Страница:
– Так что, вот, влип ты, товарищ Кузин, вот смотри…
Желтоватое лицо товарища Кузина приобрело землистый оттенок.
Но товарищ Медведев продолжал:
– Ничего, не беспокойся, пока я буду цел и ты будешь цел, понимаешь?
Товарищ Кузин, конечно, понял. Если что случится с Медведевым, то пропал и он, Кузин. Это создавало нечто вроде доверия. Поэтому товарищ Медведев изложил товарищу Кузину всё то, что он сам знал о Светлове, атомных ученых, Бермане, Еремее и прочем. Товарищ Кузин, медленно потягивая коньяк, сказал:
– А всё это, товарищ Медведев, как-то непохоже.
– Что непохоже?
– Непохоже, чтобы эти твои ученые были на Дубинской заимке. Заимку эту я знаю, да и сойоты рассказывали, там новый человек за сто вёрст виден, тайга слухом полнится. Никого там нет. А Светлов, очень даже просто, идёт, вероятно, в Китай, заграницу. Так что может и заимка-то ему вовсе не нужна. Дубина поймать, конечно, можно.
– Ну, этакого медведя…
– Тигров живыми ловят, есть такие специалисты, а человека дело совсем простое.
– Нет, нужно Светлова.
Товарищ Кузин слегка усмехнулся:
– Вот ловили же…
Не совсем. Хотели по его следу всю компанию накрыть. Словом, если бы их всех на этой заимке захватить, а?
Товарищ Кузин отхлебнул из рюмки.
– Заимку я знаю. Строения каменные, кругом колючая проволока, есть там стрелков человек десять. Если послать отряд, то на заимке о нём ещё за неделю узнают, у них там в тайге всякая своя сигнализация. Словом, придётся брать с бою. Тут можно целую роту уложить…
– Ну, а если по дороге перехватить?
– Это тоже вопрос: по какой дороге? Прямиком они не поедут.
– Почему не поедут?
– Ясно, будут бояться погони. Тут этот бродяга, да и с тобой… Дубин, ведь вот не пришёл же тащить тебя через перевал, значит, смекнул, в чём дело…
У товарища Медведева временами, хотя и сравнительно редко, возникало несколько неуютное ощущение того, что вот все эти Берманы, Кузины и даже Иванов, как-то умнее его самого. Ведь вот же простая мысль, а ему, Медведеву, она в голову не пришла. Ощущения такого рода товарищ Медведев преодолевал довольно быстро, зато у него административные способности, доверие партии, служебный стаж… Но, тоже сравнительно редко, мелькало и другое ощущение – а вдруг это всё не поможет? Вот теперь он ввязался в какой-то конфликт с Берманом. А, может быть, у Бермана тоже есть такие мысли, которые ему, Медведеву, и в голову не приходят?
– Ещё по рюмке? – сказал он.
Товарищ Кузин молча кивнул головой.
– Прямой, то есть, ближайшей дорогой они не пойдут. Их там четверо?
– Четверо.
– Ну, этот твой начмил, Жучкин или как его, тот не очень много стоит. А остальные три – это ещё нужно подумать. Я подумаю.
Подумай, Кузин, большое дело может быть.
Товарищ Кузин как-то презрительно поморщился.
– Дела у нас, товарищ Медведев, все одинаковые…
– То есть, как это так?
– Да вот так. Без фундамента живём. Вот поймаешь ты, скажем, этого Светлова, а Берман обвинит тебя в том, что ты всё дело испортил, может быть так или не может быть так?
– Ну, уж это ты извини.
– Я-то извиню. А что Москва скажет?
– Ещё по рюмочке? – спросил Медведев.
Кузин молча кивнул головой.
– Н-да, – задумчиво сказал Медведев, опрокинув в рот рюмку и закусывая бутербродом. – Без фундамента, говоришь, живём? – Такая мысль ему тоже как-то в голову не приходила.
– Без фундамента, – подтвердил Кузин. – Если в старое время человек подполковником был, так ему на всё было плевать. Знал своё дело, знал свой закон. А ты, ты-то что знаешь?
– А знаю я, товарищ Кузин, то, что этот тарантул совсем нацелился меня съесть.
– Так это, по-твоему, фундамент?
– Разговорчики у тебя, товарищ Кузин, мелкобуржуазные. Есть ли фундамент, нет ли фундамента, а дело надо делать. Ты Иванова хорошо знаешь?
– Иванова? Его? Его собственная жена хорошо не знает, не то, что я.
– Я с ним тут по этому вопросу разговаривал…
– Ну и глупо.
– Почему глупо?
– Потому, товарищ Медведев, что у тебя есть на меня документики, да и у меня на тебя кое-что имеется.
– А у тебя-то что? – Медведев даже приподнялся с кресла.
– Есть. А что – это уж другой разговор. Словом, ты завалился, и я завалился. А если я пропаду, то и ты пропал. Тут уж люб – не люб, а приходится вместе. А Иванов? Почему он не может пойти к Берману и сообщить!
– Ну, я ничего ему не говорил, только спрашивал.
– И спрашивать не стоило. Ты, товарищ Медведев, пока №1 в политике там или в партии – это дело твоё. А если в тайге, то помнишь нашу партизанщину? Тут уж я не проморгаю. Нужно только подумать. Тут, в сторонке от ихнего маршрута озерко есть, можно на гидро спуститься. Сойоты-приятели у меня там есть, можно коней достать. Конечно, против Дубина они не пойдут, но можно и наврать кое-что. Мне нужно бы человек десять-пятнадцать, я их сам наберу. И два гидро. А как Бермана обойти – это уж твоё дело.
– Ты, Кузин, пойми, если мы докажем, что Берман прикрывал всю эту банду…
– Это я понимаю. А если Берман тебя ещё по дороге ликвидирует?
– Мало ли мы рисковали?
– И много ли мы выиграли?
– У тебя, Кузин, разговорчики не только мелкобуржуазные, а может, и похуже…
– Ну, хорошо, бросим разговорчики. Ты что ж это, – тут товарищ Кузин крепко выругался, – что ж ты мне-то станешь ещё говорить о мировом пролетариате, что ли?
– К чёртовой матери мировой пролетариат, мне нужно Светлова поймать и Бермана ликвидировать. А то пока там до мирового пролетариата, как бы он нас с тобой не ликвидировал? Ещё по рюмке?
– Нет, не хочу. Подумать нужно. Говоря в общем и целом, нужно базироваться на гидро, на озеро и на сойотов. Всё это уж моё дело. А Берман – это уж твоё дело. Пропаду я – пропадёшь и ты. Нужно подумать.
– Подумай, – сказал Медведев, как-то искоса поглядывая на Кузина.
– А этому Иванову – ни слова. Чёрт его там знает. Очень уж тихий мальчик.
ПЕТЛЯ
Маленький караван продвигался медленно. Потапыча всё время лихорадило, ночь в яме не прошла ему даром. Как это и предвидел товарищ Кузин, Еремей вёл караван не по обычной тропе, а всякими обходами. Вечерами раскладывали костёр, но для ночлега уходили от кострища на версту-полторы. Валерий Михайлович время от времени извлекал из вьюка свой таинственный радиоаппарат и вёл какие-то ещё более таинственные разговоры. Еремей был мрачен и молчалив. Только раз, у костра, как-то недоумённо поведя плечами, Еремей сказал:
– А, вот, поди ж ты! Жулик человек, шарамыжник, пьяница, бродяга, а, вот, как будто чего-то не хватает.
– Весёлый человек, – сказал Валерий Михайлович.
– Да и я весёлый человек, пока в тайге сижу.
Потапыч густо откашлялся и сказал хриплым голосом:
– Бесполезная личность…
– А ты кому полезный? Только вот дуре Дуньке, да и то…
– Что да и то?
– Разжирел на ворованных хлебах, как боров, а толк-то с тебя какой?
Потапыч ещё раз откашлялся, но предпочёл оставить эту опасную тему в покое. Еремей, снова обращаясь к Светлову, продолжал тем же недоуменным тоном:
– Такая жизнь пошла, что только в тайге и жить можно человеком, а не зверем. Да вот вы, Валерий Михайлович, сказали, что и тайгу придётся бросить, куда же податься-то?
– Я ещё не совсем уверен, что придётся и тайгу бросать. От нас к Медведеву один там человек приставлен, если будет опасность, он нам сообщит. То есть, вероятно, сообщит, сейчас ни за что ручаться нельзя. Пока доедем до вашей заимки, что-то выясниться.
– Доехать-то недолго, завтра к вечеру будем уже дома.
– А я, папаша, – сказал Федя, – завтра утром вперёд пойду, наперерез через горы, наши-то, поди, ждут там и не дождутся.
– И это можно, – согласился Еремей. – Скажи, пусть баню затопят. Часа на три раньше будешь.
Рано утром, когда караван был уже навьючен, Федя пошёл вперед. Потапыч так ослабел, что с трудом взобрался на коня, его всё лихорадило, и даже Светловский хинин помогал мало. Еремей был по-прежнему мрачен, и даже близость дома его не успокаивала.
– Правда и то, что вся Россия куда-то бежит, мы-то чем лучше?
– Скоро и бежать будет совсем некуда, – отозвался Потапыч. – Вот всё думали-думали: к папаше, на заимку, вот тебе и заимка…
Часам к пяти следующего дня караван пробирался по вьючной тропе, проложенной через довольно широкую полянку. Валерий Михайлович услыхал какой то крик и, повернув голову, заметил какого- то человека, который что-то кричал, на ходу размахивая руками и казался в состоянии крайнего возбуждения. Валерий Михайлович почти автоматически схватил винтовку.
– Нет, это свой, – успокоительно сказал Еремей, – сосед, сойот, безвредный человек, да только, что с ним?
Сойот оказался маленьким невзрачным человеком, одетым почти в лохмотья. В руке у него была старая, видавшая всякие виды, берданка. Он казался в полном изнеможении от усталости и возбуждения.
– Помогай, бачка, приятель приехал, на охоту пошли, упал, ногу сломал, вот лежит там, версты две, слабый я, не могу нести. Хорош приятель, много помогал.
Еремей сердито плюнул.
– Ввек мы до дому не доедем, словно наколдовал кто, ну, веди, где там твой приятель лежит.
– Поедем вместе, – сказал Валерий Михайлович, – вдвоём безопаснее.
– Да какая тут опасность, места, ведь, уж свои, а сойот этот – старый приятель. Зря Федьку отпустил, пошёл бы с Федькой, с Потапыча сейчас никакого толку нет.
Валерий Михайлович казался в некоторой нерешительности. Ему как-то не хотелось отпускать Еремея одного, и ещё менее хотелось оставлять свой таинственный багаж под охраной только Потапыча, который, действительно, стоил немного. Еремей предложил сойоту свободную Федину лошадь.
– Вы тут подождите, мы в полчаса – час смотаемся…
Сойот взобрался на лошадь и вместе с Еремеем исчез в тайге.
Сойот ехал впереди, указывая дорогу. Еремей, всё-таки с винтовкой в руке, трусил за ним в расстоянии шагов десяти. Версты через две, среди заваленной буреломом прогалинки, Еремей увидел лежащего на земле человека. Подъехать верхом было невозможно. Еремей и сойот спешились и стали пробираться к лежащему.
– Нашли, товарищ Кузин, нашли помощь, – радостно кричал сойот.
Товарищ Кузин медленно приподнялся на локте. Шагах в десяти позади Еремея, из-за сваленного бурей кедра поднялась человеческая фигура с арканом в руке. Фигура сделала два-три взмаха над головой и неслышная петля аркана захлестнулась на шее Еремея. Фигура дёрнула аркан, откинувшись назад всей тяжестью своего тела. Еремей ещё успел схватиться за ремень аркана, но петля уже придавила обе сонные артерии. Теряя сознание, Еремей грузно осел на землю. Из-за того же кедра и откуда-то с других сторон сразу выскочило несколько человек. Сойот завизжал пронзительным визгом:
– Друга обманул! Товарища обманул! Ги- и- и.
– Вяжи! – орал Кузин.
Сойот вскинул берданку. Глухо в тайге стукнул выстрел, и Кузин медленно опустился на землю. Сойот с проворством белки нырнул в заросли.
– Держи его, держи, – слабеющим голосом кричал Кузин.
Кто-то кинулся за сойотом, кто-то стал стрелять ему вслед. Остальные целой кучей навалились на потерявшего сознание Еремея. В несколько секунд он был связан ремнями и по рукам, и по ногам. Когда он очнулся, почувствовал, что не может пошевелить ни одним членом, даже его чудовищной силы было недостаточно, чтобы разорвать эти ремни. Он лежал на спине, смотря в осеннее прозрачное небо тайги. “Всё-таки взяли живым”, – подумал он… Потом мысли перескочили к Светлову и к заимке. “Теперь они, вероятно, на заимку бросятся. Хоть бы предупредить своих!”
Не без некоторого усилия, Еремей повернулся на бок. Шагах в семи-восьми от него сидел на земле тот, которого сойот назвал Кузиным. Обеими руками он опирался о землю, а изо рта тонкой струйкой текла кровь. Около него возились два человека в форме пограничников. Кузин посмотрел на Еремея, и его лицо исказилось гримасой.
– Вот тебе и фундамент, – сказал он, – но поперхнулся, и кровь хлынула изо рта широкой струёй.
– Дурак сойот, всё-таки – сказал Кузин, – не того поймал. Ну, тащи нас обоих на самолёт…
ОБЛАВА
Валерий Михайлович сидел на поваленном стволе дерева. Потапыч лежал рядом на земле. Глухо раздался выстрел. Валерий Михайлович по его звуку определил, что это был выстрел из берданки. Потом раздалось ещё несколько. Это, конечно, значило, что Еремей попал в засаду. Валерий Михайлович с чрезвычайной стремительностью стал развьючивать одного из своих коней.
– Никак стреляют, – глухо спросил Потапыч.
– Стреляют. Еремей попал в засаду. Я сейчас туда. Потапыч крепко выругался.
– Попадётесь и вы, – сказал он. – Выстрелов было много, значит, и людей много, а вы один.
– Ничего не поделаешь. Вы стрелять ещё можете?
– Это я всегда могу.
– Залягте вон за то дерево. Стрелять во всякого, кто подойдет. Если со мной что случится, вот этого вьюка не трогайте никак. Довезёте до воды и прямо в воду. А этот, другой, я спрячу.
Валерий Михайлович с такой же лихорадочной стремительностью отнёс один из вьюков в сторону и завалил его всякой всячиной. Мысли работали четко и ясно: собственно, во вьюках заключались судьбы многих, многих людей, может быть, миллионов. Но там, где-то был Еремей, который, очевидно, попался, который рисковал своей жизнью из-за него, Валерия Михайловича, и из-за Стёпки и вот теперь, из-за совершенно неизвестного человека, который к тому же оказался предателем.
– Пропадём мы тут все, – с трудом подымаясь, сказал Потапыч.
– Ну, что ж? Пропадать так пропадать, так я вон там залягу.
Валерий Михайлович закинул винтовку за плечо и взял в руки пистолет, в тайге при встрече, где сотая доля секунды могла быть решающей, пистолет был рентабельнее. Следы двух лошадей были видны достаточно ясно. Но Валерий Михайлович пошёл не по этим следам, а параллельно их направлению, шагах в тридцати справа, так было меньше шансов попасться в засаду. Через минут десять он услыхал топот двух коней, неужели Еремей вырвался? Валерий Михайлович, держа пистолет на прицеле, пробрался обратно к следу. Минуты через две-три из таёжной чащобы вынырнул сойот верхом на одной лошади, ведя на поводу другую, без седока. Значит, Еремей не вырвался.
– Стой! – крикнул Валерий Михайлович.
Сойот круто осадил лошадь. Лицо его было залито кровью и глаза были почти безумными.
– Обманул друга, обманул. Еремея на аркан поймал.
Сойот снова завизжал пронзительным визгом.
– Много там людей? – спросил Валерий Михайлович.
– Много. Двадцать человек. Сорок человек. Больше человек.
– Солдаты… Сойот ничего не знал, сойот поверил другу, теперь сойоту вешаться надо!
Валерий Михайлович пристально всмотрелся в сойота. Нет, сойот не лгал, нужно было бы быть гениальным актёром для того, чтобы разыграть такую роль.
– Ты ранен? – спросил Валерий Михайлович.
– Не знаю, всё равно сойоту вешаться надо. А Кузина сойот убил. В живот. Из берданки.
Валерий Михайлович понял, что попытка спасти Еремея совершенно безнадежна. Но если сойот не врал, то надо ожидать нападения и на караван, и на заимку. Пока радио есть в его, Валерия Михайловича, распоряжении, ещё остаётся надежда спасти Еремея путём нажима на Бермана, надежда слабая, но всё-таки есть. Если же будет потеряно радио, то с ним будет потеряна и всякая надежда.
– Едем к каравану, скачи вперед, – приказал Валерий Михайлович, вскочив на свободную лошадь и оба поскакали со всей скоростью, какую только позволяли таёжные пути. Навстречу им поднялся Потапыч.
– Ну что, влип Еремей?
– Попался. Может быть, ещё выручим. Скорее вьючить опять.
Потапыч как будто сразу отделался от своей лихорадки. Вьюк был навьючен в несколько секунд.
– Теперь во все лопатки к заимке. Боюсь, что они и на заимку нападут.
– Ну, там-то уж им не поздоровится.
– Скачут, скачут, – провизжал сойот. – За нами скачут!
– Езжайте вперед и подождите меня через версту. Я буду прикрывать, – сказал Валерий Михайлович.
Потапыч и сойот поскакали вперед. Валерий Михайлович остался один, тщательно вслушался во всё приближавшийся топот коней, потом по следу каравана, пробежал метров пятьсот со скоростью, которая сделала бы честь любому легкоатлету и залёг за поваленным стволом. Через несколько секунд на тропе показались четыре всадника. Валерий Михайлович выпустил четыре пули. На тропе больше не показался никто. Но откуда-то издалека, направления Валерий Михайлович уловить не успел, послышался какой-то сигнальный свист. Почти с прежней скоростью Валерий Михайлович снова побежал по следу каравана. Караван ждал его, как было условлено.
– Сейчас нужно как можно скорее, – сказал Валерий Михайлович.
Около часу караван с предельной при данных условиях скоростью пробирался по тропе. Через час дорога привела к открытому берегу горной речки, заваленному галькой. Берега ложа были круты и обрывисты, от них до речки летом, в период таяния горных снегов широкой и бурной, сейчас узкой и мелкой было в обе стороны шагов по двести. Караван медленно спустился с обрыва.
– Ох, место плохое, ох, плохое место, шаман тут был убит. Стойте здесь, сойот сам посмотрит.
Валерий Михайлович с Потапычем и конями остались стоять внизу под обрывом. Сойот, проверив свою берданку, поскакал к речке, то и дело ныряя в какие-то ямы и вымоины. Минут через пять он исчез в тайге. Ещё через минуту послышался его выстрел.
– Нужно залегать, – сказал Потапыч.
Валерий Михайлович с прежней стремительностью снял свой драгоценный вьюк с радио, и оба спутника залегли в вымоину гальки, держа на прицеле свои винтовки. Из лесу вынырнул сойот и издали что-то кричал. Из того же лесу раздалось три-четыре выстрела. Сойот, прижавшись к гриве коня, вскачь помчался к речке. Выстрелы продолжались. Почти посередине речки сойот как-то странно скосился на бок, упал в воду и река понесла его труп куда-то на север. Из лесу выбежало несколько пограничников. Трое из них упали сразу, остальные спешно скрылись обратно.
Валерий Михайлович не питал никаких иллюзий, положение было почти отчаянным. От обоих спутников до опушки леса, в котором скрылись пограничники, было шагов триста-четыреста. Из вымоины ещё можно было высунуть голову, но выйти из неё было нельзя. Несколько пуль, защёлкавших по гальке, дали совершенно излишнее этому доказательство. Дорога вперёд была заперта. Дорога назад была под обстрелом. Откуда-то сзади каждую минуту могли появиться новые пограничники. Раненый конь галопом помчался по гальке, но был убит очередным выстрелом из леса. Остальные понеслись вдоль берега.
– Нужно по ямам переползти подальше, – сказал Валерий Михайлович. – Только так, чтобы нас не видно было.
– Я ваш вьюк потащу, – сказал Потапыч, у вас винтовка аппетическая, вам способнее стрелять…
Вымоины тянулись одна за другой, и по ним можно было переползать, не подставляя себя под выстрелы с другого берега. Но скоро это кончилось, очередная вымоина была достаточно глубока, и в ней можно было укрыться, но дальше ходу не было, шёл какой-то горб. Потапыч быстро высунул голову и, нырнув обратно, пессимистически сообщил:
– Дальше ходу нет, до ближайшей ямы шагов, надо полагать, с тридцать, никак не проползти, подстрелят. Вы только не высовывайтесь, теперь они этот горбик под прицелом держат.
– Придётся, видимо, отсиживаться до темноты… Нужно только не дать им перейти на этот берег. Давайте укрепляться.
Из валунов и обломков гранита осаждённые устроили нечто вроде бруствера, со щёлками вроде бойниц. В такую щелку Валерий Михайлович просунул свою винтовку. По противоположному берегу ползком пробирались к речке три-четыре пограничника. Они не успели ни пробраться к берегу, ни отступить в лес. Из лесу посыпались частые выстрелы, и пули стали щелкать по камням бруствера…
– Теперь они будут в обход идти, – сказал Потапыч. – Вы, Валерий Михайлович, держите под обстрелом правую сторону, а я – левую, авось до темноты мы их задержим. Напрямик они теперь не пойдут.
Валерий Михайлович переконструировал свою бойницу и старательно всмотрелся в противоположный берег. Оттуда, из глубокой опушки леса, всё ещё сверкали огоньки выстрелов. Но стреляющие были скрыты за кустами и, кроме огоньков, ничего видно не было. Можно было, конечно, стрелять и по огонькам, но запас патронов у Валерия Михайловича был не так велик, чтобы расстреливать его на авось. Валерий Михайлович оторвался от винтовки, взял бинокль и стал взором исследовать каждое место опушки.
– Есть! – вдруг заорал кто-то сзади.
Валерий Михайлович обернулся. У обрыва вымоины, шагах в четырех-пяти от Валерия Михайловича и метрах в двух выше, стоя на коленях, опираясь одной рукой на землю и в другой держа на прицеле пистолет, высовывался какой-то пограничник.
– Ну, а теперь сдавайтесь, сукины дети! – заорал он.
Валерию Михайловичу была ясна вся беспомощность положения. Вытащить винтовку из бойницы не было возможности, пограничник имел полную возможность прострелить оба плеча или хотя бы одно, и сделать невозможным ни сопротивление, ни даже самоубийство. Рядом с первым пограничником оказался и другой, на этот раз стоя во весь рост, но тоже с пистолетом на прицеле. Потапыч обернулся на крик и то, что он сделал, сделал почти бессознательно – швырнул во второго пограничника горстью гальки и медведем бросился вперёд. Ударил выстрел. Потапыч, что-то рыча, успел схватить второго пограничника за ноги, и оба покатились на землю. Первый пограничник продолжал что-то орать, и рядом с ним возник ещё кто-то. Валерий Михайлович медленно поднялся на ноги.
– Сдавайся, сук…
Пограничник как-то оборвался и комком сырого теста свалился вниз, в выбоину. Третий упал плашмя, выронив из рук свой пистолет. С противоположного берега раздался зычный крик:
– Держись, папаша, выручим…
Это был голос Феди. Голос прерывался частой стрельбой оттуда-же, с другого берега. Валерий Михайлович выхватил из бойницы свою винтовку и вскарабкался на обрыв выбоины. По полянке, тянувшейся от ложа речки до лесу, бежало к лесу несколько человек, сколько, Валерий Михайлович считать не стал. Не добежал никто. Потапыч, одолев своего противника, сдержанно ругался. Противник лежал полузадушенный. Десятка полтора всадников во главе с Федей мчались к выбоине. Федя ещё на скаку кричал:
– Тут сойоты прибежали, сказывали, на ихнее озеро самолёты спустились, мы, значит, все на выручку, а где папаша?
– Взяли Еремея Павловича, – сказал Валерий Михайлович.
– Как взяли?
– Так, взяли.
Федя медленно слез с коня. По его детскому круглому лицу потекли молчаливые слезы.
– То есть, как же это так? – спросил он, как бы ещё не веря невероятному сообщению.
– Да вот так. Выманили Еремея Павловича и схватили.
Федя продолжал стоять, опустив винтовку, и слёзы продолжали стекать с его щёк. Где-то вдалеке раздался гул самолёта. За грохотом стрельбы и шумом схватки никто этого гула раньше не расслышал. Далеко-далеко, сверкая алюминием на фоне голубого неба и снежных горных вершин, плыл на север самолёт.
– Вот, может на нём Еремея увозят, – сказал Потапыч.
Федя продолжал стоять молча. Несколько мужиков спешившись, стояли рядом, тоже не веря тому, что Еремея Павловича Дубина кто-то в мире мог схватить. Валерий Михайлович коротко рассказал всё, что он знал.
– В конце концов, – закончил он своё сообщение, – дело ещё не пропало. Вот я сейчас нажму.
– Куда же тут нажать? – недоуменно спросил Федя.
– Ты вот этого раньше свяжи, а потом будешь спрашивать! – Потапыч показал на побеждённого пограничника, который уже принял сидячее положение, но ещё не вполне успел придти в себя.
Федя молча отобрал от пограничника всё его вооружение. Валерий Михайлович распаковал свой вьюк и занялся таинственными манипуляциями с радио. Все остальные стояли и смотрели с почти суеверным уважением. Кончив свои манипуляции, Валерий Михайлович сказал:
– Ну, что можно будет сделать, будет сделано. Еремея Павловича, в худшем случае, подержат в тюрьме. Что его не расстреляют, за это можно почти ручаться. А там посмотрим.
Федя вздохнул с некоторым облегчением и рукавом рубахи вытер себе глаза. Пленный пограничник издал какой-то неопределённый звук. Потапыч обернулся к нему.
– Ах, так это ты? – сказал он тоном искреннего изумления.
– Действительно, я, – как бы извиняясь, подтвердил пленный.
– Тебя-то какой чёрт сюда понёс?
– А тот же чёрт, что и тебя носил…
Потапыч длинно и сложно выругался.
– А теперь куда тебя деть?
– Хоть к чёртовой матери…
– Свой паренёк, – пояснил Потапыч, обращаясь к Валерию Михайловичу.
– Видно, что свой, – ощерился паренёк. – Вот, кажется, ногу свихнул.
– И благодарите Бога, – сказал Валерий Михайлович, – если бы он не стянул вас с обрыва, вас бы подстрелили, как вот этих! – Валерий Михайлович показал рукой на трупы двух пограничников.
– А ведь и правда, – удивился паренёк.
– Свой, – подтвердил ещё раз Потапыч. – И выпито было… А вот звать его… Вот и забыл…
Желтоватое лицо товарища Кузина приобрело землистый оттенок.
Но товарищ Медведев продолжал:
– Ничего, не беспокойся, пока я буду цел и ты будешь цел, понимаешь?
Товарищ Кузин, конечно, понял. Если что случится с Медведевым, то пропал и он, Кузин. Это создавало нечто вроде доверия. Поэтому товарищ Медведев изложил товарищу Кузину всё то, что он сам знал о Светлове, атомных ученых, Бермане, Еремее и прочем. Товарищ Кузин, медленно потягивая коньяк, сказал:
– А всё это, товарищ Медведев, как-то непохоже.
– Что непохоже?
– Непохоже, чтобы эти твои ученые были на Дубинской заимке. Заимку эту я знаю, да и сойоты рассказывали, там новый человек за сто вёрст виден, тайга слухом полнится. Никого там нет. А Светлов, очень даже просто, идёт, вероятно, в Китай, заграницу. Так что может и заимка-то ему вовсе не нужна. Дубина поймать, конечно, можно.
– Ну, этакого медведя…
– Тигров живыми ловят, есть такие специалисты, а человека дело совсем простое.
– Нет, нужно Светлова.
Товарищ Кузин слегка усмехнулся:
– Вот ловили же…
Не совсем. Хотели по его следу всю компанию накрыть. Словом, если бы их всех на этой заимке захватить, а?
Товарищ Кузин отхлебнул из рюмки.
– Заимку я знаю. Строения каменные, кругом колючая проволока, есть там стрелков человек десять. Если послать отряд, то на заимке о нём ещё за неделю узнают, у них там в тайге всякая своя сигнализация. Словом, придётся брать с бою. Тут можно целую роту уложить…
– Ну, а если по дороге перехватить?
– Это тоже вопрос: по какой дороге? Прямиком они не поедут.
– Почему не поедут?
– Ясно, будут бояться погони. Тут этот бродяга, да и с тобой… Дубин, ведь вот не пришёл же тащить тебя через перевал, значит, смекнул, в чём дело…
У товарища Медведева временами, хотя и сравнительно редко, возникало несколько неуютное ощущение того, что вот все эти Берманы, Кузины и даже Иванов, как-то умнее его самого. Ведь вот же простая мысль, а ему, Медведеву, она в голову не пришла. Ощущения такого рода товарищ Медведев преодолевал довольно быстро, зато у него административные способности, доверие партии, служебный стаж… Но, тоже сравнительно редко, мелькало и другое ощущение – а вдруг это всё не поможет? Вот теперь он ввязался в какой-то конфликт с Берманом. А, может быть, у Бермана тоже есть такие мысли, которые ему, Медведеву, и в голову не приходят?
– Ещё по рюмке? – сказал он.
Товарищ Кузин молча кивнул головой.
– Прямой, то есть, ближайшей дорогой они не пойдут. Их там четверо?
– Четверо.
– Ну, этот твой начмил, Жучкин или как его, тот не очень много стоит. А остальные три – это ещё нужно подумать. Я подумаю.
Подумай, Кузин, большое дело может быть.
Товарищ Кузин как-то презрительно поморщился.
– Дела у нас, товарищ Медведев, все одинаковые…
– То есть, как это так?
– Да вот так. Без фундамента живём. Вот поймаешь ты, скажем, этого Светлова, а Берман обвинит тебя в том, что ты всё дело испортил, может быть так или не может быть так?
– Ну, уж это ты извини.
– Я-то извиню. А что Москва скажет?
– Ещё по рюмочке? – спросил Медведев.
Кузин молча кивнул головой.
– Н-да, – задумчиво сказал Медведев, опрокинув в рот рюмку и закусывая бутербродом. – Без фундамента, говоришь, живём? – Такая мысль ему тоже как-то в голову не приходила.
– Без фундамента, – подтвердил Кузин. – Если в старое время человек подполковником был, так ему на всё было плевать. Знал своё дело, знал свой закон. А ты, ты-то что знаешь?
– А знаю я, товарищ Кузин, то, что этот тарантул совсем нацелился меня съесть.
– Так это, по-твоему, фундамент?
– Разговорчики у тебя, товарищ Кузин, мелкобуржуазные. Есть ли фундамент, нет ли фундамента, а дело надо делать. Ты Иванова хорошо знаешь?
– Иванова? Его? Его собственная жена хорошо не знает, не то, что я.
– Я с ним тут по этому вопросу разговаривал…
– Ну и глупо.
– Почему глупо?
– Потому, товарищ Медведев, что у тебя есть на меня документики, да и у меня на тебя кое-что имеется.
– А у тебя-то что? – Медведев даже приподнялся с кресла.
– Есть. А что – это уж другой разговор. Словом, ты завалился, и я завалился. А если я пропаду, то и ты пропал. Тут уж люб – не люб, а приходится вместе. А Иванов? Почему он не может пойти к Берману и сообщить!
– Ну, я ничего ему не говорил, только спрашивал.
– И спрашивать не стоило. Ты, товарищ Медведев, пока №1 в политике там или в партии – это дело твоё. А если в тайге, то помнишь нашу партизанщину? Тут уж я не проморгаю. Нужно только подумать. Тут, в сторонке от ихнего маршрута озерко есть, можно на гидро спуститься. Сойоты-приятели у меня там есть, можно коней достать. Конечно, против Дубина они не пойдут, но можно и наврать кое-что. Мне нужно бы человек десять-пятнадцать, я их сам наберу. И два гидро. А как Бермана обойти – это уж твоё дело.
– Ты, Кузин, пойми, если мы докажем, что Берман прикрывал всю эту банду…
– Это я понимаю. А если Берман тебя ещё по дороге ликвидирует?
– Мало ли мы рисковали?
– И много ли мы выиграли?
– У тебя, Кузин, разговорчики не только мелкобуржуазные, а может, и похуже…
– Ну, хорошо, бросим разговорчики. Ты что ж это, – тут товарищ Кузин крепко выругался, – что ж ты мне-то станешь ещё говорить о мировом пролетариате, что ли?
– К чёртовой матери мировой пролетариат, мне нужно Светлова поймать и Бермана ликвидировать. А то пока там до мирового пролетариата, как бы он нас с тобой не ликвидировал? Ещё по рюмке?
– Нет, не хочу. Подумать нужно. Говоря в общем и целом, нужно базироваться на гидро, на озеро и на сойотов. Всё это уж моё дело. А Берман – это уж твоё дело. Пропаду я – пропадёшь и ты. Нужно подумать.
– Подумай, – сказал Медведев, как-то искоса поглядывая на Кузина.
– А этому Иванову – ни слова. Чёрт его там знает. Очень уж тихий мальчик.
ПЕТЛЯ
Маленький караван продвигался медленно. Потапыча всё время лихорадило, ночь в яме не прошла ему даром. Как это и предвидел товарищ Кузин, Еремей вёл караван не по обычной тропе, а всякими обходами. Вечерами раскладывали костёр, но для ночлега уходили от кострища на версту-полторы. Валерий Михайлович время от времени извлекал из вьюка свой таинственный радиоаппарат и вёл какие-то ещё более таинственные разговоры. Еремей был мрачен и молчалив. Только раз, у костра, как-то недоумённо поведя плечами, Еремей сказал:
– А, вот, поди ж ты! Жулик человек, шарамыжник, пьяница, бродяга, а, вот, как будто чего-то не хватает.
– Весёлый человек, – сказал Валерий Михайлович.
– Да и я весёлый человек, пока в тайге сижу.
Потапыч густо откашлялся и сказал хриплым голосом:
– Бесполезная личность…
– А ты кому полезный? Только вот дуре Дуньке, да и то…
– Что да и то?
– Разжирел на ворованных хлебах, как боров, а толк-то с тебя какой?
Потапыч ещё раз откашлялся, но предпочёл оставить эту опасную тему в покое. Еремей, снова обращаясь к Светлову, продолжал тем же недоуменным тоном:
– Такая жизнь пошла, что только в тайге и жить можно человеком, а не зверем. Да вот вы, Валерий Михайлович, сказали, что и тайгу придётся бросить, куда же податься-то?
– Я ещё не совсем уверен, что придётся и тайгу бросать. От нас к Медведеву один там человек приставлен, если будет опасность, он нам сообщит. То есть, вероятно, сообщит, сейчас ни за что ручаться нельзя. Пока доедем до вашей заимки, что-то выясниться.
– Доехать-то недолго, завтра к вечеру будем уже дома.
– А я, папаша, – сказал Федя, – завтра утром вперёд пойду, наперерез через горы, наши-то, поди, ждут там и не дождутся.
– И это можно, – согласился Еремей. – Скажи, пусть баню затопят. Часа на три раньше будешь.
Рано утром, когда караван был уже навьючен, Федя пошёл вперед. Потапыч так ослабел, что с трудом взобрался на коня, его всё лихорадило, и даже Светловский хинин помогал мало. Еремей был по-прежнему мрачен, и даже близость дома его не успокаивала.
– Правда и то, что вся Россия куда-то бежит, мы-то чем лучше?
– Скоро и бежать будет совсем некуда, – отозвался Потапыч. – Вот всё думали-думали: к папаше, на заимку, вот тебе и заимка…
Часам к пяти следующего дня караван пробирался по вьючной тропе, проложенной через довольно широкую полянку. Валерий Михайлович услыхал какой то крик и, повернув голову, заметил какого- то человека, который что-то кричал, на ходу размахивая руками и казался в состоянии крайнего возбуждения. Валерий Михайлович почти автоматически схватил винтовку.
– Нет, это свой, – успокоительно сказал Еремей, – сосед, сойот, безвредный человек, да только, что с ним?
Сойот оказался маленьким невзрачным человеком, одетым почти в лохмотья. В руке у него была старая, видавшая всякие виды, берданка. Он казался в полном изнеможении от усталости и возбуждения.
– Помогай, бачка, приятель приехал, на охоту пошли, упал, ногу сломал, вот лежит там, версты две, слабый я, не могу нести. Хорош приятель, много помогал.
Еремей сердито плюнул.
– Ввек мы до дому не доедем, словно наколдовал кто, ну, веди, где там твой приятель лежит.
– Поедем вместе, – сказал Валерий Михайлович, – вдвоём безопаснее.
– Да какая тут опасность, места, ведь, уж свои, а сойот этот – старый приятель. Зря Федьку отпустил, пошёл бы с Федькой, с Потапыча сейчас никакого толку нет.
Валерий Михайлович казался в некоторой нерешительности. Ему как-то не хотелось отпускать Еремея одного, и ещё менее хотелось оставлять свой таинственный багаж под охраной только Потапыча, который, действительно, стоил немного. Еремей предложил сойоту свободную Федину лошадь.
– Вы тут подождите, мы в полчаса – час смотаемся…
Сойот взобрался на лошадь и вместе с Еремеем исчез в тайге.
Сойот ехал впереди, указывая дорогу. Еремей, всё-таки с винтовкой в руке, трусил за ним в расстоянии шагов десяти. Версты через две, среди заваленной буреломом прогалинки, Еремей увидел лежащего на земле человека. Подъехать верхом было невозможно. Еремей и сойот спешились и стали пробираться к лежащему.
– Нашли, товарищ Кузин, нашли помощь, – радостно кричал сойот.
Товарищ Кузин медленно приподнялся на локте. Шагах в десяти позади Еремея, из-за сваленного бурей кедра поднялась человеческая фигура с арканом в руке. Фигура сделала два-три взмаха над головой и неслышная петля аркана захлестнулась на шее Еремея. Фигура дёрнула аркан, откинувшись назад всей тяжестью своего тела. Еремей ещё успел схватиться за ремень аркана, но петля уже придавила обе сонные артерии. Теряя сознание, Еремей грузно осел на землю. Из-за того же кедра и откуда-то с других сторон сразу выскочило несколько человек. Сойот завизжал пронзительным визгом:
– Друга обманул! Товарища обманул! Ги- и- и.
– Вяжи! – орал Кузин.
Сойот вскинул берданку. Глухо в тайге стукнул выстрел, и Кузин медленно опустился на землю. Сойот с проворством белки нырнул в заросли.
– Держи его, держи, – слабеющим голосом кричал Кузин.
Кто-то кинулся за сойотом, кто-то стал стрелять ему вслед. Остальные целой кучей навалились на потерявшего сознание Еремея. В несколько секунд он был связан ремнями и по рукам, и по ногам. Когда он очнулся, почувствовал, что не может пошевелить ни одним членом, даже его чудовищной силы было недостаточно, чтобы разорвать эти ремни. Он лежал на спине, смотря в осеннее прозрачное небо тайги. “Всё-таки взяли живым”, – подумал он… Потом мысли перескочили к Светлову и к заимке. “Теперь они, вероятно, на заимку бросятся. Хоть бы предупредить своих!”
Не без некоторого усилия, Еремей повернулся на бок. Шагах в семи-восьми от него сидел на земле тот, которого сойот назвал Кузиным. Обеими руками он опирался о землю, а изо рта тонкой струйкой текла кровь. Около него возились два человека в форме пограничников. Кузин посмотрел на Еремея, и его лицо исказилось гримасой.
– Вот тебе и фундамент, – сказал он, – но поперхнулся, и кровь хлынула изо рта широкой струёй.
– Дурак сойот, всё-таки – сказал Кузин, – не того поймал. Ну, тащи нас обоих на самолёт…
ОБЛАВА
Валерий Михайлович сидел на поваленном стволе дерева. Потапыч лежал рядом на земле. Глухо раздался выстрел. Валерий Михайлович по его звуку определил, что это был выстрел из берданки. Потом раздалось ещё несколько. Это, конечно, значило, что Еремей попал в засаду. Валерий Михайлович с чрезвычайной стремительностью стал развьючивать одного из своих коней.
– Никак стреляют, – глухо спросил Потапыч.
– Стреляют. Еремей попал в засаду. Я сейчас туда. Потапыч крепко выругался.
– Попадётесь и вы, – сказал он. – Выстрелов было много, значит, и людей много, а вы один.
– Ничего не поделаешь. Вы стрелять ещё можете?
– Это я всегда могу.
– Залягте вон за то дерево. Стрелять во всякого, кто подойдет. Если со мной что случится, вот этого вьюка не трогайте никак. Довезёте до воды и прямо в воду. А этот, другой, я спрячу.
Валерий Михайлович с такой же лихорадочной стремительностью отнёс один из вьюков в сторону и завалил его всякой всячиной. Мысли работали четко и ясно: собственно, во вьюках заключались судьбы многих, многих людей, может быть, миллионов. Но там, где-то был Еремей, который, очевидно, попался, который рисковал своей жизнью из-за него, Валерия Михайловича, и из-за Стёпки и вот теперь, из-за совершенно неизвестного человека, который к тому же оказался предателем.
– Пропадём мы тут все, – с трудом подымаясь, сказал Потапыч.
– Ну, что ж? Пропадать так пропадать, так я вон там залягу.
Валерий Михайлович закинул винтовку за плечо и взял в руки пистолет, в тайге при встрече, где сотая доля секунды могла быть решающей, пистолет был рентабельнее. Следы двух лошадей были видны достаточно ясно. Но Валерий Михайлович пошёл не по этим следам, а параллельно их направлению, шагах в тридцати справа, так было меньше шансов попасться в засаду. Через минут десять он услыхал топот двух коней, неужели Еремей вырвался? Валерий Михайлович, держа пистолет на прицеле, пробрался обратно к следу. Минуты через две-три из таёжной чащобы вынырнул сойот верхом на одной лошади, ведя на поводу другую, без седока. Значит, Еремей не вырвался.
– Стой! – крикнул Валерий Михайлович.
Сойот круто осадил лошадь. Лицо его было залито кровью и глаза были почти безумными.
– Обманул друга, обманул. Еремея на аркан поймал.
Сойот снова завизжал пронзительным визгом.
– Много там людей? – спросил Валерий Михайлович.
– Много. Двадцать человек. Сорок человек. Больше человек.
– Солдаты… Сойот ничего не знал, сойот поверил другу, теперь сойоту вешаться надо!
Валерий Михайлович пристально всмотрелся в сойота. Нет, сойот не лгал, нужно было бы быть гениальным актёром для того, чтобы разыграть такую роль.
– Ты ранен? – спросил Валерий Михайлович.
– Не знаю, всё равно сойоту вешаться надо. А Кузина сойот убил. В живот. Из берданки.
Валерий Михайлович понял, что попытка спасти Еремея совершенно безнадежна. Но если сойот не врал, то надо ожидать нападения и на караван, и на заимку. Пока радио есть в его, Валерия Михайловича, распоряжении, ещё остаётся надежда спасти Еремея путём нажима на Бермана, надежда слабая, но всё-таки есть. Если же будет потеряно радио, то с ним будет потеряна и всякая надежда.
– Едем к каравану, скачи вперед, – приказал Валерий Михайлович, вскочив на свободную лошадь и оба поскакали со всей скоростью, какую только позволяли таёжные пути. Навстречу им поднялся Потапыч.
– Ну что, влип Еремей?
– Попался. Может быть, ещё выручим. Скорее вьючить опять.
Потапыч как будто сразу отделался от своей лихорадки. Вьюк был навьючен в несколько секунд.
– Теперь во все лопатки к заимке. Боюсь, что они и на заимку нападут.
– Ну, там-то уж им не поздоровится.
– Скачут, скачут, – провизжал сойот. – За нами скачут!
– Езжайте вперед и подождите меня через версту. Я буду прикрывать, – сказал Валерий Михайлович.
Потапыч и сойот поскакали вперед. Валерий Михайлович остался один, тщательно вслушался во всё приближавшийся топот коней, потом по следу каравана, пробежал метров пятьсот со скоростью, которая сделала бы честь любому легкоатлету и залёг за поваленным стволом. Через несколько секунд на тропе показались четыре всадника. Валерий Михайлович выпустил четыре пули. На тропе больше не показался никто. Но откуда-то издалека, направления Валерий Михайлович уловить не успел, послышался какой-то сигнальный свист. Почти с прежней скоростью Валерий Михайлович снова побежал по следу каравана. Караван ждал его, как было условлено.
– Сейчас нужно как можно скорее, – сказал Валерий Михайлович.
Около часу караван с предельной при данных условиях скоростью пробирался по тропе. Через час дорога привела к открытому берегу горной речки, заваленному галькой. Берега ложа были круты и обрывисты, от них до речки летом, в период таяния горных снегов широкой и бурной, сейчас узкой и мелкой было в обе стороны шагов по двести. Караван медленно спустился с обрыва.
– Ох, место плохое, ох, плохое место, шаман тут был убит. Стойте здесь, сойот сам посмотрит.
Валерий Михайлович с Потапычем и конями остались стоять внизу под обрывом. Сойот, проверив свою берданку, поскакал к речке, то и дело ныряя в какие-то ямы и вымоины. Минут через пять он исчез в тайге. Ещё через минуту послышался его выстрел.
– Нужно залегать, – сказал Потапыч.
Валерий Михайлович с прежней стремительностью снял свой драгоценный вьюк с радио, и оба спутника залегли в вымоину гальки, держа на прицеле свои винтовки. Из лесу вынырнул сойот и издали что-то кричал. Из того же лесу раздалось три-четыре выстрела. Сойот, прижавшись к гриве коня, вскачь помчался к речке. Выстрелы продолжались. Почти посередине речки сойот как-то странно скосился на бок, упал в воду и река понесла его труп куда-то на север. Из лесу выбежало несколько пограничников. Трое из них упали сразу, остальные спешно скрылись обратно.
Валерий Михайлович не питал никаких иллюзий, положение было почти отчаянным. От обоих спутников до опушки леса, в котором скрылись пограничники, было шагов триста-четыреста. Из вымоины ещё можно было высунуть голову, но выйти из неё было нельзя. Несколько пуль, защёлкавших по гальке, дали совершенно излишнее этому доказательство. Дорога вперёд была заперта. Дорога назад была под обстрелом. Откуда-то сзади каждую минуту могли появиться новые пограничники. Раненый конь галопом помчался по гальке, но был убит очередным выстрелом из леса. Остальные понеслись вдоль берега.
– Нужно по ямам переползти подальше, – сказал Валерий Михайлович. – Только так, чтобы нас не видно было.
– Я ваш вьюк потащу, – сказал Потапыч, у вас винтовка аппетическая, вам способнее стрелять…
Вымоины тянулись одна за другой, и по ним можно было переползать, не подставляя себя под выстрелы с другого берега. Но скоро это кончилось, очередная вымоина была достаточно глубока, и в ней можно было укрыться, но дальше ходу не было, шёл какой-то горб. Потапыч быстро высунул голову и, нырнув обратно, пессимистически сообщил:
– Дальше ходу нет, до ближайшей ямы шагов, надо полагать, с тридцать, никак не проползти, подстрелят. Вы только не высовывайтесь, теперь они этот горбик под прицелом держат.
– Придётся, видимо, отсиживаться до темноты… Нужно только не дать им перейти на этот берег. Давайте укрепляться.
Из валунов и обломков гранита осаждённые устроили нечто вроде бруствера, со щёлками вроде бойниц. В такую щелку Валерий Михайлович просунул свою винтовку. По противоположному берегу ползком пробирались к речке три-четыре пограничника. Они не успели ни пробраться к берегу, ни отступить в лес. Из лесу посыпались частые выстрелы, и пули стали щелкать по камням бруствера…
– Теперь они будут в обход идти, – сказал Потапыч. – Вы, Валерий Михайлович, держите под обстрелом правую сторону, а я – левую, авось до темноты мы их задержим. Напрямик они теперь не пойдут.
Валерий Михайлович переконструировал свою бойницу и старательно всмотрелся в противоположный берег. Оттуда, из глубокой опушки леса, всё ещё сверкали огоньки выстрелов. Но стреляющие были скрыты за кустами и, кроме огоньков, ничего видно не было. Можно было, конечно, стрелять и по огонькам, но запас патронов у Валерия Михайловича был не так велик, чтобы расстреливать его на авось. Валерий Михайлович оторвался от винтовки, взял бинокль и стал взором исследовать каждое место опушки.
– Есть! – вдруг заорал кто-то сзади.
Валерий Михайлович обернулся. У обрыва вымоины, шагах в четырех-пяти от Валерия Михайловича и метрах в двух выше, стоя на коленях, опираясь одной рукой на землю и в другой держа на прицеле пистолет, высовывался какой-то пограничник.
– Ну, а теперь сдавайтесь, сукины дети! – заорал он.
Валерию Михайловичу была ясна вся беспомощность положения. Вытащить винтовку из бойницы не было возможности, пограничник имел полную возможность прострелить оба плеча или хотя бы одно, и сделать невозможным ни сопротивление, ни даже самоубийство. Рядом с первым пограничником оказался и другой, на этот раз стоя во весь рост, но тоже с пистолетом на прицеле. Потапыч обернулся на крик и то, что он сделал, сделал почти бессознательно – швырнул во второго пограничника горстью гальки и медведем бросился вперёд. Ударил выстрел. Потапыч, что-то рыча, успел схватить второго пограничника за ноги, и оба покатились на землю. Первый пограничник продолжал что-то орать, и рядом с ним возник ещё кто-то. Валерий Михайлович медленно поднялся на ноги.
– Сдавайся, сук…
Пограничник как-то оборвался и комком сырого теста свалился вниз, в выбоину. Третий упал плашмя, выронив из рук свой пистолет. С противоположного берега раздался зычный крик:
– Держись, папаша, выручим…
Это был голос Феди. Голос прерывался частой стрельбой оттуда-же, с другого берега. Валерий Михайлович выхватил из бойницы свою винтовку и вскарабкался на обрыв выбоины. По полянке, тянувшейся от ложа речки до лесу, бежало к лесу несколько человек, сколько, Валерий Михайлович считать не стал. Не добежал никто. Потапыч, одолев своего противника, сдержанно ругался. Противник лежал полузадушенный. Десятка полтора всадников во главе с Федей мчались к выбоине. Федя ещё на скаку кричал:
– Тут сойоты прибежали, сказывали, на ихнее озеро самолёты спустились, мы, значит, все на выручку, а где папаша?
– Взяли Еремея Павловича, – сказал Валерий Михайлович.
– Как взяли?
– Так, взяли.
Федя медленно слез с коня. По его детскому круглому лицу потекли молчаливые слезы.
– То есть, как же это так? – спросил он, как бы ещё не веря невероятному сообщению.
– Да вот так. Выманили Еремея Павловича и схватили.
Федя продолжал стоять, опустив винтовку, и слёзы продолжали стекать с его щёк. Где-то вдалеке раздался гул самолёта. За грохотом стрельбы и шумом схватки никто этого гула раньше не расслышал. Далеко-далеко, сверкая алюминием на фоне голубого неба и снежных горных вершин, плыл на север самолёт.
– Вот, может на нём Еремея увозят, – сказал Потапыч.
Федя продолжал стоять молча. Несколько мужиков спешившись, стояли рядом, тоже не веря тому, что Еремея Павловича Дубина кто-то в мире мог схватить. Валерий Михайлович коротко рассказал всё, что он знал.
– В конце концов, – закончил он своё сообщение, – дело ещё не пропало. Вот я сейчас нажму.
– Куда же тут нажать? – недоуменно спросил Федя.
– Ты вот этого раньше свяжи, а потом будешь спрашивать! – Потапыч показал на побеждённого пограничника, который уже принял сидячее положение, но ещё не вполне успел придти в себя.
Федя молча отобрал от пограничника всё его вооружение. Валерий Михайлович распаковал свой вьюк и занялся таинственными манипуляциями с радио. Все остальные стояли и смотрели с почти суеверным уважением. Кончив свои манипуляции, Валерий Михайлович сказал:
– Ну, что можно будет сделать, будет сделано. Еремея Павловича, в худшем случае, подержат в тюрьме. Что его не расстреляют, за это можно почти ручаться. А там посмотрим.
Федя вздохнул с некоторым облегчением и рукавом рубахи вытер себе глаза. Пленный пограничник издал какой-то неопределённый звук. Потапыч обернулся к нему.
– Ах, так это ты? – сказал он тоном искреннего изумления.
– Действительно, я, – как бы извиняясь, подтвердил пленный.
– Тебя-то какой чёрт сюда понёс?
– А тот же чёрт, что и тебя носил…
Потапыч длинно и сложно выругался.
– А теперь куда тебя деть?
– Хоть к чёртовой матери…
– Свой паренёк, – пояснил Потапыч, обращаясь к Валерию Михайловичу.
– Видно, что свой, – ощерился паренёк. – Вот, кажется, ногу свихнул.
– И благодарите Бога, – сказал Валерий Михайлович, – если бы он не стянул вас с обрыва, вас бы подстрелили, как вот этих! – Валерий Михайлович показал рукой на трупы двух пограничников.
– А ведь и правда, – удивился паренёк.
– Свой, – подтвердил ещё раз Потапыч. – И выпито было… А вот звать его… Вот и забыл…