Спенсер Лавирль. Прощение

   — Я буду с тобой все время.
   Они сделали еще несколько шагов, и Адди спросила:
   — А ты боишься, Роберт?
   — Да, — признался он, — но на моей стороне справедливость.
   Глядя прямо перед собой, Адди произнесла:
   — Я не заслуживаю твоей доброты, Роберт, после всего, что я сделала.
   — Ерунда, Адди.
   — Нас, женщин, называют прекрасными и хрупкими. Но хрупкие не выживают там, где была я. Там они очень скоро меняются. Скажи, Роберт, зачем ты все это делаешь?
   — Потому что каждый заслуживает счастья, а я видел, что ты была там несчастна. Что касается Сары и меня, мы не могли смириться с тем, что девушка, которую мы так близко знали, находится в таком месте и выполняет такую работу.
   — Вам надо было забыть ее, девушку, которую вы знали. Ее больше нет.
   Они уже пришли. Роберт повернулся к Адди.
   — Быть может, эта девушка еще существует, только ты не знаешь этого. Пошли и покончим с этим неприятным делом.
   Внутри стоял жуткий запах — пахло карболкой, сигарным дымом и алкоголем. Находясь здесь каждый день, Адди не замечала тяжелый дух, но, проведя один день вне заведения и войдя в него, она вынуждена была закрыть нос платком. За столом сидели трое мужчин и выпивали. Роза, одетая в атласное платье, была с ними. Она повернула голову, уставилась оловянными глазами на Адди и протянула:
   — Вы посмотрите, кто пришел! Да не одна, а со своим богатеньким папочкой, — и, обратясь к Роберту, добавила: — Что, мой сладенький, тебе ее было мало?
   — Можно поговорить с тобой в кабинете, Роза? — спросила Адди.
   Взгляд мадам медленно двинулся от брюк Роберта к его аккуратно подстриженной бороде.
   — Ну что ж, конечно, можно. — Она поднялась из-за стола. — Сидите, ребята, я сейчас вернусь и принесу еще бутылку.
   Адди шла впереди. У двери в свой кабинет Роза обернулась и почти приставила руку к груди Роберта.
   — Сюда нельзя входить мужчинам, золотце. Закрыто для посторонних, понял?
   Роберт посмотрел на Адди, которая незаметно покачала головой. В кабинете она спросила:
   — Какая была выручка вчера вечером?
   — Здоровая, чертовски здоровая! Самая большая, какую я получала до сих пор. Сегодня совсем другое дело, пока, по крайней мере. Каждый стал порядочным христианином, прячется в своей берлоге и творит добро. Я сегодня еще не подсчитывала и не делила. — Каждое утро Роза занималась выручкой за предыдущий вечер, отделяя девушкам половину заработанного. — Сейчас я возьму свою долю. — Роза подошла к столу и открыла ящик. — Конечно, Ив, ты хорошо поработала. Сотня только от твоего Джека. Ты, наверное, очень ему понравилась. — И Роза кинула ей мешочек с золотым песком.
   Адди позвала:
   — Роберт, зайди, пожалуйста!
   Роберт вошел в дверь и стал около нее.
   Роза злобно нахмурилась.
   — Минуточку. Я же сказала, что мужчины не должны входить сюда без моего приглашения.
   — Роберт пришел, чтобы сопровождать меня, я ухожу, Роза.
   — Как уходишь?! Что это значит?
   — Ухожу. Навсегда.
   Роза подняла голову и заорала:
   — Ха-ха! Это ты так думаешь — «навсегда»! Ха! Ив, солнышко мое, ты вернешься, вот увидишь.
   — Не думаю.
   — Подумаешь. Погоди, пока все эти добродетельные дамочки не станут приподнимать свои юбки и отодвигаться, лишь бы ты их не коснулась. Погоди, пока все мужики, которые совали свои штуки в тебя, не встретят тебя на улице и не пройдут мимо, как будто ты невидимка. Погоди, пока кто-нибудь из них не встретит тебя на пустынной улице, не зажмет тебя как следует и не захочет трахнуть тебя за бесплатник. Погоди, пока у тебя не кончатся деньги и ты не захочешь заработать доллар-другой за одну минуту, не пошевелив пальцем. Ты придешь назад. Попомни мои слова.
   На лице Адди не дрогнул ни один мускул.
   — Я не беру с собой никаких вещей. Отдай их девушкам.
   — А, так ты с ним уходишь?! — продолжала орать Роза. — Ты думаешь, ты больше не будешь шлюхой?! Так я скажу тебе, сестрица: что ты раздвигаешь ноги для одного, что для сотни, все равно ты девка. Тебе могут дать золото или жилье, но все равно ты девка. Ну и убирайся! Будешь его личной шлюхой. Мне наплевать.
   — До свидания, Роза.
   — И не прощайся со мной, неблагодарная сука! Ты мне должна! — Роза кинулась, как змея, и схватила Адди за волосы. — Оставляешь меня в таком накладе, кровать будет пустовать… — Адди закричала. — Я теряю деньги, а ведь я приняла тебя и…
   Роберт схватил мраморную ручку от чернильного прибора и ударил Розу по руке.
   — У-У-У, ч-е-р-т! — заверещала она, выпустив Адди. — Флосси, Флосси! — Лицо ее стало красным, как и волосы. — Иди сюда скорее, черт возьми!
   Роберт сказал спокойно:
   — Мы уходим. — Он обнял Адди за плечи. — Если вы попытаетесь помешать нам, я сломаю обе ваши руки. И скажите вашей индианке, что это относится к ней тоже. Скажите, чтобы она нас пропустила.
   Появилась Флосси и стала у входа. Роберт повернулся к ней.
   — Отойди. Мисс Меррит уходит.
   Флосси угрожающе двинулась вперед, и Роберт ударил ее по руке тяжелым куском мрамора. Она закричала и отшатнулась, прижав руку к бедру и издавая стоны.
   — Извините, пожалуйста, — произнес Роберт в изысканно вежливой манере, ведя Адди мимо Флосси.
   — Останови их! — кричала Роза.
   Флосси продолжала стонать, прижав руку к бедру.
   — Я напущу на тебя законников, Бейсинджер! Ты не имеешь права врываться в чужой дом, нападать на хозяев… Думаешь, это тебе сойдет с рук, потому что ты владеешь этой своей дурацкой фабрикой?!
   Роберт остановился у двери и обратился к Розе.
   — Я буду рад возможности рассказать судье обо всем, что здесь сейчас произошло. Пожалуйста, передайте шерифу Кемпбеллу, что, если я ему понадоблюсь, он сможет найти меня в доме Эммы Докинс на рождественском обеде. Счастливого Рождества вам обеим.
   В зале трое мужчин сидели в ожидании Розы. Роберт положил кусок мрамора на стол, проходя мимо.
   — Добрый день, джентльмены. Эта штука принадлежит миссис Хосситер. Она придет скоро сюда, я уверен.
   Они вышли наружу. Все разговоры заняли буквально несколько минут. К несказанному удивлению Роберта, сделав несколько шагов, Адди согнулась и упала, закрыв лицо руками и разразившись рыданиями. Роберт присел около нее, положив руку на ее рукав.
   — Что с тобой, Адди? Почему ты плачешь?
   — Не знаю… Я не з-з-знаю…
   Он поднял ее и обнял. Она продолжала закрывать лицо руками.
   — Ты делаешь все это против воли?
   — Нет… — Она все еще плакала.
   — Хотела бы остаться?
   — Нет…
   — Тогда чего же ты плачешь?
   — Потому что… я умею только это. Они мои единственные друзья.
   — Но ведь ты говорила, что они очень жесткие люди.
   — Да, это правда. Но все равно они мои друзья.
   — И я твой друг, и Сара, а скоро твоими друзьями станут и Докинсы.
   — Я знаю… но я ведь никому не нужная, ничего не умеющая женщина. Что хорошего могу я сделать на этой земле? Я только буду висеть на вас, на Саре и на тебе, лишней тяжестью.
   — Тсс. Ты не должна так говорить. Гораздо тяжелее знать, что ты была в этом доме. А то, что ты порываешь со всем этим, снимает тяжесть. Разве ты не понимаешь?
   Она посмотрела на него глазами, полными слез.
   — Это правда, Роберт?
   — Ну конечно! И я не хочу больше слышать никаких разговоров о том, что ты ничего не можешь сделать на этой земле, не годна ни к чему. Что было бы со мной, если бы не ты?
   — О-о-о, Роберт! — Губы ее задрожали, и новый поток слез полился из глаз. Она обняла Роберта за шею прямо на улице, стоя перед заведением Розы, и повторяла: — Роберт Бейсинджер, ты сделаешь из меня порядочную женщину.
   Он держал руки на ее талии и улыбался. Потом слегка отодвинул ее от себя.
   — Не хочешь зайти в гостиницу и умыться, перед тем как идти к Докинсам?
   Она слабо улыбнулась, кивнула, и он взял ее за руку.
 
   Пока Адди и Роберт заканчивали дела у Розы, Сара была занята примерно тем же самым у миссис Раундтри. Вернувшись к себе, она уложила вещи в сундук, который пока оставила там, и в саквояж, и в сумку, которые стащила вниз. Она нашла хозяйку на кухне. Та чистила яблоки, сидя у стола.
   — Добрый день, миссис Раундтри, — обратилась к ней Сара с порога.
   Хозяйка посмотрела на нее, поджав губы.
   — Надеюсь, вы сказали своей сестре, чтобы она больше сюда не приходила.
   Сара резко ответила:
   — Я выезжаю из комнаты, миссис Раундтри. Думаю, вам не трудно будет найти квартиранта. Я пришлю кого-нибудь за вещами завтра утром.
   Челюсть ее отвисла.
   — Но почему такая спешка?
   — Я приняла это решение, когда вы так повели себя с моей сестрой.
   — А какая приличная женщина поступила бы иначе, после того как она себя запятнала в том заведении, да еще брала деньги за это?
   Сара пронзила ее дерзким взглядом.
   — Снисходительность, миссис Раундтри. Снисходительность по отношению к тем, кто беднее нас и менее удачлив. Я бы рекомендовала вам взять ее на вооружение. Моя сестра хочет начать новую жизнь, и я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы поддержать ее, начиная с моего отъезда отсюда. Вы настроены так высокомерно, хотя вам следовало бы помнить истинный дух сегодняшнего праздника. Разве Рождество Христово проповедует любовь к избранным, а не всеобъемлющую любовь ко всем? — Сара натягивала перчатку на одну руку. — Если вы увидите свое имя в одной из передовых статей моей газеты в ближайшем будущем, не удивляйтесь. — Она натянула перчатку на другую руку. — Если кто-либо будет меня спрашивать, я остановлюсь на некоторое время в Центральной гостинице с сестрой. Всего доброго, миссис Раундтри.
   Она покинула дом, чувствуя, что ею овладевает страстный энтузиазм, как всегда, когда она начинала новое дело.
 
   Они пришли к Докинсам в четыре часа пополудни, можно сказать, строем, который символизировал их отношения, — Адди в середине, Роберт и Сара по бокам. Казалось, так будет теперь всегда: двое сильных прикрывают более слабого.
   Эмма, представлявшая всю семью, встретила их у входной двери и обменялась рукопожатием с Адди, когда их представили.
   — Я вас приветствую, мисс Аделаида, — сказала она. — Это мои дети — Джош, Летти и Джинива, а это мой муж Байрон. Мы очень рады, что вы смогли присоединиться к нашему ужину. Мистер Бейсинджер… — Она пожала ему руку, — вам мы тоже рады. Мы очень любим Сару и не представляем, как можно отмечать праздник без нее. А вы ведь близкие ей люди, одним словом… Вы пришли туда, куда надо.
   Сердечный прием, оказанный ей Эммой, рассеял опасения Адди. Все члены семьи последовали ее примеру. Девочки были скромны и застенчивы, Джош широко раскрыл глаза от любопытства, Байрон был сдержан, но прост и искренен.
   Они собрались за столом, сидя на досках, положенных на стулья, чтобы было больше мест. Байрон прочитал краткую молитву.
   — Благодарим тебя, Боже, за пищу эту, за друзей и за этот прекрасный праздник Твоего Рождества. Аминь.
   Они принялись за еду, которая была просто прекрасна: жареный гусь с картофельным пюре и яблочным соусом, нашинкованная капуста, сладкий пирог с сахарной глазурью и засахаренные фрукты. Хотя Адди не принимала большого участия в общей беседе, она была, как все, Основной темой разговора явилась рождественская программа и колокольная пьеса, исполненная экспромтом и ставшая настоящим сюрпризом для всех обитателей ущелья.
   — Мама разрешила нам оставить окна открытыми и послушать, после того как мы легли в постель, — сообщила Джинива. — А ты оставила свое окно открытым, Сара?
   — Да, оставила, — ответила Сара, потом задумалась, вспоминая, что последовало за этим. А как проходило Рождество в долине Спирфиш, где он? Тоже сидит за рождественской трапезой? А когда он вернется, и вспоминает ли он о ней в эту минуту?
   Эмма прервала ее мысли, обратившись к Адди.
   — Ваша сестра говорила мне, что вы хотели бы заняться домашним хозяйством, но почти ничего не умеете. Это ничего. Мы все тоже учимся многому в процессе домашней работы. В любое время, когда захотите поучиться, как месить тесто для хлеба, приходите в пекарню около пяти утра. Мы сможем приспособить вас к делу.
   — В пять утра? — переспросила Адди.
   — Всего какие-нибудь три или четыре раза, и вы научитесь.
   — Но ведь это ужасно рано!
   — Надо начинать рано, иначе хлеб не поспеет к девяти утра.
   — Благодарю вас. Я буду помнить и, когда мы найдем дом, где жить…
   — Нет, самое лучшее начать сейчас, тогда к вашему переезду в дом вы уже будете чувствовать себя на кухне так же уверенно, как мои девочки.
   — Они пекут хлеб? — спросила Адди, глядя с удивлением на Летти и Джиниву.
   — Нет, им не нужно это делать, раз у нас есть пекарня. Но они знают, как это делается. Вообще, они хорошо готовят, правду я говорю, девочки? Это они сделали капустный салат и сладкий пирог и вообще помогли все приготовить сегодня. Вы, конечно, немного поздно начинаете, но не беспокойтесь, мисс Аделаида. Мы научим вас всему, что вам понадобится знать.
   Когда они, поблагодарив Докинсов, шли в гостиницу, Адди воскликнула в отчаянии.
   — Эти молодые девочки умеют больше, чем я.
   — Что ж, конечно, — ответила Сара. — Их учила мать. Но ты не беспокойся. Если Эмма говорит, что научит тебя, она это сделает. Тебе ведь не надо выучиться всему в один день. Да у нас и дома-то своего еще нет.
   Они расстались в холле гостиницы. Роберт поцеловал в щечку каждую и сказал:
   — Это был прекрасный рождественский вечер благодаря вам. Я с вами не увижусь завтра утром, потому что мне надо рано быть на фабрике.
   Адди с грустью смотрела, как он шел через холл в свой номер. Подойдя к двери, он поднял руку в знак приветствия, улыбнулся им и вошел в комнату.
   Сара стояла и ждала. Прошло несколько секунд. Адди повернулась к ней.
   — Без него ты опять боишься, — улыбнулась Сара. — Я знаю, это так, но ведь я тоже с тобой, и ты не должна сомневаться в себе. В тебе есть сила, которая только ждет своего часа, чтобы показать всему миру, на что ты способна. Пойдем… — Она протянула ей руку. — Давай ляжем так, как мы делали, когда были совсем маленькие и боялись темноты. Вместе.
   Адди дала ей руку, и они вошли в комнату № 11.

Глава 16

   Тру Блевинс оказался в городе, и Ноа взял его с собой домой, чтобы провести Рождество со своей семьей. Они отправились верхом, потому что лошади двигались быстрее и были надежнее, чем фургон в это время года. Они ехали друг за другом молча. Спирфиш-Каньон был прекрасен под снежным покрывалом. Спирфиш-Крик тихо журчал, кое-где покрытый тонким льдом, а в открытых местах бурлил, освещенный солнцем, разбиваясь на миллионы серебряных осколков. Потом то скрывался под землей, то выходил опять на поверхность. На крутых скалистых берегах коричневого цвета иногда виднелся вход в пещеру, куда вели следы какого-то животного, хорошо заметные на снегу.
   Покрытые соснами холмы стояли в величественном молчании, черно-зеленые ветви деревьев свисали под тяжелой горностаевой мантией снега, а верхушки, казалось, упирались в ярко-голубое небо над Блэк-Хиллз. Тут и там появлялись стайки красных клестов, искавших орешки в сосновых шишках. Ярко-зеленые низенькие сосны росли группами, между ними сновали голубые сойки.
   Тишина нарушалась глухим стуком лошадиных копыт, карканьем ворон да журчанием потока на открытых местах. Редкий дронт пролетал над вершинами деревьев, издавая пронзительные трели. С треском продралась косуля через густые заросли кустов и резко отпрыгнула назад, испуганная лошадьми.
   Лошадь Тру слегка заржала и отпрянула. Лошадь Ноа последовала ее примеру.
   — Потише, потише, дорогая, — проговорил Тру, пустив ее вперед.
   Ноа двинулся за ним, расслабившись в седле, думая о Саре Меррит.
   Она бесконечно волновала его. Ему следовало уложить ее в постель вчера вечером и посмотреть, способна ли она уступить. Нет, нельзя было так делать. Он поступил правильно. Но, ведя себя правильно, так разочаровываешься. Как же, черт возьми, быть с подобной женщиной?!
   «Сара Меррит, — ее лицо отчетливо предстало перед его мысленным взором, — я не знаю, что с тобой делать».
   Ноа был поражен: впервые в жизни он хотел ухаживать за женщиной и не знал, как.
   Ухаживать?!
   Эта мысль пугала его.
   Он хотел ухаживать за девушкой, которая была настолько добродетельна, что не могла даже позволить себе без угрызений совести поцеловать мужчину. Он, который в первый раз обладал женщиной, когда ему было шестнадцать лет! Он, который с тех пор наслаждался ими, при любом удобном случае. И он желал теперь жениться на женщине, чья пуританская добродетель обречет его скорее всего на жизнь со скудными ласками и полным подчинением строгой жене в постели.
   Он совсем не предполагал, что может произойти подобное. Он считал, что влюбился в женщину, темпераментную и своенравную, как и он сам. Ожидал, что она будет прикасаться к его лицу, волосам, телу, как это делали те женщины.
   Вместо этого Сара Меррит отшатнулась от него.
   Тем не менее она призналась, что ее тянет к Ноа.
   В этом было что-то загадочное. Если она в действительности испытывала такое чувство, а вчерашний вечер показал, что он может надеяться, чем все может кончиться? Не за всех своих женщин в прошлом он платил. Попадались девушки, хорошие и искренние, которые относились к нему так благосклонно, что отказ давался им с трудом. Это были невинные девушки, подобные Саре, но у них было естественное любопытство и желание отдаться. Если бы Сара вела себя так же, как они, поддаваясь больше искушению, чем страху, он бы скорее понял ее. У нее же был неправильный взгляд на интимные отношения: она приравнивала их к распутству.
   Тем не менее он не переставал о ней думать. Он представлял себе, как приходит в дом, где она живет, стучится в дверь ее комнаты, распахивает ее и говорит прямо с порога: «Сара, я люблю тебя, А ты любишь меня?»
   По правде говоря, он смертельно боялся, что она скажет «нет». Это его совершенно подкосило бы. Так целоваться, как вчера вечером! После этого любой мужчина не сомневался бы в ее истинных чувствах. Он же остался еще более неуверенным, еще более растерянным, чем раньше, потому что начинал серьезно подумывать о, женитьбе.
   Тру замедлил ход лошади и подождал, пока Ноа сравняется с ним. Теперь они ехали рядом.
   — Ты что-то грустноват сегодня, — заметил Тру.
   — Прости, ты о чем?
   — Да мне и не нужен рядом кто-то болтающий чепуху, чтобы я хорошо себя чувствовал.
   — Я просто устал. Колокольный звон не давал мне уснуть вчера вечером.
   — Мне тоже. Хотя красиво звучал, правда?
   — Угу.
   Тру повернулся и изучающе посмотрел на Ноа, ожидая, что тот скажет больше. Но он молчал, и они продолжали ехать в тишине. Вскоре всадники поднялись на холм, и перед ними открылась долина Спирфиш с лугами, похожими на огромные белые полотняные простыни, упавшие с бельевой веревки. Из труб медленно, клубами поднимался дым. Стога сена, покрытые снегом, были похожи на торосы посреди нетронутых белых просторов.
   В доме родителей Керри обняла их, Керк принял их куртки, а Арден спросил6
   — Вы видели Сару? Как она? С кем она видится?
   Тру устремил равнодушный взгляд на Ноа, но тот не ответил на вопрос.
   — Расскажи мне, — потребовал Арден. Сняв шляпу, Ноа ответил:
   — Она живет хорошо, больше ничего не знаю.
   — То есть как «не знаешь»? Ты знаешь все, что происходит в этом городке. Твое дело все знать.
   — Не знаю.
   — Ничего себе! — Арден простер руки вверх.
   — Арден, Бога ради, не приставай к брату, — упрекнула его Керри.
   — Я видел ее в рождественской программе вчера вечером. — Ноа надеялся крохой информации заставить Ардена замолчать. — Она руководила детским хором.
   — Правда? — Очевидно, эта кроха была слишком мала и не подействовала. — Как она выглядела? Что на ней было надето?
   — Понятия не имею, черт возьми. Тру, как она выглядела?
   — Как ангел, — ответил Тру.
   — О, черт! Я говорил, нам надо было самим пойти и увидеть ее. Разве я не говорил тебе, Ма, что мы должны это сделать?
   — Слишком далеко ехать, да и обратно возвращаться в тот же день… тем более что Ноа все равно должен был приехать. К тому же неизвестно, как будет с погодой в это время года. Кроме того, я же сказала тебе и отцу, что не хочу находиться в гостинице в канун Рождества.
   Им пришлось рассказывать во всех подробностях о рождественской программе. Ноа предоставил основной рассказ Тру, который исключительно подробно остановился на таких деталях, как зеленый жакет, который был на Саре, ее прическа и костюмы ангелов.
   Ноа повернулся и уставился на Тру. Что, черт возьми, происходит?! Как смог Тру запомнить подобные мелочи?! Во время своего рассказа Тру смотрел на Ардена, но вся его речь показала Ноа, что Тру видел, как он уходил с Сарой. Но Тру не упомянул об этом.
   День для Ноа был довольно тоскливый, несмотря на присутствие Тру, вкусную домашнюю еду матери и общество родных. Все время он мечтал о городе. Сидя за семейным столом, он хотел быть в это время в пансионе миссис Раундтри. Он смотрел на Ардена, сидевшего напротив, и воображал на его месте Сару.
   Он сам замечал, что почти не принимает участия в общем разговоре, вспоминая события минувших трех месяцев: день, когда Сара подарила ему стетсоновскую шляпу, и Энди Тейтем заметил: «По-моему, она положила на тебя глаз, Ноа»; день, когда он встретил ее на дощатом тротуаре с кошкой, которую она несла сестре; вечер, когда он впервые поцеловал ее в кухне миссис Раундтри.
   Ноа и Тру остались на ночь. Утром следующего дня они отправились обратно в город. Небо хмурилось, и по нему быстро неслись причудливой формы серые облака. Они предупреждали, что обратный путь будет неприятнее, чем дорога накануне.
   Тру ехал впереди, серый мерин Ноа следовал за хвостом его кобылы, развевавшимся на ветру. В глубоких каньонах и в руслах потоков ветер свистел и клокотал, как кипящий чайник. Он гнул и раскачивал верхушки сосен, поднимал и развеивал снег, лежавший на ветвях, и рассыпал его по земле, как кусочки разрезной бумажной игры-мозаики. Ветер буквально вырвал слова изо рта Ноа и бросил их в затылок Тру.
   — Эй, Тру! Я хочу тебя спросить мое о чем!
   Тру повернул голову на девяносто градусов, так что щека его уперлась в поднятый воротник.
   — Спрашивай! — крикнул он, стараясь перекричать ветер.
   — Помнишь ту маленькую девушку-мормонку, о которой ты мне рассказывал?.. Ты даже хотел на ней жениться…
   — Фрэнси?
   — Да, Фрэнси.
   — И что ты хочешь узнать?
   — Как ты понял, что любишь ее?
   Тру подскочил и качнулся в седле. Они ехали рысью по довольно плоскому участку дороги, с правой стороны которого располагалась березовая роща. Шляпа Тру была низко надвинута на лоб, шерстяной воротник подпирал ее сзади. Он с трудом повернул голову, чтобы Ноа смог его услышать.
   — Я понял потому, что сделать ее счастливой только в постели означало меньше, чем сделать ее счастливой во всем остальном.
   Ноа задумался над его ответом.
   — Ты хочешь сказать, что спал с ней, с мормонской девушкой?
   — Ты что! Никогда! Хотел, но я никогда не пошел бы на это, пока бы мы не поженились.
   Они молчали некоторое время. Ноа думал, что он не прав, обращая слишком много внимания на отношение Сары к сексу. Ну хорошо, эта сторона жизни не будет такой важной. Если любишь по-настоящему, есть много других вещей, значащих не меньше, — уважение, дружба, общие мысли и чувства, общие вкусы, жизнь рядом друг с другом, под одной крышей.
   — Эй, Тру!
   — Что?
   — А ты волновался, когда просил ее выйти за тебя замуж?
   — Нет. Я только испугался, когда спросил, а она сказала «нет». Мне стало страшно, что я проведу свою жизнь без нее. — Кобыла стала осторожно спускаться по каменистой тропинке, серый мерин следовал за ней. Тру повернул голову и прокричал: — Ты тоже немножко боишься, когда думаешь, что проведешь жизнь без этой маленькой леди из газеты?
   — Я так и думал, что ты догадался, кто она.
   — Это не так уж трудно, видя вас вдвоем в одной комнате.
   — Я не думал, что так заметно.
   — Я видел, как ты уходил вместе с ней в сочельник.
   — Я понял. Спасибо, что ты не сказал Ардену.
   — Даже дурак понял бы, что она не для Ардена. — Тру покачался в седле, потом крикнул: — Так ты будешь ее просить о замужестве или нет?
   — Я думаю об этом.
   — У тебя ком в горле стоит, что ли? Как кусок жвачки застрял?
   — Угу. — Ком стоял и сейчас. Ноа пытался проглотить его, но ком не шевелился, даже когда он кричал в спину Тру. — Она боится того, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, Тру. Страшно боится. Говорит, что не хочет быть, как ее сестра.
   Тру наклонился в седле и повернул голову, чтобы посмотреть на своего спутника. Лошади шли рысью, их гривы развевались на ветру.
   — Да, в этом вся загвоздка, — крикнул Тру.
   В городе Ноа придержал лошадь, проезжая мимо редакции «Дедвуд кроникл». В помещении горели лампы. Он видел в комнате Брэдигана и сына Докинсов, но Сары там не было. Дурацкое, но всепоглощающее чувство разочарования охватило его только потому, что он ожидал увидеть ее за окном, на котором были выведены золотом буквы… Он ловил себя на том, что заглядывает в каждое окно в надежде, что она промелькнет хоть на миг.
   Он зашел в свой офис. Фримен Блок, его штатный помощник, доложил, что все спокойно. Никаких драк в пивных, тихо в игорных залах, да и вообще почти никакого движения на улицах.
   Ноа отослал Фримена домой и завел лошадь в конюшню. Потом зашел в лавку Фарнума, купил шесть палочек вяленого мяса, вернулся в офис и занялся делами, пожевывая мясо.