Смит Уилбур. Свирепая справедливость

   Беспомощный от ужаса, Питер Страйд пытался придумать что-нибудь, чтобы предотвратить неизбежное.
   — Прыгай! — крикнул он, поднимая обе руки к девочке. — Прыгай быстрее! Я тебя поймаю!
   Но девочка колебалась, высота почти тридцать футов. Она неуверенно остановилась на краю.
   За ней в десяти шагах стояли плечом к плечу темноволосая Карен и светловолосая девушка с львиной гривой, они одновременно подняли большие пистолеты с короткими стволами, держа их низко обеими руками; они встали таким образом, чтобы мягкие тяжелые свинцовые пули поразили спины всех четверых пассажиров.
   — Прыгай! — ясно долетел до кабины голос Питера, и рот Ингрид нервно дернулся в ужасной пародии на улыбку.
   — Давай! — сказала она, и женщины выстрелили одновременно. Два выстрела слились в громовой рев, из стволов вырвались облака синего порохового дыма, по всей кабине разлетелись обрывки горящего поролона, и удар пуль о живую плоть прозвучал так, словно ударили арбузом о стену.
   Ингрид выстрелила вторично на мгновение раньше Карен, снова ошеломляющий взрыв звука, и в наступившей ужасной тишине послышался дикий крик двух мужчин в салонах:
   — Никто не шевелится! Всем застыть!
 
   Питеру Страйду показалось, что эти несколько мгновений длятся целые часы. Они бесконечно проходили через его сознание, как ряд застывших кадров в каком-то гротескном кино. Один кадр обособлялся от остальных, так что впоследствии он всегда сможет воссоздать все их полностью и неискаженно и снова испытывать во всей полноте паралич тошноты этих мгновений.
   Первый выстрел достался беременной женщине. Она раскололась, как перезревший фрукт, ее разбухшее тело раскрылось от выстрела от позвоночника до пупа, ее бросило вперед, и она перевернулась в воздухе. Ударилась о бетон путаницей бледных конечностей и сразу застыла, ни следа жизни.
   Полная женщина вцепилась в мальчика, и они стояли на самом краю открытой двери, вокруг них вился синий дым пороха. Хотя женщина сохраняла равновесие, туго натянутый бежевый шелк ее платья покрылся десятками крошечных ран, словно ее десятки раз ударяли острой швейной иглой. Такие же раны разорвали белую школьную рубашку мальчика, и вокруг каждой раны быстро расцвели маленькие алые цветы, все более расползаясь на ткани. Оба они молчали, и у обоих было изумленное недоумевающее выражение. Следующий выстрел ударил в них, они, словно без костей, упали вперед, по-прежнему держась друг за друга. Падение их продолжалось, казалось, бесконечно долго, и наконец они оба упали на тело беременной женщины.
   Питер подбежал вперед, чтобы подхватить падающую девочку, и ее вес заставил его опуститься на бетон на колени. Он мгновенно вскочил и побежал, неся ее, как спящего ребенка, одной рукой под коленями, другой — вокруг плеч. Ее милая голова билась о его плечо, тонкие шелковистые волосы падали ему на лицо, не давая смотреть.
   — Не умирай. — Он обнаружил, что произносит эти слова в такт бегу. — Не умирай. — Но он чувствовал, как теплая кровь течет по его животу, пропитывает шорты, скатывается по бедрам.
   Из здания аэропорта выбежал Колин Нобл и попытался перехватить у него девочку, Но Питер не отдал ее.
   Он передал хрупкое неподвижное тело врачу «Тора» и стоял рядом молча, пока доктор быстро работал. Лицо Питера оставалось каменным, рот сжат тонкой линией, когда доктор наконец поднял голову.
   — Боюсь, она мертва, сэр.
   Питер коротко кивнул и отвернулся. Шаги его гулко прозвучали на мраморе пустынного зала аэропорта, Колин Нобл молча пошел рядом с ним. Лицо его было таким же пустым и невыразительным, как у Питера. Они поднялись в кабину командирского «Ховкера».
 
   — Сэр Уильям, вы указываете, что мы содержим врагов государства в заключении без суда. — Министр иностранных дел наклонился вперед и поднял обвиняющий палец. — Но вы сами, англичане, нарушили гражданские права и «Хабеас Корпус» ^[18], приняв закон о предотвращении терроризма, а на Кипре и в Палестине вы задолго до этого содержали заключенных без суда. А ваш блок Эйч в Ольстере — разве это лучше того, что мы вынуждены делать здесь?
   Сэр Уильям, английский посол, негодующе забормотал, собираясь с мыслями.
   Спокойно вмешался Келли Констебл:
   — Джентльмены, мы пытаемся найти общую почву, а не спорные области. Под угрозой сотни жизней…
   Гул кондиционеров перекрыл резкий телефонный звонок, и сэр Уильям с терпеливым облегчением поднес трубку к уху, но по мере того как он слушал, кровь отливала от его лица, и оно стало желтовато-серого цвета.
   — Понятно, — сказал он наконец. Потом: — Благодарю вас, — и положил трубку. Посмотрел вдоль стола полированного дерева гринхарт на внушительную фигуру в противоположном конце.
   — Господин премьер-министр… — голос его слегка дрогнул, — …с прискорбием сообщаю вам, что террористы отвергли компромиссные предложения вашего правительства и десять минут назад убили четверых заложников.
   Слушатели недоверчиво ахнули.
   — Заложники — две женщины и два ребенка, мальчик и девочка, им выстрелили в спины, а тела выбросили из самолета. Террористы установили новый срок ультиматума — сегодня в полночь должны быть приняты их требования. Если они не будут приняты, последуют новые жертвы.
   Тишина длилась почти минуту, один за другим все поворачивали головы, и наконец все смотрели на большую, с согнутыми плечами, фигуру во главе стола.
   — Обращаюсь к вам во имя человечности, сэр. — Нарушил молчание Келли Констебл. — Мы должны спасти по крайней мере женщин и детей. Мир не позволит нам сидеть здесь, когда их убивают.
   — Мы нападем на самолет и освободим пленных, — тяжело сказал премьер-министр.
   Но американский посол покачал головой.
   — Мое правительство непреклонно, сэр, как и правительство моего английского коллеги… — Он взглянул на сэра Уильямса, который утвердительно кивнул. — Мы не можем допустить и не допустим риска массового убийства. Если вы нападете на самолет, наши правительства не сделают попыток смягчить условия резолюции ООН и не наложат на нее вето в Совете Безопасности.
   — Однако если мы согласимся на требования этих… этих зверей, — последнее слово премьер-министр произнес с яростью, — мы подвергнем наш народ ужасной опасности.
   — Господин премьер-министр, у нас всего несколько часов, чтобы найти решение. Потом убийство начнется снова.
 
   — Вы сами оценили шансы на успех «Дельты» как равные половине, — заметил Кингстон Паркер, мрачно глядя на Питера Страйда с экрана. — Ни президент, ни я не находим такую вероятность приемлемой.
   — Доктор Паркер, они убивают детей и женщин прямо здесь, на бетоне. — Питер старался говорить нейтральным тоном, держа себя в руках.
   — Сейчас на южноафриканское правительство оказывается очень сильное давление, чтобы убедить его согласиться на условия освобождения женщин и детей.
   — Это ничего не решит. — Питер больше не мог сдерживаться. — Завтра ночью мы окажемся точно в такой же ситуации.
   Если мы сумеем освободить женщин и детей, число жизней, подвергающихся риску, уменьшится, а за сорок часов ситуация может измениться — мы выигрываем время, Питер, даже если придется платить за него тяжелой монетой.
   — А если южноафриканцы не согласятся? Если к полуночи согласия не будет получено, что произойдет тогда, доктор Паркер?
   — Трудно сказать, Питер, но если это произойдет… — Паркер жестом покорности вытянул длинные грациозные руки, — …мы можем потерять еще четыре жизни, но это лучше, чем ускорять массовое убийство четырехсот. А после этого южноафриканцы не выдержат. Они вынуждены будут согласиться на освобождение женщин и детей любой ценой.
   Питер не мог поверить в услышанное. Он знал, что вот-вот сорвется, ему нужно несколько секунд, чтобы успокоиться. Он опустил взгляд на руки, которые скрестил на столе. Под ногтями на пальцах правой руки темные полумесяцы — засохшая кровь девочки, которую он принес от самолета. Неожиданно он расцепил пальцы и глубоко засунул руки в карманы синего комбинезона «Тора». Глубоко вдохнул, задержал дыхание на мгновение, медленно выдохнул.
   — Если говорить это трудно, доктор Паркер, утешайтесь тем, что смотреть на это гораздо труднее.
   — Я понимаю ваши чувства, Питер…
   — Не думаю, сэр. — Питер медленно покачал головой.
   — Вы солдат…
   — …и только солдат может по-настощему ненавидеть насилие, — закончил за него Питер.
   — Мы не должны допускать вмешательство личных чувств в это дело, — Паркер говорил резко. — Вынужден еще раз напомнить вам, что решение на состояние «Дельта» с согласия президента и вашего премьер-министра принимаю только я. Без моего приказа никаких боевых действий не будет. Вы поняли это, генерал Страйд?
   — Понял, доктор Паркер, — спокойно ответил Питер. — Мы надеемся получить отличную видеозапись следующего убийства. Я пришлю экземпляр в вашу личную коллекцию.
 
   Другой «боинг 747» сел незадолго до начала чрезвычайного положения и был припаркован всего в тысяче ярдов от «Спидберд 070», но служебные ангары и угол здания аэровокзала полностью скрывали его от похитителей.
   Хотя он был раскрашен оранжевыми и синими полосами Южноафриканских авиалиний, а на хвосте нарисована летящая газель, в остальном он был почти точной копией другого самолета. Даже расположение кабин соответствовало плану «Спидберд 070», который был передан телепринтом из «Хитроу», штабквартиры Британских авиалиний. Это было удачное совпадение, и Колин Нобл немедленно воспользовался возможностью. Он провел в этом самолете уже семь учебных «Дельт».
   — Ну, ладно, парни, попробуем еще больше подобрать задницы на бегу. Мне нужно, чтобы от начала до проникновения прошло меньше четырнадцати секунд. — Бойцы ударного отряда, сидя кружком на бетоне, переглянулись, кое-кто театрально закатил глаза. Колин не обратил на это внимания. — Попробуем уложиться в девять, — сказал он и встал.
   В боевой группе шестнадцать человек — семнадцать, когда к ним присоединялся Питер Страйд. Остальные работники «Тора» — технические специалисты: электроники и связисты, четыре лучших снайпера, оружейник-квартирмейстер, сержант, специалист по взрывчатке и разминированию, врач, повар, три сержанта-техника под командой лейтенанта, пилоты и другой летный персонал — большой отряд, и каждый человек незаменим.
   У бойцов цельный костюм, из одного куска, — облегающий черный нейлон, чтобы не видно было ночью. На шеях болтаются газовые маски, готовые к немедленному использованию. Черные брезентовые ботинки с высокой шнуровкой, с мягкими резиновыми подошвами для неслышного бега. У каждого свое особое оружие и оборудование либо на спине, либо на черном поясе. Никаких громоздких непробиваемых жилетов, которые так затрудняют движения и цепляются за препятствия, никаких жестких шлемов, которые могут ударом о металл предупредить противника.
   Почти все молодые люди, двадцати с небольшим лет, отобранные из морской пехоты США и британских коммандос, того самого отряда, в котором раньше Питер был командиром. Все отлично подготовлены, заострены, как лезвие бритвы.
   Колин Нобл молча смотрел, как они занимают обозначенные мелом на бетоне позиции, представляющие выходы из аэровокзала и служебных ангаров, ближайших к 070. Он искал проявлений небрежности, хоть малейшего отступления от немыслимо жестких стандартов, которые сам установил в «Торе». И ничего не находил.
   — Ну, хорошо, до ракет — десять секунд, — сказал он. Удар «Дельты» начинается с выпуска осветительных ракет по носу атакуемого самолета. Они будут спускаться на маленьких парашютах, представляя собой отвлечение. Нужно надеяться, что террористы соберутся в рубке и попытаются выяснить, что происходит. Яркий свет к тому же обожжет сетчатку глаз террористов и на много минут отобьет возможность ночного зрения.
   — Ракеты! — крикнул Колин, и боевая группа перешла к действиям. Впереди бежали два человека с «палками», они устремились прямо к хвосту покинутого самолета. У каждого на плече цилиндр с газом, к нему прикреплен длинный зонд из нержавеющей стали с гибкой пластмассовой муфтой — это и были «палки».
   У первого в цилиндре воздух, сжатый под давлением в 250 атмосфер, а концу его двадцатифутового зонда прикреплен алмазный резец воздушного сверла. Он падал на одно колено под гигантским брюхом самолета в десяти футах за шасси, поднимал зонд и прижимал сверло точно в то место, которое выбрано по чертежам изготовителя самолета: здесь толщина корпуса минимальная и сразу за тонким сплавом начинается пассажирский салон.
   Скрежет сверла дожен скрывать рев двигателей самолета, припаркованного с южной стороны аэровокзала. Три секунды на то, чтобы прорезать корпус, и второй человек готов просунуть конец своего зонда в отверстие, сделанное сверлом.
   — Энергия отключена, — сказал Колин; в этот момент будет отключено электричество от самолета, чтобы прекратили работу кондиционеры.
   Второй человек изобразил процесс выпускания газа из своего цилиндра в помещения самолета. Этот газ называли просто «ФАКТОР В». У него легкий запах свежевыкопанных трюфелей; при пятипроцентной концентрации в воздухе он за десять секунд частично парализует человека — утрата контроля над мышцами, некоординированные движения, нарушения речи и зрения — это все начальные симптомы.
   Если газ действует в течение двадцати секунд — полный паралич, тридцати — потеря сознания, две минуты — отказ легких и смерть. Противоядие — свежий воздух или — еще лучше — чистый кислород, восстановление быстрое, никаких побочных эффектов.
   Остальная часть боевого отряда следовала за людьми с «палками» и разбивалась на четыре группы. Эти группы сидели в ожидании под крыльями, надев маски, их оружие и оборудование готово к немедленному использованию.
   Колин следил за своим секундомером. Он не может подвергать пассажиров действию «фактора В» больше чем на десять секунд. На борту старики, дети, больные астмой; когда стрелка достигла отметки десять секунд, он рявкнул: «Энергия включена!»
   Кондиционеры немедленно начали вытягивать газ из самолета, это сигнал к началу проникновения.
   Две группы по складным алюминиевым лестницам поднялись на корневую часть крыльев и разбили окна люков экстренной эвакуации. Остальные две занялись главным входом, но они могли только изображать действие специальных молотов, которые прорывают металл; не могли они и пускать в действие парализующие гранаты.
   — Проникновение! — Командир боевой группы, изображавший на этой тренировке Питера Страйда, дал сигнал проникновения в самолет, и Колин остановил секундомер.
   — Время? — послышался негромкий голос у него за плечом, и он быстро повернулся. Колин был так поглощен своей задачей, что не слышал, как сзади подошел Питер Страйд.
   — Одиннадцать секунд, сэр. — Вежливая форма ответа свидетельствовала о том, что полковника Колина Нобла застали врасплох. — Неплохо — но и не очень хорошо. Повторим.
   — Пусть отдохнут, — приказал Питер. — Я немного поговорю с ними.
   Все встали у выходящего на юг окна контрольной башни и в сотый раз за день принялись разглядывать большой красно-бело-синий самолет.
   Полуденный жар поднял облака, серебряные грозовые тучи вздымались к небу. Таща за собой шлейфы тропических потоков, они двигались на горизонте, образуя грандиозный задник, слишком театральный, чтобы быть реальным, а садящееся солнце находило просветы в этих тучах и посылало в них длинные ищущие золотые пальцы, усиливая театральное впечатление.
   — Шесть часов до срока, — сказал Колин Нобл и поискал очередную черную сигару. — Какие новости от местных властей?
   — Никаких. Не думаю, чтобы они согласились.
   — До следующей партии казненных. — Колин откусил кончик сигары и гневно выплюнул его. — Два года я ломаю себе спину на тренировках ради этого, а теперь нам связывают руки.
   — Если разрешат «Дельту», когда бы ты начал? — спросил Питер.
   — Как только стемнеет, — сразу ответил Колин.
   — Нет. Они еще под сильным действием наркотиков, — рассуждал Питер. — Дадим им возможность пройти через вершину и начать спуск. Я думаю, они примут следующую дозу как раз перед сроком. Я напал бы как раз перед этим… — Он помолчал, рассчитывая. — Я ударил бы без четверти одиннадцать, за семьдесят пять минут до срока.
   — Если у нас будет «Дельта», — сказал Колин.
   — Если у нас будет «Дельта», — согласился Питер, и оба ненадолго замолчали. — Слушай, Колин. Меня вот что мучает. Если они узнали меня, что еще они знают о «Торе»? Знают ли они наш план взятия самолета?
   — Боже, я об этом не подумал!
   — Я ищу возможности изменить план, как-то переменить модель, сделать что-то такое, чего они не ожидают.
   — Мы два года тренировались, чтобы все шло точно по плану… — Колин выглядел сомневающимся. — Ничего нельзя менять.
   — Ракеты, — сказал Питер. — Если пойдем, не будем сигнализировать об этом ракетами. Пойдем без них.
   — Эти уроды будут рассеяны по всему самолету, смешаются с пассажирами и экипажем…
   — На Ингрид была красная рубашка. Я думаю, они все четверо носят такие, чтобы отличаться от заложников. Если моя догадка неверна, придется действовать в израильском стиле.
   Израильский стиль — это приказ всем лечь и расстрел тех, кто не повинуется или действует агрессивно.
   — Подлинно важна только девушка. Девушка с фотоаппаратом. Парни изучали записи с нею?
   — Знают ее лицо лучше собственного, — ответил Колин и добавил: — Эта сука чертовски красива… Пришлось трижды прокручивать запись казни, дважы замедленно, чтобы преодолеть их рыцарство. — Трудно заставить мужчину убить красивую девушку, а мгновение колебания может быть критическим с такой тренированной фанатичкой, как Ингрид. — Я приказал им также посмотреть на девочку, прежде чем ее отвезли в морг. Теперь они в нужном настроении. — Колин пожал плечами. — Но дьявольщина, «Атлас» не разрешит «Дельту». Мы зря тратим время.
   — Хочешь сыграть подготовку? — спросил Питер и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Будем считать, что мы получили от «Атласа» разрешение на «Дельту». Начни подготовку к действиям точно в 10.45 местного времени вечером. Делай все по-настоящему, до мельчайших подробностей.
   Колин медленно повернулся и посмотрел в лицо командиру; тот смотрел спокойно, без всякого обмана, сильные линии челюстей и рта не дрогнули.
   — Сыграть? — негромко спросил Колин.
   — Конечно, — коротко и нетерпеливо ответил Питер Страйд, и Колин пожал плечами.
   — Дьявольщина, я ведь здесь только работаю. — И он отвернулся.
   Питер поднял бинокль и медленно провел им вдоль большой машины от хвоста до носа: никаких признаков жизни, все иллюминаторы плотно закрыты. Питер неохотно чуть опустил бинокль и увидел жалкую груду тел, все еще лежащих на бетоне под передним входом.
   Кроме подключения электричества, доставки медикаментов и двух случаев, когда Питер сам проделал этот путь, никому не было позволено приближаться к самолету. Ни заправки, ни очистки туалетов, ни поставки продовольствия — не разрешили даже убрать тела расстрелянных заложников. Похитители усвоили уроки прошлых угонов, когда в Могадишу жизненно важная информация о самолете была получена при очистке туалетов и канализации, а в аэропорту «Лод» боевой отряд проник в облике доставщиков пищи.
   Питер продолжал смотреть на тела, и хоть он привык к виду смерти в самых уродливых формах, эти тела действовали на него сильнее, чем когда-либо в жизни. Это презрительный отказ от глубочайших табу общества. Питер теперь вполне был согласен с решением южноафриканской полиции не пропускать через ворота аэропорта никаких журналистов и телеоператоров.
   Питер знал, что пресса всего мира гневно, в самых сильных выражениях протестует против ущемления богом данных прав нести в дома всех цивилизованных людей изображения страшной смерти и уродства, любовно сфотографированные в цвете с дотошным профессиональным вниманием к самым ужасным подробностям.
   Без этой восторженной хроники таких деяний международный терроризм утратил бы большую часть своего воздейстия, и работа Питера стала бы гораздо легче. На какое-то мгновение он позавидовал местной полиции, у которой есть возможность действовать в интересах общества, потом мысли унесли его на шаг дальше, и он снова подумал, кто же имеет право принимать такие решения от лица общества. Если полиция приняла такое решение и осуществила его, нельзя ли признать это еще одной разновидностью терроризма, который она стремится подавить? «Боже! — с гневом подумал Питер. — Я сойду с ума».
   Он подошел к старшему диспетчеру.
   — Хочу еще раз попробовать, — сказал Питер, и диспетчер передал ему микрофон.
   — «Спидберд 070», говорит контроль. Ингрид, вы меня слышите? Отзовитесь, Ингрид.
   За последние несколько часов он десятки раз пытался установить контакт, но похитители сохраняли зловещее молчание.
   — Ингрид, пожалуйста, ответьте, — Питер продолжал пытаться, и неожиданно послышался чистый свежий голос:
   — Говорит Ингрид. Что вам нужно?
   — Ингрид, мы просим разрешения убрать тела.
   — Ответ отрицательный, контроль. Повторяю: ответ отрицательный. Никто не подойдет к самолету. — Пауза. — Мы подождем, пока накопится больше для уборки… — Девушка хихикнула, она все еще под действием наркотиков. — Подождите полуночи, и тогда вам будет работа. — Радио щелкнуло, и наступило молчание.
 
   — Сейчас мы накормим вас обедом, — весело крикнула Ингрид, и пассажиры с интересом зашевелились. — Сегодня у меня день рождения. И вы получите шампанское — здорово, правда?
   Но полный маленький врач-еврей неожиданно вскочил на ноги. Его светлые редкие волосы свисали комичными космами, лицо словно расплылось, как плавящийся воск, оно было разрушено и искажено горем. Казалось, он больше не понимает, что его окружает.
   — У вас не было права убивать ее, — говорил он старческим голосом. — Она была хорошим человеком. Они никогда никому не причиняла боли… — Он смущенно огляделся, взгляд у него был несфокусированный, пальцами одной руки он провел по растрепанным волосам. — Вам не следовало убивать ее, — повторил он.
   — Она была виновна, — ответила ему Ингрид. — Никто не невинен, вы все
   — раболепствующие орудия международного капитализма… — Лицо ее исказилось, дернулось от ненависти. — Вы виновны, вы все и заслуживаете смерти… — Она неожиданно замолчала, огромным волевым усилием овладела собой, потом снова улыбнулась; подошла к маленькому врачу и обняла его за плечи. — Садитесь, — сказала она почти нежно. — Я понимаю, что вы чувствуете, пожалуйста, поверьте мне. Я хотела бы, чтобы существовал другой путь.
   Он меделнно сел, глаза его были полны горя.
   — Сидите спокойно, — мягко сказала Ингрид. — Сейчас я принесу вам шампанского.
 
   — Господин премьер-министр… — голос Келли Констебла охрип от двух суток почти непрерывного напряжения — …уже начало одиннадцатого. У нас меньше двух часов для принятия решения…
   Премьер-министр поднял руку, заставив его замолчать.
   — Да, мы все знаем, что тогда произойдет.
   Самолет военно-воздушных сил доставил из Йоханнесбурга, за тысячу миль, копию видеозаписи, и правительство и послы во всех подробностях, снятых 800-миллиметровой линзой, видели жестокое убийство. У всех сидящих за столом были свои дети. Самые правые дрогнули, даже злой министр полиции не мог встретиться взглядом с глазами посла.
   — Мы знаем также, что никакой компромисс невозможен, либо мы выполняем их требования полностью, либо не выполняем совсем.
   — Господин посол, — наконец нарушил молчание премьер-министр, — если мы согласимся на их условия, то только из гуманности. Мы заплатим очень высокую цену за жизнь ваших людей, но если мы согласимся на эту плату, можем ли мы быть совершенно уверены в вашей поддержке — поддержке Великобритании и Соединенных Штатов — в Совете Безопасности послезавтра в полдень?
   — Президент Соединенных Штатов уполномочил меня дать такое заверение в ответ на ваше сотрудничество, — сказал Констебл.
   — Правительство Ее Величества просило меня подтвердить вам, что оно вас поддержит, — заявил сэр Уильям. — Мое правительство намерено также возместить 170 миллионов долларов, затребованных похитителями.
   — Все же я не могу принять решение в одиночку. Слишком тяжело для одного человека, — вздохнул премьер-министр. — Я попрошу всех министров, все правительство, — он указал на напряженные лица вокруг, — проголосовать. И попрошу вас, джентльмены, оставить нас одних на несколько минут. Мы примем решение.
   Два посла одновременно встали, слегка поклонились мрачной фигуре во главе стола и вышли.
 
   — Где полковник Нобл? — спросил Кингстон Паркер.
   — Ждет… — Питер кивком указал на звуконепроницаемую дверь командирской кабины «Ховкера».
   — Пусть присутствует, — сказал Паркер с экрана, и Питер нажал кнопку вызова.
   Колин Нобл тут же вошел, слегка наклонившись под низким потолком, мощная угловатая фигура с синей шапочкой «Тора», надивнутой низко на глаза.