Страница:
Когда песню допели, полковник крикнул:
— Хватит, дети мои, пора в поход! Где наши карты?
Один из младших офицеров кинулся к нему с планшетом.
— Господин полковник, — осторожно вмешался Луиджи Кастелани, — дорога хорошо намечена, и у меня есть два проводника из местных…
Граф не обратил на него ни малейшего внимания, он следил за тем, как на сверкавшем капоте «роллс-ройса» раскладывали карту.
— Ну, вот!
С умным видом он наклонился над картой, потом перевел глаза на своих двух капитанов.
— Станьте по обе стороны от меня. А вы, Вито, сюда! Суровое выражение лица, пожалуйста! В камеру не смотрите.
Царственным жестом он указал на Йоханненебург, находившийся всего-навсего шестью тысячами четырьмястами километрами южнее, и не менял позу ровно столько времени, сколько потребовалось Джино, чтобы запечатлеть ее на пленке. Затем он поднялся в «роллс-ройс» и, стоя, повелительно указал вперед, на пустыню Данакиль.
Не разобравшись, Луиджи Кастелани принял это за команду двигаться. Он издал несколько зверских воплей, и батальон лихорадочно засуетился. Солдаты, все как один, вскочили в крытые грузовики, заняли свои места на длинных скамейках в полной готовности для марша, в подсумках у каждого было по сотне патронов, стволы винтовок торчали между колен.
Однако, когда все шестьсот девяносто человек погрузились в машины, полковник снова вышел из «роллс-ройса». Лишь ужасное невезение повинно в том, что роскошный лимузин стоял как раз напротив казино.
Казино это имело государственную лицензию, его заботами из Италии доставляли молодых дам, подписавших контракты сроком на шесть месяцев, по которым они обязывались удовлетворять плотские потребности десятков тысяч здоровых молодых людей, лишенных женского общества. Мало у кого из этих дам хватало стойкости на то, чтобы после окончания срока контракта возобновить его, да никто и не находил это нужным. Обзаведясь весьма солидным приданым, они возвращались домой, чтобы найти себе подходящего мужа.
Казино было покрыто серебристой крышей из оцинкованного железа, карнизы и балконы украшали затейливые чугунные решетки. Окна девиц были распахнуты.
Молодых хозяек, обычно подымавшихся с постелей во второй половине дня, сегодня разбудили раньше времени командные выкрики и бряцание оружия. В ярких полупрозрачных ночных одеяниях они высыпали на длинную веранду третьего этажа. Быстро разобравшись в происходившем и проникнувшись духом исторического события, они весело хихикали и раздаривали офицерам воздушные поцелуи. Одна из них держала в руках бутылку охлажденного «Лакрима Кристи», которое, как ей было известно по опыту, полковник предпочитал всем прочим напиткам. Завлекающим жестом она подняла запотевшую бутылку.
Полковник вдруг ощутил, что от пения и нервного подъема ему захотелось есть и пить.
— Ну что ж, выпьем прощальный кубок, как говорят англичане, — предложил он шутливо и похлопал по плечу одного из капитанов.
Большая часть его эскорта с готовностью последовала за ним в казино. Пробило пять часов, когда один из младших офицеров, слегка навеселе, вышел из казино с кратким посланием полковника майору: «Завтра на рассвете выступим непременно».
На следующий день в десять часов утра батальон с шумом и громом выступил из Асмары. У полковника побаливала печень, и он был не в духе. Прошедшей ночью он слишком перевозбудился, пел без умолку, отчего пересыхало горло и приходилось пить и пить «Лакрима Кристи» еще до того, как подняться наверх с двумя молодыми дамами.
На заднем сиденье «роллс-ройса» Джино стоял на коленях, держа раскрытый зонт над головой своего командира, а шофер старательно объезжал все ухабы и выбоины на дороге. Граф был бледен, от дурноты чело его покрылось испариной.
Сержанту Джино хотелось его приободрить. Ему очень не нравилось, когда граф пребывал в расстроенных чувствах, и потому он пытался возродить вчерашний боевой настрой полковника.
— Подумайте только, господин граф, изо всей итальянской армии мы первыми окажемся лицом к лицу с противником. Первыми вступим в бой и разобьем этих кровожадных варваров с жестокими сердцами и обагренными кровью руками.
Раз уж ему предложили, граф стал думать именно об этом, и, пока он сосредоточенно думал, ему становилось все хуже. Внезапно до него дошло, что из всех трехсот шестидесяти тысяч, составляющих экспедиционные вооруженные силы Италии, он, Альдо Белли, будет первым находиться на самом острие копья, нацеленного на Эфиопию. Ему припомнились вдруг кошмарные истории о разгроме под Адуа. Одна из них была много страшнее всех прочих — рассказ о том, что эфиопы кастрировали пленников. Он буквально почувствовал, как лишается драгоценности между ног, и холодный пот покатился по его лбу.
— Стой! — крикнул он водителю. — Остановись немедленно!
Отъехав всего немногим более трех километров от центра города, колонна пришла в полный беспорядок из-за внезапной остановки переднего автомобиля; услышав громкие и нетерпеливые призывы своего командира, майор поспешил в голову колонны, чтобы там неожиданно узнать: походный порядок меняется. Теперь автомобиль командира должен был следовать в самой середине колонны, а шесть мотоциклистов — прикрывать его с флангов.
Потребовался целый час, чтобы перестроить колонну и чтобы она могла вновь двинуться на юг, в безлюдные пространства, к терявшемуся в дымке горизонту, под голубыми сводами раскаленного неба.
Теперь, когда между ним и варварами находилось триста сорок пять плебеев, о чью мужскую гордость дикари вполне могли затупить свои мечи, граф Альдо Белли спокойнее восседал на роскошном кожаном сиденье «роллс-ройса».
На ночевку колонна остановилась в пятидесяти трех километрах от Асмары. Даже граф не сказал бы, что это слишком напряженный переход для моторизованной пехоты, зато представился случай отправить двух мотоциклистов с донесением генералу де Боно, в котором граф вновь заверял его в своем патриотизме, преданности и высоком воинском духе третьего батальона, и ничто не мешало мотоциклистам на обратном пути захватить из казино переложенный соломой и солью лед и погрузить его в коляски своих машин.
На следующее утро к графу почти полностью вернулось доброе расположение духа. Он поднялся рано — в девять часов — и плотно позавтракал на свежем воздухе в тени брезентового навеса вместе со своими офицерами, после чего, уже с заднего сиденья «роллс-ройса», воздев руку с указующим перстом, отдал приказ двигаться дальше.
По-прежнему находясь в середине колонны, «роллс-ройс» с развевающимися флажками и сверкающим на солнце штандартом, продвигался вперед, и даже утратившему всякие иллюзии майору стало казаться, что дневной переход пройдет благополучно.
Волнистая, поросшая травою земля под колесами автомобилей незаметно уходила назад, и голубизна тянувшихся справа гор постепенно сливалась с более яркой голубизной неба. Пустыня приближалась исподволь, будто стремилась усыпить бдительность не слишком наблюдательного путешественника. По мере того как они продвигались вперед, промежутки между унылыми акациями все увеличивались, сами деревья становились все более чахлыми, колючими, перекрученными, пока не исчезли совсем, уступив место терновнику, серому, низкорослому, ужасно колючему. На растрескавшейся, иссохшей земле там и сям попадались верблюжьи колючки. Равнина была такой плоской, лишенной каких бы то ни было примет, что создавалось впечатление, будто она имеет форму блюдца, только по краям приподнимаясь к небу.
Дорога через эти дикие места напоминала след когтей, оставленный хищником на красной земной плоти. Колеи были так глубоки, что «роллс-ройс» постоянно царапал днищем по земле. Тончайшая красная пыль туманом висела в воздухе еще долго после того, как колонна скрывалась из виду. Полковнику было скучно и неловко. Даже ему становилось все яснее, что в пустыне не прячутся дикие орды, — и к нему вернулись храбрость и нетерпение.
— Обгони-ка колонну, — приказал он Джузеппе.
«Роллс-ройс» рванул вперед, обогнал передние машины. Проезжая мимо свирепо ворчавшего что-то Кастелани, граф весело его приветствовал.
Когда двумя часами позже Кастелани нагнал своего командира, он стоял на раскаленном капоте «роллс-ройса» и, вглядываясь через бинокль в горизонт, нетерпеливо приплясывал и поторапливал Джино, который доставал из кожаного футляра спортивный «манлихер» калибра 9, 3 миллиметра. Приклад и ложе этого оружия были сделаны из выдержанного орехового дерева, а вороненая сталь инкрустирована двадцатью четырьмя каратами золота: инкрустация изображала сцены из охотничьей жизни — кабана, оленя, охотников верхом и лающих гончих. Это был шедевр оружейного искусства.
Не отрывая от глаз бинокля, граф приказал майору выйти на связь с де Боно и передать ему донесение о несокрушимом боевом духе и бодрости во вверенной ему части, сообщить о том, какой редкостный марш-бросок они предприняли, и уверить, что в самом скором времени они овладеют всеми подступами к ущелью Сарди. Майору также было предписано разбить лагерь и подключить холодильник, пока сам командир выедет на рекогносцировку в том направлении, которое он так напряженно изучал сейчас в бинокль.
Стадо больших серо-коричневых животных, за которым он наблюдал, находилось примерно на расстоянии немногим более полутора километров и упрямо уходило в горячечно-миражные дали, но рога их, прямые и изящные, отчетливо вырисовывались на фоне далекого неба.
Джино с заряженным ружьем разместился на заднем сиденье «роллс-ройса», а граф сел рядом с шофером. Держась одной рукой за ветровое стекло, другой он фашистским приветствием салютовал своим офицерам; «роллс-ройс» рванулся вперед, свернул с дороги и понесся прочь через заросли колючего кустарника, подпрыгивая на неровностях почвы в погоне за далеким стадом.
Beisa oryx — большая и красивая обитающая в пустыне антилопа. В стаде их было всего восемь голов. Обладая острым зрением, они бросились наутек, не подпустив машину ближе чем на километр с лишним.
Антилопы легко мчались по закаменевшей земле, светло-бежевые, они совершенно сливались с мягкими красками пустыни, и только их опасные черные рога гордо, как полковой штандарт, реяли вдали.
«Роллс-ройс» летел им наперерез, граф истерически требовал от шофера увеличить скорость, не обращая внимания на то, что колючий кустарник царапает безупречный капот автомобиля. Охота была одной из многих услад графа. В его имениях специально разводили кабанов и оленей, но сейчас он впервые со времени приезда в Африку встретил настоящую дичь. Антилопы плавно, словно детские лошадки-качалки, уносились прочь, предводительствуемые двумя старыми самцами, за ними бежали два молодых самца и самки.
Подпрыгивая на ухабах, «роллс-ройс» с ревом догнал последнее животное и шел вровень с ним на расстоянии менее двадцати метров. Антилопа не повернула головы, она упорно бежала за своими более сильными товарищами.
— Стоп! — завопил граф.
Шофер ударил по тормозам, машину занесло, и она остановилась в клубах пыли. Граф спрыгнул на землю и вскинул винтовку. Затрещали выстрелы — первый был с перелётом, пуля, подняв фонтанчик пыли, вошла в землю далеко впереди бегущей антилопы, вторая пот пала ей в лопатку, молоденькая самка перекувырнулась через сломанную шею и рухнула, неловко переплетя ноги.
— Вперед! — гаркнул граф, вскакивая на ходу во взревевший «роллс-ройс». Стадо уже ушло далеко вперед, но автомобиль безжалостно сократил разрыв и опять поравнялся с последним животным. Снова раздался треск винтовочных выстрелов, снова упало на бегу большое светлое тело.
Граф и его спутники, словно охотники из настольной детской игры, оставляли за собой огромные пространства, усеянные светлыми тушами антилоп, пока из всего стада не остался один старый самец. Он ускользал от них, убегал на запад, в холмы, куда и вел стадо с самого начало.
Прошло много часов и много километров осталось позади, пока граф не потерял всякое терпение. Он остановил машину у высохшего русла реки и велел бурно протестовавшему Джино сосредоточиться и подставить свое плечо в качестве упора для винтовки.
Старый самец трусил теперь усталой рысью, однако между ним и графом, когда тот прицелился, было более полукилометра струившегося от жары, как густая жидкость, воздуха, охотнику мешали также заросли кустарника.
Винтовочные выстрелы разорвали тишину пустыни еще раз, но антилопа упорно трусила прочь. Граф крепко выругался и снова зарядил винтовку картечью из меди.
Животное было почти вне досягаемости, но следующая пуля прошла по максимально высокой траектории, и звук от ее попадания они услышали уже после того, как антилопа внезапно упала и стала незаметна в серых зарослях кустарника.
Они долго искали переезд через глубокий овраг, наконец преодолели его, поцарапав заднее крыло и погнув одну серебристую ось, и подъехали к тому месту, где лежала на боку антилопа. Горя нетерпением, граф оставил винтовку на заднем сиденье и выскочил из «роллс-ройса» до того, как тот совсем остановился.
— Дайте мне одному нанести последний удар! — крикнул он Джино, вытаскивая из кобуры «беретту» с рукояткой из слоновой кости и подбегая к лежащему животному.
Пуля на излете вошла в позвоночник чуть повыше таза и парализовала задние ноги антилопы. Кровь ярким ручейком текла из раны по светло-бежевому боку.
Граф принял театральную позу, наставив дуло на украшенную великолепными рогами голову с изящными темно-шоколадными полосками. Джино опустился на одно колено, наводя резкость.
В критический момент антилопа с трудом приподнялась и села, влажными умирающими глазами она посмотрела графу в лицо. Beisа — одна из самых агрессивных африканских антилоп, своими рогами-рапирами она может убить даже взрослого льва. Этот старый самец весил более двухсот двадцати килограммов, ростом в холке был метр двадцать, а рога возвышались еще почти на метр.
Самец всхрапнул, и графа, позабывшего о пистолете в руке, внезапно охватило отчаянное желание оказаться в спасительном пространстве «роллс-ройса».
Опередив самца на каких-нибудь пятнадцать сантиметров, он вскочил на заднее сиденье, скатился на пол и прикрыл голову обеими руками. Самец колотил рогами в дверцу автомобиля, беспощадно сдирая ими, как ножами, голубую краску.
Джино, вжимаясь в землю, издал слабый жалобный вопль.
Водитель заглушил мотор и застыл. Каждый раз, когда самец ударял рогами в «роллс-ройс», он сильно стукался головой о ветровое стекло и умолял:
— Пристрелите же его господин граф! Пожалуйста, господин граф, пристрелите это чудовище!
Графская задница смотрела в небо. Это была единственная часть его тела, которая видна была над сиденьем «роллс-ройса».
При этом он громко требовал, чтобы кто-нибудь подал ему винтовку, но сам не делал ни малейшей попытки приподнять голову и посмотреть, где она.
Пуля, вошедшая в позвоночник антилопы, видимо, прошла дальше и задела легкие животного. Когда самец сделал последний рывок, лопнула большая артерия. Он жалобно заревел, кровь двумя ручьями хлынула из ноздрей. Животное рухнуло.
Довольно долго никто не произносил ни слова. Бледное лицо графа медленно поднялось над задней дверцей, Альдо Белли с опаской посмотрел на тушу. Неподвижность поверженного зверя придала ему уверенности. Не спуская с него глаз, он ощупью нашел винтовку и не опустил ее, пока не расстрелял весь магазин. Его руки дрожали так сильно, что несколько пуль он всадил в землю в опасной близости от Джино, который до сих пор лежал распластанный, испуская жалобные вопли. Вскоре сержант предпринял попытку вернуться в вертикальное положение.
Успокоенный тем, что антилопа наконец мертва, граф вышел из машины и не торопясь направился к зарослям кустарника, однако шел он как-то скованно, расставляя широко ноги, потому что несколько запачкал свое шелковое нижнее белье с роскошными монограммами.
Вечером, когда наступила прохлада, слегка помятый «роллс-ройс» вернулся в лагерь. Капот и крылья были завалены окровавленными тушами антилоп. Граф, словно великий охотник Немврод, стоял в автомобиле, принимая изъявления восторга своих подчиненных.
Его ожидала телеграмма от генерала де Боно. Разумеется, выговора она не содержала, так далеко генерал никогда не позволил бы себе зайти, тем не менее в тексте подчеркивалось, что, как ни высоко ценит генерал уже предпринятые графом усилия, а также его радиозаверения в преданности делу, все же он был бы признателен графу, если бы тот изыскал какой-нибудь способ ускорить свое продвижение.
Граф отослал ему ответ в пятьсот слов, заканчивавшийся неизменным «победа за нами», после чего отправился праздновать свою охотничью удачу — лакомиться печенью антилопы, зажаренной целиком на вертеле, запивая ее кьянти в компании своих офицеров.
* * *
— Хватит, дети мои, пора в поход! Где наши карты?
Один из младших офицеров кинулся к нему с планшетом.
— Господин полковник, — осторожно вмешался Луиджи Кастелани, — дорога хорошо намечена, и у меня есть два проводника из местных…
Граф не обратил на него ни малейшего внимания, он следил за тем, как на сверкавшем капоте «роллс-ройса» раскладывали карту.
— Ну, вот!
С умным видом он наклонился над картой, потом перевел глаза на своих двух капитанов.
— Станьте по обе стороны от меня. А вы, Вито, сюда! Суровое выражение лица, пожалуйста! В камеру не смотрите.
Царственным жестом он указал на Йоханненебург, находившийся всего-навсего шестью тысячами четырьмястами километрами южнее, и не менял позу ровно столько времени, сколько потребовалось Джино, чтобы запечатлеть ее на пленке. Затем он поднялся в «роллс-ройс» и, стоя, повелительно указал вперед, на пустыню Данакиль.
Не разобравшись, Луиджи Кастелани принял это за команду двигаться. Он издал несколько зверских воплей, и батальон лихорадочно засуетился. Солдаты, все как один, вскочили в крытые грузовики, заняли свои места на длинных скамейках в полной готовности для марша, в подсумках у каждого было по сотне патронов, стволы винтовок торчали между колен.
Однако, когда все шестьсот девяносто человек погрузились в машины, полковник снова вышел из «роллс-ройса». Лишь ужасное невезение повинно в том, что роскошный лимузин стоял как раз напротив казино.
Казино это имело государственную лицензию, его заботами из Италии доставляли молодых дам, подписавших контракты сроком на шесть месяцев, по которым они обязывались удовлетворять плотские потребности десятков тысяч здоровых молодых людей, лишенных женского общества. Мало у кого из этих дам хватало стойкости на то, чтобы после окончания срока контракта возобновить его, да никто и не находил это нужным. Обзаведясь весьма солидным приданым, они возвращались домой, чтобы найти себе подходящего мужа.
Казино было покрыто серебристой крышей из оцинкованного железа, карнизы и балконы украшали затейливые чугунные решетки. Окна девиц были распахнуты.
Молодых хозяек, обычно подымавшихся с постелей во второй половине дня, сегодня разбудили раньше времени командные выкрики и бряцание оружия. В ярких полупрозрачных ночных одеяниях они высыпали на длинную веранду третьего этажа. Быстро разобравшись в происходившем и проникнувшись духом исторического события, они весело хихикали и раздаривали офицерам воздушные поцелуи. Одна из них держала в руках бутылку охлажденного «Лакрима Кристи», которое, как ей было известно по опыту, полковник предпочитал всем прочим напиткам. Завлекающим жестом она подняла запотевшую бутылку.
Полковник вдруг ощутил, что от пения и нервного подъема ему захотелось есть и пить.
— Ну что ж, выпьем прощальный кубок, как говорят англичане, — предложил он шутливо и похлопал по плечу одного из капитанов.
Большая часть его эскорта с готовностью последовала за ним в казино. Пробило пять часов, когда один из младших офицеров, слегка навеселе, вышел из казино с кратким посланием полковника майору: «Завтра на рассвете выступим непременно».
На следующий день в десять часов утра батальон с шумом и громом выступил из Асмары. У полковника побаливала печень, и он был не в духе. Прошедшей ночью он слишком перевозбудился, пел без умолку, отчего пересыхало горло и приходилось пить и пить «Лакрима Кристи» еще до того, как подняться наверх с двумя молодыми дамами.
На заднем сиденье «роллс-ройса» Джино стоял на коленях, держа раскрытый зонт над головой своего командира, а шофер старательно объезжал все ухабы и выбоины на дороге. Граф был бледен, от дурноты чело его покрылось испариной.
Сержанту Джино хотелось его приободрить. Ему очень не нравилось, когда граф пребывал в расстроенных чувствах, и потому он пытался возродить вчерашний боевой настрой полковника.
— Подумайте только, господин граф, изо всей итальянской армии мы первыми окажемся лицом к лицу с противником. Первыми вступим в бой и разобьем этих кровожадных варваров с жестокими сердцами и обагренными кровью руками.
Раз уж ему предложили, граф стал думать именно об этом, и, пока он сосредоточенно думал, ему становилось все хуже. Внезапно до него дошло, что из всех трехсот шестидесяти тысяч, составляющих экспедиционные вооруженные силы Италии, он, Альдо Белли, будет первым находиться на самом острие копья, нацеленного на Эфиопию. Ему припомнились вдруг кошмарные истории о разгроме под Адуа. Одна из них была много страшнее всех прочих — рассказ о том, что эфиопы кастрировали пленников. Он буквально почувствовал, как лишается драгоценности между ног, и холодный пот покатился по его лбу.
— Стой! — крикнул он водителю. — Остановись немедленно!
Отъехав всего немногим более трех километров от центра города, колонна пришла в полный беспорядок из-за внезапной остановки переднего автомобиля; услышав громкие и нетерпеливые призывы своего командира, майор поспешил в голову колонны, чтобы там неожиданно узнать: походный порядок меняется. Теперь автомобиль командира должен был следовать в самой середине колонны, а шесть мотоциклистов — прикрывать его с флангов.
Потребовался целый час, чтобы перестроить колонну и чтобы она могла вновь двинуться на юг, в безлюдные пространства, к терявшемуся в дымке горизонту, под голубыми сводами раскаленного неба.
Теперь, когда между ним и варварами находилось триста сорок пять плебеев, о чью мужскую гордость дикари вполне могли затупить свои мечи, граф Альдо Белли спокойнее восседал на роскошном кожаном сиденье «роллс-ройса».
На ночевку колонна остановилась в пятидесяти трех километрах от Асмары. Даже граф не сказал бы, что это слишком напряженный переход для моторизованной пехоты, зато представился случай отправить двух мотоциклистов с донесением генералу де Боно, в котором граф вновь заверял его в своем патриотизме, преданности и высоком воинском духе третьего батальона, и ничто не мешало мотоциклистам на обратном пути захватить из казино переложенный соломой и солью лед и погрузить его в коляски своих машин.
На следующее утро к графу почти полностью вернулось доброе расположение духа. Он поднялся рано — в девять часов — и плотно позавтракал на свежем воздухе в тени брезентового навеса вместе со своими офицерами, после чего, уже с заднего сиденья «роллс-ройса», воздев руку с указующим перстом, отдал приказ двигаться дальше.
По-прежнему находясь в середине колонны, «роллс-ройс» с развевающимися флажками и сверкающим на солнце штандартом, продвигался вперед, и даже утратившему всякие иллюзии майору стало казаться, что дневной переход пройдет благополучно.
Волнистая, поросшая травою земля под колесами автомобилей незаметно уходила назад, и голубизна тянувшихся справа гор постепенно сливалась с более яркой голубизной неба. Пустыня приближалась исподволь, будто стремилась усыпить бдительность не слишком наблюдательного путешественника. По мере того как они продвигались вперед, промежутки между унылыми акациями все увеличивались, сами деревья становились все более чахлыми, колючими, перекрученными, пока не исчезли совсем, уступив место терновнику, серому, низкорослому, ужасно колючему. На растрескавшейся, иссохшей земле там и сям попадались верблюжьи колючки. Равнина была такой плоской, лишенной каких бы то ни было примет, что создавалось впечатление, будто она имеет форму блюдца, только по краям приподнимаясь к небу.
Дорога через эти дикие места напоминала след когтей, оставленный хищником на красной земной плоти. Колеи были так глубоки, что «роллс-ройс» постоянно царапал днищем по земле. Тончайшая красная пыль туманом висела в воздухе еще долго после того, как колонна скрывалась из виду. Полковнику было скучно и неловко. Даже ему становилось все яснее, что в пустыне не прячутся дикие орды, — и к нему вернулись храбрость и нетерпение.
— Обгони-ка колонну, — приказал он Джузеппе.
«Роллс-ройс» рванул вперед, обогнал передние машины. Проезжая мимо свирепо ворчавшего что-то Кастелани, граф весело его приветствовал.
Когда двумя часами позже Кастелани нагнал своего командира, он стоял на раскаленном капоте «роллс-ройса» и, вглядываясь через бинокль в горизонт, нетерпеливо приплясывал и поторапливал Джино, который доставал из кожаного футляра спортивный «манлихер» калибра 9, 3 миллиметра. Приклад и ложе этого оружия были сделаны из выдержанного орехового дерева, а вороненая сталь инкрустирована двадцатью четырьмя каратами золота: инкрустация изображала сцены из охотничьей жизни — кабана, оленя, охотников верхом и лающих гончих. Это был шедевр оружейного искусства.
Не отрывая от глаз бинокля, граф приказал майору выйти на связь с де Боно и передать ему донесение о несокрушимом боевом духе и бодрости во вверенной ему части, сообщить о том, какой редкостный марш-бросок они предприняли, и уверить, что в самом скором времени они овладеют всеми подступами к ущелью Сарди. Майору также было предписано разбить лагерь и подключить холодильник, пока сам командир выедет на рекогносцировку в том направлении, которое он так напряженно изучал сейчас в бинокль.
Стадо больших серо-коричневых животных, за которым он наблюдал, находилось примерно на расстоянии немногим более полутора километров и упрямо уходило в горячечно-миражные дали, но рога их, прямые и изящные, отчетливо вырисовывались на фоне далекого неба.
Джино с заряженным ружьем разместился на заднем сиденье «роллс-ройса», а граф сел рядом с шофером. Держась одной рукой за ветровое стекло, другой он фашистским приветствием салютовал своим офицерам; «роллс-ройс» рванулся вперед, свернул с дороги и понесся прочь через заросли колючего кустарника, подпрыгивая на неровностях почвы в погоне за далеким стадом.
Beisa oryx — большая и красивая обитающая в пустыне антилопа. В стаде их было всего восемь голов. Обладая острым зрением, они бросились наутек, не подпустив машину ближе чем на километр с лишним.
Антилопы легко мчались по закаменевшей земле, светло-бежевые, они совершенно сливались с мягкими красками пустыни, и только их опасные черные рога гордо, как полковой штандарт, реяли вдали.
«Роллс-ройс» летел им наперерез, граф истерически требовал от шофера увеличить скорость, не обращая внимания на то, что колючий кустарник царапает безупречный капот автомобиля. Охота была одной из многих услад графа. В его имениях специально разводили кабанов и оленей, но сейчас он впервые со времени приезда в Африку встретил настоящую дичь. Антилопы плавно, словно детские лошадки-качалки, уносились прочь, предводительствуемые двумя старыми самцами, за ними бежали два молодых самца и самки.
Подпрыгивая на ухабах, «роллс-ройс» с ревом догнал последнее животное и шел вровень с ним на расстоянии менее двадцати метров. Антилопа не повернула головы, она упорно бежала за своими более сильными товарищами.
— Стоп! — завопил граф.
Шофер ударил по тормозам, машину занесло, и она остановилась в клубах пыли. Граф спрыгнул на землю и вскинул винтовку. Затрещали выстрелы — первый был с перелётом, пуля, подняв фонтанчик пыли, вошла в землю далеко впереди бегущей антилопы, вторая пот пала ей в лопатку, молоденькая самка перекувырнулась через сломанную шею и рухнула, неловко переплетя ноги.
— Вперед! — гаркнул граф, вскакивая на ходу во взревевший «роллс-ройс». Стадо уже ушло далеко вперед, но автомобиль безжалостно сократил разрыв и опять поравнялся с последним животным. Снова раздался треск винтовочных выстрелов, снова упало на бегу большое светлое тело.
Граф и его спутники, словно охотники из настольной детской игры, оставляли за собой огромные пространства, усеянные светлыми тушами антилоп, пока из всего стада не остался один старый самец. Он ускользал от них, убегал на запад, в холмы, куда и вел стадо с самого начало.
Прошло много часов и много километров осталось позади, пока граф не потерял всякое терпение. Он остановил машину у высохшего русла реки и велел бурно протестовавшему Джино сосредоточиться и подставить свое плечо в качестве упора для винтовки.
Старый самец трусил теперь усталой рысью, однако между ним и графом, когда тот прицелился, было более полукилометра струившегося от жары, как густая жидкость, воздуха, охотнику мешали также заросли кустарника.
Винтовочные выстрелы разорвали тишину пустыни еще раз, но антилопа упорно трусила прочь. Граф крепко выругался и снова зарядил винтовку картечью из меди.
Животное было почти вне досягаемости, но следующая пуля прошла по максимально высокой траектории, и звук от ее попадания они услышали уже после того, как антилопа внезапно упала и стала незаметна в серых зарослях кустарника.
Они долго искали переезд через глубокий овраг, наконец преодолели его, поцарапав заднее крыло и погнув одну серебристую ось, и подъехали к тому месту, где лежала на боку антилопа. Горя нетерпением, граф оставил винтовку на заднем сиденье и выскочил из «роллс-ройса» до того, как тот совсем остановился.
— Дайте мне одному нанести последний удар! — крикнул он Джино, вытаскивая из кобуры «беретту» с рукояткой из слоновой кости и подбегая к лежащему животному.
Пуля на излете вошла в позвоночник чуть повыше таза и парализовала задние ноги антилопы. Кровь ярким ручейком текла из раны по светло-бежевому боку.
Граф принял театральную позу, наставив дуло на украшенную великолепными рогами голову с изящными темно-шоколадными полосками. Джино опустился на одно колено, наводя резкость.
В критический момент антилопа с трудом приподнялась и села, влажными умирающими глазами она посмотрела графу в лицо. Beisа — одна из самых агрессивных африканских антилоп, своими рогами-рапирами она может убить даже взрослого льва. Этот старый самец весил более двухсот двадцати килограммов, ростом в холке был метр двадцать, а рога возвышались еще почти на метр.
Самец всхрапнул, и графа, позабывшего о пистолете в руке, внезапно охватило отчаянное желание оказаться в спасительном пространстве «роллс-ройса».
Опередив самца на каких-нибудь пятнадцать сантиметров, он вскочил на заднее сиденье, скатился на пол и прикрыл голову обеими руками. Самец колотил рогами в дверцу автомобиля, беспощадно сдирая ими, как ножами, голубую краску.
Джино, вжимаясь в землю, издал слабый жалобный вопль.
Водитель заглушил мотор и застыл. Каждый раз, когда самец ударял рогами в «роллс-ройс», он сильно стукался головой о ветровое стекло и умолял:
— Пристрелите же его господин граф! Пожалуйста, господин граф, пристрелите это чудовище!
Графская задница смотрела в небо. Это была единственная часть его тела, которая видна была над сиденьем «роллс-ройса».
При этом он громко требовал, чтобы кто-нибудь подал ему винтовку, но сам не делал ни малейшей попытки приподнять голову и посмотреть, где она.
Пуля, вошедшая в позвоночник антилопы, видимо, прошла дальше и задела легкие животного. Когда самец сделал последний рывок, лопнула большая артерия. Он жалобно заревел, кровь двумя ручьями хлынула из ноздрей. Животное рухнуло.
Довольно долго никто не произносил ни слова. Бледное лицо графа медленно поднялось над задней дверцей, Альдо Белли с опаской посмотрел на тушу. Неподвижность поверженного зверя придала ему уверенности. Не спуская с него глаз, он ощупью нашел винтовку и не опустил ее, пока не расстрелял весь магазин. Его руки дрожали так сильно, что несколько пуль он всадил в землю в опасной близости от Джино, который до сих пор лежал распластанный, испуская жалобные вопли. Вскоре сержант предпринял попытку вернуться в вертикальное положение.
Успокоенный тем, что антилопа наконец мертва, граф вышел из машины и не торопясь направился к зарослям кустарника, однако шел он как-то скованно, расставляя широко ноги, потому что несколько запачкал свое шелковое нижнее белье с роскошными монограммами.
Вечером, когда наступила прохлада, слегка помятый «роллс-ройс» вернулся в лагерь. Капот и крылья были завалены окровавленными тушами антилоп. Граф, словно великий охотник Немврод, стоял в автомобиле, принимая изъявления восторга своих подчиненных.
Его ожидала телеграмма от генерала де Боно. Разумеется, выговора она не содержала, так далеко генерал никогда не позволил бы себе зайти, тем не менее в тексте подчеркивалось, что, как ни высоко ценит генерал уже предпринятые графом усилия, а также его радиозаверения в преданности делу, все же он был бы признателен графу, если бы тот изыскал какой-нибудь способ ускорить свое продвижение.
Граф отослал ему ответ в пятьсот слов, заканчивавшийся неизменным «победа за нами», после чего отправился праздновать свою охотничью удачу — лакомиться печенью антилопы, зажаренной целиком на вертеле, запивая ее кьянти в компании своих офицеров.
* * *
Препоручив управление «Ласточкой» помощнику-магометанину и оборванной команде, капитан Пападопулос провел последующие пять дней за столом в своей низкой кормовой каюте, играя в джин с майором Гаретом Суэйлзом, который и предложил это развлечение. Наконец капитану Пападопулосу стало казаться несколько неестественным, что Гарету постоянно идет хорошая карта.
Броневики и четырех пассажиров он согласился перевезти за двести пятьдесят фунтов стерлингов. Проигрыши капитана уже перевалили за эту сумму и Гарет победно улыбался, разглаживая свои золотистые усы.
— Что вы скажете, если мы устроим сейчас маленький перерыв и немного разомнем ноги на палубе, а, старина?
Вернув деньги за морской переезд, Гарет добился поставленной перед собой цели и теперь горел нетерпением выбраться на палубу, где, как ему представлялось, Вики Камберуэлл и Джейк слишком уж подружились. Каждый раз, когда природа вынуждала Гарета совершать короткое путешествие на корму, он видел их вместе, и, судя по всему, они много смеялись, что также было дурным знаком. Когда Джейк что-нибудь делал, Вики неизменно оказывалась рядом, она подавала ему инструменты и вообще всячески его подбадривала, пока он регулировал двигатели и заканчивал последние приготовления к переходу через пустыню. А иногда они сидели вместе с Грегориусом и, бурно веселясь, брали у него уроки амхари. Гарет в ярости спрашивал себя, чем они занимаются помимо этого.
Однако ему было важнее делать все по намеченному плану, а первой его заботой было вернуть деньги, заплаченные Пападопулосу. Теперь, покончив с этим, он мог вернуться к ухаживанию за Вики Камберуэлл.
— Что ж, мы чудесно провели время, старина!
Он слегка привстал, засовывая пачку засаленных банкнот в задний карман, а свободной рукой сгребая со стола груду монет.
Капитан Пападопулос сунул руку в глубокие складки своего арабского одеяния и вытащил оттуда нож с богато изукрашенной рукояткой и опасно изогнутым лезвием. Капитан как бы взвесил его на ладони и единственным глазом холодно взглянул на Гарета.
— Стоп, — сказал он, и Гарет мягко улыбнулся, снова опускаясь на стул.
Он взял колоду, с треском разрезал пачку, и нож опять исчез в складках арабского одеяния. Пападопулос неотрывно следил за тем, как Гарет тасует карты.
— Ты в самом деле думаешь, что у меня есть лишняя пара рук? — пробормотал Гарет. — Разомнемся, а?
Миновав оконечность Большого Африканского рога и обогнув мыс Гвардафуй, шхуна изменила курс. Теперь перед ней была длинная кишка Аденского залива и восемьсот километров пути на запад к Французскому Сомали.
Индиец-помощник спустился в каюту и что-то тревожно зашептал на ухо капитану.
— Чего он боится? — спросил Гарет.
— Английской блокады.
— Я тоже, — заверил его Гарет. — Не подняться ли нам на палубу?
— Нет, — отрезал Пападопулос.
Под ногами у них слышался громкий мерный стук большого дизельного двигателя, чувствовалась вибрация вращавшегося винта. Помощник распорядился, чтобы шхуна шла и под парусами, и с работающим двигателем.
Ход ее сразу изменился, мощь винта соединилась с силой ветра, пойманной во все паруса судна, и теперь оно просто летело навстречу багровым и розовым краскам закатного неба, навстречу громоздившимся друг на друга кучевым облакам, за которые опускалось солнце.
Помощник капитана так выбрал курс, что судно шло теперь по самой середине залива, чтобы ни с африканского берега, находившегося по левому борту, ни с арабского — по правому «Ласточку» не было видно. Она делала двадцать пять узлов, ветер дул с самой благоприятной стороны, так что две ночи и один день суденышко стремительно мчалось вперед. Помощник отправил самого надежного матроса на топ[11] с подзорной трубой и теперь спрашивал себя, какой груз вызывает у англичан большую неприязнь — юные черные девушки или деревянные ящики с пулеметами «викерс». Размышляя, он пришел к мрачному выводу: оба эти груза смертельны, и потому еще раз внушил матросу на топ мачте смотреть в оба.
Солнце медленно, словно нехотя, тонуло в море, ветер все усиливался и гнал «Ласточку» дальше.
Джейк наконец вылез из моторного отделения «Мисс Попрыгуньи» и улыбнулся Вики Камберуэлл, которая сидела над ним на бортовом выступе и, бездельничая, болтала длинными ногами. Ветер трепал ее волосы, за последние дни солнце позолотило ее руки, разрумянило щеки, темные тени под глазами, вызванные тревогой, исчезли, пропала порожденная усталостью бледность. Теперь она выглядела совсем девчонкой — юной, беззаботной, веселой.
— Больше, пожалуй, я ничего сделать с ней не смогу, — сказал Джейк, смывая нашатырным спиртом черную смазку с рук.
— Она и так хороша, хоть в гонках участвуй.
Колени Вики находились на уровне глаз Джейка, подол высоко задрался, и у него замерло сердце, когда он скользнул взглядом по ее гладким бедрам. Ее кожа, глянцевитая и блестящая, казалось, была сделана из какого-то драгоценного материала. Вики поняла, куда он смотрит, и резким движением сдвинула колени, но при этом на губах у нее появилась улыбка. Она легко спрыгнула на палубу. Стараясь удержаться на ногах из-за бортовой качки, Вики слегка оперлась на сильную мускулистую руку Джейка. Она от души наслаждалась восхищением приятного ей мужчины, а Гарет уже пять суток торчал в капитанской каюте. Она улыбнулась Джейку. Он был высок, и хотя завитки темных волос над ушами придавали ему ребяческий вид, твердые очертания подбородка и сетка морщин, лучами расходившихся от уголков глаз, разрушали это впечатление.
Вики вдруг поняла, что он вот-вот поцелует ее. Она замерла в восхитительной нерешительности — малейшее поощрение с ее стороны, и Джейк пойдет на столкновение с Гаретом, что поставит под удар успех всего предприятия и ее репортажи, о которых она так мечтала. В эту минуту она как будто впервые заметила, что у Джейка при его огромном росте и пышной шевелюре большой рот и полные, четко очерченные губы. Подбородок и щеки его отливали синевой из-за отросшей за день щетины, и Вики чувствовала, как будет наэлектризована, если он коснется ее нежных персиковых щек. Вдруг ей ужасно захотелось пережить это прикосновение, и она чуть приподняла голову, зная, что по ее искрящимся глазам он все поймет.
Впередсмотрящий, как испуганная чайка, что-то истошно прокричал, и на «Ласточке» началась бешеная деятельность. Помощник-мусульманин повторил тот же вопль, только еще громче, его широкое одеяние развевалось на ветру. Глаза его буквально выкатились из орбит, беззубый рот открывался так широко, что Джейк видел, как в глубине его подрагивает маленький розовый язычок.
— Что стряслось? — спросила Вики не убирая своей руки с его запястья.
— Неприятности, — мрачно ответил он, и они оба обернулись, когда распахнулась дверь капитанской каюты, и оттуда вылетел Пападопулос; косичка его подрагивала, как хвост у львицы, он быстро и часто моргал. В правой руке он все еще держал карты.
— Еще один ход, и я бы выиграл, — отчаянно проревел он, швырнул свои карты по ветру, схватил помощника за грудки и что-то прокричал в его все еще открытый, но теперь молчащий рот.
Помощник показал наверх, Пападопулос оставил его и окликнул матроса по-арабски. Тот что-то ответил. Джейк вслушивался в быстрый обмен репликами.
— Британский эсминец, кажется, «Неустрашимый», — пробормотал он.
— Вы говорите по-арабски? — спросила Вики. Джейк нервно кивнул в ответ и продолжал слушать.
— Эсминец нас заметил. Меняет курс, идет на перехват.
Джейк бросил быстрый взгляд на затухавший шар солнца. Морщинки вокруг его глаз обозначились резче, пока он вслушивался в горячий спор по-арабски на корме.
— Ну что, вам было очень весело? — спросил Гарет Суэйлз улыбаясь, но глаза его сверкнули, когда он заметил руку Вики, еще лежавшую на руке Джейка. Он появился из каюты бесшумно, как пантера.
Вики с виноватым видом убрала руку и тут же пожалела об этом. Она ничем не обязана Гарету Суэйлзу. Вики твердо встретила его взгляд и, обернувшись, увидела, что Джейка нет рядом с ней.
— Что там, старина? — крикнул Гарет в сторону кормы, и капитан сердито рявкнул в ответ:
— Его величества дерьмовый флот, вот что там! — Повернувшись лицом к северу, он угрожающе потряс кулаком. — «Неустрашимый» базируется в Адене, ловит работорговцев.
Броневики и четырех пассажиров он согласился перевезти за двести пятьдесят фунтов стерлингов. Проигрыши капитана уже перевалили за эту сумму и Гарет победно улыбался, разглаживая свои золотистые усы.
— Что вы скажете, если мы устроим сейчас маленький перерыв и немного разомнем ноги на палубе, а, старина?
Вернув деньги за морской переезд, Гарет добился поставленной перед собой цели и теперь горел нетерпением выбраться на палубу, где, как ему представлялось, Вики Камберуэлл и Джейк слишком уж подружились. Каждый раз, когда природа вынуждала Гарета совершать короткое путешествие на корму, он видел их вместе, и, судя по всему, они много смеялись, что также было дурным знаком. Когда Джейк что-нибудь делал, Вики неизменно оказывалась рядом, она подавала ему инструменты и вообще всячески его подбадривала, пока он регулировал двигатели и заканчивал последние приготовления к переходу через пустыню. А иногда они сидели вместе с Грегориусом и, бурно веселясь, брали у него уроки амхари. Гарет в ярости спрашивал себя, чем они занимаются помимо этого.
Однако ему было важнее делать все по намеченному плану, а первой его заботой было вернуть деньги, заплаченные Пападопулосу. Теперь, покончив с этим, он мог вернуться к ухаживанию за Вики Камберуэлл.
— Что ж, мы чудесно провели время, старина!
Он слегка привстал, засовывая пачку засаленных банкнот в задний карман, а свободной рукой сгребая со стола груду монет.
Капитан Пападопулос сунул руку в глубокие складки своего арабского одеяния и вытащил оттуда нож с богато изукрашенной рукояткой и опасно изогнутым лезвием. Капитан как бы взвесил его на ладони и единственным глазом холодно взглянул на Гарета.
— Стоп, — сказал он, и Гарет мягко улыбнулся, снова опускаясь на стул.
Он взял колоду, с треском разрезал пачку, и нож опять исчез в складках арабского одеяния. Пападопулос неотрывно следил за тем, как Гарет тасует карты.
— Ты в самом деле думаешь, что у меня есть лишняя пара рук? — пробормотал Гарет. — Разомнемся, а?
Миновав оконечность Большого Африканского рога и обогнув мыс Гвардафуй, шхуна изменила курс. Теперь перед ней была длинная кишка Аденского залива и восемьсот километров пути на запад к Французскому Сомали.
Индиец-помощник спустился в каюту и что-то тревожно зашептал на ухо капитану.
— Чего он боится? — спросил Гарет.
— Английской блокады.
— Я тоже, — заверил его Гарет. — Не подняться ли нам на палубу?
— Нет, — отрезал Пападопулос.
Под ногами у них слышался громкий мерный стук большого дизельного двигателя, чувствовалась вибрация вращавшегося винта. Помощник распорядился, чтобы шхуна шла и под парусами, и с работающим двигателем.
Ход ее сразу изменился, мощь винта соединилась с силой ветра, пойманной во все паруса судна, и теперь оно просто летело навстречу багровым и розовым краскам закатного неба, навстречу громоздившимся друг на друга кучевым облакам, за которые опускалось солнце.
Помощник капитана так выбрал курс, что судно шло теперь по самой середине залива, чтобы ни с африканского берега, находившегося по левому борту, ни с арабского — по правому «Ласточку» не было видно. Она делала двадцать пять узлов, ветер дул с самой благоприятной стороны, так что две ночи и один день суденышко стремительно мчалось вперед. Помощник отправил самого надежного матроса на топ[11] с подзорной трубой и теперь спрашивал себя, какой груз вызывает у англичан большую неприязнь — юные черные девушки или деревянные ящики с пулеметами «викерс». Размышляя, он пришел к мрачному выводу: оба эти груза смертельны, и потому еще раз внушил матросу на топ мачте смотреть в оба.
Солнце медленно, словно нехотя, тонуло в море, ветер все усиливался и гнал «Ласточку» дальше.
Джейк наконец вылез из моторного отделения «Мисс Попрыгуньи» и улыбнулся Вики Камберуэлл, которая сидела над ним на бортовом выступе и, бездельничая, болтала длинными ногами. Ветер трепал ее волосы, за последние дни солнце позолотило ее руки, разрумянило щеки, темные тени под глазами, вызванные тревогой, исчезли, пропала порожденная усталостью бледность. Теперь она выглядела совсем девчонкой — юной, беззаботной, веселой.
— Больше, пожалуй, я ничего сделать с ней не смогу, — сказал Джейк, смывая нашатырным спиртом черную смазку с рук.
— Она и так хороша, хоть в гонках участвуй.
Колени Вики находились на уровне глаз Джейка, подол высоко задрался, и у него замерло сердце, когда он скользнул взглядом по ее гладким бедрам. Ее кожа, глянцевитая и блестящая, казалось, была сделана из какого-то драгоценного материала. Вики поняла, куда он смотрит, и резким движением сдвинула колени, но при этом на губах у нее появилась улыбка. Она легко спрыгнула на палубу. Стараясь удержаться на ногах из-за бортовой качки, Вики слегка оперлась на сильную мускулистую руку Джейка. Она от души наслаждалась восхищением приятного ей мужчины, а Гарет уже пять суток торчал в капитанской каюте. Она улыбнулась Джейку. Он был высок, и хотя завитки темных волос над ушами придавали ему ребяческий вид, твердые очертания подбородка и сетка морщин, лучами расходившихся от уголков глаз, разрушали это впечатление.
Вики вдруг поняла, что он вот-вот поцелует ее. Она замерла в восхитительной нерешительности — малейшее поощрение с ее стороны, и Джейк пойдет на столкновение с Гаретом, что поставит под удар успех всего предприятия и ее репортажи, о которых она так мечтала. В эту минуту она как будто впервые заметила, что у Джейка при его огромном росте и пышной шевелюре большой рот и полные, четко очерченные губы. Подбородок и щеки его отливали синевой из-за отросшей за день щетины, и Вики чувствовала, как будет наэлектризована, если он коснется ее нежных персиковых щек. Вдруг ей ужасно захотелось пережить это прикосновение, и она чуть приподняла голову, зная, что по ее искрящимся глазам он все поймет.
Впередсмотрящий, как испуганная чайка, что-то истошно прокричал, и на «Ласточке» началась бешеная деятельность. Помощник-мусульманин повторил тот же вопль, только еще громче, его широкое одеяние развевалось на ветру. Глаза его буквально выкатились из орбит, беззубый рот открывался так широко, что Джейк видел, как в глубине его подрагивает маленький розовый язычок.
— Что стряслось? — спросила Вики не убирая своей руки с его запястья.
— Неприятности, — мрачно ответил он, и они оба обернулись, когда распахнулась дверь капитанской каюты, и оттуда вылетел Пападопулос; косичка его подрагивала, как хвост у львицы, он быстро и часто моргал. В правой руке он все еще держал карты.
— Еще один ход, и я бы выиграл, — отчаянно проревел он, швырнул свои карты по ветру, схватил помощника за грудки и что-то прокричал в его все еще открытый, но теперь молчащий рот.
Помощник показал наверх, Пападопулос оставил его и окликнул матроса по-арабски. Тот что-то ответил. Джейк вслушивался в быстрый обмен репликами.
— Британский эсминец, кажется, «Неустрашимый», — пробормотал он.
— Вы говорите по-арабски? — спросила Вики. Джейк нервно кивнул в ответ и продолжал слушать.
— Эсминец нас заметил. Меняет курс, идет на перехват.
Джейк бросил быстрый взгляд на затухавший шар солнца. Морщинки вокруг его глаз обозначились резче, пока он вслушивался в горячий спор по-арабски на корме.
— Ну что, вам было очень весело? — спросил Гарет Суэйлз улыбаясь, но глаза его сверкнули, когда он заметил руку Вики, еще лежавшую на руке Джейка. Он появился из каюты бесшумно, как пантера.
Вики с виноватым видом убрала руку и тут же пожалела об этом. Она ничем не обязана Гарету Суэйлзу. Вики твердо встретила его взгляд и, обернувшись, увидела, что Джейка нет рядом с ней.
— Что там, старина? — крикнул Гарет в сторону кормы, и капитан сердито рявкнул в ответ:
— Его величества дерьмовый флот, вот что там! — Повернувшись лицом к северу, он угрожающе потряс кулаком. — «Неустрашимый» базируется в Адене, ловит работорговцев.