Спенсер Лавирль. Прощение

   — Я кое-что выяснил вчера после ваших слов.
   — Тогда вы понимаете, насколько неуместным будет наше появление вместе.
   — Вовсе нет, «Не судите, да не судимы будете».
   Она с изумлением посмотрела на него долгим взглядом.
   — Вы сумасшедший, — прошептала она.
   — Я считаю, что вы очень красивая женщина, Аделаида Меррит. Вы одиноки, и я одинок. Сегодня прекрасный весенний день, и мне очень хочется пригласить вас на прогулку. Разве это сумасшествие?
   Она уставилась на него, онемев. Она давно уже не считала себя хорошенькой. Когда она смотрелась в зеркало, она видела бывшую проститутку, толстую, со стрижеными под мальчика волосами, еще не совсем светлыми и с сединой, одетую в простое платье с высоким воротником, которая не могла сделать так, чтобы любимый ею мужчина предложил ей выйти за него замуж.
   Бертл Матесон же видел женщину, лицо которой обрамляли слегка вьющиеся белокурые волосы, как у девочки. Он видел женщину, которая четыре месяца ела приготовленные ею самой ужасные на вкус блюда, похудела от этого и стала изящной. Он видел гладкую, нежную кожу и ясные глаза, выражающие удивление по поводу того, что он находит ее привлекательной. И это последнее ему нравилось не меньше, чем ее красота.
   — Просто погуляем, — настаивал он. Они пошли в сторону от города вдоль ручья к лесу, через холмы и вдоль потоков, взбухших от таявшего снега, по берегам которых гнездились зверьки и птицы и стояли ивы, чьи ветви, нависшие над водой, казались ярко-красными, готовясь одеться листьями. Они говорили о городе и его людях, о рождественском концерте, о Саре и Ноа и трудном начале их романа, о природе и о том, появится ли в этом году форель в горных потоках. Они посидели на глыбе песчаника, греясь на мягком послеполуденном солнце, и смотрели, как дрозд добывает себе пищу.
   — Расскажите мне о мистере Бейсинджере, сопровождавшем вас в церковь сегодня утром, — попросил Бертл.
   Она объяснила, что Роберт старый друг еще с тех времен, когда она жила дома, и что она любит его с детства.
   Бертл долго молчал. Где-то в ветвях, позади них, зашуршал бурундук.
   — Ну что же, — произнес священник. — Теперь я знаю, на что мне рассчитывать.
 
   Тем временем Ноа и Сара занимались домом, где им предстояло жить после женитьбы. Во дворе Ноа чистил печную трубу, а на него, склонив голову, с любопытством глядела сорока, которая вдруг резко взлетела, мелькнув белым брюшком, и села там, откуда можно было лучше за ним наблюдать. Сара только что окончила мыть окно на втором этаже. Облокотившись на подоконник, она тоже глядела на Ноа. На ней была коричневая миткалевая юбка, белая блузка с закатанными рукавами и фартук с нагрудником.
   Ноа присел на корточках и посмотрел вверх.
   — Ты уже закончила?
   — Окна вымыла. Но мне бы хотелось заняться матрацем.
   — Подожди, пока я почищу трубу. Я к тебе сразу поднимусь.
   Он продолжал возиться с трубой, а Сара осталась у открытого окна, греясь на солнце и глядя на сороку, к которой присоединилась еще одна. Казалось, птицы тоже чувствовали ароматы весны, поднимавшиеся от земли. Сара глядела вдаль, туда, где стояли ивы, на ветвях которых набухали почки. Она перевела взгляд на Ноа, на его темно-русую голову и мускулистые плечи, двигавшиеся в унисон с руками, когда он орудовал щеткой. Закончив, он поднял трубу, посмотрел внутрь и положил на землю. Потом поднялся, вымыл руки над эмалированным ведром, вытер их тряпкой, которую вынул из заднего кармана брюк, и вошел в дом.
   Она услышала его шаги на лестнице и отошла от окна.
   — Вот и я, — объявил он, входя в комнату. — Ну, давай перевернем этот матрац. — Он втиснулся между кроватью и стеной, и они вместе перевернули и сложили матрац.
   — Тяжелый, прямо как большой мешок с овсом, — заметил он.
   — Он на вате, — объяснила Сара, наклонившись, чтобы взбить матрац и расправить в тех местах, где виднелись следы от веревок на бело-голубом тиковом чехле.
   Ноа стоял у спинки кровати, позади нее.
   — Нам также потребуются простыни и одеяла.
   — Я это возьму на себя. — Сара продолжала взбивать матрац.
   — И подушки.
   — Будут и подушки.
   Он пристально смотрел на ее спину. Она так энергично взбивала матрац, что юбки ее ходили ходуном.
   — И покрывало.
   Она оглянулась через плечо и быстро выпрямилась.
   — Ноа! — упрекнула она. Он ухмыльнулся.
   — А с другой стороны, кому нужны простыни, одеяла и подушки сейчас?
   В мгновение ока она оказалась под ним, лежащей на спине на матраце. Вокруг в солнечных лучах плясали пылинки. Снаружи тараторили сороки, в доме же стояла тишина. Глаза его потемнели, в них горел лукавый огонек, который погас и уступил место другому огню. Он привстал на локтях, вглядываясь в ее лицо.
   — Но, Ноа, мы…
   — Не надо, Сара, не говори ничего. Я знаю, что можно и чего нельзя…
   Он склонился и поцеловал ее, сначала легко, как бы небрежно. Потом поднял голову и посмотрел ей в глаза. Склонившись снова, он целовал, играя ее губами, сначала целуя верхнюю, потом нижнюю, щекоча их усами и усиливая страстное нетерпение,
   Он опять поднял голову, и взгляды их встретились. Его пальцы ласкали ее шею. Губы ее были полураскрыты, дыхание участилось. Он целовал ее все горячее, обнимая и гладя ее тело. Былая сдержанность была забыта. Быть может, весна тому причиной, но их поцелуи стали подобны набухающим почкам на ивах. Они вели битву, каждый за себя, за более полные ощущения от неполного слияния. Прижавшись ртом к ее губам, он ласкал ее грудь под фартуком и блузкой. Сара издала легкий стон. Тесно прижавшись друг к другу, они лежали, прерывисто дыша. Наконец они разомкнули объятия.
   — О-о-о, Ноа, — прошептала Сара. — Ты все так усложняешь.
   — Разве?
   — Да, очень.
   — Ты не думала так раньше.
   — А теперь думаю. Мне трудно сдерживаться.
   Он улыбнулся и нежно прикоснулся к ее подбородку.
   — Вот это я и хотел услышать.
   Они продолжали лежать рядом, наслаждаясь близостью, прикосновениями рук, теплыми солнечными лучами, падавшими на них через раскрытое окно. Полежав еще немного и глядя в потолок, они повернули головы и изучающе посмотрели друг на друга.
   — Я, пожалуй, пойду и притащу эту трубу в дом.
   — А я, пожалуй, постелю простыни.
   Они улыбнулись. Он сел на кровати и потянул ее за собой.
 
   Явное расположение, которое преподобный Бертл Матесон стал выказывать Адди, всколыхнуло жителей города. Куда бы ни пошел Роберт Бейсинджер, он слышал шепоток за своей спиной, а иногда ему прямо задавали вопросы: «Правда, что священник ухаживает за Адди?», «А что происходит между вами и Адди?», «Люди считают вас парочкой, после того как ты вытащил ее от Розы». «Вообще, нехорошо — священник и девица легкого поведения».
   С каждым таким вопросом в нем росло раздражение. На его фабрике работники язвительно замечали, что хозяин, наверное, надышался паров ртути, отравивших его организм и, соответственно, настроение. Один раз Роберт даже обрушился на Ноа, когда они обедали вместе у Тедди Рукнера и Ноа заметил:
   — Я слышал, что Матесон собирается организовать подобие весенней ярмарки для сбора средств на издание сборника церковных гимнов и сооружение еще нескольких скамеек.
   Роберт стукнул кулаком по столу и крикнул:
   — Черт побери, Ноа! Почему, куда бы я ни пошел, я должен со всех сторон слышать имя этого человека?!
   Ноа не ожидал такого взрыва и сдержанно ответил:
   — Извини, Роберт. Это была совершенно невинная фраза.
   — Тогда говори поменьше невинных фраз, во всяком случае, с именем Матесона. Он не кто иной, как проклятый развратник!
   Ноа промолчал, ел кусок оленины, пил кофе и смотрел, как Роберт ковыряет свою порцию.
   После некоторой паузы Ноа сделал еще глоток и спросил:
   — Когда ты в последний раз виделся с Адди?
   — Какое тебе дело?
   — Все-таки?
   Роберт взглянул на Ноа.
   — Три с половиной недели тому назад.
   — Три с половиной недели. — Ноа опять помолчал. — Ну и что, поумнел за это время?
   Роберт вспыхнул, швырнул вилку на стол и ткнул пальцем в сторону Ноа.
   — Послушай, Кемпбелл, я не намерен выслушивать твое хамство!
   Ноа изобразил благородное удивление на лице.
   — Ты должен выслушать от кого-нибудь то, что следует. Теперь все в городе говорят, что ты огрызаешься, даже когда с тобой просто здороваются на улице. Половина рабочих на твоей фабрике готова уйти, потому что с тобой стало невозможно ладить. Я иногда хочу дать тебе по заднице так, чтобы она у тебя распухла до подмышек. Что с тобой происходит, Роберт? Ты же любишь Адди.
   Роберт молча уставился на него.
   — Ты же влюблен в нее с пятнадцати лет, и ты так боишься признаться в этом, что даже готов позволить Матесону увлечь ее и никогда не постучаться в ее дверь, чтобы положить этому конец.
   — Она велела мне больше ее не беспокоить.
   — Да, но после того, как ты повел себя как последний болван в то первое воскресенье после приезда Матесона. И почему же, ты думаешь, она сделала это?
   — Откуда я знаю? И вообще только черт может понять женщину.
   — А тебе не кажется, что она пыталась попугать тебя, чтобы ты наконец решился на что-то?
   — Ноа, она мне прямо сказала, что больше не хочет меня видеть.
   Ноа всплеснул руками.
   — Ты ничего не видишь и не понимаешь! Открой глаза! Женщина любит тебя.
   Роберт продолжал хмуриться.
   — А почему, ты думаешь, она ушла от Розы? Почему опять стала блондинкой? Почему начала свое дело по изготовлению занавесок, вступила в Общество женщин, хочет стать уважаемой женщиной? Чтобы быть достойной тебя. А ты, недоумок, не видишь этого. Неужели ты не понимаешь, сколько решимости и выдержки потребовалось ей, чтобы сделать хотя бы одно из перечисленного мной? Куда бы она ни пошла, она видит мужчин, с которыми спала, и женщин, которые знают это. Но она встречает их взгляды с твердостью, как бы говоря: «Это все в прошлом, я стала другой, я хочу вести приличную жизнь» А ты, собираешься ты помочь ей или нет?
   — Я думал, она хочет всего этого с Матесоном.
   — Чепуха! — Ноа швырнул салфетку на стол. — Но если ты не будешь вести себя умнее, произойдет то, что ты предполагаешь, потому что он преследует ее, и ее голова может закружиться рано или поздно. Особенно принимая во внимание, что он священник. Можешь себе представить, какой победой для такой женщины, как Адди, окажется замужество за подобным человеком. Она тогда утрет нос всем в городе.
   — Адди не будет так высокомерно себя вести. Она совсем не такая.
   — Вот видишь. Ты ее хорошо знаешь и сразу встаешь на ее защиту.
   Роберт подумал немного и покачал головой.
   — Не знаю. Она отвернулась от меня, бросила меня, как вьюшку от печки, сразу же после того, как увидела его. Это больно.
   — Может быть. А может быть, и ей больно. Ты думал об этом когда-нибудь?
   Роберт не ответил. Ноа наклонился вперед, облокотившись на стол.
   — Помнишь, я однажды сказал тебе, что я ревновал, так как думал, между тобой и Сарой есть какие-то отношения. Ты помнишь, что ты мне сказал в ответ? Что у тебя всегда была Адди на уме. Так осуществи это на деле, чего ты ждешь?
   Роберт плохо спал в эту ночь. Он думал о словах Ноа. Он думал об Адди, о том, как хорошо она выглядит, когда ее волосы приобрели натуральный цвет, какой стройной она стала после ухода от Розы, как прилично она стала одеваться, как поборола свой страх выходить из дому и открыла вполне солидное дело.
   Ноа прав. Если он не поторопится, он может потерять ее навсегда, и эта мысль была непереносима.
   На следующий день, без четверти четыре пополудни, Роберт стоял перед зеркалом в своей комнате в Центральной гостинице. Он только что вернулся из бани и магазина Фарнума и надел все новое. Борода и усы были аккуратно подстрижены, волосы тщательно приглажены. От него пахло геранью. Он поправил жилет, лацканы, воротничок, пестрый галстук, потом опустил руки.
   «Иди, Роберт, — сказал он себе, — делай предложение, пока его не сделал этот священник».
   Он надел шляпу, вместо трости взял букет диких голубых ирисов из стакана с водой и вышел из комнаты.
   Стоял один из тех благоухающих весенних дней, которые так редки, что хочется их буквально законсервировать, когда стоят тишина и покой, когда так тепло, что возникает желание опуститься на землю под деревом и смотреть на бег облаков.
   Роберт тщательно продумал время дня для своей акции. Четыре часа… Сара еще в редакции, Адди закончила основную часть своей ежедневной работы.
   На пути к дому он репетировал, что будет говорить.
   «Привет, Адди, ты прекрасно выглядишь сегодня». — Нет, он должен сказать что-нибудь получше.
   «Я пришел, чтобы извиниться, Адди, и сказать, что ты смелая и удивительная женщина, а я был круглый дурак». — Нет, это глупо.
   «Привет, Адди. Я пришел пригласить тебя на прогулку». — (Ей нравится гулять, ведь она много гуляла с этим священником.) Но он не хотел рисковать, так как во время прогулки ему могло попасться слишком много людей, так что этот вариант отпадал.
   «Привет, Адди, я принес тебе ирисы. Они собраны сегодня утром в верховьях ручья».
   Дверь дома была широко открыта, и солнечные лучи падали на пол холла. Роберт почувствовал запах готовящегося ужина, но в кухне и в комнатах было тихо. Он постучал и стал ждать, сердце его билось где-то в горле.
   Он услышал скрип стула и шаги.
   Все подготовленные слова провалились в памяти.
   Адди предстала перед ним в юбке с белыми и синими полосами и голубой блузке с высоким белым воротником и белыми накрахмаленными манжетами. Поверх был надет белый фартук с нагрудником и кармашком. На среднем пальце правой руки надет серебряный наперсток. Ее светлые волосы обрамляли лицо короткими локонами. К ней вернулась былая стройность и изящество. Она застыла на пороге.
   — Привет, Роберт, — спокойно сказала она. Он снял шляпу и прокашлялся, запнувшись.
   — Привет, Адди. — Голос его звучал хрипло и неестественно.
   Она ждала и молчала. Ее кожа была гладкой и нежной, легкий румянец покрыл щеки. Откуда-то появился Рулер и уселся, греясь на солнце и глядя на них.
   — Что ты здесь делаешь? — спросила Адди.
   — Я пришел повидаться с тобой, — ответил он.
   — Это я вижу. А чего ты хочешь? — Она говорила мягко и сдержанно.
   — Прежде всего извиниться.
   — Ну, в этом нет необходимости.
   — Когда я виделся с тобой в последний раз, я был не в себе. Я был груб со священником и резок с тобой. Прости меня.
   — Я тебя прощаю.
   Он стоял на солнце, а она в тени, но солнечный луч освещал ее правое плечо и часть юбки. Проходили минуты, но они продолжали молчать.
   Наконец она спросила:
   — Это для меня?
   — О-о-о, да… — Он вручил ей цветы. Часть стеблей поломалась в его руке, ладонь стала зеленой. — Они собраны в верховьях ручья выше фабрики. Они там растут в изобилии.
   — Спасибо. Очень красивые цветы. — Она опустила голову, чтобы понюхать их, а он смотрел, как солнце заиграло в ее волосах. Адди подняла голову и отступила в тень. — Я пойду поставлю их в воду. Заходи, Роберт. — Повернувшись, она направилась в дом.
   Он последовал за ней, растерянный, переступив через два больших пятна, оставленных солнечными лучами, проходившими через занавеси на кухне. На столе лежала ее работа рядом с подушечкой для иголок и недопитой чашкой кофе. Рулер медленно проследовал в кухню и занял позицию у плиты. Адди налила воды в стакан, поместила в него ирисы и поставила на стол.
   — Садись, Роберт. Налить тебе кофе?
   — Нет, спасибо.
   Он сел, она тоже села наискосок. Он положил свою шляпу на стол, рядом с ее работой. Появилась муха и села на край ее чашки. Она согнала ее медленным движением руки. Спокойствие ее его просто ужасало. После продолжительного молчания он спросил:
   — Как ты поживаешь, Адди? — Взгляды их встретились.
   — Хорошо, все в порядке. Очень занята. Получила много заказов.
   — Это хорошо
   — Да, конечно. Лучше, чем я ожидала. Ты не возражаешь, если я буду шить, пока мы беседуем?
   — Нет, давай, конечно.
   Она взялась за работу, такая спокойная, отчужденная, безразличная, что у него комок встал в горле. Она вела себя с ним точно так же, как и он, с тех пор как она поселилась в этом доме. Как же он был глуп!
   — Ты очень хорошо выглядишь.
   Глаза ее загорелись, потом потухли… Она вернулась к работе. Стежок, стежок, еще стежок.
   Хорошо выглядела?! Просто потрясающе! Цветы рядом с ней бледнели. Он не мог отвести от нее взор.
   — Ты продолжаешь встречаться со священником?
   — Да, я вижусь с ним.
   — У тебя к нему какие-то чувства?
   Она бросила на него быстрый взгляд, не дольше одного стежка, потом опустила глаза.
   — Это вопрос сугубо личный, Роберт.
   — Нет, я хочу сказать…
   Стежок, стежок… Игла так и сновала.
   — Я хочу спросить, питаешь ли ты чувство симпатии ко мне?
   Она остановилась. Глаза ее были устремлены вниз.
   Потом игла опять задвигалась.
   — Я всегда питала к тебе чувство симпатии, Роберт.
   — Тогда почему… — Он потянулся вперед и взял ее за правую руку, чтобы она остановилась. — Почему ты не посмотришь на меня?
   Но Адди не поднимала глаз. Он подождал несколько секунд, потом встал, вынул работу из ее рук и положил рядом на стол, опустился на колени возле ее стула, взял ее руки в свои и посмотрел в ее красивое, бледное лицо.
   — Адди, я пришел, чтобы признаться, как я люблю тебя. Я люблю тебя так давно, что даже не знаю, было ли время, когда я еще не любил тебя.
   Она подняла свои прекрасные зеленые глаза. Они лучились.
   — Это правда?
   — Да. И я хочу жениться на тебе.
   Она изо всех сил старалась сдержать слезы.
   — О-о-о, Роберт, — прошептала она, — почему ты так долго ждал?
   Их объятие было быстрым и бурным. Он так крепко прижал ее к себе, что слезы брызнули у нее из глаз. Она обняла его за шею, и они застыли, глаза их были закрыты, его бородатая щека покоилась на ее бледном подбородке. Потом он слегка отступил, приподнялся и поцеловал ее в щеку. Она взяла его лицо обеими руками, забыв про наперсток на пальце. На этот раз их поцелуй был очень долгим, у него был привкус кофе, аромат герани, в нем было воспоминание о всех прошедших годах, обо всем, что их разлучило и опять привело друг к другу. Потом он спрятал свое лицо на ее груди и прошептал:
   — О, Адди, я так тебя люблю, мне так плохо было без тебя все это время.
   — Мне тоже.
   Она гладила его шею, затылок и плечи, а он целовал ее лицо, ее одежду.
   — Я думала, мне придется выйти за него замуж, чтобы ты наконец понял, что любишь меня.
   — А ты сама знала это? — Он отодвинулся, чтобы посмотреть ей в глаза.
   Она кивнула, гладя его волосы, глаза ее были полны любви, ничем теперь не осложненной, быть может, впервые в их жизни.
   — Да, уже довольно долго.
   — Ноа вчера правильно со мной поговорил. Он сказал, что я могу тебя потерять, если не вытащу свою голову из песка, куда я ее спрятал, как страус.
   — Ур-ра! Да здравствует Ноа!
   Они опять поцеловались. Роберт все еще стоял на коленях рядом с Адди, она гладила его шелковистую бороду, ее левая рука обнимала его плечи, а он держал ее правую руку за палец с надетым на него наперстком. Время летело незаметно.
   Он опять сел и, держа ее за руку, снимал и надевал наперсток на ее палец. Потом посмотрел ей в глаза.
   — Ты не сказала, что любишь меня.
   — Но я ведь люблю.
   — Я хочу это слышать еще и еще.
   — О, Роберт, я никогда в жизни никого не любила, только тебя.
   — И ты пойдешь за меня замуж?
   — Конечно.
   — Даже несмотря на то, что церемонию бракосочетания будет совершать Бертл Матесон?
   — Даже…
   — Ему это не понравится.
   — Он знал о моих чувствах к тебе. В первый же день, когда он пригласил меня на прогулку, я призналась, что люблю тебя.
   — Правда?
   Она кивнула, с любовью глядя в его глаза.
   — Мы столько пережили, прежде чем оказаться здесь сейчас, правда, Адди?
   — Да, но теперь все позади. — Она вновь поцеловала его. Он поднялся и поднял ее со стула, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно символизируя конец их разъединения.
   Наперсток упал на пол. Рулер бросилась к нему и стала с ним играть. Лишь звук наперстка, катающегося по полу, нарушал тишину в комнате.
   Роберт поднял голову. Лицо его горело, дыхание было прерывистым. Он коснулся лица Адди. Оно так же пылало. Они посмотрели в глаза друг другу и засмеялись. От радости, удивления, облегчения.
   — Нам будет о чем рассказать нашим внукам, а?
   — О, Роберт, ты не станешь им все рассказывать?!
   — Может быть, не стану. Во всяком случае, это будет для тебя угрозой, если ты не будешь придерживаться правильной линии поведения.
   — Тебе не придется удерживать меня на линии. Я уже на нее встала и не сойду с нее.
   — Нам надо сообщить обо всем Ноа и Саре.
   — Они вряд ли очень удивятся.
   — Скажем им сегодня вечером?
   — Давай. Я постараюсь не испортить жаркое из лося. А ты найди Ноа и пригласи его на ужин. Тогда мы им и признаемся.
   Роберт просиял. Он не думал, что будет так счастлив.
   — Не беспокойся. Я найду его.

Глава 20

   Роберт принес шампанское, его в город завозили много, принимая во внимание количество питейных заведений и богатство жителей. Лосиное жаркое, приготовленное Адди, оказалось вполне приемлемым вкупе с жареным картофелем и морковью и удивительно вкусным кукурузным хлебом. Настроение собравшихся за ужином было праздничное, даже до того как сообщили о причине встречи. Четверка друзей провела много приятных часов вместе еще до разлада между Робертом и Адди, так что их воссоединение уже явилось поводом для праздника.
   Когда разложили жаркое, Роберт наполнил бокалы и поднял свой, взяв Адди за руку.
   — Адди и я хотим сделать заявление, хотя оно, может, не особенно вас удивит. Но мы хотели бы, чтобы вы были первыми, кто узнает… — Глаза его загорелись, остановившись на Адди.
   — Мы собираемся пожениться, — закончила она. Сара и Ноа заговорили вместе.
   — О-о-о, Адди… Роберт, это прекрасно!
   — Давно пора.
   — Поздравляем. Ничего лучше и быть не может…
   Сара поднялась и обошла вокруг стола, чтобы обнять их обоих. Ноа последовал за ней.
   — Это как-то связано и со мной. Признаю, я довольно круто поговорил с тобой вчера, Роберт. Но я подумал: или я лишусь хорошего друга, или вобью немножко здравого смысла в твою голову. И когда же это событие свершится?
   — Когда? — Роберт взглянул на Адди. — Мы еще не обсуждали этого. Все было решено только три часа назад.
   Адди улыбнулась.
   — Скоро, я надеюсь.
   — Я тоже, — поддержал ее Роберт.
   — Вы, полагаю, будете венчаться в церкви? — поинтересовалась Сара.
   — Да.
   — И обряд будет совершать Матесон? — спросил Ноа.
   — Он ведь священник, — ответил Роберт.
   — Хочу предложить тост, — провозгласил Ноа. — За Роберта и Адди, которые полностью принадлежат друг другу. Пусть день вашей свадьбы будет безоблачным, и такой же будет вся ваша жизнь!
   У них было много тем для разговора — две свадьбы, два дома, четыре судьбы, тесно связанных друг с другом ко всеобщему удовольствию. Они обсудили даты, порядок празднования, приготовление дома к событиям, решив, что он вполне подойдет для Роберта и Адди, когда они поженятся через неделю после бракосочетания Сары и Ноа и их переезда в свой дом.
   Они посмеялись над упрямством Роберта, которому потребовалось так много времени, чтобы сделать Адди предложение. Они также представили себе реакцию Бертла Матесона на просьбу совершить церемонию бракосочетания женщины, за которой он ухаживал, с другим. Они даже поговорили о Розе и ее заведении. Это был хороший знак, что данная тема не была для них табу. Быть может, стоит пригласить некоторых девушек от Розы на свадьбу Адди, ведь им было бы так приятно? А миссис Раундтри, не будет ли ее взор источать смертельный яд?
   Ужин давно закончился, тарелки и блюда убраны в раковину, а они все еще сидели за столом, тихо переговариваясь, не торопясь завершить вечер. Роберт наклонился вперед, почти полулежа, облокотившись на руку и крутя свой стакан на скатерти. Он произнес задумчиво:
   — Да, ты прав, Ноа. Я не могу представить себе другую пару, так созданную друг для друга, как мы с Адди. Мы прошли через многое и все оставили позади: ее побег из дома, пребывание в заведении Розы, наконец, то, что сделал с ней ее отец… Что может быть тяжелее, чем это? Но мы пережили все, и теперь наша свадьба, как свежий ветер, принесет много нового в нашу жизнь.
   Наступило молчание, которое нарушила Сара, заговорив с некоторым напряжением в голосе:
   — А что сделал с ней отец?
   Роберт оставил свой стакан в покое и поднял голову. Адди украдкой делала ему знаки, чтобы он не говорил ничего больше, на лице ее был написан ужас. Роберт выпрямился.
   — Так что же сделал с ней отец? — спросила Сара Роберта.
   Он смотрел то на одну, то на другую.
   — А Сара не знает?
   Лицо Адди стало пепельно-серым.
   — Забудем об этом, Роберт.
   — Чего я не знаю? — Сара переводила взгляд с сестры на Роберта.
   — Да ничего. — Адди схватила свою чашку с блюдцем и вскочила со стула.
   — Сядь, Адди, — тихо приказала Сара.
   — Надо заняться мытьем посуды.
   — Сядь, Адди, я говорю.
   Ноа сидел неподвижно и молчал, не понимая, что происходит.
   Адди села, поставила чашку с блюдцем обратно и устремила взгляд на Сару.
   — Пожалуйста, объясни, в чем дело.
   — Да ни в чем. Эта проблема нами с Робертом исчерпана. Ему не следовало заводить разговор об этом.