Стюарт Мэри. Гончие Габриэля

   Лабиринт коридора трижды сворачивал направо, пока, наконец, не вывел нас в еще один внутренний дворик, на этот раз поменьше. Он был перегорожен массивными дугообразными решетками, напротив его глухой стены лежала поленница дров. Проходя по дворику, я краем глаза уловила сбоку от себя какое-то стремительное движение, но когда быстро глянула в том направлении, оно уже прекратилось. Абсолютно ничего, хотя я догадалась, что это была крыса.
   Еще один коридор, и снова двери, некоторые распахнутые и обнажавшие за собой грязные обветшалые комнаты. И вообще все это место оставляло ощущение чего-то давно покинутого, заброшенного, населенного сейчас лишь крысами и пауками. Под ногами у нас был даже не пол, а грязная, с проломами поверхность, сложенная из украшенных орнаментами плиток; мозаика на стенах потускнела и, потрескалась, решетки на окнах проржавели и покрылись густой сетью трещин. Все вокруг, словно серый полог, покрывала тяжелая, пыльная, сонная тишина. Помню, когда мы проходили мимо одной из осыпающихся стен, из нее выпал, звякнув о пол, ржавый гвоздь, от неожиданного удара которого я едва не подпрыгнула на месте, а шорох посыпавшейся следом за ним штукатурки напомнил мне порыв ветра, шевелящий сухую листву.
   Это был далекий отголосок того "очаровательного дворца", которое воображение - более сильное, нежели доводы разума - рисовало в моем сознании. Я стала напряженно гадать, что же ждет меня в конце этого путешествия. "Окончательно впала в маразм", - таков был приговор Чарльза, и по тому, как он это сказал, мне показалось тогда, что кузен в свойственной ему манере просто шутит. Однако сейчас, следуя за шаркающим по полу проводником, минуя один за другим бесчисленные коридоры с их едва различимыми контурами покосившихся и зияющих дверей, неровными полами и запахами многолетнего упадка, я начинала со все большей отчетливостью осознавать, что не следовало мне сюда приезжать. Одна лишь мысль о перспективе встретиться лицом к лицу с комбинацией беспомощности, дряхлости и, возможно, болезни, живущей среди этого увядания и разложения, подобно пауку, сидящему в самом центре своей паутины, не могла не наполнять меня чувством ужаса и отвращения.
   Неожиданно мы оказались в еще одном - каком по счету! - внутреннем дворике. К этому времени я совершенно потеряла представление о том, где мы находимся, однако, судя по тому, что поверх крыш вдалеке от нас виднелся гребень пушистой зелени, догадалась, что мы оказались где-то в тыльной части дворца. Дворик был небольшой, около пятнадцати квадратных метров, и когда-то был разукрашен столь же причудливо, как и тот, в котором мы с Чарльзом сидели в Дамаске, хотя сейчас он, как и все вокруг, крайне обветшал и пришел в запустение. Когда-то, в лучшие свои дни, он был выложен мрамором, крытые галереи устланы голубой плиткой, украшен точеными колоннами и бассейном. У основания каждой колонны стояли резные мраморные бадьи для прекрасных цветов. Они были по-прежнему наполнены землей, которая поросла травой и какими-то сероватыми, плотно жавшимися друг к другу стебельками. Над кромкой разбитого парапета бассейна нависал одинокий чахлый тамариск. Где-то нежно стрекотала цикада. В щелях между плитами рос чертополох, бассейн совсем высох.
   С одной стороны под крышей галереи располагалась знакомая мне глубокая и тенистая ниша, где на небольшом возвышении вдоль трех стен стояли традиционные скамьи. Едва ли я осмелилась бы присесть на какую-нибудь подушку, которую мне могли предложить в этом доме, однако в данном случае волноваться не стоило - мраморные сиденья были абсолютно голыми.
   Привратник жестом предложил нам сесть, после чего с очередным гротескным завыванием, обращенным к Хамиду, повернулся и вышел. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад.
   - Закурите? - спросил Хамид, протягивая мне пачку, поднес спичку к моей сигарете и медленно вернулся на залитый солнцем дворик, где присел на корточки, прислонившись спиной к колонне и устремив отсутствующий взгляд прищуренных глаз на сверкающее небо, на фоне которого деревья за стеной покачивали своими зелеными перьями.
   - Что вы станете делать, если она вас не примет?
   - Уйду, наверное, только сначала поговорю с врачом.
   Он повернул голову:
   - Вы разочарованы. Жаль.
   Я заколебалась:
   - В общем-то нет. Я ведь и знаю-то ее совсем ничего, да и она меня наверняка даже не вспомнит. Большую часть своей жизни вплоть до смерти мужа она провела на востоке, а после этого пару лет прожила в Англии. Я тогда была совсем маленькая. Пятнадцать лет назад она уехала уже окончательно, мне тогда было семь лет. С тех пор, как она попрощалась с нами, я ее ни разу не видела. Не удивлюсь, если она ответит на наше послание отказом, поскольку вряд ли вспомнит даже мое имя. Если, конечно, этот дервиш достаточно точно передаст его... Интересно, он вообще-то способен на это? Немота, кажется, приносит ему одну лишь выгоду, вы не находите? Ему бы при королевском дворе служить.
   - Но ваша королева едва ли... А, вот и он, - сказал Хамид, поднимаясь, - и, хвала Аллаху, кого-то с собой ведет.
   Этот "кто-то" оказался молодым человеком, похоже, европейцем: высокий, стройный, худощавый, небрежно одетый, с выгоревшими на солнце светлыми волосами и серыми глазами. Вид у него был слегка очумелый, как у только что разбуженного человека, и, глядя на него, я неожиданно вспомнила про склонность бабки Хэрриет к ночному образу жизни. А может, вся ее прислуга днем спит?
   Он на мгновение задержался в тени, затем жестом отослал привратника и вышел на солнце. Я заметила, как он щурился, словно яркий свет раздражал его, когда медленно, с явной неохотой шел по каменным плитам в нашу сторону. На вид ему было года двадцать четыре.
   - Добрый день, - проговорил он довольно приятным голосом и, что главное, на чистом английском языке. - Боюсь, я не разобрал ваше имя. Насколько я мог понять Джасема, у вас какое-то срочное послание для леди Хэрриет? Может, вы передадите его мне?
   - Вы англичанин? О, как хорошо! - проговорила я, вставая. - В общем-то это даже не послание. А зовут меня Мэнсел, Кристи Мэнсел, а миссис Бойд "леди Хэрриет" - моя двоюродная бабка. В Бейруте я на отдыхе, и мне сказали, что она до сих пор живет здесь, в Дар-Ибрагиме. Вот я и решила навестить ее. Уверена, мои родственники дома очень обрадуются, когда узнают, как она живет. Поэтому я буду весьма признательна, если она согласится уделить мне несколько минут.
   Он удивленно и, как мне показалось, настороженно посмотрел на меня:
   - Вы ее внучатая племянница? Кристи, так вы сказали? Она никогда не упоминала этого имени.
   - А что, должна была упоминать? - не без некоторой колкости проговорила я. - А вы - мистер?.. Как я понимаю, вы здесь живете?
   - Да, меня зовут Лесман, Джон Лесман. Я... можно сказать, что я присматриваю за вашей бабкой.
   - То есть вы - доктор?
   Наверное, это прозвучало удивленно и резковато, потому что он даже как-то опешил:
   - Простите?
   - Да нет, это просто так получилось. Видите ли, я ожидала увидеть человека постарше. Привратник сказал моему шоферу, что "доктор" никого к бабке не подпускает, вот так я и узнала про то, что вы здесь. Так это он вас имел в виду?
   - Да, наверное... - Лесман прикрыл тыльной стороной ладони глаза, резко тряхнул головой, словно желая окончательно проснуться, и сверкнул смущенной улыбкой. Глаза его продолжали казаться заспанными, чуть подслеповатыми серые, с широкими близорукими зрачками. - Извините, я спал и, похоже, еще не вполне пришел в себя.
   - Ну что вы, простите и вы меня. Когда как угорелая целый день осматриваешь достопримечательности, немудрено забыть про привычку людей вздремнуть после обеда... Нет, правда, простите меня, мистер Лесман. Просто, когда привратник упомянул "доктора", я невольно подумала, что моя бабка снова заболела. Я имею в виду, раз уж вам приходится жить здесь...
   - Знаете что, - сказал он, - давайте все проясним. Я в общем-то не совсем доктор, если, конечно, не считать половины курса медицинской психологии... - он бросил на меня быстрый взгляд, - и пусть вас не смущает то, что я нахожусь здесь не в этом качестве. Ваша двоюродная бабка неплохо себя чувствует, а что до меня, то я просто присматриваю за слугами-арабами, то есть слежу за порядком, а заодно составляю ей компанию, чтобы было с кем поболтать. И мне отнюдь не "приходится", как вы выразились, жить здесь. Я приехал сюда, в Ливан то есть, чтобы провести кое-какие исследования и написать статью для газеты. Как-то раз я оказался здесь, словно был выброшен на необитаемый остров, застигнутый страшной грозой, которые временами случаются в этих местах. Ваша бабка приютила меня, потом то да се, в общем я остался. - Он улыбнулся, но как-то настороженно и одновременно обезоруживающе, отчего я смекнула, что вполне в состоянии сама додумать в его объяснении недостающие фрагменты. - Если у вас есть на примете какое-то другое пригодное для жилья место, то скажите.
   У меня на примете был миллион других пригодных для жилья мест, в том числе масса комнат едва ли не повсюду, причем в непосредственной близости от людей.
   Однако я не стала ему об этом говорить и лишь спросила:
   - И давно вы здесь?
   - Около года. С прошлого июля.
   - Понятно. Что ж, приятно слышать, что с моей бабулей все в порядке. Значит, я смогу ее увидеть?
   Он явно хотел было что-то сказать, но запнулся на полуслове, потом в очередной раз в своей странной манере коротко покачал головой и опять провел ладонью по глазам, словно пытаясь таким образом избавиться от ощущения физического неудобства или головной боли. Я заметила, что Хамид с любопытством поглядывает на него.
   - Послушайте, - сказала я, - если вам есть что сказать мне, то скажите. Только давайте присядем, хорошо?
   Он проводил меня в тень дивана, и мы сели. Я обхватила сцепленными пальцами колено и повернулась к нему. Его по-прежнему что-то тяготило, хотя, похоже, это была не физическая боль; его длинное тело казалось расслабленным, а руки спокойно лежали на коленях. Между его бровями, тем не менее, залегла глубокая складка беспокойства.
   - Как давно вы в последний раз получали вести от своей бабки? - наконец спросил он.
   - Если вы имеете в виду меня лично, то я их вообще никогда не получала. Насколько я помню, мне довелось лишь три раза в жизни видеть ее, причем в последний раз это было в семилетнем возрасте. Но моя семья время от времени что-то узнает о ней. Вот в прошлом году было письмо, кажется, перед самым Рождеством. Она писала, что чувствует себя довольно неплохо, да, именно так "довольно неплохо", хотя новостей о себе почти не сообщала.
   У меня возникло ощущение, что он уловил мою мысль, но при этом даже не улыбнулся, а, напротив, продолжал мрачно поглядывать на свои руки.
   - Я просто потому спросил... - он сделал паузу и неожиданно поднял взгляд. - Мисс Мэнсел, скажите, как много вы и ваша семья знаете о ее жизни здесь?
   - Пожалуй, знаем мы очень мало, разве лишь самые очевидные вещи, вроде того, что с годами она стала вести себя совсем странно, что прожила здесь очень долго и потому едва ли когда-нибудь пожелает покинуть эти места и вернуться домой. Видите ли, мы никогда не отличались особенно тесными семейными узами и все такое прочее, а кроме того в последний раз моей бабке вообще вздумалось напрочь порвать и с Англией, и с прелестями жизни в ней об этом говорилось практически во всех письмах, которые она нам прислала. Не могу сказать, чтобы семья так уж возражала против подобного решения, нет. То, как она поступает, - ее собственное дело. Однако, приехав сюда, я узнала о ней кое-что еще, и мне представляется, что на сей раз она в своей эксцентричности зашла слишком далеко... Я имею в виду все эти потуги подражать образу леди Хестер Стэнхоуп. Скажите, это действительно так? Она в самом деле так и живет? Мистер Лесман, она что, окончательно помешалась?
   - О, нет-нет, - поспешно проговорил он, похоже испытывая громадное облегчение от услышанного. - Просто мне хотелось знать, что вам известно обо всем этом. Действительно, непросто было бы рассказывать все с самого начала, но, коль скоро вы и сами наслышаны об этой истории про леди Стэнхоуп, мне будет проще. Не могу сказать, чтобы ваша бабка с самого начала намеревалась стать современной Царицей Ливанской. Но когда она только поселилась в Дар-Ибрагиме, у нее был довольно большой штат прислуги, и некоторые люди то и дело сравнивали ее с той самой дамой, а потом она обнаружила, что старинная легенда про леди Стэнхоуп все еще живет в памяти обитателей здешних мест. Да ей и самой на руку использовать эту байку в смысле обслуги, влияния и, знаете, прочих побочных следствий известности. Именно местные стали первыми величать ее "леди Хэрриет" и это, как говорится, приклеилось к ней. Как я понял, поначалу ваша бабка лишь изумлялась этому титулу, но потом ей понравилось быть "персоной", а под конец, как это и бывает, процесс постепенно вышел из-под контроля. Во всяком случае ей самой едва ли удалось бы обратить все это в шутку, даже в своих собственных глазах. Не знаю, поняли ли вы меня.
   - Пожалуй, поняла, - сказала я. - Она не могла больше отделять себя от этого образа, а потому решила до конца следовать ему.
   - Вот именно. Да ей и не хотелось отделять себя от него. Она так долго здесь прожила, в некотором смысле сделала Ливан своей родиной и, как это ни покажется странно, я думаю, она чувствует, что действительно имеет некое право на эту легенду.
   Он улыбнулся, и это впервые было улыбкой, выражавшей неподдельное веселье.
   - Сказать по правде, у нее немало общего со своим оригиналом. Она попросту сжилась с этой ролью, получает от нее удовольствие и радуется сопутствующим ей еще более живописным деталям - верховым выездам с собаками и соколами или, например, предоставлением Дар-Ибрагима для ночлега и отдыха караванам, которые следуют из Верхнего Ливана или Антиливана к морю, приемам отдельных "выдающихся путешественников", в основном, как я полагаю, археологов, которые знали ее мужа и его труды. Даже политикой увлеклась, а некоторое время назад стала грозиться - хотя, как я полагаю, в основном чтобы пустить пыль в глаза - принять ислам. - Он сделал паузу. - А потом, когда я сбился с пути и неожиданно объявился здесь, она, естественно, пришла в восторг. Мне было суждено стать "домашним доктором", которому отводилась такая большая роль в истории Стэнхоуп... вы ведь помните, что леди Хестер Стэнхоуп держала при себе в Джуне своего собственного врача. Так вот, когда она пригласила меня во дворец и узнала, что я медик-недоучка, то радости ее не было предела. Таким образом я и получил это благородное звание, вызывающее у слуг подчеркнутое почтение. На самом же деле я лишь услаждаю вашу бабку своим обществом и беседами. Особо подчеркну, что если бы она действительно нуждалась в медицинской помощи, то я бы пригласил врача из Бейрута. - И кто же ее пользует после отъезда доктора Грэфтона?
   - Доктора Грэфтона? - переспросил он бесцветным голосом, и я удивленно посмотрела на него.
   - А вы разве его не знаете? Ведь если он обслуживал ее здесь полгода назад, вы не могли с ним не встретиться.
   - Ну да, конечно, я был здесь, просто я удивлен, что вам знакомо это имя.
   - Человек в отеле, который рассказал мне про Дар-Ибрагим, рассказал еще, что прошлой осенью моя бабка болела, поэтому я попросила его разузнать, кто ее лечил, а потом позвонила этому врачу, чтобы расспросить про ее самочувствие. Мне сказали, что он уехал из Бейрута, вот поэтому я и спрашиваю, кто лечил ее после него.
   - Имею удовольствие сообщить вам, что с тех пор она вообще больше не нуждается в докторах. У нее, правда, сложилось некоторое предубеждение в отношении бейрутских врачей, однако думаю, что если ей действительно понадобится помощь, я смогу повлиять на нее. Если же вас смутила та обстановка "четырехзвездочного отеля", которую вы наблюдали по пути сюда, то позвольте сообщить, что здесь имеются пять внутренних двориков, два сада, три турецкие бани, мечеть, конюшня на пятьдесят лошадей и двенадцать верблюдов и несколько миль коридоров, включая один-два потайных хода, а что до комнат, то их я даже не пытался сосчитать. Чтобы попасть из дворика принца в гарем, приходится пользоваться радаром.
   Я рассмеялась:
   - Извините, я смотрела себе под ноги и потому видела одну лишь пыль. Вы содержите рабов, чтобы все приводить в порядок?
   - Здесь только я и еще трое слуг: привратник Джасем, девушка, которую зовут Халида, и ее брат Насирулла, который живет в деревне и приходит сюда только днем. В общем-то мы справляемся, поскольку сейчас старая дама живет довольно просто. Надо сказать, что в ее части дворца обстановка чуть получше, чем здесь. Халида - хорошая девушка и по-настоящему заботится о вашей бабке, так что вам не следует беспокоиться.
   - А разве я сказала, что беспокоюсь? И мне отнюдь не хотелось ставить вас в позу обороняющегося. Что я такого сказала? Я уверена, бабуля вовсю наслаждается своей ролью Царицы Ливанской, и очень рада, что вы присматриваете за ней. Единственное, чего бы мне хотелось, так это на пять минут повидать ее, чтобы было потом о чем рассказать родственникам.
   Очередная пауза. Мы снова оказались там, откуда начали - в самом начале пути.
   Он неловко заерзал на жестком сиденье и искоса взглянул на меня.
   - Да, видите ли, у нас тут такой порядок... Дело в том, что мы выполняем ее распоряжение никого не допускать внутрь и... - его взгляд снова упал на руки, - и потом, судя по тому, что она когда-либо рассказывала мне о своей семье, у меня не сложилось впечатления, что она намеревалась делать какие-то исключения даже для ее членов.
   Я усмехнулась:
   - Что ж, вполне справедливо. Я и не думаю упрекать ни вас, ни ее. Но разве нельзя спросить ее саму? Насколько я понимаю, она даже не знает о моем присутствии здесь? Или Джасем уже успел прошаркать и сообщить ей об этом?
   - Он ее еще не видел, сразу пришел ко мне. Кстати, он не так уж медленно шаркает, как это может показаться. Просто не разобрал ваше имя. Я и сам толком не понял, кто вы такая, пока не заговорил с вами. Допускаю, что для роли курьера он, как говорится, "не в соках". Можете считать его, как и меня, путником, согретым вашей бабкой, но по части того, чтобы отвадить отсюда посторонних, ему цены нет, а гостей принимать мы сейчас уже не можем. С деньгами, видите ли, туговато.
   Было что-то странное в том, как он это сказал, в упор устремив на меня свой чудной, какой-то расфокусированный взгляд. Я заметила, что белки глаз у него красноватые, и весь вид такой, словно он не выспался. В остальном же он вполне расслабился и восседал на мраморной скамье в такой позе, словно это была софа, укрытая шелковыми подушечками и персидскими коврами.
   Одет он был в легкие брюки и голубую рубашку - и то и другое отнюдь не из дорогих вещей, однако на его запястье поблескивали великолепные золотые часы, которые он купил не иначе как в Бейруте. Я поймала себя на мысли о том, что говорил Чарльз насчет пристрастия бабки к молодым мужчинам и в каком-то уголке сознания тут же всплыла фраза насчет "чрезмерного внимания" к ним.
   Однако я тут же постаралась освободиться от размышлений на эту тему, как не относящихся к делу. Если бабуле удалось раздобыть себе молодца, чтобы он содержал в порядке этот дворец-развалюху, а заодно ублажал ее приятными беседами, что ж, тем лучше. Особенно если правда то, что у нее действительно осталось не так уж много денег. В то же время я подумала, соответствует ли это утверждение истине и не рассматривает ли мистер Лесман мое вторжение как некую угрозу своим уединенным встречам с "леди Хэрриет". В подобном случае мой миловидный кузен Чарльз неизбежно окажется еще более нежелательным гостем, чем я... В общем, я решила до встречи с бабкой вообще не заикаться о его существовании.
   - Кроме того, - проговорил Лесман, - Джасем в любом случае не мог бы повидаться с вашей бабкой, поскольку днем она обычно любит поспать. Как и ее духовная прародительница, она принадлежит к числу "сов". Так что, если вы немного подождете, я схожу к ней и спрошу насчет вас. Халида обычно будит ее в шесть часов.
   - Ну конечно же подожду, - сказала я. - Хамид, вы не возражаете?
   - Отнюдь, - ответил Хамид, не трогаясь с места. Возникла небольшая пауза. Лесман перевел взгляд с Хамида на меня, потом посмотрел на часы:
   - Ну вот и отлично. Теперь недолго осталось ждать, а там посмотрим. Снова пауза. Он откашлялся. - Но только должен предупредить вас... Разумеется, я сделаю все, что смогу, однако ничего не гарантирую. Она стара, страдает провалами в памяти, а иногда э... Можно сказать, что она довольно сложная женщина. Причем некоторые дни оказываются для нее особенно трудными.
   - И сегодня как раз такой день?
   Он скорчил грустную мину:
   - Да уж, не лучший.
   - Что ж, если она действительно неважно себя чувствует, чтобы принять меня, так тому и быть. Только передайте ей, что, как только она придет в форму и у нее возникнет подобное желание, я сразу же приеду. В Бейруте я намереваюсь пробыть до середины недели, но могу и задержаться. Вскоре я собиралась позвонить родным и сообщить о своих планах, так что было бы хорошо, если бы я смогла рассказать им что-нибудь и про нее. Не исключено, что сегодня вечером папа сам позвонит мне.
   - Сегодня вечером? Вы что, не поняли? Когда я сказал, что она "сова", я это и имел в виду. Обычно она просыпается часов в шесть, но потом примерно до десяти занимается собственными делами, причем в полном одиночестве. Поэтому, если она и соглашается кого-то принять, то происходит это не раньше десяти, а то и одиннадцати.
   - Бог ты мой, да она что, все это серьезно? Вы хотите сказать, что если я захочу повидать ее, то мне придется провести здесь всю ночь?
   - Ну, во всяком случае пробыть здесь допоздна. Вы не можете?
   - Я-то могу, но разве можно до утра держать шофера? Вы меня пристроите? Комната у вас найдется? - При этом я имела в виду такую комнату, в которой можно поспать, и потому сам по себе вопрос был не настолько нелеп, как это могло показаться.
   Однако Лесман, казалось, задумался над ним всерьез. Возникла короткая пауза, после которой он довольно приветливо кивнул:
   - Да, думаю, что найдется.
   Я посмотрела на Хамида:
   - Вы не возражаете? Но сначала подождем, что скажет моя бабка. Если мне придется задержаться, чтобы увидеться с ней позже, то вы уедете без меня, хорошо? Приедете в отель и скажете, что я осталась на ночь, а завтра... завтра вы свободны?
   - Для вас - да.
   - Вы очень любезны, - искренне произнесла я, - спасибо вам большое. В таком случае не могли бы вы приехать за мной завтра поутру? Подождите меня в деревне, незачем вам снова переходить через реку.
   - Я обязательно подойду прямо к воротам, - сказал Хамид. - На этот счет не беспокойтесь. Но мне не особенно по душе идея уехать и оставить вас здесь.
   - Со мной будет все в порядке. Просто надо повидаться с бабкой.
   - Ну да, я понимаю. Извините. Я знаю, что это вообще не мое дело, но она же может хоть на несколько минут принять вас именно сейчас, а потом бы мы вместе вернулись в отель.
   Сидевший рядом со мной Лесман неожиданно выпрямился. В его голосе зазвучали усталость и раздражение, которые показались мне вполне искренними:
   - Послушайте, мне и в самом деле жаль, что все так вышло. И не забавы ради выдумываю я все эти трудности. Понимаете, мне самому не по себе оттого, что я оказался в подобном положении, когда приходится отфутболивать вас, хотя сам я вроде бы не должен иметь ко всему этому никакого отношения...
   - Ни о чем подобном я даже не подумала, и потом, вам же приказали, не так ли? Я хочу сказать, что это ее дом, и если она попросила вас остаться, то пусть так оно и будет и незачем с этим спорить. Даже если вы и не являетесь ее официальным доктором, то можете называться управляющим или как-то еще.
   - Мальволио будет точнее. Желтые чулки с подвязками крест-накрест и все такое, - в его голосе проскользнули неприятные нотки, которые, впрочем, исчезли так же стремительно, как и возникли. Вслед за этим он продемонстрировал одну из своих обезоруживающих улыбок. - Вы и сами видите, что положение в любом случае явно ненормальное. Вроде бы пора и привыкнуть... А с другой стороны, это вообще чертовски странная страна, где постепенно привыкаешь почти ко всему. Но я допускаю, что это место может показаться довольно зловещим для любого, кто вроде вас впервые здесь оказывается. Со мной было то же самое, когда я только переступил порог этого дома. Сама она живет там, где раньше располагались покои эмира - во дворике принца, мы так его называем, - а в ее спальне некогда размещался Государственный диван. Сейчас там почти постоянно царит полумрак. Говорят, леди Стэнхоуп из тщеславия поступала так же. Не знаю, что именно движет вашей бабкой - разумеется, не это, возможно, просто воображение, - однако я запомнил, что, когда меня ночью впервые привели сюда, я поначалу подумал, что оказался в сумасшедшем доме. А потом она принялась... - он замолчал и стал внимательно рассматривать носок своей туфли. - Вы хорошо помните свою бабку?
   - Да куда там. Помню только, что она высокая, темноволосая, с пронзительным взглядом черных глаз, одета во что-то черное, накинутое на плечи наподобие шали. У нее действительно была такая шаль, которую она закалывала булавкой с бриллиантом. Помню, мама говорила, что бриллианты у нее преотвратные. Меня это тогда рассмешило, сама не знаю почему.
   - Бриллианты? Боюсь, их давно уже нет. Я, во всяком случае, ничего подобного не видел.