бьерн, стареешь». И то сказать: сорок с хвостиком – почтенный возраст. И хвостик этот с каждым годом становится все длиннее и длиннее. Бьерн вздохнул. После его смерти все пойдет прахом. Нет сына, нет наследника. Правда, есть дочь, но ей только пять лет. Хотя, если вспомнить дочь Гольдульфа Хаарского, то придется признать, что и женщина в наше время может достичь многого. Ах, Гильдис, Гильдис! Все могло бы пойти по-иному, ответь она на чувства благородного Бьерна. Увы!
   Владетель взял со стола наполненный до краев кубок и поднес к подрагивающим губам. Приятное тепло разлилось по телу, и сразу стало легче дышать. Жизнь сложилась так, как сложилась, и Бьерну Брандомскому есть что явить беспокойному миру. В конце концов, дочь – это тоже плоть и кровь владетеля Брандомского. В Нордлэнде подрастает король Гарольд, а благородный Бьерн не последний человек при дворе и один из первых в Приграничье. Его слово много значит и здесь, и там. Почему бы не объединить Нордлэнд и Приграничье под единой короной и ни водрузить эту корону на головы Гарольда и Сигрид?
   Брандомский трескуче рассмеялся. Хокан вздрогнул и с тревогой покосился на хозяина. Бьерн небрежным жестом отослал его прочь. Подобного рода проекты не следует обнародовать до времени, слишком уж много завистников вокруг. Мысль о том, что в едином союзе сольется кровь самого Бьерна и кровь ненавистных ему людей, позабавила владетеля. Простуда, это мелочь. Он здоров и силен. Бог даст, так протянет еще лет двадцать пять. Должен же кто-то навести порядок в этом раздираемом нечестивыми страстями краю.