Профессор протянул руку Кузнецову. У него на ладони лежал черный шар размером с теннисный мяч. Шар был неправильной формы, и поверхность его не была гладкой. С виду он казался куском лавы, похожим на шар, если бы не две ровные канавки, опоясывающие его как параллели и меридианы опоясывают Землю. Женя взял шар в руку. Он оказался необычайно тяжелым. А еще – теплым.
– Вы проводили какие-нибудь исследования? – спросил Женя. – Что это за материал?
– Да, я немедленно связался с институтом НАСА во Флориде и отправился туда. Вы обратили внимание, доктор, какой у него вес?
– Шар тяжелый, – подтвердил Кузнецов.
– Вот именно! Плотность шара чрезвычайно высока. Около 18 граммов на сантиметр в кубе.
– Материал вы смогли определить?
– По всей видимости, это какой-то сплав железа, только вот распилить его нам не удалось. Лазер не смог даже нагреть поверхность шара, а циркулярная пила мгновенно затупилась.
– Высокая плотность и высокая прочность, – задумчиво произнес Кузнецов.
В этот момент в кухню ворвался Лилленкамп, схватил несколько полных бутылок, поднос с закусками и, озорно подмигнув, исчез. Накамура продолжил:
– Дальнейшие исследования еще больше озадачили меня. Оказалось, что в одном из мест, где пересекаются полосы, шар вибрирует. Вибрация то появлялась, то исчезала, то усиливалась, то ослабевала. Выявили закономерность: если шар лежит на твердой поверхности, то его вибрация усиливается. Подвешенный на нити в воздухе, он не вибрирует вообще. Однако однажды мой помощник, имеющий привычку расхаживать по лаборатории в раздумьях, обнаружил, что показания виброметра увеличивались, когда он бродил взад-вперед. Вибрация приближалась к нулю, когда он останавливался.
– Он реагирует на движение?
– Мы тоже так поначалу подумали. Однако это не все. Кто-то предложил залить шар бетоном, то есть поместить его в твердую среду, как та, в которой его нашли. Мы сделали это. Шар был помещен в один конец бетонного столба, длина которого составляла десять метров. Так вот, вибрация шара вызывала в столбе продольные сейсмические волны, которые четко регистрировались на другом конце столба. Мы ходили около шара, длина волн и их частота изменялись. Кроме этого, шар реагировал на поток воздуха, изменение температуры, характера окружающей среды и даже на цвет! На все эти возмущения шар четко реагировал изменением характера распространяемых волн.
– И что же это, по-вашему, профессор?
– Я думаю, это неведомый природный феномен, рожденный в недрах Земли. Именно там он мог зародиться, обладая высокой прочностью, способной противостоять чудовищному давлению и температуре в тысячи градусов. К тому же его плотность сопоставима с теоретической плотностью земного ядра. Я думаю, это часть ядра Земли, обладающая удивительными свойствами. Дальнейшее его исследование позволит больше узнать о свойствах ядра.
Женя с удивлением обнаружил, что его стакан пуст. Он вновь наполнил его.
– Я встречался с такой… – Женя на секунду остановился, а затем произнес: – Фальсификацией.
– Что? – От удивления брови профессора поднялись над оправой очков. – Как фальсификацией?
– Ну, понимаете. – Женя говорил быстро, не давая профессору опомниться. – Некоторые люди заинтересованы в том, чтобы современная наука не получила точных данных о строении Земли и, как следствие, не использовала эти данные для прогнозирования землетрясений. Поэтому подбрасываются вот такие артефакты, которые могут дать ложные представления о структуре в данном случае земного ядра.
– Зачем? – Профессор явно был растерян. Кажется, Женя своего добился. Ему было стыдно обманывать профессора, но Накамура никогда бы не понял истинного назначения шара. Ведь он сам признался вначале, что относит себя к ортодоксальным ученым.
– Для того чтобы дать ложные представления о распространении сейсмических волн в земной коре, – ответил Кузнецов.
– Зачем?
– А затем, что в некоторых странах существует сейсмическое оружие.
– Вы серьезно?
– Тихо! – Кузнецов приложил палец к губам и оглянулся, показывая, что их могут подслушивать. Он подошел к микроволновой печи и включил ее. Печь зашумела. Женя наклонился к уху профессора: – Эта технология существует у правительства Соединенных Штатов, а также у некоторых арабских стран. Четверть землетрясений в мире – это продукт испытания сейсмических торпед. Но я вам этого не говорил. Потому что ФБР преследует меня.
Женя приоткрыл занавеску на окне и показал профессору машину с дежурившими под окном сотрудниками ФБР. Сотрудники Федерального бюро, заметив, что за ними наблюдают, сразу как-то неловко зашевелились, отводя взгляды от окон. Не заметить этого было невозможно.
– Видите этих людей? Они следили за мной от самого штата Арканзас. И до сих пор «пасут» меня. Вы смотрите «Икс файле»?
– Да, – ответил профессор.
– Их методы мало отличаются от тех, что показаны в фильме.
Женя задернул занавеску. Профессор взял шар из рук Кузнецова и задумчиво уставился на него.
– Отдайте этот шар мне, – неожиданно предложил Кузнецов. – Я знаю, что с ним делать.
– Извините, но нет. – Профессор открыл дипломат и убрал в него шар. – Те исследования, которые мы провели, и те результаты, которые мы получили, не позволяют мне верить вашим словам. Простите.
Эта фраза была последней. Профессор покинул кухню, оставив Кузнецова наедине с его стаканом. Женя разозлился на себя. Опять он позволил жадности обуять его. Конечно, еще одно интересное доказательство, которое требует всестороннего тщательного исследования. Конечно, окажись шар в руках Кузнецова, он лег бы на полку, как и все остальные предметы, добытые им. А теперь он испортил отношения с Накамурой, рассказывая ему выдуманные истории.
Кузнецов отхлебнул из стакана, этот глоток оказался пороговым. Женя почувствовал, как алкоголь ударил в голову. Он сделал шаг и пошатнулся, ему даже пришлось схватиться за стол, чтобы не потерять равновесие.
– А ведь выпил всего два стакана, – произнес он.
Кузнецов прошел в гостиную, к остальным ученым. Он разговаривал со многими и с каждым выпивал. В результате набрался до такой степени, что оказался ведомым под руку не менее пьяным, но державшимся на ногах финном Яном Люмме.
– Женя, – обратился финн к Кузнецову и икнул. – Поехали в русский ресторан!
– К цыганам! – уточнил Кузнецов. – Ненавижу виски. Хочу водки!
Они попрощались со спящим на диване Лилленкампом и, идя все так же под ручку, раскачиваясь в такт, остановились у входной двери.
– Я совсем забыл, – произнес Кузнецов заплетающимся языком. – Там за дверью меня ждет ФБР.
– ФБР? – переспросил Люмме. – А что ты натворил? Ты публично признался, что ненавидишь виски? Это преступление в Америке карается федеральным законом.
Эта фраза вызвала у Кузнецова приступ гомерического хохота. Люмме его поддержал. Немного успокоившись, Кузнецов произнес, скорчив сосредоточенное лицо:
– Слушай, меня ведь и вправду караулит ФБР.
– А мы вылезем через окно!
– Точно! – обрадовался Женя.
Через окно, выходящее на задний дворик, они скорее не вылезли, а вывалились. Кузнецов ко всему разорвал штанину, зацепившись за оконный шпингалет. Люмме помог ему подняться с земли.
– Поедем на моей машине, – заявил Кузнецов Мысль о том, что его машина стоит на виду у сотрудников ФБР, у него не возникла. К счастью, Люмме здраво рассудил, что для вождения автомобиля «они немножко пьяны». Поэтому они вышли на дорогу и, бредя по ней, как два измученных жаждой странника, прошли около километра. Пару раз мимо них проносились автомобили, но ни один не остановился на просьбу подвести и объезжал их по широкой дуге. Так они и шли, поддерживая друг друга. Потом у Кузнецова откуда-то взялись силы, и он пытался убежать от Люмме. Тот его долго догонял, затем они оба свалились под фонарным столбом.
Женя пытался запеть, но песен по-русски его спутник не знал, по-английски они могли спеть только «С днем рождения тебя!». Исполнив эту партию единожды, они были прогнаны из-под фонаря лаем злобного пса, прибежавшего на их пение. Затем вновь брели по дороге, Люмме пел что-то по-фински, Кузнецов подпевал ему словами, которые, как он считал, были похожи на финские и подходили к мелодии.
Женя не помнил, как они расстались. Он помнил только, что сидел на заднем сиденье такси, а водитель пытался выяснить, куда его доставить. Женя ответил, и водитель замер с непонимающим лицом. Оказалось, что Кузнецов назвал ему адрес своего дома в Москве. С трудом он вспомнил название отеля и, произнеся его, уснул.
Такси остановилось около отеля, водитель высадил Кузнецова, забрав у него половину всех денег, находящихся в кошельке, и уехал. Женя некоторое время постоял у входа, спрашивая у каждого встречного прохожего сигаретку. Наконец сигаретку ему дали, Кузнецов попытался закурить, закашлялся и с остервенением раздавил сигарету. Постояв еще немного, он направился в двери, но не отеля, а близлежащего бара. В баре он заказал две рюмки водки, выпил первую и поперхнулся на второй. Того, что было в баре, он не помнил, но очнулся Кузнецов на асфальте рядом с мусорными контейнерами где-то на задворках домов. Как только сознание вернулось к нему, Кузнецова вытошнило. В глазах плыло. Мусорные контейнеры шевелились, словно живые, стены домов сдвигались, пытаясь задавить. Женя помотал головой и закрыл глаза. Голова прямо не держалась и все время падала на грудь. Женя поднялся на колени и открыл глаза.
Голова кружилась неимоверно, взгляд Кузнецова упал на решетку стока дождевой воды метрах в двадцати от него. Она светилась изнутри красным огнем. Женя упал на бок. Веки наливались тяжестью. Из решетки стока красное пламя поднималось, принимая монолитную непонятную форму.
– Мама родная, как я нажрался, – произнес – Кузнецов.
Женя закрыл глаза. Он почувствовал легкую дрожь асфальта. Дрожь, вызываемую шагами человека. Больше Кузнецов ничего не помнил.
* * *
10 июля
Очнулся Кузнецов в своем номере. Как он попал сюда? Последнее, что он помнил после вчерашнего, – это задворки, мусорные контейнеры и галлюцинации.
Он поднялся и сел на постели. Голова кружилась, как на карусели, тошнота подступала к горлу.
– О-о-о! – протянул он страдальчески. Мир был сердит на него.
Раздался стук в дверь, от которого Кузнецов вздрогнул. Он встал на ноги, шатаясь, подошел к двери и открыл ее.
На пороге стояла Элен, излучая неотразимую привлекательность. Элен улыбалась.
– Можно? – как-то необычно спросила она и, не дожидаясь ответа, прошла в номер, оттеснив Кузнецова и захлопнув за собой дверь. Такой Элен Женя еще не видел. Элен загадочно улыбалась, взгляд ее источал сладострастие. На ней была короткая юбка, открывающая взору обворожительный изгиб бедра (такой юбки она ни разу не надевала), и обтягивающая полупрозрачная майка, сквозь которую проступали темные соски. Женя не был готов к такому повороту событий и к тому же обнаружил, что стоит в одних трусах.
– Элен, как я здесь оказался? – спросил Женя и ощутил позыв тошноты.
– Я понятия не имею, – шипяще произнесла она, надвигаясь на Кузнецова.
Женя пятился до тех пор, пока на пути отступления не встала кровать. Край кровати ударил под колени, и Кузнецов невольно сел на нее. Элен коснулась его щеки, Женя ощутил жар пальцев. Да, ее пальцы были горячи. Слишком горячи.
– Не могу забыть тот вечер, что мы провели с тобой в Лионе, – прошептала она.
Страдающая от похмелья голова Кузнецова не смогла сразу понять смысл сказанной фразы. Тошнота не отпускала. Кузнецов промолвил:
– Какой вечер ты имеешь в виду? Мы с тобой не были в Лионе. Мы были в Лилле, да и то на его окраине. Элен уже садилась на него, придавив руками к стене.
– Я всегда хотела тебя.
– Элен, мне сейчас очень плохо.
– И мне без тебя плохо, – произнесла она и наклонилась к уху, – Скажи мне, где находится статуэтка?
– Иттла! Ты же знаешь, Мигранова убили, а статуэтка была у него.
– Да, но ее же не нашли! Где он ее прятал? А вот и появились приступы головной боли. С добрым утром, доктор Кузнецов!
– Что ты спросила? – поморщился он.
– Я спрашиваю, где Мигранов прятал статуэтку?
– А… – Женя понял вопрос. Зачем Элен понадобилось это с утра?
– Зачем тебе это? – спросил он, морщась.
– Мне просто интересно, – быстро ответила Элен.
– Фигурка лежала… – Но договорить Кузнецов не успел. В его дверь опять постучали. Элен как-то непонятно выругалась и вскочила.
– Ты куда? – воскликнул Кузнецов, но Элен не ответила и скрылась в ванной комнате. Женя пожал плечами и отправился открывать входную дверь. За дверью стояли агент Уолкер и…
Женя не мог поверить своим глазам. Он проморгался и потряс головой.
На пороге стояла Элен, одетая в длинное синее платье!
И Элен и Уолкер были рассержены.
– Какого черта! – кричал Уолкер, проходя в номер. – Вы ведете себя словно безумец!
– Неужели тебе не дорога твоя жизнь? – вопрошала Элен. – Как можно так напиваться!
– Вы плачетесь мне о том, что ФБР не может обеспечить вашу безопасность, а сами сбегаете от охраны и пропадаете неизвестно где! – возмущался Уолкер.
Ничего не отвечая, Кузнецов направился к двери в ванную комнату и открыл ее. Ванная была пуста.
– Что вы делаете? – с неприязнью спросил Уолкер.
– Элен только что сидела на моих коленях, а потом скрылась в ванной, – ответил Кузнецов.
Глаза Элен внезапно наполнились слезами, она хотела что-то произнести, но не смогла промолвить и слова. Закрыв лицо, она выбежала из номера. Из коридора донеслись ее всхлипывания.
– Что вы несете? – сказал Уолкер. – И зачем вы обидели доктора Граббс?
– Да, но только что…
– Алкоголь в больших количествах еще никому не приносил пользы.
– Вы говорите прямо как моя мама. Боже, мне дурно!
– Швейцар гостиницы случайно обнаружил вас на задворках, валяющегося в грязи около мусорных баков.
– Этого я не помню.
– Верю, – усмехнулся Уолкер и снова посерьезнел. – То, что вы вчера натворили, было верхом неосторожности. Хорошо, ничего не случилось.
– Я больше не буду, – простонал Кузнецов. Голова раскалывалась. Он не мог слушать слова Уолкера, он не мог думать – мышление причиняло ему боль.
– К вашим друзьям-ученым я вас больше не отпущу.
– Я буду вам очень признателен.
Уолкер посмотрел в окно, задумчиво теребя подбородок.
– Имеется новая информация, – произнес он, – Вы в состоянии ее переварить?
– Нет! – дрогнувшим голосом воскликнул Кузнецов.
– Сколько времени вам потребуется, чтобы восстановиться?
– Не знаю. Все зависит от того, чем восстанавливаться.
– Спиртное я вам не дам. Мы вынули все бутылки из бара в вашем номере, так что не ищите. Мои люди что-нибудь принесут. Встретимся вечером.
Уолкер вышел. Женя без сил упал на кровать, придавив голову подушкой. Через пятнадцать минут люди Уолкера принесли две таблетки, которые затем растворили в стакане воды. Кузнецов выпил эту воду и уснул.
Проснулся он в три часа дня. Состояние его было удовлетворительным, голова не болела, тошнота не ощущалась. События вчерашнего дня и сегодняшнего утра казались частью сна, но Женя знал, что это был не сон.
Ему было очень стыдно за себя перед Уолкером, перед своими коллегами-учеными, с которыми он пил, и в особенности перед Элен. Это чувство вины тяготило, он стыдился каждого своего действия, каждой мелочи, которую совершил вчера. Стоп!
Он вскочил с кровати.
Утром Элен зашла в его номер в короткой юбке и села к нему на колени, затем исчезла в ванной комнате. Происходило ли это, или это ему приснилось? Он не мог ответить. Через несколько секунд после того, как за Элен захлопнулась дверь в ванную, Элен появилась на пороге вместе с Уолкером! Как из ванной комнаты она успела перебраться за пределы номера? Или существовало две Элен – одна в короткой юбке, а другая в синем длинном платье? Или одна Элен, которая сумела быстро переодеться и переместиться из ванной комнаты за дверь номера, или у него начинается белая горячка? Но он же почти не пьет!
Поднявшись с кровати, Кузнецов подошел к двери в ванную комнату и открыл ее. Ванная была пуста, при свете лампы ярко блестел хромированный кран, сияли белизной ванна и умывальник, с ними мягко контрастировала голубая настенная плитка. Женя сел на край ванны, открыл воду и помочил горячий лоб. Это похоже на умопомрачение.
Было или не было? Скорее всего, это ему почудилось.
Женя намочил щеки и поднял голову вверх. На месте вентиляционной решетки зияла черная дыра.
Что это? Упущение гостиничной службы? Была ли решетка, допустим, вчера? Он не мог ответить по той простой причине, что не обращал на такую мелочь внимания.
Женя встал на краешек ванны, чтобы поближе разглядеть отверстие. Увиденное им оказалось еще более непонятным. Осталась на месте вмонтированная в стену коробка от решетки, которая почему-то почернела до неузнаваемости и даже кое-где сплавилась. А вот сетка у решетки отсутствовала. Женя принюхался и различил еле заметный запах гари. Он провел пальцем по краю, на пальце остался черный след. Теперь при более внимательном рассмотрении стало видно, что вокруг коробки присутствовал ореол из сажи, а решетка была, видимо, расплавлена.
Кузнецов спустился на пол. Ему вдруг захотелось проверить, на месте ли «солнце». Женя подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался шум городских улиц. Он высунул в окно руку и пощупал стену возле окна, частично скрытую ажурной колонной. «Солнце» находилось там, приклеенное к стене лейкопластырем. Его не было видно с улицы, так как колонна загораживала эту часть стены, и если кто-то и стал бы искать «солнце» в номере, то не догадался бы искать за окном.
Через четыре часа в его номере зазвонил телефон. Это был Уолкер.
– Как ваше самочувствие? – поинтересовался он.
– Удовлетворительное, – ответил Женя.
– Отлично! Выйдите из номера и попросите одного из охранников проводить ко мне.
– Хорошо.
Женя положил трубку. Уолкер что-то накопал, он говорил об этом утром. Что же это? Женя не сомневался, что вскоре узнает. Он надел новую рубашку, пиджак и завязал галстук Когда он заканчивал застегивать запонки, телефон зазвонил вновь.
– Опять Уолкер со своими инструкциями, – проворчал Кузнецов. – Никак забыл что-то сказать. Он поднял трубку.
– Мсье Кузнецов?
Женя похолодел. Это был совсем не Уолкер. Он узнал этот голос.
– Граф Бисбрук?
– Двое суток, данные мною, прошли. Вы отдадите мне Иттлу и «солнце»?
– Мой ответ я показал вам еще в баре.
– Что ж, пеняйте на себя! – В трубке раздались короткие гудки.
Женя не помнил, как спустился в номер Уолкера в сопровождении агента. Уолкер стоял к нему спиной и завязывал галстук. Перед ним на кровати лежало еще штук двадцать.
– Мне звонил Бисбрук, – рассказал Женя. – Он вновь угрожал мне.
– Не волнуйтесь.
– Как мне не волноваться! – взорвался Кузнецов. – Речь идет о моей жизни!
– Я в тридцатый раз пытаюсь объяснить, что здесь вы в безопасности. – Уолкеру не понравился галстук, и, развязав, он отложил его в сторону. Затем выбрал другой. Женя видел отражение Уолкера в зеркале. По мнению Кузнецова, этот галстук еще меньше подходил к костюму, чем предыдущий.
– Кто-то сжег вентиляционную решетку у меня в ванной, – произнес Кузнецов.
– Что? – Уолкер повернулся к нему. Да, галстук не подходил к костюму. – Что вы сказали?
– Кто-то сжег вентиляционную решетку у меня в ванной, – повторил Кузнецов, тщательно расставляя слова, словно объясняя ребенку.
– Когда это случилось?
– Не могу сказать. Я обнаружил сегодня днем. Но почему это так вас удивило?
Уолкер с сожалением посмотрел на свое отражение в зеркале и развязал галстук.
– При обследовании лаборатории Фишера в Блюмингтоне короб вытяжной вентиляции был сильно поврежден воздействием высокой температуры. Мы тогда не могли понять, что явилось причиной. Но если и вы нашли у себя похожее… – Уолкер запнулся, пытаясь поточнее выразить мысль.
– Если и в моем номере произошел похожий случай, – продолжил за него Женя, – значит, эти два события связаны и мне угрожает опасность?
– Нужно усилить наблюдение, – произнес Уолкер. – Совпадения быть не может. Что бы это ни было, убийца поблизости.
– Он что, пробрался в мой номер, пока я спал, и сжег вентиляционную решетку? – испуганно произнес Кузнецов.
Уолкер снова повернулся к нему.
– Мы определим, кто это сделал. В коридорах гостиницы мы расставили видеокамеры. На пленке будет видно, кто заходил в ваш номер.
– Но куда же смотрела охрана? – задал справедливый вопрос Кузнецов.
– Тут надо тщательно разобраться. Вероятно, этот случай даст ответ на вопрос – как же преступник собирается совершить преступление.
Уолкер достал из кармана мобильный телефон и отдал распоряжение провести обследование номера Кузнецова. Закончив говорить, он спрятал телефон и обратился к Жене:
– Вы снова пойдете в ресторан с Элен. Тем временем ваш номер осмотрят.
– В ресторане мне будет угрожать опасность.
– Я сказал, что вы пойдете в ресторан! – отрезал Уолкер так, что у Кузнецова пропала всякая охота спорить. – У меня есть сведения относительно имени Мдраг, графа Бисбрука и его поместья.
Женя опустился в кресло. Информация была не просто новой, она была очень даже интересной.
– Как вам это удалось?
– В библиотеке Конгресса Соединенных Штатов обширная информация. – Он говорил, завязывая новый галстук. – Имени Мдраг не существует в картотеках и базах данных. Поэтому я стал исследовать все связи графа Бисбрука, пытаясь отыскать Мдрага в числе потенциальных знакомых. Это также оказалось безрезультатно Зато я узнал всю историю семьи Бисбруков. Это оказалось очень даже забавным. Бисбруки вышли из Германии, это были простые торговцы текстилем.
– Простые торговцы? Без титула? – удивился Кузнецов.
– Вот именно, без титула! Титул графа в 1899 году купил дед Ганса Бисбрука. Незадолго до Первой мировой войны они перебрались в Бельгию, где купили поместье в Герардс-бергене. То самое, где сейчас живет Ганс Бисбрук.
Кузнецов впервые слышал имя графа – Ганс. Бисбрук, казавшийся ему каким-то властным аристократическим монстром, сразу превратился в приземленного человека, имеющего простое немецкое имя и короткую графскую родословную.
– Так вот, поместье они купили у некоего Гильяма Лиама вместе с богатой коллекцией книг, картин и скульптур.
– Это невозможно! – вырвалось у Кузнецова.
– Что невозможно? – спросил Уолкер.
– Нет, ничего, – ответил Женя. Уолкер помолчал, затянул узел галстука и сказал:
– Вы находились в усадьбе и видели эту коллекцию. Она слишком богата, чтобы ее можно было продать! Ведь вы подумали об этом?
Уолкер был проницателен. Недаром он работал в ФБР.
Именно об этом и подумал Кузнецов.
– Вы даже не представляете, насколько она богата! – произнес Женя, – В книгах там собрана история всего мира, а картины и статуи настолько уникальны, что каждая может оказаться новой Моной Лизой или Венерой Милосской. Поверьте мне, мой отец был историком!
Правая бровь Уолкера поднялась вверх. Так он показывал удивление.
– Газеты в то время писали, что коллекция Гильяма Лиама богата. В свете богатства этой коллекции интересны хозяева усадьбы. Кто они? Усадьба была построена в 1765 году герцогом Мариком Лиамом. После его смерти в 1780 году она перешла к его сыну Даниелу Лиаму. Далее владельцами являлись потомки соответственно: Роальф, Адольф и последний – Гильям. Сведений об этой семье практически не сохранилось, имеются лишь слухи об огромной коллекции ценностей, собранных неизвестно где и как. Марик Лиам имел титул герцога и появлялся при дворе наместника Бельгии, но чем занимались его потомки – неизвестно. Продав имение, Гильям Лиам растворился во времени. Больше упоминаний о нем не имеется.
– Да, интересно. Я полагал, что Бисбруки – древний род. Однако мне не давала покоя буква «М» повсюду в особняке. Доктор Граббс предположила, что это первая буква фамилии архитектора, но теперь понятно, что это первая буква имени первого хозяина усадьбы – Марика. Такая же буква, кстати, имеется и в оформлении Королевского музея истории в Брюсселе. Вероятно, Марик являлся основателем музея.
– Что во всем этом связано с именем Мдраг, на ваш взгляд? – словно учитель спросил Уолкер.
– Первые буквы имен владельцев усадьбы в Герардс-бергене – Марика, Даниела, Роальфа, Адольфа и Гильяма – образуют имя. Имя это – Мдраг, – без размышлений ответил Кузнецов.
– Поздравляю! У вас отличное аналитическое мышление!
– Еще бы! При анализе землетрясений и не такому научишься… Это интересно и совершенно непонятно. Почему Бисбрук меня пугает аббревиатурой имен прежних владельцев его усадьбы?