— На него надо пьесу писать, — сказал я сыну, когда мы вернулись домой.
— О чем?
— Надо подумать. Какой-либо сложный характер вряд ли осилит. Но себя в предлагаемых обстоятельствах сыграет. Не сомневаюсь.
Условились писать вместе. Да все руки не доходили. Наконец собрался я с духом:
— Ну давай, сынок, завтра приступим.
— А я уже написал, — отвечает.
Не поверил. Но, прочитав, поразился. Сережка до того в сочинительстве не был замечен — и вдруг сразу пьеса, довольно приличная. Трогательная, смешная. Я конечно могу ошибаться. Не чужой все-таки. Могу быть пристрастен. Показал коллегам — одобрили. Судьба привела в театр «Вернисаж» на Беговой улице. Руководители Юра Непомнящий и Вика Лепко приняли пьесу к постановке. Так приступили мы к этой безумной затее. В спектакле были заняты четыре человека. Две одноактовки, объединенные общим смыслом. Первую часть играл Сережа со своим другом и однокурсником по Щукинскому училищу Володей Жарковым. Еще на втором курсе они вместе снимались в фильме «Глаза». Сережа в главной роли — героя-любовника, можно сказать. Володька лихо сработал острохарактерный персонаж. В пьесе друзья играли как бы две ипостаси одной души. Теневую и светлую. Я ставил спектакль, и вместе с Владимиром Павловичем Кучеренко играл во второй части. Как известно, работа начинается с застольного периода, с разбора по смыслу, по действию, по сверхзадаче. Текст актер осваивает в течение всего репетиционного периода в совокупности с моделированием поступков и мотиваций. Кучеренко на первую же репетицию пришел с абсолютным знанием текста. Сказал, что привык читать лекции студентам и не может прийти на занятие неподготовленным. Я же не знал текст еще несколько месяцев. Всякий талант несет в себе обязательно некий наив, простодушие наряду с изощренностью. Володя Кучеренко не просто ребенок, а совершенное, абсолютное дитя. Например, ему до слез может быть жалко зайца, или волка, или еще какой-нибудь персонаж из мультфильма. И это ведь речь идет о взрослом, шестидесятилетнем человеке. Уникум. В то же время ему совершенно не нужно что-либо объяснять долго и подробно. Человеку, который никогда ничего до того не играл на профессиональной сцене, не имеет за плечами актерской школы, достаточно сказать, что этот кусок надо трактовать многомернее, и он тут же именно так и делает. Не всякий опытный мастер на такое способен. Персонаж Кучеренко внезапно появлялся в гостиничном номере, где остановился известный артист, которого играл я. В нашем диалоге его герой как бы менял разные обличия, оставаясь в позиции вопрошающего ученика, а в результате странный пришелец оказывался учителем моего героя, и исчезал он так же таинственно и внезапно, как появился. Владимир Павлович блистательно справился с ролью, продемонстрировав не только свои драматические, но и вокальные, и пианистические возможности. В финале мы — участники представления — все вместе пели:
В моей роли я специально оставил пространство для смысловой, текстовой импровизации, основанной на фактах и впечатлениях личной жизни. Представлялось интересным, как режиссеру, исследовать пересечение сценического образа с судьбой самого артиста в буквальном смысле. Хотелось драматического джаза. Актер — автор, а не актер — исполнитель интересовал меня. Пожалуй, жанр этой постановки можно было бы назвать «ироничной мистикой». Сознательно или бессознательно меня всегда интересовало столкновение двух взглядов. Взгляда сверху из сфер божественных, и взгляда снизу из недр земного бытия. И сын Сережка оказался моим естественным соратником по художественному поиску. Мы разные с ним, но идем одной, общей дорогой. И в искусстве, и в вере.
— Марусенька, что же мальчик-то все некрещеный? — спрашивала она всегда при встрече.
— Ах, оставьте! — с легкостью отмахивалась бабушка.
Выпускница духовной гимназии при Страстном монастыре, она вовсе не была набожной. Была ли она атеисткой? Не знаю. Трудно сказать. А только к духовным вопросам явно относилась легкомысленно. Рос я под перезвон церковных колоколов. Но и по радио, и в школе, и в доме чаще слышалось — Бога нет. Душа же тянулась к старым усадьбам, заброшенным храмам, бесхозным погостам. Туда отправлялся на велосипеде за многие километры летом на даче неведомо почему. Похоронных процессий боялся до ужаса. Позже стал перебарывать страх. Специально ходили гулять на кладбище с другом. Даже песню на гитаре сложил:
С сыном друзей моих родителей Колей Романовым, обладающим даром ясновидения, мы часто философствовали о мироздании, о связи с ним человека, и о том, что есть подлинный человек, созданный по божескому образу и подобию. Поначалу пришло сознание: Бог — свет. Коля ощущал человеческие души светящимися сферическими образованиями. Примерно в это же время, работая над ролью Алеши Карамазова, имея привилегию, как говорится, за зарплату заниматься творчеством Достоевского, пожалуй, особенно как-то услышал, почувствовал православие. Может, родись я поляком в Варшаве — стал бы католиком. Да ведь зачем-то родился здесь, в России, в Москве, у церкви Трифона Великомученика? Вскоре мы с женой приняли святое крещение. Было нам уже за тридцать. Крестились в Сокольниках у знакомого батюшки без паспортов. Стало быть, нелегально. Обычно же паспортные данные из храмов попадали в райком партии, в райисполком, в конце концов в КГБ. Однажды, от Хамовников возвращаясь, из Дома-музея Толстого, зашли по дороге в церковь на Комсомольском проспекте. У входа, на паперти, накинулась с кулаками на нас нищенка озорная:
— Зачем под ручку? В храм — не на танцы!
От неожиданности с Таней моей случилась истерика, и я посадил ее в сквере напротив прийти в себя. Спустя минут пять, подходит человек в свитерочке, лет сорока:
— Можно вас на два слова? — И увлекает меня за собой в кабинет дьякона, где у него свое постоянное место за рабочим столом. Дает мне бумагу, ручку. — Пишите. Пишите заявление на нее. Мы эту пьянь, хулиганку давно знаем. У нас приказ очистить Москву от нежелательных элементов. Вышлем ее «за можай», за сто километров. Административно, в рамках подготовки к всемирным Олимпийским играм. Смотрите на какой бумаге-то пишете. Посмотрите на свет.
Посмотрел. Бумага ведомственная оказалась, с водяными знаками МВД (Министерства внутренних дел).
— Может, не стоит высылать-то? — спрашиваю.
— Нет, эта особа нам хорошо известна, мы ее все равно отправим, на нее материала хоть отбавляй.
После автомобильной аварии и трех операций правой руки для восстановления травмированного нерва кто-то посоветовал упражнения по системе йоги. Попробовал. Сначала не очень пошло. Бросил. Затем постепенно отобрал для себя несколько асан, и этот комплекс делаю до сих пор. Делаю с православной молитвой. Еще до крещения интересовался индийской религиозной традицией, дзэн-буддизмом, но победило христианство. Один из моих друзей, Толя Белошин, директор завода и экстрасенс, удачно занимающийся целительством, как-то вполне зримо продемонстрировал мне так называемое биополе. Под его воздействием впервые зафиксировал в себе ощущение психической энергии. В один прекрасный день по весне стоял я задумчиво у окна. Смотрел в это самое окно. Смотрел, смотрел, и вдруг меня молнией мысль пронзила. Мысль не новая, можно сказать, даже банальная — все в мире взаимосвязано и благодать во вселенной океаном разлита. Бери ее сколько хочешь. И отдавай сколько хочешь. Бери и отдавай. Отдавай и бери. Собственно говоря, я это и раньше знал, но тут словно открытие сделал. Велосипед изобрел. Родился заново. Йогой после стал заниматься — чувствую: энергией-то психической управляю. Получается! Управляю с помощью мысли. Загорелся глазами и телом — в зеркале на меня смотрел другой человек. Другой я. И я стал играть психической энергией. Стал «промываться» — пропускать через себя «поток», снимая эмоциональную усталость. Даже на сцене. Работа теперь не так «выжимала» меня, как прежде. Улицы, деревья, дом, в котором живу, увидел другими глазами. Ярче, красочнее и светлее. Ожесточенные, конфликтные пассажиры в вечернем автобусе уже не казались злыми — скорее не очень здоровыми и очень несчастными, жалость вызывали, сочувствие, а не раздражение, как раньше. Из радостной эйфории вывел случай — не пришел на спектакль в Театр Вахтангова. Просмотрел расписание, ушел гулять в парк. С дубом, с березой общался энергетически. Едет сосед по лестничной клетке на велосипеде «турист». Он не слезал с него ни зимой, ни летом. Запыхался:
— Вам срочно нужно в театр сейчас. Спектакль играть вас ждут!
«Вот она, — думаю, — профессия наша — ни днем, ни ночью покоя нет! Кто-нибудь заболел. Заменять надо». Мне даже в голову не пришло, что я сам прозевал спектакль. А когда «дошло» до меня, ударило в голову, схватил машину попутку — вперед! Переступил порог служебного входа, а мой дублер в этот момент вышел на сцену. Его администратор на красный свет через пол-Москвы примчал, вытащив из другого спектакля, где он играл эпизод в филиале театра. Коллеги не осудили меня. Одни транквилизаторы предлагали, другие коньяк:
— Один раз в жизни со всяким артистом бывает. Один раз в жизни бывает!
Так закончилась моя «энергетическая» эйфория. Спустился с небес на землю.
Режиссер Сергей Микаэлян в свое время несколько раз предлагал мне главную роль в фильме «Гроссмейстер». Из-за плотной занятости в театре я вынужден был отказаться. Он сожалел:
— Вы похожи на прототипа нашего героя Василия Васильевича Смыслова.
Через несколько лет на даче родственников жены мы встретились — я и Василий Васильевич. Шахматный король — экс-чемпион мира — жил по соседству. С первого взгляда мы как будто уткнулись друг в друга. Проговорили весь вечер об экстрасенсорике, об НЛО, о мистике, о шахматах, об искусстве... Уже поздно торопясь к электричке в Москву, Василий Васильевич крикнул мне вслед:
— Осторожнее, Женя! Будьте осторожнее!
С проблемами психоэнергетики Смыслов знаком не понаслышке. Во время высоких шахматных баталий довольно часто практикуются экстрасенсорные атаки, создающие помехи спортсменам и на ментальном, и на физическом уровне. Мобилизуются и защитные команды, блокирующие подобные инвольтации. Сам Василий Васильевич такими методиками не пользуется, если не считать обязательного присутствия на соревновании его жены — обаятельной, хлебосольной Надежды Андреевны.
— Женечка, вы так похожи на молодого Васеньку, — подтвердила она при первом же нашем знакомстве.
И я вспомнил предложение Микаэляна. То ли действительно из-за некоторой схожести, то ли еще Бог знает из-за чего — мы подружились с Василием Васильевичем. Шахматы в наших отношениях играли не самую главную роль. В основном, религиозные проблемы и вокал. Смыслов — профессиональный певец. Баритон. Постановка голоса, которой он пользуется, открылась ему во сне. Когда записывал большой диск с голландским хором на фирме «Филипс», дирижер спросил:
— Откуда у вас эта постановка? Так пели в шестнадцатом веке.
Пение Смыслова производит необычное впечатление. Голосовая волна удерживает ваше внимание. А по ней Василий Васильевич словно вышивает мыслью узор. Он не интонирует, не делает никаких эмоциональных эффектаций, но вокальный образ возникает абсолютно зримо:
— Вы тоже в луже! Вы тоже!
А он отмахивается от них и смотрит, смотрит на звезды.
— А как же хитросплетения? — кричат они.
— А вот как, — отвечает, и одной левой, шутя, распутывает все узлы, как на сеансе одновременной игры с клубом любителей, и опять устремляется в небо.
Когда Смыслов встречался с Каспаровым в четвертьфинале на чемпионате мира, я спросил, на что он рассчитывает.
— Возрастное преимущество на его стороне, — отвечал Василий Васильевич, — но Гарик только входит в политику, я уже все прошел. Меня это не интересует. Я свободнее...
В постсоветские времена, времена материально трудные и для чемпионов мира, лишившихся государственных стипендий, один предприимчивый менеджер увлек Смыслова в показательные шахматные гастроли, посулив миллион неденоминированных рублей. Василий Васильевич выехал в указанный город, выступил и вместо обещанных денег получил эмалированные кастрюльки на целый миллион.
— Зачем мне кастрюльки? — смеялся Смыслов.
Он не обращает внимания ни на обман, ни на обиды. Он только смеется. Он свободен.
Одно время «пошли» на меня кришнаиты. Почти каждый день встречались. Предлагали купить книгу свою — «Бхагавад-Гиту». Ну просто проходу от них нет. Да и денег нет. Фолиант дорогой. Не по карману ради праздного любопытства. Пригласили меня на кинопробу. Киностудия «Беларусьфильм». Город Минск. Приехал, отснялся и в кассу — получил за работу. До поезда на Москву еще целый день впереди. Выхожу из студийной машины недалеко от гостиницы у продовольственного магазина. Поесть купить. И вдруг, как из-под земли — передо мною девушка-кришнаитка в розовом сари. Протягивает «Бхагавад-Гиту»: «Купи!» И цена ровно такая, как за пробу я получил. До копейки. «Стало быть, надо купить», — решил. Вошел в номер. Хотел включить телевизор — не работает, сломан. «Стало быть, надо читать», — думаю. И весь день до самого поезда просидел в номере. Читал неотрывно. И в Москву вернулся — читал. Целый месяц. Зачем? Когда прочитал — понял. Уже не шли на меня кришнаиты. Не встречал. Встречал христиан миссионеров. Один за другим они попадались мне на пути. Предлагали Евангелие. Чаще — от Иоанна. Кришнаиты почти беспрерывно творят маха-мантру: «Хари Кришна, Хари Кришна, Кришна, Кришна, Хари, Хари!..» Мантра — иначе сказать молитва. Кришнаиты указали на беспрерывность молитвы. Христианской молитвы — указали христиане. Должен мысленно постоянно молиться — вот что понял, вот что мне открылось. В сердце молитва поселилась Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, помилуй меня, грешного!..» Теперь старался не допускать мрачных, грешных, бессмысленных мыслей. Придут невзначай — прогоняю молитвой. Она течет, как ручей. Переходит в реку. Из реки — в море. Море божественной благодати. «Житие Серафима Саровского» помогло очень. Укрепило в молитвенном делании. «Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!» Душе моей близок этот святой. Иной раз и на сцене молюсь. Играю — работаю, текст говорю, а где-то внутри молитва живет.
Летом, на даче, поутру, у пруда занимался йогой. В конце на молитву встал. «Отче наш...» Стою на коленях. Руки к небу возвел. И вдруг стал расти. Стал огромным. Как вселенная стал. Совершенно реально. Не галлюцинация. Не иллюзия. Совершенно реально, явственно сознаю: одной рукой облако достаю, другой цветок у земли. Сценическая практика приучила к повышенному самоконтролю. Реальность происходящего была очевидной. В этот момент для меня, далекого от точных наук, прояснились понятия: сворачивание пространства, разворачивание пространства. Выворачивание пространства, когда внутреннее становится внешним, а внешнее — внутренним. Пространственная трансформация... Я не могу объяснить, но сам понимаю. И еще понимаю: человек не то, что мы видим физическим глазом, а нечто большее, связанное со всем миром, с мирами, с Богом связанное. То, что произошло со мной тогда, у пруда, никогда более не повторилось. Никогда.
Года два назад заведующая литературной частью рыбинского драмтеатра Лариса Львова обратилась ко мне с просьбой прислать поздравление к юбилейной дате театра, которое опубликуют в местной газете. Что я и сделал, упомянув в заметке о Павле Павловиче Стеблове, моем прадеде, действительном статском советнике, депутате городской думы, директоре Рыбинской мужской гимназии, потому что воспринял весть из Рыбинска как своеобразный зов предков и дал себе слово побывать на могиле прадеда. Не сразу обстоятельства способствовали тому, но наконец свершилось стараниями все той же Львовой. Четыре с половиной часа езды на машине — и я в Рыбинске. В гостинице на берегу Волги. На другом берегу виднеется старинная каменная ротонда. Главная улица — маленький Петербург. Театр полон. Вечер благотворительный, для местной интеллигенции. Учителя, врачи. Около трех часов с одним антрактом стою на сцене в нетопленом зале. Но атмосфера теплая, праздничная, доброжелательная. Вопросы, вопросы, вопросы... Ответы, ответы, ответы... Потом товарищеский ужин в кабинете директора с искренними гитарными перепевами. Пели артисты, пел директор. Я тоже пел: «Летя на тройке, полупьяный, я буду вспоминать о вас, и по щеке моей румяной слеза скатится с пьяных глаз...» На следующий день я стоял под окнами квартиры прадеда при мужской гимназии. В квартире какое-то учреждение. Однако сохранился купол домовой церкви, которую отстроил прадед. Там же его и отпевали (по завещанию). Могилу не удалось найти. Только примерное место у церкви на кладбище. Дьякон отворил храм. Я свечки поставил. Прадеду — за упокой. Папе — за здравие.
Заехали удивиться морю Рыбинскому. Водохранилище затопило прежнюю жизнь. Скрыло под водой и бренные кости сталинских заключенных, возводивших плотину. Только церковь с порушенной колокольней посреди моря на острове. Упоминание о былом. Завет. Обратно, по пути в город остановились у той самой ротонды, что видна из окон гостиницы через Волгу. Ротонда в парке барской усадьбы. Оказалось — усадьбы Михалковых. Основной дом и два флигеля сохранились в запущенном виде. Интернат там какой-то, или еще что-то. Оказалось, двоюродный прадед Никиты — полный тезка его отца. Сергей Владимирович Михалков был предводителем рыбинского дворянства. В местном музее, в бывшем здании хлебной биржи экспонируется дворянский зал. Картины, мебель, фамильный складень семьи Михалковых. В архиве сотрудники показали новое поступление — фотографию посещения великим князем Владимиром Александровичем Ярославской губернии. Великий князь в парадном мундире. Вокруг несколько человек из первых лиц региона. И среди них Павел Павлович Стеблов и Сергей Владимирович Михалков. Значит, наши с Никитой предки — люди одного круга. Знали друг друга, сотрудничали. И мы, потомки, через сто лет пересеклись судьбами. Поразительно. Вот уж поистине: тот, кто верит в случайность, не верит в Бога.
Отец мой тяжело болен. Почти не встает. Возвратившись в Москву, навестил его. Рассказал подробно про посещения Рыбинска. Он очень интересовался этим моим «поклоном» прадеду. Рассказал ему и про фото с великим князем.
— А ты знаешь, — ответил, — как дядя Витя помог брату Сергея Владимировича. Взял его на работу после освобождения из заключения и прописку помог получить. И это в те времена, когда его самого посадить могли за такое в два счета.
Виктор Викторович Стеблов, родной брат по отцу моего папы, был директором Сотого книжного магазина на улице Горького (на Тверской). Главного книжного магазина — Кремль снабжал. В советские времена, времена дефицита, к нему за редкими книгами пол-Москвы ходило. Он всех знал и его все знали. Михалков жил тогда рядом. Заходил часто. И однажды попросил дядю Витю за младшего брата, которого Сергей Владимирович только что выхлопотал из тюрьмы. Освободившись, брат не мог без прописки устроиться на работу, а без работы не мог прописаться. Замкнутый круг. Он воевал. Попал к немцам в плен. Бежал. Попал в сталинские застенки. И именно по мотивам его истории писали мы с Никитой сценарий «Барьер» в конце шестидесятых, понятия не имея, как связаны наши судьбы с судьбами наших родных. Именно ощущение взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего и не дает нам права осуждать, судить друг друга. Ибо, что мы знаем о первопричинах событий, явлений? Действительно, в большинстве своем — не ведаем, что творим. А туда же... Характеристики пишем, черту подводим... Обидами руководствуемся, самолюбиями, гордыней. И я, как в бездну, заглянул однажды в гордыню души моей... Ужаснулся. Артист, художник, всяк норовит быть первым, выделиться, прославиться. И я норовил. В дневнике юношеском записал: «Подняться над всеми, чтобы встать с ними вровень...» Все это от неуверенности, от внутренней несвободы. Сублимация. Восполнение комплексов. Комплексов неполноценности. Причина — опора на самого себя. На свои силы. Отсюда повышенная критическая самооценка, пристальная критическая оценка других, желание выдвинуться, выскочить вверх, возвыситься. «Что же тут дурного? — спросите. — Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». А то и плохо, что силы в нас никакой нет. Все от Бога. И сила вся в Боге. Нам только усилие надо — почувствовать промысел Божий, поверить, сделать своим. Ну и с Богом... Как говорится, когда с Ним, тогда ничего не страшно. Когда с Ним, тогда польза во всем. И в радости, и в печали. Предположим: был кто-нибудь знаменит, а теперь позабыт, позаброшен. Можно в уныние, в тоску впасть, спиться, сбиться с пути. Мол: «Кем я был? И кем стал? Она — виновата... Он — виноват... Они...» Искать причины в других — удел слабых. Причины в себе, у каждого недостатков — хоть отбавляй. Не ленись, исправляйся, займись собой. Подумай: ведь ты был знаменит, а уборщица Мария Ивановна — нет. И вовсе не унывает. Вот и ты не печалься, но благодари Бога за то, что было в жизни твоей. Бог дал — Бог взял. Один дар Божий — способность, талант к чему-либо. Другой дар Божий — признание. И не всегда они совпадают в одном лице. Бывает талантливый человек, да неизвестный. Почти бездарный — везунчик, кумир. Талантлив и знаменит — тоже бывает. Бывает по-всякому. Поэтому и завидовать никому не имеет смысла. Пустое занятие. Самоедское. Сила, свобода, истина только в Боге. Бог и внутри нас, и вокруг. Бог говорит с нами, дает нам знать. Но мы порой так глухи, так слепы. Не умеем Его понять. Бог предупреждает, указывает, ведет нас. Через встречи с людьми, с книгой, с природой, со словом случайным, вырвавшимся из толпы, из экрана компьютера, телевизора...
Когда сын мой был маленький, довелось с ним на даче сидеть в плохую погоду. Моросящий дождь лил без пауз и днем, и ночью. Жена работала. Приезжала на выходные и в среду посередине недели. Помню: управился я с обедом. Накормил его. Уложил.
— Писать хочешь?
— Нет, не хочу.
Ушел на террасу. Вымыл посуду. Возвращаюсь сына проверить. А он напрудонил, налив в постель, стоит, улыбается, за сетку держась. И так я врезал ему по заду!.. Отпечаток руки остался.
— Тебя папа спрашивал? Зачем обманул?!
Слезы хлынули у него, и улыбку сдержал. Осталась улыбка. Схватил я в охапку его, целовал, извинялся. До сих пор перед ним стыдно. Он взрослый уже. А мне стыдно. Урок. Мы у Бога ученики. Учимся по Его образу и подобию. Потому и врагов даже надо любить. Испытания через них — урок. Через всех героев этого повествования получил я урок. От каждого в свое время. И благодарен «учителям» моим. Благодарен. И, если кто-то из них обидится на меня за несовершенные мои строки, простите меня. Простите, герои сюжета души моей!
Бывает, встанешь поутру. Рано-рано. Как будто кто-то вызвонил тебя — разбудил. Войдешь в храм. Исполнишь службу свою вместе со всеми, исповедуешься, причастишься и ощутишь «единство по вертикали» — единство в Боге! Единственно объединяющее. Ибо все другие единства — «единства по горизонтали» скорее разъединяют. На театре про такие «единства» шутят: «Против кого дружите?»
ФИЛЬМОГРАФИЯ НАРОДНОГО АРТИСТА РОССИИ ЕВГЕНИЯ СТЕБЛОВА
— О чем?
— Надо подумать. Какой-либо сложный характер вряд ли осилит. Но себя в предлагаемых обстоятельствах сыграет. Не сомневаюсь.
Условились писать вместе. Да все руки не доходили. Наконец собрался я с духом:
— Ну давай, сынок, завтра приступим.
— А я уже написал, — отвечает.
Не поверил. Но, прочитав, поразился. Сережка до того в сочинительстве не был замечен — и вдруг сразу пьеса, довольно приличная. Трогательная, смешная. Я конечно могу ошибаться. Не чужой все-таки. Могу быть пристрастен. Показал коллегам — одобрили. Судьба привела в театр «Вернисаж» на Беговой улице. Руководители Юра Непомнящий и Вика Лепко приняли пьесу к постановке. Так приступили мы к этой безумной затее. В спектакле были заняты четыре человека. Две одноактовки, объединенные общим смыслом. Первую часть играл Сережа со своим другом и однокурсником по Щукинскому училищу Володей Жарковым. Еще на втором курсе они вместе снимались в фильме «Глаза». Сережа в главной роли — героя-любовника, можно сказать. Володька лихо сработал острохарактерный персонаж. В пьесе друзья играли как бы две ипостаси одной души. Теневую и светлую. Я ставил спектакль, и вместе с Владимиром Павловичем Кучеренко играл во второй части. Как известно, работа начинается с застольного периода, с разбора по смыслу, по действию, по сверхзадаче. Текст актер осваивает в течение всего репетиционного периода в совокупности с моделированием поступков и мотиваций. Кучеренко на первую же репетицию пришел с абсолютным знанием текста. Сказал, что привык читать лекции студентам и не может прийти на занятие неподготовленным. Я же не знал текст еще несколько месяцев. Всякий талант несет в себе обязательно некий наив, простодушие наряду с изощренностью. Володя Кучеренко не просто ребенок, а совершенное, абсолютное дитя. Например, ему до слез может быть жалко зайца, или волка, или еще какой-нибудь персонаж из мультфильма. И это ведь речь идет о взрослом, шестидесятилетнем человеке. Уникум. В то же время ему совершенно не нужно что-либо объяснять долго и подробно. Человеку, который никогда ничего до того не играл на профессиональной сцене, не имеет за плечами актерской школы, достаточно сказать, что этот кусок надо трактовать многомернее, и он тут же именно так и делает. Не всякий опытный мастер на такое способен. Персонаж Кучеренко внезапно появлялся в гостиничном номере, где остановился известный артист, которого играл я. В нашем диалоге его герой как бы менял разные обличия, оставаясь в позиции вопрошающего ученика, а в результате странный пришелец оказывался учителем моего героя, и исчезал он так же таинственно и внезапно, как появился. Владимир Павлович блистательно справился с ролью, продемонстрировав не только свои драматические, но и вокальные, и пианистические возможности. В финале мы — участники представления — все вместе пели:
Когда спектакль заканчивался, и за кулисы приходили с поздравлениями коллеги, гости и журналисты, Владимир Павлович продолжал себя вести совершенно так же, как на сцене во время действия. Продолжал «играть себя», существовать «от себя», чем приводил в недоумение посетителей. Настолько он был непосредствен. Тогда я рекомендовал ему принять за кулисами специальную позу. Многозначительно молчать, к примеру, что он и сделал. Все встало на свои места.
Каждый вечер, вернувшись с работы,
Трое смелых, веселых парней,
Разложив в своем садике ноты,
Развлекали родных и друзей.
Позабыв все земные заботы,
И усевшись на травку под вяз,
Целый вечер играли, играли для нас
Мандолина, гитара и бас...
В моей роли я специально оставил пространство для смысловой, текстовой импровизации, основанной на фактах и впечатлениях личной жизни. Представлялось интересным, как режиссеру, исследовать пересечение сценического образа с судьбой самого артиста в буквальном смысле. Хотелось драматического джаза. Актер — автор, а не актер — исполнитель интересовал меня. Пожалуй, жанр этой постановки можно было бы назвать «ироничной мистикой». Сознательно или бессознательно меня всегда интересовало столкновение двух взглядов. Взгляда сверху из сфер божественных, и взгляда снизу из недр земного бытия. И сын Сережка оказался моим естественным соратником по художественному поиску. Мы разные с ним, но идем одной, общей дорогой. И в искусстве, и в вере.
Преображение
Рядом с нашим домом у Рижского вокзала, в церкви Трифона Великомученика регентом была подруга моей бабушки, высокая полная дама строгого вида.— Марусенька, что же мальчик-то все некрещеный? — спрашивала она всегда при встрече.
— Ах, оставьте! — с легкостью отмахивалась бабушка.
Выпускница духовной гимназии при Страстном монастыре, она вовсе не была набожной. Была ли она атеисткой? Не знаю. Трудно сказать. А только к духовным вопросам явно относилась легкомысленно. Рос я под перезвон церковных колоколов. Но и по радио, и в школе, и в доме чаще слышалось — Бога нет. Душа же тянулась к старым усадьбам, заброшенным храмам, бесхозным погостам. Туда отправлялся на велосипеде за многие километры летом на даче неведомо почему. Похоронных процессий боялся до ужаса. Позже стал перебарывать страх. Специально ходили гулять на кладбище с другом. Даже песню на гитаре сложил:
Слышал, слышал, как все советские люди, и об НЛО, и о полтергейсте, и о черных дырах, и о Бермудском треугольнике, и об экстрасенсах... Один режиссер на «Мосфильме» мыслью предметы двигал.
Вечером на кладбище закрыта церкви дверь,
Стоят кресты пугающе, не зная про апрель.
На памятнике мраморном могильный жирный кот
Какую-то мертвячину безрадостно жует.
У обелиска старого, похожего на трон,
Верхушка перепачкана принцессой из ворон.
Старухи здесь печалятся, малину дети рвут,
Влюбленные встречаются, могильщики живут.
Могильщик — вечный пьяница, он смерти акушер.
Ему так полагается, он мастер этих дел.
Такое это место — совсем без суеты.
Король без королевства — такой же раб, как ты.
У кладбищенских ворот, там, где свален хлам,
Дни и ночи напролет выл кобель Полкан.
Он покойников встречал, как встречал прохожих.
И он привык ко всем чертям, и черти к нему тоже.
Такое это место — совсем без суеты.
Король без королевства — такой же раб, как ты.
С сыном друзей моих родителей Колей Романовым, обладающим даром ясновидения, мы часто философствовали о мироздании, о связи с ним человека, и о том, что есть подлинный человек, созданный по божескому образу и подобию. Поначалу пришло сознание: Бог — свет. Коля ощущал человеческие души светящимися сферическими образованиями. Примерно в это же время, работая над ролью Алеши Карамазова, имея привилегию, как говорится, за зарплату заниматься творчеством Достоевского, пожалуй, особенно как-то услышал, почувствовал православие. Может, родись я поляком в Варшаве — стал бы католиком. Да ведь зачем-то родился здесь, в России, в Москве, у церкви Трифона Великомученика? Вскоре мы с женой приняли святое крещение. Было нам уже за тридцать. Крестились в Сокольниках у знакомого батюшки без паспортов. Стало быть, нелегально. Обычно же паспортные данные из храмов попадали в райком партии, в райисполком, в конце концов в КГБ. Однажды, от Хамовников возвращаясь, из Дома-музея Толстого, зашли по дороге в церковь на Комсомольском проспекте. У входа, на паперти, накинулась с кулаками на нас нищенка озорная:
— Зачем под ручку? В храм — не на танцы!
От неожиданности с Таней моей случилась истерика, и я посадил ее в сквере напротив прийти в себя. Спустя минут пять, подходит человек в свитерочке, лет сорока:
— Можно вас на два слова? — И увлекает меня за собой в кабинет дьякона, где у него свое постоянное место за рабочим столом. Дает мне бумагу, ручку. — Пишите. Пишите заявление на нее. Мы эту пьянь, хулиганку давно знаем. У нас приказ очистить Москву от нежелательных элементов. Вышлем ее «за можай», за сто километров. Административно, в рамках подготовки к всемирным Олимпийским играм. Смотрите на какой бумаге-то пишете. Посмотрите на свет.
Посмотрел. Бумага ведомственная оказалась, с водяными знаками МВД (Министерства внутренних дел).
— Может, не стоит высылать-то? — спрашиваю.
— Нет, эта особа нам хорошо известна, мы ее все равно отправим, на нее материала хоть отбавляй.
После автомобильной аварии и трех операций правой руки для восстановления травмированного нерва кто-то посоветовал упражнения по системе йоги. Попробовал. Сначала не очень пошло. Бросил. Затем постепенно отобрал для себя несколько асан, и этот комплекс делаю до сих пор. Делаю с православной молитвой. Еще до крещения интересовался индийской религиозной традицией, дзэн-буддизмом, но победило христианство. Один из моих друзей, Толя Белошин, директор завода и экстрасенс, удачно занимающийся целительством, как-то вполне зримо продемонстрировал мне так называемое биополе. Под его воздействием впервые зафиксировал в себе ощущение психической энергии. В один прекрасный день по весне стоял я задумчиво у окна. Смотрел в это самое окно. Смотрел, смотрел, и вдруг меня молнией мысль пронзила. Мысль не новая, можно сказать, даже банальная — все в мире взаимосвязано и благодать во вселенной океаном разлита. Бери ее сколько хочешь. И отдавай сколько хочешь. Бери и отдавай. Отдавай и бери. Собственно говоря, я это и раньше знал, но тут словно открытие сделал. Велосипед изобрел. Родился заново. Йогой после стал заниматься — чувствую: энергией-то психической управляю. Получается! Управляю с помощью мысли. Загорелся глазами и телом — в зеркале на меня смотрел другой человек. Другой я. И я стал играть психической энергией. Стал «промываться» — пропускать через себя «поток», снимая эмоциональную усталость. Даже на сцене. Работа теперь не так «выжимала» меня, как прежде. Улицы, деревья, дом, в котором живу, увидел другими глазами. Ярче, красочнее и светлее. Ожесточенные, конфликтные пассажиры в вечернем автобусе уже не казались злыми — скорее не очень здоровыми и очень несчастными, жалость вызывали, сочувствие, а не раздражение, как раньше. Из радостной эйфории вывел случай — не пришел на спектакль в Театр Вахтангова. Просмотрел расписание, ушел гулять в парк. С дубом, с березой общался энергетически. Едет сосед по лестничной клетке на велосипеде «турист». Он не слезал с него ни зимой, ни летом. Запыхался:
— Вам срочно нужно в театр сейчас. Спектакль играть вас ждут!
«Вот она, — думаю, — профессия наша — ни днем, ни ночью покоя нет! Кто-нибудь заболел. Заменять надо». Мне даже в голову не пришло, что я сам прозевал спектакль. А когда «дошло» до меня, ударило в голову, схватил машину попутку — вперед! Переступил порог служебного входа, а мой дублер в этот момент вышел на сцену. Его администратор на красный свет через пол-Москвы примчал, вытащив из другого спектакля, где он играл эпизод в филиале театра. Коллеги не осудили меня. Одни транквилизаторы предлагали, другие коньяк:
— Один раз в жизни со всяким артистом бывает. Один раз в жизни бывает!
Так закончилась моя «энергетическая» эйфория. Спустился с небес на землю.
Режиссер Сергей Микаэлян в свое время несколько раз предлагал мне главную роль в фильме «Гроссмейстер». Из-за плотной занятости в театре я вынужден был отказаться. Он сожалел:
— Вы похожи на прототипа нашего героя Василия Васильевича Смыслова.
Через несколько лет на даче родственников жены мы встретились — я и Василий Васильевич. Шахматный король — экс-чемпион мира — жил по соседству. С первого взгляда мы как будто уткнулись друг в друга. Проговорили весь вечер об экстрасенсорике, об НЛО, о мистике, о шахматах, об искусстве... Уже поздно торопясь к электричке в Москву, Василий Васильевич крикнул мне вслед:
— Осторожнее, Женя! Будьте осторожнее!
С проблемами психоэнергетики Смыслов знаком не понаслышке. Во время высоких шахматных баталий довольно часто практикуются экстрасенсорные атаки, создающие помехи спортсменам и на ментальном, и на физическом уровне. Мобилизуются и защитные команды, блокирующие подобные инвольтации. Сам Василий Васильевич такими методиками не пользуется, если не считать обязательного присутствия на соревновании его жены — обаятельной, хлебосольной Надежды Андреевны.
— Женечка, вы так похожи на молодого Васеньку, — подтвердила она при первом же нашем знакомстве.
И я вспомнил предложение Микаэляна. То ли действительно из-за некоторой схожести, то ли еще Бог знает из-за чего — мы подружились с Василием Васильевичем. Шахматы в наших отношениях играли не самую главную роль. В основном, религиозные проблемы и вокал. Смыслов — профессиональный певец. Баритон. Постановка голоса, которой он пользуется, открылась ему во сне. Когда записывал большой диск с голландским хором на фирме «Филипс», дирижер спросил:
— Откуда у вас эта постановка? Так пели в шестнадцатом веке.
Пение Смыслова производит необычное впечатление. Голосовая волна удерживает ваше внимание. А по ней Василий Васильевич словно вышивает мыслью узор. Он не интонирует, не делает никаких эмоциональных эффектаций, но вокальный образ возникает абсолютно зримо:
И видишь и деву, и утес, и урну... Настолько ясна и энергоемка сама мысль выдающегося шахматиста. Смыслов — шахматист-художник. Аналитику считает делом достаточно элементарным для обитателей шахматного Олимпа. Состязания же — борьбой сознаний, а не умов. Побеждает тот, у кого более свободное, более раскрепощенное сознание. Высшая свобода — в Боге. Отсюда религиозность Василия Васильевича. Ортодоксальная. Православная. Он поразительно гармоничный человек, постоянно устремленный ввысь. Такое ощущение, что стоит в луже и смотрит на звезды. Лужа — это обыденность земной жизни с ее изощренными хитросплетениями. Мы все стоим в такой луже. Иных лужа затягивает. Они тонут, захлебываются. Они как бы говорят ему:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...
— Вы тоже в луже! Вы тоже!
А он отмахивается от них и смотрит, смотрит на звезды.
— А как же хитросплетения? — кричат они.
— А вот как, — отвечает, и одной левой, шутя, распутывает все узлы, как на сеансе одновременной игры с клубом любителей, и опять устремляется в небо.
Когда Смыслов встречался с Каспаровым в четвертьфинале на чемпионате мира, я спросил, на что он рассчитывает.
— Возрастное преимущество на его стороне, — отвечал Василий Васильевич, — но Гарик только входит в политику, я уже все прошел. Меня это не интересует. Я свободнее...
В постсоветские времена, времена материально трудные и для чемпионов мира, лишившихся государственных стипендий, один предприимчивый менеджер увлек Смыслова в показательные шахматные гастроли, посулив миллион неденоминированных рублей. Василий Васильевич выехал в указанный город, выступил и вместо обещанных денег получил эмалированные кастрюльки на целый миллион.
— Зачем мне кастрюльки? — смеялся Смыслов.
Он не обращает внимания ни на обман, ни на обиды. Он только смеется. Он свободен.
Одно время «пошли» на меня кришнаиты. Почти каждый день встречались. Предлагали купить книгу свою — «Бхагавад-Гиту». Ну просто проходу от них нет. Да и денег нет. Фолиант дорогой. Не по карману ради праздного любопытства. Пригласили меня на кинопробу. Киностудия «Беларусьфильм». Город Минск. Приехал, отснялся и в кассу — получил за работу. До поезда на Москву еще целый день впереди. Выхожу из студийной машины недалеко от гостиницы у продовольственного магазина. Поесть купить. И вдруг, как из-под земли — передо мною девушка-кришнаитка в розовом сари. Протягивает «Бхагавад-Гиту»: «Купи!» И цена ровно такая, как за пробу я получил. До копейки. «Стало быть, надо купить», — решил. Вошел в номер. Хотел включить телевизор — не работает, сломан. «Стало быть, надо читать», — думаю. И весь день до самого поезда просидел в номере. Читал неотрывно. И в Москву вернулся — читал. Целый месяц. Зачем? Когда прочитал — понял. Уже не шли на меня кришнаиты. Не встречал. Встречал христиан миссионеров. Один за другим они попадались мне на пути. Предлагали Евангелие. Чаще — от Иоанна. Кришнаиты почти беспрерывно творят маха-мантру: «Хари Кришна, Хари Кришна, Кришна, Кришна, Хари, Хари!..» Мантра — иначе сказать молитва. Кришнаиты указали на беспрерывность молитвы. Христианской молитвы — указали христиане. Должен мысленно постоянно молиться — вот что понял, вот что мне открылось. В сердце молитва поселилась Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, помилуй меня, грешного!..» Теперь старался не допускать мрачных, грешных, бессмысленных мыслей. Придут невзначай — прогоняю молитвой. Она течет, как ручей. Переходит в реку. Из реки — в море. Море божественной благодати. «Житие Серафима Саровского» помогло очень. Укрепило в молитвенном делании. «Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!» Душе моей близок этот святой. Иной раз и на сцене молюсь. Играю — работаю, текст говорю, а где-то внутри молитва живет.
Летом, на даче, поутру, у пруда занимался йогой. В конце на молитву встал. «Отче наш...» Стою на коленях. Руки к небу возвел. И вдруг стал расти. Стал огромным. Как вселенная стал. Совершенно реально. Не галлюцинация. Не иллюзия. Совершенно реально, явственно сознаю: одной рукой облако достаю, другой цветок у земли. Сценическая практика приучила к повышенному самоконтролю. Реальность происходящего была очевидной. В этот момент для меня, далекого от точных наук, прояснились понятия: сворачивание пространства, разворачивание пространства. Выворачивание пространства, когда внутреннее становится внешним, а внешнее — внутренним. Пространственная трансформация... Я не могу объяснить, но сам понимаю. И еще понимаю: человек не то, что мы видим физическим глазом, а нечто большее, связанное со всем миром, с мирами, с Богом связанное. То, что произошло со мной тогда, у пруда, никогда более не повторилось. Никогда.
Года два назад заведующая литературной частью рыбинского драмтеатра Лариса Львова обратилась ко мне с просьбой прислать поздравление к юбилейной дате театра, которое опубликуют в местной газете. Что я и сделал, упомянув в заметке о Павле Павловиче Стеблове, моем прадеде, действительном статском советнике, депутате городской думы, директоре Рыбинской мужской гимназии, потому что воспринял весть из Рыбинска как своеобразный зов предков и дал себе слово побывать на могиле прадеда. Не сразу обстоятельства способствовали тому, но наконец свершилось стараниями все той же Львовой. Четыре с половиной часа езды на машине — и я в Рыбинске. В гостинице на берегу Волги. На другом берегу виднеется старинная каменная ротонда. Главная улица — маленький Петербург. Театр полон. Вечер благотворительный, для местной интеллигенции. Учителя, врачи. Около трех часов с одним антрактом стою на сцене в нетопленом зале. Но атмосфера теплая, праздничная, доброжелательная. Вопросы, вопросы, вопросы... Ответы, ответы, ответы... Потом товарищеский ужин в кабинете директора с искренними гитарными перепевами. Пели артисты, пел директор. Я тоже пел: «Летя на тройке, полупьяный, я буду вспоминать о вас, и по щеке моей румяной слеза скатится с пьяных глаз...» На следующий день я стоял под окнами квартиры прадеда при мужской гимназии. В квартире какое-то учреждение. Однако сохранился купол домовой церкви, которую отстроил прадед. Там же его и отпевали (по завещанию). Могилу не удалось найти. Только примерное место у церкви на кладбище. Дьякон отворил храм. Я свечки поставил. Прадеду — за упокой. Папе — за здравие.
Заехали удивиться морю Рыбинскому. Водохранилище затопило прежнюю жизнь. Скрыло под водой и бренные кости сталинских заключенных, возводивших плотину. Только церковь с порушенной колокольней посреди моря на острове. Упоминание о былом. Завет. Обратно, по пути в город остановились у той самой ротонды, что видна из окон гостиницы через Волгу. Ротонда в парке барской усадьбы. Оказалось — усадьбы Михалковых. Основной дом и два флигеля сохранились в запущенном виде. Интернат там какой-то, или еще что-то. Оказалось, двоюродный прадед Никиты — полный тезка его отца. Сергей Владимирович Михалков был предводителем рыбинского дворянства. В местном музее, в бывшем здании хлебной биржи экспонируется дворянский зал. Картины, мебель, фамильный складень семьи Михалковых. В архиве сотрудники показали новое поступление — фотографию посещения великим князем Владимиром Александровичем Ярославской губернии. Великий князь в парадном мундире. Вокруг несколько человек из первых лиц региона. И среди них Павел Павлович Стеблов и Сергей Владимирович Михалков. Значит, наши с Никитой предки — люди одного круга. Знали друг друга, сотрудничали. И мы, потомки, через сто лет пересеклись судьбами. Поразительно. Вот уж поистине: тот, кто верит в случайность, не верит в Бога.
Отец мой тяжело болен. Почти не встает. Возвратившись в Москву, навестил его. Рассказал подробно про посещения Рыбинска. Он очень интересовался этим моим «поклоном» прадеду. Рассказал ему и про фото с великим князем.
— А ты знаешь, — ответил, — как дядя Витя помог брату Сергея Владимировича. Взял его на работу после освобождения из заключения и прописку помог получить. И это в те времена, когда его самого посадить могли за такое в два счета.
Виктор Викторович Стеблов, родной брат по отцу моего папы, был директором Сотого книжного магазина на улице Горького (на Тверской). Главного книжного магазина — Кремль снабжал. В советские времена, времена дефицита, к нему за редкими книгами пол-Москвы ходило. Он всех знал и его все знали. Михалков жил тогда рядом. Заходил часто. И однажды попросил дядю Витю за младшего брата, которого Сергей Владимирович только что выхлопотал из тюрьмы. Освободившись, брат не мог без прописки устроиться на работу, а без работы не мог прописаться. Замкнутый круг. Он воевал. Попал к немцам в плен. Бежал. Попал в сталинские застенки. И именно по мотивам его истории писали мы с Никитой сценарий «Барьер» в конце шестидесятых, понятия не имея, как связаны наши судьбы с судьбами наших родных. Именно ощущение взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего и не дает нам права осуждать, судить друг друга. Ибо, что мы знаем о первопричинах событий, явлений? Действительно, в большинстве своем — не ведаем, что творим. А туда же... Характеристики пишем, черту подводим... Обидами руководствуемся, самолюбиями, гордыней. И я, как в бездну, заглянул однажды в гордыню души моей... Ужаснулся. Артист, художник, всяк норовит быть первым, выделиться, прославиться. И я норовил. В дневнике юношеском записал: «Подняться над всеми, чтобы встать с ними вровень...» Все это от неуверенности, от внутренней несвободы. Сублимация. Восполнение комплексов. Комплексов неполноценности. Причина — опора на самого себя. На свои силы. Отсюда повышенная критическая самооценка, пристальная критическая оценка других, желание выдвинуться, выскочить вверх, возвыситься. «Что же тут дурного? — спросите. — Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». А то и плохо, что силы в нас никакой нет. Все от Бога. И сила вся в Боге. Нам только усилие надо — почувствовать промысел Божий, поверить, сделать своим. Ну и с Богом... Как говорится, когда с Ним, тогда ничего не страшно. Когда с Ним, тогда польза во всем. И в радости, и в печали. Предположим: был кто-нибудь знаменит, а теперь позабыт, позаброшен. Можно в уныние, в тоску впасть, спиться, сбиться с пути. Мол: «Кем я был? И кем стал? Она — виновата... Он — виноват... Они...» Искать причины в других — удел слабых. Причины в себе, у каждого недостатков — хоть отбавляй. Не ленись, исправляйся, займись собой. Подумай: ведь ты был знаменит, а уборщица Мария Ивановна — нет. И вовсе не унывает. Вот и ты не печалься, но благодари Бога за то, что было в жизни твоей. Бог дал — Бог взял. Один дар Божий — способность, талант к чему-либо. Другой дар Божий — признание. И не всегда они совпадают в одном лице. Бывает талантливый человек, да неизвестный. Почти бездарный — везунчик, кумир. Талантлив и знаменит — тоже бывает. Бывает по-всякому. Поэтому и завидовать никому не имеет смысла. Пустое занятие. Самоедское. Сила, свобода, истина только в Боге. Бог и внутри нас, и вокруг. Бог говорит с нами, дает нам знать. Но мы порой так глухи, так слепы. Не умеем Его понять. Бог предупреждает, указывает, ведет нас. Через встречи с людьми, с книгой, с природой, со словом случайным, вырвавшимся из толпы, из экрана компьютера, телевизора...
Когда сын мой был маленький, довелось с ним на даче сидеть в плохую погоду. Моросящий дождь лил без пауз и днем, и ночью. Жена работала. Приезжала на выходные и в среду посередине недели. Помню: управился я с обедом. Накормил его. Уложил.
— Писать хочешь?
— Нет, не хочу.
Ушел на террасу. Вымыл посуду. Возвращаюсь сына проверить. А он напрудонил, налив в постель, стоит, улыбается, за сетку держась. И так я врезал ему по заду!.. Отпечаток руки остался.
— Тебя папа спрашивал? Зачем обманул?!
Слезы хлынули у него, и улыбку сдержал. Осталась улыбка. Схватил я в охапку его, целовал, извинялся. До сих пор перед ним стыдно. Он взрослый уже. А мне стыдно. Урок. Мы у Бога ученики. Учимся по Его образу и подобию. Потому и врагов даже надо любить. Испытания через них — урок. Через всех героев этого повествования получил я урок. От каждого в свое время. И благодарен «учителям» моим. Благодарен. И, если кто-то из них обидится на меня за несовершенные мои строки, простите меня. Простите, герои сюжета души моей!
Бывает, встанешь поутру. Рано-рано. Как будто кто-то вызвонил тебя — разбудил. Войдешь в храм. Исполнишь службу свою вместе со всеми, исповедуешься, причастишься и ощутишь «единство по вертикали» — единство в Боге! Единственно объединяющее. Ибо все другие единства — «единства по горизонтали» скорее разъединяют. На театре про такие «единства» шутят: «Против кого дружите?»
ФИЛЬМОГРАФИЯ НАРОДНОГО АРТИСТА РОССИИ ЕВГЕНИЯ СТЕБЛОВА
1963
1964
1966
1968
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1989
1990
1991
1994
1998
1999
«Первый троллейбус»
«Я шагаю по Москве»
«Перекличка»
«Когда играет клавесин»
«Урок литературы»
«Вас вызывает Таймыр»
«Егор Булычов и другие»
«Укрощение огня»
«Топаз»
«Безобразная Эльза»
«Василий Теркин»
«Провинциальная история»
«Дачная жизнь»
«Я, Шаповалов Т. П.»
«Высокое звание»
«Рождение»
«Раба любви»
«Принцесса на горошине»
«По семейным обстоятельствам»
«Пока безумствует мечта»
«Расписание на послезавтра»
«Несколько дней из жизни Обломова»
«Пена»
«Родное дело»
«Ты должен жить»
«Приключения Шерлока Холмса
и доктора Ватсона. Собака Баскервилей»
«Не хочу быть взрослым»
«Культпоход в театр»
«Не забудьте выключить телевизор»
«Осенний подарок фей»
«Не ходите, девки, замуж»
«Русь изначальная»
«Комедия о Лисистрате»
«СВ. Спальный вагон»
«Каталажка»
«Наш человек в Сан-Ремо»
«Двадцать первый»
«Аномалия»
«Макаров»
«Налетъ»
«Черный клоун»
«Сибирский цирюльник»
«Фома Опискин»
«Ужин в четыре руки»
1964
1966
1968
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1989
1990
1991
1994
1998
1999
«Первый троллейбус»
«Я шагаю по Москве»
«Перекличка»
«Когда играет клавесин»
«Урок литературы»
«Вас вызывает Таймыр»
«Егор Булычов и другие»
«Укрощение огня»
«Топаз»
«Безобразная Эльза»
«Василий Теркин»
«Провинциальная история»
«Дачная жизнь»
«Я, Шаповалов Т. П.»
«Высокое звание»
«Рождение»
«Раба любви»
«Принцесса на горошине»
«По семейным обстоятельствам»
«Пока безумствует мечта»
«Расписание на послезавтра»
«Несколько дней из жизни Обломова»
«Пена»
«Родное дело»
«Ты должен жить»
«Приключения Шерлока Холмса
и доктора Ватсона. Собака Баскервилей»
«Не хочу быть взрослым»
«Культпоход в театр»
«Не забудьте выключить телевизор»
«Осенний подарок фей»
«Не ходите, девки, замуж»
«Русь изначальная»
«Комедия о Лисистрате»
«СВ. Спальный вагон»
«Каталажка»
«Наш человек в Сан-Ремо»
«Двадцать первый»
«Аномалия»
«Макаров»
«Налетъ»
«Черный клоун»
«Сибирский цирюльник»
«Фома Опискин»
«Ужин в четыре руки»