Смит Уилбур. Свирепая справедливость

   — Вы говорили о Калифе, — напомнил Питер, и баронесса повернулась к нему.
   — Впервые я услышала это имя два года назад в обстоятельствах, которые никогда не забуду… — Она помолчала. — Я полагаю, вы в курсе всех подробностей похищения и убийства моего мужа. Не хочу повторять эту ужасную историю без необходимости.
   — Я все знаю, — заверил ее Питер.
   — Вы знаете, что я лично доставила выкуп.
   — Да.
   — Свидание происходило на покинутом летном поле вблизи восточногерманской границы. Меня ждали в легком двухмоторном самолете, разведчике советского производства, но со стертыми обозначениями… — Питер вспомнил тщательное планирование и особое оборудование, использованное при похищении 070. Все совпадало. — Их было четверо, в масках. Говорили они по-русски, вернее, двое говорили по-русски. Остальные двое вообще не сказали ни слова. Русский был ломаный… — Питер вспомнил, что баронесса говорит по-русски и еще на пяти языках. Она происходит из Восточной Европы. Питер пожалел, что не познакомился с ее досье в разведке. Отец сбежал вместе с ней из ее родной Польши, когда она была еще ребенком. — Почти несомненно, и самолет, и этот русский язык должны были скрыть истинную принадлежность похитителей, — продолжала она. — Я провела с ними немного времени. Мне нужно было доставить сорок пять миллионов швейцарских франков, и хоть они были в крупных купюрах, все равно на борт нужно было погрузить громоздкий и тяжелый багаж. После первых нескольких минут, когда они поняли, что у меня нет полицейской охраны, они успокоились и шутили друг с другом, когда грузили деньги. Слово «Калиф» было произнесено в английской транскрипции; в переводе с русского это звучало так: «Калиф снова прав» и ответ: «Калиф всегда прав». Может, я запомнила это так отчетливо из-за того, что они воспользовались английским словом… — Она снова замолчала, и в ее глазах было откровенное обнаженное горе.
   — Вы рассказали полиции? — мягко спросил Питер, и она покачала головой.
   — Нет. Не знаю почему. Полиция тогда действовала так беспомощно. Я ужасно рассердилась, была опечалена и смущена. Именно тогда я решила, что буду искать сама — и это было единственное, с чего я могла начать.
   — Это был единственный случай, когда вы слышали это имя? — спросил Питер, и она ответила не сразу. Они смотрели на играющих детей — казалось фантастичным обсуждение источника зла в таком окружении, на фоне смеха и невинных детских шуток.
   Когда баронесса ответила, она, казалось, совершенно сменила тему.
   — Международный терроризм временно сократился. Казалось, американцы справились с воздушным терроризмом после соглашения с Кубой и при помощи тщательных проверок в аэропортах. Ваша собственная успешная кампания против Временного крыла Ирландской Республиканской Армии, рейд израильтян в Энтеббе и немцев в Могадишу — все это были несомненные победы. Арабы были слишком заняты войной в Ливане и внутренними разногласиями. — Она покачала головой. — Но терроризм — очень выгодное занятие. Риск здесь меньше, чем при финансировании большого кинофильма. Вероятность успеха — шестьдесят семь процентов, минимальный вклад капитала, огромная прибыль наличными, известность, немедленные результаты. А потенциальные результаты даже подсчитать невозможно. И даже если акт завершается неудачей, все равно процент выживания участников свыше пятидесяти. — Она снова улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке ни было ни веселья, ни теплоты. — Любой бизнесмен скажет вам, что это лучше, чем рынок обычных товаров.
   — Единственный недостаток этого бизнеса: им занимаются либо любители, либо профессионалы, ослепленные ненавистью, с узкими ограниченными интересами и целями, — сказал Питер.
   При этих словах она повернулась к нему, сложив под собой длинные ноги в женской манере, недоступной мужчинам.
   — Вы меня опережаете, Питер. — Она спохватилась. — Простите, но генерал Страйд — это слишком длинно, к тому же у меня такое чувство, будто я вас знаю очень давно. — Теперь улыбка ее была легкой, но теплой. — Меня зовут Магда, — просто сказала она. — Будете называть меня так?
   — Спасибо, Магда.
   — Да. — Она вернулась к теме разговора. — Бизнес в руках любителей, но он слишком заманчив, чтобы так оставалось долго.
   — И тут вступает Калиф, — догадался Питер.
   — Я слышала только шепоты, обычно без имени. Просто слухи о встречах в Афинах, в Амстердаме, в Восточном Берлине или Адене — только раз я снова услышала имя Калифа. Но если он существует, сейчас это один из богатейших людей в мире, а скоро станет наиболее влиятельным.
   — Один человек? — спросил Питер.
   — Не знаю. Может, группа. Может, даже правительство. Россия, Куба, одна из арабских стран? Кто может сказать?
   — А цель?
   — Прежде всего деньги. Богатство, чтобы добиваться политических целей… а в конечном счете власть, абсолютная власть. — Магда Альтман остановилась и сделал легкий жест, словно умаляя значение своих слов. — Все это догадки, мои собственные догадки, основанные на нескольких происшествиях. Теперь у них есть деньги — от ОПЕК и мои, среди многих других. Теперь он или они заинтересованы в политических целях. И начали с наиболее легкой. Расистское правительство меньшинства в Южной Африке, не имеющее могущественных союзников. И должно было получиться. Ценой нескольких жизней они захватили бы всю страну, исключительно богатую ресурсами страну. И даже если бы основной цели они не достигли бы, утешительный приз — сорок тонн золота. Хороший бизнес, Питер. Дело должно было окончиться успешно. Оно и шло успешно. Западные державы надавили на жертву, заставили принять требования — все сработало великолепно. Если бы не один человек.
   — Я испуган так, как никогда в жизни, — негромко сказал Питер.
   — Да. Я тоже, Питер. Я боюсь все время с того ужасного ночного звонка, когда захватили Аарона, и чем больше я узнаю, тем сильнее боюсь.
   — Что же будет дальше?
   — Не знаю — но избранное им имя говорит о мании величия, возможно, он видит себя в роли бога… — Она протянула узкие ладони, и белым огнем сверкнул бриллиант. — Мы не можем постигнуть разум человека, вставшего на такой путь. Вероятно, он верит, что его действия направлены на благо человечества. Может, он хочет победить богатых, собрав огромное богатство, уничтожить тиранов жестокой тиранией, освободить человечество, сделав его рабом террора. Может быть, он стремится исправить мир путем зла и несправедливости.
   Она снова коснулась его руки, и на этот раз Питера удивила сила ее длинных пальцев.
   — Вы должны помочь мне найти его, Питер. Я все вкладываю в эту охоту, не будет никаких ограничений, все мое богатство и влияние будет в вашем распоряжении.
   — Вы выбрали меня, потому что считаете, что я убил раненую террористку? — спросил Питер. — Это мои рекомендации? — Она чуть отшатнулась от него, посмотрела своими слегка раскосыми монгольскими глазами, потом плечи ее чуть обвисли.
   — Ну, что ж, отчасти и из-за этого, но это лишь малая часть. Вы знаете, я прочла написанное вами, вы должны понимать, что я очень внимательно изучала вас. Вы лучший из доступных для меня людей, и вы доказали, что вовлечены в это дело. Я знаю: у вас хватит силы, искусства и безжалостности, чтобы найти Калифа и уничтожить его… прежде чем он уничтожит нас и весь мир, такой, каким мы его знаем.
   Питер задумался. Он считал, что у зверя тысяча голов, и с каждой срубленной отрастает новая. Но теперь впервые он отчетливее представил себе очертания зверя, еще не очень ясные: зверь в засаде. Но у него только одна голова. Возможно, он все же смертен.
   — Вы поможете мне, Питер? — спросила она.
   — Вы знаете, что помогу, — негромко ответил он. — У меня нет выбора.
 
   Она летела в ярком солнечном свете, отраженном от ослепительно белых снежных полей, с гибкой элегантностью проходила повороты, на каждом повороте резко хрустел снег, а она чуть раскачивалась, спускаясь с горы, как в сложном балете.
   На ней был жемчужно-серый облегающий лыжный костюм, с черными полосами на плечах и манжетах, черные снеговые ботинки, а лыжи у нее тоже черные — длинные, марки «Россиньоль», какими пользуются профессионалы.
   Питер спускался за ней, он очень старался не отстать намного, но повороты его старомодны, без отклонений, когда чуть уменьшается вес, и на каждом повороте он немного проигрывал.
   Скакун летел, как мощный олень, как олененок, неслась кобыла…
   Стихи Киплинга словно описывали их, и она опередила его на сто ярдов при входе в лес.
   На тропу падали тени сосен, хрупкий наст скрипел под лыжами. Она все время была впереди, мелькала на своих длинных стройных ногах, как серебристо-серый призрак, крепкие круглые ягодицы уравновешивали узкую талию и ритмично раскачивались на поворотах, она прекрасно владела своим телом, двигалась быстро и легко, словно подхваченная ветром, и спереди до Питера долетал ее легкий смех. Должно быть, она на лыжах с детства, подумал он и вспомнил, что она полячка, вероятно, встала на лыжи еще до того, как ее отняли от груди. И он подавил раздражение, которое всегда охватывало его, когда другой человек в чем-то его превосходил. Особенно если этот человек женщина.
   Он вышел из очередного крутого поворота, справа — стена снега высотой в пятнадцать футов, — слева, на одном уровне с ним, вершины больших сосен. Гора очень круто уходит здесь вниз.
   Мимо промелькнули предупредительные знаки, впереди деревянный мост, он покрыт зеленоватым льдом. Выйдя на жесткую гладкую поверхность, Питер почувствовал, что теряет контроль. Мост пересекал глубокое мрачное ущелье, внизу замерзший водопад приколочен к склону горы собственными сосульками, словно гвоздями к кресту.
   Любая попытка затормозить приведет к катастрофе, постараться откинуться назад значит быть прижатым к прочным деревянным перилам. Поравнявшись с узким мостом, Питер устремился вперед и полетел с чувством смешанного возбуждения и ужаса, он смеялся вслух, хотя сердце грозило выскочить из груди, а дыхание стало таким же шумным, как рев ветра в ушах.
   Она ждала его там, где тропа выходила на открытую равнину. Передвинула очки на лоб, сняла перчатки, прочно воткнула за собой палки в снег.
   — Вам никогда не понять, как мне это нужно. — Она прилетела в Цюрих сегодня утром на своем личном реактивном «лире», Питер — самолетом швейцарской авиакомпании из Брюсселя, и они вместе поднялись вверх. — Знаете, чего я хочу, Питер?
   — Скажите, — попросил он.
   — Хочу иметь целый месяц, тридцать великолепных дней, и делать только то, что хочется. Быть обычной, подобной всем остальным людям и не испытывать чувства вины.
   После встречи в «Тисовом Аббатстве» он за шесть недель видел ее лишь трижды. Три коротких и для Питера совершенно неудовлетворительных встречи.
   Одна — в его новом кабинете в административном здании «Нармко» в Брюсселе, вторая — «Ла Пьер Бенит», ее сельском доме вблизи Парижа, но там за обедом было еще двадцать гостей. А третья — в убранном панелями и со вкусом украшенном салоне ее реактивного «лира» на пути из Брюсселя в Лондон.
   За это время Питер особых успехов в своей охоте на Калифа не добился, хотя забросил несколько лесок, с крючками и приманкой.
   Во время третьей встречи Питер обсуждал с ней необходимость изменений в организации ее личной охраны. Он сменил ее прежних четверых телохранителей, заменив их оперативниками из одного тайного агентства в Швейцарии, где тренировались и его собственные подчиненные. Директор агентства был его старым и доверенным другом.
   Сейчас они встретились, чтобы Питер смог доложить о своих находках Магде. Но снег на несколько часов соблазнил их.
   — До темноты еще целых два часа. — Питер взглянул на долину за деревенской церковью. Золотые стрелки часов показывали чуть больше двух. — Хотите подняться на Рейнхорн?
   Она колебалась недолго.
   — Я уверена, что мир не остановится. — Зубы у нее очень белые, но один слегка кривой, недостаток, который казался странно привлекательным, когда она улыбалась ему. — Конечно, два часа он подождет.
   Он знал, что она работает невероятно много, начиная свой рабочий день, когда весь остальной мир еще спит, и продолжает работать, когда все помещения здания «Альтман Индастриз» на булваре Капуцинок пустеют, и только в ее кабинете на самом верху горит огонь. Даже во время подъема от Цюриха она просматривала корреспонденцию и негромко диктовала одному из своих секретарей. Он знал, что в шале за долиной ее уже ждут два секретаря с грудой телексов, которые она должна обдумать; линии связи установлены в ожидании ее ответов.
   — Есть лучшие способы умереть, чем заработаться до смерти. — Неожиданно он рассердился на ее целеустремленность, и она легко рассмеялась, щеки ее раскраснелись, и в зеленых глазах блеснули искорки.
   — Да, вы правы, Питер. Мне следует держать вас при себе, чтобы вы постоянно напоминали мне об этом.
   — Впервые за шесть недель вы проявляете здравый смысл. — Он имел в виду ее сопротивление планам усиления охраны. Он пытался убедить ее изменить устоявшееся поведение, и хотя она улыбалась, глаза ее оставались серьезными, когда она изучала его лицо.
   — Муж передал мне долг, который я должна выполнить. — Неожиданно за ее смехом послышалась печаль. — Однажды я вам его объясню, но сейчас у нас только два часа.
   Пошел легкий снег и солнце скрылось за горами скал и снега, когда они возвращались через деревню. В богато украшенных витринах магазинов горели огни; они шли в потоке лыжников, возвращавшихся со склонов, несущих лыжи и палки на плечах и весело болтающих после возбуждения скоростного спуска, которое не могли унять даже сгущающиеся сумерки.
   — Хорошо ненадолго освободиться от моих волков, — ботинки Магды скользнули по льду, и она схватила Питера за руку. Восстановив равновесие, она не убрала руку в перчатке.
   Волки — это телохранители, подобранные Питером, молчаливые внимательные люди, всюду следовавшие за ней пешком или во второй машине. Пока она работала, они ждали у ее кабинета и охраняли ее дом, когда она спала.
   Однако сегодня утром она сказала Питеру:
   — Сегодня у меня в спутниках чемпион Олимпиады по стрельбе, и волки мне не нужны.
   «Нармко» выпустила на рынок собственную версию 9-миллиметрового пистолета парабеллум. Он назывался «кобра», и, проведя с ним одно утро в тире, Питер полюбил это оружие. Легче и более плоский, чем «вальтер», к которому он привык, его удобнее прятать, а единый механизм взвода сберегает долю мгновения при первом выстреле, потому что нет надобности предварительно взводить курок. Питер без всяких трудностей получил разрешение на ношение такого пистолета в качестве торгового образца, хотя каждый раз перед посадкой в самолет приходилось его предъявлять. Пистолет прекрасно укладывался в жесткую быстро раскрывающуюся кобуру «Аллесси».
   Вначале ему казалось это театральным и мелодраматичным, но со временем его успокоила трезвая мысль, что идти по следам Калифа безоружным значит уменьшать собственные шансы на успех.
   Теперь он привык к пистолету и не замечал его тяжести под мышкой, пока Магда не заговорила.
   — Умираю от жажды, — сказала она, и они прислонили лыжи к стене и вошли в веселое тепло и облака пара, вырывавшиеся из одного из многочисленных кафе вдоль главной улицы.
   Нашли место за столом, где уже сидела молодежь, и заказали стаканы горячего парящего глинтвейна.
   Тут оркестр из четырех человек заиграл популярный танцевальный мотив, и их соседи по столику перешли на маленькую танцплощадку.
   Питер вызывающе поднял бровь, и она со смехом спросила: — Вам приходилось танцевать в лыжных ботинках?
   — Всегда что-то приходится делать впервые.
   Она танцевала, как делала и все остальное, абсолютно поглощенная, и тело ее было сильным, гибким и стройным.
   В полной темноте они поднялись по тропе над деревней и вошли через контролируемые электроникой ворота в защитной стене шале.
   Для нее характерно, что она избегала фешенебельных курортов и что именно это шале ничем особенным не отличалось от других, стоящих в сосновом лесу.
   Свита при ее возвращении испытала терпеливое облегчение, а она держалась почти вызывающе, словно что-то доказала себе самой, но все же, не сменив спортивного костюма, тут же исчезла в кабинете со своими двумя секретарями. Однажды она сказала Питеру:
   — С мужчинами мне работается лучше.
   Приняв обжигающий душ, Питер переоделся в широкие брюки, блейзер и шелковую рубашку с высоким воротником. Переодеваясь, он слышал стук телекса на первом этаже, а час спустя она позвонила ему по домашнему телефону.
   Верхний этаж шале целиком был отведен лично ей. Когда он вошел, она стояла у окна и смотрела на огоньки в заснеженной долине.
   На ней были зеленые брюки, заправленные в теплые мягкие сапожки, превосходно гармонировавшие с цветом ее глаз. Когда он вошел, она нажала скрытую кнопку, опустился занавес, и она повернулась к нему.
   — Хотите выпить, Питер? — спросила она.
   — Нет, если мы собираемся поговорить.
   — Мы собираемся поговорить, — решительно ответила она и указала на мягкое кожаное кресло у очага. Она устояла перед традиционным швейцарским стилем с обязательной кукушкой и узловатыми соснами, и в кабинете был толстый уилтон ^[23], соответствовавший по цвету занавесям, мебель низкая и удобная, но современная, спортивная, вписывающаяся в стены и удачно сочетающаяся с абстрактными скульптурами из мрамора и раскрашенного под мрамор дерева.
   Неожиданно она улыбнулась ему.
   — Я понятия не имела, что нашла для «Нармко» такого одаренного руководителя торгового отдела. То, чего вы достигли за такое короткое время, произвело на меня впечатление.
   — Мне пришлось делать свое прикрытие убедительным, — возразил против комплимента Питер. — К тому же я был солдатом, меня интересует оружие.
   — Англичанин! — с притворным раздражением сказала она. — Всегда такая скромность. — Она не села, но стала расхаживать по комнате; не останавливалась и в то же время не производила впечатления обеспокоенной.
   — Мне сообщили, что НАТО собирается принять на вооружение «кестрел» — и это после двух лет проволочек.
   «Кестрел» — это производимая «Нармко» пехотная передвижная ракетная установка класса «земля-земля».
   — Мне сообщили также, что это решение было принято после вашей встречи с некоторыми прежними коллегами.
   — Весь мир держится на старых друзьях, — усмехнулся Питер. — Вы это знаете.
   — Вы старый друг иранцев? — Она наклонила голову.
   — Ну, тут мне просто повезло. Пять лет назад я проходил стажировку вместе с нынешним военным советником иранского правительства.
   — Повезло. — Она улыбнулась. — Странно, что везет обычно умным и работоспособным, тем, кто опережает свору.
   — В других направлениях мне повезло меньше, — напомнил он, и ее лицо и глаза сразу стали серьезными, а он продолжал: — До сих пор мне не удалось установить никаких контактов с тем, о ком мы говорили на последней встрече…
   Тогда они обсуждали возможность доступа к компьютерной памяти «Атласа», о том, чтобы получить сведения о «Калифе» из центрального банка данных разведки. Конечно, если там есть такие сведения.
   — Как я объяснил, некоторая возможность доступа была — через человека, который у меня в долгу. Но он не смог мне помочь. Он считает, что если там и есть сведения о «Калифе», они блокированы и поключены к сигналу. — Это означало, что любой запрос этих сведений поднимает тревогу.
   — Если мы запросим сведения, «Атлас» тут же перейдет к «Дельте».
   — Вы не назвали имя? — резко спросила Магда.
   — Нет. Никаких имен, только общий разговор за обедом у «Брукса» — но имел я в виду именно его.
   — Есть ли у вас еще какие-то подходы?..
   — Мне кажется, да. Еще один, но это последний резерв, — сказал Питер.
   — Но прежде чем мы перейдем к этому, может быть, вы расскажете мне, что получили от своих источников?
   — Мои источники… — Магда об этом никогда не говорила конкретно, и Питер знал, что углубляться не стоит. В том, как она об этом говорила, была какая-то окончательность. — Мои источники по большей части дают отрицательные ответы. Захват нидерландского посольства в Бонне не связан с Калифом. Оба захвата самолетов: китайского и Транзитных авиалиний — произведены любителями, о чем говорят и их методы и исход происшествий.. — Она сухо улыбнулась и прошла по комнате, подошла к коллажу Хандервассера, висящему на стене, и чисто женским жестом поправила раму. — Только один недавний акт совершен в стиле Калифа,
   — Принц Хасид Абдель Хаек? — спросил Питер, и она повернулась к нему лицом, упираясь рукой в бедро, красные ногти четко выделялись на светло-зеленой ткани, сверкал бриллиант.
   — Что вы об этом думаете? — спросила она. Принц был застрелен, три пули калибра 22 в затылок, во сне в своей квартире в Кембриджском кампусе. Девятнадцатилетний внук короля Саудовской Аравии Халида, причем не из числа любимых, молодой человек, в очках, склонный к уединению и наукам, который оставался всегда за пределами дворцовых интриг и политики. Никаких попыток похищения, никаких признаков борьбы или ограбления, у молодого принца не было ни явных врагов, ни близких друзей.
   — Не видно никаких мотивов, — признался Питер. — Поэтому я и подумал о Калифе.
   — Коварство Калифа… — Магда повернулась, и бедра ее изогнулись под эластичной зеленой тканью брюк. На брюках ни одной складки, ягодицы женщины — совершенные полукруги, и сквозь тонкий материал видна щель — разрез между ними. Питер смотрел на ее ноги, думая, что они такие же длинные и стройные, как руки, они грациозные, и у них прекрасные пропорции.
   — Если я скажу вам, что на прошлой неделе Саудовская Аравия дала ясно понять остальным членам ОПЕК, что она не только не поддержит дальнейшее повышение цен на сырую нефть, но будет настаивать на снижении мировой цены на пять процентов на следующем совещании организации…
   Питер медленно выпрямился в кресле, а Магда негромко продолжала:
   — …если я вам скажу это, что вы подумаете?
   — О том, что у короля есть другие — любимые внуки, а также сыновья, братья, племянники…
   — Всего их семьсот, — согласилась Магда и задумчиво продолжала: — И король Саудовской Аравии араб. Вы знаете, что говорил Мухаммед о сыновьях и внуках. — Магда подошла к нему, и он почувствал через разделявшее их пространство тепло ее тела, аромат ее духов, легко подчеркивающий сладкий запах тела зрелой женщины, беспокоящий его, но одновременно обостряющий чувства. — Возможно, к тому же, королю Халиду напомнили и о его собственной смертности.
   — Хорошо. — Питер шевельнул плечами и сосредоточенно нахмурился. — Что мы предполагаем? Калиф ударил по еще одной легкой цели? По человеку, в руках которого экономика Западного мира? По человеку, который лично принимает решения и не связан правительством?
   — Поэтому такой человек особенно уязвим для терроризма, он уже пытался умиротворить террористов. — Магда помолчала. — Прежняя истина остается верной. «Непрочно держится на плечах голова в короне». Королю знаком страх перед ножом убийцы. Он поймет закон ножа, потому что сам всегда жил по нему.
   — Дьявол, этим можно восхищаться. — Питер покачал головой. — Не нужно брать заложников. Не нужно проявлять себя. Убиваешь одного не очень значительного члена большой королевской семьи и обещаешь убивать других, каждый раз все более важных, ближе к главе.
   — Королевская семья живет открыто: всякий раз как попадаешь в «Дорчестер», можешь встретить одного из его сыновей или внуков, пьющих кофе в гостиной. Они все легкая цель, и их много. Можно убить двух или даже трех принцев, но мир втайне подумает, что они этого заслужили. Никто не станет оплакивать людей, берущих дань со всего мира.
   Питер перестал хмуриться, он сухо улыбнулся.
   — Тут не только восхитишься, но и испытаешь сочувствие. Тормоз на пути мировой инфляции, уменьшение разрушительного дисбаланса в торговле.
   Выражение лица Магды стало свирепым, такого он у нее еще не видел.
   — Это ловушка, Питер. Видеть только результат и пользоваться любыми средствами. Такую ловушку Калиф устроил, захватив 070. Его требования совпадали с требованиями западных держав, и они приложили добавочное давление к жертве. Теперь, если мы правы и Калиф заставляет нефтяных диктаторов уменьшить свои запросы, на какую поддержку западных капиталистических держав он может рассчитывать?
   — Вы сами капиталистка, — заметил Питер. — Если Калиф добьется своего, вы тоже будете в выигрыше.
   — Да, я капиталистка. Но прежде всего я человек, мыслящий человек. Неужели вы думаете, что если Калиф добьется своего, мы больше о нем не услышим?
   — Конечно, нет. — Питер примирительно развел руки. — Его требования будут возрастать… с каждым успехом он будет становиться все смелее.
   — Я думаю, сейчас мы можем выпить, — мягко сказала Магда и отвернулась от него. При ее прикосновении черная ониксовая крышка кофейного стола скользнула в сторону, обнаружив батарею бутылок и стаканов.
   — Виски? — спросила она и налила солодового глинтвейна в граненый хрустальный стакан. Когда она подала стакан, их пальцы соприкоснулись, и он поразился тому, какая у нее прохладная и сухая кожа.