Стюарт Мэри. Гончие Габриэля

   - Шиллинг, - произнес стоявший наверху и с любопытством глазевший на нас Хамид.
   Я подняла взгляд. Он стоял у самого края дороги.
   - Вы уверены? Но это так мало. Их же шестеро.
   - Вполне достаточно.
   Похоже, он оказался прав. Ребятня ухватила монетки, смешалась в кучу и взобралась на стенку с гораздо большим проворством, нежели спускалась по ней, причем без какой-либо посторонней помощи. Исключение составил разве что Чесоточник, которого, вконец запылившегося, на последний уступ вознес Хамид, на прощание снабдив его шлепком по голой попке. Потом он повернулся ко мне:
   - Сами справитесь? Только осторожнее, некоторые камни, бывает, шатаются.
   - Не беспокойтесь. Я встречу вас у дороги, когда вы туда спуститесь. Апельсины купили?
   - Да, все в порядке. Не спешите, я подожду вас.
   Тропа, на которой я видела всадника, представляла собой ленту иссохшей и хорошо утоптанной земли шириной около полуметра, которая плавно спускалась по подсолнечному полю, а в трех или четырех местах проседала уступами, обнажая изломы камня. Громадные тяжелоголовые соцветия были повернуты в противоположную от меня сторону, на юг, отчего тропинка походила на глубокое и узкое ущелье, пролегавшее между достигавшими высоты человеческого роста растениями. Я обратила внимание, что посажены они были примерно в метре друг от друга, а между ними виднелась другая поросль с зеленовато-белесыми листьями и оперением из коричневатых цветов, которая вместе с мальвами, васильками и дюжиной других растений пробивалась к свету. В тех местах, где лошадь пробиралась сквозь густые заросли, свисала поломанная и измятая листва и в чистом воздухе ощущался медвяный запах цветов подсолнухов, сдобренный мускусным привкусом крапивы.
   Я пошла вниз по тропе в сторону дороги. У каменистого разлома, с которого начиналась последняя терраса, подсолнухи уступали место более знакомым кукурузным посевам, а прямо на границе между двумя посадками росло фиговое дерево, почки которого только-только начинали наливаться молодой зеленью. Его залитые лучами солнца серебристые ветви с чарующей грацией поддерживали распускающиеся листочки, а к словно оштукатуренному стволу прильнуло дикое растение с красными, как у анемонов, цветами, чем-то напоминавшее виноградную лозу. Я остановилась, чтобы сорвать один из цветков. Вьющийся стебель оказался на удивление прочным, и одна из его петель чуть отступала от ствола, обнажая нечто такое, что сразу привлекло мой взгляд.
   На выбеленном солнцем серебре ствола была небрежно нарисована бегущая собака. Рисунок был довольно примитивный, и все же исполненный жизни; вне всякого сомнения, он изображал длинношерстную борзую с пушистым хвостом. Салюки.
   Давно замечено, что если какой-то предмет однажды привлек ваше внимание, то образ его снова и снова возвращается к вам, нередко приобретая тревожные очертания недоброго совпадения или даже гласа судьбы. Мне действительно казалось, что, после того как Чарльз упомянул собак в нашем разговоре, эти создания стали преследовать меня по всему Ливану. Однако в самом этом факте не было ничего странного - с таким же успехом в Англии вас могут околдовать мерещащиеся повсюду пуделя.
   Я продолжала спуск к дороге.
   Хамид сидел на краю невысокой стены у обочины рядом с машиной и курил. При виде меня он поспешно вскочил, однако жестом руки я успокоила его.
   - Не спешите, докурите спокойно.
   - Хотите апельсин?
   - Очень. Спасибо... Надо же, какая прелесть! Вы были совершенно правы, дома таких не найдешь. Скажите, Хамид, зачем они выращивают подсолнухи?
   - Из-за масла. Они получают из него прекрасное растительное масло, почти такое же хорошее, как оливковое. Недавно правительство построило завод по производству маргарина и стало платить им неплохие деньги за урожай. Все это проводится в рамках общей кампании по борьбе с выращиванием конопли.
   - Конопли? Это гашиш, да? Марихуана? Боже правый, неужели она и здесь растет?
   - О да! Разве вы никогда ее не видели? Ведь в Англии ее, кажется, тоже выращивают, чтобы делать веревки. Правда, наркотик в ней вызревает только в жарких странах. В недавнем прошлом на этих холмах были ее сплошные заросли здесь подходящий климат. Впрочем, и сейчас находятся такие места, куда не решаются заглядывать инспектора.
   - Инспектора?
   Он кивнул:
   - Правительственные чиновники. Сейчас они активно пытаются поставить выращивание этого снадобья под свой контроль. Некоторое количество конопли разводят совершенно официально, в медицинских целях, но для каждого посева и последующей переработки требуется специальная лицензия, а весь процесс должен быть поставлен под строгий контроль. Но вы ведь понимаете, что в таких диких местах крестьянам не составляет особого труда выращивать конопли больше, чем они официально сообщают, да и урожай они могут собирать еще до приезда инспекторов. Наказание за нарушение этих правил сейчас стало строже, но все равно находится немало людей, которые пытаются обойти закон. - Он пожал плечами. - Что тут поделаешь? Конопля приносит большие доходы и всегда найдутся люди, которые ради денег пойдут даже на серьезный риск. - Он бросил окурок на землю и с силой вдавил его каблуком в пыль. - Помните того старика в деревне - я еще пытался с ним заговорить?
   - Да.
   - Он ведь гашиш курил.
   - Но как же?.. Я хочу сказать...
   - Разве его остановишь?
   Я уставилась на него:
   - Вы хотите сказать, что конопля растет прямо здесь?
   Хамид снова улыбнулся:
   - Перед самым домом, между помидорами он ее и выращивает.
   - Никогда бы не подумала, - проговорила я. - А как она выглядит?
   - Высокая, сероватого цвета, не особенно привлекательная. Наркотик получают из цветов. Они такие коричневатые, вроде пики с мягкими перышками.
   Мы сидели на камне. Я аккуратно откидывала за спину кожуру апельсина, а покончив с этой процедурой, резко выпрямилась.
   - Что-то очень похожее росло между подсолнухами!
   - Ну и что? - равнодушным тоном произнес он. - Еще до приезда инспектора от нее и следа не останется. Ну как, поехали? - Он распахнул передо мной дверцу машины.
   Что и говорить: одно к одному, а в итоге денек получился хоть и странноватый, но насыщенный событиями. Все вроде бы развивалось по моему плану, и потому в качестве, как мне казалось, вполне логичного завершения череды сегодняшних открытий, я сказала:
   - Помнится, вы обещали мне на обратном пути показать Дар-Ибрагим? Если у нас есть время, я бы хотела съездить туда. Вы как, не против?
   ***
   Где-то около четырех часов дня мы совершили крутой спуск в направлении деревни, которая называлась Сальк. Хамид остановился у невысокой стены, за которой простиралась бездна, а вдали открывалась еще одна захватывающая дух панорама долины Адониса.
   - Вот он, - сказал Хамид.
   Я посмотрела в указанном им направлении. В этом месте долина казалась особенно широкой и по ней протекала красивая и быстрая река, самостоятельно пробившая себе путь в толще густой массы деревьев. Слева, поодаль от деревенской мечети, водопадом скатывалась другая речка, которая в нижней части долины впадала в Адонис. Между обоими протоками прямо в середину долины вторгался, подобно высокому носу корабля, клиноподобный участок земли. На самом его кончике, словно корона на возвышавшейся над сталкивающимися водами скале, раскинулся дворец, который показался мне громадным нагромождением построек, убегавших назад от края мыса, чтобы захватить часть плато довольно внушительных размеров.
   С тыльной стороны здания почва резко обрывалась небольшим откосом, который затем полого спускался до уровня основного плато, и в этом месте прямо из камня вырастала стена дворца.
   Ближе к вершине строения я различила несколько окон и ряд витиеватых арок, обращенных к деревне, но во всем остальном, за исключением, пожалуй, лишь маленьких, размерами не более вентиляционных отверстий, стена оставалась совершенно монолитной, ровной и белеющей в лучах солнца. Над стеной в дальней части дворца высились кроны довольно крупных деревьев. Снаружи, вытягиваясь к основанию гор, которые разделяли ущелье Адониса и его притока, простиралось открытое и пустынное каменистое плато, чем-то походившее на заваленную иссохшими костями долину.
   У меня сложилось впечатление, что добраться до дворца можно было лишь по каменистой тропе, тянувшейся вдоль берега притока.
   - У самого основания придется перейти речку, - пояснил Хамид. - Там мелководье и есть брод, но весной, как вы понимаете, когда идут дожди, вода быстро прибывает, река становится очень глубокой и стремительной. Впрочем, сегодня все должно быть нормально. Вам действительно хочется туда пойти? Ну, тогда и я с вами - дорогу покажу.
   Мне как-то не показалось, что там можно легко заблудиться. Я отчетливо различала тропинку у основания холма, и - вообще-то я очень дальнозоркая со своего места смогла даже разглядеть брод. Когда-то там, похоже, располагался каменный мост, поскольку и сейчас отчетливо просматривались его развалившиеся опоры. Да и остальная часть пути по тропинке к самому дворцу также не вызывала у меня особых сомнений.
   Я посмотрела на Хамида, одетого в тщательно отглаженные цивильные брюки и столь же безупречную рубашку.
   - Очень мило с вашей стороны, однако, право, не стоит беспокоиться. Думаю, что не собьюсь с пути. Лучше оставайтесь у машины, возможно, найдете в деревне местечко, где можно выпить кофе, если, конечно, таковое здесь вообще существует...
   Я огляделась, окидывая взором явно малообещающую череду хижин, из которых состояла деревня Сальк.
   Хамид усмехнулся:
   - Там есть, где выпить кофе, однако, при всей моей признательности к вам, сейчас мне не хотелось бы этого делать. Я все же пойду с вами. Для женщины путь довольно неблизкий, да и привратник там, скорее всего, не говорит ни на одном языке, кроме арабского. Боюсь, вы столкнетесь с определенными трудностями, если попытаетесь объясниться с ним.
   - Ох, ну конечно же! Разумеется, я буду весьма признательна, если вы проводите меня. Что и говорить, дорога действительно может оказаться сложнее, чем я ее сейчас себе представляю. Вот бы сейчас заиметь крылья...
   Хамид запер машину и положил ключ в карман:
   - Ну что ж, пошли.
   Тропа огибала стену мечети, потом пролегала мимо маленького кладбища с его занятными надгробиями: стройными колоннами, украшенными каменными тюрбанами, что указывало на мужское захоронение, и похожими на лотос стелами, предназначенными для женщин. На фоне бледного жаркого неба приятно смотрелся побелевший от солнца каменный минарет. Сразу после развалившегося угла кладбищенской стены тропинка, петляя, стремительно уходила вниз, представляя некоторую опасность из-за своих ненадежно сложенных камней. Солнце уже миновало зенит, однако продолжало по-прежнему нещадно бомбардировать лучами эту часть долины.
   Вскоре мы миновали самую нижнюю из деревенских террас, где поверхность холма была слишком крутой и каменистой, чтобы на ней могли расти хотя бы вьющиеся растения. Горячий валун заслонял от нас поток, и потому мы совсем не различали его журчания. Тишина казалась абсолютной, а все пространство долины было словно заполнено тем же горячим, сухим безмолвием.
   Круто свернув по тропинке, мы спугнули стадо коз - коричнево-черных, с длинной шелковистой шерстью, болтающимися отвислыми ушами, громадными рогами и сонными, желтоватыми глазами. Одному Господу было ведомо, какое пропитание они могли отыскать на этом крутом склоне. Животных было около тридцати, и их глаза на узких умных мордах смотрели на нас оценивающе, без малейшей тени страха, отчего создавалось впечатление, будто не они были стадом принадлежащих человеку животных, а именно мы брели среди колонии существ, по праву населяющих эти места. Когда один из козлов лениво поднялся на ноги и вышел на середину тропы, я решила не вступать с ним в спор и обошла его стороной. Он даже не повернул головы.
   Моя догадка насчет моста оказалась верной. Приток (Хамид сказал, что он называется Нахр-эс-Сальк) был не такой широкий, как Адонис, но в это время года нам предстояло пройти по его стремительно скользящей воде не меньше шести метров. Кое-где на мелководье речка омывала белый галечник, а в иных местах пенисто перекатывалась поверх расколотых валунов или кружилась темно-зеленой массой на более глубоких заводях, где можно было окунуться по самую грудь. С противоположной стороны русло ограждала невысокая, примерно полутораметровая каменная глыба, с которой некогда начинался мост; сквозь прозрачную воду хорошо просматривалось его основание. На той стороне реки, где стояли мы, от моста почти ничего не осталось, разве что груда больших прямоугольных камней, некоторые из которых были небрежно разложены в воде на расстоянии примерно метра друг от друга, чтобы по ним можно было идти.
   - Когда-то здесь был мост, - подтвердил мою догадку Хамид, - говорят, еще римский. Это камни от него. Сможете по ним перебраться?
   Он взял меня за руку и повел к основанию утеса, где я разглядела начало тропинки, которая сначала продиралась сквозь заросли дикого инжира и желтого ракитника, а затем поднималась к вершине каменного мыса.
   Тропа оказалась довольно крутой, но в общем-то восхождение было несложным, и я подумала, что по этому пути можно передвигаться не только на мулах, но и на лошадях. Нигде не было заметно ни малейших признаков жизни, за исключением ящериц, да кружившей над утесом пустельги. До наших ушей не доносилось ни звука, и мы слышали лишь журчание протекавшей под нами реки, шум собственных шагов и своего же дыхания.
   Когда мы, наконец, поднялись на вершину скалы и увидели перед собой безглазые дворцовые стены, у меня возникло странное ощущение, будто здание совершенно пусто, мертво. Мне казалось немыслимым, что кто-то вообще мог здесь поселиться, тем более знакомый мне человек. Разумеется, никто из моей собственной, пусть хоть и неординарной, но все же преисполненной любовью к жизни семьи не согласился бы обречь себя на заточение в этом месте, походившем на усеянный белыми костями погост...
   Пока я стояла, стараясь отдышаться и оглядывая белесые стены и запертые бронзовые ворота, мне на память пришла моя последняя встреча с бабкой Хэрриет. Это было смутное воспоминание далекого детства... Сад в доме, осень, один из тех мягких сентябрьских ветерков, от которых трепещут листья на деревьях, а на влажную, покрытую дерном землю падают яблоки. Небо было затянуто послеполуденными облаками, и грачи собирались отправляться домой, за моря. Я вспомнила голос бабки, похожий на грачиное карканье, и ее смех над чем-то сказанным Чарльзом...
   - Рядом с дверью обычно висел колокольчик, - весело проговорил Хамид, идя впереди меня по пыльному камню к воротам. - Говорите, что вы хотите сказать привратнику, и если только этот старик не спит, мы попросим его сообщить о нашем приходе.
   ГЛАВА 3
   Сей ветхий караван-сарай...
   Омар Хайям. Рубай
   Главный вход - двойные ворота из шиповой бронзы под изысканной резной аркой - на первый взгляд выглядел довольно внушительно. Однако с более близкого расстояния было видно, что от тяжелого дверного молотка осталась лишь пустая петелька, а резные узоры на камне напрочь стер ветер. На высоких глухих стенах то там, то здесь виднелись остатки цветных украшений, мрачноватых сюжетов и мозаики, замазанных сверху потрескавшейся штукатуркой, бледно-коричневая окраска которой почти выгорела под лучами яркого солнца. Справа от входа располагалась ручка дверного звонка.
   Хамид потянул за нее. В окружавшей нас тишине отчетливо послышался скрип натянувшихся ржавых проводов. Несколько секунд спустя звонок, попискивая и поскрипывая, гулко отозвался под дверным навесом. Пока эхо звонка колыхалось вдоль бронзовых панелей, где-то в отдалении залаяла собака. Затем снова все стихло.
   Хамид поднял было руку, чтобы позвонить еще раз, но в этот самый момент до нас донесся звук шагов. Даже не шагов, просто нашептывающее шарканье шлепанцев по пыльному полу, а затем шорох рук, манипулирующих запорами по другую сторону двери. Как я и ожидала, раздалось лязганье отпираемых тяжелых засовов, после чего створки начали наконец раскрываться, издавая зловещее поскрипывание.
   Я взглянула на Хамида и заметила в его глазах выражение того же напряженного ожидания, которое наверняка отражалось и в моих. После такого возбуждения любой человек, который открыл бы нам ворота, неизбежно показался бы диковинным созданием, однако реальная действительность все же превзошла наши ожидания.
   Когда одна из бронзовых створок медленно и со скрипом отползла в сторону, мы увидели начинающийся за ней коридор, который по контрасту с ярким послеполуденным солнечным светом казался почти непроглядно-темным. В настороженно образовавшемся узком дверном проеме показалась худая согбенная фигура в чем-то белом. На одно лишь безумное мгновение, которые нередко встречаются в фильмах Хичкока, когда он изображает людей крупным планом, мне показалось, что у человека вообще нет лица. Однако я тут же смекнула, что оно, разумеется, есть, просто очень темное, почти черное, отчего на фоне темени коридора можно было различить, в сущности, лишь его белую одежду.
   Наконец он попал под луч света: стареющий мужчина с покатыми плечами и сморщенной как чернослив кожей лица под национальной арабской головной накидкой "куфией". У него были красноватые, окруженные морщинистыми складками глаза, словно чуть подернутые сероватой дымкой, по которой легко угадывалась надвигающаяся катаракта. Он прищурился, пробормотал что-то Хамиду, как я поняла, по-арабски и хотел было захлопнуть дверь.
   - Минутку, подождите, - одним быстрым движением Хамид скользнул к проему и уперся молодым плечом о створку двери. Он уже предупредил меня о том, что собирался сказать, и сейчас его скоропалительная арабская речь явно выдавала нетерпение. - Это не просто посетительница. Она из семьи твоей госпожи. Ты не можешь так просто указать ей от ворот поворот. Послушай!
   Старик замер в нерешительности, и Хамид продолжал:
   - Я из Бейрута, меня зовут Хамид Халиль. Я привез эту молодую леди, чтобы она повидалась с твоей хозяйкой. Мы знаем, что она не принимает посетителей, но эта молодая женщина - англичанка, и она дочь сына брата твоей госпожи. Поэтому пойди и скажи госпоже, что мисс Кристи Мэнсел приехала из Англии, чтобы повидаться с ней. Мисс Кристи Мэнсел привезла привет госпоже от ее родственников в Англии.
   Привратник туповато глазел на него и, казалось, ничего не слышал. Я даже подумала, что он и в самом деле глухой, но потом заметила на себе его взгляд и скользнувшее в мутноватых глазах зарождающееся любопытство. Однако и после этого он лишь покачал головой и из его рта снова понеслись странные сдавленные звуки, которые, как я только сейчас поняла, были результатом его отчаянных потуг преодолеть жестокий дефект речи.
   Хамид глянул на меня и выразительно пожал плечами:
   - Получается, нам сказали по меньшей мере половину правды. Действительно, никакой связи с внешним миром. Этот человек, можно сказать, немой. Однако не думаю, что также и глухой, ибо должен же у него существовать какой-то способ передачи своих сообщений. В общем, отчаиваться рано.
   - Да я и не отчаиваюсь.
   Он рассмеялся и повернулся к старику, который что-то угрюмо бормотал себе под нос, одновременно предпринимая робкие попытки затворить дверь, чему продолжало противостоять плечо (а теперь и нога) молодого человека. Хамид повысил голос и снова заговорил, на сей раз уже более резко. Даже несмотря на отсутствие предварительного перевода я без труда уловила смысл сказанного:
   - Слушай, хватит играть с дверью. Мы не уйдем до тех пор, пока ты не доложишь о нашем приходе. Или не пришлешь кого-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить... Ну вот, так-то лучше! Усвоил, наконец? Мисс Кристи Мэнсел - дочь сына брата хозяйки, и она приехала из Англии, чтобы повидать ее хотя бы на несколько минут. Это тебе понятно? А теперь иди и доложи о нас.
   Не оставалось никаких сомнений в том, что старик все слышит. Теперь на его лице, дернувшемся вперед на жилистой шее, отразилось откровенное любопытство, хотя он по-прежнему не шевельнул и пальцем и явно не намеревался отойти в сторону и пригласить нас внутрь. Он, как заведенный, качал головой, что-то мычал Хамлду и держался за дверь с выражением, как мне показалось, смеси упрямства и страха на лице.
   Чувствуя неловкость и досаду, я решила вмешаться:
   - Послушайте, Хамид, а может, не надо?.. Я имею в виду, вот так настаивать... Ему, очевидно, строго-настрого приказали, и он до смерти боится ослушаться. Может, мне просто передать ей записку?
   - Если мы сейчас, уйдем, то вы уже никогда туда не попадете. Насколько я понял, он что-то сказал про доктора. Мол, "доктор распорядился никого не впускать".
   - Доктор?!
   - Не волнуйтесь, - поспешно добавил он. - Возможно, я и ошибаюсь, я толком ничего не разобрал, но мне показалось, что он имел в виду именно это. Подождите минутку...
   Очередной поток арабской речи Хамида, и снова это ужасающее, заикающееся, невнятное бормотание старика. В углах его рта скопилась пена, он яростно затряс головой и. даже ослабил паническую хватку двери, сделав руками жест, каким обычно принято разгонять кур.
   - Пожалуйста... - взмолилась я.
   Хамид угомонил старика резким словом и характерным жестом:
   - Да?
   - Хамид, - решительно произнесла я, - мне все ясно. Теперь я уже настаиваю на том, чтобы нас пропустили внутрь. Коль скоро мне не суждено видеть свою бабку, то поговорю хотя бы с доктором, если он сейчас здесь. Если его нет, кто-нибудь скажет, кто он такой, даст его адрес и я позже свяжусь с ним. Переведите ему это. И добавьте, что я настаиваю. А если понадобится, дайте понять, что если с моей бабкой что-нибудь случится и нашей семье об этом ничего не скажут, то мы этого так не оставим. И ради Бога, есть здесь хоть кто-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить? Я хочу видеть этих людей, причем сейчас же.
   - Я передам ему ваши слова.
   Я не имела ни малейшего представления о том, в какой именно форме они были переданы, однако после очередной серии отчаянных препирательств привратник, наконец, воздел к небу свои зловещие, подернутые пеленой глаза, распростер руки ладонями вверх, словно говоря, что снимает с себя всякую ответственность, после чего распахнул дверь и пропустил нас внутрь.
   Хамид мимолетно подмигнул мне, отступая в сторону и предлагая войти.
   - Я сказал ему, что вы выбились из сил, идя сюда из Салька, и не желаете больше торчать на солнце. Если бы мы позволили ему закрыть дверь, то, думаю, вообще бы уже никогда его не увидели.
   - Похоже на то. Только, ради Бога, пойдемте со мной. Мне кажется, я могу оказаться там не вполне желанной гостьей.
   - Теперь-то я вас уже ни за что не оставлю одну, - успокаивающе произнес Хамид, беря меня под локоть и ведя по темному прохладному коридору. - Надеюсь все же, что вы найдете леди в полном здравии... ведь вполне возможно, что я не совсем понял слова этого чертова старикана. Ну ладно, по крайней мере мы уже внутри... Одного этого достаточно, чтобы рассказать обо всем детям моих детей.
   За спиной у нас раздался скрип закрываемой двери и зловещее лязганье запираемых засовов. Когда мои глаза чуть привыкли к темноте, я обнаружила, что мы идем не по коридору, а скорее по высокому сводчатому туннелю длиной метров в пять, который заканчивается еще одной тяжелой дверью. По обеим его сторонам располагались другие двери, правда уже меньших размеров. Одна из них была открыта, и в слабом свете, проникавшем сквозь прорубленное во внутренней стене щелевидное оконце, я увидела ветхую низенькую кровать с беспорядочно накиданными одеялами. Очевидно, это была каморка привратника, которая в прошлом, возможно, служила помещением для охраны. Дверь напротив нее была закрыта на висячий замок.
   Старик открыл дверь в конце туннеля, и навстречу нам устремился поток яркого света. Мы проследовали за привратником и оказались в просторном внутреннем дворике.
   Первоначально он, похоже, являлся центральным двором, майданом, куда люди эмира приходили с дарами и прошениями, где его всадники демонстрировали искусство верховой езды, забавляясь всевозможными играми и потешными боями, и куда они съезжались после битвы или охоты. Под сводчатыми проходами по трем сторонам двора располагались конюшни и помещения для упряжи, а возможно и казармы воинов; на четвертой же, левой от нас стороне, была расположена высокая стена, над которой я раньше заметила мелькание зелени. В пору своего расцвета это место, наполненное гомоном слуг, топотом лошадей и бряцаньем оружия, представляло собой, наверное, весьма внушительное зрелище. Сейчас же здесь было пустынно и тихо, лишь на пыльной земле остались следы недавно находившихся во дворе лошадей, да в воздухе витал их запах.
   Привратник, нигде не останавливаясь, повел нас через майдан направо, под крытую галерею, потом еще через одну дверь, выходившую в темный коридор. Мы шли, слыша впереди себя мягкий шелест его белых одежд. Я смутно различала уходившие влево и вправо коридоры также с дверями, некоторые из которых были открыты, однако в располагавшихся за ними комнатах было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. И все же в одной из них я успела заметить в луче падавшего сверху слабого солнечного света какие-то сваленные в кучу мешки, коробки и сломанные стулья.