Спенсер Лавирль. Прощение

   — Почему ты избегаешь меня?
   — Я не избегаю.
   — Нет, избегаешь.
   — Я стараюсь выйти из своего состояния.
   — Разреши мне помочь тебе. — Ноа потянулся к ней, но Сара опять отклонилась и подняла руки.
   — Не надо!
   — Не надо?! — резко повторил он, оскорбленный ее отпором. — Полагаю, что ты меня любишь, тем не менее ты не разрешаешь мне даже дотронуться до тебя.
   — Просто сейчас я не могу этого переносить. Понятно?
   После минутного раздумья Ноа сказал:
   — Но я же не такой, как он. И я не виноват в том, что он сделал.
   — Ты не понимаешь. То, что он сделал, чудовищно. Я просто не могу пережить это. Я так любила его всю жизнь, и вот в одно мгновение все мои представления о нем были развеяны. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, ты должен это понять.
   — Время? Сколько времени? И пока ты переживаешь все это, ты будешь отталкивать меня?
   — Ноа, пожалуйста… — прошептала она.
   — Что «пожалуйста»? — резко спросил он. Она опустила голову.
   — Пожалуйста, не трогать тебя? Пожалуйста, не целовать? Пожалуйста, не жениться?
   — Я так не говорила.
   Он вглядывался в ее опущенное лицо, в горле его стоял ком, он был в смятении, обижен, не знал, что сказать.
   — Матесон хотел поговорить с нами о бракосочетании.
   Она посмотрела в сторону, вглядываясь в темноту.
   — Поговори ты с ним.
   Он издал короткий звук, отдаленно напоминающий горький смех, пронзивший темноту, как нож, всаженный в дерево. Отвернувшись, он смотрел вниз, на город, предчувствуя катастрофу.
   — Сара, ты хочешь все отменить?
   Прошло несколько мгновений, прежде чем она ответила:
   — Я не знаю.
   — Тогда решай окончательно. Ведь осталось всего две недели.
   Она подошла к нему и положила руку на плечо.
   — Бедный Ноа. Я знаю, ты не понимаешь.
   — Нет, ни черта не понимаю, — произнес он изменившимся голосом и отошел, оставив ее одну в темноте.
   Он передал их разговор Роберту, который, в свою очередь, поделился услышанным с Адди.
   Вечером следующего дня Адди беседовала с Сарой.
   — Что ты делаешь, Сара? Ведь ты же любишь Ноа.
   — Ничего еще не решено,
   — Но он сказал Роберту, что ты отказалась говорить с Бертлом Матесоном относительно свадьбы.
   — Это не означает, что я не выхожу за него замуж.
   — Так ты выйдешь?
   — Пожалуйста, не приставайте ко мне.
   — Не приставать к тебе! — Адди плюхнулась на кровать Сары, вырвала книгу, которую та читала, из ее рук и заставила ее посмотреть себе в глаза.
   — Ты знаешь, что ты делаешь? Ты собираешься из-за нашего отца разрушить и свою жизнь. Никто, как бы он ни был порочен и зол, не должен властвовать над другим человеческим существом, тем более из могилы.
   И Адди вышла из комнаты.
   Прошло два дня. На третий день Ноа прислал записку с Фрименом Блоком.
   «Дорогая Сара,
   Разреши мне пригласить тебя на ужин сегодня. Я зайду за тобой в семь часов.
   С любовью, Ноа».
   — Ответь, что я согласна, — сказала она Фримену.
   Сара обдумывала слова сестры. Да, отец не должен разрушить ее жизнь, особенно после того как он исковеркал жизнь Адди.
   Она надела красивое платье из плотного белого батиста на две кружевные нижние юбки и приколола к нему брошь, подаренную Ноа. Был прекрасный майский вечер. Она хотела доставить удовольствие Ноа, показать ему, что она любит его, что ей радостно его видеть, что она помнит, как наслаждалась невинными ласками и поцелуями в дни, предшествовавшие катастрофе.
   На нем был новый черный костюм, купленный к предстоящей свадьбе, высокий и широкий воротник подпирал подбородок, а серебристо-серый галстук с широкими концами был закреплен жемчужной булавкой. На голове красовался не «стетсон», а черный цилиндр.
   Когда она увидела его на пороге, ее сердце затрепетало. Он заговорил медленно и спокойно, как будто с некоторой опаской.
   — Привет, Сара.
   — Привет, Ноа.
   — Ты прекрасно выглядишь.
   — Ты тоже.
   Оба принужденно улыбнулись.
   — Ты готова?
   — Да.
   Они спустились вниз по склону, глядя прямо перед собой, не прикасаясь друг к другу, обмениваясь ничего не значащими фразами. Ужин проходил у Кастера, где можно было получить самое лучшее, что только город мог предложить: были поданы моллюски с пряностями, фазан в винном соусе, оладьи с пастернаком и редчайший из деликатесов — свежее холодное коровье молоко. Они выпили молоко до капли, но съели не больше половины того, что лежало на блюдах.
   После ужина он повел ее посмотреть представление в театре Ленгриша. Там показывали комедию под названием «Хэнки-пэнки, или Обманные проделки», которая вызывала гомерический хохот у зрителей. Они досидели до конца, но происходящего на сцене почти не понимали.
   После спектакля он проводил ее домой. Был приятный весенний вечер. Тонкий серебряный месяц освещал горы, над ущельем висели звезды. Они подошли к дому. В окнах не было света, дверь была закрыта. Они остановились, и Ноа повернулся к Саре.
   — Кажется, сегодня у нас было этого не слишком много.
   — Чего «этого»?
   — Ну, ухаживания. Я пригласил тебя, зашел за тобой, мы были очень внимательны друг к другу. Кажется, именно так должно теперь быть…
   — Да.
   — Ты чувствовала себя хорошо, спокойно со мной?
   — Вполне,
   — А если я тебя поцелую, ты все равно будешь себя хорошо чувствовать?
   Она знала, что подобное произойдет, готовила себя к этому. Ужасно, что нужно себя готовить к подобным вещам. Что же случилось с женщиной, которая только недавно лежала на новом матраце, купаясь в солнечных лучах и наслаждаясь в объятиях этого мужчины?! Почему же, когда он приблизился к ней, сердце ее наполнилось неизъяснимым страхом?! Он был нежен, внимателен, терпелив, и она любила его. Совершенно непонятно: она действительно искренне любила его… но лишь на расстоянии.
   В темноте у ступенек крыльца он положил руки ей на плечи. Она понимала, что его приглашение, ужин, представление, изысканная внимательность — все только прелюдия к данному моменту, моменту истины.
   — Ты же не Адди, и я не твой отец. Помни об этом. — Он слегка прикоснулся губами к ее рту. Она почувствовала, что задыхается, но подождала, думая, что это ощущение пройдет. Но оно только усиливалось. Однако она подавила сопротивление, положила руки ему на грудь и разомкнула губы, когда его язык притронулся к ним. Она наклонила голову, повинуясь его движениям, и старалась возродить былую доверчивость. Ничего не получалось. Где-то в глубине рождалось рыдание, оно поднималось вместе со страхом. Когда оно вот-вот должно было вырваться, она оттолкнула его. Он отступил.
   — Не могу! — Она тяжело дышала, как будто ее преследовал кто-то, хватала ртом воздух, слезы текли из глаз. — Не могу, — прошептала она, отворачиваясь и прижимая руку ко рту, в ужасе от того, что она, не желая того, унижает и ранит его. Что же ей делать?! Как ей любить и в то же время отталкивать его? Она сознавала, что он не такой, как ее отец, он не обидит ее. Но не могла победить свое отвращение даже к таким невинным ласкам.
   — Будь ты проклят, Айзек Меррит! — вскричала она. — Гори ты вечным огнем в аду!
   Гора Морайа откликнулась эхом на ее возглас. И воцарилось мрачное безмолвие.
   Ноа стоял рядом, не зная, что делать. Она не оставляла надежды на их будущее. Кого винить в этом?
   — Я так боюсь, — призналась она. Плач прекратился, но голос ее дрожал.
   — Теперь уже нечего бояться!
   Сара повернулась к Ноа, держа руки у рта.
   — Ты покидаешь меня?
   — Нет, это ты меня покинула. В ту самую минуту, когда узнала правду об Адди.
   — Но я не хотела этого. Я просто… Я не могу… Это было… О-о-о, Ноа, я не хочу терять тебя.
   — Нет, хочешь. Ты боролась со своими чувствами с той минуты, как я тебя впервые поцеловал. Теперь я знаю, и мне от этого легче. Нельзя все время выпрашивать любовь. Настоящие чувства идут с двух сторон. Так что давай положим конец нашему несчастью, Сара. Не думаю… — Он замолчал, вздохнул, поднял руки, потом уронил их. — Какая теперь разница? У нас все равно ничего не получится.
   Она стояла, онемев. Ее будущее таяло как дым.
   — Ты поговоришь с Матесоном или это сделать мне?
   — Ноа, может быть, я… — Она не знала, что сказать у нее не было никаких мыслей.
   — Я поговорю с Матесоном, — отрезал он. И, помолчав, добавил: — Ну, вот и все. Хочу сказать «будь счастлива», но слова застревают в горле.
   — Ноа!.. — Она протянула к нему руку. Он повернулся и пошел. Она видела в бледном свете луны его новую шляпу и плечи, становившиеся все меньше с каждым шагом вниз по склону холма. Дойдя до подножия, он остановился на несколько секунд, обернулся и крикнул:
   — Будь счастлива, Сара!
   И продолжил свой путь, уходя из ее жизни.

Глава 21

   Бракосочетание Аделаиды Меррит и Роберта Бейсинджера было первым в новой церкви Дедвуда. С раннего утра день был облачным, но к девяти часам проглянуло голубое небо. Это напомнило Саре тост, произнесенный Ноа в тот роковой вечер: «Пусть день вашей свадьбы будет солнечным и ваша последующая жизнь такой же».
   Она увидит его сегодня. Они будут сопровождать Адди и Роберта, в то время как весь город удивляется, почему была расторгнута их собственная помолвка. Она упаковала свою брошь в вату и спрятала в маленькую инкрустированную коробочку, стоявшую на ее столе. Церемония была назначена на десять часов утра.
   Вскоре после девяти Адди вошла в комнату Сары в рубашке и нижней юбке, держа в руках щипцы для завивки.
   — Я хочу сделать тебе прическу.
   — Нет, это я должна заняться твоими волосами. Ведь свадьба-то твоя.
   — Я лучше умею это делать. К тому же я уже причесана.
   — Да, твои волосы смотрятся прекрасно.
   — Я знаю. Садись.
   — Но, Адди…
   — Ладно, ладно, Я хочу, чтобы ты выглядела сногсшибательно.
   — Даже Одиннадцатая заповедь не смогла бы мне в этом помочь.
   — Садись, говорю.
   Сара повиновалась.
   — Я знаю, зачем ты это делаешь. Только ничто не поможет. Все кончено между Ноа и мной.
   — Я тоже думала так о нас с Робертом, а посмотри, что происходит сегодня. Сиди спокойно, чтобы я не обожгла тебя. И наклоняй голову, когда я велю.
   Она сняла стекло с лампы, зажгла ее и стала нагревать щипцы.
   Через двадцать минут волосы Сары были собраны в элегантный узел на макушке, скреплены широкой перламутровой заколкой, а концы спущены вниз в виде упругих колечек.
   — О-о-о, Адди, это уж слишком!
   — Ничего. Сегодня — день свадьбы твоей сестры. Ты должна быть сверхэлегантной.
   — Но что подумает Ноа?
   — Он подумает то, что я хочу, чтобы он думал. И пусть подумает получше.
   — Адди! — Сара повернулась и поймала ее руку. — Не надо стараться что-то исправить. Это было наше совместное решение расторгнуть помолвку. Ты не несешь никакой ответственности.
   Адди нахмурилась.
   — Я знаю. Но мы с Робертом очень, очень сожалеем об этом.
   — Ну хватит. Сегодня твой праздничный день. Не хочу, чтобы ты его портила грустью. Идем, я помогу тебе надеть платье.
   В платье Адди были изъяны. Управиться с вставками, клиньями и сборками оказалось труднее, чем делать простые занавески. Но то, чего недоставало в техническом исполнении, с лихвой перекрывалось внешними эффектами. Высокий ворот, подчеркнутая талия, рукава «бутылочкой», короткий плиссированный шлейф — все это делало Адди изящной, как фея. Цвет платья был нежно-ледовый, под стать волосам, в которые она воткнула цветок дикой сливы. В руках у нее будут шесть алых тюльпанов из сада Эммы.
   Когда застегнули последнюю пуговицу, Сара застыла нa несколько секунд в молчаливом восторге, потом поцеловала Адди в щеку.
   — Что бы ты ни думала, сегодня — один из счастливейших дней в моей жизни. Ноа был прав, когда говорил, что вы с Робертом созданы друг для друга. Это действительно так.
   Ноа заехал за ними в наемной коляске. Когда он постучал, Сара, как подружка невесты, должна была открыть дверь. Она взяла себя в руки и подошла к двери с приклеенной улыбкой на лице.
   — Привет, Ноа. — Она старалась не подавать виду, что его появление ранит ее сердце. На нем был черный костюм, который он купил к их свадьбе. Щеки блестели, усы аккуратно подстрижены. У нее пересохло во рту.
   — Привет, Сара. Как поживаешь? — Так пристойно, так равнодушно. Ни улыбки, ни взгляда украдкой.
   — Отлично, все нормально. Кажется, Адди уже готова. Я приведу ее.
   Они отправились в церковь в четырехместной коляске. Адди захотела сидеть одна на заднем сиденье. Однако близость сидящих на переднем сиденье Сары и Ноа не сгладила их отчужденность. Они держались так, будто между ними сидела двоюродная бабушка.
   Роберт ждал у церкви, разодетый и улыбающийся. Он помог невесте выйти из коляски, принял поцелуй в щеку от будущей свояченицы, пожал руку другу.
   Отведя его чуть в сторону, он проговорил:
   — Запоминай, что будут говорить сегодня. Тебе это все понадобится, попомни мои слова.
   Церемония была простой и краткой. Бертл Матесон провел ее так, что завоевал еще больше уважения своих прихожан, знавших, что он неравнодушен к невесте. Церковь заполнили горожане: среди них были три девушки из заведения Розы, наблюдавшие церемонию с тоской во взоре, несколько холостых деловых людей, упрекавших себя за то, что не увидели в женщине, известной им под именем Ив, таких достоинств, Патрик Брэдиган, совершенно трезвый по столь торжественному случаю, семья Докинсов и многие другие.
   Когда Роберт произносил клятву, он сжал пальцы Адди так сильно, что на них остались белые полосы.
   — Я, Роберт Бейсинджер, беру тебя, Аделаиду Меррит…
   Сара стояла за ними, с тоской в сердце сознавая, что, хотя Ноа находился рядом, он был слишком далеко. Он стоял, сложив руки, неподвижно, как статуя, и следил за происходящим.
   Настал черед Адди.
   — Я, Аделаида Меррит, беру тебя, Роберта Бейсинджера, в мужья по закону…
   Адди улыбалась, полная счастья, глядя в лицо Роберта. На глаза Сары навернулись слезы, она вынула платок, чтобы вытереть их, и в этот момент Ноа повернул голову, взгляд его задержался на ней лишь на какую-то долю секунды. Их глаза встретились, и она поняла, что для него их испытания не кончились, как и для нее.
   Церемония подошла к концу. Адди направилась к выходу, опираясь на руку Роберта, Сара и Ноа пошли за ними. Это был их единственный контакт за день. Во время обеда, сервированного во дворе церкви, и последующих танцев под июньским небом они избегали друг друга. Сара видела, как он пил пиво, разговаривал, танцевал с Эммой и Адди, но, когда взгляды их случайно встречались, они тотчас же отводили глаза. Раз он протанцевал с Джинивой Докинс, зардевшейся от счастливого смущения, и даже с одной из девушек Розы, которую он, очевидно, находил весьма забавной. Он откидывал назад голову и смеялся, когда она что-то ему говорила. Саре больно было вспоминать, как он делил свое веселье с ней, и сознавать, что этого больше не будет. «Быть может, он опять начнет посещать заведение Розы… Кто знает?» Мысль об этом отозвалась физической болью.
   Потом Ноа наблюдал, как ребята играют в ножички. Подняв глаза, он увидел, что Сара смотрит на него. Она тотчас же отвернулась.
   Город вырос довольно заметно. В толпе постоянно встречались незнакомые лица. Сара использовала возможность познакомиться с вновь прибывшими, записать их имена, а потом опубликовать в колонке «С приездом». Женщин она приглашала вступить в Женское общество, а мужчин — присутствовать на собраниях горожан. Правда, в ней уже не было прежнего энтузиазма.
   К концу дня Сара подошла к Эмме.
   — У меня к тебе большая просьба.
   — Говори.
   — Мне сегодня необходимо где-то переночевать.
   — Нет проблем.
   — Соломенный тюфяк на полу вполне подойдет, знаю, у тебя и так полно народу.
   — Считай, что ты его имеешь.
   — Я предполагала оставить дом Адди и Роберту. Видишь ли, первоначальный план был…
   — Я знаю этот план.
   — Я сняла бы комнату в гостинице, но там все занято и…
   — Перестань извиняться. Мы твои друзья. Ты остановишься у нас, и довольно об этом.
   Сара нашла Адди и сообщила ей о своем намерении.
   — Я чувствую себя неловко, как будто выставляю тебя из твоего же дома, — ответила Адди.
   — Это твоя первая брачная ночь. Если бы здесь была железная дорога, ты бы ехала куда-нибудь в путешествие на медовый месяц. А раз этого нет, я уйду к Эмме.
   Дома у Эммы, после того как все легли спать, женщины сели в кухне, прихлебывая то, что хозяйка называла «чай из чайника», то есть слабозаваренный чай, да еще и сильно разбавленный горячим молоком.
   — Хорошая была свадьба, — заметила Сара.
   — Да.
   — Адди была очень хороша собой.
   — Да, ты права.
   — Матесон даже глазом не моргнул.
   — Нет, не моргнул.
   — Я никогда не видела Роберта таким счастливым.
   — Слушай, мы что, будем болтать о разной чепухе или ты все-таки выскажешь то, что у тебя на душе?
   — Ты знаешь, что… Ноа.
   — Я думала, между вами все кончено.
   — Предполагается, что так, но я все еще люблю его.
   — Я видела, как он смотрел на тебя пару раз, когда ты не замечала.
   — Видела?
   — Да, я и еще человек пятьсот. Так что же у вас произошло?
   — О, Эмма, это так сложно.
   — Я тоже не так проста, знаешь… И могла бы кое-что объяснить тебе, если ты дашь мне такую возможность.
   Сара думала, прихлебывая чай. Она хотела поделиться с Эммой, но ее останавливала преданность сестре — ведь это была ее тайна.
   — Хорошо, я расскажу тебе, не спросив у Адди разрешения, но ты должна дать мне слово, что это не уйдет никуда дальше.
   — Даю.
   Сара поведала ей все. Когда она дошла до отношений отца с Адди, Эмма прижала руку ко рту. Взгляд ее, казалось, совсем застыл.
   — …И вот с тех пор каждый раз, когда Ноа прикасается ко мне, я не знаю… во мне что-то происходит, я вся сжимаюсь и не могу разжаться. Я знаю, он не как мой отец, но я чувствую какой-то страх, он меня сковывает, я… Это глупо, я виновата… О-о-о, Эмма, что же мне делать?!
   Сара громко расплакалась.
   Эмма была ошарашена тем, что услышала. Она подняла Сару со стула и крепко обняла, избегая глядеть ей в глаза. Господи! Отец с дочерью! За всю свою жизнь она не слышала ничего более ужасного. Бедная Адди и бедная Сара, все годы обожавшая эту старую свинью. Кто может ее осуждать за то, что она отталкивает любого носящего брюки после такого потрясения?! И что Эмма может ей сказать? Как утешить, когда она сама пришла в ужас, с которым не в состоянии справиться?
   Сара рыдала и прижималась к ней, как к матери. Эмма гладила ее и растирала ей руки.
   — О, моя дорогая, бедная девочка, какой кошмар пришлось тебе пережить.
   — Я люблю Ноа, Эмма, хочу выйти за него замуж, но… Скажи, Эмма, как мне измениться?
   Эмма не знала, что ей посоветовать. Такие сложные, изуродованные отношения не поддавались ее разумению. Сама она полюбила простого человека, вышла за него, родила ему детей, много работала и жила по Божьим заповедям. И думала, что так жило и живет большинство людей. Но эта отвратительная история…
   — Надо чтобы прошло какое-то время. Ведь говорят, время лучший лекарь.
   — Но я так обидела Ноа! Я отталкивала его, когда он хотел помочь мне. Он никогда не вернется.
   — Ты не можешь это знать наверняка. Может быть, он тоже дает тебе время для исцеления.
   — Но мне не нужно время. Я хочу выйти за него замуж сейчас и быть нормальной, как все.
   Эмма продолжала гладить ее и растирать ей руки. Она сама чуть не плакала, но не могла придумать ничего, чтобы утешить бедную Сару.
   — Боже мой, — вздохнула она. — Как я бы хотела помочь тебе!
   Сара вытерла слезы, а Эмма опять наполнила чашки. Когда они сели, Сара заговорила, печально глядя на Эмму:
   — Он танцевал сегодня с одной девушкой от Розы. Я видела, как они смеялись вместе.
   Эмма только молча сжала ей руку.
 
   В доме на Морайа-роуд молодые вошли в спальню. Роберт зажег лампу, задернул занавеси и подошел к Адди. Он улыбнулся, протянул руку к ее волосам.
   — Твои цветы завяли, — Он вынул из ее волос цветок дикой сливы и положил рядом с лампой. Она подняла глаза и дотронулась до волос.
   — Удивляюсь, как он не упал. Почти не на чем было держаться, так мало у меня волос,
   — Достаточно. — Он взял ее за руки,
   Они находились среди людей почти десять часов, веселые, улыбающиеся, торжествующие. Но ждали этого часа, как подснежники весны.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
   — Нервничаю.
   Он засмеялся.
   — Почему? Мы ведь ждали этого дня всего шесть лет, или семь…
   — Скорее двенадцать, — ответила она. — С того времени, когда мы были детьми.
   — Да, совсем еще детьми, я приходил к дверям вашего дома за остатками какого-нибудь жира и думал, что ты самое красивое существо, которое Бог создал на земле. — Он взял ее лицо в свои руки. — Я и сейчас так думаю.
   — О Роберт! — Она опустила глаза. «Удивительно, — думал он, — она так робко держится со мной».
   Он взял ее за плечи.
   — Миссис Бейсинджер, — произнес он, и это прозвучало как какое-то экзотическое имя в его устах.
   — Да, мистер Бейсинджер. — Адди взглянула на Роберта.
   — Следует ли мне сначала поцеловать вас или расстегнуть эти пятнадцать крючков у вас на спине?
   — А откуда ты знаешь, что их пятнадцать?
   — Я их сосчитал сегодня.
   Она удивилась.
   — А как ты их мог сосчитать? Их же не видно.
   — Я увидел, могу доказать. Повернись.
   Она повернулась, улыбаясь, а он стал считать.
   — Один, второй, третий…
   — Роберт!
   — Четвертый, пятый…
   — Все-таки как ты ухитрился?
   — Твои стежки показывают… Шестой, седьмой, восьмой…
   — Ну хватит, Роберт.
   — Десятый, одиннадцатый…
   Она подождала, пока он умолк, потом призналась:
   — Я думала, сегодняшний день никогда не подойдет к концу.
   В комнате наступило молчание. Слышалось лишь их дыхание. Платье было расстегнуто. Он положил руки ей на талию, наклонился и нежно поцеловал ее спину между лопатками, вдыхая аромат ее тела. Сердце его стучало молотком где-то в горле.
   — Думаю, я заслуживаю медаль, — прошептал он, — за мое долготерпение: все эти годы я так этого хотел. — Он еще крепче сжал ее талию и прижал к себе, шепча на ухо. — В той комнате в гостинице в канун Рождества и здесь, в этом доме, и тысячу раз после, сидя за столом напротив тебя, играя с тобой в шашки, или угощаясь яблочным пирогом, или слушая Сару… Иногда здесь, в кухне, когда мы мыли посуду или ты сидела за столом и шила занавеси, а я смотрел на тебя и видел, как твои волосы меняют цвет и опять становятся белокурыми, когда я думал, что люблю тебя с двенадцати лет и ни один мужчина в этом мире не имеет на тебя столько прав, сколько я…
   — Ты так считаешь? — спросила она с придыханием.
   — Я так хотел тебя, прямо как дикарь.
   — А я думала, что у тебя все было наоборот. Что, с тех пор как ты вытащил меня от Розы, ты думал о моем прошлом и пытался пережить это.
   Его руки опустились к ее бедрам, потом поднялись к груди.
   — Как ты могла так думать? Я хотел тебя, хотел тебя все время. Когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел к твоему отцу просить разрешения жениться на тебе. И с того дня накануне Рождества, когда я сделал самую чудовищную ошибку в моей жизни, предложив тебе деньги… Адди, ты можешь простить мне это?
   Она повернулась, так что его руки скользнули к ее локтям. Глядя ему в лицо сияющими зелеными глазами, она прошептала:
   — Я прощу тебя, Роберт, прекрати эти муки и сделай меня своей женой по-настоящему.
   Настало время. Он стал целовать ее всю, тела их соприкасались, руки его блуждали по ее телу под рубашкой и нижними юбками. Когда он оторвался от ее рта, они тяжело дышали. Губы ее увлажнились, глаза были широко раскрыты и устремлены на него. Он схватил ее руку и крепко поцеловал кисть, не отрывая глаз от ее лица. Потом выпустил руку и сделал шаг назад.
   — Не двигайся, — велел он, глаза его горели. Он стал раздеваться.
   — Не трогай свою одежду. Я ждал все эти годы не для того, чтобы смотреть, как ты раздеваешься сама.
   — Но мои туфли…
   — Ну хорошо, туфли ты можешь… — Она села на край кровати, а он снял жилет, рубашку и бросил их на стул, но они упали на пол. Он тоже сел на кровать и расшнуровал ботинки. Потом встал, снял брюки, оставшись в хлопчатобумажном нижнем белье, и взял ее за руку.
   — Иди сюда, — хрипло приказал он. Она встала.
   — А теперь я хочу видеть тебя всю, — сказал Роберт.
   Он расстегнул ее нижнюю юбку, крючки корсета и спустил их к ее ногам, за ними последовали подвязки и чулки. И вот она предстала перед ним совершенно обнаженная.
   Он оглядел ее и улыбнулся:
   — Разве ты не самая красивая женщина, которую я когда-либо видел? — Он посмотрел в ее лицо. — Адди, да ты никак покраснела?!
   — Ты тоже.
   Глаза его смеялись.
   — Это же прекрасно!
   Он прикоснулся к ней кончинами пальцев сначала у шеи, потом спустился ниже, к груди. Его касание было легко и нежно, как прикосновение упавшего листа. Она едва чувствовала его руки и закрыла глаза. Он нежно поцеловал ее в губы и тихо проговорил:
   — Ты так прекрасна. — Потом поднял ее и положил на кровать.
   На лицо ее упал свет лампы, позолотив кожу и оттенив черноту ресниц. Он приподнялся на локте и любовался ею, и рука его гладила ее грудь.
   — Я люблю тебя, Адди, — прошептал он.
   — О-о-о, Роберт, я тоже очень, очень люблю тебя.