Стил Даниэла. Сезон страсти

   – Конечно. Но у нас нет настоящего солидного гнезда, чтобы через пять или десять лет нам не было тесно с ребенком. Еще один год в команде, и все будет иначе.
   – Мы можем инвестировать мои деньги.
   – Это твои. – В голосе промелькнула ледяная нотка. – Ты хотела, ты их и заработала. Теперь заботиться о тебе и ребенке буду я сам. И кончим с этим раз и навсегда. Хорошо?
   – Ладно.
   Его лицо смягчилось, и они занялись любовью при мягком свете заката. Это напомнило Кейт их медовый месяц в Кливленде. Но на этот раз не она, а Том уснул в ее объятиях, Кейт нежно смотрела на него. Она смотрела на него несколько долгих часов, с надеждой думая, что в наступившем году все будет иначе, что с ним поступят по справедливости и неприятности перестанут преследовать его. О большем она и не мечтала. Она становилась взрослой.
   На следующий день после возвращения в Сан-Франциско в газетах появилась заметка о том, что Том Харпер «кончился». Это подхватили все крупнейшие газеты страны. Кончился. Он озверел, прочитав это, и, поразмыслив, понял, что за этим стоит команда... Старик... Он вылетел из дома, хлопнул дверью, ни слова не говоря Кейт. Появился только в шесть вечера... в программе новостей.
   Он пришел в дом хозяина команды с угрозами, а затем накинулся на его менеджера, когда тот внезапно появился в комнате. Оба поняли, что Том пьян и не отвечает за свои поступки, а хозяин клялся, что Том вел себя как буйно помешанный, бессвязно нес какую-то околесицу про сына. Комментатор новостей монотонным голосом объяснил, что «у Тома Харпера нет никакого сына»; всем своим видом он показывал, что Том Харпер просто сбрендил.
   Глядя в телевизор, Кейт потеряла дар речи. Комментатор тем временем продолжал рассказывать, что мужчины пытались утихомирить Тома Харпера. Но он вдруг неожиданно выхватил из кармана пистолет, прицелился в хозяина команды, затем резко перевел его на менеджера и выстрелил. Каким-то чудом промахнулся, но прежде, чем тот успел шевельнуться, он прицелился в себя и дважды выстрелил. На этот раз он не промахнулся. Менеджер и хозяин команды остались целы и невредимы, а Том Харпер доставлен в больницу в тяжелом состоянии. Комментатор сделал печальные глаза и торжественно произнес: «Трагедия для американского футбола».
   На мгновение Кейт охватило странное чувство, что, если она быстро переключит телевизор на другую программу, все будет как ни в чем не бывало; по другой программе ей сообщат, что это неправда. Это не могло быть правдой. Том... Нет, пожалуйста, нет, Том... Пожалуйста. Она тихо поскуливала, носясь взад и вперед по комнате. Они не сказали, в каком Том госпитале. Что ей следует делать? Позвонить в полицию? В команду? На телевидение? А почему ей никто не позвонил? Но вдруг она вспомнила – она же выключила телефон, чтобы вздремнуть. О Боже... Что, если... что, если он уже умер? Рыдая, она выключила телевизор и побежала к телефону. Фелиция... Фелиция, наверное, знает... она поможет... Не думая, она набрала номер Фелиции в магазине. Она должна еще быть там.
   Фелицию потрясла новость, она приказала Кейт никуда не уходить. Попросив помощницу вызвать такси, она позвонила с другого аппарата в полицию и получила необходимую информацию. Том был в главном госпитале Сан-Франциско. Он еще жив – едва-едва, но все-таки жив. Сломя голову Фелиция выскочила из офиса, размышляя на ходу, почему Кейт позвонила именно ей. Наверняка у нее есть еще кто-то. Мама, близкая подруга.
   У нее с Кейт были хорошие отношения, но сугубо деловые. Они редко общались вне магазина. Кейт всегда была слишком занята Томом. Человек, который сейчас умирает в главном госпитале Сан-Франциско, был для этой девочки центром вселенной.
   Фелиция застала Кейт в состоянии прострации, но полностью одетую. Такси ждало внизу.
   – Давай надевай туфли.
   Туфли. Кейт ничего не соображала. Какие туфли? Она была серо-зеленого цвета, с опухшими от слез глазами. Фелиция нашла кладовку и принесла оттуда пару черных шлепанцев.
   – На.
   Кейт всунула в них ноги и, как сомнамбула, вышла из квартиры без сумки и пальто, но Фелиция накинула на нее свое. Сумка ей в любом случае не понадобится, так как ее все равно нельзя оставлять одну. Фелиция не отходила от нее четверо суток. Том был еще жив. В сознание он так и не приходил, прогноз был неутешительный. Он хорошо справился с делом, стреляя в себя. Теперь он никогда больше не сможет ходить, и никто пока не мог сказать, до какой степени поврежден его мозг.
   Когда Фелиция вернулась на работу, Кейт как заведенная ходила от кровати Тома до окна в коридоре, чтобы немного поплакать. Фелиция навещала ее, но никакими силами не могла увезти из больницы. Она так горевала по Тому. Либо просто сидела, уставившись в одну точку, либо плакала, либо курила. Врач боялся давать ей лекарства, чтобы не навредить ребенку. И как только она его не потеряла, недоумевала Фелиция.
   Пока газеты терзали Тома, она терзала саму себя. Как она не почувствовала надвигающуюся беду? Могла ли она ее предотвратить? Достаточно ли серьезно она относилась к его тревогам о будущем? Это она во всем виновата, и только она одна. Она мучила себя целыми днями. Футбол. В нем была вся его жизнь, и из-за него он решил расстаться с жизнью. Мысль о том, что он едва не убил еще двоих, была еще более ужасающей. Но она никак не могла поверить, что он способен на такое. Только не Том. Того, что он сделал, и без того достаточно. Он разрушил себя. Бедный, милый Том, он пришел в отчаяние, потеряв последнюю надежду обеспечить будущее сыну за еще один год игры. Кейт, однако, не позволяла себе думать о сыне, настойчиво толкавшемся в ее чреве. Этот кошмар продолжался семь недель, вдобавок ко всему у нее не было отбоя от репортеров. Наконец Том пришел в сознание.
   Он еще был очень слаб, но понемногу силы возвращались. Теперь стало ясно, что он будет жить – вернее, то, что от него осталось. В этом врачи были уверены. Он никогда больше не сможет ходить, но шевелиться будет. Он сможет говорить. И думать. Но только как ребенок. Несколько недель комы вернули его в сладостные, милые времена детства и навсегда оставили там. Он снова стал маленьким мальчишкой. Он ничего не помнил о содеянном, но узнавал Кейт. Он плакал у нее на груди, а она нежно гладила его исхудавшее тело. Он четко сознавал только одно – что он принадлежит ей. Но не знал, каким образом. Иногда он считал ее своей матерью, иногда другом. Он называл ее Кэти. Больше он не звал ее Принцессой... Кэти... Вот кем она теперь стала..
   – Ты не бросишь меня?
   Она печально покачала головой:
   – Нет, Том.
   – Никогда?
   – Никогда! Я тебя слишком сильно люблю. – Ее глаза снова наполнились слезами, но она заставила себя мыслить трезво. Она не должна позволять себе все время думать о том, что с ним случилось. Это ее убьет. И она не должна все время плакать. Это убьет его, а она не могла такого позволить.
   – Я тоже тебя люблю. Ты хорошенькая. – Он посмотрел на нее ясными, лучистыми глазами семилетнего мальчика на измученном, усталом и небритом лице тяжелобольного мужчины.
   Через несколько недель он поправился, стал лучше выглядеть. Странно было видеть перед собой эрзац Тома. Казалось, тот Том умер, а вместо себя прислал ребенка, внешне похожего на него. Тома Харпера больше не было.
   Через три месяца после того, что Кейт и Фелиция между собой называли «несчастным случаем», Тома перевели в санаторий в Кармеле. Фотографы облепили машину, в которой его везли. Том хотел помахать им рукой, но Кейт крепко вцепилась в нее. Она к ним привыкла. Некоторых даже узнавала в лицо. Три долгих месяца они донимали ее всякими вопросами, вспышками камер, ползали по крыше их дома, чтобы лучше видеть квартиру. Ее некому было от них защитить. Ни семьи, ни мужа. И они это прекрасно понимали. Даже раскопали историю о том, как ее родители отреклись от нее когда-то из-за Тома. По ночам она плакала, лежа в постели, и молилась, чтобы хоть пресса оставила ее в покое. Но не тут-то было. До самого перевода Тома в Кармел. После этого их как ветром сдуло по мановению волшебной палочки. Словно ни Тома, ни его жены Кейт никогда не существовало на свете. Магический круг замкнулся. Наконец.
   Вслед за Томом Кейт покинула Сан-Франциско. Фелиция по объявлению нашла ей отличное жилье. Владелец его жил на Востоке; у него умерла мать, оставив этот дом, однако он не захотел в нем жить, но и продавать не собирался. Когда он в один прекрасный день уйдет на пенсию, он переедет сюда, а пока Кейт нашла тут убежище, затерявшееся в горах к северу от Санта-Барбары. Дом находился в трех часах езды от санатория Тома в Кармеле, и Фелиция считала, что Кейт вернется в Сан-Франциско, как только улягутся страсти и родится ребенок. Это был чудный дом, окруженный полями и лесами с маленьким ручейком как раз под горой, на которой он и стоял. Замечательное место, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Как бы было прекрасно поселиться вместе с Томом. Кейт облегченно вздохнула.
   Через четыре месяца она привыкла: это уже был ее дом. Она просыпалась на заре, когда ребенок в животе начинал колотиться и переворачиваться, требуя для себя больше места. Она тихо лежала, прислушиваясь к его толчкам внутри себя и размышляя, что она ему скажет, когда он подрастет. Она подумывала, не сменить ли ей имя, но решила пока не делать этого. Она Кейт Харпер. И никем другим быть не хочет. Носить имя своего отца она больше не желала. И ребенок тоже будет Харпер. Том больше не замечал ее растущего живота или просто не придавал этому значения. Дети всегда ведут себя так, как будто ничего не изменилось, напоминала себе Кейт. Ничего и не изменилось.
   Она продолжала его навещать, но несколько реже, чем первое время. Теперь это происходило два раза в неделю. Она не оставит его никогда, пока он будет жив. Несомненно. Она приняла жизнь такой, какой она для нее теперь стала. Она понимала, что Том навсегда останется ребенком. Пока однажды тихо не скончается. Неизвестно когда. Врачи сказали, что он может прожить до глубокой старости. А может, это случится в ближайшие годы. Тело Тома просто угаснет. Кейт будет всегда его любить и не оставит до самого конца. Он все-таки походил на того Тома, его глаза излучали тот же магический свет. Она притворялась, что... Но это была тщетная игра. Теперь он был для нее тем же, чем она когда-то для него. Больше она уже не плакала.
   Кейт поднялась с постели после звонка Фелиции, открыла настежь окно и глубоко вдохнула свежий летний воздух. Она улыбалась про себя. В саду распустились новые цветы. Надо ему нарвать. Она все еще его любит. Она всегда будет любить его. Ничто не в силах изменить этого.
   Стрелки часов показывали шесть двадцать пять. Ей надо выехать не позже чем через полчаса, если она хочет добраться к десяти. Дорога адская, но она должна. Кейт Харпер больше не ребенок. Когда она сбрасывала ночную рубашку и лезла под душ, в ее животе шевельнулось дитя. Предстоял долгий день.

Глава 2

   Кейт переключила скорость своего темно-синего фургона и свернула с проселочной дороги на шоссе. «Мерседеса», который ей подарил Том, у нее теперь не было. Да он ей и не нужен. Эта машина больше соответствовала ее теперешней жизни. Дорогу кругом обступали горы, тянувшиеся до самого горизонта. Они все еще оставались зелеными, несмотря на конец лета, хотя иногда ее взгляд выхватывал коричневые пятна. Лето выдалось дождливым, что сохраняло растения от преждевременной гибели.
   Вид гор завораживал, затаив дыхание она любовалась холмами, поросшими деревьями и дикими цветами."Сказочное зрелище. Как хорошо будет здесь ребенку. Он вырастет здоровым среди такой красоты, будет играть с детьми с соседнего ранчо. Будет подвижным и свободным. Не таким закомплексованным, как его родители, или измученным, как Том. Он будет бегать босиком по лужайке перед домом или плескаться в ручье. Она устроит ему качели, купит животных, а в один прекрасный день, может быть, и лошадь. Так сделал бы Том для своего сына.
   А если будет девочка, все равно. Когда она подрастет, сможет выбрать для себя другой образ жизни, другой город, но Кейт туда не вернется. Пусть ее забудут. Они не достанут ее больше. Ни пресса, ни родители. Никто. Теперь это ее дом. Она приспособилась к этому месту, нашла в нем роль и для себя. Вдова Тома Харпера. Это звучало, как в плохом вестерне, и вызывало у нее смех.
   Она включила радио и закурила. Утро было роскошное. Она чувствовала себя на редкость хорошо. Беременность оказалась не такой тяжелой, как она ожидала, но голову переполняли разные заботы, свалившиеся на нее со всеми этими переменами в жизни. Было не до сердцебиений или болей в ногах. Но они сегодня ее, на удивление, не донимали. Может быть, жизнь в деревне была легкой. И была бы еще легче, если бы не многочасовые поездки к Тому. И настроение после них.
   Лирические песни по радио сменялись рок-н-роллами, те, в свою очередь, – получасовыми новостями. Стояло лето. Все в отпуске, все путешествуют, ездят по гостям, валяются на пляжах. Теперь она была так далека от всего этого. Жизнь Кейт состояла из посещений Тома и дороги туда и обратно. Иногда она заходила в детскую и, качаясь в кресле, представляла, как держит на руках малютку. Как это все будет? Трудно было представить себя мамой, несмотря на то, что ребенок все время требовательно напоминал о себе. Это было уже знакомое ощущение, а вот увидеть его... взять на руки... Интересно, будет ли он похож на Тома. Ей так этого хотелось! Она назовет его Тайгом, если родится мальчик, и Блэр, если девочка. Ей хотелось, чтобы имя было красивым и вместе с тем необыкновенным. Том бы... Легкий вздох вырвался из ее груди; она выбросила сигарету и включила радио погромче. Хватит с нее этих мыслей. Кейт опустила стекло, и утренний ветер начал трепать ее волосы. Она не стала сегодня заплетать косы. Тому всегда нравились ее распущенные волосы.
   Джинсовое платье трещало по швам, но Том все равно ничего не замечает. Она сама вся расползлась, кожа, казалось, вот-вот лопнет. Кейт погладила живот, сворачивая на скоростную автостраду, и нажала на газ. Ребенок снова зашевелился, как будто у нее на коленях возился щенок. Она улыбнулась и прибавила газу. Ей хотелось поскорее увидеть Тома.
   После двух с половиной часов езды по скоростному шоссе она поняла, что поворот уже близок. Местность была ей знакома. Вот большой зеленый щит, рекламирующий ресторан в десяти милях отсюда. Белый домик с голубыми ставнями. Унылый мотель, а следом за ним – поворот. Она автоматически перестроилась в правый ряд и сбавила скорость. Нервно выключила радио, зажгла новую сигарету и остановилась на перекрестке. Еще пятнадцать миль, и она будет в Кармеле. Этот участок пути выглядел более суровым, но по-своему красивым. Хотя до Кармела было не так уж близко, над головой уже летали чайки в поисках пищи.
   Кейт снова нажала на газ и свернула на первую узкую улицу направо. Она вела к другой узкой дороге, больше похожей на аллею, заросшей кустами и низкорослыми деревьями. То тут, то там на кустах виднелись спелые ягоды, и ей безумно захотелось выйти из машины и нарвать их, она так делала в детстве. Но у нее не было времени. Она взглянула на часы. Уже девять тридцать. Он, должно быть, сидит на улице или лежит в гамаке и думает. Ей было интересно узнать его мысли, но он никогда не рассказывал. Только смеялся, когда она спрашивала, и тогда выглядел совсем как прежний Том. О чем только он мог думать? Странно было видеть его таким, казалось, он просто притворяется и вот-вот игра закончится. Поэтому она любила его еще больше; в его глазах появлялся такой лучезарный свет, такая радость в лице. Он был красивым парнем.
   Главный корпус выглядел, как и все хорошо ухоженные здания. Ослепительно белый с желтой отделкой, почти во всех окнах виднелись горшки с цветами, по краям лужаек росли красивые цветы. Узкая, извилистая тропинка вела к парадной двери главного корпуса, на которой была прикреплена маленькая металлическая табличка с надписью «Лечебница». Всего одно слово. Больше и не требовалось; все, кто здесь бывал, знали, что это за место. Вокруг виднелось еще несколько домиков поменьше, таких же белых с желтым, а еще дальше теснилась дюжина маленьких уютных желтеньких коттеджей, утопающих в цветах. В них были все мыслимые и немыслимые удобства. В некоторых жили по два человека, в других по одному. У каждого была своя сиделка. Том жил один под наблюдением тихого пожилого человека – мистера Эрхарда, который каждый раз незаметно исчезал, когда приезжала Кейт. Страховки, которую получил Том, как член команды, хватит на десять или двенадцать лет пребывания в лечебнице. После этого Кейт предпримет что-нибудь еще, кто знает... врачи говорили, он может прожить так очень долго.
   Ее сандалии промокли, пока она шла по влажной траве к коттеджу Тома. Ей больше не надо было отмечаться в главном корпусе. Живущих здесь тщательно охраняли, но ее уже знали. Видели, как она подъехала, и спокойно пропустили. Она направилась прямо к Тому. Найти его было легко. Но сегодня, когда она подошла к коттеджу, на месте его не оказалось.
   – Том? – Никто не откликался. – Мистер Эрхард? – Его, похоже, тоже не было.
   Она поспешно открыла дверь и прошлась по дому. Там царили чистота и безупречный порядок. Именно поэтому она выбрала для Тома эту лечебницу. Она объездила многие заведения подобного рода в пределах Сан-Франциско, но все они выглядели слишком безликими и мрачными. У этой лечебницы была аура надежды и солнечного света. Для Тома это станет надежным убежищем, где его никто не обидит. И выглядело оно скорее как школа, а не санаторий; Кейт все время казалось, что вот-вот послышится детское пение или же школьники веселой гурьбой высыпят поиграть в бейсбол. – Том?
   Кейт уселась в кресло, чтобы перевести дыхание и подумать, куда он мог подеваться. Сегодня она устала больше обычного. Ребенок толкался сильнее, чем всегда. Она провела три часа за рулем без остановки, несмотря на запреты врача. Но остановки заняли бы слишком много времени. Она всегда рассчитывала, что передохнет в лечебнице. Кейт вытянула ноги и с наслаждением растянулась в кресле-качалке. Оно было обито материей с веселым рисунком в мелкий красный цветочек, такой же, как покрывала на двух кроватях. На окнах висели белые прозрачные занавески в крапинку, а на столе у окна стоял маленький кувшин с букетом ярко-желтых цветов, она поняла, что это Эрхард собрал их. На стенах были развешаны рисунки Тома, выполненные вполне зрелой рукой в отличие от головы. Это были изящные акварели, изображающие цветы и птиц. Она и не знала раньше, что он умеет рисовать. Том никогда не интересовался живописью, только футболом. Сейчас он даже не помнил, что когда-то играл. Похоже, ему надо было проделать сложный путь в детство, чтобы покончить со своей страстью. Наконец ему это удалось.
   Коттедж и в самом деле был превосходным, тут было одинаково удобно больному и здоровому, взрослому и ребенку, и Кейт радовалась, что Тому здесь хорошо. Он мог легко передвигаться по просторному дому в своем кресле на колесах. Рядом с коттеджем висел гамак, куда мистер Эрхард укладывал Тома, когда ему хотелось просто полежать и посмотреть на птиц. Иногда он даже оставлял там Тома на ночь, укутав в одеяла и неусыпно наблюдая за ним с лестницы. Мистер Эрхард был очень добр к Тому. Он много лет был его страстным болельщиком и обязанность ухаживать за ним принял с удовольствием, когда Тома привезли в лечебницу.
   Кейт услышала какой-то шорох, поднялась с кресла, и тут раздался густой баритон Эрхарда, что-то рассказывающего Тому. Наступила небольшая пауза. Очевидно, он заметил, что дверь в коттедж приоткрыта. На дорожке послышались шаги, а вскоре и сам он появился на пороге.
   – Кто здесь? – спросил он решительно. Но как только увидел Кейт, его лицо смягчилось. – Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
   – Хорошо. Еще больше растолстела. – Они рассмеялись. – А как наш друг?
   Мистер Эрхард удовлетворенно кивнул:
   – Прекрасно. Вчера он нарисовал целый ворох новых рисунков, а сегодня утром мы рвали цветы. Он расскажет вам...
   – Эй! Энди! – С улицы послышался голос Тома. – Эй!
   – Иду, сынок. – Эрхард с быстротой молнии выскочил из коттеджа, Кейт вслед за ним. Ее лицо засветилось от радости. Какое-то наваждение! Будто это был прежний Том... Она всегда испытывала один и тот же трепет, возбуждение, удовольствие, глядя на него, дотрагиваясь до его руки, радовалась одной только мысли, что он жив и по-прежнему принадлежит ей.
   – Кэти! – Том пришел в полный восторг, увидев, ее. Глаза засветились, улыбка не сходила с лица. Он тянул к ней руки.
   – Привет, дорогой, как ты сегодня?
   – Чудесно! Я так тебя ждал! Посмотри, что мы нашли!
   Мудрые глаза мистера Эрхарда лучились добротой, когда он осторожно втаскивал кресло с Томом в дом. Потом он ушел, и Кейт посмотрела по сторонам.
   – Твои новые рисунки такие красивые, любимый. – Но она смотрела не на рисунки, а только на него. Муж выглядел загорелым, сильным и... счастливым. Он подкатил к ней вплотную, Кейт быстро нагнулась и крепко обняла его. Это было доброе теплое объятие, самое большое для него теперь удовольствие.
   – Ты чудесно выглядишь, Кэти. – Когда она отпустила руки, он, покраснев, быстро отъехал к столу, схватил кувшин с желтыми цветами и вернулся обратно. – Я нарвал их для тебя.
   На глазах Кейт выступили слезы радости, когда она забрала у него кувшин.
   – Они просто великолепны. – Хотелось снова обнять его, но Кейт поняла, что лучше подождать, чтобы он не почувствовал себя неловко. – Хочешь погулять?
   – Пошли.
   Она бросила сумку и взялась за кресло. Оно показалось тяжелее, чем обычно, а может, она просто устала с дороги. Ребенок, казалось, весил сегодня сто фунтов. Но Том помогал ей во время прогулки, направляя колеса руками.
   – Давай посидим на берегу озера?
   Он оглянулся на нее, счастливо кивнул и начал насвистывать что-то веселое.
   Озеро было маленькое и очень красивое, как и все в этой лечебнице. Как-то Кейт привезла Тому маленький кораблик, чтобы пускать его по воде. Тому понравилось. Мистер, Эрхард говорил, что это его очень развлекало. Однако на этот раз они забыли взять с собой кораблик. Она осторожно поставила кресло на тормоз и тяжело опустилась на траву.
   – Ну, так что ты делал всю неделю?
   – А почему ты не приезжала?
   – Потому что я была слишком занята своей беременностью. – Она снова сделала глупую попытку поговорить об этом, чтобы пробудить его память, как будто он мог понять, что скоро у него появится ребенок.
   – Наверное, это нелегко. – Он еле сдерживал смех. Кейт тоже развеселилась. Взяла его за руку, и ее звонкий смех полетел над озерцом.
   – Конечно. Я выгляжу как толстая наседка.
   Тогда он тоже рассмеялся, но внезапно оборвал смех и стал серьезным.
   – Почему мне нельзя поехать с тобой домой, Кэти? Я могу сам справляться с креслом. Или давай пригласим мистера Эрхарда. А?
   Снова об этом. Вот проклятие.
   Кейт медленно покачала головой, не выпуская его широкую ладонь.
   – Тебе здесь не нравится, Том?
   – Я хочу домой. – Он так жалобно посмотрел, что у нее комок застрял в горле. Сколько можно говорить об этом? Все без толку, он не понимает, только заставляет ее чувствовать себя виноватой.
   – Сейчас это невозможно. Поживи пока тут, мы вернемся к этому разговору позже.
   – Ты меня обманываешь. Клянусь, что буду хорошо себя вести.
   В его глазах стояли слезы, и ей не оставалось ничего другого, кроме как встать на колени, обнять его и крепко прижать к себе.
   – Ты хороший, я люблю тебя. И обещаю, дорогой, как только будет можно, я заберу тебя домой. – Воцарилась грустная тишина, каждый погрузился в свои мысли. – А пока я буду к тебе приезжать, мы будем вместе играть, и мистер Эрхард по-прежнему останется с тобой, и... – Она не могла продолжать от душивших ее слез. Но Том уже потерял нить беседы.
   – Хорошо. Ой, посмотри! – Он возбужденно показывал на небо, она подняла глаза к слепящему солнцу. – Правда, красивая? Я забыл, как она называется, мистер Эрхард вчера говорил. – Это была голубая птичка с желтым хвостиком и трепещущими крылышками.
   Кейт медленно улыбнулась Тому и снова села на траву.
   – Давай сейчас устроим пикник. Как ты на это смотришь?
   – Правда?
   Кейт сделала торжественный жест рукой, словно клялась на Библии.
   – Правда. Посмотри.
   Ей всегда доставляло удовольствие делать что-нибудь для него, пусть всего-навсего завтрак на свежем воздухе. Она приготовила сандвичи с салями, много жареной картошки, салат с макаронами, захватила чудные персики и корзинку с вишнями. Затем достала термос с лимонадом и кусок шоколадного кекса.
   – Ну как, Том?
   – Что там у тебя? – Его глаза снова оживились. Он уже забыл, что рвался домой. На время.
   – Увидишь, когда проголодаешься.
   Она дотронулась до него пальцем, и он тут же ухватился за него. Это была их излюбленная игра с самой первой встречи. Сейчас это позволяло Кейт хоть на минуту забыться, словно все было как прежде.
   – Я уже проголодался.
   – Нет. Ты просто хочешь узнать, что в корзине.
   Она прилегла на траву, чувствуя себя неуклюжей, как тюлень, и с улыбкой посмотрела на него.
   – Честно, я голодный. – И они оба рассмеялись.
   – Как ты мог проголодаться, когда еще только половина одиннадцатого?
   – Мистер Эрхард не покормил меня завтраком. – В его глазах затаился смех, и он отвернулся.
   – Вздор. Врунишка.
   – Ну, Кэти, я умираю от голода.