Смит Уилбур. Свирепая справедливость

   — Ну, хорошо, тогда Калиф — но за тобой, не за мной, — предположил Питер.
   — Может быть, но опять я так не думаю. Инстинкт говорит мне, что они правильно вышли на цель. Им нужен был ты.
   — Должен с тобой согласиться, — сказал Питер. — Я думаю, тем вечером в Париже за мной следили… — Он рассказал ей о «ситроене»… — Они знали, что я один в «мазерати».
   — Тогда мы должны признать, что это Калиф, — сказала она.
   — …Или «Моссад», — прошептал Питер, и глаза ее медленно расширились и потемнели, а Питер продолжал:
   — «Моссад», возможно, не захотел, чтобы человек из «Атласа» был близок к их лучшему агенту, не хотел, чтобы у тебя был союзник в охоте на «Калифа». Не хотел, чтобы я спутал их тщательно разработанный сценарий.
   — Питер, это слишком мутная вода…
   — …и в ней много акул.
   — Оставим на время этот вечер в Рамбуйе, — предложила она. — Он просто усложняет историю, которую я хочу рассказать тебе.
   — Хорошо, — согласился Питер. — Можем вернуться к этому, если захотим.
   — Следующий серьезный шаг — похищение Мелиссы-Джейн, — сказала она, и выражение еголица изменилось, лицо застыло, стало каменным.
   — Выбор жертвы сделан гениально, — продолжала она. — Но для этого не нужно особенно знать тебя и твое семейное положение. Не секрет, что у тебя единственный ребенок, и нужно лишь поверхностно познакомиться с твоим характером, чтобы понять, какой это мощный рычаг… — Магда опустила кончики пальцев в шампанское, потом задумчиво облизала их, поджав губы и чуть нахмурившись.
   — Ты должен понять, что к тому времени я осознала, что влюблена в тебя. Подарок должен был подтвердить это… — Она чуть покраснела под загорелой кожей, и это показалось трогательным и детским. Он никогда не видел, как она краснеет, и что-то перевернулось в его груди.
   — Книга, — вспомнил он. — Первое издание Корнуэлла Харриса.
   — Мой первый любовный подарок. Я купила ее, когда окончательно созналась себе… но решила не признаваться тебе. Я достаточно старомодна, чтобы считать, что мужчина должен сказать первым.
   — Я сказал.
   — Боже, я этого никогда не забуду, — горячо сказала она, и оба подумали о свирепой схватке накануне, которая неожиданно кончилась признанием в любви.
   — Я пытался быть нетрадиционным, — сказал он, и она с улыбкой покачала головой.
   — Тебе это удалось, mon amour, о, как удалось. — Тут она снова стала серьезной. — Я была влюблена в тебя. Твое горе стало моим. Девочка — прекрасный ребенок, она очаровала меня, когда мы встретились. Но прежде всего я чувствовала себя ответственной за ее беду. Я завлекла тебя в свою охоту на Калифа, и из-за этого ты потерял дочь.
   Он слегка склонил голову, вспоминая, как поверил, что она организовала это. Она поняла его жест.
   — Да, Питер. Для меня это было жестоким ударом. Что ты считаешь меня виновной. Не было ничего, что бы я не сделала, чтобы вернуть ее тебе, но я ничего не могла сделать. Контакты с французской разведкой ничего не дали. Там ничего не знали о ребенке, где его содержат и почему, а со своим руководителем из «Моссада» я почему-то не могла связаться. У меня почему-то было ощущение, что у «Моссада» есть ключи к похищению. И если он не прямо с этим связан, то знает больше других. Я уже говорила, что считаю: Аарон сообщил о том, кто такой на самом деле Калиф. Если это так, то в «Моссаде» должны знать что-нибудь, что помогло бы тебе вернуть ребенка. Но в Париже я была бессильна получить эту информацию. Мне пришлось самой лететь в Израиль и добиваться встречи со своим руководителем в «Моссаде». Это была единственная возможность убедить их помочь. Они могли счесть, что моя ценность как агента стоит того, чтобы дать мне нить к Мелиссе-Джейн…
   — Ты пригрозила, что уйдешь из «Моссада»? — удивленно спросил Питер.
   — Ты хотела это для меня сделать?
   — О, Питер, как ты не понимаешь, я тебя полюбила… а я никогда до этого не любила. Я бы все для тебя сделала.
   — Ты заставляешь меня робеть, — сказал он.
   Она не ответила, подумала немного, словно наслаждаясь его словами, довольно вздохнула и продолжала.
   — Я все бросила в Париже. Пьер отвез меня в Рим на «лире»; оттуда я позвонила тебе, но не могла сказать, куда отправляюсь. Потом я сменила личность и коммерческим рейсом прилетела в Тель-Авив. Задача в Израиле оказалась трудной, гораздо труднее, чем я предполагала. Только через пять дней мой руководитель согласился встретиться со мной. Это мой старый друг. Нет! Скорее, не друг, но мы знаем друг друга очень давно. Он заместитель директора «Моссада». Вот как высоко там ценят мою работу. Дали мне такого высокопоставленного контролера, но все же потребовалось целых пять дней, чтобы он встретился со мной, и он был холоден. Сказал, что они ничем не могут мне помочь. Они ничего не знают. — Она усмехнулась. — Ты никогда не видел, какова я, когда чего-нибудь действительно хочу, Питер. Ха! Это была схватка! Я знаю многое, что могло бы поссорить «Моссад» с его влиятельными союзниками на Западе — с Францией, Великобританией, США. Я пригрозила, что созову прессконференцию в Нью-Йорке. Он стал сердечнее, сказал, что безопасность государства превыше личных чувств, а я сказала что-то очень грубое о безопасности государства, напомнила о некоторых невыполненных делах, которые так и останутся невыполеннными. Он стал еще теплее, но все это заняло дни, много дней. Я сходила с ума. Вспомнила, каким выдали тело Аарона, и не могла спать по ночам, думая о ребенке. А ты, Питер, ты никогда не узнаешь, как я молилась Богу, в существовании которого не уверена. Никогда не узнаешь, как хотела быть с тобой рядом, утешать тебя. Отчаянно хотела хотя бы услышать твой голос, но не могла выдать себя, звоня из Тель-Авива. Не могла ни позвонить, ни послать письмо… — Она помолчала. — …Я надеялась, что ты не поверишь дурным словам обо мне. Не поверишь, что мне было все равно. Что я не готова помочь тебе. Надеялась раздобыть для тебя информацию, которая поможет тебе найти дочь. Но мне и в голову не могло прийти, что ты поверишь, будто я похитила твою дочь и пытала ее.
   — Прости, — очень тихо сказал он.
   — Нет, Питер, не нужно просить прощения. Мы оба стали игрушками в руках Калифа. Ты не виноват. — Она положила руку ему на руку и улыбнулась.
   — Не ты один поверил в дурное. Наконец я заставила своего контролера по «Моссаду» сообщить мне кое-какую информацию. Вначале он полностью отрицал, что им вообще известно о Калифе, но я рискнула и солгала ему. Я сказала, что Аарон не скрыл от меня свое сообщение о Калифе. И он сдался. Да, признался он. Они знают о Калифе, но не знают, кто он такой. Я продолжала требовать, ежедневно я продолжала бить в точку, сводила его с ума, как сама сходила с ума, пока он не пригрозил, что вышлет меня из страны. Но каждый раз как мы встречались, я получала от него еще кое-что.
   — Наконец он признался: «Хорошо, мы знаем Калифа, но он очень опасен, очень могуществен — и станет еще сильнее, если Господь позволит; он станет одним из самых могущественных людей в мире, и он друг Израиля. Точнее мы верим, что он друг Израиля».
   — Я продолжала настаивать, и он сказал мне: «Мы поместили своего агента рядом с Калифом, очень близко к нему, и не можем подвергать его опасности. Это ценный агент, очень ценный и очень уязвимый по отношению к Калифу. Мы не можем допустить, чтобы Калиф проследил уходящую информацию и вышел на него. Нам нужно защищать своего человека».
   — Я продолжала угрожать, и он сообщил мне кодовое имя агента, на случай, если мы вступим в контакт. Это кодовое имя — ЦВЕТОК КАКТУСА.
   — И все? — разочарованно спросил Питер.
   — Нет, мой контроль дал мне еще одно имя — как подачку и как предупреждение. Это имя человека, настолько близкого к Калифу, что практически это одно и то же. И опять предупредил меня, что сообщает это имя для моей же защиты.
   — Кто это? — спросил Питер.
   — Это было твое имя, — негромко сказала она. — Страйд.
   Питер сделал раздраженный жест отрицания.
   — Мое имя здесь ни при чем. Зачем мне похищать и калечить собственную дочь? А Цветок Кактуса? Это все равно, что сказать «Кентуккийские жареные цыплята».
   — Теперь моя очередь сказать «прости».
   Питер овладел собой, он понял, что слишком торопливо отметает эти обрывки сведений. Он встал и возбужденно зашагал по палубе, нахмурившись.
   — Цветок Кактуса, — повторил он. — Ты до того о нем слышала?
   — Нет. — Она покачала головой.
   — А с тех пор?
   — Тоже нет.
   Он пытался вспомнить, найти какой-то отзвук. Ничего.
   — Ну, хорошо. — Он решил, что пока это неважно. — Просто запомним это. Перейдем к моему имени… Питер Страйд. Как ты это восприняла?
   — Я испытала шок. Странно, но я тогда подумала не о тебе, подумала о том, что смешались похититель и жертва.
   — Страйд? — спросил он. — Не понимаю.
   — Мелисса-Джейн ведь тоже Страйд.
   — Да, конечно. Значит тебе не назвали имя Питер Страйд?
   — Нет. Только Страйд.
   — Понятно. — Питер остановился на полушаге, ему в голову пришла мысль. Он задумчиво смотрел туда, где океан встречается с горизонтом.
   — Но позже мне назвали твое полное имя, — прервала она его мысли.
   — Когда?
   — После того, как стало известно об освобождении Мелиссы-Джейн. Я хотела немедленно вернуться в Париж, быть с тобой. Я могла бы улететь из аэропорта Бен Гуриона через шесть часов после получения новости. Сердце мое пело, Питер. Мелисса-Джейн в безопасности, а я была влюблена. В аэропорту, когда я проходила таможню, меня позвали в комнату досмотра. Там меня ждал мой контроль. Он прилетел из Тель-Авива, чтобы перехватить меня до того, как я вернусь домой, и он был очень встревожен. Они только что получили срочное сообщение от Цветка Кактуса. Генерал Питер Страйд действует, как Калиф, и при первой же возможности убьет меня, сказал мне мой руководитель. Я рассмеялась, но он был очень серьезен. «Моя дорогая баронесса, — сказал он. — Цветок Кактуса — первоклассный агент. Вы должны серьезно воспринять это предупреждение». Он все время повторял это.
   Магда пожала плечами.
   — Я по-прежнему не верила, Питер. Это невозможно. Я любила тебя и знала, что ты любишь меня — хотя, может быть, ты еще сам не понял этого. Это безумие. Но в самолете у меня было время подумать. Мой контроль по «Моссаду» до того никогда не ошибался. Можешь себе представить, какая передо мной встала дилемма. Я очень хотела тебя увидеть и в то же время была в ужасе — не от того, что ты убьешь меня. Это казалось мне неважным. От того, что ты можешь оказаться Калифом. Вот что на самом деле испугало меня. Понимаешь, я до того никогда не любила мужчину. И думала, что не вынесу.
   Она немного помолчала, вспоминая свою боль и смятение, потом покачала головой, так что густой водопад темных волос заструился по ее плечам.
   — Добравшись до Парижа, я прежде всего убедилась, что ты и Мелисса-Джейн в безопасности в «Тисовом Аббатстве». И тогда я начала собирать подтверждения предупреждения Цветка Кактуса. И пока не решу, насколько это безопасно, не могла рисковать оставаться с тобой наедине. Каждый раз как ты пытался связаться со мной, я вынуждена была отказывать и чувствовала, что понемногу умираю.
   Она взяла его за руку, разжала пальцы, наклонилась и поцеловала ладонь, потом прижала ее к своей щеке и продолжала:
   — Сотни раз я уговаривала себя, что это не может быть правдой, и готова была уже отправиться к тебе. О, Питер, я уже не выдерживала. Решила встретиться тобой в тот день в «Орли» и так или иначе покончить с этой ужасной неопределенностью. Как ты помнишь, серые волки были со мной, и я предупредила их, что возможны неприятности… я не приказывала им следить за тобой, — быстро объяснила она, как бы стараясь уничтожить всякое воспоминание о неверности, — но если бы ты попытался добраться до меня, они бы… — Она замолчала и позволила ему убрать руку от своей щеки. — И в тот момент, когда ты вошел в гостиную «Орли», я поняла, что это правда. Я увидела вокруг тебя ореол смерти. Это был самый ужасный и опустошительный момент в моей жизни. Ты выглядел совершенно другим человеком, не Питером Страйдом, которого я знала, твое лицо изменилось, на нем были ненависть и гнев. Я поцеловала тебя на прощание, потому что знала, что больше мы никогда не встретимся. — Воспоминания опечалили ее, словно темное облако прошло по лицу. — Я даже подумала, что должна защитить себя тем, что… — Она подавилась словами. — Понимаешь, ты стал частью Калифа, и было бы разумно это сделать. Признаю, что подумала об этом, Питер. Ты был бы убит до того, как попытался бы убить меня… но это была только мысль, и дальше я не пошла. Напротив, продолжала жить по-прежнему, работа всегда давала мне забвение. Когда я занята работой, я обо всем забываю. Но на этот раз так не получилось. Я уже говорила это, но скажу еще раз, потому что это многое объясняет. Я никогда не была влюблена раньше, Питер, и не могла так просто отказаться от любви. Я измучилась, меня терзали сомнения — относительно предупреждения Цветка Кактуса и того, что я так ясно увидела в аэропорту «Орли». Не может быть, это просто не можжет быть правдой. Я люблю тебя, а ты любишь меня, и ты просто не можешь убить меня. Я почти убедила себя в этом.
   Она коротко рассмеялась, но смех ее звучал невесело, в нем слышалась горечь разочарования.
   — Я прилетела сюда, — она жестом указала на море и острова, — чтобы быть подальше от искушения прийти к тебе. Убежище, где я могла бы оправиться от ран и покончить с тобой. Но не получилось, Питер. Здесь стало еще хуже. Появилось больше времени для размышлений, я мучила себя рассуждениями и нелепыми теориями. Был только один выход. Наконец я признала это. Я приведу тебя сюда и дам тебе шанс убить меня. — Она снова рассмеялась, на этот раз в смехе звчала прежняя хрипловатая теплота. — Ничего более безумного я в жизни не делала. Но слава Богу, что я это сделала.
   — Мы подошли к самому краю, — согласился Питер.
   — Питер, почему ты не спросил меня прямо, Калиф ли я? — хотела она знать.
   — По той же причине, по какой ты не спросила, готовлюсь ли я убить тебя.
   — Да, — согласилась она. — Мы оба попали в паутину, сплетенную Калифом. У меня только еще один вопрос, Питер, cheri. Если я Калиф, неужели ты подумал, что я настолько глупа, чтобы дать свой телефонный номер в Рамбуйе похитителю Мелиссы-Джейн и разрешить ему дружески болтать с собой, когда ему захочется?
   Питер удивился.
   — Я подумал… — начал он. Потом остановился. — Нет, я не думал. Я не был способен ясно думать. Конечно, ты так не поступила бы — и все же даже самые умные преступники совершают элементарные ошибки.
   — Но не те из них, кто учился в Одесской школе, — напомнила она ему и, по-видимому, сразу пожалела о своих словах, потому что торопливо продолжила: — Такова моя сторона истории, Питер. Может, я что-то упустила. Если можешь что-то придумать, спрашивай, дорогой, и я постараюсь ответить.
   И они начали снова с самого начала, подробно все рассматривали, ища того, что могли упустить во время первого рассказа, на этот раз тщательно рассматривая каждый факт со всех сторон, каждый из них напрягал всю силу своего тренированного мозга, но они так ничего нового и не смогли найти.
   — Одно мы никогда не должны упускать из виду. Это возможность противодействия, — подвел итоги Питер, когда солнце уже спускалось к западной части горизонта, окруженное величественной процессией облаков. Облака поднимались над островами, как беззвучные атомные взрывы.
   — Здесь слои за слоями, причины за причинами. Похищение Мелиссы-Джейн должно было заставить меня убить не только Кингстона Паркера, но и тебя — два зайца из пословицы, а за ними шел бы и третий. Если бы у меня получилось, я бы навсегда попал во власть Калифа.
   — Куда же мы с тобой пойдем отсюда, Питер? — спросила она, тактично предоставляя ему сформулировать решение.
   — Домой, прямо сейчас, — предложил он. — Если, конечно, не хочешь еще одну ночь провести здесь.
 
   Питер обнаружил, что его вещи уже перенесены незаметно из бунгало в великолепные частные помещения владельца на северном конце острова.
   Туалетные принадлежности аккуратно разложены в ванне с зеркалами, примыкавшей к ванне хозяйки. Одежда, вычищенная и выглаженная, оказалась в гардеробной хозяина; в ней сто пятьдесят пять футов полок были забраны жалюзи; Питер рассчитал, что тут можно повестить по крайней мере триста костюмов. Специально разработанные вращающиеся полки могли вместить еще триста рубашек. Бесконечные полки для обуви были совершенно пусты.
   Его собственный светлый холщовый костюм казался одиноким верблюдом в глубине Сахары. Ботинки были начищены до такого блеска, какой никогда не удавался даже его денщику. Вопреки желанию, он быстро обыскал помещения — искал следы прежних обитателей и испытал нелепое облегчение, когда ничего не обнаружил.
   — Мог бы привыкнуть обходиться и без этих удобств, — сказал он своему отражению в зеркале, причесывая влажные темные волосы.
   Гостиная в его помещениях располагалась на трех уровнях и была уставлена тростниковой мебелью и тропическими растениями, которые росли в греческих амфорах или в саду с декоративными камнями, и все это вписывалось в украшения комнаты. Вьюнки и большие глянцеватые листья перекликались по тону с занавесами с рисунком джунглей и густыми порослями экзотических растений за высокими окнами, дававшими отличный вид. В комнате было прохладно и приятно, хотя гудение кондиционеров скрывалось за шумом водопада, искусно сооруженного на одной стене. Тропические рыбы плавали в бассейне, куда падала вода, и комнату заполнял аромат цветов; цветы сверкали в приглушенном свете.
   Одна из маленьких золотистых полинезийских девушек принесла поднос с четырьмя покрытыми изморозью высокими стаканами, чтобы Питер выбрал. Во всех стаканах были фрукты, и Питер слышал сладкий запах добавленного к фруктам рома. Он решил, что для него это смертельно, и попросил виски, потом пожалел об этом, потому что девушка была разочарована.
   — Я сама это приготовила, — чуть не плакала она.
   — В таком случае… — он отхлебнул, а она с тревогой ждала.
   — Великолепно! — воскликнул он, и она благодарно хихикнула и завертела задиком под коротким парео, как довольный щенок.
   Появилась Магда в шифоновом платье, таком легком, что оно плыло вокруг нее, как облако зеленого тумана, и сквозь платье просвечивало ее великолепное тело.
   Питер почувствовал, как у него перехватило дыхание, когда она подошла к нему, и подумал, сумеет ли когда-нибудь привыкнуть к ее красоте.
   Она взяла у него из рук стакан и попробовала.
   — Хорошо, — сказала она и вернула стакан. Но когда девушка принесла поднос, с улыбкой отказалась.
   Они прошлись по комнате, Магда держала его за руку и указывала на редкие растения и рыб.
   — Я построила это крыло после смерти Аарона, — сказала она, и он понял, что она хочет сказать, что тут нет воспоминаний о другом мужчине. Его позабавило, что она находит это важным, но тут же он вспомнил собственный торопливый обыск комнаты и теперь уже посмеялся над самим собой.
   Магда приказала заменить сидения, чтобы они могли сидеть рядом на низком диване перед аквариумом.
   — Я не хочу быть далеко от тебя, — объяснила она и стала накладывать лучшие кусочки ему на тарелку.
   — Это специфическое блюдо Les Neuf Poissons. Больше нигде в мире ты не сможешь его попробовать. — Она выбирала маленьких глубоководных моллюсков из горячего креольского соуса со специями и кокосовым молоком, а в конце еды стала отрывать виноградинки с гроздьев, привезенных из Австралии, тонкими пальцами, с точностью хирурга отделяя розовыми ногтями стебельки и кладя ягоды ему в губы.
   — Ты меня избалуешь, — улыбнулся он.
   — Когда я была девочкой, у меня не было куклы, — с улыбкой объяснила она.
   Спиральная каменная лестница вела на пляж в пятидесяти футах под столовой, и они оставили обувь на верхних ступенях и пошли босиком по ровному влажному песку, ставшему при отливе твердым, как камень. Луна несколько дней назад миновала полнолуние, и отражение ее отбрасывало до самого горизонта серебряную дорожку.
   — Калиф должен поверить, что его план удался, — неожиданно сказал Питер, и она вздрогнула рядом с ним.
   — Я бы хотела хоть на одну ночь забыть о Калифе.
   — Мы не можем ни мгновение забывать о нем.
   — Ты прав. Как заставить его в это поверить?
   — Тебе придется умереть… — Он почувствовал, как она напряглась.
   — …ну, все должны в это поверить. Должно выглядеть так, словно я убил тебя.
   — Расскажи, — негромко попросила она.
   — Ты мне говорила, что специально приготовила себе возможность исчезнуть.
   — Да.
   — Как ты бы исчезла отсюда, если бы понадобилось?
   Она немного подумала.
   — Пьер увез бы меня в Бора-Бора. У меня там друзья. Хорошие друзья. На самолете островной линии с другим паспортом я бы добралась до Таити-Фааа, а оттуда обычным рейсом, но с тем же паспортом в Калифорнию или в Новую Зеландию.
   — У тебя есть другие документы?
   — Да, конечно. — Она так удивилась его вопросу, как будто хотела добавить: — А разве не у всех они есть?
   — Прекрасно, — сказал он. — А здесь мы организуем несчастный случай. Неисправность акваланга, нападение акулы в глубине, трупа нет.
   — Хорошо! — согласилась она.
   — И ты официально будешь считаться мертвой, пока мы не выйдем на Калифа, — сказал Питер. Это прозвучало как приказ, но она не возразила, и он продолжал: — Если я исполню желание Калифа и убью тебя, я стану для него ценным приобретением. Я докажу свою нужность, и он будет ценить меня. И даст возможность подойти поближе. По крайней мере у меня будет возможность проверить несколько диких идей.
   — Но не делай мою смерть слишком убедительной, любовь моя. Полиция Таити меня очень любит, — сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы ты кончил гильотиной в Туаруру.
 
   Питер проснулся первым и, опираясь на локоть, стал рассматривать ее лицо, находя все новые и новые черточки, радуясь бархатистой коже, такой чистой, что поры становились заметными только с расстояния в несколько дюймов. Потом он перенес взгляд на изгиб ее ресниц, которые переплетались сплошной темной оградой, закрывая спящие глаза, но они неожиданно раскрылись, огромные черные бассейны зрачков быстро сократились, взгляд сфокусировался, и впервые он заметил, что радужная оболочка у нее не сплошь зеленая, в ней множество золотых и фиолетовых точек.
   Удивление от того, что она увидела его над собой, сменилось удовольствием, она протянула руки за голову, изогнула спину, как делает пантера, когда встает. Сатиновая простыня соскользнула до пояса, а Магда потягивалась чуть больше, чем необходимо, сознательно демонстрируя свое тело.
   — Теперь каждое утро, когда я буду просыпаться без тебя, для меня потеряно, — хрипло прошептала она и еще больше подняла руки, чтобы обнять его, грациозно охватила его руками за голову, по-прежнему изгибая шею, и выступающие темно-красные соски задели густые волосы у него на груди.
   — Сделаем вид, что так будет вечно, — прошептала она, губы ее были в дюйме от его лица, и дыхание ее пахло розами, от нее исходил аромат зрелой, начинающей возбуждаться женщины; она широко раскрыла губы, прижалась к его рту, втянула глубоко его язык с низким стоном желания, ее смуглое стройное тело прижалось к нему, руки перешли с шеи на спину, длинные ногти впились в тело, остановившись на самом пороге боли. Его собственное возбуждение было таким быстрым и жестко твердым, что она снова застонала, напряжение покинуло ее тело, оно смягчилось, словно фигура из воска, которую слишком близко поднесли к огню, ресницы затрепетали и закрылись, бедра раздвинулись.
   — Такой сильный… — прошептала она глубоким хриплым голосом, и он приподнялся над ней, чувствуя себя неуязвимым и могущественным.
   — О, Питер! — воскликнула она. — Да, так. Пожалуйста, так! — Оба приблизились к моменту, когда каждый теряет себя и на краткое мгновение становится частью божества.
   Потом они долго лежали рядом в огромной постели. Лежали на спине, вытянувшись, не касаясь друг друга, только переплетя пальцы рук.
   — Я уйду… — прошептала она, — я должна уйти, но не сейчас. Еще нет.
   Он ничего не ответил, такое усилие для него оказалось невозможно, а ее голос звучал томно от наслаждения.
   — Я заключу с тобой сделку. Дай мне еще три дня. Только три дня для счастья. У меня это будет в первый раз. Я никогда такого не знала. И может, это и в последний раз…
   Он пытался приподняться, чтобы возразить, но она сжала его пальцы, заставляя замолчать, и продолжала:
   — …может, в последний, — повторила она. — И я хочу все от него взять. Три дня, в которые мы не будем упоминать Калифа, не будем думать о крови, усилиях и страдании. Если ты дашь мне их, я сделаю все, что скажешь. Договорились, Питер? Скажи, что так будет.
   — Хорошо. Мы так и сделаем.
   — Тогда скажи мне снова, что ты меня любишь. Не могу сказать, чтобы ты говорил это слишком часто.
   Он часто повторял это на протяжении трех волшебных дней и говорил правду; и каждый раз как говорил это, она воспринимала с такой же радостью, и все это время они находились рядом друг с другом.
   Даже когда неслись по теплой гладкой поверхности лагуны, откидываясь назад, прямыми руками держа буксир, лыжи гневно свистели и разбрасывали сверкающие водные крылья, когда они разворачивались в па-де-де, смеясь сквозь ветер и гром двигателей яхты, а Хапити, лодочник-полинезиец сочувственно посматривал на них с мостика.