– Постой, а Фогель, предшественник Базотти? Он был на самом деле? Или его Сиропулос для нас придумал.
– Не знаю, – сказал Кречет. – Я и сам своего рода «фогель». Пташка Божия.
Я посмотрел на него пристально. Когда привыкаешь мысленно переключаться с языка на язык, то, думая по-русски, не удосуживаешься фамилию Фогель переводить с немецкого как «птица».
– Да ладно, – улыбнулся Лешка, – шучу. В действительности, я думаю, фогелей было несколько, возможно, целая стая этих пернатых, передравшихся за сферы влияния. Как воробьи за крошки на бульваре. Считай, что это еще одна шутка.
– И дедушек тоже много, – включился я в игру, – один злой, другой добрый, третий умный, четвертый дурак…
– Нет, – сказал Лешка серьезно, – Базотти, конечно, же был один. Совсем один.
Странная манера у Лешки: сам острит бесперечь, а моих шуток не принимает. Я обиделся и, может, благодаря этому, наконец, понял:
– Так эти «фогели» и были третьей силой. Да?
– Да, – сказал Кречет. – И Базотти тоже.
Дедушка продолжал дарить нам сюрпризы даже после смерти. Вот оно что! Впрочем, что-то подобное я уже слышал от Кедра, мол, вторая дискета предназначалась для Грейва, точнее для его начальства. Вот он великий принцип: разделяй и властвуй! Или, как говорит Лешка, сохраняй равновесие в природе, не дай победить никому. Дедушка умер, но дело его живет. Кто продолжатель, кто?! Верба – с одной стороны, Грейв – с другой. Но кто третий и самый главный? Неужели Лешка знает его? Знает и молчит? Да нет. Ни черта он не знает, по глазам вижу…
Кречет стоял, задрав голову, и разглядывал потолок. Из-под церковных сводов пристально смотрели на нас оливково черные печальные глаза врубелевских апостолов на тайной вечере.
И я вдруг передумал задавать вопросы. Кто я, в конце концов, журналист, что ли? Шактивенанда еще когда объяснил: точка сингулярности – понятие не только пространственное, но и временное, то есть понимай так: каждому овощу – свой срок, а торопить события – значит, торопить смерть.
– Пошли на улицу, – предложил я, – здесь слишком мрачно.
– И то верно. Поехали вечером в какой-нибудь ночной клуб, в казино.
– Не люблю рулетку, – сказал я, – вообще азартные игры не люблю. Переболел этим еще в школе.
– Зря, – осудил Лешка. – Очень хорошо помогает расслабиться. Тогда пошли стриптиз посмотрим. Я тебе самые злачные места в Киеве покажу.
– Слушай, – усомнился я, – но это как-то странно: в столице Украины идти на стриптиз.
– А вот ты ничего и не понял. Украинский стриптиз – всем стриптизам стриптиз. Я много стран объездил, и, поверь мне, более разнузданных шоу, чем у нас, в Киеве, не видел нигде.
– Да иди ты!
– Клянусь тебе.
– Ну что, норки на распашку?
– Какие норки? – не понял он поначалу, потом вспомнил Воннегута, «Завтраком для чемпионов» мы зачитывались все еще в раннестуденческие годы, и улыбнулся. – Норки – это само собой, но ты бы видел, что они вытворяют! Во-первых, акробатика, как в цирке, ноги на спине узлом завязывают при полном отсутствии одежды, во-вторых всякие прибамбасы: на бутылку садятся, фрукты кушают теми самыми губами, руки друг другу заталкивают по локоть, шарики, нанизанные на веревочку, из задницы вытаскивают… Ну что, достаточно для рекламы?
– Да, – оценил я. – Это сильно, я бы сказал, это – по-нашенски. Уговорил, чертяка! Пошли смотреть.
Но на стриптиз мы так и не пошли. Хорошо еще, что звонки раздались на улице, когда мы украинскую национальную порнуху обсуждали, а не в церкви – там это было бы как-то уж совсем неуместно. Обе трубки заголосили одновременно. С кем и о чем говорил Кречет, я в тот момент не интересовался, у меня был свой немаловажный и даже нервный разговор.
Опять на связь вышла не Татьяна, а дотошный и высокомерный Вайсберг. И я почувствовал, что уже скучаю без моей рыжей бестии, особенно остро это ощущалось после разговоров о стриптизе.
– Очень плохо все, Разгонов. Москва для тебя по-прежнему закрыта. Сиди в Киеве, пей-гуляй.
– Спасибо за совет. Я бы в жизни не додумался этим заняться!
– А ты не перебивай, когда старшие говорят, ты слушай. На нашего несчастного Редькина навалились со всех сторон. Слава Богу еще, что его делом занялся по случаю твой друг Вербицкий. Этот факт Верба раскопала. И, между прочим, Майкл – очень талантливый парень, держит на личном контроле колоссальные потоки информации. Но срыв все равно возможен с любой стороны. Не знаю, кто из них не выдержит первым, но кто-то не выдержит обязательно, и тетрадка твоя уплывет от Редькина неведомо куда. Начнется жуткий шум на Лубянке, в правительстве, и мы, конечно, спугнем Грейва, так и не успев узнать, кто владеет дискетой. В общем, твоя задача пока предельно проста: позвонить Редькину – пиши телефон – и строго настрого запретить ему расставаться с рукописями. Пусть ждет хозяина. А если учесть, что звоночек-то будет с того света, он должен произвести неизгладимое впечатление на нашего уже и так задерганного жизнью Тимофея Петровича. Смысл понял? Ну а текст придумаешь сам. Кто у нас литератор?
– Он еще издевается! – пробурчал я. – Вот обижусь сейчас, и будешь сам звонить. А откуда Редькину знать, что Разгонов умер.
– О, Боже! Почему же ты такой тупой, парниша? – возмутился Вайсберг. – Ты чем там вообще занимаешься в Киеве?
– Пью-гуляю! – рапортовал я бодро. – Согласно пункту первому инструкции генерала Горбовского для…
– Вольно, генерал Малин. Я вот и чувствую, что ты пьешь там не просыхая, для. Спрашиваешь, от кого Редькин узнал про Разгонова? Да от кого угодно: от Вербицкого, от Полозова, от Меукова, в конце концов, от Симы Кругловой (в эзотерических кругах тебя тоже почитывают)… Да у тебя с этим Редькиным пол-Москвы общих знакомых. Я сам не ожидал. Ну, ладно. Все. До связи. И последнее: звони не прямо сейчас, а через часок.
– Это еще почему? Дома его, что ли, нет?
– Слушай, что за вопросы? – недовольно буркнул Тополь. – Приказы не обсуждают. И вообще, здесь даже не я дирижирую.
– А кто?! – спросил я страшным свистящим шепотом, вмиг представляя себе зловещего эмиссара третьей силы – в шляпе, в сером плаще и без лица. А то и с зелеными чешуйчатыми руками. Да нет же – с клювом и в перьях!
– Анжей, – коротко бросил Тополь, кажется, не учуяв через сотни километров моего животного страха.
– Ну, хорошо, – успокоился я. – До связи.
А Кречету позвонила жена. Всего-то навсего. Уже из дома. Велела торопиться. Она приготовила обед, наспех, конечно, но надеялась, что вкусно. Выходит, изрядно времени прошло – во загуляли-то мы! Я мгновенно ощутил волчий аппетит, и Лешка, кажется, тоже. Во всяком случае, пару раз он проныривал перекрестки на красный, нещадно эксплуатируя свое мастерство вождения, приемистость движка и на редкость мобильное рулевое управление «Ланчи». Всякий раз за секунду до столкновения он выскакивал из под тяжелых колес какого-нибудь грузовика или уворачивался от блестящих боков очередного «Мерседеса». С привычкой лихачить Лешка не расстался даже на самом верху властной пирамиды. И мне это тоже было приятно наблюдать.
Кстати, чудесную автомобильную историю рассказал он мне, начав возле дома на подъездной дорожке, а закончив уже за обедом. Начинать нужно было именно в том месте, где стоял странный обрубок, если не сказать пенек, оставшийся от фонарного столба.
– И главное, ехал вроде не быстро, – комментировал Лешка. – Ну, до какой скорости можно разогнаться на пятидесяти метрах после поворота? До восьмидесяти, максимум, и то вряд ли… А я заслушался репортажем с заседания Верховной Рады, месяц назад это было, они такую очаровательную ахинею несли – и вдруг у меня помехи. Я догадывался, это там, внизу, один проводочек отходит, ну я и нагнулся подправить, да видать, руль слегка зацепил вправо. Удар получился солидный, я, правда, понять ничего не успел – подушка-то выскочила раньше, чем я голову повернул, ну а потом этот столб дурацкий мне на крышу и рухнул по диагонали. Правую стойку смял капитально. Слава Богу, я в машине один ехал, пассажиру бы точно не поздоровилось. А сам я даже не могу сказать, что отделался легким испугом – не было никакого испуга. Смех один. Милиционеров вызвал по мобильнику, они довольно быстро приехали, и я намерен был просить прощения, выяснять, сколько теперь платить за порчу муниципального имущества. Однако они, увидев мои документы, чуть ли сами не начали извиняться. Тут уж я обнаглел и обещал жаловаться на производителей столь хилых железобетонных столбов, дескать, позор украинским бетонщикам, раз их конструкции какая-то легкомысленная буржуйская «Ланча» пополам перешибает! Даишники мои отшутились, мол, это были турецкие бетонщики. Может и правы они…
– Постой, но ты ездишь на той самой машине?
– Конечно, – с энтузиазмом откликнулся Кречет. – Такой боевой экземпляр выбрасывать грех. Мне гоняли ее на сервис в Польшу, там и быстрее делают, и лучше.
А обед удался на славу, Нинка была в ударе: и с салатами, и с мясом, запеченным в сметане вместе с кучей немыслимых овощей, и с десертом, состоящим из многих экзотических фруктов, приправленных йогуртом. Нинка вообще произвела на меня прекрасное впечатление. Я ведь последний раз видел ее в Днепропетровске лет восемь назад, а в Москву Кречет приезжал все как-то один.
Знаете, Дима Якубовский сказал однажды, что уровень доходов человека лучше всего определять по обуви и часам. В принципе это верно, но Дима тогда был очень молод, да и женился он многократно, и всякий раз на юных девочках. А я вам скажу как человек, умудренный опытом: уровень доходов лучше всего определять по внешности жены, которой уже далеко не двадцать. Чем моложе выглядит сорока-пятидесятилетняя женщина, тем богаче, значит, ее муж. И я невольно сравнивал Нинку и свою Белку. Обе они вполне соответствовали высокому достатку супругов, и счет получился один-один. Белка, вне всяких, сомнений была моложе лицом – то ли больше заботилась об этом, то ли просто Бог ее наградил, Нинка же, хоть и прибавила в весе с тех пор, как бегала спринт на первый разряд, но видно было, что многофункциональный штатовский тренажер стоит у нее в спальне не зря. А моя женушка, имевшая опять же от природы весьма удачные формы, к спорту никогда не тяготела. Исключение составлял большой теннис в последние годы, но она им увлекалась как искусством, а нагрузок все равно не любила. И тут уж я ничего не мог с ней поделать.
А еще тринадцатилетняя Ксюша поразила меня. Она стала красивой, я бы сказал, эффектной, совсем взрослой девицей. И, кажется, даже стеснялась моих слишком любопытных взглядов. Эта роскошная смуглая темно-русая хохлушка долго с нами сидеть не стала, выпила бокал шампанского, сделав одолжение взрослым, и ушла в свою комнату, где мигом нырнула в «инет» – плавать по модным сайтам.
А мы, плюнув на все, вконец расхулиганились и, помимо вина, накатили еще по паре стаканчиков прекрасного двенадцатилетнего скотча «Чивас Ригал». Лешка сообщил по секрету, что это любимый сорт виски самого президента, а я ностальгически вспоминал, как пил этот же самый напиток в Лондоне, в штаб квартире МИ-5, читая нежное послание, пришедшее от Вербы.
И наконец, я глянул на часы, и было уже начало седьмого – давно пора отзвониться в Москву. Что ж, лучше поздно, чем никогда – была охота переживать, что подзабыл чуток о деле? И вообще теперь мне море по колено. Я – в Киеве! Я в турецком отце городков земли русской – о как! Подобные шуточки хороши были к столу. А для разговора с Редькиным…
С абсолютно незнакомым человеком я, кажется, беседовал чуточку слишком игриво. Впрочем, я-то ему знаком. И вот, ощущая себя знаменитостью, я все более вдохновенно уговаривал Тимофея не отдавать моих рукописей никому, и Бога в помощь пожелал, и совет дал – с собой забирать, уходя из дома, и под занавес, окончательно раскрепостившись, брякнул, будто говорил с Причастным: «Счастье для всех».
Разговор шел за столом, и Кречет посмотрел на меня долгим странным взглядом, а потом повторил с продолжением:
– Счастье для всех. Даром. И пусть никто не уйдет обиженный.
Все мы выросли из «Шинели» Гоголя и «Пикника на обочине» Стругацких. За что и любим друг друга по сей день.
– За это стоит выпить еще по маленькой, – предложил я.
– Нет, я – пас, – решительно сказал Лешка, – а ты как хочешь.
– А я – вист, – сделал я свой решительный выбор и выпил совсем не маленькую, уж больно вискарь оказался вкусным.
Словом, когда раздался новый звонок, язык у меня уже слегка заплетался, я не хотел бороться с этим, мне нравилось расслабляться, оттягиваться. Надоели они мне все со своими инструкциями и советами.
– Шактивенанда завтра вылетает в Москву, – сообщил Тополь сухо. – Все идет по плану, так что ты должен быть в полной боевой готовности.
– Нет проблем. Подавайте самолет к подъезду. Тополь, ты знаешь, где находится в Киеве Турецкий городок? Ни черта ты не знаешь, а тут очень просторно и можно запросто между домами посадить самолет.
– Анжей сказал, что тебе безопаснее ехать поездом.
– Да вы что там все, обалдели?! – возмутился я. – У меня от советских железных дорог с их колесным стуком зубы болеть начинают. Как у Малина от самолетов. И какая, к черту, безопасность в поезде, когда на них чеченские летучие отряды наскакивают?! В нашей конторе что, уже нет денег на спецрейсы?
– Не в деньгах дело. Я же тебе объяснял, что здесь все Анжей решает.
– Так ты и передай Анжею: пусть он сам из Непала чапает до Москвы пешком. В Олимпиаду был один такой умелец, помнишь, Леня?
– Нет, – сказал Тополь, – не помню. Что-то ты сегодня очень болтлив, не к добру это. Ложись-ка спать, а то ведь поднять могут в любой момент.
Я хотел еще раз обидеться, но внезапно понял, что он прав, не был же я действительно пьяным, просто очень устал. Всего за одну неделю этой суеты устал, как собака.
– Знаешь, Олекс. Давай не поедем на стриптиз.
– А я уже понял, – кивнул Лешка. – Нина тебе там стелит. Ты же опять не выспался.
– Ну да, и вообще, твоя жена нравится мне гораздо больше всякого стриптиза, – выдал я какую-то сомнительную двусмысленность, но Кречет не обратил на это внимания, и правильно сделал. Не имел я никаких видов на его жену. И даже на дочь.
– А больше всего мне понравился в Киеве Турецкий городок, – провозгласил я, удаляясь в душ перед сном.
Но душ меня так взбодрил, что спать расхотелось, я выпил еще, а Кречет в мое отсутствие дозвонился кому-то по делам, сделался хмурым, озабоченным и жалобно спросил:
– Может, все-таки мотанемся в «Динамо-люкс»?
– Это где шлюхи самые развратные?
– Ну да. В здании стадиона. Чужие там не ходят. Отличное место.
– Поехали, – разом согласился я.
Но клуб «Динамо-люкс» оказался снят для кулуарного мероприятия какими-то бандитами – тут даже Лешкиной власти не хватило. Чтобы попроситься на пьянку к браткам, надо быть авторитетом совсем в другом мире. Мы плюнули и поехали в обычное казино, которого я не люблю. В первое попавшееся – в «Габриэлу» на Крещатике. И там, в игровом зале было дымно, шумно и суетно. К запаху хорошего табака примешивались ароматы дорогих духов и одеколонов, милые сердцу коньячные испарения и устойчивый кофейный дурман. Кофе здесь варили непрерывно и пили его много. А коньяк смаковали по чуть-чуть – игроку не надо быть пьяным, рулетка сама пьянит посильнее алкоголя.
Публика вообще была любопытная – преимущественно молодежь этакого полубандитского толка. А симпатичным девочкам-крупье трудно было дать больше чем по двадцать, в общем, мы с Кречетом смотрелись на этой школьной вечеринке безнадежными стариками и даже привлекли к себе некоторое внимание. Зрители вокруг стола – дело обычное, но мы наших зрителей разочаровали: тысячные пачки долларов в ход не пошли – я взял разноцветных фишек всего на сотню марок, а Лешка посолиднее – сразу на двести долларов, но все равно это было не Бог весть что. От выпивки Кречет отказался вовсе, а я нерешительно так заказал рюмку мескаля (выпендриться решил – откуда на Крещатике мескаль?) и добавил ядовито: «Не перепутайте с москалем». Однако мексиканский национальный напиток в «Габриэле» нашелся («А шо вы думали? У нас всё е. Да тот мескаль со времен Богдана Хмельницкого був у нас гарним напоем!»), мне даже показали бутылку, в которой по всем правилам плавала большая гусеница, и соли подали фирменной, зеленоватой. Я отвлекся на дегустацию экзотики и первую свою сотню слил необычайно быстро. Лешка сражался существенно дольше, финтил с выбором цифр, много ставил на перекрестия и неизменно – на зеро. Наконец зеро выиграло, он возликовал, и я тут же предложил всю полученную им гору фишек превратить в деньги, мне казалось, там добрая тысяча получается, но Кречет посмотрел на меня, как на идиота.
– Я сюда что, за деньгами пришел? Я пришел развлечься. Играем дальше.
И он играл. Зрителей стало больше. Потом фишки незаметно рассосались, любопытные ротозеи вместе с ними, и мы решили сделать паузу. Супружеская пара примерно нашего возраста оказалась знакома Лешке, у них обнаружились общие темы и нас пригласили посидеть в тихом уголке. Появилась бутылка очумительного вина с чисто по-французски наклоненным горлышком и пробкой, залитой сургучом. Из подвалов его Величества Людовика Шестнадцатого, что ли? Я сдуру попробовал эту редкость, мне понравилось, я вылакал добрый стакан, и бодрости моей опять как не бывало. Нет, не то чтобы развезло. А просто я вдруг перестал понимать, где я, с кем и для чего все это нужно.
Точно помнил, что проиграл еще двести марок, и что Лешка играл, швыряя на стол зеленые бумажки, сгребая горсти фишек, с грустью провожая глазами руки крупье, когда выигрыш уплывал от него, и неустанно прихлебывая кофе… Потом помню, как обнимал возле стойки легкомысленно одетую брюнетку, жарким шепотом признававшуюся мне в любви, мы даже начали целоваться, после чего Кречет счел своим долгом предупредить, шепнув мне на ухо:
– Ты хоть понимаешь, что это профессионалка?
– Понимаю, – шепнул я в ответ.
Я не собирался везти эту милую шлюшку с собою в Турецкий городок, тем более не хотел ехать с ней в отель-бордель, но целоваться было почему-то очень приятно. Я словно играл какую-то роль, становясь моложе душой, оказываясь не здесь и не сейчас и вообще переставая ощущать себя собой. А кем же? Дурацкий вопрос! Ну, так… просто совсем другим человеком.
Впрочем, выстраивалась в мозгу вполне конкретная легенда: я живу в Москве, я женат уже двадцать лет, и практически все эти годы не изменял супруге (небольшие приключеньица студенческой поры – не в счет), у меня есть дочка и даже внучка (во бред-то!), я не писатель – я издатель, и дела у меня идут неплохо, вот только в последнее время сплошные обломы пошли, ну просто череда неудач на всех фронтах. Кроме одного. Личного. Я влюбился. У меня молодая любовница, в два раза моложе меня. Да, вот эта дивная брюнетка. Боже, как здорово с ней целоваться!..
Потом Кречет все испортил. Подкрался сзади и шепнул, что мы уходим, поскольку он, наконец-то, слил все свои фишки, а новых брать уже не хочет, и еще шепнул, что девушке надо заплатить, даже если я не собираюсь трахаться. (Зараза какая! А то бы я без него не сообразил!) Получив сотню марок (за поцелуи хватило бы и десяти), девушка как-то уж слишком быстро отвалилась. Мне даже стало обидно. А тут еще выяснилось, что времени почти четыре утра – и как это получилось? – а Лешка тянул за рукав к выходу, но я потребовал еще выпить – на посошок.
– Но мы ведь уже не играем, – возразил Кречет.
– Ну, извини, – сказал я. – За те деньги, что мы тут оставили, мне просто должны налить на посошок.
Лешка посмотрел на меня внимательно и сделал вывод:
– Тебе уже не надо.
Вот тут он жестоко ошибся. Я подобных замечаний и раньше не терпел, а после того, как прошел лечение-обучение на Тибете, выслушивать их уже категорически разучился. Я просто должен был теперь покрасоваться перед публикой.
– Бутылку водки, пожалуйста! – объявил я преувеличенно громко.
Мне принесли ноль семьдесят пять «Смирнова», и я ее, тут же открыв, выпил целиком из горла почти без остановки, разумеется, не закусывая, а ля Анатоль Курагин. Разве только в окошко не полез. Впрочем, в казино не бывает окон. Во всяком случае, открытых. И это правильно. Зато, осушив бутылку и все-таки заплатив за нее, я заявил для всех – не только для Лешки:
– А теперь я сяду за руль и поеду домой. Кто хочет пари? Я доеду до дома совершенно благополучно.
Пари со мной заключать не стали, но на улицу высыпало человек десять любопытных, Лешка был несколько напряжен, но профессионально оценил мое состояние – я не шатался, разве что язык слушался меня чуточку плохо. И он таки позволил мне сесть за руль на глазах у восхищенной публики. На ближайшем светофоре Кречет предложил пересесть. Но получил отказ, и чем дальше мы ехали, тем лучше он убеждался, что я действительно не пьян. Наконец, Лешка не выдержал и спросил:
– Там была не водка, что ли? Ты их подговорил?
– Да водка там была, водка. Я их всех впервые вижу!
– Но как это возможно? Объясни.
– Объяснить трудно. Могу сказать только одно слово: Шактивенанда. Ты же знаешь этого человека, все должно быть понятно без объяснений.
– Я слышал про его методики, но думал, что это сказки.
– Цинизм для политика необходим, – философски рассудил я, – но излишний скепсис иногда мешает в жизни.
Лешка не стал спорить.
А дома я ощутил жуткую усталость и быстро провалился в сон. Чтобы проснуться уже где-то посреди дня, и узнать, что сразу после завтрака (обеда, ужина?) надлежит ехать в аэропорт. Мне уже звонили и, не решившись будить важного человека, просто передали информацию.
Часов в шесть вечера они все таки подали мне военный лайнер прямо в Жуляны. Почему-то это был американский суперистребитель, но циклопического размера, то есть по очертаниям он напоминал невидимку, какой-нибудь «Стеллз» Ф-117, а внутри оказался просторным и невероятно комфортным, ну прямо как швейцарский представительский самолет «Фалькона». Оказывается, Украина проводила совместные маневры с НАТО, вот это чудо техники и подвернулось под руку. Места там было немного, но по замыслу на двоих – пилоту и мне. Так что пассажиру ввиду экзотических параметров машины даже краткий инструктаж полагалось пройти. Зато лететь было недолго.
А перед этим Лешка сам любезно доставил меня прямо к трапу. Опять непрерывно валил мокрый снег, дворники лениво сметали его с ветрового стекла, настроение было грустным, и в течение всего очень недолгого пути мы оба сонно молчали.
– Удачи, – сказал он, расставаясь. – Звони. Хочется верить, что мы все-таки делаем общее дело.
– Мне тоже, – кивнул я.
Глава шестая
МАГИЧЕСКОЕ ЧИСЛО
Пилот оказался немцем из Гамбурга, и я очень мило поделился с ним своими свежими впечатлениями от его родного города. Да еще на его родном языке. Разговор, конечно, шел через наушники, так что мало напоминал сердечную беседу, к тому же после взлета я далеко не сразу пришел в себя. А когда пришел, хлебнул чего-то прихваченного с собою из фляжки и довольно быстро задремал, поразив этим бывалого военного пилота.
Подмосковный аэродром порадовал нас сильнейшим морозом и мертвой тишиной. Спецрейс не встречал никто. Мне уже приходилось улетать и прилетать конспиративно, но не до такой же степени! Выбравшись из-под крыла красавца-истребителя, показавшегося вдруг уродливым чудовищем, я огляделся. Небо было почти черным, только чуть-чуть светлее ближних елок, а освещение взлетно-посадочной полосы весьма условным – синие и красные огоньки предназначались скорее для самолетов, чем для случайно оказавшегося здесь пешехода. Вдалеке невнятно маячил размытый силуэт автобуса или грузовика. В общем, определить на раз, Кубинка это, Жуковский или еще что-то, не представлялось возможным. Я, было, решил спросить об этом пилота, но он очень споро задраил нижний люк – совершенно немыслимая деталь в устройстве нормального истребителя! – и начал маневрировать. Мое отчаянное махание руками никакого действия не возымело. Оставалось лишь надеяться, что добрый друг из Германии не намерен давить меня или сжигать в раскаленной реактивной струе. Правила безопасности парень и впрямь предпочел соблюсти, я проследил глазами его взлет, а потом примерно сориентировался, куда идти.
Ситуация складывалась крайне дурацкая. Фээсбэшные документы мне, разумеется, подготовили, но вот легенды не имелось никакой, была только полная уверенность, что меня встретят. Очень мило, конечно, уверять в этом военную комендатуру или разведку. Прежде чем дадут позвонить, успеют вволю потоптать ногами… Черт! Вот именно – позвонить! Я вытащил трубку и стал набирать номер Вербы, от жуткого мороза промахиваясь мимо кнопочек и от него же, наверно, стремительно отупев, ведь номер моей Татьяны набирался на этом аппарате с одного нажатия.
Связаться с ней я, конечно, не успел. Из темноты, как дикий хищный зверь вырвался луч прожектора и ослепил меня, последовал крик, перемежаемый матюгоном:
– На землю! Лицом вниз! Бросить оружие!
Я никогда не считал мобильный телефон в полном смысле оружием, поэтому бросать его не стал, но лечь на землю почел за лучшее.
«Вот и влип ты, Разгонов, – подумалось мимолетно. – И где же твоя лучшая в мире охрана? Или это она сейчас и надрывается, приняв большого человека Сергея Малина за немецкого шпиона в лучших традициях сталинских времен?»