Стюарт Мэри. Гончие Габриэля

   Под сенью цветущих зарослей лежал плоский белый гладкий камень, а у его основания по мусульманской традиции стоял каменный тюрбан.
   Я несколько секунд молча смотрела на надгробие:
   - Это ее могила?
   - Да.
   - Без надписи?
   - Времени не было.
   - Вам не хуже меня известно, что это мужская могила.
   Он сделал резкое движение, но тут же остановился, хотя я успела почувствовать смутное подозрение и напряглась в тревожном ожидании. Это был тот самый человек, который грубо обошелся со мной в машине и который продолжал разыгрывать какую-то мерзкую партию, ставка в которой была весьма высока... Где-то совсем неглубоко - прямо под потной кожей позади этих оливково-черных глаз - таилось нечто, отнюдь не столь приятное и спокойное, как доктору Генри Грэфтону хотелось бы изобразить.
   В его голосе, однако, зазвучало лишь легкое изумление:
   - Боже, неужели вы заподозрили меня в подлоге? Вы же знаете разумеется, знаете! - что она любила наряжаться мужчиной, да и вела себя соответственно. Я полагаю, что это давало ей желанную свободу, которую женщина обычно не способна обрести в арабской стране. Когда она была помоложе, арабы называли ее "принцем" за манеру ездить верхом, любовь к лошадям и вообще этому дворцу. Она сама задумала это, - он сделал жест в сторону камня, - незадолго до своей кончины. Это было частью того же самого тщеславия.
   Я молча смотрела на изящную колонну, украшенную резным тюрбаном. Из всего того, что я увидела до сих пор, он почему-то показался мне самым враждебным, наиболее чужеродным символом. Мне вспомнились покосившиеся каменные надгробия у нас дома, высокие вязы, тисы у замшелой калитки и грачи, мелькавшие по небу над башней в потоках вечернего воздуха. Хоровод желтых лепестков, кружась, опускался на голые горячие камни, ящерка молнией скользнула в сторону, на мгновение затрепетала на месте, разглядывая нас, а затем исчезла.
   - Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой.
   - Что? - переспросил Грэфтон.
   - Извините, я и не заметила, что говорю вслух. Вы правы, именно об этом она и мечтала. По крайней мере, сейчас она в обществе друзей.
   - Друзей?
   - Да, тех, что в соседнем саду. Собаки. Я видела их могилы.
   Я отвернулась. Чувство усталости не отступало. Густой аромат жары, жужжание пчел, возможно, последствия недавнего укола и напряжение минувшего дня давили тяжким грузом.
   - Давайте уйдем из этого пекла, - предложил Грэфтон, внимательно присматриваясь ко мне. - Вы себя хорошо чувствуете?
   - Да, абсолютно. Голова немного кружится, но это даже приятно. Это был только пентотал?
   - Только. Вы недолго пребывали в забытьи, но это совершенно безвредно. Пойдемте.
   После одуряющей жары сада комната показалась мне относительно прохладной. Я расслабленно опустилась в красное полированное кресло и откинулась на спинку. В углах помещения затаилась тень. Грэфтон взял со стола стакан и плеснул в него воды.
   - Вот, выпейте. Ну как, получше? Возьмите еще сигарету - полегчает.
   Я машинально протянула руку, он чиркнул спичкой, давая мне прикурить, после чего поднял свой стул и переставил его в другое место - там, где он стоял сейчас, сиял яркий поток солнечного света.
   Я ласкала ладонями резной лак подлокотников. Постепенно эти слабые, почти незаметные проявления профессиональной заботы изменили тональность нашей беседы; Грэфтон плавно восстановил свое доминирующее положение в традиционном диалоге: врач - пациент. Я попыталась было пробиться сквозь пелену подступающей усталости и вернуть себе прежний тон прохладного, укоряющего натиска:
   - Ну что ж, доктор Грэфтон, первая часть исследования завершена. На настоящий момент я готова согласиться с тем, что смерть моей бабки наступила от естественных причин и что вы предприняли все возможные меры по ее спасению. Теперь давайте поговорим о том, зачем вам понадобилось скрывать данный факт, разыгрывать всю эту, как вы сами выразились, "мистерию и маскарад" и вообще подобным образом обходиться со мной. Вам еще так много придется мне объяснить. Начинайте.
   Он несколько секунд не сводил взгляда со своих сцепленных на коленях ладоней, затем поднял взгляд:
   - Когда вы позвонили мне домой и вам сказали, что я уехал, за этим последовали какие-то дополнительные разъяснения?
   - Пожалуй нет, хотя мой собеседник усиленно играл в молчанку. Мне показалось, что у вас какие-то неприятности.
   - Так оно и было, поэтому я и решил уехать, пока тучи совсем не сгустились. У меня на примете есть масса мест, где я предпочел бы находиться, чем ливанская тюрьма.
   - Даже так?
   - О да! Всякая ерунда насчет поставок и сбыта контрабандных медикаментов. Здесь гораздо проще скрыть убийство, чем нечто подобное.
   - И дело не ограничилось бы лишь вашей высылкой из страны?
   - Это едва ли помогло бы. Видите ли, я являюсь гражданином Турции, а там система наказаний еще более строгая. Верьте мне на слово: пришлось уносить ноги, причем довольно поспешно, прежде чем меня успели бы схватить. Но в этой стране у меня оставалось кое-какое имущество, и черт бы меня побрал, если бы я все вот так взял и бросил. Разумеется, я предполагал, что рано ли поздно такой финал может наступить, а потому предпринял меры предосторожности. Некоторое время Дар-Ибрагим был моим центром и, если так можно выразиться, складским помещением, и за последние несколько месяцев мне удалось... - взмах коричневатых век и мимолетная пауза, - пробудить интерес Джона. Поэтому само по себе бегство прошло довольно гладко. Меня отвезли в аэропорт, где я отметил свой билет, после чего передал его другому человеку и тот сел в самолет. Если вам известны порядки в местных аэропортах, то вы поймете, что сделать нечто подобное совсем нетрудно. Джон ждал меня снаружи, а потом кружным путем привез сюда - той самой дорогой, по которой мы сегодня доставили вас, - и я оказался в Дар-Ибрагиме. Ваша бабка ждала меня. Разумеется, я скрыл от нее правду; наплел что-то про незаконный аборт и продажу наркотических препаратов беднякам, у которых не было соответствующих рецептов. Как и леди Стэнхоуп, она питала крайнее неуважение к законам этой страны, поэтому и приняла, и укрыла меня. Ее привела в восторг идея обзавестись постоянным доктором, а потому она не стала задавать чересчур много вопросов. Она вообще предпочитала больше рассказывать сама, чем интересоваться другими людьми. Что касается слуг - Халида положила глаз на Джона, углядев в нем свой шанс вырваться из Салька, а ее брат к тому времени уже работал на меня. Едва ли кому-то удалось бы подкупить молчаливого Джасема; немало времени пройдет, прежде чем человек научится разбирать в его речах хотя бы одно слово из дюжины, да он и вообще слишком глуп, чтобы понять, что здесь происходит. Так я и жил здесь, потихоньку занимаясь своими делами на этой базе, а Джон выступал в качестве моего разъездного агента, который уже начал обращать в наличность заранее приобретенное мною имущество. Все это походило скорее на сон: никаких подозрений, все работает гладко и четко, как часы, деньги поступают регулярно, да и сам я собирался в конце лета окончательно распрощаться с этим местом. - Он замолчал.
   Я наклонилась, чтобы стряхнуть пепел в блюдце, но промахнулась; он упал на стол, смешавшись с устилавшей его горкой пыльного мусора.
   - И вот однажды, - продолжал он, - две недели назад умирает ваша бабка. Бог ты мой, как вы могли подумать, что это я убил ее! Я словно тигрица провел девять часов у ее изголовья - вот там - сражаясь за ее жизнь... - Он облизнул верхнюю губу. - Ну да что уж теперь... Итак, она умерла и с ее смертью могли распахнуться все двери дворца, и я оказался бы отданным на растерзание шакалам. В конце концов мы решили не пороть горячку и не предавать огласке факт ее смерти. Мы рассчитывали, что подобным образом сможем выкроить для себя несколько недель и довести до конца начатую операцию. Сохранять дольше в тайне факт ее смерти было бы очень рискованно. Нам пришлось пойти на убытки и в большой спешке разработать план полной эвакуации. И все же мы справились с поставленной задачей. Чего же мы никак не могли предусмотреть, так это вашего приезда. Из всего того, что ваша бабка когда-либо упоминала, ничто не могло навести нас на мысль о том, что через день-другой в нашу дверь постучится один из ее любимых родственников. И вот, в самый что ни на есть неподходящий момент приезжаете вы.
   Солнце почти скрылось и сейчас его последние лучи низко скользили по моим ногам. В потоках света кружились бесчисленные пылинки. Я машинально провожала их взглядом. Сидевшая за пеленой их круговерти мужская фигура казалась мне безнадежно далекой.
   - Поначалу мы подумали, что сможем без труда избавиться от вашего общества, но вы оказались настойчивой и по-настоящему твердой женщиной. Вам удалось завести Джона, и мы начали опасаться, что если у вас действительно возникнут серьезные подозрения, то вы призовете подмогу и нагрянете сюда с кучей адвокатов, поборников человеческих прав и еще Бог знает с кем. Поэтому мы решили, что не так уж рискуем, устроив этот небольшой маскарад. Если бы он удовлетворил вас и вы хотя бы ненадолго угомонились, то у нас бы появилось в запасе несколько дней, в которых мы так нуждались. Разумеется, это была отчаянная идея, однако я полагал, что смогу продержаться несколько минут в затемненном помещении, тем более в мужском наряде, которым она так часто пользовалась. В сущности, именно эта ее привычка и натолкнула меня на подобную мысль. Если бы мы отказали вам во встрече с бабкой, то вы наверняка бы подумали, что она серьезно больна или что Джон по каким-то личным соображениям не подпускает вас к ней, а утвердившись в своих подозрениях, могли привезти из Бейрута собственного доктора или адвоката. Тогда нам пришел бы конец. В общем, мы предприняли попытку - и она сработала.
   Я кивнула, вспомнив содержание нашей ночной беседы; хриплый шепот, скрывающий интонации мужского голоса, гротескные очертания лысеющего черепа, который чуть виден из-под тюрбана, ввалившийся рот, чего удалось достичь, скорее всего, избавившись на время от вставной нижней челюсти, внимательные черные глаза. Плюс к этому нервозность Халиды и наблюдательный, напряженный взгляд Лесмана, причину которых я никак не могла понять...
   - Теперь мне все ясно, - сказала я, кивнув. - Вся эта болтовня Лесмана за ужином преследовала цель как можно больше разузнать о моей семье, чтобы, в свою очередь, снабдить вас необходимой информацией, которую вам почему-то не удалось получить от моей бабки. Вам было прекрасно известно, что в последний раз я ее видела, когда сама еще была ребенком, а потому вы рассчитывали обвести меня вокруг пальца. Что же касается Чарльза, который видел ее относительно недавно, то его "двоюродная бабушка Хэрриет", естественно, принять не пожелала. Что ж, вполне толково, доктор Грэфтон. - Я выпустила в разделявшее нас пространство большое облако дыма. - И вам, надо сказать, вполне по душе пришелся этот спектакль, не так ли? Лесман пытался как можно скорее выпроводить меня, зато вы явно упивались своей ролью и никак не хотели меня отпускать.
   Грэфтон сидел, ухмыляясь. Чудовищно, конечно, но в данный момент я думала о своей бабке и видела перед собой ее лицо, смутно вырисовывавшееся за клубами дыма и пыльным столбом солнечного света. Оно казалось мне совсем далеким, словно я прильнула глазом не к тому концу подзорной трубы:
   - Что ж, ладно, ваш план сработал. Одурачили меня, умело отвадили Чарльза, но после того как я покинула пределы дворца, зачем вам понадобилось тащить меня обратно? Ведь я ушла вполне удовлетворенная, разве не так? Зачем привозить меня назад, тем более подобным способом?
   - Затем, что нам отнюдь не удалось отвадить вашего кузена, и вам это прекрасно известно. О, не надо бросать на меня столь подчеркнуто невинный взгляд, он вам не идет. Сказать, что случилось? Когда вы в первый раз ушли отсюда, вас встретил отнюдь не ваш шофер, а именно кузен Чарльз. Вы разработали с ним план, каким образом он смог бы в понедельник ночью проникнуть во дворец. Он пробрался сюда, и вы вдвоем обследовали поместье. Да, моя дорогая, вот сейчас ваше лицо выглядит гораздо естественнее.
   - Откуда вам все это известно?
   - Ваш бесценный кузен сам рассказал мне об этом.
   Кажется, я не произнесла ни слова и лишь вытаращилась на него, будучи не в состоянии до конца постичь смысл сказанного. Комната поплыла у меня перед глазами, дым и пыльный солнечный свет стелились вокруг словно туман.
   - После того как вы в тот вечер вернулись к себе в комнату, ваш Чарльз пытался пройти к выходу из дворца - к его задней двери, той самой, что в скале, верно? - Голос Грэфтона звучал гладко, прямо-таки шелковисто. - Так вот, это ему не удалось. Мы с Джоном застали его в подземелье - как раз в том, что находится сейчас под нами, - когда он проверял на прочность одну из дверей. Отпираться и скрывать свое имя смысла не было - вы ведь с ним очень похожи, не так ли? Одним словом, мы э... провели его внутрь. С тех пор он и сидит в одной из дворцовых тюремных камер. Вас ведь едва ли удивит, что во дворце есть своя темница? К сожалению, сейчас в ней только одна пригодная камера, так что когда мы привезли и вас, пришлось воспользоваться складом.
   - Здесь?! Чарльз здесь? Я вам не верю. Не может быть! - Мой рассудок пребывал в полном смятении, словно на ощупь передвигался по задымленной комнате, неспособный ни отыскать дверь, ни определить расстояние до окна. Кажется, я дотронулась рукой до лба. - Вы лжете. Вы сами знаете, что лжете. Он написал мне письмо и оставил его в Бейруте. Он поехал в Дамаск, чтобы встретиться с отцом Бена... нет, в Алеппо. И мы видели его - да, мы видели, что он туда поехал...
   - Да, письмо он действительно вам написал. Причем сам же и предложил. Если бы он не сделал этого в целях заставить вас держаться подальше от Дар-Ибрагима и не бросаться на поиски его, когда он не объявится в "Финикии", то мы бы вас утром не отпустили.
   - А почему, кстати, вы меня отпустили?
   - Все дело в вашем шофере, - коротко произнес Грэфтон, - и вашем отеле. Чарльз обратил наше внимание на то, что вас лучше отпустить, чем рисковать породить чьи-то вопросы-расспросы. Кроме того, по его же словам, вы поверили в то, что видели бабку живой и здоровой, и тем самым смогли бы поспособствовать распространению слухов о том, что с ней все в порядке.
   - Значит, он написал это письмо, всю эту продуманную ложь, даже то, что сам видел и узнал ее... Я еще подумала тогда, что он, наверное, видел вас и допустил ту же ошибку, что и я... Вы хотите сказать, это письмо, все это... подстроено? Просто чтобы вывести меня из игры?
   - Именно.
   Я молчала. Беседа потеряла для меня всякий интерес. Грэфтон улыбался, а когда я, ошеломленная, взглянула на него, ухмылка сделалась еще шире. Верхние зубы у него были свои; клыки длинные, желтоватые.
   Он продолжал что-то говорить, фрагменты информации кружили вокруг меня подобно клочкам бумаги, складываясь в нелепый, безумный узор: Джон Лесман несомненно, тот самый "англичанин", которого видел вдалеке фавн, - рано утром выехал на "порше" в Бейрут, спрятал машину где-нибудь на заднем дворе, разбудил человека по имени Юсуф и передал ему письмо Чарльза. Потом этот Юсуф отвез его назад, доставил письмо в отель и принялся следить за мной...
   - Но вы, моя дорогая, не захотели выйти из игры. Из вашего поведения стало совершенно ясно, что вы вознамерились задавать всякие чертовски неудобные для нас вопросы и связываться со столь же опасными для нас людьми. Надо же, даже в Англию позвонили! А после того как наш человек услышал ваш телефонный разговор с Дамаском, мы решили, что пора действовать более решительно.
   - Араб в красном тарбуше... Он стоял в соседней кабинке, - проговорила я не столько ему, сколько себе.
   - Точно. И поскольку вы обнародовали свои планы, да и этот чертов шофер тоже оказался под рукой, а нам ни в коем случае не хотелось, чтобы чьи-то взоры обратились в сторону Дар-Ибрагима, мы решили позволить вам перебраться через границу, а потом сделать так, чтобы вы исчезли. Все очень просто и безболезненно для всех: вашу машину останавливают, вас лично грабят, бумаги и деньги изымают, а машину разбивают... где-нибудь за Антиливаном, а может, даже ближе к Катане. Юсуф был уверен, что надолго выведет вас из строя. Поэтому он сел в "порше" и отправился ждать вас у границы. Разумеется, это была своего рода приманка. Вы бы поехали за ним...
   - Хамид! Если вы что-нибудь с ним сделали!..
   - Едва ли, если, конечно, он вел себя достаточно благоразумно. Большинству арабов присуще это качество, особенно когда они обнаруживают, что игра стоит свеч, - он рассмеялся. - Когда вас задержали на границе, я поначалу подумал, что все наши планы пошли прахом, но потом все получилось прямо как во сне. Меня вы не заметили, хотя я был там и видел, что случилось. Мой шофер прошел вслед за вами в служебное помещение, подслушал разговор Хамида с пограничником, поэтому я послал его сказать Юсуфу, чтобы он отправлялся на юг и избавился от машины вашего кузена. Но судьбе было угодно, чтобы вы сами увидели ее с холма, после чего бросились к своему шоферу и сказали ему, чтобы он ехал следом за "порше". Моя машина вернулась обратно. Водитель сообщил, что встретился с Хамидом на границе. Поскольку ни "порше", ни ваш шофер не вернулись, можно предположить, что Юсуф заставил его внять голосу разума или же попросту привел в действие наш первоначальный план, вынудив Хамида померзнуть где-нибудь в ожидании утра. Вы же понимаете - мы не могли позволить ему находиться поблизости от телефона. Послышалось негромкое урчание, выражавшее, похоже, крайнюю степень удовлетворения. - В дальнейшем все оказалось настолько простым, что в это даже трудно поверить. Вы во всеуслышание заявили, что отправляетесь в отель "Адонис", чтобы найти и нанять там машину до Бейрута. Я опередил вас. Управляющий успел смениться, и я не рисковал быть узнанным. Готов биться об заклад, что к тому моменту, когда вы объявились, он уже считал меня своим закадычным другом чуть ли не с детства. Вы никогда бы не согласились подсесть в случайную машину по дороге, но человек, которого вы встретили в отеле и которого вам представили по имени... - снова то же урчание. Надеюсь, вы по достоинству оценили мою небольшую хитрость с Великой мечетью? Забыли, похоже, что сами рассказали об этой истории своей "двоюродной бабке"?
   - Очень умно. Вы такой умный! Да у вас здесь целая маленькая империя со своими шпионами, водителями и машинами. Значит, есть на что содержать ее? И не надо щерить на меня свои корявые змеиные зубы. Что вы сделали с Чарльзом?
   - Я же сказал вам - он сидит взаперти. - Улыбка слетела с его губ.
   - Вы причинили ему боль?
   - Да, пришлось вчера немного повозиться с ним.
   - Вы пытались усмирить его? Неудивительно, что сегодня у Лесмана такой помятый вид. Мне еще вчера показалось, что у него побаливает лицо, а сейчас припоминаю, что он постоянно воротил его на сторону. Неплохо получилось, что и говорить. Вот так старина Чарльз! Да, моя милая "бабуля", а вас-то он часом не ушиб?
   От улыбки на лице Грэфтона не осталось и следа. Он густо покраснел, и я заметила, как у него на виске затрепетела жилка.
   - Ко мне он даже не прикоснулся. У меня был револьвер. Допускаю, что от Джона польза была невелика. Впрочем, он же наркоман...
   - Наркоман? - Пожалуй, я даже не смогла толком выговорить это слово, просто подумала о нем.
   Грэфтон снова отдалился от меня, далеко-далеко. Комнату словно окутала тень. Я почувствовала, что всем телом подалась вперед, всматриваясь, куда он делся. Я смутно понимала, что должна была бы с ума сходить, тревожась о судьбе Чарльза и о своей собственной участи, но мне никак не удавалось собраться с мыслями - пробовала, и ничего не получалось. Перед глазами все плыло, взлетало, кружилось, человека напротив приподнимало над стулом, бросало к темным углам комнаты...
   Неожиданно он оказался совсем близко от меня, гигантски увеличившись в размерах. Он уже не сидел, а стоял, нависая надо мной, голос его звучал злобно:
   - Да, маленькая, глупая, избалованная сучка, он наркоман. Наркотики! Я сказал вам про медицинские "препараты", так, кажется? Здесь, в подвалах, запасы индийской конопли на целое состояние, и сегодня ночью она должна быть увезена отсюда. Еще одно состояние произрастает сейчас на полях над Лаклуком, и если бы ваша бабка не отдала концы и я смог задержаться до сбора урожая... - Он глубоко вздохнул. - Причем здесь не только конопля. В Турции и Иране выращивают опиумный мак, разве вы об этом не знали? Вот это настоящий товар! Опий, морфий, героин - а у меня есть своего рода трубопровод, проходящий по территории Сирии и работающий как часы. А всего-то для их производства требуется немного времени и укромное местечко вроде Дар-Ибрагима...
   Я хотела было загасить окурок в блюдце, однако оно почему-то оказалось слишком далеко от меня, да и движение потребовало слишком много сил. Окурок выскользнул у меня из пальцев и упал на пол. Мне показалось, что падал он очень медленно, но я даже не попыталась подхватить его, а просто продолжала спокойно сидеть, глядя на собственную ладонь, которая тоже, казалось, находилась от меня далеко-далеко и вообще не соединялась с остальным телом.
   - ...И все это у нас было - пока не появились вы. Комната по соседству с той, в которую мы вас поместили, использовалась в качестве лаборатории. Мы вкалывали как рабы, чтобы успеть закончить обработку последней поступившей партии. Что ж, в этом году мы все равно должны были завершить свои дела и перебазироваться в другое место - эти мерзавцы из отдела наркотиков ООН стали закручивать гайки, а Генеральная Ассамблея вообще обещала на следующий год создать в этой стране невыносимую обстановку... Одним словом, после смерти старой дамы Дар-Ибрагим все равно пришлось бы прикрыть. Постепенный отвод войск, так, кажется, это называется? Караван прибывает сегодня ночью... - Голос его умолк, и я снова услышала смех. Он наклонился, поднял окурок и опустил его в блюдце - лицо Грэф-тона проплыло совсем рядом с моим. - Чувствуете себя немного не по себе, правда? Трудно понять, где находишься, да? В машине, моя милая, вы уже выкурили одну такую сигарету с травкой, а сейчас вот еще две, так что теперь можете вернуться в свою маленькую уютную комнатку, чтобы хорошенько выспаться... до самого утра.
   Мне очень хотелось испытать тревогу, хоть немного испугаться. В туманной мгле плавали фрагменты каких-то картин, похожие на отороченные светящейся каймой сновидения. Расхлябанная фигура Лесмана и униженное молодое лицо с ввалившимися серыми глазами; девушка-арабка, с лютой яростью глядящая на него; клочок конопляного поля с изображением бегущей собаки; корзины в подвале... Но все это куда-то исчезало, растворялось, а легкий, отзывающийся размеренным эхом стук вдруг оказался биением моего собственного сердца. Чей-то голос то приближался, то удалялся в подрагивающем воздухе, подобно пульсирующему барабанному бою, и над всем этим была я - недоступная, парящая высоко-высоко, плывущая, целая и невредимая, прекрасная и могучая, словно ангел в окружении выстилающей потолок паутины.
   Где-то внизу, в сумраке комнаты, в красном лакированном кресле сидела девушка - ее тело, облаченное в простое и одновременно дорогое платье, казалось вялым и сонным, скулы отсвечивали поблескивавшей на них влагой, а губы еле заметно улыбались. Темные мягкие волосы были по-модному подстрижены, руки несли на себе отпечаток загара, ладони длинные и изящные; одно запястье оттягивал книзу золотой браслет, стоивший целых восемьдесят фунтов...
   Маленькая, глупая, избалованная сучка - так, кажется, он ее назвал. Сейчас она, мигая, глядела на него. У нее были очень большие глаза с темными ресницами, кажущиеся еще больше за счет макияжа, а теперь и благодаря наркотику... Бедная, глупая сучка, она попала в беду, но я ничем не могла ей помочь, а впрочем, и не очень-то хотела. Да и вид у нее был отнюдь не испуганный...
   А потом в комнату тихо вошел Лесман, медленно проплывая новой тенью над мрачным полом; склонился над девушкой и почти беззаботным тоном спросил Грэфтона:
   - Ну как, отключилась?
   - Две сигареты. С ней порядок. А мальчишка как?
   - В отрубе. Вся камера в дыму, а сам словно каменный. Проблем с ним не будет.
   Грэфтон рассмеялся:
   - Нигде никаких проблем. Что ж, значит ситуация под нашим контролем. И ты, мой дорогой Джон, будешь придерживаться своего рациона, чтобы не потерять форму. Судя по твоему виду, ты сегодня уже один раз приложился? Так вот, это - последняя доза. Разумеется, кури, если хочешь, но даже не проси у меня ничего покрепче. До тех пор, пока груз благополучно не минует Бейрут, ты не получишь ни грамма. Понял? Отлично. А теперь отведи ее назад.
   Молодой человек склонился над стулом. Девушка сонно повела головой и улыбнулась ему - глаза ее застилала пелена. Кажется, она попыталась что-то сказать, но у нее ничего не получилось. Голова откинулась назад.
   - Должен признать, - заметил Лесман, - что такой она мне еще больше нравится.
   - Хочешь сказать, слишком красива, чтобы иметь осиное жало? Согласен. Бог мой, что за семейство! Она напоминает мне старую даму в ее самые тяжелые дни. Что ж, сама напросилась. Убери ее. Боюсь, тебе придется отнести ее на руках.
   Лесман склонился над лакированным креслом. От его прикосновения часть дурманящих паров словно на мгновение отлетела в сторону. Я спустилась со своих высот и снова вошла в собственное тело, но в этот момент он потянул его вперед, чтобы перекинуть руку себе через плечо, а затем поднять. Я каким-то образом ухитрилась проговорить - медленно, тягуче и, как мне показалось, с чувством неимоверного достоинства: