Страница:
Да, она была права — у нее действительно имелись достаточно веские причины беспокоиться за него. Он мог попасть в беду... но и она тоже.
Нет. Без толку требовать, чтобы девушка отстала от него она все равно последует за ним. Он-то выйдет, как всегда бывало, живым из любой передряги, а вот ее прикончат где-нибудь по дороге. Или, быть может, она настолько свяжет его, что они погибнут оба. Род энергично помотал головой из стороны в сторону. Он не мог позволить ей погибнуть. Он должен был так или иначе убрать ее со своего пути... и он уже понял как. Его рот скривился в презрительной усмешке.
— Выходит, правду говорят о деревенских девушках: будь хоть чуть-чуть с ними добр, и ты от них ни в жисть не отвяжешься. У тебя, милая, просто уникальный дар приставучести.
Она ахнула и отшатнулась от него с искаженным от боли лицом, прижав ладонь тыльной стороной к губам. Ее глаза заполнились слезами. Впившись зубами в руку, она повернулась и убежала.
Род не отрывал глаз от пола, вслушиваясь в ее затихающие вдали рыдания и ощущая растущую в нем пустоту.
— Не бойтесь, — буркнул он. — Духи не стучат!
— Эй, менестрель! — взревел грубый испитой голос. — Пошли к моему хозяину!
Род натянул камзол, поднял лютню и распахнул массивную дубовую дверь, мотая головой, чтобы прочистить мозги от тумана своего недолгого сна.
— По крайней мере, ты мог бы быть малость повежливее в столь ранний час, — буркнул он. — И кто, черт возьми, твой хозяин?
От тяжелого удара, обрушившегося на его ухо, Род отлетел к стене. Он с трудом взял себя в руки и не бросился на этого парня, чтобы сломать ему шею.
Сквозь громкий звон в ушах он расслышал сочный садистский смешок.
— Больше не забывай, как следует разговаривать с теми, кто тебе не ровня, шут. Запомни навсегда этот поучительный урок, крестьянин.
Род поднялся, держась руками за стену, и смерил взглядом своего обидчика. Перед ним стоял простой солдат, затянутый в кожу и в кольчугу, которые нуждались в чистке не меньше, чем он сам. Хоть он и выглядел простолюдином, но даже от них обычно так не воняло, а смрад от гнилых, источенных кариесом зубов, обнаженных в самодовольной улыбке, был просто неописуем.
Род вздохнул и выпрямился, решив, что ему лучше продолжать играть свою роль. Строго говоря, он заслужил этот удар, выйдя на секунду из образа. В средневековом обществе шут был средством эмоциональной разрядки. Он не только развлекал людей, но и служил своего рода «мальчиком для битья».
— Ладно, — сказал он. — Я усвоил урок. Пошли.
На сей раз кулак угодил ему в челюсть. Катясь по полу от удара. Род услышал, как солдат весело прорычал:
— Усвоил, но не до конца. К господам ты должен обращаться «хозяин».
Род обратил свой гнев в холодную, трезвую, расчетливую ярость и, прыгнув, нанес три молниеносных рубящих удара ребром ладони.
— Я знаю правило помудрее, солдат: «сперва удостоверься, кто на самом деле хозяин положения». Теперь веди меня к своему господину.
Его господином, как оказалось, был герцог Логайр. Рода проводили в увешанный гобеленами средних размеров зал с высоким потолком. Род видел сквозь три высоких узких окна лучи закатного солнца, отраженные в брызгах водопада, наполняющего комнату ревом. Однако звук казался приглушенным. Приглядевшись внимательнее, Род увидел, что у окон двойные рамы, отстоящие друг от друга фута на три. Кто-то припомнил кое-что из всеми забытой технологии. На стенах висели гобелены, на полу лежал толстый ковер. В центре покоев находился большой овальный стол. Во главе стола сидел Логайр, справа от него — его старший сын. Дюрер сидел по левую руку. За столом разместились еще восемь людей, чьи лица показались Роду знакомыми. Узнав их, он выпучил глаза: герцог Ди Медичи, граф Романофф, герцог Бурбон, князь Габсбург и их советники. Эти четверо были самыми могущественными из Великих Лордов, после Логайра, конечно. А раз вся пятерка собралась здесь, то, может, и остальные семь Великих Лордов где-то поблизости?
Они сидели и завтракали, но ни один из них, казалось, не видел, что именно он ест. Взять, например, Ансельма, сына Логайра — он жевал, словно заводная игрушка, не отрывая взгляда от тарелки. На его лице застыла маска холодной ярости.
Его отец сидел, опустив голову и вцепившись руками в стол перед собой.
Надо полагать, уразумел Род, папаша с сынком малость повздорили, и герцог Логайр взял верх... но лишь приказав сыну замолчать.
И Рода позвали разрядить обстановку. Ой-ей-ей! Чего только люди не ждут от артистов!
Лицо Дюрера светилось адским огнем радости отмщения.
Другие советники выказывали те же эмоции, но в менее явной форме. То, что здесь произошло, явно входило в планы Дюрера.
Скорее всего, он и разжег ссору. Этот человек является идеальным катализатором, решил Род, он никогда не вступает в спровоцированные им конфликты.
Логайр взглянул на сына с немым призывом в усталых, покрасневших глазах. Но Ансельм даже бровью не повел, и лицо герцога окаменело. Старик обернулся и увидел Рода.
— Менестрель! — рявкнул он. — Что стоишь, как истукан? Развесели нас!
Повернув голову, Дюрер уставился на Рода. Лицо советника сперва передернулось от испуга, затем его затопила волна животной, смертельной ненависти.
Род ослепительно улыбнулся, поклонился и отсалютовал им, коснувшись рукой лба, гадая про себя, какая песня сможет разрядить обстановку в этом зале. Он был почти уверен в том, что здесь существовал обычай выплескивать накопившиеся эмоции на менестреля, избивая его за недостаточный профессионализм.
Он стал наигрывать «Мэтти Гровс», понимая, что единственный шанс отвлечь их — поведать им о чем-то еще более ужасном, чем то, что произошло здесь недавно.
Он наигрывал одну мелодию, без слов, что давало ему возможность не сводить глаз с лиц четырех вельмож. Гамма их выражений менялась от глубокой задумчивости до прямого и слегка завуалированного презрения к старому Логайру. Похоже, что ни один из них не встал на сторону герцога. По-видимому, они все поставили на его сына.
— Менестрель!
Род поднял голову. Это заговорил Ансельм.
На лице молодого человека застыла такая кислая мина, что оно, казалось, вот-вот должно было свернуться в трубочку.
— Ты знаешь какую-нибудь песню о парне, которого женщина выставила на посмешище, а он оказался настолько глуп, что до сих пор любит ее?
— Прекрати! — рявкнул Логайр, но прежде, чем Ансельм успел ответить, встрял Род:
— Есть много песен, милорд, о мужчинах, продолжающих любить женщин, которые выставили их дураками, и во всех них дамы в конце концов возвращаются к своим обожателям.
— Возвращаются! — фыркнул Ансельм. — Да, она вернет его... чтобы с позором вздернуть на воротах своего замка!
Старик Логайр вскочил на ноги и взревел:
— Довольно клеветы!
— Клеветы?! — Кресло Ансельма опрокинулось, когда тот поднялся вслед за отцом. — А разве она не облила помоями доброе имя Логайров, причем уже дважды, и не собирается делать это и впредь?
— Нет! — грохнул он кулаком по столу, окидывая взглядом лица лордов. — Эта подлая девка должна усвоить, что ей не дадут безнаказанно топтать честь пэров! Мы должны сбросить Катарину с престола и, тем самым, раз и навсегда поставить ее на место!
Лицо герцога побагровело, с его уст готов был сорваться упрек, но прежде, чем он вымолвил хоть слово. Род тихо пробормотал:
— Нет, милорд, не так круто. Не свергать, а призвать к порядку.
Он попал под перекрестный огонь взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр с радостью и облегчением ухватился за его слова.
— Да! Хоть его и не спрашивали, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но такова любая кобылка, пока ее не взнуздать. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, и на нее найдется управа, но она — сюзерен, и ее нельзя свергать!
Ансельм издал булькающий звук, выпучив глаза и покраснев, как рак, от переполнявшей его ярости. С трудом сдерживая гнев, он прохрипел:
— Можно! А я говорю, что можно! Женщина — сюзерен? Чушь собачья! Эта трусливая надменная сука...
— Тихо! — прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от неистовой мощи его голоса.
Что касается Ансельма, то тот порядком струхнул, уставившись на возвышавшегося над ним седобородого гиганта, который, казалось, вырос чуть ли не вдвое у них на глазах.
Затем медленно, с величавым, истинно королевским достоинством, которое впитывается с молоком матери, Логайр, ни на секунду не отрывая глаз от сына, вернулся на свое место.
— Отправляйся в свои покои, — приказал он холодным ровным голосом. — Мы отложим этот вопрос до военного совета, который состоится после захода солнца.
Ансельм нашел в себе силы снова задрать нос, но в данной ситуации этот жест выглядел нелепо и излишне напыщенно, и круто повернулся.
Когда он шел к двери, его взгляд упал на Рода. Ярость и унижение вскипели в нем с новой силой, и он замахнулся, чтобы отвесить менестрелю увесистую оплеуху.
— Нет! — рявкнул Логайр, и Ансельм замер.
— Этот человек сказал правду, — с расстановкой произнес герцог. — И я не позволю, чтобы с ним плохо обращались.
Ансельм посмотрел отцу в глаза, но вскоре, не выдержав, отвел взгляд. Он повернулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
— Менестрель! — прогремел Логайр. — Играй!
Род, погруженный в свои мысли, принялся машинально наигрывать «Старика из Тор Таппана».
Итак, сегодня ночью состоится военный совет. И ключевым вопросом, конечно, будет выбор — конституционная монархия пли воеводства, хотя об этом, скорее всего, знает лишь он да Дюрер.
Что ж, Род знал, на чьей он стороне.
Род вновь взглянул на старого герцога. Тот, сидя прямо, как струна, время от времени механически клал в рот кусочки пищи. Его губы под длинной белой бородой были сжаты в струнку, брови — слегка нахмурены, и лишь в глубинах его непроницаемых глаз таилась терзавшая старого герцога горечь. Да, Род знал, на чьей он стороне.
На каменном полу был выложен мозаикой герб Логайров. Вдоль стен через каждый ярд стояли большие серебряные канделябры, в которых горели факелы. В центре покрытого позолотой сводчатого потолка висела массивная серебряная люстра. Окон не было, но в них и не нуждались, поскольку уже наступила ночь.
Логайр восседал в большом украшенном резьбой кресле в дальнем конце зала. Стена за его спиной была увешана полотнищами фамильных цветов. Кресло стояло на подиуме высотой фута в четыре, так что собравшимся здесь лордам приходилось смотреть на герцога снизу вверх, Здесь собралось великое множество знати — всевозможные графы, бароны и их вассалы — рыцари, а не только двенадцать Великих Лордов. И рядом с каждым из вельмож стоял или, вернее, сгорбился узколицый костлявый человечек с жалкими клочками волос на голом черепе.
Род окинул взглядом зал и невольно присвистнул. Он и представить себе не мог, что советников так много. Тут их собралось человек пятьдесят, а может и все семьдесят.
К тому же, некоторые советники, скорее всего, выпали из поля зрения Рода, поскольку, в данный момент, он смотрел на них лишь одним глазом, да и то словно сквозь шоры.
Освещавшие зал факелы стояли в канделябрах, каждый из которых был прикручен к стене тремя массивными болтами, но в канделябре, установленном за троном Логайра, отсутствовал один из болтов, а в камне была просверлена дыра глубиной в дюйм и вытесана изнутри выемка размером с голову человека. Сейчас там находилась голова Рода, стоявшего в промозглой тьме узкого коридорчика за стеной.
Из его глазка открывался великолепный вид на макушку Логайра, а через его плечо — на всех, кто к нему обращался.
Правая рука Рода покоилась на рычаге, который при нажатии, если ржавчина не заклинила его намертво, должен был повернуть кусок стены, отворив удобную дверцу. Судя по выражению лиц сидящих перед Логайром лордов, она могла оказаться весьма кстати.
Прямо у подножия трона, между Бурбоном и Ди Медичи, стоял Ансельм. Дюрер, как всегда, сгорбился слева от Логайра. Герцог тяжело встал.
— Здесь, в этом зале, — прогремел он, — собрался весь цвет знати Грамарая, истинные правители этой страны. Он медленно обвел взглядом лица присутствующих, заглянув в глаза каждому из своих собратьев — великих Лордов. — Мы собрались, — продолжал он, — чтобы обсудить, в какой форме мы выразим королеве Катарине свое недовольство.
Герцог Бурбон опустил скрещенные на груди руки и расставил чуть пошире ноги. Этот человек с густыми бровями и окладистой нечесаной бородой сильно смахивал на огромного гризли.
Он поджал губы и крепко стиснул кулаки. Во всей его позе ощущалась некая робость и неуверенность в себе.
Герцог Бурбон пристально взглянул на Логайра.
— Нет, дорогой дядюшка, вот тут ты не прав. Мы собрались, чтобы обсудить, как нам свергнуть ту, кто пытается растоптать честь и могущество наших благородных фамилий.
Логайр напрягся, глаза его расширились от гнева.
— Нет, — прохрипел он, — у нас нет достаточных оснований...
— Основания! — выпрямился Бурбон и выпятил заросшую черной бородой челюсть. — Она обложила наши владения неслыханными налогами, тратя уйму денег на поганых крестьян; она посылает к нам каждый месяц своих судей, чтобы те выслушивали жалобы со всего поместья, а теперь она замыслила сама назначать в наши поместья попов — и у нас нет достаточных оснований? Она лишает нас наших законных прав в пределах наших собственных доменов и, более того, прилюдно оскорбляет нас, выслушивая петицию этих жалких попрошаек вперед нашей!
Ди Медичи, нагнувшись, выслушал стоящего рядом с ним тощего субъекта, потом выпрямился и, слегка улыбнувшись, произнес:
— А разве в порядке вещей, чтобы монарх выслушивал петиции крестьян в своем Главном Зале?
— Нет! — проревел Бурбон. — Но теперь наш добрый монарх ставит всякий сброд выше нас! И это, мой досточтимый герцог, лишь самые гнусные и жестокие нарушения обычаев нашей страны. А ведь она совсем еще дитя! Что же она натворит, милорд, когда подрастет?
Он остановился перевести дух, затем тряхнул головой и прорычал:
— Нет, дорогой родственник! Мы обязаны свергнуть ее!
— Да, — поддержал его Ди Медичи.
— Да, — подхватили другие лорды.
— Да, — эхо, постоянно нарастая, прокатилось по всему залу, пока не слилось в единый вопль:
— Да! Да! Да!
— А я говорю — НЕТ! — проревел Логайр, перекрывая их всех. Зал затих. Старик поднялся во весь свой гигантский рост, походя скорее на короля, чем на герцога. Его голос гремел, как тревожный набат.
— Она — сюзерен. Капризная? Да. Своевольная, горячая и взбалмошная — тоже верно! Но все это пороки юности, ребенка, которому нужно преподать урок, показав, что ее власть не беспредельна. Мы должны указать ей границы дозволенного. Вот что мы можем сделать, и не более того. Это решит все наши проблемы.
— Женщина не может править мудро, — шепнул советник на ухо Ди Медичи, и тот подхватил:
— Мой дорогой и любимый кузен. Бог не наделил женщину способностью мудро править.
— Да, милый дядя, — внес свою лепту Бурбон. — Почему бы ей не дать нам короля? Пусть она выходит замуж, если хочет, чтобы этой страной разумно управляли.
Род гадал, не был ли Бурбон отвергнутым поклонником. В нем чувствовалось что-то неуловимо порочное, и при этом ни капли романтики.
— Она правит по праву! — взревел Логайр. — В ее жилах течет кровь Плантагенетов, которые испокон веков были королями нашей страны! Неужели, дорогой племянник, ты так легко позабыл клятву верности, что дал этому славному роду?
— Династия прогнила, — прошептал, сверкнув глазами, советник Бурбона.
— Да! — проревел Бурбон. — Кровь Плантагенетов стала жидкой и скисла, дорогой милорд!
«Ах, так! — подумал Род. — Он больше не дядя...»
— Их род зачах, милорд! — напыщенно продолжил Бурбон. — Ослабел до того, что вместо мужчины, способного править страной, он породил женщину — девчонку с ее бабскими капризами и прихотями! Род Плантагенетов иссяк, исчерпал себя. Нам нужна свежая струя крови.
— Крови Бурбонов? — с презрительной улыбкой поднял бровь Логайр.
Бурбон выпучил глаза и покраснел, как рак. Он начал что то лепетать, но тут в разговор решительно встрял Ди Медичи.
— Нет, дорогой кузен, не Бурбонов. Что может быть лучше, чем кровь самого знатного на Юге семейства?
Логайр в ужасе уставился на него, побледнев, как полотно.
— Я не соглашусь! — прохрипел он.
— Да, милорд, и мы это знаем, — с издевкой сказал Ди Медичи. — И все же, нам нужна благородная кровь, текущая в жилах смелого и решительного, еще совсем молодого мужчины, человека, понимающего важность поставленной цели и без колебаний идущего к ней.
Он повысил голос.
— Кто же еще может стать королем, кроме Ансельма, сына Логайра?
Голова герцога дернулась, словно от пощечины. Он невидяще уставился перед собой, щеки его покрылись сероватой болезненной бледностью.
Старик, разом придавленный грузом прожитых лет, принялся судорожно нащупывать непослушной рукой кресло.
Он опустился на краешек сидения и тяжело оперся на подлокотник. Его рассеянный взор сперва остановился на сыне, затем медленно пробежался по залу.
— Злодеи! — прошептал он. — Проклятые бездушные подонки! Так значит, вы отняли у меня сына...
Ансельм вызывающе выпятил челюсть, но в глубине его глаз застыли горечь и страх.
— Нет, милорд, я был с ними с самого начала.
Остекленевшие глаза Логайра вновь остановились на Нем. — Но ты, даже если ты... Его голос окреп.
— Но ты виновен больше, чем кто-либо. Ты — прежде всего!
И тут шагнул вперед Дюрер, покидая Логайра, чтобы встать рядом с Ансельмом. Его ухмылка превратилась в торжествующую улыбку.
Глаза Логайра медленно сфокусировались на нем. Их взгляды встретились и сцепились намертво.
По залу пробежал легкий шорох — все советники поднялись на цыпочки, чтобы лучше видеть.
— Нет, — прошептал Логайр, — это был ты...
Старик медленно выпрямился. Затем он пристально и не спеша еще раз заглянул в глаза каждому Великому Лорду. Потом его взор вновь вернулся к Дюреру.
— У вас у всех одно на уме. — Голос его снова обрел силу, но то была сила горечи и презрения. — Дебаты уже состоялись, не так ли? И вы пришли к единому мнению. Каждый из вас вступил в схватку с собственной совестью и одолел ее.
В его голосе зазвенел металл.
— Но какая нить связала ваши души воедино?
Глаза Дюрера вспыхнули, как угли. Он открыл рот, чтобы огрызнуться, но Логайр опередил его:
— Ты! Человек со звезды! Ты явился ко мне пять лет назад, и я, старый дурак, думал: «Все в порядке», когда твои ублюдки под видом раболепных слуг один за другим появлялись в наших домах, а я-то еще радовался... бедный старый маразматик.
Он поднял взгляд, пытаясь заглянуть в глаза Ансельму.
— Ансельм, коего я некогда звал своим сыном, очнись и услышь! Берегись человека, что пробует твое мясо, ибо ему легче всего тебя отравить.
Род внезапно догадался, чем окончится эта встреча: советники не осмелятся оставить Логайра в живых. Старик все так же полон сил и мужества, он по-прежнему неукротим. Логайр еще мог склонить лордов на свою сторону. Хотя вероятность этого была невелика, Дюрер захочет избежать ненужного риска.
Ансельм расправил плечи, на его лице застыла маска непокорности. Он хлопнул Дюрера по плечу, не заметив, что зубы человечка громко клацнули от удара.
— Этому человеку я доверяю, — заявил он, как ему казалось, бодрым тоном. — Он был со мной с самого начала, и я приветствую его мудрость... я буду рад, если ты продемонстрируешь свою и присоединишься к нам.
Глаза Логайра сузились.
— Нет, — выплюнул он, — изыди, лже-сын, со своими изменническими речами! Я скорее умру, чем пойду с вами.
— Ты получишь то, к чему стремишься, — отрезал Дюрер. — Скажи, какую смерть ты предпочтешь?
Логайр прожег его взглядом, а затем одним движением встал в полный рост.
Ансельм побагровел, ошеломленный таким поворотом дела.
— Зазамолчи, Дюрер! Он... дурак, да, и изменник. Но он мой отец, и никто не тронет его!
Дюрер поднял бровь.
— Вы приютите змею на своей груди, милорд? Тем не менее, такова воля всей знати, и вы не можете ей противиться.
Он повысил голос.
— Что скажете, лорды? Заслуживает ли этот человек смерти?
На миг в зале воцарилась тишина. Род положил руку на деревянный рычаг. Он был обязан вытащить Логайра оттуда. Род смог бы отворить дверь и втащить старика в тайный ход прежде, чем кто-нибудь поймет, что произошло...
Но успеет ли он закрыть ход до того, как они подбегут?
Скорее всего, нет. Слишком много людей стояло совсем близко. А уж Дюрер своего шанса не упустит.
Если бы только петли и пружины были в приличном состоянии!
Но ему показалось, что их вряд ли часто смазывали последние несколько веков. По огромному залу прокатилось неохотное «да». Дюрер повернулся к Логайру и вежливо поклонился.
— Вердикт гласит — смерть, милорд.
Он вытащил стилет и двинулся вперед. И тут погас свет.
Мгновение Род стоял с отвисшей челюстью в кромешной тьме.
Какого черта...
Затем он навалился всем телом на рычаг. Когда каменная плита со стоном отошла в сторону, он выхватил кинжал. Пришла пора действовать, разбираться будем потом.
Скрежет каменной двери разорвал напряженную тишину, и разразился просто ад кромешный. Все завопили в один голос одни от ярости, другие — от разочарования, некоторые приказывали слугам принести факелы.
Шум будет хорошим прикрытием. Род выскочил из потайного хода и зашарил вслепую, пока не наткнулся на чей-то торс.
Этот кто-то зарычал и попытался ударить его. Род быстро пригнулся и почувствовал, что кулак прошел выше. Он нащупал кнопку на рукояти кинжала и в его мерцающем свете увидел, что это никто иной, как герцог Логайр.
И тут в Рода с яростным воем врезалось худое, как щепка, тело. Род пошатнулся и вскрикнул, когда стальное жало впилось ему в плечо. Очевидно, Дюрер тоже заметил отблеск света.
Стилет вышел из плеча Рода, и он, почувствовав теплую струйку вытекающей крови, откатился в сторону.
Но это пугало вновь насело на него. Род наугад махнул рукой и, к своему великому счастью, поймал врага за руку, сжимающую кинжал.
Но человечишка был невероятно силен. Под его давлением рука Рода опускалась все ниже и ниже, и тот почувствовал, как острие стилета уперлось ему в горло.
Он попытался оттолкнуть лезвие другой рукой. Его плечо заныло от боли, но рука Дюрера даже не шелохнулась.
Лезвие опустилось еще на дюйм. Род ощутил, как кровь заструилась по его горлу, и липкий страх затопил душу.
Ослепляющий, парализующий животный страх... И тут Род услышал глухой стон.
Дюрер вскрикнул, стилет упал на пол, и тяжесть, придавливающая тело Рода, исчезла.
Огромный зал потряс низкий тройной стон, перемежаемый воплями ужаса.
В кромешной тьме возвышались три гигантских белых фигуры, увенчанные черепами с широко разинутыми ртами. Это был Горацио и еще два бывших лорда Логайра, которым надоела рутина загробной жизни. Род выплеснул весь свой ужас в крике:
— Векс! Шестьдесят оборотов!
В его голове что-то хрипло загудело, и страх испарился.
Он вновь зажег фонарь и нашел Логайра. Вскочив на ноги, Род ударил герцога под ложечку. Дыхание со свистом вырвалось из легких старика, и тот рухнул на плечо Рода... к счастью, на здоровое.
Род повернулся и, спотыкаясь, побежал, надеясь, что выбрал правильное направление. Где-то сзади визжал Дюрер.
— Заткните уши, тупицы! Тупицы!
Род пробирался сквозь тьму, чувствуя, как тело Логайра на его плече становится все тяжелее и тяжелее. Он никак не мог найти дверь! И тут он услышал приближающийся топот мелких шажков — это Дюрер пытался на ощупь найти Рода. А раз у него теперь в ушах затычки, то Дюрер вновь стал грозным противником.
К тому же, Род не мог драться, когда в одном плече зияла рана, а на другом висел Логайр.
Холодный ветерок овеял щеку, и мимо него проплыла призрачная белая фигура.
— Следуй за мной! — прогудел Горацио Логайр. Род так и поступил.
Он мчался за духом, словно бегун по пересеченной местности, вытянув вперед здоровую руку. Но это не помогло — Род со всего маху врезался раненым плечом в каменный косяк и завертелся на месте от острой боли. Вскрикнув и чуть не уронив Логайра, он отступил к стене узкого хода.
Прижавшись к ней спиной, Род пытался отдышаться.
— Торопись, Человек! — прогудел Горацио. — Плита! Ты должен закрыть ее.
Род кивнул и, вздохнув, принялся ощупывать стену в поисках рычага, надеясь, что Логайр не свалится у него с плеча.
Наткнувшись на покрытый ржавчиной металл, он рванул рычаг вверх, и дверь с грохотом закрылась.
Он стоял согнувшись и едва дышал.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Логайр наконец пошевелился. Род собрал в кулак оставшиеся силы и осторожно положил его на пол. По-прежнему тяжело дыша, он взглянул на Горацио.
Нет. Без толку требовать, чтобы девушка отстала от него она все равно последует за ним. Он-то выйдет, как всегда бывало, живым из любой передряги, а вот ее прикончат где-нибудь по дороге. Или, быть может, она настолько свяжет его, что они погибнут оба. Род энергично помотал головой из стороны в сторону. Он не мог позволить ей погибнуть. Он должен был так или иначе убрать ее со своего пути... и он уже понял как. Его рот скривился в презрительной усмешке.
— Выходит, правду говорят о деревенских девушках: будь хоть чуть-чуть с ними добр, и ты от них ни в жисть не отвяжешься. У тебя, милая, просто уникальный дар приставучести.
Она ахнула и отшатнулась от него с искаженным от боли лицом, прижав ладонь тыльной стороной к губам. Ее глаза заполнились слезами. Впившись зубами в руку, она повернулась и убежала.
Род не отрывал глаз от пола, вслушиваясь в ее затихающие вдали рыдания и ощущая растущую в нем пустоту.
* * *
Тяжелую дубовую дверь потряс удар кулака. Род выкарабкался из глубин сна и забарахтался в сене, пытаясь принять сидячее положение. Большой Том и блондиночка лежали как статуи, не сводя глаз с две Род хмыкнул и вскочил на ноги.— Не бойтесь, — буркнул он. — Духи не стучат!
— Эй, менестрель! — взревел грубый испитой голос. — Пошли к моему хозяину!
Род натянул камзол, поднял лютню и распахнул массивную дубовую дверь, мотая головой, чтобы прочистить мозги от тумана своего недолгого сна.
— По крайней мере, ты мог бы быть малость повежливее в столь ранний час, — буркнул он. — И кто, черт возьми, твой хозяин?
От тяжелого удара, обрушившегося на его ухо, Род отлетел к стене. Он с трудом взял себя в руки и не бросился на этого парня, чтобы сломать ему шею.
Сквозь громкий звон в ушах он расслышал сочный садистский смешок.
— Больше не забывай, как следует разговаривать с теми, кто тебе не ровня, шут. Запомни навсегда этот поучительный урок, крестьянин.
Род поднялся, держась руками за стену, и смерил взглядом своего обидчика. Перед ним стоял простой солдат, затянутый в кожу и в кольчугу, которые нуждались в чистке не меньше, чем он сам. Хоть он и выглядел простолюдином, но даже от них обычно так не воняло, а смрад от гнилых, источенных кариесом зубов, обнаженных в самодовольной улыбке, был просто неописуем.
Род вздохнул и выпрямился, решив, что ему лучше продолжать играть свою роль. Строго говоря, он заслужил этот удар, выйдя на секунду из образа. В средневековом обществе шут был средством эмоциональной разрядки. Он не только развлекал людей, но и служил своего рода «мальчиком для битья».
— Ладно, — сказал он. — Я усвоил урок. Пошли.
На сей раз кулак угодил ему в челюсть. Катясь по полу от удара. Род услышал, как солдат весело прорычал:
— Усвоил, но не до конца. К господам ты должен обращаться «хозяин».
Род обратил свой гнев в холодную, трезвую, расчетливую ярость и, прыгнув, нанес три молниеносных рубящих удара ребром ладони.
— Я знаю правило помудрее, солдат: «сперва удостоверься, кто на самом деле хозяин положения». Теперь веди меня к своему господину.
Его господином, как оказалось, был герцог Логайр. Рода проводили в увешанный гобеленами средних размеров зал с высоким потолком. Род видел сквозь три высоких узких окна лучи закатного солнца, отраженные в брызгах водопада, наполняющего комнату ревом. Однако звук казался приглушенным. Приглядевшись внимательнее, Род увидел, что у окон двойные рамы, отстоящие друг от друга фута на три. Кто-то припомнил кое-что из всеми забытой технологии. На стенах висели гобелены, на полу лежал толстый ковер. В центре покоев находился большой овальный стол. Во главе стола сидел Логайр, справа от него — его старший сын. Дюрер сидел по левую руку. За столом разместились еще восемь людей, чьи лица показались Роду знакомыми. Узнав их, он выпучил глаза: герцог Ди Медичи, граф Романофф, герцог Бурбон, князь Габсбург и их советники. Эти четверо были самыми могущественными из Великих Лордов, после Логайра, конечно. А раз вся пятерка собралась здесь, то, может, и остальные семь Великих Лордов где-то поблизости?
Они сидели и завтракали, но ни один из них, казалось, не видел, что именно он ест. Взять, например, Ансельма, сына Логайра — он жевал, словно заводная игрушка, не отрывая взгляда от тарелки. На его лице застыла маска холодной ярости.
Его отец сидел, опустив голову и вцепившись руками в стол перед собой.
Надо полагать, уразумел Род, папаша с сынком малость повздорили, и герцог Логайр взял верх... но лишь приказав сыну замолчать.
И Рода позвали разрядить обстановку. Ой-ей-ей! Чего только люди не ждут от артистов!
Лицо Дюрера светилось адским огнем радости отмщения.
Другие советники выказывали те же эмоции, но в менее явной форме. То, что здесь произошло, явно входило в планы Дюрера.
Скорее всего, он и разжег ссору. Этот человек является идеальным катализатором, решил Род, он никогда не вступает в спровоцированные им конфликты.
Логайр взглянул на сына с немым призывом в усталых, покрасневших глазах. Но Ансельм даже бровью не повел, и лицо герцога окаменело. Старик обернулся и увидел Рода.
— Менестрель! — рявкнул он. — Что стоишь, как истукан? Развесели нас!
Повернув голову, Дюрер уставился на Рода. Лицо советника сперва передернулось от испуга, затем его затопила волна животной, смертельной ненависти.
Род ослепительно улыбнулся, поклонился и отсалютовал им, коснувшись рукой лба, гадая про себя, какая песня сможет разрядить обстановку в этом зале. Он был почти уверен в том, что здесь существовал обычай выплескивать накопившиеся эмоции на менестреля, избивая его за недостаточный профессионализм.
Он стал наигрывать «Мэтти Гровс», понимая, что единственный шанс отвлечь их — поведать им о чем-то еще более ужасном, чем то, что произошло здесь недавно.
Он наигрывал одну мелодию, без слов, что давало ему возможность не сводить глаз с лиц четырех вельмож. Гамма их выражений менялась от глубокой задумчивости до прямого и слегка завуалированного презрения к старому Логайру. Похоже, что ни один из них не встал на сторону герцога. По-видимому, они все поставили на его сына.
— Менестрель!
Род поднял голову. Это заговорил Ансельм.
На лице молодого человека застыла такая кислая мина, что оно, казалось, вот-вот должно было свернуться в трубочку.
— Ты знаешь какую-нибудь песню о парне, которого женщина выставила на посмешище, а он оказался настолько глуп, что до сих пор любит ее?
— Прекрати! — рявкнул Логайр, но прежде, чем Ансельм успел ответить, встрял Род:
— Есть много песен, милорд, о мужчинах, продолжающих любить женщин, которые выставили их дураками, и во всех них дамы в конце концов возвращаются к своим обожателям.
— Возвращаются! — фыркнул Ансельм. — Да, она вернет его... чтобы с позором вздернуть на воротах своего замка!
Старик Логайр вскочил на ноги и взревел:
— Довольно клеветы!
— Клеветы?! — Кресло Ансельма опрокинулось, когда тот поднялся вслед за отцом. — А разве она не облила помоями доброе имя Логайров, причем уже дважды, и не собирается делать это и впредь?
— Нет! — грохнул он кулаком по столу, окидывая взглядом лица лордов. — Эта подлая девка должна усвоить, что ей не дадут безнаказанно топтать честь пэров! Мы должны сбросить Катарину с престола и, тем самым, раз и навсегда поставить ее на место!
Лицо герцога побагровело, с его уст готов был сорваться упрек, но прежде, чем он вымолвил хоть слово. Род тихо пробормотал:
— Нет, милорд, не так круто. Не свергать, а призвать к порядку.
Он попал под перекрестный огонь взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр с радостью и облегчением ухватился за его слова.
— Да! Хоть его и не спрашивали, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но такова любая кобылка, пока ее не взнуздать. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, и на нее найдется управа, но она — сюзерен, и ее нельзя свергать!
Ансельм издал булькающий звук, выпучив глаза и покраснев, как рак, от переполнявшей его ярости. С трудом сдерживая гнев, он прохрипел:
— Можно! А я говорю, что можно! Женщина — сюзерен? Чушь собачья! Эта трусливая надменная сука...
— Тихо! — прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от неистовой мощи его голоса.
Что касается Ансельма, то тот порядком струхнул, уставившись на возвышавшегося над ним седобородого гиганта, который, казалось, вырос чуть ли не вдвое у них на глазах.
Затем медленно, с величавым, истинно королевским достоинством, которое впитывается с молоком матери, Логайр, ни на секунду не отрывая глаз от сына, вернулся на свое место.
— Отправляйся в свои покои, — приказал он холодным ровным голосом. — Мы отложим этот вопрос до военного совета, который состоится после захода солнца.
Ансельм нашел в себе силы снова задрать нос, но в данной ситуации этот жест выглядел нелепо и излишне напыщенно, и круто повернулся.
Когда он шел к двери, его взгляд упал на Рода. Ярость и унижение вскипели в нем с новой силой, и он замахнулся, чтобы отвесить менестрелю увесистую оплеуху.
— Нет! — рявкнул Логайр, и Ансельм замер.
— Этот человек сказал правду, — с расстановкой произнес герцог. — И я не позволю, чтобы с ним плохо обращались.
Ансельм посмотрел отцу в глаза, но вскоре, не выдержав, отвел взгляд. Он повернулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
— Менестрель! — прогремел Логайр. — Играй!
Род, погруженный в свои мысли, принялся машинально наигрывать «Старика из Тор Таппана».
Итак, сегодня ночью состоится военный совет. И ключевым вопросом, конечно, будет выбор — конституционная монархия пли воеводства, хотя об этом, скорее всего, знает лишь он да Дюрер.
Что ж, Род знал, на чьей он стороне.
Род вновь взглянул на старого герцога. Тот, сидя прямо, как струна, время от времени механически клал в рот кусочки пищи. Его губы под длинной белой бородой были сжаты в струнку, брови — слегка нахмурены, и лишь в глубинах его непроницаемых глаз таилась терзавшая старого герцога горечь. Да, Род знал, на чьей он стороне.
* * *
Они собрались в огромном зале, который вполне мог бы заменить ангар для средних размеров звездолета, если б только грамарайцы знали, что такое звездолет.На каменном полу был выложен мозаикой герб Логайров. Вдоль стен через каждый ярд стояли большие серебряные канделябры, в которых горели факелы. В центре покрытого позолотой сводчатого потолка висела массивная серебряная люстра. Окон не было, но в них и не нуждались, поскольку уже наступила ночь.
Логайр восседал в большом украшенном резьбой кресле в дальнем конце зала. Стена за его спиной была увешана полотнищами фамильных цветов. Кресло стояло на подиуме высотой фута в четыре, так что собравшимся здесь лордам приходилось смотреть на герцога снизу вверх, Здесь собралось великое множество знати — всевозможные графы, бароны и их вассалы — рыцари, а не только двенадцать Великих Лордов. И рядом с каждым из вельмож стоял или, вернее, сгорбился узколицый костлявый человечек с жалкими клочками волос на голом черепе.
Род окинул взглядом зал и невольно присвистнул. Он и представить себе не мог, что советников так много. Тут их собралось человек пятьдесят, а может и все семьдесят.
К тому же, некоторые советники, скорее всего, выпали из поля зрения Рода, поскольку, в данный момент, он смотрел на них лишь одним глазом, да и то словно сквозь шоры.
Освещавшие зал факелы стояли в канделябрах, каждый из которых был прикручен к стене тремя массивными болтами, но в канделябре, установленном за троном Логайра, отсутствовал один из болтов, а в камне была просверлена дыра глубиной в дюйм и вытесана изнутри выемка размером с голову человека. Сейчас там находилась голова Рода, стоявшего в промозглой тьме узкого коридорчика за стеной.
Из его глазка открывался великолепный вид на макушку Логайра, а через его плечо — на всех, кто к нему обращался.
Правая рука Рода покоилась на рычаге, который при нажатии, если ржавчина не заклинила его намертво, должен был повернуть кусок стены, отворив удобную дверцу. Судя по выражению лиц сидящих перед Логайром лордов, она могла оказаться весьма кстати.
Прямо у подножия трона, между Бурбоном и Ди Медичи, стоял Ансельм. Дюрер, как всегда, сгорбился слева от Логайра. Герцог тяжело встал.
— Здесь, в этом зале, — прогремел он, — собрался весь цвет знати Грамарая, истинные правители этой страны. Он медленно обвел взглядом лица присутствующих, заглянув в глаза каждому из своих собратьев — великих Лордов. — Мы собрались, — продолжал он, — чтобы обсудить, в какой форме мы выразим королеве Катарине свое недовольство.
Герцог Бурбон опустил скрещенные на груди руки и расставил чуть пошире ноги. Этот человек с густыми бровями и окладистой нечесаной бородой сильно смахивал на огромного гризли.
Он поджал губы и крепко стиснул кулаки. Во всей его позе ощущалась некая робость и неуверенность в себе.
Герцог Бурбон пристально взглянул на Логайра.
— Нет, дорогой дядюшка, вот тут ты не прав. Мы собрались, чтобы обсудить, как нам свергнуть ту, кто пытается растоптать честь и могущество наших благородных фамилий.
Логайр напрягся, глаза его расширились от гнева.
— Нет, — прохрипел он, — у нас нет достаточных оснований...
— Основания! — выпрямился Бурбон и выпятил заросшую черной бородой челюсть. — Она обложила наши владения неслыханными налогами, тратя уйму денег на поганых крестьян; она посылает к нам каждый месяц своих судей, чтобы те выслушивали жалобы со всего поместья, а теперь она замыслила сама назначать в наши поместья попов — и у нас нет достаточных оснований? Она лишает нас наших законных прав в пределах наших собственных доменов и, более того, прилюдно оскорбляет нас, выслушивая петицию этих жалких попрошаек вперед нашей!
Ди Медичи, нагнувшись, выслушал стоящего рядом с ним тощего субъекта, потом выпрямился и, слегка улыбнувшись, произнес:
— А разве в порядке вещей, чтобы монарх выслушивал петиции крестьян в своем Главном Зале?
— Нет! — проревел Бурбон. — Но теперь наш добрый монарх ставит всякий сброд выше нас! И это, мой досточтимый герцог, лишь самые гнусные и жестокие нарушения обычаев нашей страны. А ведь она совсем еще дитя! Что же она натворит, милорд, когда подрастет?
Он остановился перевести дух, затем тряхнул головой и прорычал:
— Нет, дорогой родственник! Мы обязаны свергнуть ее!
— Да, — поддержал его Ди Медичи.
— Да, — подхватили другие лорды.
— Да, — эхо, постоянно нарастая, прокатилось по всему залу, пока не слилось в единый вопль:
— Да! Да! Да!
— А я говорю — НЕТ! — проревел Логайр, перекрывая их всех. Зал затих. Старик поднялся во весь свой гигантский рост, походя скорее на короля, чем на герцога. Его голос гремел, как тревожный набат.
— Она — сюзерен. Капризная? Да. Своевольная, горячая и взбалмошная — тоже верно! Но все это пороки юности, ребенка, которому нужно преподать урок, показав, что ее власть не беспредельна. Мы должны указать ей границы дозволенного. Вот что мы можем сделать, и не более того. Это решит все наши проблемы.
— Женщина не может править мудро, — шепнул советник на ухо Ди Медичи, и тот подхватил:
— Мой дорогой и любимый кузен. Бог не наделил женщину способностью мудро править.
— Да, милый дядя, — внес свою лепту Бурбон. — Почему бы ей не дать нам короля? Пусть она выходит замуж, если хочет, чтобы этой страной разумно управляли.
Род гадал, не был ли Бурбон отвергнутым поклонником. В нем чувствовалось что-то неуловимо порочное, и при этом ни капли романтики.
— Она правит по праву! — взревел Логайр. — В ее жилах течет кровь Плантагенетов, которые испокон веков были королями нашей страны! Неужели, дорогой племянник, ты так легко позабыл клятву верности, что дал этому славному роду?
— Династия прогнила, — прошептал, сверкнув глазами, советник Бурбона.
— Да! — проревел Бурбон. — Кровь Плантагенетов стала жидкой и скисла, дорогой милорд!
«Ах, так! — подумал Род. — Он больше не дядя...»
— Их род зачах, милорд! — напыщенно продолжил Бурбон. — Ослабел до того, что вместо мужчины, способного править страной, он породил женщину — девчонку с ее бабскими капризами и прихотями! Род Плантагенетов иссяк, исчерпал себя. Нам нужна свежая струя крови.
— Крови Бурбонов? — с презрительной улыбкой поднял бровь Логайр.
Бурбон выпучил глаза и покраснел, как рак. Он начал что то лепетать, но тут в разговор решительно встрял Ди Медичи.
— Нет, дорогой кузен, не Бурбонов. Что может быть лучше, чем кровь самого знатного на Юге семейства?
Логайр в ужасе уставился на него, побледнев, как полотно.
— Я не соглашусь! — прохрипел он.
— Да, милорд, и мы это знаем, — с издевкой сказал Ди Медичи. — И все же, нам нужна благородная кровь, текущая в жилах смелого и решительного, еще совсем молодого мужчины, человека, понимающего важность поставленной цели и без колебаний идущего к ней.
Он повысил голос.
— Кто же еще может стать королем, кроме Ансельма, сына Логайра?
Голова герцога дернулась, словно от пощечины. Он невидяще уставился перед собой, щеки его покрылись сероватой болезненной бледностью.
Старик, разом придавленный грузом прожитых лет, принялся судорожно нащупывать непослушной рукой кресло.
Он опустился на краешек сидения и тяжело оперся на подлокотник. Его рассеянный взор сперва остановился на сыне, затем медленно пробежался по залу.
— Злодеи! — прошептал он. — Проклятые бездушные подонки! Так значит, вы отняли у меня сына...
Ансельм вызывающе выпятил челюсть, но в глубине его глаз застыли горечь и страх.
— Нет, милорд, я был с ними с самого начала.
Остекленевшие глаза Логайра вновь остановились на Нем. — Но ты, даже если ты... Его голос окреп.
— Но ты виновен больше, чем кто-либо. Ты — прежде всего!
И тут шагнул вперед Дюрер, покидая Логайра, чтобы встать рядом с Ансельмом. Его ухмылка превратилась в торжествующую улыбку.
Глаза Логайра медленно сфокусировались на нем. Их взгляды встретились и сцепились намертво.
По залу пробежал легкий шорох — все советники поднялись на цыпочки, чтобы лучше видеть.
— Нет, — прошептал Логайр, — это был ты...
Старик медленно выпрямился. Затем он пристально и не спеша еще раз заглянул в глаза каждому Великому Лорду. Потом его взор вновь вернулся к Дюреру.
— У вас у всех одно на уме. — Голос его снова обрел силу, но то была сила горечи и презрения. — Дебаты уже состоялись, не так ли? И вы пришли к единому мнению. Каждый из вас вступил в схватку с собственной совестью и одолел ее.
В его голосе зазвенел металл.
— Но какая нить связала ваши души воедино?
Глаза Дюрера вспыхнули, как угли. Он открыл рот, чтобы огрызнуться, но Логайр опередил его:
— Ты! Человек со звезды! Ты явился ко мне пять лет назад, и я, старый дурак, думал: «Все в порядке», когда твои ублюдки под видом раболепных слуг один за другим появлялись в наших домах, а я-то еще радовался... бедный старый маразматик.
Он поднял взгляд, пытаясь заглянуть в глаза Ансельму.
— Ансельм, коего я некогда звал своим сыном, очнись и услышь! Берегись человека, что пробует твое мясо, ибо ему легче всего тебя отравить.
Род внезапно догадался, чем окончится эта встреча: советники не осмелятся оставить Логайра в живых. Старик все так же полон сил и мужества, он по-прежнему неукротим. Логайр еще мог склонить лордов на свою сторону. Хотя вероятность этого была невелика, Дюрер захочет избежать ненужного риска.
Ансельм расправил плечи, на его лице застыла маска непокорности. Он хлопнул Дюрера по плечу, не заметив, что зубы человечка громко клацнули от удара.
— Этому человеку я доверяю, — заявил он, как ему казалось, бодрым тоном. — Он был со мной с самого начала, и я приветствую его мудрость... я буду рад, если ты продемонстрируешь свою и присоединишься к нам.
Глаза Логайра сузились.
— Нет, — выплюнул он, — изыди, лже-сын, со своими изменническими речами! Я скорее умру, чем пойду с вами.
— Ты получишь то, к чему стремишься, — отрезал Дюрер. — Скажи, какую смерть ты предпочтешь?
Логайр прожег его взглядом, а затем одним движением встал в полный рост.
Ансельм побагровел, ошеломленный таким поворотом дела.
— Зазамолчи, Дюрер! Он... дурак, да, и изменник. Но он мой отец, и никто не тронет его!
Дюрер поднял бровь.
— Вы приютите змею на своей груди, милорд? Тем не менее, такова воля всей знати, и вы не можете ей противиться.
Он повысил голос.
— Что скажете, лорды? Заслуживает ли этот человек смерти?
На миг в зале воцарилась тишина. Род положил руку на деревянный рычаг. Он был обязан вытащить Логайра оттуда. Род смог бы отворить дверь и втащить старика в тайный ход прежде, чем кто-нибудь поймет, что произошло...
Но успеет ли он закрыть ход до того, как они подбегут?
Скорее всего, нет. Слишком много людей стояло совсем близко. А уж Дюрер своего шанса не упустит.
Если бы только петли и пружины были в приличном состоянии!
Но ему показалось, что их вряд ли часто смазывали последние несколько веков. По огромному залу прокатилось неохотное «да». Дюрер повернулся к Логайру и вежливо поклонился.
— Вердикт гласит — смерть, милорд.
Он вытащил стилет и двинулся вперед. И тут погас свет.
Мгновение Род стоял с отвисшей челюстью в кромешной тьме.
Какого черта...
Затем он навалился всем телом на рычаг. Когда каменная плита со стоном отошла в сторону, он выхватил кинжал. Пришла пора действовать, разбираться будем потом.
Скрежет каменной двери разорвал напряженную тишину, и разразился просто ад кромешный. Все завопили в один голос одни от ярости, другие — от разочарования, некоторые приказывали слугам принести факелы.
Шум будет хорошим прикрытием. Род выскочил из потайного хода и зашарил вслепую, пока не наткнулся на чей-то торс.
Этот кто-то зарычал и попытался ударить его. Род быстро пригнулся и почувствовал, что кулак прошел выше. Он нащупал кнопку на рукояти кинжала и в его мерцающем свете увидел, что это никто иной, как герцог Логайр.
И тут в Рода с яростным воем врезалось худое, как щепка, тело. Род пошатнулся и вскрикнул, когда стальное жало впилось ему в плечо. Очевидно, Дюрер тоже заметил отблеск света.
Стилет вышел из плеча Рода, и он, почувствовав теплую струйку вытекающей крови, откатился в сторону.
Но это пугало вновь насело на него. Род наугад махнул рукой и, к своему великому счастью, поймал врага за руку, сжимающую кинжал.
Но человечишка был невероятно силен. Под его давлением рука Рода опускалась все ниже и ниже, и тот почувствовал, как острие стилета уперлось ему в горло.
Он попытался оттолкнуть лезвие другой рукой. Его плечо заныло от боли, но рука Дюрера даже не шелохнулась.
Лезвие опустилось еще на дюйм. Род ощутил, как кровь заструилась по его горлу, и липкий страх затопил душу.
Ослепляющий, парализующий животный страх... И тут Род услышал глухой стон.
Дюрер вскрикнул, стилет упал на пол, и тяжесть, придавливающая тело Рода, исчезла.
Огромный зал потряс низкий тройной стон, перемежаемый воплями ужаса.
В кромешной тьме возвышались три гигантских белых фигуры, увенчанные черепами с широко разинутыми ртами. Это был Горацио и еще два бывших лорда Логайра, которым надоела рутина загробной жизни. Род выплеснул весь свой ужас в крике:
— Векс! Шестьдесят оборотов!
В его голове что-то хрипло загудело, и страх испарился.
Он вновь зажег фонарь и нашел Логайра. Вскочив на ноги, Род ударил герцога под ложечку. Дыхание со свистом вырвалось из легких старика, и тот рухнул на плечо Рода... к счастью, на здоровое.
Род повернулся и, спотыкаясь, побежал, надеясь, что выбрал правильное направление. Где-то сзади визжал Дюрер.
— Заткните уши, тупицы! Тупицы!
Род пробирался сквозь тьму, чувствуя, как тело Логайра на его плече становится все тяжелее и тяжелее. Он никак не мог найти дверь! И тут он услышал приближающийся топот мелких шажков — это Дюрер пытался на ощупь найти Рода. А раз у него теперь в ушах затычки, то Дюрер вновь стал грозным противником.
К тому же, Род не мог драться, когда в одном плече зияла рана, а на другом висел Логайр.
Холодный ветерок овеял щеку, и мимо него проплыла призрачная белая фигура.
— Следуй за мной! — прогудел Горацио Логайр. Род так и поступил.
Он мчался за духом, словно бегун по пересеченной местности, вытянув вперед здоровую руку. Но это не помогло — Род со всего маху врезался раненым плечом в каменный косяк и завертелся на месте от острой боли. Вскрикнув и чуть не уронив Логайра, он отступил к стене узкого хода.
Прижавшись к ней спиной, Род пытался отдышаться.
— Торопись, Человек! — прогудел Горацио. — Плита! Ты должен закрыть ее.
Род кивнул и, вздохнув, принялся ощупывать стену в поисках рычага, надеясь, что Логайр не свалится у него с плеча.
Наткнувшись на покрытый ржавчиной металл, он рванул рычаг вверх, и дверь с грохотом закрылась.
Он стоял согнувшись и едва дышал.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Логайр наконец пошевелился. Род собрал в кулак оставшиеся силы и осторожно положил его на пол. По-прежнему тяжело дыша, он взглянул на Горацио.