Стюарт Мэри. Гончие Габриэля

   - Значит, это не мой кузен? Ну хорошо, откуда я могу с ним поговорить?
   - Вон из той кабины, пожалуйста.
   Кабина представляла собой открытую стойку, которая оказывалась относительно звуконепроницаемой лишь тогда, когда вы втискивались в нее всем телом, а чаще являлась прекрасным проводником звука, не хуже Галереи шепота в соборе святого Павла. Стоявшие рядом с ней две англичанки живо обменивались впечатлениями от развалин Вавилона, в группе американцев болтали о еде, молодой француз вертел ручку своего транзистора, а в соседней кабинке грустный и хмурый арабский господин, похоже, никак не мог дозвониться до того, кто был ему нужен. Я зажала рукой ухо и попыталась прислушаться.
   Звонил Бен и после невнятного бормотания мы все же смогли представиться друг другу - тогда его голос зазвучал более решительно, хотя и чуть удивленно.
   - Чарльз? Здесь? Нет, пока не было. А во сколько он выехал?
   - Понятия не имею, но рано. Он не звонил?
   - Нет. Разумеется, я с радостью повидался бы с ним снова. А он не мог немного подождать, чтобы вы приехали вместе?
   - Это было бы чудесно, однако, насколько я могла понять, у него появилось какое-то срочное дело, о котором он собирался поговорить с вашим отцом, и ему хотелось застать его наверняка.
   - Поэтому я ему и звоню. Отец завтра возвращается из Хомса. Мы ждем его к обеду. Я обещал Чарльзу, что заранее предупрежу его.
   Я ничего не понимала:
   - Но он сказал, он точно сказал... О, значит он не так все понял.
   - О чем вы?
   - Ни о чем, извините. Я стою в вестибюле, а у меня прямо под боком такое творится... Просто получается, что Чарльз перепутал дни - он считал, что ваш отец приезжает сегодня. А так он, конечно, смог бы и меня дождаться, вместо того, чтобы нестись сломя голову! Знаете что, мне, конечно, очень неудобно, но не могли бы вы передать ему, как только он приедет, чтобы сразу же позвонил мне, хорошо?
   - Ну конечно, я передам. Вы волнуетесь?
   - Отнюдь, просто зла как черт. Он рассмеялся:
   - А знаете, у меня возникла идея. Я давно хотел познакомиться с вами, и мой отец тоже, так почему бы вам не приехать сюда и не присоединиться к Чарльзу - заодно и поприсутствуете на этой его важной встрече, а? Погостите денька два-три, я сам покажу вам Дамаск. Если же Чарльз так и не объявится, что ж, тем лучше. Ну так как?
   - Звучит соблазнительно.
   - Почему бы нет? От соблазнов нет никакого проку, если перед ними можно устоять. Приезжайте. У вас есть машина?
   - Э... нет. Я нанимала - с шофером... - я заколебалась. - Знаете, медленно добавила я, - мне и в самом деле хотелось бы, очень. Если вы уверены?..
   - Ну конечно уверен, - голос Бена звучал искренне, радушно. - Будет просто чудесно, если вы приедете. Так жалко, что в прошлый раз нам не удалось встретиться, да и отец, повторяю, будет очень рад. Значит, договорились? Ждем вас. Ну как, удалось повидать Царицу Ливанскую?
   - Кого? О, я совсем забыла, что вы ведь все знаете. Да, удалось, а вот Чарльзу не повезло. Сказать по правде, это его немного задело, а кроме того у него возникла парочка проблем и, как мне показалось, именно о них он и хотел поговорить с вашим отцом. А вообще он окутал все таким покровом тайны... Мы там кое-что выведали - я имею в виду Чарльза и себя, - но, думаю, об этом лучше не по телефону.
   - Вы меня заинтриговали. Но, надеюсь, никаких осложнений не возникло?
   - О нет, хотя, как мне показалось, кое-что ему там явно не понравилось. Он, правда, предпочитает не распространяться на эту тему, а сейчас вот взял и уехал, не сказав мне ни слова, потому-то я и злюсь на него.
   Он снова рассмеялся:
   - Я предупрежу его.
   - А-а, если бы его все это хоть как-то трогало!
   - Ну ничего, мы здесь сообща вытянем из него все. Мне и самому хотелось бы побольше узнать про Дар-Ибрагим! Ну, так завтра я вас жду? Адрес у вас есть?
   - Бог ты мой, нет, конечно. Что вы только обо мне подумаете! Подождите, у меня есть карандаш, только по буквам, пожалуйста... Как? Ага, спасибо... Да, и телефон на всякий случай. Так, записала. Слушайте, я сейчас повторю... Правильно? Прекрасно, мой шофер найдет вас. Очень мило с вашей стороны, нет, правда. Скажите, это важно, во сколько я приеду?
   - Ничуть. Будем ждать вас, и на сей раз покажем вам настоящий Дамаск.
   Линия, которая трещала, хрипела и, конечно же, прослушивалась на границе, замерла. Стоявшие у меня за спиной английские дамы переключились на обсуждение достоинств рыцарского замка Крак-де-Шевалье, американцы продолжали комментировать гастрономические подробности, а прильнувший к трубке грустный араб взирал на меня с унылой завистью. Я сочувственно глянула на него и вышла из кабины.
   Хамид все так же стоял неподалеку от портье. Тот поднял взгляд:
   - Не то?
   - Отчасти. Позвонили те самые люди, которых он хотел повидать в Дамаске. Говорят, что до них он еще не добрался. Как приедет - позвонит.
   - Я позову вас, - пообещал портье.
   - Спасибо, - я повернулась к Хамиду:
   - Вы завтра заняты?
   - Пока нет. Я вам нужен?
   - Отвезите меня, пожалуйста, в Дамаск. Хочу сама их повидать. Фамилия их Сифара, вот адрес. Вы сможете их отыскать?
   - Конечно.
   - Наверное, в тот же день вернуться мне не удастся, но я, разумеется, оплачу поездку в оба конца.
   - Вы и так уже заплатили мне за много дней вперед. Так что не беспокойтесь, я найду пассажиров на обратный путь. Это обычный маршрут, и мы совершаем его чуть ли не каждую неделю. Во сколько мне заехать за вами завтра утром?
   - В десять, пожалуйста.
   - А если кузен позвонит?
   - Пусть звонит. Мы и так едем в Дамаск.
   Но в тот вечер Чарльз так и не позвонил.
   ГЛАВА 12
   Настигнут будет он, того не зная.
   Омар Хайям. Рубай
   Не позвонил он и утром.
   Трижды я брала газету, на полях которой нацарапала номер телефона, трижды поднимала трубку. И столько же раз бросала ее. Если захочет позвонить, то позвонит, если нет, то мне и подавно не стоит беспокоиться. Времена, когда я повсюду плелась за Чарльзом как собачонка, миновали, определенно миновали.
   А кроме того я и так собиралась в Дамаск. Я оставила безмолвный телефон в покое и спустилась в вестибюль.
   Утро выдалось жаркое и безоблачное. Ровно в десять к подъезду отеля подплыла знакомая большая машина, и я проскользнула на сиденье рядом с водителем. Хамид, облаченный, как и всегда, в немыслимо белоснежную рубашку, одарил меня приветливой веселой улыбкой. Машина отъехала от тротуара и влилась в поток транспорта, заполнявший Баб-эль-Идрис, проехала по узеньким улочкам позади Большой мечети, после чего сделала долгий пологий поворот по Дамасскому шоссе и стала удаляться от побережья, проезжая через летние сады богатой ливанской публики и поднимаясь к предгорьям Ливана. Сразу за Бар-Ильясом она разветвлялась: на север, к Баальбеку, и на юго-восток, к перекрестку, левый рукав которого, в свою очередь, уводил к Вади-эль-Харир, проходя между горами Хермон и Джебель-эш-Шейх~ Мандур, где находилась граница с Сирией.
   Я уже пересекала эту границу, правда, в обратном направлении, когда ехала с группой из Дамаска в Бейрут, а потому была готова к долгому ожиданию, медленному переползанию от одного пограничного пункта к другому, четырем скучным остановкам и доводящей до бешенства подозрительности арабских таможенников, возведенной ими чуть ли не в ранг закона.
   С ливанской стороны мы оказались четвертыми, но примерно в двухстах метрах от нас, за полосой ничейной земли, виднелась тянувшаяся на север вереница машин, включая автобус, которые стояли в горячей пыли, дожидаясь допуска на сирийскую территорию.
   Хамид взял документы на машину, мой паспорт и скрылся в бетонных бараках, в которых размещались пограничные службы. Время ползло как черепаха. Первая машина миновала шлагбаум, потом опять остановилась у пункта осмотра транспортных средств; водитель сунул взятку охраннику и двинулся дальше, чтобы повторить точно такую же процедуру с другой стороны. Пятнадцать минут спустя то же самое проделал водитель второй машины. Теперь перед нами стоял только один автомобиль.
   Солнце палило нещадно, и сидеть в неподвижной машине было просто невозможно. Я вылезла, поднялась на придорожную насыпь, отыскала крупный валун, который показался мне запыленным меньше остальных, и присела.
   В отеле нас снабдили своего рода сухим пайком, и я принялась медленно поглощать сандвич, когда заметила тощего пса, который медленно брел по обочине дороги в метре от меня, изредка поглядывая в мою сторону тоскливыми глазами. Я протянула ему остаток сандвича. Казалось, вся его душа отразилась во взгляде, однако он не приблизился ни на шаг. Я сделала движение, намереваясь бросить кусок ему под ноги, но едва лишь взмахнула рукой, как он судорожно метнулся в сторону. Я медленно поднялась, сделала пару шагов к дороге, наклонилась и осторожно положила хлеб с куском мяса на пыльную землю, после чего снова отошла к машине. Не сводя с меня взгляда, собака крадучись приблизилась - при каждом шаге под грязной шкурой проступали кости - и подобрала еду, чуть виляя хвостом в знак благодарности.
   - Ну как, понравилось? - мягко спросила я, преодолевая закипавший в груди гнев за судьбу животного.
   Белесые глаза пса повернулись в мою сторону, хвост снова задергался. Он был настолько плотно прижат к телу, что шевелился, в сущности, лишь самый его кончик, и я предположила, что за последние годы собака, пожалуй, впервые совершала это движение. Я обнаружила, что второй сандвич был с курицей сочное мясо выступало из-за краев лепешки. Я тоже положила его на землю. Пес схватил еду, на сей раз чуть более уверенно, однако тут же отбежал. Оглянувшись, я увидела Хамида, который приближался к машине.
   Уж наполовину открыв свою дверцу, я заметила, что он покачивает головой:
   - Боюсь, здесь что-то не так. Они говорят, что не могут пропустить нас.
   - Не могут пропустить? Но почему?
   - Что-то не в порядке с вашим паспортом.
   - Но это же чушь! С ним все в порядке! Да и что там может быть не так?
   Вид у Хамида был виноватый и совсем несчастный:
   - Нет въездной ливанской визы, и потом... он говорит, что нет также выездной сирийской. В общем, получается, что вас как бы вообще нет в стране, а потому он не может пропустить вас за границу.
   Я стояла ошеломленная, будучи не в силах осознать происходящее:
   - Как бы нет в стране?.. Да как же, черт побери, я здесь оказалась? Под землей, что ли, проползла?
   - Ну, я не думаю, чтобы он пришел именно к такому выводу. Разумеется, он понял, что здесь какая-то ошибка, однако здесь, на месте, не может ничего исправить.
   - Ну, как вам это нравится! - гневно воскликнула я. - Паспорт у вас? Разрешите взглянуть. Черт бы их побрал, ведь в прошлую пятницу я проезжала именно здесь. Там не может не быть штампа... Скажите, Хамид, почему у вас такая ужасная письменность? Вы его сами просматривали?
   - Да, просматривал и, боюсь, он прав, мисс Мэнсел. Штампа действительно нет.
   Паспорт мой не изобиловал всевозможными отметками и после поспешного осмотра я пришла к выводу, что пограничники действительно правы. Я тупо глазела на страницы, отказываясь верить в то, что какая-то досадная ошибка, в чем бы она ни заключалась, помешает мне добраться до Дамаска.
   - Но я же говорю вам, что проезжала здесь в прошлую пятницу. Они не могли не поставить штамп, так? А если и так, то сами виноваты. Я отдала им паспорт, и они пропустили меня в Ливан... Вы сказали ему, что в пятницу я проезжала именно через этот пункт?
   - Я сказал им, что вы недавно прибыли из Дамаска, хотя, правда, не уточнил, когда именно.
   - Я ехала с группой - пять машин, двадцать два человека, - и нас сопровождал англичанин. Это было в пятницу, примерно в середине дня. Если это тот же пограничник, то он может меня вспомнить, да и потом, должны же у них быть какие-то записи, разве не так? У нашего сопровождающего был полный список группы, и в нем записано мое имя. Пожалуйста, пойдите и скажите им об этом.
   - Разумеется, я скажу, но, видите ли, могут возникнуть неприятности. Если вы путешествовали с группой, то ваше имя, конечно же, было внесено в групповой паспорт - тот самый "список", который показывал ваш сопровождающий. В подобных случаях они не проставляют штамп в каждый индивидуальный паспорт, разумеется, если вы сами их об этом не попросите. Вы же не просили поставить штамп именно в ваш паспорт?
   - Нет, конечно, это мне и в голову не пришло. Я полагала, что сопровождающий догадается - он ведь знал, что я собиралась задержаться в Ливане... Слушайте, Хамид, это какая-то ерунда! Им прекрасно известно, что я попросту не могла оказаться здесь нелегально! Они же знают и вас, и ваш паспорт. Вы здесь часто проезжаете?
   - Каждую неделю. О, меня-то они знают... Меня и мою машину они пропустят: наши документы в полном порядке. Вот вас, боюсь... Правила здесь очень строгие.
   Еще одна машина, словно в насмешку над нами, тронулась с места и миновала шлагбаум. С другой стороны подъехал автобус, рычащий, трясущийся, окутанный клубами пыли. Я отступила, чтобы не оказаться в гуще пыльного облака, и подошла к обочине. Люди поглядывали в мою сторону, впрочем, без особого интереса. Подобное здесь случалось ежедневно. Правила, как заметил Хамид, и в самом деле были очень жесткие.
   - Как все глупо! - гневно воскликнула я. - Та же самая дребедень, что и на границе между Англией и Шотландией. Все больше убеждаюсь, что чем меньше страна, тем больше она старается надувать щеки... Извините, Хамид, я не хотела вас обидеть. Это просто уму непостижимо... А кроме того здесь так жарко. Извините.
   - Ну что вы, конечно, - радушно произнес Хамид, как мне показалось, вполне искренне. Вид у него был озабоченный, сочувствующий, - но он сам собирался приехать завтра, так ведь?
   - Кто "он"?
   - Ваш кузен.
   - Я и думать забыла о кузене, - резко ответила я, хотя на самом деле это была не правда, и Хамид, конечно же, раньше меня все понял.
   Я почувствовала себя уязвленной - ощущение незнакомое и, надо сказать, малоприятное.
   - Я знаю, что наши пограничники недолюбливают иностранцев, однако у нас здесь действительно есть проблемы, большие проблемы. В первую очередь связанные с контрабандой... Поймите меня правильно, никто и не думает подозревать лично вас в чем-то подобном, были разработаны довольно жесткие меры и вы, к несчастью, упали под них.
   - Подпала.
   - Простите?
   - Я подпала под них. "Упасть под них" значит совсем другое. Вы сказали контрабанда? Да что здесь вывозить-то, Бог мой? Мы что, похожи на контрабандистов, нагруженных оружием, бренди или чем-то подобным?
   - Нет, не бренди, об этом здесь речи не идет. Но вы вполне в состоянии перевозить наркотики. Я вскинула брови:
   - Наркотики? А что, вполне. Я и забыла, где нахожусь. В одной из книжек кузена это называлось "гашишным потоком".
   Он рассмеялся:
   - Так уж прямо и "потоком"? Впрочем, можно и так назвать. У Бейрута есть и такая репутация... Причем не только гашиш, но и опиум - его выращивают в Турции и Иране, а потом транзитом доставляют к морю. Так вот, был принят ряд суровых мер, причем гайки продолжают закручивать. Национальная Ассамблея ОАР сделала представление в правительство, принято решение о строгих санкциях и потому на границах, как вы успели заметить, установили строгие ограничения.
   - Пожалуй, так оно и должно быть. Но зачем они с туристами-то так поступают?
   - Уже задержали несколько таких туристов. Совсем недавно арестовали и осудили двух английских студентов. Не читали в газетах?
   Я покачала головой:
   - И что с ними сделали? Какое им определили наказание?
   - Посадили в тюрьму. Сейчас они в Бейруте. Кажется, на три года, но по нынешним временам это немалый срок - каторжные работы. А для ливанцев, помимо всего прочего, еще и поражение в гражданских правах, плюс регистрация в полиции в качестве проводника - так, кажется, называется? - наркотиков. В других странах наказание еще строже. В Турции, например, вообще смертная казнь, а сейчас еще и в Египте, и в Иране. Видите, как серьезно за это взялись.
   - Но вы, помнится, сами говорили, что на Ближнем Востоке на подобные вещи смотрят сквозь пальцы. По вашим словам, курение гашиша здесь не считается серьезным проступком.
   - Раз правительство начинает принимать серьезные меры, значит, проблема не столько моральная, сколько экономическая, - цинично заметил Хамид. - В Египте, например, вопрос стоит очень остро - ведь наркоман как работник ни на что не годен, - и потому власти очень обеспокоены проблемой незаконного ввоза гашиша в Ливан. Я. уже сказал вам про представление, сделанное Национальной Ассамблеей, а нам, к сожалению, приходится считаться с тем, что думают и чего хотят в Египте. - Он улыбнулся, - понимаете теперь, откуда все эти трудности? Да и таможенникам от них забот хватает. Видите вон тот автобус?
   Похоже, его остановили надолго, и сейчас он стоял у шлагбаума ливанского пограничного пункта. Пассажиры вышли и покорно ждали, пока проверят их бумаги. На всех лицах застыло обреченное выражение, как у людей, приготовившихся прождать целый день. Нетрудно было понять почему: на крыше автобуса, походившего сейчас на транспорт с беженцами или грузовик перебирающихся на другое место жительства людей, был навален едва ли не весь домашний скарб каждого из пассажиров. Автобус был перегружен всевозможными креслами, матрасами, среди которых виднелись какие-то половики, узлы с одеждой, грязные полотняные мешки с некогда проставленными на них клеймами "Эр Франс" или БОАК и плетеные корзины с сидящими в них несчастными на вид курами.
   - И все это будет тщательно проверено, - пояснил Хамид.
   - Ради каких-то нескольких пакетиков порошка? - воскликнула я. - Не может быть!
   Он рассмеялся:
   - Именно так. Иногда это не просто несколько пакетиков. Существуют сотни способов упаковки и переправки гашиша. На прошлой неделе задержали человека - он назвался сапожником, - так вот среди прочих вещей при нем был большой чемодан, доверху набитый кожаными подметками. На самом деле это оказался гашиш, растертый до мельчайшей пудры, а потом спрессованный в форме подметки. Иногда ему придают вид резины, варенья или овечьего навоза.
   - Что ж, - кивнула я, - действительно стоит присмотреться к человеку, который везет через границу полный чемодан овечьего навоза.
   - Совершенно верно, - мрачно согласился Хамид. - Ну что ж, схожу, попробую объяснить им эту историю с групповым паспортом. Здесь подождете?
   - Если не возражаете, то я пойду сама и попробую поговорить с ними. Там кто-нибудь говорит по-английски?
   - Сомневаюсь, но я переведу.
   Комната в служебном бараке была совсем маленькой, наполненной раскаленным воздухом и коренастыми мужчинами с оливкового цвета кожей, причем все они разговаривали одновременно. Едва мы вошли, гомон стих и сидевший за столом человек в форме - такой же коренастый и оливковокожий поднял на нас полный отчаяния взгляд, одновременно качая головой.
   Я стала говорить, Хамид переводил, офицер, насколько мог, слушал, а снаружи продолжали подкатывать все новые и новые машины; их водители проталкивались к столу, размахивая лохматыми, как собачьи уши ^ пачками бумаг. Лежавшие на столе папки раскалились от жары, а висевшая в воздухе смесь запахов пота, чернил и турецкого табака казалась почти осязаемой.
   Все оказалось бесполезно. Офицер был вежлив, но тверд. Он понимающе кивал, даже выразил мне сочувствие, но дальше этого не пошел. Все выглядело совсем просто: в моем паспорте недоставало штампа о въезде - как же он может оформить мне выезд? Он, конечно, сожалеет, но ничего нельзя поделать, таковы инструкции. Он очень сожалеет, но закон есть закон.
   Было заметно, что он не стремился чинить лишних препятствий; более того, даже в столь напряженной обстановке старался держаться подчеркнуто вежливо. Наконец, я сдалась и, чувствуя, что нервы мои сейчас перегорят от невыносимой жары, поблагодарила его и стала пробираться к выходу.
   После потной духоты барака жаркий воздух снаружи казался почти освежающим. Я побрела к машине, думая на ходу, что ж теперь делать. Разумеется, возвращаться, иного выхода не оставалось; надо было хоть как-то спасать остаток дня и попросить Хамида свозить меня куда-нибудь. Может, в Баальбек?.. Я уже была там с группой, но тогда все получилось как-то скомкано; поэтому, если мы не спеша проедем по долине Бекаа, еще раз осмотрим Баальбек, а потом через горы вернемся в Бейрут... По приезде можно будет позвонить Бену - особой спешки с этим не было - и объяснить ему, что случилось. Жаль, конечно, даже более того, однако теперь это уже не имело никакого значения.
   Впрочем, как выяснилось, имело.
   Я встретилась с Хамидом глазами и неожиданно сказала:
   - Я знаю, что, наверное, увижусь с ним завтра, но мне хотелось сегодня, сейчас, как можно скорее. Не спрашивайте почему, все равно не скажу, не смогу объяснить, но... - я подняла плечи и совсем не по-английски раскинула руки, тогда как для любого араба подобный жест являлся в порядке вещей.
   - Вы опасаетесь, что он попал в беду? - быстро спросил Хамид.
   - О нет, нет, ничего подобного. Ну что с ним может случиться? Говорю же, что не смогу объяснить. В общем, раз не можем проехать, значит не можем, и ничего тут не попишешь, правильно? Надо возвращаться, а из отеля я сразу же позвоню в Дамаск. Спасибо за ваше долготерпение. Не знаю, Хамид, как и благодарить вас за все, что вы для меня делаете. О, Боже, подождите-ка... Совсем забыла! Вы уже договорились насчет пассажиров на обратный путь из Дамаска? Что же будет, если вы туда вовремя не доберетесь?
   - Это неважно. Я в любом случае не собирался возвращаться раньше завтрашнего дня. Позвоню им, кто-нибудь другой возьмет. - Он распахнул передо мной дверцу машины. - Не тревожьтесь на этот счет. Сегодняшний день ваш. Куда бы я мог еще вас свозить? Баальбек вы уже видели?
   Я заколебалась:
   - Наверное, в Хомс ехать уже поздно?
   - В общем-то нет, но там ведь тоже есть пограничный пункт.
   - Вот ведь черт, действительно. Да, влипли так влипли... Что ж, если вам и в самом деле необязательно ехать в Дамаск, то я бы с удовольствием еще раз осмотрела Баальбек, на сей раз уже в одиночку и не спеша.
   Когда я садилась в машину, меня посетила еще одна мысль:
   - Знаете, мне кажется, я надолго запомню этот день. В самом деле, что будет, когда я вознамерюсь окончательно покинуть эту страну, чтобы вернуться в Лондон? Мне придется снова получать визу или сходить к консулу и разобраться с этим проклятым въездным штампом, или еще что-нибудь сделать? Ведь если возникнут проблемы, то это потребует времени. Лучше уж заранее все оформить.
   - Пожалуй, вы правы, хотя и не уверен, что это заинтересует вашего консула. Лучше, пожалуй, сходить к шефу "сюрте" <От французского - "служба безопасности".> в Бейруте и получить новую визу. Подождите минутку, я схожу и уточню у офицера, что нам надо сделать. Как знать, может это и не займет много времени. Не исключено, что мы успеем вернуться и уже к полуночи будем в Дамаске.
   Я даже не предполагала, с какой радостью и облегчением восприму подобную новость:
   - О, это было бы чудесно! Да и вы смогли бы взять своих пассажиров на обратный путь. Огромное вам спасибо за идею, Хамид. Вы чудесный человек!
   - Ради такой улыбки я согласился бы стать даже отвратительным человеком. Повезло вашему кузену.
   Он скрылся в бараке.
   Машина сейчас походила на раскаленную печь, поэтому я предпочла подождать его на воздухе. Автобус с надписью "Баальбек" на борту был наконец разгружен, рядом с ним в пыли лежал грязный багаж, в котором копались потные, угрюмые таможенники. Поблизости болтались пассажиры: кто глазел, кто покуривал, кто плевался. Двое парней подошли и уставились на меня.
   Я посмотрела в сторону служебных помещений. Через открытую дверь мне была видна гомонящая масса, скопившаяся у стойки таможенников. Похоже, Хамид задерживался. Я отошла от машины и снова стала взбираться по склону.
   На сей раз я решила подняться выше, подальше от пыли и автомобильных выхлопов, но не выпуская из виду нашей стоявшей внизу машины. Дорога здесь проходила как бы в узеньком ущелье, и едва я взобралась на холм, как сразу же почувствовала, что воздух заметно посвежел, а под ногами мягко пружинят трава и цветы.
   Растительность здесь была далеко не столь буйная, как вдоль дороги на Афку, однако холмы покрывало достаточно зелени. Легкий ветерок шевелил траву, головки чертополоха и пучки каких-то маленьких беленьких цветочков, издали похожих на иней. Надо всем этим, резко выделяясь на фоне серого камня, раскинулись целые каскады слепяще-золотистого ракитника; и повсюду, рассекая своими стеблями покрытые изморозью белых цветочков склоны горы, произрастал алтей - тот самый старый добрый и простой алтей из английского садика - красный, желтый и белый, буйно разросшийся между камнями предгорного Ливана.
   А в какой-то четверти мили от меня, там, где поверх камней рос точно такой же ракитник и алтей, начиналась Сирия.
   Я поднялась, наверное, метров на тридцать, и с этой высоты могла окинуть взглядом ту самую ничейную землю, и то, что находилось за ней, за сирийским пограничным пунктом, где дорога изгибалась под крутым скалистым обрывом и спускалась вниз, пересекая протекавшую по дну долины речушку.
   Как и везде в этом неизбалованном влагой краю, рядом с водой гнездились деревья и сельскохозяйственные угодья, тогда как речка пробивала себе путь на юг, продираясь сквозь тянувшиеся по дну долины заросли кустарника, посевы кукурузы и виноградные плантации. То там, то здесь, подобно зеленым прожилкам, пронизывающим сухой лист, долину пересекали маленькие протоки, впадавшие затем в основное русло. Мне была видна - примерно в четверти мили по ту сторону от сирийской границы - одна из таких речушек, извилисто струившаяся зеленой лентой между обнаженными холмами; ее окаймляли клочки посевов кукурузы, белевшие как кости стволы тополей с поблескивающей на ветру молодой листвой, и пыльная тропа, по которой плелся навьюченный осел, а рядом с ним шла женщина с кувшином на голове.