Стюарт Мэри. Гончие Габриэля

   - Чарльз, не смей! - тревожно заголосила я. - Да это и не поможет...
   - Хочешь - смотри, а хочешь - отвернись. Помнишь, как мы с тобой в старое доброе время плескались в одной ванне? Не беспокойся, я сдюжу.
   - Да уж, жду не дождусь посмотреть, как ты будешь тонуть, - резко проговорила я. - Ну почему ты не дослушаешь!..
   Он прекратил теребить пуговицы и вопросительно посмотрел на меня:
   - Да?
   Я бросила быстрый взгляд через плечо. Нелепо было, конечно, вот так стоять посередине долины и кричать о своих личных проблемах, но все, что я увидела, были лишь заросли кустарника и деревья, росшие на утесе у меня за спиной. Дворец виден не был, и я не заметила на тропе никакого движения.
   - Тебе совершенно незачем перебираться сюда, - прокричала я. - Она сказала, что не примет тебя.
   - Не примет?
   Я кивнула.
   - Почему?
   Я сделала характерный жест рукой:
   - Не здесь об этом говорить. Но не примет.
   - Ну, а когда же?..
   - Никогда - она так и сказала: никогда. Она вообще никого не принимает. Извини, Чарльз...
   - Она сама тебе так сказала?
   - Да, и похоже, она... - однако тут мое горло уже не выдержало, я запнулась и закашлялась.
   Я увидела, как Чарльз раздраженно и резко взмахнул рукой, затем повернулся к пареньку, который стоял у него за спиной и внимательно приглядывал за козлом. О нем я и вовсе забыла; во время нашего разговора я как-то не принимала его за постороннего и обращала внимание не более, чем на пасшихся вокруг коз, валуны и камни, в которые он, похоже, умел превращаться по собственному желанию.
   По жестикуляции мальчика и выразительным взмахам его палки вполне можно было понять, о чем его спрашивал кузен. Через несколько секунд Чарльз снова повернулся ко мне и прокричал:
   - Он говорит, что чуть выше можно перебраться на другой берег.
   - А мне сказал, что нельзя.
   - Что ж, есть, наверное, на свете пара вещей, которые не по силам тебе, но доступны для меня, - парировал он. - И потом... что мы, беспомощные, что ли... Не могу я вот так стоять и перекрикиваться над шестью метрами воды о личных проблемах моей бабки. - Он жестом указал в сторону дворца, закрытого от меня вершиной скалы. - Здесь, внизу... у этих чертовых камней... Мне действительно надо поговорить с тобой. Ахмед утверждает, что выше по течению перебраться легче. Ты можешь пройти по своей стороне?
   - Попытаюсь.
   Я повернулась и пошла вдоль берега. Тропинки здесь не было, вода подступала к самому краю утеса, и идти было нелегко, тем более что путь постоянно заслоняли густые заросли кустарника и небольших деревьев. Вскоре я потеряла из виду и Чарльза, и его проводника и продиралась между кустами и валунами, поставив перед собой одну-единственную задачу - устоять на ногах.
   В этом месте русло Нахр-эс-Салька проходило по дну глубокой расселины, густо поросшей деревьями. И это, и изломанный рельеф местности не позволяли мне постоянно держать реку в поле зрения. Где-то в отдалении еще пару раз мелькнули фигуры Чарльза и мальчика, а потом совсем исчезли, очевидно вступив на одну из козьих троп в глубине зарослей.
   Я еще с полмили пробиралась вдоль края расселины, пока не заметила, что русло реки резко идет под уклон, превращаясь в узкий поток и стремительно перекатываясь от одной заводи к другой. Здесь я снова увидела Чарльза и мальчика - их тропа подошла близко к краю протоки, и хотя русло было довольно узким и повсюду валялась масса камней, перебраться на другой берег было по-прежнему невозможно. Причем, чем ближе сходились берега, тем более неистовым и шумным становился поток, так что единственным способом поддержания связи между нами оставались жесты.
   Мальчик продолжал махать рукой, явно призывая подняться еще выше. Чарльз протянул в мою сторону обе руки и подбадривающе поднял большие пальцы. И все же мы неустанно продвигались вперед, разделенные белесым потоком.
   Таким образом мы прошли, пожалуй, не меньше мили, когда русло реки сделало еще один неожиданно резкий поворот, и вода с характерным журчанием и бульканьем подступила к самому краю скалы.
   В сущности, поток начинался именно здесь, у подножия скалы. Родник, который питал Нахр-эс-Сальк и являлся миниатюрной копией истока Адониса, неожиданно предстал перед нашими взорами, залитый лучами солнца, которые прорывались сквозь пролом в сухой каменистой породе, перегораживавшей верхнюю часть расселины. Правда, он был гораздо меньше и выглядел не столь завораживающе.
   Родник бил прямо из скалы, ниспадая вниз снежно-зеленым потоком, сопровождаемый оглушающим грохотом, затем скатывался к пенящемуся водовороту и устремлялся дальше, окруженный белокаменными стенами ущелья. Отдельные зависавшие над водой кусты, мокрые и потрепанные от беспрестанных брызг, слегка колыхались в струях поднимаемого водопадом ветерка. Солнце висело прямо напротив скалы, где кипели бурлящие потоки воды, и превращало их в искрящуюся, переливающуюся блеском массу, но ниже, там, где стояли мы, местность обволакивала тень, а с реки дул довольно прохладный ветерок.
   Я в смятении огляделась. Если у брода общение между нами было затруднено, а в расселине стало еще более проблематичным, то здесь казалось и вовсе невозможным. Грохот воды, многократно усиленный мощным эхом, отскакивающим от одного валуна к другому, не позволял ни мне, ни Чарльзу, стоявшему в каких-то трех метрах от меня, разобрать ни слова. Более того, я до сих пор не видела ни малейшей возможности для переправы. Окунуться в воду именно здесь было равносильно самоубийству - над каскадами воды возвышался высокий, как церковный собор, покрытый трещинами и залитый солнцем утес.
   Но именно на него указывал сейчас мальчик, и я с тревогой заметила, что Чарльз двинулся в том направлении. Мои протестующие вопли, поддерживаемые энергичными взмахами рук, все же достигли его слуха - он остановился, кивнул и, вновь приподняв большой палец, с уверенным видом продолжал приближаться к скале. Наконец я вспомнила, что скалолазание всегда было одним из увлечений Чарльза, которому (видел бы мой папа) он предавался во всех своих путешествиях по Европе. Я чуть успокоилась, поскольку мне не оставалось ничего другого, кроме как надеяться на то, что на этот раз, как, впрочем, и всегда (видела бы моя мама) Чарльз потратит свое время с пользой для дела.
   Пожалуй, к тому оно и шло. У меня не было ни малейшего понятия, действительно ли восхождение оказалось совсем нетрудным, или же он просто делал вид, однако со стороны именно так это и выглядело. Чарльз передвигался осторожно, поскольку камни в некоторых местах были или влажными, или держались ненадежно, тем не менее прошло совсем немного времени, и он оказался на моем берегу. Почти играючи кузен сделал последний рывок, обогнул камень и благополучно спрыгнул на землю рядом со мной.
   - Привет, Афродита.
   - А ты, полагаю, Адонис? Рада тебя видеть, однако если надеешься, что я соглашусь карабкаться с тобой в обратном направлении, то можешь сразу выбросить эту мысль из головы. Этот номер не пройдет.
   - Я и не собирался рисковать твоей шеей. Да, похоже, моя дорогая кузина, что ты действительно влипла. К тому же здесь весьма свежо, и еще этот чертов шум... Давай выйдем на солнце, где можно спокойно поговорить.
   - С превеликим удовольствием. Хотя, должна признаться, именно перспектива поговорить с тобой вселяет в меня немалое беспокойство.
   - Ну, ты уж скажешь. Подожди-ка, я сейчас... А где мальчишка? Ты видела, как он уходил?
   - Ты все еще не догадался? Это же не человек, а фавн. И он может по собственному желанию становиться невидимым.
   - Похоже на то, - согласился Чарльз. - Что ж, захочет получить на чай, вернется.
   Я пошла за ним в сторону от расселины, и вскоре мы оказались на небольшом, залитом горячим солнцем каменистом плато.
   Здесь также угадывалось определенное сходство местности с истоками Адониса, поскольку на плато сохранились развалины какого-то древнего храма. Сейчас от него почти ничего не осталось, если не считать крутых ступеней галереи, небольшого участка разрушенного каменного пола и двух возвышающихся колонн. Скорее всего и в древности это было весьма миниатюрное сооружение, некий второстепенный алтарь поклонения великим божествам Афки, воздвигнутый на остатки средств, но сейчас он сплошь зарос травой, оказался позабыт и не производил никакого впечатления. Между камнями росли желтые цветы, а почти по центру одной из колонн в том месте, где отвалившаяся каменная кладка образовала осыпающееся по краям отверстие, сокол соорудил свое неопрятное гнездо, от которого стекали вниз белые полосы засохшего помета. И все же эти квадратные, внушительных размеров римские камни, медового цвета колонны и выщербленные, поросшие чертополохом ступени добавляли окружающему дикому ландшафту своеобразное очарование.
   Выбрав для сидения одну из ступеней храма, мы устроились в тени колонны. Края ущелья надежно укрывали нас от грохота реки, и окружавшая нас тишина казалась почти осязаемой.
   Чарльз вынул сигареты и предложил мне.
   - Нет, спасибо. О, Чарльз, я так рада, что ты приехал! Что бы я без тебя делала! На скалу мне в жизни не забраться, а этот фавн сказал, что вода спадет не раньше чем завтра.
   - Да уж. Впрочем, можно было пойти и другим путем. Он сказал, что есть какая-то тропа, которая уходит вверх неподалеку от Афки, но там черт те сколько идти, и если бы я поехал на машине, тебе пришлось бы передвигаться самостоятельно, а одна ты эту тропу ни за что не отыщешь. Возможно, мальчишка смог бы перебраться к тебе и стать проводником, хотя скорее всего мы и за миллион лет не добрались бы до места нашей встречи. Похоже, здесь вся местность изрыта глубокими трещинами.
   - И к тому же кишит дикими кабанами и пронзительно вопящими племенами аборигенов. Нет, - бесцветным голосом произнесла я, - ничто не заставит меня подняться в Верхний Ливан, ни с проводником, ни без него.
   - Как я с тобой согласен! - Кузен с ленивым видом прислонился к колонне и стал пускать в небо кольца дыма. - Если к вечеру вода не спадет, то у нас не останется иного выхода, кроме как снова вернуться во дворец. - Он приподнял брови и искоса посмотрел в мою сторону. - Впрочем, именно это я и собирался сделать. Так что там насчет нежелания Хэрриет видеть меня?
   - Ничего, кроме того, что именно так она и сказала, и должна признать, что я лично отнюдь не горю желанием возвращаться туда. Сейчас все расскажу по порядку... Только я ничего не разобрала из того, что ты кричал мне у брода. Ты сказал, будто видел Хамида, моего шофера? Он должен был сегодня утром приехать за мной.
   - Да, видел и поехал вместо него. С этим все в порядке. Помнишь, я говорил тебе, что отец Бена задержал его и он не смог бы вернуться раньше воскресенья? Так вот, вчера вечером он опять позвонил и сказал, что и это не получится - ему придется отправиться в Алеппо, а возможно и в Хомс, а потому он сам не знает, когда доберется до дома. В общем, я сказал Бену, что приеду позже. Мне хотелось сразу отправиться в Ливан, пока ты еще здесь. Тебе я перезванивать не стал - было очень поздно, когда он позвонил, - а сегодня утром тронулся в путь, можно сказать, с первыми лучами солнца. Дорога была свободна, и я со скоростью звука добрался до долины Барады. Пограничники уже через двадцать минут пропустили меня, что, похоже, стало для них своеобразным рекордом. В Бейруте я был уже к восьми часам. Твой шофер стоял в вестибюле отеля и услышал, как я начал расспрашивать о тебе портье. Он мне и объяснил, что ты заночевала здесь, а он обещал приехать за тобой. Я сказал, чтобы он не беспокоился - я сам съезжу за тобой.
   - Если только при этом ты не лишил его дневного заработка - он же согласился потратить на меня весь день.
   - Не волнуйся, я с ним расплатился. И потом, я на сто процентов уверен, что он найдет себе нового клиента. В "Финикии" всегда полно людей, которым нужна машина. Вид у него, во всяком случае, был очень довольный.
   - Ну что ж, тогда все в порядке. Кстати, он оказался очень приятным парнем. Вчера у меня был чудесный день.
   Чарльз стряхнул пепел в траву:
   - Именно это мне и хотелось от тебя услышать. После всего того, что мы проделали ради возможности немного поговорить, твои слова согревают мне сердце. И все же, моя юная Кристи, какого черта ты потащилась раньше меня? Твой визит настолько расстроил нашу бабку, что теперь она вообще никого не желает видеть.
   - Может и так. - Я выпрямилась. - Дорогой мой, мне так много надо тебе рассказать! В сущности, у меня и в мыслях не было заходить в этот дворец, но когда мы приехали в деревню, и Хамид остановился, мне показалось, что это так близко, а кроме того - полно загадочного романтизма. При этом мне и в голову не взбрело, что она откажется видеть любого из нас. Посмотри, видишь вон там? Отсюда тоже видно. А что, великолепный вид, разве не так? Надо сказать, на удалении зрелище становится еще более волнующим. А подойдешь поближе - все разваливается на части.
   И действительно, с нашего возвышения был виден край выступа скалы, на котором располагался дворец. Напрямую до него было меньше мили, и в чистом, прозрачном воздухе я даже разглядела пушистые верхушки деревьев.
   Мы смотрели на заднюю сторону дворца. Я видела глухую стену и располагавшиеся за ней поросшие цветами верхушки арок, которые окружали поблескивавшую поверхность озера. За гаремом тянулось нагромождение крыш и внутренних двориков, о точном расположении которых даже сейчас можно было лишь гадать. С расстояния дворец казался совершенно безлюдным, подобно древним развалинам, омываемым лучами солнца.
   - Видишь тот дворик и озеро? - спросила я. - Это гарем, в котором я провела ночь.
   - Очень уместно, - заметил он. - А бабка где живет?
   - В покоях принца.
   - Ну разумеется. Так все же, рассказывай. Хамид сказал, что твой приезд застал их врасплох, но тебе в конце концов удалось проникнуть внутрь.
   - "В конце концов" - это верно сказано, поскольку до нашей бабки я смогла добраться лишь к полуночи.
   Я пересказала ему все, что со мной случилось, стараясь не упустить ни малейшей детали.
   Он слушал, почти не перебивая, затем повел плечами, аккуратно бросил себе под ноги окурок и растер его каблуком. Вид у него при этом был довольно хмурый:
   - Ничего себе история. Впрочем, странности мы и так не исключали. Но это, пожалуй, даже чуднее, чем ты могла себе вообразить.
   - То есть?
   - Скажи, - ровным голосом спросил кузен, - она производит впечатление психически здорового человека?
   Я часто читала про "моменты озарения". Все казалось таким неожиданным слепящий свет дамасской улицы, падающая с глаз пелена и тому подобное. В общем-то я не особенно над этим и задумывалась, разве что считала своего рода "чудом", тем, что встречается в Библии или других, столь же возвышенных книгах, но отнюдь не в реальной и тем более повседневной жизни. И в узком, сугубо личностном смысле слова именно в этот миг я ощутила это самое "озарение".
   Рядом сидел мой кузен - тот самый мальчик, которого я знала все свои двадцать два года, - сидел, смотрел на меня и задавал вопросы.
   Я знала его столько, сколько помнила саму себя. Мы с ним купались в одной ванне, я видела, как его шлепали по попке, подсмеивалась над ним, когда он падал со стены сада и плакал. Мы обсуждали с ним вопросы секса еще в те времена, когда сами не имели никаких тайн друг от друга. Позже, когда они появились, я стала относиться к нему с терпимым и привычным безразличием. И увидев его на Прямой улице, я испытала радость, но отнюдь не безграничный восторг.
   Но сейчас, здесь, едва он повернул голову, посмотрел на меня и задал свой вопрос, я увидела то, чего никогда не замечала раньше: его серые глаза с длинными ресницами, аккуратно постриженные темные волосы, едва заметные впадины под скулами, чуть надменный и поразительно волнующий вырез ноздрей и изгиб верхней губы - весь его живой острый ум, юмор и мужскую притягательность.
   - В чем дело? - раздраженно спросил он.
   - Нет, ничего. О чем ты спросил?
   - Я спросил, производит ли наша бабка впечатление здравомыслящего человека?
   - О, - я снова взяла себя в руки. - Ну конечно же! Странная она, конечно, замшелая какая-то, сама говорит, что постоянно все забывает. Временами может быть остра на язык, даже зловредна, но... - я запнулась. Не знаю даже, как это сказать, но ясно одно - выглядит она вполне нормальной. Как бы ни чудила, ни одевалась и все прочее... Чарльз, взгляд у нее вполне здравомыслящий.
   Он кивнул:
   - Именно это я и имел в виду. Хотя подожди, ты ведь еще не слышала мою часть истории.
   - Твою часть? Ты хочешь сказать, что после нашей встречи узнал о ней что-то новое?
   - Именно. В пятницу вечером я позвонил своим и сообщил им, что отправляюсь из Дамаска в Бейрут. Сказал, что встретил тебя, и мы собираемся пару-тройку дней провести вместе и вместе навестить бабку Хэрриет. Поинтересовался, не хотят ли они передать со мной что-нибудь на словах, ну, в этом роде. А мать сказала, что они получили от нее письмо.
   Я изумленно уставилась на него:
   - Письмо? Ты хочешь сказать, еще одно завещание?
   - Нет, просто письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверное, сразу после твоего отъезда. Мать сказала, что написала мне и что ее послание должно дожидаться меня в туристическом агентстве Кука в Бейруте. Более того, она и письмо Хэрриет переправила туда же.
   Он полез во внутренний карман.
   - Так оно у тебя с собой?
   - Сегодня утром получил. Вот, почитай, а потом скажешь, что думаешь по этому поводу.
   Он протянул мне письмо. Написано оно было на обрывке какой-то грубой бумаги, очень похожей на оберточную. Почерк походил на замысловатые закорючки, словно писали гусиным пером, что, впрочем, было вполне возможно, однако текст читался без особого труда.
   "Мой дорогой племянник!
   В прошлом месяце я получила весточку от друга и коллеги моего дорогого супруга. Зовут его Хэмфри Форд. Как ты, очевидно, помнишь, он был с нами в 49-м, когда мы работали в Резаде, а потом еще в 53 и 54-м. Он написал, что, как ему стало известно от одного из друзей, мальчик Генри, то есть тв. приемный сын Чарльз, в настоящее время изучает восточные языки, имея (как он считает) намерение пойти по стопам моего дорогого мужа. Бедняга Хэмфри толком не объяснил в письме, что и как - наверное, с годами стал сдавать, но все же сообщил, что молодой Чаз в этом г. будет путешествовать по Сирии. Если захочет навестить меня, я с рдст. приму его. Как ты знаешь, я не одобряю ту свободу, в кот. ныне воспитывается молодежь, а тв. сын, кот. моя дорогая мать назвала бы "шалопаем", оч. умный мальчик, и мне было бы оч. приятно повидаться с ним. Если его действительно интересуют жизнь и уклад Востока, то здесь он найдет много интересного.
   Чувствую я себя дост. хорошо и живу здесь в окружении моего небольшого штата помощников, кот. оч. внимательны ко мне. Из деревни приходит человек, кот. присматривает за собаками. Самсон утверждает, что молодой д-р Чаз еще помнит его.
   Передавай привет тв. жене, а также др. моему племяннику и его жене. А та маленькая девочка сейчас уже, конечно, подросла, - это странное созданьице, так похожее на симпатичного мальчика.
   Тв. любящ. тетка Хэрриет Бойд
   P.S. Время сейчас очень ненадежное, поэтому я едва ли могу посчитать тв. утверждения справедливыми.
   P.P.S. Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой".
   Я прочитала письмо от начала до конца, потом еще раз, уже медленнее, и рот мой, наверное, был все время открыт, как варежка; потом перевела изумленный взгляд на кузена. Он по-прежнему подпирал спиной колонну, откинув голову, прикрыв глаза густыми ресницами и наблюдая за мной.
   - Итак?
   - Но... Чарльз, когда же она... письмо подписано, дата есть? В верхнем углу листа стояла какая-то закорючка, но я ничего в ней не поняла.
   - Это по-арабски, - коротко обронил Чарльз. - Письмо написано в феврале. Если судить по штемпелю, то отправили его не сразу, притом не авиапочтой, так что добиралось оно целых три недели. Но дело не в этом. Написано оно явно после того последнего рождественского завещания. Можно, по-твоему, считать его прямым приглашением или нет?
   - Определенно можно. Два месяца назад? Значит, случилось нечто такое, что заставило ее переменить свое решение.
   - Лесман?
   - Ты считаешь, что такое возможно? - спросила я.
   - Трудно сказать, не зная, о ком идет речь. На что он похож-то?
   - Высокий, худощавый, немного сутулый. Глаза светлые...
   - Девочка моя дорогая, его физические данные меня совершенно не интересуют. Похож он на честного человека?
   - Откуда я знаю...
   - Невозможно по лицу определить, о чем человек думает? Ну хорошо, согласен, но хоть какое-то впечатление о нем у тебя сложилось?
   - Пожалуй, неплохое. Я уже сказала тебе, что поначалу он показался мне довольно противным типом, но, если верить Хамиду, он тогда был не вполне в себе. Кроме того, он выполняет лишь то, что предписывает ему бабка. Поговорив с ней, он повел себя совсем иначе. Возможно, она сказала ему, что не стоит беспокоиться по поводу какой-то девчонки, как бы ни была она похожа на симпатичного мальчика.
   Кузен, однако, даже не улыбнулся:
   - Но тебе не показалось, что он, возможно, готовит себе уютное гнездышко?
   - Такая мысль у меня была, - призналась я, - особенно когда на это же намекнул Хамид. Но мы с ним сразу согласились, что не надо слишком плохо думать о людях. А это имеет какое-то значение?
   - Едва ли, тем более, если все исходит не столько от него, сколько от нее.
   - Думаю, тебе не следует беспокоиться на этот счет. Мне показалось, что она всегда поступает исключительно по собственному усмотрению и желанию. Сомневаюсь, что ему удалось бы заставить ее переменить решение, если бы она всерьез что-то задумала.
   - Значит, если все это правда...
   - Клянусь тебе. Знаешь, не стоит делать выводов из ничего. Просто, наверное, с тех пор, как она написала это письмо, что-то переменилось. Вполне возможно, что она успела забыть, каким разбойником ты был. С людьми такое случается.
   - Как-нибудь расскажи мне об этом. - Он заметно оживился. - В конечном счете меня совершенно не интересует, что у нее на уме и как вообще работает этот ее ум, покуда все развивается так, как она сама того хочет. Ясно одно она совсем постарела и совершенно одинока, если не считать этого Лесмана, о котором мы толком ничего не знаем. Но, надо сказать, эта деталь насчет курения гашиша мне не очень-то нравится. Сейчас с ним может быть все в порядке, но он определенно стоит на пути к пропасти и тебе это должно быть ясно.
   Кузен принялся ходить взад-вперед.
   - Совершенно очевидно, что, поскольку она давно живет здесь, подобные вещи не являются для нее тайной. Но при этом ты говоришь, что, как тебе показалось, она вполне в состоянии контролировать его поведение...
   - Равно как и еще полдюжины таких же, как он.
   - Да, хотелось бы мне самому взглянуть на все это. Ведь ты не можешь не признать, что события минувшей ночи никак не стыкуются с содержанием ее письма?
   - А ты ждал, что будут? Вот уж никогда бы не подумала, что последовательность - вторая натура нашей бабки.
   - Нет, но... она хотя бы намекнула, в чем причина столь неожиданного эмбарго?
   - Ни малейшего намека. У меня, правда, зародилась мысль о том, что, увидев меня, она как бы удовлетворила свое любопытство, после чего ей снова захотелось вернуться к прежней жизни, какой бы странной она ни была. Я говорила тебе, что она довольно долго вела себя как вполне нормальный человек, а затем внезапно словно очутилась за тысячи миль от меня, стала нести всякую околесицу. Раньше мне никогда не доводилось иметь дело с чокнутыми, поэтому я даже не знаю, как выразиться, но могу сказать в подтверждение твоих слов, что она совсем старая и очень рассеянная. И еще: мне в общем-то понравился этот Лесман, а сама Хэрриет выглядит вполне счастливой, довольной и отнюдь не больной, только немного страдает от одышки. Что же касается ее мыслей, то не забывай, что до этого я ее вообще почти не знала, а кроме того я тогда неважно себя чувствовала. А тут еще запах этого чудовищного табака, спертый воздух и постоянное отвратительное бульканье ее трубки. Да, Чарльз, я совсем забыла - в ее комнате была еще кошка, хотя я об этом поначалу не знала. По-видимому, она пряталась за балдахином над постелью. У меня было такое странное ощущение, словно все вокруг действует мне на нервы. Не знаю, то ли от духоты в комнате, то ли еще от чего.
   - Кошка? - Его голова резко отделилась от колонны, взгляд уперся в меня. - Боже правый, ты сказала: "Кошка"?
   Меня не столько удивила, сколько порадовала эта его апелляция к Богу: значит, Чарльз не забыл, как я относилась к этим животным и какой ужас испытывала при каждом соприкосновении с ними.
   В сущности, любая фобия не подлежит рациональному объяснению, а уж неприязнь к кошкам, причем в самом что ни на есть чистом своем виде, вообще представляет собой нечто немыслимое. Вообще-то мне очень нравятся кошки; я восторгаюсь их внешностью; изображенные на картинках, они вызывают у меня умиление. Однако я совершенно не могу находиться в одном помещении с ними, и в тех редких случаях, когда я, пытаясь побороть в себе этот страх, дотрагивалась до них, мне в буквальном смысле становилось плохо. Кошки для меня - кошмар.
   В детстве мои милые юные друзья как-то прознали про это и несколько раз запирали меня в комнате вместе со школьным котом. Позже, минут через двадцать, меня выпускали - к тому времени я уже превращалась в желеподобную истеричную медузу. Это было то единственное уязвимое место, к которому Чарльз, даже находясь в экстазе своих дурацких мальчишеских выходок, никогда не прикасался. Сам он от подобного недуга ничуть не страдает, однако достаточно близок мне, чтобы знать о нем.