Страница:
Многие дома в Каргополе покинуты. Они разваливаются. В них, пустых, свищет холодный северный ветер. Люди у нас покидают дома в поисках лучшей жизни. Эти поиски чаще всего заканчиваются бродяжничеством по бескрайним дорогам России, попрошайничеством, проституцией, мелким воровством, тюрьмой. Бездомные погибают во множестве, не нужные нигде, никому. По демографическим данным, за последние 15 лет Россия теряет в год более миллиона человеческих жизней. Я разделяю большую тревогу выступавшего до меня американского писателя Гари Шнейдера, привлекавшего внимание мирового сообщества к проблеме уменьшения численности морских птиц — бакланов. Но разделит ли когда-нибудь мировое сообщество нашу тревогу по поводу невиданного вымирания людей России?
Потери в численности населения у нас вплотную приблизились к потерям в Великой Отечественной войне против фашизма. Однако прошлые потери увенчались победой над фашизмом. Нынешние же наши потери — это поражение от новой разновидности фашизма, уже демократического, как это ни парадоксально звучит. Я думаю, что будущие историки определят нынешний геноцид народов России именно так — как и геноцид сербов и иракцев.
Руководство нашей страны пытается преодолеть это страшное наследие, оставленное президентом Ельциным. Но оно не может противопоставить свою деятельность процессам глобализации, которые уже поставили нашу страну на грань вымирания. К сожалению, сегодня внешнему миру нужны сырьевые богатства России — без человека, о чём боятся говорить правозащитники мира. Но Россия без русских; Россия без чувашей, ханты, манси с их неповторимой культурой — это плохая Россия, господа. Это только одна сплошная гигантская рана на теле Земли…
Собственно в демократии у нас оказались лишь правящие кланы, завладевшие сырьевыми богатствами страны. Но народ всей России оказался выброшенным на обочину жизни без средств к существованию. Это ли не катастрофа?
…Когда мы возвращались с Севера в Москву, на одной из железнодорожных станций писатель Личутин купил два несъедобных пирожка. Их испекла из плохой муки и продавала на перроне нищая русская мать. С ней был сын — плохо одетый ребёнок, зябнущий на ветру. Чтобы утешить их, писатель сказал: “Какой хороший мальчик, у него глаза банкира!”.
Этот мальчик, лишённый возможности получить образование, никогда не станет банкиром. У его матери также не найдётся денег, чтобы оплачивать лечение cына. Будущее маленького человека уже зачёркнуто демократическими реформами России… Но ради жизни этого мальчика русские писатели сегодня отвергают порядок вещей, существующий в мире. Мы ищем выход из тупика цивилизации. Потому моё выступление называется так: “Новый литературный герой: выразитель интересов своего народа или идей глобализации?”.
Противопоставление, обозначенное в этом вопросе, разрешимо. Православным философом VI века, преподобным Дорофеем из Аскалона, был изобретён некий философский круг. Начертательно он состоял из радиусов, стянутых к единому центру — Богу. Человек, стоящий на любой точке окружности, может сблизиться с другим человеком, стоящим на той же окружности, лишь одним путём — удалившись от третьего человека. Но люди, идущие по радиальным линиям, к единому центру — Богу, сближаются постепенно все.
С первых веков христианства человечеству был указан путь не конфронтации, но сближения, мирного сосуществования и взаимоуважения. Ибо заповедями Бога живёт каждый, выполняющий основные религиозные требования, запрещающие убивать, красть, впадать в половую распущенность, стяжательство, сребролюбие — во всё то, что разрушает природу человека, а значит, как следствие, и окружающую природу. Поклонение Золотому тельцу — деньгам — считается недопустимым злом для души живущего и для его ближних во всех гуманистических религиях Земли: угрозой миру.
Современный мир, осуществляющий политику глобализации, также имеет свой философский круг. В центре этого круга находится Золотой телец: власть денег и вера в саморегуляцию капитала. Люди, стремящиеся к его центру — к накоплению капитала, также приближаются друг к другу, на принципах, уже противоположных заповедям Бога. Наиболее быстрые и крупные деньги делаются на попрании, на разрушении заповедей Бога. Вместо “не убий” — “уничтожь того, кто идёт иным путём” (вспомните бомбёжки Сербии и Ирака). На половой распущенности строится шоу-бизнес. Богатый человек превознесён над бедным. Умным считается не тот, кто посвящает свою жизнь познанию высоких истин, но тот, кто умеет присваивать себе наибольший капитал, то есть человек-хищник. Со всем этим столкнулась современная Россия, пытающаяся “вписаться” в мировую рыночную экономику. Гонка за богатством, за владением сырьевыми запасами, дабы срочно превращать их в деньги, стёрла все иные заботы — заботы о благополучии народа и страны.
Можно сегодня, приводя катастрофические цифры, много говорить об угрозе гибели Байкала. И о том, что великая русская река Волга превращается в грязный сток. Однако разговор этот будет малопродуктивным. Потому как борьба со следствием, а не с причиной гибельных процессов ещё никогда не приводила к успеху. В лучшем случае она даёт временные, локальные, ничтожные улучшения, не решая вопроса в целом. Причина же истребления и разрушения природы — результат всеобщей погони за личным обогащением. Но разрушая окружающую природу, человечество разрушает себя.
Мною недавно закончен и опубликован в журнале “Москва” (N 11, 12. 2004) роман “5/4 накануне тишины”. Полгода идёт его обсуждение в России. Основная тема романа — тема распада: традиций, государства, души человека. Разрушая одно, мы разрушаем и другое… Моего героя — электронщика по образованию, преуспевающего бизнесмена, окружают его школьные друзья. Один из них стал реаниматором — человеком оживляющим. Другой — прозектором ( рассекающий.- лат.), убеждённым в том, что смертьтела и души — благо, ибо Ничто лучше действительности. Они встретились в реанимации. Возле постели умирающей жены главного героя. Имя больной жены — Любовь.
Роман начинается со слов: “Любовь теперь пребывала далеко — над жизнью. Она покоилась в своём беспамятстве, будто в зыбке, зависшей меж небом и землёй…”.Личность главного героя дробится — чтобы спасти Любовь, он должен собрать себя воедино. Но как это сделать, если вокруг происходит то же самое? “Этим летом в спокойной степной реке Нуре появились бледные, крупные, медлительные рыбы — рыбы апокалипсиса. Они плавали мирно в прозрачной воде, у тёплого берега, совсем как обычные. Только телесная ткань у самых хвостов была голой, без чешуи, и отставшей от костей. Она вилась в воде отдельными распавшимися волокнами, и видеть это рыбакам было страшно и омерзительно. Все они выдёргивали поскорее из воды свои крючки, на которых извивались розовые черви — бесполезными перевёрнутыми знаками вопроса…
Если мир есть отраженье человеческой души — да, повреждённой, распадающейся заживо человеческой души, то должен, конечно, распадаться-расслаиваться-рассыпаться и он. А если душа есть только отраженье рассыпающегося на части, умирающего, угасающего, разрушающегося мира, то бесполезно, бесполезно лечить самого себя разговорами с собою же самим”.Таковы рассужденья моего героя, стремящегося уйти от самоанализа. Однако собственные его разновозрастные обличья возникают перед ним и требуют ответа за жизненные его поступки. Он должен совпасть, совместиться сам с собою.
В ходе романа идёт трудное превращение литературного антигероя в героя, готового жить иначе. Он, циничный делец, проходит свой очистительный путь — до отречения от всего, что было его целью и на что ушла большая часть его жизни.
Процесс дробления — государств, человеческих душ — имеет свою инерцию. Мой герой восстаёт против инерции дробления. Он находит “гнездо крамолы — гнездо повреждённости” в душе — и в мире. Из человека, служащего Золотому тельцу, он пытается преобразоваться в человека, движущегося к Богу.
Профессором Бехтеревой (Институт мозга, Россия) установлено, что не только мир способен изменять наше сознание, но и работа мозга способна изменять мир. Импульсы того, что мы чувствуем, понимаем, к чему устремляемся, не остаются без последствий для окружающей действительности. Эти импульсы могут быть либо направлены на служение Богу — либо на служение Золотому тельцу. И время наше поставило это служение каждого отдельного человека на столь предельную, рискованную грань, что среднего, кажется, уже не дано, поскольку сам мир стоит на этой же роковой грани. По одну сторону — разрушение всего спасительного: деспотия денег. По другую — воскресение, оживление бескорыстной Любви меж людьми.
Советский Союз раздробился, пал жертвой процессов глобализации — каждая из республик двинулась самостоятельно, в направлении к Золотому тельцу. Но именно на постсоветском пространстве были созданы уникальные условия для движения к Богу — к братству людей. Заповеди православия — не убий, не укради, не занимайся бесчестным самообогащением — совпадают с сурами Корана, как и с установками других гуманных, солнечных религий мира. А советский коммунизм, преодолев изначальное теоретическое безбожие, стал религиозным: он взял лучшее из религиозных учений советских народов. Моральный кодекс строителя коммунизма — это те же самые религиозные заповеди, скрепляющие человеческое сообщество общими принципами сосуществования.
Возможно, что именно эта идеология, заложенная в философском круге аввы Дорофея, станет со временем новой идеологией Восточного полюса. Усиление идейного триединства во властных структурах — Новый завет, Коран, Моральный кодекс — и прямое влияние этого триединства на принятие правительственных решений способно создать новые скрепы общества и постепенно побороть распад на постсоветском пространстве.
Трагедия распада, дробления Союза оставила за границей России 25 миллионов русских и 11 миллионов, считающих русский язык родным. Корею пересекла надвое тридцать восьмая параллель — демилитаризованная зона. Наша тридцать восьмая линия пролегла по всей границе России, создавшей такие невероятные законы, при которых именно русским труднее всего обрести свои права, вернувшись на Родину из отделившихся республик. Лишёнными российского гражданства оказались все те, кто на момент 1992 года имел прописку в республиках Союза. Этот отсекающий закон был братоубийственным, предательским по отношению к русским беженцам. Некоторые из них умирали на моих глазах, лишённые помощи Родины. Но молчали правозащитники мира и России, ибо только на русских их деятельность не распространялась никак. А пылающая Чечня стала многолетней бесперебойной бойней для самой репродуктивной части населения России. В интересах мировых процессов было ослабление, изматывание народов России, дабы дробление на постсоветском пространстве шло успешней. Но дробление всегда покупается пролитием невинной крови людей. И я сильно сомневаюсь, что политтехнологи дробления Союза делали богоугодное дело…
Считаю ли я себя антиглобалисткой? Нет. На земле возникает много процессов, движимых силою мирового зла. Однако любое глобальное зло саморазрушительно — оно пожрёт себя, истребит само себя своими же действиями. Людей же, идущих от окружности к Богу — к гармонии души и природы, будет становиться всё больше: они сближаются не по моделям политтехнологий, но Высшей волей.
Душа главного героя моего романа несёт отпечаток саморазрушения, она отражает разрушительные действия, происходящие в мире: “Больно миру — больно душе”. В романе катарсис совершается под воздействием череды небывалых вспышек на Солнце. У меня энергия недовоплощённых судеб — незавершившихся, безвинно прерванных репрессиями и реформами — уходит к Солнцу. И разбушевавшееся Солнце возвращает эту энергию нам, вразумляя и наказуя за братоубийственные преступления, ибо любое зло братоубийственно. Избыточная энергия Солнца карает живущих, но дарит при этом великие прозрения.
В трудах Чижевского (“Космический пульс жизни”) и Вернадского (“Биосфера и ноосфера”) рассматривается в основном влияние солнечной активности и природных процессов Земли и Космоса на человека. И воздействие человека на природу лишь в плане физическом, химическом. Но природа глубоко нравственна в основе своей, она — божественна. И я вполне допускаю, что “мщение природы” нам за нашу безнравственность, за искажение нашей собственной божественной ипостаси куда более серьёзно, чем принято считать. Поэтому у меня не вызовут удивления научные выводы будущего о том, что Солнце в свою очередь реагирует на то, что происходит в наших душах, ибо всё в природе связано со всем.
Чижевский, не отрицающий влияния на его труды догматов древней халдейской мудрости, в своём работе “Гелиотараксия” пишет: “Если Земля и всё населяющее её живое представляют собой органическую систему (…), следует предположить, что могущественные нарушения, имеющие иногда место в физико-химической среде Земли, должны вызывать мощные пертурбации и в органическом её царстве”.Но процессов, направленных в одну сторону, в природе не бывает — если физико-химическое влияет на органическое, то и органическое влияет на физико-химическое. Мне довелось бывать в закрытой, так называемой Тридцатикилометровой чернобыльской зоне, в мёртвой, совершенно безлюдной зоне тяжелейшего радиоактивного заражения. Пятна стронция и цезия, осевшие после взрыва на Чернобыльской АЭС, повредили удивительную по красоте землю на тысячелетия. Я писала об этом в книге “Слова на ветру опустевшего века” — “Чёрная быль — Белая Русь”. Но уже в пятнадцати километрах от мёртвой, закрытой зоны живут люди, не захотевшие покинуть опасные места отселения. Они разводят скот, пьют молоко, собирают радиоактивные грибы и ягоды.
Позже мне сказали, что возле православных икон дозиметр там показывает нормальный радиационный фон. У меня уже не было возможности проверить это. Однако все учёные-радиологи, наблюдающие последствия чернобыльской катастрофы, отмечают один странный факт. Молодые люди в городе Гомеле, получив гораздо меньшее облучение, тяжело страдали и умирали. А богомольные старухи, своевольно вернувшиеся в места отселения, жили потом в своих полузаброшенных белорусских деревнях долгие годы. Вели хозяйство, как и прежде, хотя изначально получили гораздо большие дозы радиации. Некоторые из них живы и поныне. Они молились Богу. И физико-химическое воздействие не имело на органическое естество такого влияния, какое должно было иметь… Я видела десятки этих трудолюбивых людей спустя тринадцать лет после катастрофы. Их лица излучали доброту и терпение. Их гостеприимство и радушие были удивительными. Одухотворённость в данном случае явно преодолевала физико-химическое разрушительное воздействие радиации на человеческий организм.
Чижевским же установлено несомненное воздействие солнечной активности на возбудимость человеческих коллективов, на революционные процессы. И вновь повторюсь; закон маятника — наиболее древний и наиболее верный закон: энергия наших психических “возбуждений” не проходит бесследно для природы. Природа на них реагируетнесомненно. Устремлённость наша к Богу благодатна для планеты. Она не есть лишь наше личное дело. И наоборот, попранье божественных законов, движенье человеческих коллективов отБога, то есть движение к наживе, хищничеству, находит отзвук в окружающем нас мире куда более пространный, чем это принято считать.
Постоянная, нерасторжимая взаимозависимость всего сущего в природе очевидна. Кроме понятия Вернадского “биосфера” существует и такое понятие, как “психосфера”. (Его ввёл в научный обиход английский океанолог Мёррей в начале XX века, позже — у Тейяра де Шардена — оно получило название ноосфера; то есть не от слова “психо” — “душа”, а от слова “разум”. Хотя он также исходил из предположения об одухотворённости “всего живого вещества”). Не пора ли политикам мира обратить внимания на эти открытия, лежащие под спудом, чтобы соотносить свою деятельность с благом, а не с преступным для Земли злом?
Говорить сегодня об отдельно взятом загрязнённом водоёме планеты уже поздно: нужна новая философия выживания — философия исправления чудовищных пороков цивилизации, то есть смены курса её развития.
Многие современные учёные у нас работают в этом направлении, но их труды почти не замечаются верхами. Так, философ Зарубина, исследовавшая особенности “экономического человека” (журнал “Москва”, N 11, 2004), пишет: “…экономический человек” в своей неустанной эгоистической погоне за прибылью не может быть терпимым к препятствиям, стоящим на его пути, будь то конкурент, подлежащий безжалостному уничтожению, или моральная норма, через которую оказывается возможным и даже необходимым переступить. С этой точки зрения “экономический человек” не толерантен, а скорее конфликтен, агрессивен, нацелен на тотальное подчинение всего хозяйственного, социального, природного окружения своим, и только своим интересам. (…) Природа для него оказывается лишь бездушным и не имеющим самостоятельной ценности объектом приложения сил, источником сырья и ресурсов, из которого можно черпать всё необходимое, не задаваясь вопросом о подлинной глубине наносимого ущерба”.
Этот “экономический человек” глобализируется. Он вытесняет отовсюду “человека хозяйствующего”, который трудится на своей земле с расчётом на длительную перспективу, то есть традиционного труженика, относящегося к природе и к народной культуре трепетно, как к национальному достоянию. “Экономический человек” эксплуатирует землю — “человек хозяйствующий” её сберегает для своих потомков.
Чем же отвечает на беспощадную, хищническую деятельность “экономического человека” — и ещё ответит — природа? Как ответит Вселенная тем, кто руководствовался принципом: “Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах” — и потому бомбил Сербию, а потом Ирак? Закон маятника, качнувшись в другую сторону — что принесёт он туда, откуда пришли на сербскую, на иракскую землю кровь и насилие?… Я не удивлюсь нимало, если уже в ближайшее время мы будем наблюдать массовый исход честных американцев из США как из системы разрушающей — и саморазрушительной. Это будет говорить лишь о хорошем инстинкте самосохранения у спасающихся бегством. Ибо масштабы природного возмездия тут предвидятся самые невероятные.
Всё отражается во всём. И нам, наследникам великой отечественной литературы, чрезвычайно неприятно видеть у нас, в России, сокрушительное падение художественных литературных норм. Генетически изменённая, модифицированная дешёвая литература выплеснулась на книжные прилавки, задавив всякие ростки мысли, мастерства, культуры слова. Влияние литературного загрязнения на души читателей правомерно назвать очередной экологической катастрофой.
Можно как-то бороться с нефтяными пятнами, оставленными на наших реках протекающими танкерами. Но как измерить ущерб, нанесённый всепроникающим опошлением, цинизмом, безвкусицей? История народов, судьба народов этим авторам массовых изданий не дорога — по невежеству. Всё вытесняется игрой на низменных инстинктах читателей. У нового литературного героя, как правило, уже нет чувства Родины: он сплетничает, пьёт, дерётся. Он не любит, а вступает в связь. Главная же задача его жизни — быть богатым.
Глобализация стремится к универсальности. Она стирает многообразие культур, языков, снижает критерии духовности. Главное орудие её — деньги. Выступая мерилом всех современных мировых процессов, гонорарные быстрые деньги делают нашу литературу шаблонной, скороспелой, безликой — и безнравственной: убивающей души, а не воскрешающей. Одноразовая литература “для расслабления”, над которой уже не надо размышлять, собирает огромные прибыли. Так наша страна, в которой гораздо труднее стало учиться, вышла на цивилизованный уровень мировой культуры… Но, может быть, пора назвать вещи своими именами? То, что принято считать высоким уровнем цивилизации, обозначить как высокий уровень нравственной деградации мирового сообщества?
Путь современного человека с окружности по радиусу к единому центру — Золотому тельцу — это не просто путь агрессивного дурака, способного уничтожить всё живое на Земле, в погоне за прибылью. Нет, это ещё и путь самоубийцы…
Сегодня немного печально читать Вернадского, так верившего в разум человека — и положившего начало учению о биосфере и ноосфере. Он был убеждён в том, что преобразование природы будет вестись предусмотрительно и бережно. Хотя и замечал, что человек слишком часто использует дарованный природой разум для порабощения и уничтожения себе подобных — для разрушения биосферы.Им же подчёркивалось, что от природы человек “отчуждается”. “Благодаря условностям цивилизации, — интеллигентно писал он, — эта неразрываемая и кровная связь всего человечества с остальным живым миром забывается, и человекпытаетсярассматривать отдельно от живого мира бытие цивилизованного человечества. Но эти
попыткиискусственны и неизбежно разлетаются, когда мы подходим к изучению человечества в общей связи его со всей Природой”…
Вернадскому, вероятно, было сложно предположить, что к власти над миром придёт новый, алчный человек-вне-природы — свободный от морали и собственной национальности: человек синтетического, антиприродного мышления. И начнёт требовать того же от других людей Земли, прокладывая себе путь войнами — экономическими и политическими. Но может быть, стоит поверить русскому учёному на слово? Тому, “что эти попытки искусственны и неизбежно разлетаются”?…
Они разлетаются, правда, при одном непременном условии: при условии “изучения человечества в общей связи его со всей Природой”.
Потери в численности населения у нас вплотную приблизились к потерям в Великой Отечественной войне против фашизма. Однако прошлые потери увенчались победой над фашизмом. Нынешние же наши потери — это поражение от новой разновидности фашизма, уже демократического, как это ни парадоксально звучит. Я думаю, что будущие историки определят нынешний геноцид народов России именно так — как и геноцид сербов и иракцев.
Руководство нашей страны пытается преодолеть это страшное наследие, оставленное президентом Ельциным. Но оно не может противопоставить свою деятельность процессам глобализации, которые уже поставили нашу страну на грань вымирания. К сожалению, сегодня внешнему миру нужны сырьевые богатства России — без человека, о чём боятся говорить правозащитники мира. Но Россия без русских; Россия без чувашей, ханты, манси с их неповторимой культурой — это плохая Россия, господа. Это только одна сплошная гигантская рана на теле Земли…
Собственно в демократии у нас оказались лишь правящие кланы, завладевшие сырьевыми богатствами страны. Но народ всей России оказался выброшенным на обочину жизни без средств к существованию. Это ли не катастрофа?
…Когда мы возвращались с Севера в Москву, на одной из железнодорожных станций писатель Личутин купил два несъедобных пирожка. Их испекла из плохой муки и продавала на перроне нищая русская мать. С ней был сын — плохо одетый ребёнок, зябнущий на ветру. Чтобы утешить их, писатель сказал: “Какой хороший мальчик, у него глаза банкира!”.
Этот мальчик, лишённый возможности получить образование, никогда не станет банкиром. У его матери также не найдётся денег, чтобы оплачивать лечение cына. Будущее маленького человека уже зачёркнуто демократическими реформами России… Но ради жизни этого мальчика русские писатели сегодня отвергают порядок вещей, существующий в мире. Мы ищем выход из тупика цивилизации. Потому моё выступление называется так: “Новый литературный герой: выразитель интересов своего народа или идей глобализации?”.
Противопоставление, обозначенное в этом вопросе, разрешимо. Православным философом VI века, преподобным Дорофеем из Аскалона, был изобретён некий философский круг. Начертательно он состоял из радиусов, стянутых к единому центру — Богу. Человек, стоящий на любой точке окружности, может сблизиться с другим человеком, стоящим на той же окружности, лишь одним путём — удалившись от третьего человека. Но люди, идущие по радиальным линиям, к единому центру — Богу, сближаются постепенно все.
С первых веков христианства человечеству был указан путь не конфронтации, но сближения, мирного сосуществования и взаимоуважения. Ибо заповедями Бога живёт каждый, выполняющий основные религиозные требования, запрещающие убивать, красть, впадать в половую распущенность, стяжательство, сребролюбие — во всё то, что разрушает природу человека, а значит, как следствие, и окружающую природу. Поклонение Золотому тельцу — деньгам — считается недопустимым злом для души живущего и для его ближних во всех гуманистических религиях Земли: угрозой миру.
Современный мир, осуществляющий политику глобализации, также имеет свой философский круг. В центре этого круга находится Золотой телец: власть денег и вера в саморегуляцию капитала. Люди, стремящиеся к его центру — к накоплению капитала, также приближаются друг к другу, на принципах, уже противоположных заповедям Бога. Наиболее быстрые и крупные деньги делаются на попрании, на разрушении заповедей Бога. Вместо “не убий” — “уничтожь того, кто идёт иным путём” (вспомните бомбёжки Сербии и Ирака). На половой распущенности строится шоу-бизнес. Богатый человек превознесён над бедным. Умным считается не тот, кто посвящает свою жизнь познанию высоких истин, но тот, кто умеет присваивать себе наибольший капитал, то есть человек-хищник. Со всем этим столкнулась современная Россия, пытающаяся “вписаться” в мировую рыночную экономику. Гонка за богатством, за владением сырьевыми запасами, дабы срочно превращать их в деньги, стёрла все иные заботы — заботы о благополучии народа и страны.
Можно сегодня, приводя катастрофические цифры, много говорить об угрозе гибели Байкала. И о том, что великая русская река Волга превращается в грязный сток. Однако разговор этот будет малопродуктивным. Потому как борьба со следствием, а не с причиной гибельных процессов ещё никогда не приводила к успеху. В лучшем случае она даёт временные, локальные, ничтожные улучшения, не решая вопроса в целом. Причина же истребления и разрушения природы — результат всеобщей погони за личным обогащением. Но разрушая окружающую природу, человечество разрушает себя.
Мною недавно закончен и опубликован в журнале “Москва” (N 11, 12. 2004) роман “5/4 накануне тишины”. Полгода идёт его обсуждение в России. Основная тема романа — тема распада: традиций, государства, души человека. Разрушая одно, мы разрушаем и другое… Моего героя — электронщика по образованию, преуспевающего бизнесмена, окружают его школьные друзья. Один из них стал реаниматором — человеком оживляющим. Другой — прозектором ( рассекающий.- лат.), убеждённым в том, что смертьтела и души — благо, ибо Ничто лучше действительности. Они встретились в реанимации. Возле постели умирающей жены главного героя. Имя больной жены — Любовь.
Роман начинается со слов: “Любовь теперь пребывала далеко — над жизнью. Она покоилась в своём беспамятстве, будто в зыбке, зависшей меж небом и землёй…”.Личность главного героя дробится — чтобы спасти Любовь, он должен собрать себя воедино. Но как это сделать, если вокруг происходит то же самое? “Этим летом в спокойной степной реке Нуре появились бледные, крупные, медлительные рыбы — рыбы апокалипсиса. Они плавали мирно в прозрачной воде, у тёплого берега, совсем как обычные. Только телесная ткань у самых хвостов была голой, без чешуи, и отставшей от костей. Она вилась в воде отдельными распавшимися волокнами, и видеть это рыбакам было страшно и омерзительно. Все они выдёргивали поскорее из воды свои крючки, на которых извивались розовые черви — бесполезными перевёрнутыми знаками вопроса…
Если мир есть отраженье человеческой души — да, повреждённой, распадающейся заживо человеческой души, то должен, конечно, распадаться-расслаиваться-рассыпаться и он. А если душа есть только отраженье рассыпающегося на части, умирающего, угасающего, разрушающегося мира, то бесполезно, бесполезно лечить самого себя разговорами с собою же самим”.Таковы рассужденья моего героя, стремящегося уйти от самоанализа. Однако собственные его разновозрастные обличья возникают перед ним и требуют ответа за жизненные его поступки. Он должен совпасть, совместиться сам с собою.
В ходе романа идёт трудное превращение литературного антигероя в героя, готового жить иначе. Он, циничный делец, проходит свой очистительный путь — до отречения от всего, что было его целью и на что ушла большая часть его жизни.
Процесс дробления — государств, человеческих душ — имеет свою инерцию. Мой герой восстаёт против инерции дробления. Он находит “гнездо крамолы — гнездо повреждённости” в душе — и в мире. Из человека, служащего Золотому тельцу, он пытается преобразоваться в человека, движущегося к Богу.
Профессором Бехтеревой (Институт мозга, Россия) установлено, что не только мир способен изменять наше сознание, но и работа мозга способна изменять мир. Импульсы того, что мы чувствуем, понимаем, к чему устремляемся, не остаются без последствий для окружающей действительности. Эти импульсы могут быть либо направлены на служение Богу — либо на служение Золотому тельцу. И время наше поставило это служение каждого отдельного человека на столь предельную, рискованную грань, что среднего, кажется, уже не дано, поскольку сам мир стоит на этой же роковой грани. По одну сторону — разрушение всего спасительного: деспотия денег. По другую — воскресение, оживление бескорыстной Любви меж людьми.
Советский Союз раздробился, пал жертвой процессов глобализации — каждая из республик двинулась самостоятельно, в направлении к Золотому тельцу. Но именно на постсоветском пространстве были созданы уникальные условия для движения к Богу — к братству людей. Заповеди православия — не убий, не укради, не занимайся бесчестным самообогащением — совпадают с сурами Корана, как и с установками других гуманных, солнечных религий мира. А советский коммунизм, преодолев изначальное теоретическое безбожие, стал религиозным: он взял лучшее из религиозных учений советских народов. Моральный кодекс строителя коммунизма — это те же самые религиозные заповеди, скрепляющие человеческое сообщество общими принципами сосуществования.
Возможно, что именно эта идеология, заложенная в философском круге аввы Дорофея, станет со временем новой идеологией Восточного полюса. Усиление идейного триединства во властных структурах — Новый завет, Коран, Моральный кодекс — и прямое влияние этого триединства на принятие правительственных решений способно создать новые скрепы общества и постепенно побороть распад на постсоветском пространстве.
Трагедия распада, дробления Союза оставила за границей России 25 миллионов русских и 11 миллионов, считающих русский язык родным. Корею пересекла надвое тридцать восьмая параллель — демилитаризованная зона. Наша тридцать восьмая линия пролегла по всей границе России, создавшей такие невероятные законы, при которых именно русским труднее всего обрести свои права, вернувшись на Родину из отделившихся республик. Лишёнными российского гражданства оказались все те, кто на момент 1992 года имел прописку в республиках Союза. Этот отсекающий закон был братоубийственным, предательским по отношению к русским беженцам. Некоторые из них умирали на моих глазах, лишённые помощи Родины. Но молчали правозащитники мира и России, ибо только на русских их деятельность не распространялась никак. А пылающая Чечня стала многолетней бесперебойной бойней для самой репродуктивной части населения России. В интересах мировых процессов было ослабление, изматывание народов России, дабы дробление на постсоветском пространстве шло успешней. Но дробление всегда покупается пролитием невинной крови людей. И я сильно сомневаюсь, что политтехнологи дробления Союза делали богоугодное дело…
Считаю ли я себя антиглобалисткой? Нет. На земле возникает много процессов, движимых силою мирового зла. Однако любое глобальное зло саморазрушительно — оно пожрёт себя, истребит само себя своими же действиями. Людей же, идущих от окружности к Богу — к гармонии души и природы, будет становиться всё больше: они сближаются не по моделям политтехнологий, но Высшей волей.
Душа главного героя моего романа несёт отпечаток саморазрушения, она отражает разрушительные действия, происходящие в мире: “Больно миру — больно душе”. В романе катарсис совершается под воздействием череды небывалых вспышек на Солнце. У меня энергия недовоплощённых судеб — незавершившихся, безвинно прерванных репрессиями и реформами — уходит к Солнцу. И разбушевавшееся Солнце возвращает эту энергию нам, вразумляя и наказуя за братоубийственные преступления, ибо любое зло братоубийственно. Избыточная энергия Солнца карает живущих, но дарит при этом великие прозрения.
В трудах Чижевского (“Космический пульс жизни”) и Вернадского (“Биосфера и ноосфера”) рассматривается в основном влияние солнечной активности и природных процессов Земли и Космоса на человека. И воздействие человека на природу лишь в плане физическом, химическом. Но природа глубоко нравственна в основе своей, она — божественна. И я вполне допускаю, что “мщение природы” нам за нашу безнравственность, за искажение нашей собственной божественной ипостаси куда более серьёзно, чем принято считать. Поэтому у меня не вызовут удивления научные выводы будущего о том, что Солнце в свою очередь реагирует на то, что происходит в наших душах, ибо всё в природе связано со всем.
Чижевский, не отрицающий влияния на его труды догматов древней халдейской мудрости, в своём работе “Гелиотараксия” пишет: “Если Земля и всё населяющее её живое представляют собой органическую систему (…), следует предположить, что могущественные нарушения, имеющие иногда место в физико-химической среде Земли, должны вызывать мощные пертурбации и в органическом её царстве”.Но процессов, направленных в одну сторону, в природе не бывает — если физико-химическое влияет на органическое, то и органическое влияет на физико-химическое. Мне довелось бывать в закрытой, так называемой Тридцатикилометровой чернобыльской зоне, в мёртвой, совершенно безлюдной зоне тяжелейшего радиоактивного заражения. Пятна стронция и цезия, осевшие после взрыва на Чернобыльской АЭС, повредили удивительную по красоте землю на тысячелетия. Я писала об этом в книге “Слова на ветру опустевшего века” — “Чёрная быль — Белая Русь”. Но уже в пятнадцати километрах от мёртвой, закрытой зоны живут люди, не захотевшие покинуть опасные места отселения. Они разводят скот, пьют молоко, собирают радиоактивные грибы и ягоды.
Позже мне сказали, что возле православных икон дозиметр там показывает нормальный радиационный фон. У меня уже не было возможности проверить это. Однако все учёные-радиологи, наблюдающие последствия чернобыльской катастрофы, отмечают один странный факт. Молодые люди в городе Гомеле, получив гораздо меньшее облучение, тяжело страдали и умирали. А богомольные старухи, своевольно вернувшиеся в места отселения, жили потом в своих полузаброшенных белорусских деревнях долгие годы. Вели хозяйство, как и прежде, хотя изначально получили гораздо большие дозы радиации. Некоторые из них живы и поныне. Они молились Богу. И физико-химическое воздействие не имело на органическое естество такого влияния, какое должно было иметь… Я видела десятки этих трудолюбивых людей спустя тринадцать лет после катастрофы. Их лица излучали доброту и терпение. Их гостеприимство и радушие были удивительными. Одухотворённость в данном случае явно преодолевала физико-химическое разрушительное воздействие радиации на человеческий организм.
Чижевским же установлено несомненное воздействие солнечной активности на возбудимость человеческих коллективов, на революционные процессы. И вновь повторюсь; закон маятника — наиболее древний и наиболее верный закон: энергия наших психических “возбуждений” не проходит бесследно для природы. Природа на них реагируетнесомненно. Устремлённость наша к Богу благодатна для планеты. Она не есть лишь наше личное дело. И наоборот, попранье божественных законов, движенье человеческих коллективов отБога, то есть движение к наживе, хищничеству, находит отзвук в окружающем нас мире куда более пространный, чем это принято считать.
Постоянная, нерасторжимая взаимозависимость всего сущего в природе очевидна. Кроме понятия Вернадского “биосфера” существует и такое понятие, как “психосфера”. (Его ввёл в научный обиход английский океанолог Мёррей в начале XX века, позже — у Тейяра де Шардена — оно получило название ноосфера; то есть не от слова “психо” — “душа”, а от слова “разум”. Хотя он также исходил из предположения об одухотворённости “всего живого вещества”). Не пора ли политикам мира обратить внимания на эти открытия, лежащие под спудом, чтобы соотносить свою деятельность с благом, а не с преступным для Земли злом?
Говорить сегодня об отдельно взятом загрязнённом водоёме планеты уже поздно: нужна новая философия выживания — философия исправления чудовищных пороков цивилизации, то есть смены курса её развития.
Многие современные учёные у нас работают в этом направлении, но их труды почти не замечаются верхами. Так, философ Зарубина, исследовавшая особенности “экономического человека” (журнал “Москва”, N 11, 2004), пишет: “…экономический человек” в своей неустанной эгоистической погоне за прибылью не может быть терпимым к препятствиям, стоящим на его пути, будь то конкурент, подлежащий безжалостному уничтожению, или моральная норма, через которую оказывается возможным и даже необходимым переступить. С этой точки зрения “экономический человек” не толерантен, а скорее конфликтен, агрессивен, нацелен на тотальное подчинение всего хозяйственного, социального, природного окружения своим, и только своим интересам. (…) Природа для него оказывается лишь бездушным и не имеющим самостоятельной ценности объектом приложения сил, источником сырья и ресурсов, из которого можно черпать всё необходимое, не задаваясь вопросом о подлинной глубине наносимого ущерба”.
Этот “экономический человек” глобализируется. Он вытесняет отовсюду “человека хозяйствующего”, который трудится на своей земле с расчётом на длительную перспективу, то есть традиционного труженика, относящегося к природе и к народной культуре трепетно, как к национальному достоянию. “Экономический человек” эксплуатирует землю — “человек хозяйствующий” её сберегает для своих потомков.
Чем же отвечает на беспощадную, хищническую деятельность “экономического человека” — и ещё ответит — природа? Как ответит Вселенная тем, кто руководствовался принципом: “Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах” — и потому бомбил Сербию, а потом Ирак? Закон маятника, качнувшись в другую сторону — что принесёт он туда, откуда пришли на сербскую, на иракскую землю кровь и насилие?… Я не удивлюсь нимало, если уже в ближайшее время мы будем наблюдать массовый исход честных американцев из США как из системы разрушающей — и саморазрушительной. Это будет говорить лишь о хорошем инстинкте самосохранения у спасающихся бегством. Ибо масштабы природного возмездия тут предвидятся самые невероятные.
Всё отражается во всём. И нам, наследникам великой отечественной литературы, чрезвычайно неприятно видеть у нас, в России, сокрушительное падение художественных литературных норм. Генетически изменённая, модифицированная дешёвая литература выплеснулась на книжные прилавки, задавив всякие ростки мысли, мастерства, культуры слова. Влияние литературного загрязнения на души читателей правомерно назвать очередной экологической катастрофой.
Можно как-то бороться с нефтяными пятнами, оставленными на наших реках протекающими танкерами. Но как измерить ущерб, нанесённый всепроникающим опошлением, цинизмом, безвкусицей? История народов, судьба народов этим авторам массовых изданий не дорога — по невежеству. Всё вытесняется игрой на низменных инстинктах читателей. У нового литературного героя, как правило, уже нет чувства Родины: он сплетничает, пьёт, дерётся. Он не любит, а вступает в связь. Главная же задача его жизни — быть богатым.
Глобализация стремится к универсальности. Она стирает многообразие культур, языков, снижает критерии духовности. Главное орудие её — деньги. Выступая мерилом всех современных мировых процессов, гонорарные быстрые деньги делают нашу литературу шаблонной, скороспелой, безликой — и безнравственной: убивающей души, а не воскрешающей. Одноразовая литература “для расслабления”, над которой уже не надо размышлять, собирает огромные прибыли. Так наша страна, в которой гораздо труднее стало учиться, вышла на цивилизованный уровень мировой культуры… Но, может быть, пора назвать вещи своими именами? То, что принято считать высоким уровнем цивилизации, обозначить как высокий уровень нравственной деградации мирового сообщества?
Путь современного человека с окружности по радиусу к единому центру — Золотому тельцу — это не просто путь агрессивного дурака, способного уничтожить всё живое на Земле, в погоне за прибылью. Нет, это ещё и путь самоубийцы…
Сегодня немного печально читать Вернадского, так верившего в разум человека — и положившего начало учению о биосфере и ноосфере. Он был убеждён в том, что преобразование природы будет вестись предусмотрительно и бережно. Хотя и замечал, что человек слишком часто использует дарованный природой разум для порабощения и уничтожения себе подобных — для разрушения биосферы.Им же подчёркивалось, что от природы человек “отчуждается”. “Благодаря условностям цивилизации, — интеллигентно писал он, — эта неразрываемая и кровная связь всего человечества с остальным живым миром забывается, и человек
Вернадскому, вероятно, было сложно предположить, что к власти над миром придёт новый, алчный человек-вне-природы — свободный от морали и собственной национальности: человек синтетического, антиприродного мышления. И начнёт требовать того же от других людей Земли, прокладывая себе путь войнами — экономическими и политическими. Но может быть, стоит поверить русскому учёному на слово? Тому, “что эти попытки искусственны и неизбежно разлетаются”?…
Они разлетаются, правда, при одном непременном условии: при условии “изучения человечества в общей связи его со всей Природой”.