Солоневич Иван Лукьянович. Две силы

   Остановки таинственной группы становились всё чаще и, по-видимому, всё короче. Можно было подумать, что группа торопилась, как только могла, и что выносливости таинственного русского для такого темпа не хватало. Ночная стоянка группы не дала ничего нового, группа завернула на тропку, ведущую к Еремеевской заимке. Сейчас нужно было торопиться, чтобы, по крайней мере, попасть на заимку одновременно с группой. А Стёпки всё ещё не было.
   Отец Пётр ещё больше ускорил шаги. Опять стоянка, опять окурки, на этот раз целых четыре, таинственный русский нервничал всё больше и больше, хотя надо было предполагать, что запас папирос неограниченным не был. Очевидно, для нервности были какие-то очень серьёзные основания. Отец Пётр строил разные гипотезы, одну за другой, одни сразу отбрасывал вон, другие оставлял, так сказать, в запас. Наиболее вероятная сводилась к тому, что окончательное объяснение таинственной группы будет так же невероятным, как была встреча отца Петра со Светловым. А, может быть, таинственный русский был одним из Светловских сотрудников, разыскивающий в тайге, по каким-то неизвестным отцу Петру следам, своего сотоварища по атомным изысканиям? Из всех невероятных гипотез эта казалась наименее невероятной. Она прожила около часа.
 

ПОРТСИГАР

 
   Очередная стоянка таинственной группы не внесла в наблюдения отца Петра ничего нового, русский всё так же сидел и нервничал – опять четыре окурка, всё так же вертелся и ёрзал, сидя на таком же обомшелом стволе сосны… Осмотрев всё это уже привычным и поэтому поверхностным взглядом, отец Петр двинулся, было, дальше, когда во мху, за стволом сосны, где сидел неизвестный русский, блеснуло что-то тускло жёлтое. Отец Пётр нагнулся и поднял из-подо мха очень большой, очень массивный металлический портсигар. Портсигар был очень тяжёлым. По диагонали его крышки стояла таинственная надпись: “Ребята, не Москва ль за нами?”
   Надпись была выгравирована глубоким косым шрифтом, но по орфографии нельзя было определить происхождения ни надписи, ни портсигара. На другой крышке была другая надпись: “Генералу Н. А. Буланину”.
   Орфография опять не говорила ничего. Но имя сказало отцу Петру кое-что.
   Сидя в своей Алтайской пещере, он был информирован о мировых событиях, во всяком случае, лучше среднего Московского обывателя. Кроме случайных советских газет, к нему попадали случайные иностранные, и, кроме своих таинственно-оккультных занятий, он имел менее таинственное радио, которое слушал довольно регулярно. Проходили всякие люди и приносили с собой всякие слухи. Имя генерала Буланина было ему как-то знакомо, но не вызвало почти никаких ассоциаций, какой-то из каких-то старых генералов, почему-то попавший на очень ответственный пост у большевиков. Это было всё, что отец Пётр мог вспомнить. Но и это было очень много.
   Что мог делать генерал Буланин здесь? И был ли это действительно генерал Буланин? Мало ли кто мог получить или украсть портсигар? Отец Пётр ещё раз осмотрел его снаружи. Металлургических познаний отца Петра оказалось достаточно, чтобы установить, что портсигар был платиновый, то есть, помимо всего прочего, представлял собою очень большую ценность. В переднюю крышку были вделаны четыре небольших бриллианта очень чистой воды. Раньше на портсигаре были, по-видимому, какие то монограммы, они были содраны, и можно было рассмотреть тщательно заглаженные следы шрифтов. Отец Пётр открыл портсигар. Внутри было дюжины две папирос, тех самых, привилегированных, а на внутренней стороне верхней крышки были выцарапаны какие-то женские имена, которые отцу Петру не говорили решительно ничего. Дальнейший осмотр портсигара, произведённый по методу Шерлока Холмса, не дал решительно никаких результатов. Отец Пётр, однако, продолжал свой осмотр, сойот слез с седла и, почти касаясь головой отца Петра и прищёлкивая языком, выражал своё удивление по поводу этой неожиданной находки. Находка так поглотила внимание обоих спутников, что только дикий рёв: “Давай сюда!” оторвал их от дальнейших изысканий.
   Из-за кустов, держа винтовку почти на прицеле, огромными шагами двигался к ним гигантский китаец. Сейчас же вслед за ним виднелся тот таинственный русский, который по всем вероятиям был генерал Буланин. Это был очень пожилой человек, с резко выраженной асимметрией лица и с выражением крайнего утомления и крайней нервности на этом лице. Ещё дальше виднелась ещё какая-то китайская фигура. Сойот отпрыгнул в сторону, хотел было схватиться за свою винтовку, но не сделал этого. Предполагаемый генерал Буланин, как-то пронырнув из-под руки гигантского китайца, с протянутой вперёд рукой почти бросился к отцу Петру:
   – Ну, слава Богу, прохрипел он прерывающимся голосом.
   Отец Пётр, не двигаясь с места, протянул генералу Буланину портсигар.
   – Драгоценная вещь сия, благодарение Богу, найдена, – сказал он богословским тоном.
   Генерал Буланин судорожно схватил портсигар, как будто кто-то пытался отнять его обратно. И как он ни был возбужден и утомлен, его намётанный глаз заметил, что из глубины рукава отца Петра выглядывает какое-то воронёное дуло. Но сейчас генералу Буланину было не до дула.
   – Слава Богу, – ещё раз прохрипел он и, почти шатаясь, опустился на какую-то кочку. Видно было, что он дошёл до предельного изнеможения – и физического, и нервного. Он открыл портсигар и достал папиросу. Потом, спохватившись, протянул её отцу Петру:
   – Не закурите ли?
   – Благодарствую, сан не допускает.
   Генерал Буланин дрожащими руками достал зажигалку. Зажигалка давала осечку за осечкой. Наконец, папироса была зажжена. Генерал Буланин сразу затянулся почти половиной папиросы и выпустил из себя целый клуб дыма, дипломатически спросил:
   – А вы, чьих вы будете?
   Вопрос был средактирован по-сибирски. Но он противоречил всем правилам тайги, где не принято спрашивать никого и ни о чем. Отец Пётр скромно потупил глаза.
   – Священнослужитель…
   – Гм, – сказал генерал Буланин, выпуская новый клуб дыма, – что ж это вы оружием обвешены, как черкес.
   – Это, – сказал отец Пётр, кладя правую руку на свой наперсный крест, – это, чтобы дух защищать. А это, – отец Пётр переложил руку на кобуру пистолета, – а это для плоти. Времена тёмные. Вот даже и на крест мой наперсный позариться могут, а он просто медный… А позволительно ли спросить, вы куда путь держите?
   – Туда, – генерал Буланин и ткнул рукой в тайгу.
   – Направление неопределённое, – сказал отец Пётр, – спрашиваю же я не от любопытства праздного, а поелику идём мы по одной тропе, и как сказано в писании…
   Тут отец Пётр запнулся. Запаса его библейских цитат вполне хватало для Еремея Павловича, но старый царский генерал мог знать Библию значительно лучше отца Петра, не трудно было и провраться. Поэтому отец Пётр решил Писанием не щеголять…
   – Впрочем, кто сейчас споспешествует о Писании, – грустно закончил он.
   – Н-да, – сказал генерал Буланин, – споспешествуют мало.
   Выкурив в три глотка почти всю папиросу, генерал Буланин слегка осмотрелся кругом. Первое, что ему бросилось в глаза, были три осёдланных коня на двух всадников. Ни один из трёх коней не был осёдлан в запас, для какого-то будущего седока, кавалерийский глаз генерала Буланина установил это с полной бесспорностью Было, кроме того, ещё три коня под вьюками. На таинственном священнослужителе, кроме какого-то револьвера в рукаве и пистолета в кобуре, была за спиной ещё и автоматическая винтовка. Вид у священнослужителя был не то, чтобы жуликоватый, а какой-то неубедительный. По последней своей практике генерал Буланин знал, что НКВД пользуется для своих целей личинами не только священников, но и епископов, правда, личины эти разрабатываются до истинно художественного совершенства. Здесь никакого совершенства не было. Винтовка, даже и автоматическая, была вполне объяснима, но револьвер в рукаве разрушал весь ансамбль. Кроме того, где мог быть третий всадник? Не сидел ли он где-то за кустами, вот с такой же автоматической винтовкой? Тогда оба китайца генерала Буланина не стоили бы ни одной копейки. Но оглядываться на кусты генерал Буланин считал не дипломатичным. К удивлению отца Петра он вытащил откуда-то из внутреннего кармана своего рваного бушлата пенсне в золотой оправе и надел его на нос. Пенсне было на шнурке, которого отец Пётр раньше как-то не заметил. Надев пенсне, генерал Буланин посмотрел на отца Петра повнимательнее. Отец Пётр сидел, елейно вздыхая, и вид у него был смиренно-мудрый. “Конечно, агент НКВД,” – решил генерал Буланин. Было довольно очевидно, что вот этого дядю кто-то вроде Медведева или Бермана послал вслед за ним. И, вероятно, не одного его.
   Ничего необыкновенного в этом, впрочем, не было, обычная система перекрещивающейся слежки. Систему генерал Буланин понимал очень ясно. Но и до сих пор не мог понять, как именно она реализуется технически. Так, в свое время, французский астроном Камилл Фламмарион был вынужден согласиться с волновой теорией света, но признавался, что он всё-таки никак не может понять, как это световые волны, исходящие из сотен тысяч звёзд, не перепутываются по дороге к Земле. Генерал Буланин точно так же не мог понять, как вся эта чудовищная система слежки не перепутывается до полного паралича. Он, Буланин, следит за Медведевым и Берманом. Медведев и Берман – за ним, Берман за Медведевым, и Медведев за Берманом. И кто-то ещё за всеми ними тремя. Как это всё не перепутается? Здесь была какая-то чисто техническая тайна, которой генерал Буланин так до сих пор разгадать и не мог. Однако, в данном случае, всё это могло иметь катастрофические последствия.
   Мысль о новом побеге заграницу мелькала в голове генерала Буланина уже не один раз. Мысль была очень неприятной, ещё более неприятной, чем в своё время была мысль о переходе к Советам. В этой последней мысли было какое-то щегольство патриотизмом. Он-де, генерал от кавалерии Буланин, такой-то и такой-то, Рюрикович, почти знаменитость, приносит в жертву всё свое прошлое всему будущему своей Родины. Плоха ли она, хороша ли она, права ли она, или не права – всё-таки Родина. Здесь, конечно, было нечто вроде вызова всей остальной эмиграции. И в этом вызове была своя гордость. Но с чем явиться в эмиграцию обратно? Покаяться в том, что на старости лет он, генерал от кавалерии Н. А. Буланин, оказался просто-напросто глупцом? Или, что было бы ещё хуже, вызвать подозрения в том, что переход на советскую сторону оказался недостаточно высоко оплаченным?
   Конечно, на русской эмиграции свет не клином сошёлся. Его платиновый портсигар и ещё кое-какие безделушки дадут ему года два передышки. За это время можно будет написать сенсационную книгу. А там? Там видно будет.
   В Москве, в Неёлове, и в других таких местах, эти мысли мелькали какой-то абстракцией. И только попав в тайгу, генерал Буланин в первый раз за много времени почувствовал, так сказать, отсутствие атмосферного давления. Правда, и тут были два этих китайца с их разбойничьими рожами, но у генерала Буланина был пистолет, и отделаться от обоих в любой момент не представляло никакой трудности. Трудность заключалась в том, что же он, генерал Буланин, стал бы делать в тайге без этих китайцев? Карта района у него была, даже ещё и “воздушной съёмки”. Но сил уже не было. Без всякого груза на спине генерал Буланин уставал через пять-десять вёрст ходьбы – годы уж не те. Да и городская жизнь сказывалась. Во всяком случае, вольный воздух тайги и гор, отсутствие решёток, ощущение свободы, хотя и ограниченной наличием этих двух китайцев, но всё-таки свободы – всё это настраивало генерала Буланина на некоторые размышления. Эти размышления не были весёлыми: он попал в ловушку, в капкан. И попал по собственному просчёту.
   Просчёт был почти катастрофическим. Он стоил жизни многим людям, которые ещё тогда, в эмиграции, доверились генералу Буланину и которых он посылал в СССР. Да, конечно, всякий командир всякой воинской части оплачивает свои расчёты или просчёты человеческими жизнями, на то и война. И никогда нельзя сказать, какой из ряда вариантов расчёта обошёлся бы дешевле и какой – дороже. На войне, как на войне. Да, конечно, у генерала Буланина был и материальный расчёт, но ведь и у всякого командира есть тоже расчёт на повышение, так что это, более или менее, одинаково. Но были вещи, при воспоминании о которых в генерале Буланине говорила не то, чтобы совесть, а какие-то остатки его военного воспитания. Были преданы кое-какие товарищи, боевые товарищи. Правда, в те время генерал Буланин запутался так, что иного выхода у него не было, но эти воспоминания были, как наболевший зуб, которого лучше не трогать. При некотором усилии возможно, конечно, и не трогать, вопрос только в том, что, если тронут другие?
   О своем положении в СССР генерал Буланин не имел уже никаких иллюзий: ни пава, ни ворона. Его как-то утилизируют, до какого-то, ему ещё неизвестного пункта, и потом выбросят на свалку, выбросят с той беспощадностью, с какой “они” выбрасывают даже и самых старых и “проверенных” работников партии. И, кроме всего того, если режим погибнет в результате войны или восстания, то уж его, генерала Буланина повесят, во всяком случае, тушинский перелёт 4 ему-то уж не простят.
   4) – Село Тушино под Москвою, во время Первого Смутного Времени 1609-1612 гг, было средоточием всяких интриг, заговоров и,,рынком” для продажных людей, которые,,перелетали” от русских сил к,,Лжедмитриям” полякам.,,Тушинский перелёт” – символ измены и неустойчивости.
   В Москве, в Неёлове, и во всяких других таких местах эти мысли мелькали смутно и отрывочно, заслоняемые другими, более злободневными заботами. Здесь, в тайге, они оформились в совершенно ясную и законченную картину: просчёт и капкан. И единственный выход – это побег.
   Выход, правда, очень трудный, время пропущено. Ещё год тому назад можно было бы пробраться к армии Чан-Кай-Шека и предложить свои услуги в качестве военного специалиста. Но теперь до Чан-Кай-Шека очень уж далеко и неизвестно, что станет с этой армией. Можно бы пробраться в Корею. Но всё это так далеко, а годы уж не те. Нужно бы на ближайшей заимке купить пару коней, в седле генерал Буланин чувствовал себя увереннее, чем на ногах. Но китайцы – кто они такие? Товарищ Медведев рекомендовал их обоих, в особенности старшего, как опытных и старых агентов. Работали ли они за деньги или по иным соображениям? Можно ли их купить кое-какими деньгами и безделушками, которые генерал Буланин носил на себе и днём, и ночью? А вдруг китайцы зарежут его именно из-за этих безделушек? Хорошо ещё, что они, видимо, не имели понятия о ценности портсигара, он был не из золота, а о том, какую ценность имеет платина, китайцы, по всей вероятности, не имели никакого понятия. Оба они говорили на том странном и ломаном русском языке, который принят в пограничных с Китаем областях, в котором глаголы употребляются в повелительном наклонении, а все существительные – в именительном падеже, и на котором генерал Буланин толком сговориться с китайцами всё-таки не мог. Китайцы маячили около него двумя вопросительными знаками, а старший из них временами внушал генералу Буланину такое чувство, как если бы где-то сзади крался бы то ли медведь, то ли тигр, более или менее прирученный, но готовый всякий момент схватить зубами за затылок. Нет, от китайцев лучше всё-таки отделаться. Купить хотя бы на той же Дубинской заимке пару коней, китайцев потом пристрелить и двинуться дальше в одиночку. План был, собственно, исполним. Но, вот, ещё две таинственные личности с таинственным третьим осёдланным конем. Кто они?
   Генерал Буланин по карте знал, что тропа, в сущности, ведёт только на заимку, и что дорога в Китай лежит правее. Значит, этот пустосвят двигается тоже на заимку?
   – Так что, мы с вами, видимо, пока по дороге, – полувопросительно сказал генерал Буланин.
   Отец Пётр прискорбно пожал плечами.
   – Еду сопутствовать умирающему. Если поспею.
   “Так и есть, сексот”, – решил генерал Буланин. По своей прошлой службе он хорошо знал профессиональный язык духовенства. Священник сказал бы: “напутствовать умирающего”. Кроме того, генерал Буланин успел отметить, что на текстах из Священного Писания этот пустосвят как-то сбивается. Да и револьвер в рукаве всё-таки плохо вязался с крестом на груди. Нет, конечно, или сексот, или, может быть, какой-то сотоварищ того же Светлова? Можно было бы отделаться от китайцев, можно было бы отделаться и от этих двоих, но как отделаться от всех четырёх сразу? А нельзя ли отделаться от этих двоих с помощью китайцев и от китайцев – с помощью собственного пистолета?
   Генерал Буланин достал ещё одну папиросу и снова предложил её отцу Петру. Отец Пётр снова отказался.
   – Благодарствуйте, нашему сану не приличествует.
   – А рюмка коньяку вашему сану приличествует? – спросил генерал Буланин, – его же, как говорится, и монаси приемлют.
   – Во благовремении это возможно, но поелику направляюсь к умирающему, то тоже не приличествует.
   “Вот погоди, я уж тебе покажу, поелику”, – злобно подумал генерал Буланин. “Тоже нарядился – и кресты, и пистолеты, и, поелику”… Нет, нужно, конечно, как-то отделаться от всех четырёх… Риск есть, но без риска получится ещё хуже”.
   Приблизительно такие же мысли громоздились одна на другую в уме отца Петра. Сейчас было ясно, что генерал Буланин направляется к Дубинской заимке. Его концлагерное обмундирование было мало убедительно, в концлагере Буланин никак не мог бы сохранить при себе своего портсигара. Но, может быть, его доставили ему друзья или родные? Самое вероятное объяснение сводилось всё-таки к тому, что этот странный генерал является сотоварищем Светлова. Среди старых царских генералов было много выдающихся ученых, отец Пётр никак не мог вспомнить к какой именно категории принадлежал генерал Буланин. И что именно о нём говорилось в своё время. Но кто мог предполагать такую встречу?
   Отец Пётр по мере возможности незаметно старался прощупать всех трёх новых своих спутников. Один из китайцев не представлял собою ничего интересного, таких китайцев-спиртоносов, контрабандистов, искателей женьшеня, или скупщиков маральих рогов, он видал десятки и десятки. Но другой не мог не остановить внимания. Это был огромного роста детина, под сто девяносто сантиметров, со звериными мускулами и зверским лицом, такие дяди должны были быть в гвардии Чингис-хана или, вернее, в составе его палачей. Ему было далеко за сорок, жиденькая монгольская бородка никак не смягчала грубого и зверского типа. Китаец стоял, опёршись своим спинным мешком о ствол сосны, и держал свою берданку, более или менее, наготове. Но всё-таки револьвер из рукава опередил бы эту берданку. Ни второй китаец, ни генерал Буланин, не успели бы даже и взяться за оружие. Технически всё это было вполне исполнимо, но генерал Буланин мог быть сотоварищем или сотрудником Валерия Светлова. В сущности, все остальные объяснения отпадали почти автоматически: портсигар противоречил теории побега из концлагеря, агентуре НКВД всё-таки противоречили два китайца, генералу Буланину НКВД, вероятно, дало бы русских проводников, да и что было делать генералу Буланину в Еремеевской заимке? Если вариант сотрудничества со Светловым имел за собою только десять процентов вероятности, то и тогда стрелять в генерала Буланина было бы преступлением.
   Впрочем, вероятно, всё это очень скоро выяснится, более или менее, автоматически, все пятеро прибудут на заимку и там можно будет разобраться. Если генерал Буланин является сотрудником Светлова, это выяснится сразу. Если он подозрителен, то против всего населения заимки он никакой опасности не представляет. Так что, собственно говоря, можно было бы двинуться вместе. Но тут отцу Петру пришла в голову мысль о том, что двигаться вместе, имея в рукаве револьвер, было, более или менее безопасно, спать же при наличии этого страшного китайца и этого неизвестного русского было бы непростительным легкомыслием. В тайге вообще, а в те времена в особенности, каждый встречный рассматривался, прежде всего, как потенциальный враг пока не доказано обратное. Обратное доказать было совершенно невозможно: китаец с разбойничьей рожей и русский с дегенеративным лицом, кто они были такие? За кого принял этот русский его, отца Петра? Может быть, он постарается отделаться от отца Петра просто из соображений самой элементарной предосторожности, пользы, всё равно, никакой, а опасность была смертельной. Человеческая жизнь никогда не котировалась в тайге по очень высокому курсу, а в данные времена в особенности. Ночью, ничем не рискуя, могут прирезать из той же элементарной предосторожности. Но, с другой стороны, обязательно нужно предупредить и Еремея, и Светлова об этом таинственном русском. Как это сделать? Мысли отца Петра работали быстро и отчётливо. Да, прежде всего, от этой компании нужно отделаться. Отстать или свернуть в сторону, обогнать её по горам, что при скорости передвижения генерала Буланина было не так трудно, и идти напрямик к заимке, оставив где-нибудь в тайге сойота с конями и с кладью. Отец Пётр ещё раз вздохнул.
   – За предложение о сопутствии премного благодарен. Однако, не знаю цели путешествия вашего, не знаю такожде, до какого предела путь наш лежит совместно. Мне верстах, так, в пяти – направо по ручью, даже и без тропы звериной, там маленькая заимка, охотники живут, хотя и сойоты, но православные. Одного медведь подрал, помирает, вот я туда и спешу.
   – Ну, как знаете, – сказал генерал Буланин. – Как знаете…
   Теперь генералу Буланину стало ясно: с этим пустосвятом нужно кончать, никакой заимки тут не было. Пустосвят врал. У генерала Буланина была чисто профессиональная память на географические карты, как у шахматистов на партии, разыгранные годы тому назад. У него была карта воздушной съемки, очень недавней. И те русские провожатые, которых намечал для него товарищ Медведев, и те китайцы, которые его сейчас сопровождали, категорически утверждали, что кроме Дубинской заимки, никакого другого человеческого жилья тут нет. Карту он сам изучил самым внимательным образом, с лупой в руке, квадратный миллиметр за квадратным миллиметром, нет, никакого жилья здесь не было. Просто этот пустосвят хочет остаться сзади него. Совершенно случайно, благодаря потерянному портсигару, его присутствие было обнаружено. По всем данным пустосвят следит за ним, генералом Буланиным, сознательно, иначе ему было бы трудно обнаружить потерянный портсигар. Вопрос был только в том, что если этот пустосвят послан от НКВД, то его могут знать в лицо китайцы, и тогда… Впрочем, тогда окажется только недоразумение, недоразумение будет рассеяно, и на этом деле и кончится. По крайней мере, в отношении этого пустосвята.
   – Ну, что ж, – сказал генерал Буланин, тяжело подымаясь на ноги, – старость – не радость, а нужно идти. Всё-таки хоть и пять вёрст в культурном обществе…
   Отец Пётр собрался было ещё раз что-то изречь из Библии и ещё раз запнулся.
   – Ну что ж, давайте двигаться, – сказал он совершенно мирским тоном и направился к своему коню.
   Генерал Буланин за спиной отца Петра кивнул гигантскому китайцу и сделал короткий, но весьма красноречивый жест. Гигант китаец ответил коротким и положительным кивком головы.
   Отец Пётр вдел левую ногу в стремя. Гигант-китаец, проходя мимо него, вдруг прыжком бросился к отцу Петру и своими страшными руками схватил его за горло. Отец Пётр допустил роковую ошибку, вместо того, чтобы вытряхнуть из рукава свой револьвер и выстрелить китайцу в живот, на что ещё, может быть, хватило бы времени, он совершенно инстинктивно схватился за горилье предплечье китайца. Теряя сознание он услыхал сухой пистолетный выстрел, и в его мозгу мелькнула мысль о том, что всё кончено…
 

СВЕТСКАЯ БЕСЕДА

 
   Отец Пётр очнулся не сразу. Какое-то, вероятно, долгое время ему казалось, что он на каких-то гигантских качелях качается в междузвёдном пространстве, что каждый размах качелей длится сотни, а, может быть, и миллионы лет, и что, вот-вот, он качнётся к той границе, за которой откроются все тайны бытия.
   Но никаких тайн не открывалось. Медленно и смутно возвращалось сознание и вместе с сознанием ощущение какой то странной связанности. На всякий случай отец Пётр решил пока что не открывать глаз и постараться припомнить, так что же случилось? Откуда эти качели и это качание в междузвездном пространстве? Постепенно отцу Петру удалось восстановить всю картину: генерал Буланин, страшный китаец, неожиданная хватка за горло, чей-то пистолетный выстрел. Нет, лучше глаз пока не открывать. Ощущение связанности всё росло и росло, пока отец Пётр не понял, что он связан и в самом деле. Даже и не шевелясь, он чувствовал, как какие-то верёвки или ремни крепко впивались в его руки и ноги. Значит, попался. Отец Пётр, всё ещё не открывая глаз и не шевеля ни одним пальцем, постарался представить себе мотивы этого нападения. Но голова работала слабо и неуверенно, из-за логических соображений снова возникали и качели, и междузвёздное пространство, и те тайны бытия, которые, казалось, вот-вот откроются за каким-то размахом качелей. Но логика всё-таки возвращалась. По этой логике у генерала Буланина не могло быть, собственно, никаких оснований для нападения, кроме простой предосторожности. И в том случае, если генерал Буланин был работником Советов, и в том случае, если он был сотрудником Светлова. В первом случае недоразумение могло бы иметь весьма неприятные последствия, во втором – оно могло бы разъясниться, более или менее, безболезненно. Однако, в обоих случаях генерал Буланин мог проявить некоторый избыток осторожности и просто-напросто отправить отца Петра на тот свет.