Спенсер Лавирль. Прощение

   Заседание окончилось после полуночи; Кемпбелл и Сара, оба уставшие, вместе направились в пансион миссис Раундтри. Город был до странности тих, даже в салунах и игорных домах стояла полная тишина, словно все уже узнали страшную новость и объявили преждевременный траур. Театры тоже были закрыты, фонари погашены. Возле шахт и лотков для промывки золота почти никого не было. Небо натянуло на себя молочного цвета одеяло из туч, закрывшее и звезды, и луну. На Главной улице в колесных колеях слегка подмёрзла дневная грязь. Ветер, гуляющий по ущелью, доносил дальнюю перекличку сов; справа что-то беспрерывно шептал ручей.
   К дому миссис Раундтри они шли вверх по извилистой тропинке, потом по деревянным ступенькам лестницы до одной площадки, еще по ступенькам — до другой, и так подошли к входу. Ноа открыл дверь, пропустил Сару вперед. В гостиной горела небольшая масляная лампа. На кушетке спал Джош, он лежал почти на животе, подогнув одну ногу, уткнувшись лицом в подушку. Одеяло свисало на пол.
   Они молча смотрели на него некоторое время, думая об одном: вся его семья сейчас под угрозой страшной болезни.
   — Бедный Джош, — тихо произнесла Сара.
   — Да уж… — откликнулся Кемпбелл. — Кто знает, что будет дальше.
   — Не говорите так, Ноа. — Сара наклонилась, подняла одеяло с пола, укрыла плечи Джоша. — Я уже так привыкла к их семье, полюбила их. Особенно Эмму.
   Когда она выпрямилась, то встретила удивленный взгляд Ноа. Она разглядела это в сумеречном свете лампы… Да, она назвала его по имени, даже не отдавая себе в этом отчета.
   Удивление исчезло с его лица. Он сказал:
   — Не надо волноваться. У них все будет в порядке.
   — Такие хорошие люди!
   — Это верно.
   В молчании, которое последовало за этим, как бы продолжали растворяться остатки их взаимной неприязни.
   — Идите вперед, — велел он, — я потушу лампу. Она была уже на середине лестницы, ведущей на второй этаж, когда свет позади нее погас. В полной темноте Сара нащупала стену и пошла дальше, не отрывая от нее руку. Позади себя она слышала осторожные шаги по скрипучим ступенькам.
   Она остановилась. Ноа сделал то же.
   — Мистер Кемпбелл, — прошептала она.
   — Да?
   — Вы молитесь?
   В ответ — молчание. Потом она услышала:
   — Иногда.
   Снова недолгое молчание, после чего она добавила:
   — Сегодня как раз есть для этого повод.
   Они продолжали пробираться в темноте — она впереди, он за ней. Лестница слегка поскрипывала.
   Ее дверь была первой по коридору. Сара нащупала дверную ручку, остановилась.
   — Доброй ночи, — прошептала она. — Увидимся завтра утром. — Последнее, что она услышала: как его рука скользит по стене коридора, и затем — открылась и затворилась дверь его комнаты.
 
   При дневном свете публичный дом выглядел совершенно иным. Ноа никогда раньше не видел его утром.
   Когда Флосси впустила его, свет из открытой двери на какое-то мгновение озарил сумрачную гостиную и сразу исчез, оставив их в полутьме. Он прошел следом за Флосси через комнату, сквозь не выветрившийся со вчерашней ночи запах сигарного дыма и виски, мимо улыбающейся с картины обнаженной красотки; они миновали помещение для мытья, в котором стойко пахло серой и влажной древесиной, и, повернув налево, оказались в комнате, где, распростершись на засаленной кушетке, похрапывала миссис Роза Хосситер.
   Флосси обогнула громоздкую конторку, подошла к окну, отдернула занавески. В комнату ворвались лучи солнца.
   — Какого черта… — Роза прикрыла глаза рукой и неуклюже перевернулась как морж, пытаясь увидеть, что происходит позади нее. — Что тебе нужно, Флосси, будь ты неладна…
   Роза схватила винный бокал, стоявший на полу возле кушетки, запустила его в индианку. Он разбился, ударившись о конторку.
   — Пошла прочь!
   — К вам шериф, — бросила Флосси и вышла из комнаты.
   После некоторых усилий глаза Розы сосредоточились на мужской фигуре, стоявшей у двери.
   — Шериф…
   Она сделала попытку подняться. Локтем она прижала край своего атласного розового халата, и тот распахнулся, обнажив чудовищную мясистую грудь. Скользящим движением руки она вложила ее обратно. На лице у нее оставались подтеки вчерашней краски, рыжие волосы сбились и беспорядочно висели над ухом. Она попыталась поправить их двумя трогательными в своей женственности взмахами, но они снова свалились набок, а на плечо ей упала шпилька.
   Губы ее с трудом сложились в улыбку.
   — Немного рано еще, а? — проговорила она.
   — Извини, что разбудил тебя, Роза.
   Она зевнула, по комнате распространился смрад от ее дыхания.
   — Который час?
   — Половина одиннадцатого.
   Она хмыкнула и села на кушетке, спустив толстые босые ноги на пол.
   — Думала, еще середина ночи, — вздохнула она и потянулась к маленькому овальному столу за сигарой. Халат опять распахнулся почти до пояса. Она взяла тонкую сигару, зажгла спичку, закурила. Усевшись снова, выпустила изо рта и носа густые клубы дыма и заметила.
   — Что-то тебя не видно последнее время.
   Он не ответил.
   — Какие-нибудь неприятности, шериф?
   — Боюсь, что так. Собираюсь прикрыть твое заведение.
   — Прикрыть?! Прокля…
   Она закашлялась, хрипло и трескуче. У нее была неприятная манера высовывать при этом язык. Наконец она овладела собой и спросила, стараясь говорить спокойно:
   — Что ты имеешь в виду, когда заявляешь такое?
   — Тебя и всех других в этом квартале. У нас в городе пять случаев оспы.
   Роза встала, запахнула халат.
   — Какое мне дело до вашей чертовой оспы?
   — В твоем деле об этом надо особенно думать.
   — Послушай, шериф. Ты же знаешь, мы пропускаем всех наших клиентов через бочку с карболкой. Против нее никакая оспа не устоит, ручаюсь.
   — Брось, ты понимаешь не хуже моего, что этим оспу не возьмешь!
   — Ну, шериф… У тебя что, совсем нет сердца? Подумай о наших мужчинах!
   — Не могу ничего сделать, — упорствовал он. — Городской Совет издал распоряжение, я должен выполнять. Здесь объявляется карантин, Роза.
   — На сколько?
   — Думаю, недели на две.
   — Две недели! А на что же мы будем жить все это время, кто-нибудь подумал?
   — Слушай, Роза, я здесь бывал достаточно, чтобы знать, сколько золотишка втекает в эти двери каждый вечер. Ты можешь закрыть свой дом на несколько месяцев и все равно не очень почувствуешь это.
   Она внимательно смотрела на него некоторое время, потом положила сигару в пепельницу, подошла к нему ближе, почти вплотную.
   — Вот чего я скажу тебе, шериф. — Она взяла его за отвороты куртки. — Предлагаю выгодную сделку. Ты закрываешь все заведения и вешаешь на входных дверях знак «карантин». Так? Но заднюю дверь моего дома мы оставляем открытой. А я плачу тебе десять процентов от ежедневной выручки все время, пока не будет снят карантин. Договорились?
   Он снял ее руки со своей куртки.
   — Этого я не могу сделать. Мы должны остановить эпидемию.
   Она немного отодвинулась от него, уперла руку в бедро.
   — Ладно. Давай по-другому. Я угощаю тебя любым блюдом из нашего меню — в любую минуту и сколько хочешь времени. Подойдет? За мой счет
   — Роза… Заткнись…
   Он поднял вверх обе ладони.
   — Кого ты предпочитаешь? Ив? Ты всегда косил в ее сторону.
   — Я не хочу Ив… Я..
   — Тогда одну из «француженок»? Как насчет Эмбер? Ее рот всегда готов для тебя. Или…
   — Я никого из них не хочу!
   — Тогда я сама могу вернуться на поле боя. Давненько не была с мужчиной, но не совсем еще забыла, как это делается и что вы, ребята, любите больше всего. Будешь доволен, шериф…
   Рука Розы скользнула по его штанам вниз. Халат у нее совсем распахнулся.
   Он крепко сжал ее запястье. Подавил проснувшееся в низу живота желание.
   — Никаких сделок, Роза. Скажи твоим девушкам, что с этой минуты заведение закрывается.
   — Ты же красивый мужчина, Ноа…
   Свободной рукой она попыталась коснуться его лица. Он резко откинул голову, ее рука замерла в воздухе. Она высвободила вторую руку, запахнула халат
   — Ладно, убирайся отсюда, сукин сын! — прошипела она. — Вместе со своей сраной шерифской звездой!
   Она отвернулась от него, схватила недокуренную сигару, глубоко затянулась, выпустила клубы дыма к потолку.
   Он вышел.
   На улице он вдохнул свежий воздух и почувствовал что ему не мешало бы сейчас самому окунуться в бочку с карболовым раствором. Пока прикреплял к дверям объявление о карантине, он мыслями все время возвращался в комнату Розы: видел, как та поворачивается на постели приподнимается — страшная, как смерть, расхристанная и неопрятная; он чувствовал исходящий от нее неприятный запах, вспоминал беспомощно жалкую попытку соблазнить его, взгляд ее бессовестных, жестких глаз, когда из этой попытки ничего не вышло.
   Он содрогнулся — как если бы она все же добилась своего.
   В тот же вечер он уже сидел за ужином, когда в столовую вошла Сара и села на свое место напротив него. Она поздоровалась со всеми, с ним в последнюю очередь — быстрым спокойным кивком головы, почти не глядя в глаза. Лицо у нее было удивительно чистым, волосы, немного увлажненные с боков, аккуратно зачесаны назад, слегка волнисты по обе стороны пробора надо лбом. На ней была серая блузка с белым стоячим воротником, узкими белыми манжетами и рукавами, расширяющимися к плечам.
   Он смотрел на нее, и мрачное чувство, которое сидело в нем с самого утра, постепенно отпускало его.
   Вакцина для прививки прибыла из Небраски, к счастью, вовремя, чтобы не дать разгуляться настоящей эпидемии. Но все равно у Сары и у Кемпбелла две эти недели были едва ли не самыми тяжелыми за всю их жизнь.
   Помимо выпуска газеты, Сара занималась организацией прививок, налаживала работу добровольцев по уходу за больными. Ноа тщательно следил, чтобы все предписанные законом правила соблюдались, чтобы ни один публичный дом, находящийся под карантином, не открылся раньше времени.
   Еще два человека умерли за эти дни — старатель, известный под кличкой Горячий Белли Келли, и мужчина из Кентукки, по имени Ярнелл, чья профессия для всех оставалась тайной. Их похоронили на горном кладбище возле могил пастора Смита и Билла Хикока.
   Сара считала нужным присутствовать на их похоронах: в городе не было священника, и, значит, полагала она, долг каждого жителя сопроводить усопших, показать, что о них помнят и жалеют их. Но проводить в последний путь Ярнелла она не смогла: работала в это время в лазарете. Поэтому решила зайти на кладбище, положить на могилу траурную бумажную розу.
   Погода стояла тихая, когда Сара взбиралась по крутому склону на юго-восточной оконечности города. Земля была уже запорошена снегом, запах сосновой хвои разносился над склоном. Стволы деревьев — чешуйчатые, ржаво-красные — стояли, как стрелки компаса, указывающие в безветренное бескрайнее небо. Голубая сойка сорвалась с ветки, оставив ее качаться. Тропинку впереди пересек дикобраз. Белка перестала лущить сосновые шишки, пережидая, пока Сара пройдет.
   Сара поднялась на самую вершину холма и остановилась.
   Она увидела могильные камни и возле одного из них мужчину. Он сидел, опустив голову, поддерживая рукой бутылку виски, стоящую на колене. На нем была грязная куртка из оленьей кожи, светлые волосы свисали беспорядочными космами. Они были того же цвета, что и бахрома, окаймлявшая куртку. По всей видимости, он дремал, вытянув одну ногу и поставив под углом к земле, на которой сидел, другую. Снег возле него растаял — наверное, он сидел так уже довольно давно.
   Сара молча приблизилась к нему. Проходя мимо, прочитала надпись на камне: «Уильям Батлер Хикок» и направилась дальше, к свежей еще могиле, где положила бумажную розу. Постояв там немного, она повернулась и пошла обратно, стараясь пройти подальше от пьяного мужчины, чтобы не потревожить его. Но под ее ногой хрустнула ветка, и тот поднял голову.
   Это была женщина.
   Бутылка затряслась на ее колене, женщина взглянула на Сару.
   — Я вроде заснула, — пробормотала она.
   — Простите, что побеспокоила, — извинилась Сара.
   — Плевать. Я тут… — Она продолжала что-то бубнить, но понять ее было невозможно. Потом уставилась на юбку Сары и спросила: — Знаете, кто я?
   — По-моему, вы миссис Джейн Кеннери.
   — Точно. А знаете, как меня здесь называют?
   — Двадцать два несчастья.
   — Точно. — Она некоторое время раскачивалась, сидя, потом взяла себя в руки. — Хотите выпить? — Она взмахнула бутылкой.
   — Нет, спасибо.
   — А я хлебну.
   Ее волосы свисали вдоль рта, мешали поднести бутылку. Она умудрилась выпить прямо через них, потом вытерла губы тыльной стороной ладони.
   — Пришли кого-то хоронить? — спросила она.
   — Нет.
   — Знали его?
   Она ткнула бутылкой в сторону могилы Ярнелла.
   — Нет.
   — Я тоже. Я пришла повидать Билла. — Она снизу вверх поглядела на Сару. — А Билла знали?
   — Тоже нет.
   Джейн указала горлышком бутылки на могильный камень позади себя.
   — Вот он, Билл. — Не вставая, она повернулась в грязи, переставила ноги, дотронулась до камня. — Поздоровайся с леди, Билл, — сказала она. — Это настоящая леди, не какая-нибудь шлюха вроде меня.
   Сара стояла молча, чувствуя себя неловко, как если бы помешала чьей-то встрече.
   Джейн прислонилась лбом к камню, закрыла глаза, издала глубокий вздох.
   — Он бросил меня, — снова заговорила она. — Обещал жениться, но куда там… Черт, а я умела ведь скакать на лошади не хуже, чем он, и стрелять тоже. И сдирать кожу с мулов. А если уж тянула виски наравне с каким мужиком, он первым сваливался под стол… — Слезы покатились у нее из глаз, она придвинулась еще ближе к могиле. — Зачем ты оставил меня, Билл?.. Боже, отчего ты не посмотрел в его сторону?.. Отчего не посмотрел, Боже?..
   Сару тронули ее рыдания и слова. Она подошла к женщине, опустилась возле нее на колени, взяла ее руки в свои.
   — Мисс Кеннери, пожалуйста… ну, не надо. Встаньте, мисс Кеннери. Дайте я помогу вам.
   Джейн тяжело подняла голову, всхлипнула, отерла слезы ребром ладони.
   — Все в порядке… Ничего… Просто я старая пьяница. Идите, оставьте меня одну.
   — Но вы сидите прямо на земле. Вы промокли. Пожалуйста, разрешите помочь вам.
   Джейн поглядела на Сару затуманенным взором.
   — На кой черт вам нужно помогать мне? Да потому, что ваш вид разбивает мне сердце, хотелось нриннуть Саре. Потому что вы скорбите возле могильного намни, и вы искренни, вы несчастны… Она проговорила:
   — Пора идти отсюда, спускаться вниз. Вам нужно переодеться в сухое.
   Она помогла Джейн подняться и поддерживала ее, пока та не обрела сравнительно устойчивое положение. Когда она могла стоять прямо, Сара осторожно взяла у нее из рук бутылку висни.
   — Вот… не надо этого больше.
   — Точно. Оставим ее для Билла. Бедняга любил это дело.
   Сара поставила бутылку позади могильного камня и снова обняла Джейн за плечи, поддерживая ее. Потихоньку они начали спускаться с холма. Джейн обернулась через плечо и крикнула.
   — Скоро увидимся, Билл. Сохрани для меня местечко. Крутой спуск они одолели с трудом. Джейн часто спотыкалась, и Сара еле удерживала ее, но, к счастью, все обошлось благополучно.
   Когда они были уже на Главной улице, Сара остановилась возле помещения своей газеты.
   — Вам есть куда идти? — спросила она.
   — Да… Я живу… там.
   Джейн махнула рукой куда-то в сторону ущелья. Она стояла, слегка покачиваясь.
   — Подождите меня, — велела Сара. — Я сейчас.
   Джейн кивнула, голова ее опустилась вниз, словно подбородок был слишком тяжел для нее.
   Сара зашла в редакцию и вернулась оттуда с пакетом, в котором был золотой песок.
   — Идите и вымойтесь в горячей воде. — Она протянула пакет. — А потом хорошо поешьте. Только как следует, ладно? Обещаете мне?
   Джейн молча кивнула, повернулась и, спотыкаясь, побрела по улице, а Сара поспешно возвратилась в редакцию; ей не хотелось провожать глазами Джейн, не хотелось знать, употребит она полученные деньги для того чтобы помыться и поужинать, или свернет в ближайший салун.
   Через день до Сары дошло известие, что не кто иной как Джейн Двадцать Два Несчастья, появилась в лазарете, чистая, трезвая как стеклышко и работала там не покладая рук до самого вечера. И с той поры вплоть до момента, когда был снят карантин, бродяжка Джейн, которая одевалась в оленьи шкуры, скакала на коне не хуже индейцев, ругалась и пила наравне с мужчинами, та самая Джейн, проявляла себя как добрая и великодушная женщина, терпеливо ухаживая в городском лазарете за больными и теми, кто мог заболеть.
   Хотя они иногда встречались с Сарой, Джейн не стремилась начинать разговор. Просто кивала, смотрела теплым, благодарным взглядом и проходила мимо. Своим молчанием она как бы хотела сказать: и все же я понимаю разницу между нами, вы — настоящая леди, а кто я?
   А в «Дедвуд кроникл» один из появившихся заголовков гласил:
   «МАРТА ДЖЕЙН НЕННЕРИ САМООТВЕРЖЕННО ПОМОГАЕТ БОЛЬНЫМ».
   Сама же болезнь шла уже на убыль.

Глава 8

   Отмена карантина была встречена с огромной радостью во всем Дедвуде. Вновь открылись публичные дома, сразу снизив тем самым некоторую напряженность, царившую среди мужчин и выливавшуюся в большее количество перепалок и стычек, что прибавляло работы Ноа Кемпбеллу.
   Тру Блевинс выздоровел, вернулся из Спирфиша и уже отправился со своим бычьим обозом в Шайенн. Семья Докинсов воссоединилась, Джош был снова под родительским кровом, Летти благополучно перенесла болезнь, отделавшись всего несколькими оспинками на лице. Сара целиком вернулась к своей работе издателя газеты, а Джейн Двадцать Два Несчастья — к посещению салунов.
   Телеграф принес сообщение, что Ратерфорд Хейс и Уильям Уиллер стали соответственно Президентом и вице-президентом Соединенных Штатов Америки, и этот же телеграф уведомил соседние края об окончании карантина, так что отправка грузов в Дедвуд, торговля и сообщение с ним возобновились с новой силой. Бычьи обозы торопились доставить все необходимое к зиме — до того как начнутся сильные снегопады.
   Женская часть населения Дедвуда была буквально заворожена появившимся в газете сообщением о том, что ожидается прибытие товаров специально для женщин:
   рулоны шелка, кружев и лент, даже обувь маленьких размеров. В статье писалось дальше о том, что будущие поколения смогут узнать о развитии города по простому перечислению грузов, которые доставлялись туда в различные периоды его существования. Так, этой осенью и ранней зимой среди прочего в город везли: семена для весеннего сева и луковицы тюльпанов. Последнее вызвало особенное оживление.
   Прибыла и штукатурка, закупленная Сарой, — намного больше, чем та просила. Ее привезли братья Хинтсон, сами штукатуры, а большое количество объяснялось их расчетом на то, что после первого оштукатуренного помещения начнут поступать новые заказы, и дело их будет процветать. Доставлено было также довольно много картин в рамках и тканых ковров — того, что как раз полагалось вывешивать на побеленных стенах; много фабричной мебели и даже один цветной — не черный — зонтик. Он был фисташкового цвета с белыми полосами, и перед ним, выставленным в витрине магазина Тейтема, замирала каждая проходившая женщина.
   Но ни один вид груза не свидетельствовал так о победе домашнего начала в Дедвуде, как клетки с сорока домашними кошками. Их привез некий предприимчивый делец из Шайенна и уже в первый же день продал весь свой груз прямо с колес по огромной цене — двадцать пять долларов с кошачьей головы.
   Внезапное появление этого торговца не позволило Саре объявить в газете о прибытии в город первых представителей семейства кошачьих, зато она сама успела купить одного из них. То была короткошерстная белая кошка с разноцветными глазами — зеленым и голубым. С той минуты, как Сара только взглянула на спокойное доброжелательное существо, она сразу полюбила его всей душой. А уж когда взяла кошку на руки и та выгнулась, потянулась, ткнулась головой в подбородок Сары и начала, мурлыкая, тереться об него, тут уж счастью новой хозяйки не было предела.
   — Здравствуй, киска, — прошептала она ей на ухо. — Ты очень похожа на нашего старого Рулера. И тебе тоже нравится, когда почесывают шейку, да?
   Рулер был кот, с которым она и Аделаида вместе росли в их доме в Сент-Луисе, а назвали его так потому, что с самого своего появления у них он повел себя как хозяин^[7].
   Сперва Сара отнесла кошку в типографию, где сразу приостановилась вся работа. Джош и Патрик оставили дела и сначала как следует потискали животное, подержали на руках, удивляясь белизне шерсти и разноцветным глазам, а потом отпустили исследовать все углы и закоулки комнаты, станину пресса, пахучие бачки с краской. В конце концов кошка впрыгнула на стул возле конторки Сары, помыла язычком грудку и лапы и свернулась уютным клубком, став похожей на взбитую подушку.
   Джош был в восторге от нее.
   — Всех мышей здесь переловит, — радовался он. — Как вы ее собираетесь назвать?
   — Никак, — ответила Сара. — Я отнесу ее моей сестре.
   — Сестре?.. А… Правда, сестре?
   — Да. Она всегда любила кошек. И в доме, где она сейчас, есть еще домашние существа. Даже зеленый попугай.
   — Ой, попугай! — Джош не на шутку разволновался. — Хочу поглядеть на него.
   — Нет уж, молодой человек, — строго сказала Сара. — Я говорила тебе: держись подальше от таких домов! Что же касается кошек, думаю, не пройдет много времени, как у этой появятся котята, и тогда я скажу Аделаиде, чтобы одного оставили для нас. Ты прав, Джош, нам нужен кто-то, чтобы отпугивать мышей. Иначе нашей газетной бумаге не поздоровится.
   После полудня Сара отправилась туда, где находилась сестра. Погода была сумрачной: похоже, снова должен был пойти снег. С окружавших ущелье холмов ветер со свистом сдувал толстые клочки туч. Этот же ветер распахивал полы шерстяного пальто и холодил спину Сары, и она ускоряла шаги, еще крепче прижимая к себе кошку, засунутую под пальто так, что видна была только ее белая мордочка.
   Хотя на их ноябрьском Совете было принято предложение Сары о строительстве церкви и тюрьмы, ее же просьба об улучшении состояния пешеходных дорожек не прошла при голосовании, и сейчас Сара шагала вверх и вниз, вверх и вниз, с уступа на уступ — по тому, что должно было называться тротуаром, — стараясь прижиматься к стенам, хоть как-то защищавшим от резкого ветра.
   Пригнув голову, она спускалась с очередного нагромождения ступенек, когда столкнулась с человеком, поднимавшимся по ним.
   — Эй, поосторожней — услышала она мужской голос. Две руки в перчатках ухватили ее за рукава пальто, она увидела перед собой знакомое лицо с каштановыми усами. На голове у Кемпбелла был новенький коричневый «Стетсон», на плечах — овчинный полушубок, и сам он выглядел сейчас моложе и стройнее обычного.
   — Шериф, простите. Я не глядела, куда шла.
   Он отпустил ее пальто и ухмыльнулся, кивнув на кошку.
   — Вон что у вас…
   Пальцем в толстой перчатке он погладил кошачью голову.
   — Мне повезло, — объяснила Сара. — Я из тех счастливчиков, кто успел купить.
   — Вижу.
   Он попытался почесать кошке шейку, но та спрятала голову под пальто Сары.
   — Посмотрите. — Сара заставила животное снова поднять голову. — У нее разноцветные глаза. Как странно, правда?
   Некоторое время они вместе изучали это явление. Потом Ноа заметил:
   — Иногда кошки с такими глазами бывают глухими.
   — Неужели?
   — Так я слышал. Помню одного такого кота, когда был еще мальчишкой. Его хозяин держал свечную лавку. И он всегда отшвыривал животное с дороги, когда тот не слышал шагов. Мне часто хотелось сделать то же самое с хозяином… Куда же собралась ваша кошка?
   — Я несу ее к Адди…
   Стоя почти вплотную на пешеходной дорожке, они впервые посмотрели друг другу прямо в глаза. Сара продолжала одной рукой придерживать кошку, чтобы та не выпрыгнула, Ноа продолжал держать палец где-то возле кошачьего носа.
   Он произнес:
   — Что ж, это хорошо с вашей стороны. Но вы и сами любите кошек.
   — У нас всегда они жили в доме, когда мы были детьми. Думаю, Адди скучает по ним. У нее там… в комнате… игрушечная кошка на кровати.
   Глядя в серые глаза Кемпбелла, Сара подумала о том, продолжает ли он посещать дом Розы и видел ли там Аделаиду. Имел ли с ней… От мысли об этом ей внезапно сдавило грудь… Так внезапно, что она не успела как следует понять причины.
   Ее внимание возвратилось к кошке.
   — Она такого же цвета, как наш старый любимец Рулер.
   — Вашей сестре должен понравиться подарок.
   — Надеюсь… Надеюсь, она его примет. Но она по-прежнему не хочет нормально разговаривать со мной, не отвечает на все мои мольбы. Хотя я знаю… знаю, что ей очень одиноко.
   Ноа никогда в жизни не приходилось задумываться над тем, страдают ли проститутки от одиночества. Он видел, что обычно они веселы и нахальны; знал, что живут все вместе, одной компанией, которая нарушается только по вечерам, когда приходят клиенты… Но все-таки, наверное, им должно быть порой одиноко… Как же он сам не мог сообразить, пока Сара Меррит не сказала об этом?..
   Он все еще собирался с ответом, когда она продолжила:
   — Я у нее единственная сестра, больше у нас никого нет. И, несмотря на ее теперешнее положение, мы снова могли бы стать друзьями… Если бы только она позволила мне. Как ужасно, когда всей душой хочешь помочь, а тебе не дают этого сделать!..