– Если вдруг что, – шепнул я ей многозначительно, – немедленно беги сюда ко мне.
– Перестань, – фыркнула она, поняв мои слова как-то по-своему.
И я повторил на всякий случай еще раз:
– Немедленно беги.
Белка задержала на мне взгляд, и теперь уже в глазах ее промелькнуло тревожное понимание. Этого было достаточно.
Я выкурил целую сигарету, наблюдая за Андрюшкой в бассейне и напряженно пытаясь решить, прав ли я, сидя здесь и не пойдя за теннисистами следом. Что-то подсказывало: да, прав. А интуицию – вспомним Шактивенанду и Тополя! – я по определению должен был ставить выше логики.
Пробежал мимо Мыгин:
– Иду за маской и ластами. На тебя взять?
– Спасибо, я сам, попозже. Обед еще не переварился.
– Ну, как знаешь.
Тройка «групповушников» еще раньше умотала на берег за мотоциклами. Только Борзятниковы были тут же, на другом берегу бассейна, они бесстрашно ловили палящие лучи, развалясь на лежаках и не прячась под тенты.
Наконец, появилась Наташка. Вышла из отеля последней, как королева, словно только ее все и ждали. Все не все, а похоже, что я подсознательно ждал именно ее. Очумительной походкой манекенщицы, ставя в линию длинные стройные ноги, она пересекла короткое расстояние от дверей до края бассейна, примерно в двух метрах от меня безупречно точным движением распахнула легкий шелковый халатик и уронила его на мраморные плиты.
– Я присяду? – сказала Наташка и присела, не дожидаясь ответа, точнее улеглась рядом, слегка согнув в коленях ноги и закинув руки за голову.
Я молчал, ожидая продолжения.
– Сигарету дай, – попросила она
– Возьми, – я протянул ей пачку.
– Надоело все хуже горькой редьки, – выдохнула она странную фразу вместе с первой порцией дыма.
– Что именно? – вежливо поинтересовался я.
– Все надоело. Бизнес. Семья, дети, муж. Любовник. Все обрыдло. Мужу я уже сто лет, как не нужна. Ему, кроме его дурацкой науки вообще ни черта не нужно. Детям? Детям нужна, наверно, но…Ты знаешь, мне стыдно в этом признаваться, но они меня раздражают, с каждым годом все больше. Я с ужасом думаю о том, что они ведь мне скоро еще и внуков нарожают… Отдушиной были всегда вот эти поездки. С Игорем так хорошо было! Он вообще-то золотой парень. Представляешь, не я, а он хотел жениться, год назад очень активно предлагал. Но мне это было в лом, страшно казалось пустить всю жизнь под асфальтовый каток какого-то романтического чувства. Какой он мне, к черту, муж? С Игорем очень легко всегда, весело. Знаешь, он однажды как-то по-детски просто и очень точно сформулировал: «Мы с тобой, Натуля, сдружились письками ». Этого было достаточно. И я отказалась идти замуж. Дура! Уже через месяц он мне заявил, что нас вообще-то никакие обязательства не связывают. «Ты о чем? – спросила я. – Не поедешь больше со мной? Даже в Стамбул не поедешь?» «Отчего же, – сказал он. – Поеду. Просто ты живешь на две постели, и я буду жить на две». Но какие там две постели! Мой благоверный – это же пародия на мужика. У него же встает раз в год по обещанию. Я только с Игорем и оттягивалась. Понимаешь?
Я приподнялся на локте и посмотрел на Наташку. Она лежала, прикрыв глаза, но почувствовала мое движение и сверкнула печальным серым пламенем из-под ресниц. Боже! Да этой преуспевающей новой русской действительно плохо! Не врет она!
– Очень хорошо понимаю, – кивнул я. – И что же Игорь?
– А ничего. Он стал жить не на две, а на четыре, на восемь постелей. Писек для дружбы оказалось вокруг видимо-невидимо. Я уже боюсь теперь подцепить от него что-нибудь. Раньше хоть не делал этого в наших совместных поездках, а теперь… ему вообще на меня наплевать. Зажать бабки? Глупо и мелко, тем более, что он и сам уже зарабатывать научился. Но ты мне скажи. Ну, разве не зараза?! Ну, ладно бы наклеил кого-нибудь из местных – с кем не бывает! На экзотику потянуло: черные, желтые, скользкие, пахучие… Ладно. А то ведь залез в койку к этой блядине!
– Ты про Алину?
– Ну конечно! Про кого же еще!.. Я хочу ему отомстить. И думала, что ты мне поможешь. Ты такой сильный и красивый…
– Ох, только избавь меня от комплиментов. Мужикам они ни к чему, неужели до сих пор не усвоила? Я все понял, дурища. Так бы сразу и сказала. А то помажь, говорит, меня кремом… Артистка!
– А разве плохо было? – спросила она с трогательной наивностью начинающей обольстительницы.
– Ну, конечно, хорошо, дурища! (Вот прицепилось ко мне это слово!) Я только одного не понял. А как же Борис? Разве тебе одной мести недостаточно?
– Какой Борис?
– Зданович, разумеется. Вы же трахались в ту ночь, когда Игорь был у Алины.
– Это кто тебе сказал? Сам Борька?
– Ну.
– Так ты его больше слушай. Трепло ужасное. По-моему, кроме своей Алины он в жизни ни одной бабы не трогал. Разве что еще Костика как-нибудь трахнул по пьянке, с женой перепутав. Знаешь как его дедушку звали? Павел Иванович Зданович. А теперь произнеси инициалы и фамилию вместе – П.И.Зданович. Это у них семейное прозвище, переходящее из поколения в поколение. Очень точное прозвище. Папашу плохо знаю, а Борька такой и есть – язык без костей, на любую тему, в любом состоянии – и все девки в Твери его! Только девки об этом не знают.
– Ладно, пошли, – сказал я, поднимаясь. Семейный фольклор Здановичей вдруг странным образом возбудил меня. – Вот только куда пойдем?
– Да куда угодно! – похотливо улыбнулась Наташка. – В тренажерный зал, в душ, в туалет – здесь же всюду чисто.
– С ума сошла. Это эмират Шарджа, застукают в общественном месте с таким делом – могут в тюрягу запихнуть, не знаешь разве?
– Знаю. Не застукают. Мы быстро.
Глаза ее горели. Она уже внутренне накрутила себя и распалялась с каждою минутой все сильнее. Мы нырнули в какой то предбанник, где не было никого, и Наташка вдавила меня в стенку между умывальниками. Впилась губами в лицо, в шею, в грудь. За дверью послышались голоса, и, держа меня за руку, она рванулась вглубь помещения – это была раздевалка со множеством шкафчиков и не слишком удобными для известных действий, но все же мягкими скамейками. Наташка попыталась закрыть дверь изнутри, ничего не вышло, она плюнула на это, метнулась назад, тут же запрыгнула на меня, обхватив ногами, и наконец, поймала огромным жарким ртом мои губы. В этот момент внешняя дверь распахнулась с грохотом.
Мы успели расцепиться, когда в раздевалке (я так и не успел понять, мужской или женской) появился легкий на помине Зданович.
– Катер отправляется. Только вас одних и ждут.
Такой кайф обломал, придурок!
По дороге к берегу сумку я, конечно, захватил с собой. Вообще это было сильно: отправить свою жену играть в теннис с вражьим агентом, а самому уйти трахать чужую жену, оставив под шезлонгом без присмотра «беретту» с запасным магазином, трубку космической связи, могущую запеть в любую секунду и уникальное магниточувствительное устройство, разработку Спрингеровского Центра стоимостью в несколько десятков тысяч долларов. Нет, в Эмиратах конечно, не воруют. Но за Гольдштейном следила только Белка. И кто мог поручиться, что у него нет сообщников? Почему же я так поступил? Я задавал себе этот вопрос. И ответил предельно просто. Мне так же, как и Наташке Крутовой, ВСЕ надоело. И работа, и семья, и дети, и любовница, тем более что у меня все это жутко перемешалось, перепуталось, и вообще, у меня было намного глубже: мне человечество надоело со всеми его безумствами и грядущей нирваной.
Я продолжал думать об этом и в катере, который сам по себе оказался шикарным аттракционом. Погода вдруг слегка испортилась, наползли какие-то облачка, ветер поднялся, океан вспучился и пошел волнами. Индус, стоявший за штурвалом в потоке брызг, походил на отчаянного китобоя или флибустьера, вышедшего в бурное море на последнюю битву с врагом. А мы напоминали невольников, сгрудившихся на дне этой утлой лодчонки, которую бросало вверх и вниз, как пластиковую бутылку из-под пепси-колы. Самые тихие места были сзади – туда и спряталась провизжавшая всю дорогу Белка вместе с Рюшиком (этого, несмотря на все мольбы, к папе на самый нос не пускали). А папа и сам на том носу держался с трудом. Тем более что одной рукой приходилось контролировать сумку, и только вторая мертвой хваткой прилипла к фальшборту. Рядом с папой почему-то оказалась тетя Наташа худенькая. Толстая тетя Наташа визжала вместе с мамой в кормовой части катера.
Вообще в этой лодке было действительно тесно, и Наташка, зажатая между мной и Мыгиным, совершенно откровенно льнула ко мне, улыбалась от уха до уха и победоносно косилась на своего вчерашнего любовника. Игорь не обращал внимания или делал вид, а мне было очень трудно не обращать внимания, потому что наши тела соприкасались весьма плотно, а при каждом подпрыгивании на высоком буруне Наташка еще и хваталась руками за какие попало части моего тела и делала это высокохудожественно – спасибо холодным брызгам и ветру, которые хоть чуточку охлаждали разгоравшийся во мне жар.
А на коралловом острове оказалось скучновато. Солнце вышло из облаков и можно было просто лежать и загорать. Можно было ходить, забираясь все выше и глядя вдаль. Можно было наблюдать жизнь крабов, которые бегали по отмели в несметном количестве. Наконец, главным развлечением было подводное плавание среди кораллов. Мыгин все-таки взял мне маску и ласты, сам бы я так и забыл о них, и мы втроем: Игорь, Паша и я (остальные энтузиазма не проявили) принялись за изучение красивейшей флоры и фауны океанского дна, удивительно сильно изгаженного туристами: залежи антропогенного мусора царили повсюду, местные чистюли-арабы в своем стремлении к порядку и гармонии до этих несчастных рифов еще не добрались. И от соседства лохматых придонных банок, бутылок и коробочек плавать становилось все противнее. Но что еще оставалось делать? Уединиться на таком острове решительно негде, он маленький, каменистый и колючий. О Наташке мне пришлось на время забыть, и вообще, уже через полчаса все загрустили, сели на полотенца и стали тупо ждать возвращения катера. Один только Мыгин все еще плавал где-то.
Потом над водой разнесся его преувеличенно громкий крик.
Я вздрогнул и сразу посмотрел на Гольдштейна. Неужели началось?
Оказалось – как всегда, чепуха полнейшая. Мыгин напоролся на черного морского ежа с этими жуткими иглами сантиметров по двадцать длиною. Иглы тонкие, эластичные и с зазубринами, они легко проникают под кожу, а вынуть их обратно практически невозможно – жди, пока сами вылезут.
– Больно? – спросил я сочувственно.
– Больно, – ответил он коротко.
Рука Мыгина вмиг побелела и опухла, по синеватой ладони сбегали размытые струйки крови, а чудовищные иглы прочертили длинные черные борозды под кожей. Ну, прямо хоть фильм ужасов снимай. Витек и снимал, попросив разрешения у Игоря.
А дальше начался просто театр абсурда. Убивая время до прибытия за нами транспорта, я снова полез в воду, хотелось успокоить расшалившиеся нервы. Все-таки кораллы и рыбки под водой – это действует умиротворяющее, перед последним актом нашей трагедии я должен был максимально успокоиться. Ну, я и успокоился. Возле самого берега, метрах в пяти, не больше, вставая на ноги, оступился и угодил рукой… Куда бы вы думали? Правильно! В такого же, как Мыгин, черного страшного ежа. Урон моей правой ладони, включая большой и указательный пальцы, был нанесен существенно меньший, но боль была очумительная, жгучая. К счастью, быстро проходящая. Рюшик, по-моему, даже возгордился, что не только дядя Игорь, но и его папа умеет напарываться на морских ежей. А Белка не то чтобы расстроилась, скорее разозлилась: «Вечно с тобой какая-нибудь ерунда случается!» Паша мудрено и нудно рассуждал, что еж – дело серьезное, и надо немедленно идти к врачу. Вспоминал, как он на Кубе укололся сухой рыбьей костью, и как рука у него болела после чуть не полгода. Ну, мы и пошли сразу к врачу, то есть обратились к Наталье. Та в своей тверской практике с морскими ежами дела не имела, но все-таки заверила нас обоих, что руки ампутировать не придется. Единственный, кто и меня, и Игоря по настоящему жалел, – это была Наташка, она бегала от одного к другому, бледная, готовая расплакаться, и причитала. Молодежь во главе со Здановичем даже хихикать начала.
А я вдруг подумал: «Что за чертовщина!» Вспомнилась русская поговорка: Бог шельму метит. На что намекал нам Бог? Что мы оба – любовники одной женщины? Или?.. Вот про это «или» я и думал всю обратную дорогу и теперь уже точно знал, что просто обязан трахнуть Наташку.
А времени на все про все оставалось мало. Пока другие в море купались напоследок, мы с Игорем, как полные идиоты, скучали возле палатки, где торговали водой, булочками, давали в прокат ракетки, маски с ластами и прочий инвентарь. Здесь же был и медпункт. Мы отмачивали свои несчастные руки в специальном теплом растворе цвета растаявшего клубничного мороженого и с резким, незнакомым, странно будоражащим запахом. Избавители наши добродушно улыбались, мол, надо же, сегодня, только два таких придурка – вчера целых семь было. А волшебное средство быстро снимало боль и, если верить этим индусам, ускоряло процесс отторжения тканями инородных тел. Потом неутомимый Мыгин побежал к полосе прибоя, почему-то он непременно хотел окунуться перед отъездом, а я сказал, что предпочту принять душ и тронулся ко входу в отель.
Наташка ждала меня прямо у дверей. Конечно, в обоих раздевалках было теперь, под вечер, полно народу, а вот тренажерный зал пустовал, и она потянула именно туда.
– Игорь может вернуться, – сказал я.
– Плевать. Пусть приходит. Я ему сама сказала, что буду ждать в тренажерном зале.
– Правда?! – обалдел я.
– Шучу!
Она уже усадила меня на какой-то снаряд и сама взгромоздилась сверху, она тяжело дышала и, не размениваясь на мелочи, стаскивала с меня плавки, а свои просто оттягивала в сторону. Мне ничего, ну ничего не надо было делать – она исполняла сольную партию, направляя даже мои руки туда, куда хотелось ей. Впрочем, мне тоже туда хотелось. Я вспомнил какой-то старый-старый фильм с Мастрояни, где его герой-импотент бывал на что-то способен лишь в минуты крайней опасности. У нас была очень похожая ситуация. Я жутко торопился, я всего боялся, и на этом фоне разгоралось неистовое желание. И когда мы соединились, нам даже двигаться особо не пришлось – все закончилось в считанные секунды яркой вспышкой и изможденными вздохами, переходящими в хрипы.
Иногда после такого ощущаешь разочарование и даже некоторую брезгливость к партнерше, но с Наташкой я испытал истинный восторг. Будучи любителем, просто даже гурманом предварительной игры, изысканных ласк и всяческих долгоиграющих вариантов, я вдруг ощутил пряную и острую прелесть вот такой взрывной страсти, мощной, мимолетной и разрушительной, как цунами. И мне было нелегко вспомнить цель, ради которой я пошел на все это. Давя глубоко внутри налетевшую, словно смерч, влюбленность, я заставил себя считать Наташку врагом и вкрадчиво шепнул ей с интонацией, исключающей всякое предположение о шутке:
– Так на кого же ты все-таки работаешь?
Она отстранилась на секунду, сверкнула вмиг потемневшими глазами и предельно холодно, предельно жестко ответила:
– Крутова всегда работала и будет работать только сама на себя. Ф-фу, чуть не испортил все, дуралей!
– Ты ничего не поняла, ласточка, – я вновь сменил гнев на милость, и принялся ласкать ее нежнее прежнего. – Я просто очень не хочу ссориться с тобою.
И она оттаяла, она заговорила, как давеча, когда катила баллон на Мыгина.
– Да, Игорь в этой поездке занимается какими-то своими делами, но я ничего не знаю про них и знать не хочу. Понимаешь, котик? – она тоже ласкала меня. – И если я помогаю ему в этих странных делах, то лишь ради денег. Крутова всегда работает только на себя.
Мне стало тепло и хорошо. Радость победы. Пожалуй, я бы даже поимел ее еще разок – в знак благодарности, – но времени уже явно не было. Мне и так казалось, что мы сидим на этом дурацком тренажере целую вечность, сидим и бездумно ласкаем друг друга…
Наконец, дверь в зал распахнулась и… Нет, вошел не столь желанный для Наташки Мыгин – вошла Белка. Тоже неплохо. Наташка неторопливо спешилась, мы оба были в плавках, и у меня даже ничего не топорщилось. Но эта стерва все-таки не удержалась, ей было мало пройти мимо Ольги с гордо поднятой головой. Она бросила на ходу:
– Тебе не интересно, дорогая, чем мы тут занимались?
– А я знаю, – ответила моя милая-милая Белка, спокойно и с достоинством, – ты соблазнила моего мужа. Обычное дело, у него же работа такая.
Этот лихой ответ сразил Наташку наповал, она остановилась и еле выдавила страшным свистящим шепотом:
– Какая такая работа?
– Инженер человеческих душ, – отчеканила Белка. – Это еще товарищ Жданов выдал определение на Первом съезде советских писателей. А у некоторых, вроде тебя, душа находится как раз там. Пошли, Мишка, нас автобус ждет.
А в автобусе Белка тихонечко спросила, чтобы не разбудить задремавшего Андрюшку:
– Удалось что-нибудь выяснить?
– Да, очень многое, – кивнул я, почти не соврав.
– Но для этого пришлось… – она замялась.
– Для этого пришлось немного пообжиматься с глупой куклой, обиженной любовником и мужем. Ты знаешь, она совершенно холодная, – добавил я, честно глядя в глаза любимой жене.
И Белка, воровато оглядевшись, юркнула своей лапкой мне под ремень, словно проверяла, все ли там на месте после столь необходимых по работе обжиманий, и мой инструмент – о чудо! – исправно зашевелился, в полную силу. Вот это да! Белка умиротворенно улыбнулась и уронила голову мне на плечо.
Вообще на обратном пути все казалось таким мирным, таким тихим! Я уже не верил, будто что-нибудь еще может случиться. Все уже случилось – с меня достаточно.
Мыгин дремал. Наташка спала или делала вид, что спит, уложив голову ему на колени. Витек тупо скользил камерой по убегающим горам, гладкой ленте шоссе и тихо расцветающим в сумерках розовым фонарям. Гольдштейн был серьезен и даже сосредоточен в ожидании встречи со своею сороковой страной. Ведь Галя таки пообещала нам заехать в Оман. Договориться с властями оказалось легко – в арабском мире, видать, как и в Европе, границы условные.
Однако шлагбаум на дороге все-таки был, и документы проверили. Не у нас – у Гали, какую-то общую бумагу, отпечатанную исключительно по-арабски с печатями и подписями. Сто долларов за это – глупость, конечно, несусветная. Но чем бы дитя ни тешилось… Я подгреб поближе к Паше и ядовито поинтересовался:
– Ну и как тебе в султанате Оман?
– Неплохо, – сказал он сдержанно. – Погоди. Сейчас до города доедем, купим что-нибудь на память. Чтобы было о чем детям и внукам рассказать.
До города мы так и не доехали, зато о чем рассказать детям и внукам, у нас появилось. И очень скоро.
Дорога вдруг сделалась совсем никакой, проселочной, если такое понятие вообще известно кому-нибудь в Эмиратах, потом японский микроавтобус «Мицубиси» с небольшими колесами и весьма скромной подвеской запрыгал по камням и обессиленно остановился.
– Простите, техническая неполадка, – сказала Галя и, профессионально отвлекая наше внимание, затараторила: – Слева и чуть позади по ходу движения вы можете видеть город Аль Ардийа. Некогда весьма значительный для Аравии перевалочный пункт…
В этот самый момент у меня в сумке запел телефон. Один короткий сигнал – и тишина. Я даже вынуть трубку не успел. И правильно. Вынимать-то надо было совсем другое. Тополь не мог сейчас говорить со мной, просто давал понять: сунь горошину в ухо, и жучка в лацкан – пора. Я так и сделал.
Вокруг простиралась унылая каменистая равнина, солнце клонилось к горизонту, скалы, торчавшие впереди, как гнилые зубы совсем уже старого и больного дракона, отбрасывали на песок длинные зловещие тени. Из-за ближайшего зуба вдруг появился человек в форме и с автоматом. Подошел к нашей двери и глупо сообщил по-английски:
– Дальше ехать нельзя.
– Что он говорит? – испуганно переспросил Паша.
– Он говорит, что дальше нельзя ехать, – пояснил я.
– А выйти погулять можно?
О, это был вопрос на пять баллов! Впору переадресовать такой напрямую Тополю, но я сдержался и просто перевел его на английский для того арабского солдата.
За солдата ответила Галя:
– Пока нельзя.
И тогда неожиданно для всех (кроме меня) поднялся мирно дремавший Мыгин:
– А пошли вы все в баню! Я в туалет хочу.
Он выпрыгнул из автобуса и быстро-быстро зашагал в сторону драконьих зубов. И никто не схватил его за руку, даже слова никто не сказал. Паша взялся за подлокотник кресла и был уже готов рвануться следом. Я опередил его.
– Миша, действуй! – шепнула мне в левое ухо Верба.
По сути, это было уже совершенно лишнее указание, но как моральная поддержка пришло очень вовремя.
– Не надо, Паша! – крикнул я. – Ты же слышал, что нам сказали.
И я поднял руку, как бы пытаясь задержать его. Но держать никого было не надо, просто в тот же миг закрепленная на браслете, спрятанном у меня в рукаве, исправно сработала ручка-пистолет, и крошечная усыпляющая иголка вонзилась в незащищенную шею автоматчика. Тот даже не охнул. Но упал довольно-таки шумно. Галочка наша обернулась. Ничего не поняла. Вот тут-то у нее нервы и не выдержали: наставив на всех сразу (ну, не знала она, откуда стреляли!) здоровущий длинноствольный пистолет, сотрудница процветающей турфирмы продолжила экскурсию тонким противным голосом:
– Никому не двигаться! Всем руки на потолок!
По-моему, больше других удивился водитель. А я уже ничему не удивлялся. Только подумал про себя:
«Вот где, оказывается, пряталась сообщница! А я-то гадал!.. Что ж, придется и так называемой Гале немного отдохнуть. Беда лишь в том, что женщины – народ нервный, руки у них в ответственный момент трясутся и пули летят куда попало».
– Пригните головы, уроды! – рявкнул я, искренне надеясь, что команда будет всеми (или почти всеми) выполнена, и одновременно переводя все внимание Гали на себя – а уж я-то успею отследить направление ее дрожащего ствола!..
К счастью, ей так и не удалось выстрелить. Иголочка вонзилась в пухлую девичью щеку, повыше линии ноздрей (грязновато с моей стороны, еще бы чуть-чуть – и в глаз). Но уже некогда было думать ни о чем! К тому моменту я полностью выкинул из головы – даже как запасную – версию о том, что Паша заодно с ними, поэтому и оглядываться не стал, когда выпрыгивал наружу. Теперь ведь всё могли решить доли секунды.
Но потом, чуть позже, поравнявшись со скалами и зафиксировав впереди удаляющегося Мыгина, я не столько увидал, сколько почувствовал: кто–то все-таки бежит за мною. Я очень коротко посмотрел назад и понял, кто – Наташка. Она, похоже, была в кроссовках, но это все равно не давало ей никаких шансов догнать меня. А велики ли были мои шансы? Мыгин оторвался уже метров на двести, и главное, я даже не представлял себе, куда и зачем несется этот сумасшедший.
А Верба вдруг закричала мне в ухо, что было мочи:
– Ты должен остановить его любой ценой!
– Что я и делаю! – огрызнулся я.
– Сколько до него метров?
– Сто пятьдесят, не меньше.
– И ты не можешь попасть со ста пятидесяти метров?!
– Во-первых, из «беретты» такое весьма проблематично. А во-вторых, я не буду в него стрелять, Татьяна.
– Хорошенькое «во-вторых»! – прокомментировала она. – Тогда к чему вообще «во-первых»?
А потом словно очнулась: что это мы разговариваем, будто сидим дома за чашкой чая?
– Как это ты не будешь! Я приказываю тебе!!
– Нет, Верба, – сказал я твердо.
– Ты с ума сошел. Мы же на войне. Это приказ!
– Нет, Верба, мы не на войне – мы в сумасшедшем доме…
«Как это можно, – думал я, – так быстро бежать и так неспешно разговаривать? Может, я вообще сплю?»
– Но ты хоть помнишь, о чем говорил Нанда? – Верба решила зайти с другого конца.
– Помню, – ответил я, – но стрелять не буду. Лучше конец света, чем мне убийцей стать.
– Псих! – прошептала она почти с восторгом. – Достоевщина какая-то!
И в этот момент Мыгин остановился, поднял вверх руки со странной черной коробочкой не больше компакт-диска по габаритам, и замер. Я подбежал уже метров на пятьдесят. Еще чуть-чуть – и можно применять иголки.
– Он остановился, – доложил я. – Держит на вытянутых руках какую-то коробочку.
– Кошмар! – выдохнула она и добавила чуть не плача: – Стреляй же!
– Но мне не попасть по коробочке, – сообщил я жалобно. – Я же все-таки не Вильгельм Телль.
– Тогда беги к нему, – устало согласилась Верба.
И в этот момент в ушную горошину ворвался голос Тополя.
– Идиоты! – он почти визжал.
– Кто? – спросили мы с Вербой в один голос.
– Они сейчас накроют его лазерным ударом, – прорычал Леня Вайсберг.
– Как накроют? – не понял я. – Через сколько?
Леня замешкался:
– Да секунд через пять … Ложись, Мишка! Ложись!!
Но, видно, я не собирался сегодня выполнять ни одного их приказа, я рванулся вперед как спринтер, надеясь все-таки успеть вытолкнуть Игоря из-под удара, и я кричал ему, только ему, громко, отчаянно, истошно:
– Игорь! Уходи оттуда, уходи!! Они убьют тебя, Игорь! Уходи!!!
Но он стоял, как памятник самому себе, все в той же позе и не реагировал на мои вопли ни единым жестом.
Потом я споткнулся и все-таки рухнул на каменное крошево, раздирая в кровь ладони, локти, колени…
И в ту же секунду жахнуло. Яркая вспышка осветила все вокруг, и адский жар опалил мне вытянутые вперед руки, тошнотворно запахло паленым мясом.