Страница:
ее сердце жила память о делах Петра Великого, она отменила смертную
казнь--более чем достаточно для женщины, и пусть государственными делами
занимаются министер-ские мужи, она отдает свое время охоте и маскарадам,
святочным играм на рождество, катаньям на масленицу, ночевкам в шатрах,
русским хороводам на лужайках и любви, ах, как слабо женское сердце!
_______________
* Весьма точно отозвался о нашей государыне французский посол д'Аллион
(не помню дословно, и потом--это только перевод): "У Елизаветы всего лишь
женский ум, но его у нее было много". Истинно так.
______________
Итак, великий князь был предоставлен самому себе и жил весело,
развлекаясь с Катенькой Карр, напиваясь с егерями, занимаясь экзерцициями с
лакеями и обижая жену, а Екатерина учила русский язык, читала Плутарха,
письма мадам де Севинье и, оберегая свою независимость, аккуратно
переписывалась с маменькой, что моталась по Европе, ища для себя выгод.
Бестужев негодовал, понимая, что не может найти управу на молодой двор,
однако жизнь скоро предоста-вила ему эту возможность.
В комнате с забитой досками дверью Петр Федорович разместил полки своих
марионеток. В двадцать два года уже не играют в куклы и оловянных
солдатиков, но великий князь, обвини его кто-нибудь в этом, сказал бы, что
он разыгрывает баталии, и хоть макетно, на сто-ле, но все равно тренирует ум
полководца, и никому не сознался бы, что эти игрушки напоминают ему
оставленный в Голштинии дом. Германия -- страна игрушек, рождественских
прекрасных кукол, за-водных экипажей, танцующих кавалеров и прочая...
Словом, он играл в солдатики, когда услыхал за забитой досками дверью
отчетливый смех и звон бокалов. Государыня веселилась. Вначале он просто
вслушивался в голоса за дверью. Наверное, им руководили не толь-ко
любопытство, но и досада: кому понравится, если от тебя отгора-живаются
досками. Потом он приник к замочной скважине.
Происходящее на половине государыни показалось ему столь ин-тересным,
что он придумал просверлить несколько дырочек в двери, чтобы устроить
подобие спектакля. В зрители он позвал великую княгиню и двух фрейлин.
Екатерина отказалась. Во-первых, потому что подглядывать нехорошо, а
во-вторых,--просто опасно. Вместо Екатерины подвернулся капрал кадетского
корпуса, который зачем-то болтался в покоях великого князя. Фрейлины встали
на стулья и, радостно хихикая, приблизили глаза к дырочкам, капрал
примостил-ся у замочной скважины.
За забитой дверью шел веселый ужин государыни с нежным дру-гом ее
Алексеем Разумовским, и все атрибуты этого ужина указыва-ли на домашний,
семейный его характер. Разумовский сидел против государыни в халате, они
смеялись, потом государыня села к нему на колени-Фрейлины не решились
досмотреть спектакль до конца, и у них, конечно же, хватило ума держать язык
за зубами, если бы не вели-кий князь... Тот, напротив, всем и каждому
сообщил, что делает ве-черами его тетушка. По дворцу поползли самые
пикантные сплетни. Здесь интересен был и сам факт семейного ужина, и его
пикантные подробности. Скоро сплетни и их источник стали известны
госуда-рыне.
Давно во дворце не видели ее в таком гневе. Дело расследовала Тайная
канцелярия. Любопытного капрала высекли розгами, а Петра Елизавета вызвала к
себе для ответственного разговора.
Петр Федорович только играл раскаяние, в глубине души его те-шила
мысль, что позлил он тетушку, и Елизавета это почувствовала.
-- Ты, Петруша, вспомни, как на Руси наказывают неблагодар-ных сыновей.
Да, да,-- покивала она головой, видя, что Петр испугался.-- Я о дяде твоем
говорю, Алексее Петровиче. Помнишь, как дедушка с ним поступил?
Петр вспомнил, и воспоминания заставили его посерьезнеть, од-нако
ненадолго,
После истории с дверью Елизавета и сказала канцлеру:
-- Ну, Алексей Петрович, сочиняй свои пункты.
И Бестужев сочинил. Документов было два: один для великого князя Петра,
другой для супруги его Екатерины Алексеевны. Главная мысль обоих документов:
достойных особ необходимо перевоспиты-вать, для чего императорским
высочествам назначались гофмейстер и гофмейстерина. Достойным особам
надлежало ознакомиться с до-кументом и поставить свою подпись.
Пунктов в инструкции Петру Федоровичу было много, и они были самые
разнообразные, например, забыть непристойные привычки, как-то : опорожнять
стакан на голову лакея, забыть употреблять не-приличные шутки и брань,
особливо с особами иностранными, забыть искажать себя гримасами и
кривляньями всех частей тела... Всего не перечислишь.
Пунктов, предъявленных Екатерине, было всего три, но по зна-чимости они
перевешивали воспитательную инструкцию, врученную великому князю. Екатерине
надлежало: во-первых, быть более усерд-ной в делах православия, во-вторых,
не вмешиваться в дела русской империи и голштинские, в-третьих, прекратить
фамильярничать с "особами мужеска пола" -- вельможами, камер-юнкерами и
пажами. Тон документа был оскорбительный.
Даже время не рассудило, кто прав в этих пунктах, пятидесяти-летний
канцлер или семнадцатилетняя девочка, которая и в те годы, как цветок в
бутоне, несла в себе все задатки будущей Екатерины Великой. Да, наверное,
она не прониклась до конца духовной красо-той православия, но зато
добровольно забыла старую, лютеранскую веру. Она не собиралась вмешиваться в
дела русской империи, но мать в письмах задавала ей вопросы, и она, зачастую
бездумно, от-вечала на них. Последний пункт наиболее деликатен. Окидывая
взглядом жизнь императрицы Екатерины, мы видим, что она умела поддерживать с
"особами мужеска пола" дружественные отношения, но посмертное горе
Екатерины, и не без основания, в том, что имя ее связывалось с откровенно
сексуальными, порочными, почти скаб-резными историями. Но пока супруге
великого князя семнадцать лет, и она еще девица.
Екатерина отказалась подписать эту бумагу. Алексей Петрович не
настаивал. Спокойно и скучно канцлер сказал, что этим она только вредит
себе, что государыня будет недовольна и что он имеет сооб-щить ей кое-что
устно: ей запрещается переписываться с родными, поскольку письма эти вредят
русской политике. И Екатерина подпи-сала документ.
Отныне она живет под присмотром, вернее, под надзором пле-мянницы
государыни -- гофмейстерины Марии Семеновны Чоглаковой,
двадцатичетырехлетней особы, имеющей мужа, детей, дамы доб-родетельной,
пресной и излишне любопытной.
Чтобы правила вежливости были соблюдены и переписка с род-ными не
прекращалась, секретный чиновник из Иностранной колле-гии, обладающий
хорошим слогом и почерком, пишет за великую княгиню письма в Цербст. Депеши
эти сам член коллегии Веселовский носит к великой княгине на подпись, а ей
остается только ку-сать губы от злости, плакать и жаловаться. Впрочем,
жаловаться бы-ло некому. Молодые вельможи, поставляющие ей книги, любители
потанцевать, поговорить и посмеяться, теперь обходили молодой двор стороной.
Наконец, Екатерине было запрещено писать напря-мую не только родным, а
вообще кому бы то ни было.
Бестужев, как ему казалось, пресек заразу в корне и перерубил все нити,
соединяющие Екатерину с Европой. У канцлера и без вели-кой княгини дел
достаточно, Фридрих II засылает шпионов в рус-скую армию и обе столицы
десятками. Где они оседают, в каких мес-тах, как получают доступ к важным
документам? "Черный каби-нет"--секретная канцелярия для вскрытия и
расшифровки иностран-ной корреспонденции -- работает днем и ночью.
Это было год назад, и за это время от Екатерины были удалены одни за
другими верные ей люди, та же участь постигла великого князя. Вслед за
прусским послом Мардефельдом, который был дру-гом и советником герцогини
Иоганны и самой Екатерины, Россию вынуждены были покинуть господин Бредаль,
обер-егермейстер вели-кого князя, его бывший воспитатель Брюммер,
Люлешинкер, камер-динер великого князя, мадемуазель Кардель, воспитательница
Ека-терины. Молодой двор терял ряды, вокруг них образовывалась пус-тота.
И вдруг неожиданность! Не секретной цифирью написанное и не по тайным
каналам посланное, а обычной почтой в Петербург при-шло письмо на имя
великой княгини. Вся почта российская находи-лась в ведении Бестужева, и
зоркий чиновник выловил нужное из груды прочих пакетов. Письмо легло к
Бестужеву на стол. Это было послание Иоганны дочери, и по тексту письма
видно было, что они давно и прочно общаются в обход депеш, сочиненных в
Иностранной коллегии.
Скоро выяснилось, что письмо было отправлено с почтой вице-канцлера
Воронцова, который в это время с супругой своей Анной Карловной
путешествовал по Европе. Воронцовы проехали Италию, Францию, и отовсюду
вице-канцлер слал своему двору отчеты о самом благоприятном приеме. Побывал
Воронцов и в Потсдаме у Фридри-ха II, получил от короля в подарок шпагу с
брильянтами и был бес-платно возим по всем германским областям. Конечно,
Воронцовы встречались с Иоганной, и она передала письмо дочери, но почему
вице-канцлер доверил сей секретный документ обычной почте -- это одна из
загадок русского характера: забывчивость, рассеянность, беспечность -- Бог
весть!
В письме Иоганна давала советы дочери, не советы -- инструк-ции, как
сподручнее влиять на русский двор, сообщала также, что в Воронцове находят
"человека испытанной преданности, исполнен-ного ревности к общему делу". В
конце письма приписка: "Усердно прошу, сожгите все мои письма, особенно
это". О Лестоке тоже было несколько слов, как о преданном друге.
Бестужев знал, что императрица ненавидит Иоганну и охладела к
Воронцову. Да, этот человек помог ей воцариться на троне, но по-следнее
время дружит не с теми дворами, какими надобно, ведет са-мостоятельную
политику и вообще достоин нареканий. Бестужев соб-ственноручно от имени
Елизаветы составил депешу Воронцову в Берлин, в коей писал, чтоб жена его
Анна Карловна не смела цело-вать руки Иоганне Цербстской, а лучше бы и вовсе
с ней не виделась, а тут, оказывается, вот какие у них отношения.
Бестужев предоставил письмо Иоганны императрице с подобаю-щими
комментариями, которые были ею поняты и одобрены. Отныне канцлер обладал
абсолютными полномочиями в пресечении перепис-ки Екатерины, а также в
выявлении и примерном наказании тех лиц, кои в этом для великой княгини
стараются.
Из дома Нарышкиных Саша направился на службу. Пару часов ему удалось
поспать на неудобном, коротком канапе, что стояло в тесном коридорчике, а
потом генеральские дела закрутили его, за-вертели. Домой он попал только к
вечеру и был немало удивлен сооб-щением, что чуть ли не с утра его
дожидается камердинер Оленева Гаврила.
-- Где он?
-- В библиотеке. И еще... Их сиятельство Анастасия Павловна из дворца
записочку изволили прислать.
-- Где записка?
-- Сейчас принесу.
-- Неси в библиотеку и ужин туда подай. При появлении Саши Гаврила не
встал, а неудобно изогнул шею, пытаясь рассмотреть что-то позади вошедшего.
-- Ты что впотьмах сидишь? А где Никита? При этих словах Гаврила
стремительно вскочил и запричитал, молитвенно сложив руки:
-- Вот этого вашего вопроса, Александр Федорович, я и страшил-ся больше
всего! И Бога молил, чтоб вы мне его не задали. Л вы пря-мо с порога!
-- Что ты плетешь? Говори толком!
Лохматые брови Гаврилы сдвинулись шалашом, прочертив на лбу глубокую
складку, глаза запали, вид у него был крайне несчастный.
-- Ах, батюшка, значит вы тоже ничего не знаете? -- И он раз-рыдался,
потом вытащил огромный, прожженный кислотой платок и долго приводил себя в
порядок.
Саша устал, хотел есть, все его раздражало, но горе Гаврилы бы-ло таким
бурным и неожиданным, что он только смотрел на него молча. Мысль о том, что
случилась какая-нибудь беда, не приходила Саше в голову: Гаврила умел
драматизировать самые пустяшные со-бытия,
-- Ну? -- не выдержал он наконец.
Камердинер отреагировал на окрик тем, что вытянул руки по швам и долго,
путано, с ненужными подробностями рассказывал о том, что Никита уехал вчера
неведомо куда, дома не ночевал и где обретается по сию пору -- неизвестно.
-- Гаврила, ты сошел с ума! Ну и что из того, что барин дома не
ночевал? Можно хоть на сутки освободиться от твоей опеки?
Запалили свечи. Слуга принес записку. Саша рассеянно сунул ее в карман
и принялся большими шагами мерить библиотеку. Гаврила вдруг совершенно выбил
его из равновесия. Экий болван! Гаврила поворачивался за ним, как флюгер,
повинующийся невидимым сквознякам, рожденным Сашиными шагами. Похоже, он не
мог внять голосу разума, а дельных Сашиных замечаний просто не слышал. Он
все твердил, что барин уехал, нарядившись в парик "крыло голубя",
намеревался ехать к Саше ночевать, но исчез. Словом, он твердо уве-рен, что
с Никитой стряслось что-то такое, что надо немедленно ку-да-то бежать, бить
в барабан и скликать людей. В довершение всего Гаврила вдруг упал на колени
и сознался, что ночью ему был знак.
-- Какой еще? -- Саша замер на месте.
-- Плохой.
-- От кого?
Гаврила опять понес околесицу, беду-де он увидел в глубине сине-го
камня. Как выглядела беда, он наотрез отказался говорить, но за-верял Сашу в
правдивости своих слов, бил себя в грудь и поминал ца-ря Соломона. Разговор
соскользнул на новый виток и предвещал быть бесконечным.
-- Но Бог ты мой! Может, он в гости поехал. С кем он дружит? Вспоминай!
Мало ли к кому... к Куракиным, Строгановым, Бутурли-ным...
Под салфеткой на столе остывал ужин. По высоте бутылки Саша пытался
понять, что принес лакей -- вино или английское пиво?
-- Мы только четыре месяца из Германии,-- орал Гаврила.-- Мы ни с кем
не дружим. И дружим только с Корсаком Алексеем Ивановичем и вами. А
поскольку Корсак в отъезде, то вам барина моего и искать!
И Саша сдался. Он велел Гавриле повторить весь свой рассказ с самого
начала, но при этом сел к столу и пододвинул к себе поднос с едой. Жаркое
остыло, мясо было жестким, а в бутылке против ожи-дания оказался, черт
побери всех, квас. Что это за мода такая -- в фигурные бутылки обычный квас
лить?
В новом, уже относительно связном изложении ситуация и впрямь
показалась несколько странной. Отчего Никита, поехав к не-му, вдруг вернулся
с полдороги. Невероятно, чтобы он что-то вспом-нил! Поворотил домой
переодеваться, значит куда-то зван, значит кого-то встретил по дороге. Нет,
кучер клянется, что ничего такого не было.
-- Что говорил Никита, когда воротился?
-- Он сказал: "Пиррон не прав".-- Гаврила хватался за лоб, за-катывал
глаза, пытаясь вспомнить все дословно.-- И еще сказал:
"Покой человеку вреден". Пиррон, мол, просто выжил из ума за две тысячи
лет. Александр Федорович, кто такой Пиррон?
-- А шут его знает,-- с досадой бросил Саша.-- Наверное, у Монтеня
вычитал. Он сейчас на Монтене помешался. А почему ты решил, что он поехал к
даме?
-- Дак... нарядился, весел был, как весна. Хохотал прямо!
-- Куда отвез его кучер?
-- До старого Исаакия. Дальше, говорит, я пешком дойду. Де-скать, тут
рядом.-- Далее было подробно пересказано все, что делал затем кучер.
-- Ладно,-- подытожил Саша.-- Иди домой и жди. Может, Ники-та уже дома.
Если он там, немедленно пришли записку.
Гаврила отбыл, а через час прибежал с запиской Сенька-казачок. Послание
камердинера дышало почти мистическим ужасом: "Нету моего голубя дома и
вестей о нем никаких. Александр Федорович, Христом Богом заклинаю -- бей в
кимвал, ищи! Камни зря не гас-нут!"
Здесь уже и Саша начал нервничать. Были в рассказе Гаврилы два крайне
неприятных совпадения. Наряжался и весел был, так это, как говорят
французы,-- ищи женщину! И второе... Кучеру он сказал:
"Здесь близко, пешком дойду". А что там близко? Близко там дво-рец...
Саша даже зажмурился, так не понравились ему эти выводы. Но это же
вздор! Всякий во дворце знает, как стерегут великую княгиню. Это что же
получается? Отчитала ее государыня за маскарад, а она на свидание поспешила?
И с кем? Так не бывает...
А может быть, дело совсем в другом? Как он забыл про убитого во дворце?
Помнится, Никита сказал, что он его знает. И почему он, дурак, не спросил
тогда -- откуда? В тот момент главным было увес-ти из дворца Софью.
Однако что же делать? Бить в барабан, как призывает Гаврила, будем
позднее. А пока хорошо бы посоветоваться с Лядащевым. Но при чем здесь
Лядащев? Тайная канцелярия будет заниматься рас-путыванием любовной интриги?
Да, если интрига связана с импера-торским домом. Вот кто ему нужен --
Анастасия!
Только тут Саша вспомнил, что в кармане у него лежит записка от жены.
Письмо начиналось с кляксы. Почерк у Анастасии был от-вратительный. Чтобы
такую красавицу и умницу природа совершенно лишила умения пользоваться
письменными принадлежностями...
Саша пододвинул свечу, "Друг мой дражайший, солнышко! Ее имп.
величество и все мы срочно уезжаем в Петергоф. Когда увидим-ся -- не знаю, В
Петергоф не приезжай. Государыня в великом гневе. То, о чем рассказывала,
повторилось! И предмет сей с супругом со-слан в Царское Село".
Предмет сей... Ах, Анастасия, милый конспиратор! Предмет-- не иначе как
великая княгиня.
Записка от жены никак не улучшила Сашиного настроения. Он попробовал
как-то склеить недавние события, поймал себя на том, что обкусывает костяшки
пальцев -- скверная, забытая привычка! Плюнул, выругался и здесь же в
кабинете повалился на старую, ко-жей обитую кушетку, чтобы проспать на ней
до утра.
Лядащев сидел в углу гостиной, почти спрятавшись за штору, и прилежно
смотрел в окно, то есть старался быть незаметным и до времени не участвовать
в разговоре, который вел Саша. Софья веж-ливо отвечала, а сама все косилась
на Василия Федоровича, о кото-ром столько была наслышана, и недоумевала,
почему он появился в ее доме.
Саша вел странную беседу, вопросы задавал как бы между прочим, после
каждого ответа Софьи хмурился, словно она никак не могла угадать, что от нее
требуется. И добро бы спрашивал о ней самой. Но Сашу куда больше
интересовало не то, что она видела и чувство-вала на маскараде, сколько
поведение Никиты: с кем он встречался во дворце, что говорил да куда
смотрел. И уж совсем не понравился Софье вопрос; "А о чем вы беседовали с
Никитой, когда он вез вас с маскарада?"
Не будь здесь этого господина, Софья, конечно, ответила бы на все
вопросы без утайки, да и что утаивать-то, подумаешь, тайны мад-ридского
двора, а если на балу человека убили, так в Петербурге ред-кий день
обходится без убийства -- сходи на Пустой рынок, еще не то услышишь. Саша
быстро, словно оценивающе глянул в сторону Лядащева.
-- Почему вы меня об этом спрашиваете, Александр Федорович?-- не
выдержала, наконец, Софья.-- Не проще ли справиться у самого Никиты?
Поймите, мне неприятно, я как на... следствии,--добавила она неожиданно для
себя.
Саша сделал неопределенный жест. О любом другом Софья по-думала бы, что
он беспокойно заерзал на стуле, но для светской, не-принужденной позы Саши
надобно было подыскать другое выраже-ние.
-- Дело в том, Софья Георгиевна,-- сказал вдруг Лядащев, от-рываясь от
окна,-- что Никита Оленев пропал три,-- он оглянулся на Сашу, тот кивнул,--
три дня назад при невыясненных обстоятель-ствах.
-- Как пропал? Этого не может быть! -- Софья стремительно со-рвалась с
места и вышла из комнаты.
Саша и Лядащев переглянулись, у первого даже появилась на-дежда, что
вся эта глупость с исчезновением друга разъяснится сей-час самым простым и
естественным образом.
Софья вернулась назад очень скоро, села на кончик стула и стро-го
посмотрела на Сашу.
-- Я к маменьке ходила. Вчера казачок был от Оленевых. Меня дома не
было, я в парке с Николенькой гуляла. Казачок справлялся, нет ли у нас
барина, а записки никакой не оставил.
Лядащев чуть заметно кивнул, и Саша подробно рассказал Софье все, что
ему было известно об этой истории.
Софья слушала его нахмурившись. Она и мысли не допускала, что с Никитой
могло вот так, ни с того ни с сего случиться что-то страш-ное, однако тут же
поняла, что весь разговор с Сашей надо словно вывернуть наизнанку. Как
только Саша мысленно поставил точку, Софья быстро сказала:
-- Я знаю, куда он поехал.
-- Он вам сказал? -- подался вперед Лядащев.
-- Нет... Когда мы ехали с маскарада, мы говорили совсем о другом.
Никита хотел развеселить меня, но это у него плохо получа-лось. Против воли
мы все время возвращались к убитому. И знаете, Никита как-то философически
об этом говорил.-- Видно было, что Софья сама удивилась, что вспомнила эти
подробности.--Странно... Впрочем, нет, не странно. Никита всегда видит то,
на что другие не обращают внимания. Понимаете? -- обратилась она к Лядащеву.
Тот неопределенно кивнул, боясь спугнуть Софьин настрой.
-- Никита тогда сказал, что в природе существует... как же он его
назвал? Ах, да, закон парности.-- Софья подняла два пальца.-- Ну, в смысле
пары каких-то событий. Например, никогда не видел, как лодка
переворачивается. А тут мало того, что увидел, как люди в воду попадали, так
в этот же день на твоих глазах опять лодка пе-ревернулась. И с этим
человеком то же самое. Никита увидел его на мосту в карете, а потом на этом
диване... во дворце.
-- Какой человек? -- не понял Саша.
-- Убитый. Купец... Гольденберг, кажется. Никита ему паспорт оформлял,
потому и запомнил. Он потом на маскараде его встретил, и Никите показалось,
что тот от него прячется. Но Никита сказал еще, что все это глупости, просто
Гаврила заразил его мистицизмом.
-- Гаврила -- это?..
-- Камердинер Никиты. Очень забавный и добрый человек. И еще я хочу
сказать,-- понизила Софья голос, словно стеснялась,-- на маскараде этот
закон пары был соблюден еще раз...
В гостиную с улыбкой вплыла Вера Константиновна с рабочей коробкой в
руках, села в кресло и неторопливо принялась за шитье. На ней был немецкий
наряд; чепец в кружевах, атласная, обшитая бахромой по подолу юбка, но
все-таки в этом наряде проскальзывало что-то русское, допетровское. Она не
собиралась принимать участия в разговоре и зашла только из приличия --
что-то уж слишком заси-делись гости с замужней дамой.
Разговор при ее появлении сразу прекратился, и все взоры .устре-мились
на рабочую коробку. Человеку свойственно вдруг замереть и тупо уставиться на
какой-либо предмет, будь то огонь, вода или де-ловитые пухлые руки, быстро
сшивающие куски ткани. Вера Кон-стантиновна почувствовала напряженность
гостей и осведомилась вежливо:
-- Не прикажете ли чаю аль кофею.-- И видя, что гости молчат, все также
напряженно в нее вглядываясь, добавила беспомощно:-- Может, шоколаду?
Сошлись на чае, и Вера Константиновна ушла распорядиться. Лядащев тут
же вернулся к прерванному разговору.
-- Я не очень понял, Софья Георгиевна, смысл вашей последней фразы. Что
значит закон пары соблюден еще раз?
-- На маскараде был человек очень похожий на Никиту,-- охот-но пояснила
Софья.-- В маске их вообще нельзя отличить.
Показалось ли ей, или Лядащев первый раз изменил своему не-возмутимому
выражению лица и чуть-чуть нахмурился.
-- Он был в таком же костюме?
-- Ну не совсем в таком же, но... очень похожем, тот же берет, плащ...
И этот двойник разговаривал с убитым... То есть тогда он был еще жив.--
Софья запуталась в словах и беспомощно махнула рукой.
-- Вы хотите сказать, что Оленев был одет на маскараде точно так же,
как некий мужчина? Вы считаете, что Оленев сознательно это сделал? Он не
объяснял вам -- зачем?
Софье не понравился напористый тон .Лядащева, очень не понра-вился.
-- В чем это вы подозреваете Никиту? И какое вы имеете на это право? --
Она встала и с негодованием заходила по комнате.-- Ни-кита вообще этого
двойника не видел. Я хотела ему об этом сказать, но забыла. Я не думала
тогда, что это важно.
-- Костюм для Никиты в прокатной лавке брал я сам,-- вмешал-ся Саша.--
Он мне ничего определенного не заказывал. Сказал толь-ко -- поскромнее. И
потом на его рост вовсе не просто подыскать костюм!
Софья задержалась подле Лядащева, весь ее вид говорил: ну вот, видите?!
-- Допустим, это случайное совпадение,-- задумчиво сказал тот, глядя
мимо Софьи.
-- Что значит "допустим"? В чем вы нас подозреваете? Вид у Софьи был до
крайности возбужденный, ей и в голову не приходило скрывать свою обиду от
Лядащева, она разве что ногами не топала, и он, опомнившись, обратил все в
шутку.
-- Простите, Софья Георгиевна. Это у меня привычка такая ду-рацкая, на
все говорить--допустим. Встаю утром, смотрю в окно и говорю себе: допустим,
идет дождь... Или, допустим, я пью кофе...
-- Допустим, мы будем пить чай... Раньше про кофе надо было думать,--
вмешался с улыбкой Саша, стараясь убрать с лица Софьи остатки озабоченности,
и как ни в чем не бывало вернулся к прежне-му разговору:--А скажите, Софья,
вы упомянули, что в маске их не отличишь. Значит, вы видели двойника Никиты
без маски?
-- Да. Я танцевала, потом танец кончился, и я его увидела со спины в
глубине зала. Конечно, я бросилась к нему. А мужчина снял маску и сказал:
"Милое дитя...о Рядом стоял Гольденберг. Он ска-зал что-то по-немецки этому
высокому, и они долго смеялись,
-- Опишите, как выглядел двойник.
-- Лицом он совсем не похож на Никиту. Вообще он неприятный человек,
знаете... Такой насмешливый взгляд! Так смотрят люди, для которых все вокруг
дурочки и дураки, один он умный.-- Она по-молчала, подыскивая слова, потом
казнь--более чем достаточно для женщины, и пусть государственными делами
занимаются министер-ские мужи, она отдает свое время охоте и маскарадам,
святочным играм на рождество, катаньям на масленицу, ночевкам в шатрах,
русским хороводам на лужайках и любви, ах, как слабо женское сердце!
_______________
* Весьма точно отозвался о нашей государыне французский посол д'Аллион
(не помню дословно, и потом--это только перевод): "У Елизаветы всего лишь
женский ум, но его у нее было много". Истинно так.
______________
Итак, великий князь был предоставлен самому себе и жил весело,
развлекаясь с Катенькой Карр, напиваясь с егерями, занимаясь экзерцициями с
лакеями и обижая жену, а Екатерина учила русский язык, читала Плутарха,
письма мадам де Севинье и, оберегая свою независимость, аккуратно
переписывалась с маменькой, что моталась по Европе, ища для себя выгод.
Бестужев негодовал, понимая, что не может найти управу на молодой двор,
однако жизнь скоро предоста-вила ему эту возможность.
В комнате с забитой досками дверью Петр Федорович разместил полки своих
марионеток. В двадцать два года уже не играют в куклы и оловянных
солдатиков, но великий князь, обвини его кто-нибудь в этом, сказал бы, что
он разыгрывает баталии, и хоть макетно, на сто-ле, но все равно тренирует ум
полководца, и никому не сознался бы, что эти игрушки напоминают ему
оставленный в Голштинии дом. Германия -- страна игрушек, рождественских
прекрасных кукол, за-водных экипажей, танцующих кавалеров и прочая...
Словом, он играл в солдатики, когда услыхал за забитой досками дверью
отчетливый смех и звон бокалов. Государыня веселилась. Вначале он просто
вслушивался в голоса за дверью. Наверное, им руководили не толь-ко
любопытство, но и досада: кому понравится, если от тебя отгора-живаются
досками. Потом он приник к замочной скважине.
Происходящее на половине государыни показалось ему столь ин-тересным,
что он придумал просверлить несколько дырочек в двери, чтобы устроить
подобие спектакля. В зрители он позвал великую княгиню и двух фрейлин.
Екатерина отказалась. Во-первых, потому что подглядывать нехорошо, а
во-вторых,--просто опасно. Вместо Екатерины подвернулся капрал кадетского
корпуса, который зачем-то болтался в покоях великого князя. Фрейлины встали
на стулья и, радостно хихикая, приблизили глаза к дырочкам, капрал
примостил-ся у замочной скважины.
За забитой дверью шел веселый ужин государыни с нежным дру-гом ее
Алексеем Разумовским, и все атрибуты этого ужина указыва-ли на домашний,
семейный его характер. Разумовский сидел против государыни в халате, они
смеялись, потом государыня села к нему на колени-Фрейлины не решились
досмотреть спектакль до конца, и у них, конечно же, хватило ума держать язык
за зубами, если бы не вели-кий князь... Тот, напротив, всем и каждому
сообщил, что делает ве-черами его тетушка. По дворцу поползли самые
пикантные сплетни. Здесь интересен был и сам факт семейного ужина, и его
пикантные подробности. Скоро сплетни и их источник стали известны
госуда-рыне.
Давно во дворце не видели ее в таком гневе. Дело расследовала Тайная
канцелярия. Любопытного капрала высекли розгами, а Петра Елизавета вызвала к
себе для ответственного разговора.
Петр Федорович только играл раскаяние, в глубине души его те-шила
мысль, что позлил он тетушку, и Елизавета это почувствовала.
-- Ты, Петруша, вспомни, как на Руси наказывают неблагодар-ных сыновей.
Да, да,-- покивала она головой, видя, что Петр испугался.-- Я о дяде твоем
говорю, Алексее Петровиче. Помнишь, как дедушка с ним поступил?
Петр вспомнил, и воспоминания заставили его посерьезнеть, од-нако
ненадолго,
После истории с дверью Елизавета и сказала канцлеру:
-- Ну, Алексей Петрович, сочиняй свои пункты.
И Бестужев сочинил. Документов было два: один для великого князя Петра,
другой для супруги его Екатерины Алексеевны. Главная мысль обоих документов:
достойных особ необходимо перевоспиты-вать, для чего императорским
высочествам назначались гофмейстер и гофмейстерина. Достойным особам
надлежало ознакомиться с до-кументом и поставить свою подпись.
Пунктов в инструкции Петру Федоровичу было много, и они были самые
разнообразные, например, забыть непристойные привычки, как-то : опорожнять
стакан на голову лакея, забыть употреблять не-приличные шутки и брань,
особливо с особами иностранными, забыть искажать себя гримасами и
кривляньями всех частей тела... Всего не перечислишь.
Пунктов, предъявленных Екатерине, было всего три, но по зна-чимости они
перевешивали воспитательную инструкцию, врученную великому князю. Екатерине
надлежало: во-первых, быть более усерд-ной в делах православия, во-вторых,
не вмешиваться в дела русской империи и голштинские, в-третьих, прекратить
фамильярничать с "особами мужеска пола" -- вельможами, камер-юнкерами и
пажами. Тон документа был оскорбительный.
Даже время не рассудило, кто прав в этих пунктах, пятидесяти-летний
канцлер или семнадцатилетняя девочка, которая и в те годы, как цветок в
бутоне, несла в себе все задатки будущей Екатерины Великой. Да, наверное,
она не прониклась до конца духовной красо-той православия, но зато
добровольно забыла старую, лютеранскую веру. Она не собиралась вмешиваться в
дела русской империи, но мать в письмах задавала ей вопросы, и она, зачастую
бездумно, от-вечала на них. Последний пункт наиболее деликатен. Окидывая
взглядом жизнь императрицы Екатерины, мы видим, что она умела поддерживать с
"особами мужеска пола" дружественные отношения, но посмертное горе
Екатерины, и не без основания, в том, что имя ее связывалось с откровенно
сексуальными, порочными, почти скаб-резными историями. Но пока супруге
великого князя семнадцать лет, и она еще девица.
Екатерина отказалась подписать эту бумагу. Алексей Петрович не
настаивал. Спокойно и скучно канцлер сказал, что этим она только вредит
себе, что государыня будет недовольна и что он имеет сооб-щить ей кое-что
устно: ей запрещается переписываться с родными, поскольку письма эти вредят
русской политике. И Екатерина подпи-сала документ.
Отныне она живет под присмотром, вернее, под надзором пле-мянницы
государыни -- гофмейстерины Марии Семеновны Чоглаковой,
двадцатичетырехлетней особы, имеющей мужа, детей, дамы доб-родетельной,
пресной и излишне любопытной.
Чтобы правила вежливости были соблюдены и переписка с род-ными не
прекращалась, секретный чиновник из Иностранной колле-гии, обладающий
хорошим слогом и почерком, пишет за великую княгиню письма в Цербст. Депеши
эти сам член коллегии Веселовский носит к великой княгине на подпись, а ей
остается только ку-сать губы от злости, плакать и жаловаться. Впрочем,
жаловаться бы-ло некому. Молодые вельможи, поставляющие ей книги, любители
потанцевать, поговорить и посмеяться, теперь обходили молодой двор стороной.
Наконец, Екатерине было запрещено писать напря-мую не только родным, а
вообще кому бы то ни было.
Бестужев, как ему казалось, пресек заразу в корне и перерубил все нити,
соединяющие Екатерину с Европой. У канцлера и без вели-кой княгини дел
достаточно, Фридрих II засылает шпионов в рус-скую армию и обе столицы
десятками. Где они оседают, в каких мес-тах, как получают доступ к важным
документам? "Черный каби-нет"--секретная канцелярия для вскрытия и
расшифровки иностран-ной корреспонденции -- работает днем и ночью.
Это было год назад, и за это время от Екатерины были удалены одни за
другими верные ей люди, та же участь постигла великого князя. Вслед за
прусским послом Мардефельдом, который был дру-гом и советником герцогини
Иоганны и самой Екатерины, Россию вынуждены были покинуть господин Бредаль,
обер-егермейстер вели-кого князя, его бывший воспитатель Брюммер,
Люлешинкер, камер-динер великого князя, мадемуазель Кардель, воспитательница
Ека-терины. Молодой двор терял ряды, вокруг них образовывалась пус-тота.
И вдруг неожиданность! Не секретной цифирью написанное и не по тайным
каналам посланное, а обычной почтой в Петербург при-шло письмо на имя
великой княгини. Вся почта российская находи-лась в ведении Бестужева, и
зоркий чиновник выловил нужное из груды прочих пакетов. Письмо легло к
Бестужеву на стол. Это было послание Иоганны дочери, и по тексту письма
видно было, что они давно и прочно общаются в обход депеш, сочиненных в
Иностранной коллегии.
Скоро выяснилось, что письмо было отправлено с почтой вице-канцлера
Воронцова, который в это время с супругой своей Анной Карловной
путешествовал по Европе. Воронцовы проехали Италию, Францию, и отовсюду
вице-канцлер слал своему двору отчеты о самом благоприятном приеме. Побывал
Воронцов и в Потсдаме у Фридри-ха II, получил от короля в подарок шпагу с
брильянтами и был бес-платно возим по всем германским областям. Конечно,
Воронцовы встречались с Иоганной, и она передала письмо дочери, но почему
вице-канцлер доверил сей секретный документ обычной почте -- это одна из
загадок русского характера: забывчивость, рассеянность, беспечность -- Бог
весть!
В письме Иоганна давала советы дочери, не советы -- инструк-ции, как
сподручнее влиять на русский двор, сообщала также, что в Воронцове находят
"человека испытанной преданности, исполнен-ного ревности к общему делу". В
конце письма приписка: "Усердно прошу, сожгите все мои письма, особенно
это". О Лестоке тоже было несколько слов, как о преданном друге.
Бестужев знал, что императрица ненавидит Иоганну и охладела к
Воронцову. Да, этот человек помог ей воцариться на троне, но по-следнее
время дружит не с теми дворами, какими надобно, ведет са-мостоятельную
политику и вообще достоин нареканий. Бестужев соб-ственноручно от имени
Елизаветы составил депешу Воронцову в Берлин, в коей писал, чтоб жена его
Анна Карловна не смела цело-вать руки Иоганне Цербстской, а лучше бы и вовсе
с ней не виделась, а тут, оказывается, вот какие у них отношения.
Бестужев предоставил письмо Иоганны императрице с подобаю-щими
комментариями, которые были ею поняты и одобрены. Отныне канцлер обладал
абсолютными полномочиями в пресечении перепис-ки Екатерины, а также в
выявлении и примерном наказании тех лиц, кои в этом для великой княгини
стараются.
Из дома Нарышкиных Саша направился на службу. Пару часов ему удалось
поспать на неудобном, коротком канапе, что стояло в тесном коридорчике, а
потом генеральские дела закрутили его, за-вертели. Домой он попал только к
вечеру и был немало удивлен сооб-щением, что чуть ли не с утра его
дожидается камердинер Оленева Гаврила.
-- Где он?
-- В библиотеке. И еще... Их сиятельство Анастасия Павловна из дворца
записочку изволили прислать.
-- Где записка?
-- Сейчас принесу.
-- Неси в библиотеку и ужин туда подай. При появлении Саши Гаврила не
встал, а неудобно изогнул шею, пытаясь рассмотреть что-то позади вошедшего.
-- Ты что впотьмах сидишь? А где Никита? При этих словах Гаврила
стремительно вскочил и запричитал, молитвенно сложив руки:
-- Вот этого вашего вопроса, Александр Федорович, я и страшил-ся больше
всего! И Бога молил, чтоб вы мне его не задали. Л вы пря-мо с порога!
-- Что ты плетешь? Говори толком!
Лохматые брови Гаврилы сдвинулись шалашом, прочертив на лбу глубокую
складку, глаза запали, вид у него был крайне несчастный.
-- Ах, батюшка, значит вы тоже ничего не знаете? -- И он раз-рыдался,
потом вытащил огромный, прожженный кислотой платок и долго приводил себя в
порядок.
Саша устал, хотел есть, все его раздражало, но горе Гаврилы бы-ло таким
бурным и неожиданным, что он только смотрел на него молча. Мысль о том, что
случилась какая-нибудь беда, не приходила Саше в голову: Гаврила умел
драматизировать самые пустяшные со-бытия,
-- Ну? -- не выдержал он наконец.
Камердинер отреагировал на окрик тем, что вытянул руки по швам и долго,
путано, с ненужными подробностями рассказывал о том, что Никита уехал вчера
неведомо куда, дома не ночевал и где обретается по сию пору -- неизвестно.
-- Гаврила, ты сошел с ума! Ну и что из того, что барин дома не
ночевал? Можно хоть на сутки освободиться от твоей опеки?
Запалили свечи. Слуга принес записку. Саша рассеянно сунул ее в карман
и принялся большими шагами мерить библиотеку. Гаврила вдруг совершенно выбил
его из равновесия. Экий болван! Гаврила поворачивался за ним, как флюгер,
повинующийся невидимым сквознякам, рожденным Сашиными шагами. Похоже, он не
мог внять голосу разума, а дельных Сашиных замечаний просто не слышал. Он
все твердил, что барин уехал, нарядившись в парик "крыло голубя",
намеревался ехать к Саше ночевать, но исчез. Словом, он твердо уве-рен, что
с Никитой стряслось что-то такое, что надо немедленно ку-да-то бежать, бить
в барабан и скликать людей. В довершение всего Гаврила вдруг упал на колени
и сознался, что ночью ему был знак.
-- Какой еще? -- Саша замер на месте.
-- Плохой.
-- От кого?
Гаврила опять понес околесицу, беду-де он увидел в глубине сине-го
камня. Как выглядела беда, он наотрез отказался говорить, но за-верял Сашу в
правдивости своих слов, бил себя в грудь и поминал ца-ря Соломона. Разговор
соскользнул на новый виток и предвещал быть бесконечным.
-- Но Бог ты мой! Может, он в гости поехал. С кем он дружит? Вспоминай!
Мало ли к кому... к Куракиным, Строгановым, Бутурли-ным...
Под салфеткой на столе остывал ужин. По высоте бутылки Саша пытался
понять, что принес лакей -- вино или английское пиво?
-- Мы только четыре месяца из Германии,-- орал Гаврила.-- Мы ни с кем
не дружим. И дружим только с Корсаком Алексеем Ивановичем и вами. А
поскольку Корсак в отъезде, то вам барина моего и искать!
И Саша сдался. Он велел Гавриле повторить весь свой рассказ с самого
начала, но при этом сел к столу и пододвинул к себе поднос с едой. Жаркое
остыло, мясо было жестким, а в бутылке против ожи-дания оказался, черт
побери всех, квас. Что это за мода такая -- в фигурные бутылки обычный квас
лить?
В новом, уже относительно связном изложении ситуация и впрямь
показалась несколько странной. Отчего Никита, поехав к не-му, вдруг вернулся
с полдороги. Невероятно, чтобы он что-то вспом-нил! Поворотил домой
переодеваться, значит куда-то зван, значит кого-то встретил по дороге. Нет,
кучер клянется, что ничего такого не было.
-- Что говорил Никита, когда воротился?
-- Он сказал: "Пиррон не прав".-- Гаврила хватался за лоб, за-катывал
глаза, пытаясь вспомнить все дословно.-- И еще сказал:
"Покой человеку вреден". Пиррон, мол, просто выжил из ума за две тысячи
лет. Александр Федорович, кто такой Пиррон?
-- А шут его знает,-- с досадой бросил Саша.-- Наверное, у Монтеня
вычитал. Он сейчас на Монтене помешался. А почему ты решил, что он поехал к
даме?
-- Дак... нарядился, весел был, как весна. Хохотал прямо!
-- Куда отвез его кучер?
-- До старого Исаакия. Дальше, говорит, я пешком дойду. Де-скать, тут
рядом.-- Далее было подробно пересказано все, что делал затем кучер.
-- Ладно,-- подытожил Саша.-- Иди домой и жди. Может, Ники-та уже дома.
Если он там, немедленно пришли записку.
Гаврила отбыл, а через час прибежал с запиской Сенька-казачок. Послание
камердинера дышало почти мистическим ужасом: "Нету моего голубя дома и
вестей о нем никаких. Александр Федорович, Христом Богом заклинаю -- бей в
кимвал, ищи! Камни зря не гас-нут!"
Здесь уже и Саша начал нервничать. Были в рассказе Гаврилы два крайне
неприятных совпадения. Наряжался и весел был, так это, как говорят
французы,-- ищи женщину! И второе... Кучеру он сказал:
"Здесь близко, пешком дойду". А что там близко? Близко там дво-рец...
Саша даже зажмурился, так не понравились ему эти выводы. Но это же
вздор! Всякий во дворце знает, как стерегут великую княгиню. Это что же
получается? Отчитала ее государыня за маскарад, а она на свидание поспешила?
И с кем? Так не бывает...
А может быть, дело совсем в другом? Как он забыл про убитого во дворце?
Помнится, Никита сказал, что он его знает. И почему он, дурак, не спросил
тогда -- откуда? В тот момент главным было увес-ти из дворца Софью.
Однако что же делать? Бить в барабан, как призывает Гаврила, будем
позднее. А пока хорошо бы посоветоваться с Лядащевым. Но при чем здесь
Лядащев? Тайная канцелярия будет заниматься рас-путыванием любовной интриги?
Да, если интрига связана с импера-торским домом. Вот кто ему нужен --
Анастасия!
Только тут Саша вспомнил, что в кармане у него лежит записка от жены.
Письмо начиналось с кляксы. Почерк у Анастасии был от-вратительный. Чтобы
такую красавицу и умницу природа совершенно лишила умения пользоваться
письменными принадлежностями...
Саша пододвинул свечу, "Друг мой дражайший, солнышко! Ее имп.
величество и все мы срочно уезжаем в Петергоф. Когда увидим-ся -- не знаю, В
Петергоф не приезжай. Государыня в великом гневе. То, о чем рассказывала,
повторилось! И предмет сей с супругом со-слан в Царское Село".
Предмет сей... Ах, Анастасия, милый конспиратор! Предмет-- не иначе как
великая княгиня.
Записка от жены никак не улучшила Сашиного настроения. Он попробовал
как-то склеить недавние события, поймал себя на том, что обкусывает костяшки
пальцев -- скверная, забытая привычка! Плюнул, выругался и здесь же в
кабинете повалился на старую, ко-жей обитую кушетку, чтобы проспать на ней
до утра.
Лядащев сидел в углу гостиной, почти спрятавшись за штору, и прилежно
смотрел в окно, то есть старался быть незаметным и до времени не участвовать
в разговоре, который вел Саша. Софья веж-ливо отвечала, а сама все косилась
на Василия Федоровича, о кото-ром столько была наслышана, и недоумевала,
почему он появился в ее доме.
Саша вел странную беседу, вопросы задавал как бы между прочим, после
каждого ответа Софьи хмурился, словно она никак не могла угадать, что от нее
требуется. И добро бы спрашивал о ней самой. Но Сашу куда больше
интересовало не то, что она видела и чувство-вала на маскараде, сколько
поведение Никиты: с кем он встречался во дворце, что говорил да куда
смотрел. И уж совсем не понравился Софье вопрос; "А о чем вы беседовали с
Никитой, когда он вез вас с маскарада?"
Не будь здесь этого господина, Софья, конечно, ответила бы на все
вопросы без утайки, да и что утаивать-то, подумаешь, тайны мад-ридского
двора, а если на балу человека убили, так в Петербурге ред-кий день
обходится без убийства -- сходи на Пустой рынок, еще не то услышишь. Саша
быстро, словно оценивающе глянул в сторону Лядащева.
-- Почему вы меня об этом спрашиваете, Александр Федорович?-- не
выдержала, наконец, Софья.-- Не проще ли справиться у самого Никиты?
Поймите, мне неприятно, я как на... следствии,--добавила она неожиданно для
себя.
Саша сделал неопределенный жест. О любом другом Софья по-думала бы, что
он беспокойно заерзал на стуле, но для светской, не-принужденной позы Саши
надобно было подыскать другое выраже-ние.
-- Дело в том, Софья Георгиевна,-- сказал вдруг Лядащев, от-рываясь от
окна,-- что Никита Оленев пропал три,-- он оглянулся на Сашу, тот кивнул,--
три дня назад при невыясненных обстоятель-ствах.
-- Как пропал? Этого не может быть! -- Софья стремительно со-рвалась с
места и вышла из комнаты.
Саша и Лядащев переглянулись, у первого даже появилась на-дежда, что
вся эта глупость с исчезновением друга разъяснится сей-час самым простым и
естественным образом.
Софья вернулась назад очень скоро, села на кончик стула и стро-го
посмотрела на Сашу.
-- Я к маменьке ходила. Вчера казачок был от Оленевых. Меня дома не
было, я в парке с Николенькой гуляла. Казачок справлялся, нет ли у нас
барина, а записки никакой не оставил.
Лядащев чуть заметно кивнул, и Саша подробно рассказал Софье все, что
ему было известно об этой истории.
Софья слушала его нахмурившись. Она и мысли не допускала, что с Никитой
могло вот так, ни с того ни с сего случиться что-то страш-ное, однако тут же
поняла, что весь разговор с Сашей надо словно вывернуть наизнанку. Как
только Саша мысленно поставил точку, Софья быстро сказала:
-- Я знаю, куда он поехал.
-- Он вам сказал? -- подался вперед Лядащев.
-- Нет... Когда мы ехали с маскарада, мы говорили совсем о другом.
Никита хотел развеселить меня, но это у него плохо получа-лось. Против воли
мы все время возвращались к убитому. И знаете, Никита как-то философически
об этом говорил.-- Видно было, что Софья сама удивилась, что вспомнила эти
подробности.--Странно... Впрочем, нет, не странно. Никита всегда видит то,
на что другие не обращают внимания. Понимаете? -- обратилась она к Лядащеву.
Тот неопределенно кивнул, боясь спугнуть Софьин настрой.
-- Никита тогда сказал, что в природе существует... как же он его
назвал? Ах, да, закон парности.-- Софья подняла два пальца.-- Ну, в смысле
пары каких-то событий. Например, никогда не видел, как лодка
переворачивается. А тут мало того, что увидел, как люди в воду попадали, так
в этот же день на твоих глазах опять лодка пе-ревернулась. И с этим
человеком то же самое. Никита увидел его на мосту в карете, а потом на этом
диване... во дворце.
-- Какой человек? -- не понял Саша.
-- Убитый. Купец... Гольденберг, кажется. Никита ему паспорт оформлял,
потому и запомнил. Он потом на маскараде его встретил, и Никите показалось,
что тот от него прячется. Но Никита сказал еще, что все это глупости, просто
Гаврила заразил его мистицизмом.
-- Гаврила -- это?..
-- Камердинер Никиты. Очень забавный и добрый человек. И еще я хочу
сказать,-- понизила Софья голос, словно стеснялась,-- на маскараде этот
закон пары был соблюден еще раз...
В гостиную с улыбкой вплыла Вера Константиновна с рабочей коробкой в
руках, села в кресло и неторопливо принялась за шитье. На ней был немецкий
наряд; чепец в кружевах, атласная, обшитая бахромой по подолу юбка, но
все-таки в этом наряде проскальзывало что-то русское, допетровское. Она не
собиралась принимать участия в разговоре и зашла только из приличия --
что-то уж слишком заси-делись гости с замужней дамой.
Разговор при ее появлении сразу прекратился, и все взоры .устре-мились
на рабочую коробку. Человеку свойственно вдруг замереть и тупо уставиться на
какой-либо предмет, будь то огонь, вода или де-ловитые пухлые руки, быстро
сшивающие куски ткани. Вера Кон-стантиновна почувствовала напряженность
гостей и осведомилась вежливо:
-- Не прикажете ли чаю аль кофею.-- И видя, что гости молчат, все также
напряженно в нее вглядываясь, добавила беспомощно:-- Может, шоколаду?
Сошлись на чае, и Вера Константиновна ушла распорядиться. Лядащев тут
же вернулся к прерванному разговору.
-- Я не очень понял, Софья Георгиевна, смысл вашей последней фразы. Что
значит закон пары соблюден еще раз?
-- На маскараде был человек очень похожий на Никиту,-- охот-но пояснила
Софья.-- В маске их вообще нельзя отличить.
Показалось ли ей, или Лядащев первый раз изменил своему не-возмутимому
выражению лица и чуть-чуть нахмурился.
-- Он был в таком же костюме?
-- Ну не совсем в таком же, но... очень похожем, тот же берет, плащ...
И этот двойник разговаривал с убитым... То есть тогда он был еще жив.--
Софья запуталась в словах и беспомощно махнула рукой.
-- Вы хотите сказать, что Оленев был одет на маскараде точно так же,
как некий мужчина? Вы считаете, что Оленев сознательно это сделал? Он не
объяснял вам -- зачем?
Софье не понравился напористый тон .Лядащева, очень не понра-вился.
-- В чем это вы подозреваете Никиту? И какое вы имеете на это право? --
Она встала и с негодованием заходила по комнате.-- Ни-кита вообще этого
двойника не видел. Я хотела ему об этом сказать, но забыла. Я не думала
тогда, что это важно.
-- Костюм для Никиты в прокатной лавке брал я сам,-- вмешал-ся Саша.--
Он мне ничего определенного не заказывал. Сказал толь-ко -- поскромнее. И
потом на его рост вовсе не просто подыскать костюм!
Софья задержалась подле Лядащева, весь ее вид говорил: ну вот, видите?!
-- Допустим, это случайное совпадение,-- задумчиво сказал тот, глядя
мимо Софьи.
-- Что значит "допустим"? В чем вы нас подозреваете? Вид у Софьи был до
крайности возбужденный, ей и в голову не приходило скрывать свою обиду от
Лядащева, она разве что ногами не топала, и он, опомнившись, обратил все в
шутку.
-- Простите, Софья Георгиевна. Это у меня привычка такая ду-рацкая, на
все говорить--допустим. Встаю утром, смотрю в окно и говорю себе: допустим,
идет дождь... Или, допустим, я пью кофе...
-- Допустим, мы будем пить чай... Раньше про кофе надо было думать,--
вмешался с улыбкой Саша, стараясь убрать с лица Софьи остатки озабоченности,
и как ни в чем не бывало вернулся к прежне-му разговору:--А скажите, Софья,
вы упомянули, что в маске их не отличишь. Значит, вы видели двойника Никиты
без маски?
-- Да. Я танцевала, потом танец кончился, и я его увидела со спины в
глубине зала. Конечно, я бросилась к нему. А мужчина снял маску и сказал:
"Милое дитя...о Рядом стоял Гольденберг. Он ска-зал что-то по-немецки этому
высокому, и они долго смеялись,
-- Опишите, как выглядел двойник.
-- Лицом он совсем не похож на Никиту. Вообще он неприятный человек,
знаете... Такой насмешливый взгляд! Так смотрят люди, для которых все вокруг
дурочки и дураки, один он умный.-- Она по-молчала, подыскивая слова, потом