Страница:
http:// gsvirsky.narod.ru.
Там, дорогие, все черным по белому...
Вытолкали нас с Полиной в свободный мир. Тем не менее, время
ошеломляющих открытий продолжалось. Переслал мой друг Марк Поповский, в те
годы московский писатель, на Запад, с риском для жизни, "антисоветскую"
повесть Григория Свирского "Заложники". О судьбе нашего поредевшего
поколения, добиваемого и с фронта, и с тыла. Я писал эту книгу, как легко
понять, "в стол". Друзья уносили ее по листочкам, по главам, и неизвестно
где прятали. "Тебе т а м будут руки ломать, признаешься, где лежит. Лучше
тебе не знать..."
На Западе "ЗАЛОЖНИКИ" издали сразу. На двунадесяти языках. Но как
только посмел коснуться и в следующей книге "ПРОРЫВ" об этнических
конфликтах и произволе бюрократии, только уж не в СССР, а на Святой Земле,
американский колосс "Кнопф", блистательно, как подарочное издание,
выпустивший "Заложники" на английском, прислал мне интеллигентный отказ. "Мы
не разделяем ваш взгляд на Голду Меир и Бен Гуриона..." А конфиденциально,
при встрече, добавили, что все, написанное в романе "Прорыв", сомнений у них
не вызывает, но, к сожалению, пока что расходится со взглядом Американского
Еврейского Конгресса...
Господа, а как же свобода слова? В свободном-то государстве!!
Все советские годы мои книги, изданные в Европе и США, отлавливали на
границах СССР, как оружие или наркотики. Как писатель, я вернулся в Россию
лишь через двадцать лет. Блокаду прорвал в 1990 году журнал "Огонек". Здесь
появился, возможно, мой лучший рассказ "Лева Сойферт - друг народа..."
Времена, и в самом деле, изменилось круто. Все мои романы и повести,
написанные и опубликованные в изгнании, ныне переизданы в Белокаменной...
Естественно, я доволен этим. Не только потому, что прорвался к своему
читателю. Рад, что не удалось всемогущей Лубянке добить русского писателя.
А ведь как старались! ..
Однако, выяснилось, до победы еще далеко.
Вскоре на выход моей трилогии "ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ, еврейская трагедия с
русским акцентом", отозвался в газете "Вечерний Клуб"- Александр
Борщаговский, самый известный в сталинское время "космо..." или
"косНополит", как произносил непонятное ему слово мой сосед-стеклодув Федя.
Затем появились и другие отклики критиков преклонного возраста... Новые
поколения литераторов и Главных редакторов заглавная и не умирающая тема
имперской России - травля и стравливание национальных меньшинств, похоже,
совершенно не интересовали...
В Москве, естественно, встретился со своими старыми друзьями и
коллегами - Бенедиктом Сарновым и Володей Войновичем. Четверть века не
виделись. Выпили, предались воспоминаниям. Я рассказал о странной
индифферентности молодых критиков, с которой столкнулись мои немолодые
издатели...
- Ну, чего же тут странного?! - воскликнул жизнерадостный Володя
Войнович. - Не помнишь, что ли, Галича: "А вокруг шумела Иудея И о мертвых
помнить не хотела..." Все как всегда... Твои проблемы интересует сейчас лишь
десяток высоколобых... Да ладно, всю жизнь мы пили под тост "Чтоб они
сдохли!". Они и сдохли...
Радостное благодушие взорвала Слава, жена Бенедикта Сарнова. Она
вбежала в комнату и включила телевизор. В экранной дымке строем шествовали
молодцы в черных мундирах, со свастикой на рукаве.
- Не видал раньше? - весело спросил Володя Войнович. - Баркашовцы!
Русские штурмовики...
Штурмовики несли плакат, славивший генерала Макашова, "истинного
патриота России", как было начертано на нем.
Мы долго молчали..
Бенедикт Сарнов, человек немногословный, ироничный, усмехнулся:
- Тебе, Григорий, ветерану, такие мальчики, наверное, не могли
присниться и в дурном сне...
Что тут говорить, болью отозвался в моем сердце этот торжественный
проход. Не забыл его до сих пор.
На аэродроме под Мурманском, где стояла наша 5-я ОМАГ - Особая морская
авиагруппа - хоронили часто. Еще чаще - и хоронить-то было некого...
Теперь уж не тайна, в узкой, стиснутой полярными сопками Ваенге погибло
300 % экипажей торпедоносцев. Я знал каждого из летчиков, упавших в ледяное
Баренцево море или на скалы. Сердечно привязался к медлительному добрейшему
сибиряку Александру Ильичу Скнареву, своему штурману, без вины виноватому
штрафнику, вырубал в скале могилу для нашего командира эскадрильи майора
Лапшенкова, тихого деликатного человека, знавшего наизусть, казалось, всю
русскую поэзию. Его подкараулил фашистский "ас" Ганс Мюллер, сбив прямо над
нашей головой, когда командир эскадрильи учил молодых. Сердечно привязался к
Борису Павловичу Сыромятникову, нашему "бате", просившему с застенчивой
улыбкой , когда меня забрали в газету, не забывать своих.
Ни один из этих прекрасных людей до победы не дожил...
Хоронить друзей и знакомых, впрочем, приходилось после каждого
массированного налета Юнкерсов" 87-х на наш аэродром. Надрывно воя боевыми
сиренами, они выходили из пикирования у самой земли, до свастик и победных
звездочек на их фюзеляжах, казалось, рукой подать...
И вдруг этот парад с фашистскими опознавательными знаками в самом
центре Москвы.
Фантасмагория?!. Дьявольский шабаш.
Если приглядеться к нему, и вовсе не фантасмагория. Не шабаш А
закономерность! И ей, как известно, - века ... А последние сто лет без
особого труда прослеживаются. По годам и даже дням...
В роковом 1881-м бомбисты "Народной воли" взорвали Александра 2-го.
Среди бомбистов, это давно установлено, были русский, поляк, но ни одного
еврея. Однако на следующий день почти все русские газеты вышли с аршинными
заголовками: "Жиды убили нашего государя-императора!".
Лишь после всестороннего жандармского сыска была обнаружена и
народоволка Геся Гельфман , лично бомбы в царя не метавшая, тем не менее,
приговоренная к вечной каторге.
Но газеты долгого жандармского сыска не ждали. Им все было ясно
заранее... весь юг тут же заполыхал погромами. Он вышвырнул из страны более
двух миллионов украинских, крымских, бессарабских евреев... Отчего так
ярились газеты? Чего вдруг?
И вовсе не вдруг...
Россия всю ее долгую историю - жертва насилия. От Батыя до Ленина.
В конце-концов, это ощущение стало народным самосознанием. Выразило
себя в большой поэзии: "Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу."
О черносотенных Думах начала и конца нашего века, о дозволенных
государем-императором Союзах "Михаила Архангела" и "Русского народа" и
вспоминать не хочется: по юдофобству Россия почти всегда бежала "впереди
планеты всей". Можно ли ощущать себя "невинной жертвой без "козлов
отпущения"?!. Если уж не евреи, то виной всему, конечно, татары или
"англичанка" как иронизировал еще Чехов.
Партийная газета "Правда" времен клинического советского юдофобства
такого наворотила, что голодная улица по сей день кричит о нацменьшинствах
России, чаще всего, так: "Чурки!", "Князья", "Чучмеки"! "Жиды!"
Украл русский, он -- вор. Украл еврей -- украл жид пархатый. Они все
такие....
Беличье колесо примитивного мышления так и катилось, подгоняемое
подванивающим газетным ветром; катится и по сей день! без остановки..."Бей -
жидов, буржуев, меньшевиков -эсеров, троцкистов, уклонистов, империалистов,
кулаков и подкулачников, "врагов народа", Запад, НАТО, лиц кавказской
национальности, чеченцев, жидов-олигархов...( Ненужное зачеркнуть). Бей
(кого-никого) спасай Россию!. Давным-давно эта немудрящая формула стала
расхожим стереотипом, шаблоном уличного кликушества... Главная беда России
дураки и дороги - не мной это придумано.
Только сильный и зрелый народ способен принять другой народ и поднять
его до себя, - принять, обогатившись... Мещанство, особенно, если оно во
власти, и чужое погубит, и свое сгноит.
Кому неясно теперь -- избиение целого народа не может быть этим народом
прощено и забыто. Нужны новые подходы к "заминированным" советским
злодейством народам. Как к "наказанным народам" -- высланным из своих
городов и аулов на смерть и муки, так и жестоко и многолетне в собственном
доме дискриминированным. Россия довела свое собственное еврейство до того,
что многие русские евреи почувствовали себя людьми безысходно ущемленными.
Именно от этого и бежали из своего отечества...
Способен ли кто из нас, литераторов, сфокусировать в глазах читателя
опасность неразвитого, примитивного мышления улицы, бездумной толпы, которой
в новой России судьба стать весомой частью "электората"?! ... Способен ли
кто остановить сползание измордованной "демократической" России к имперской
спеси, к большой крови?
Господа хорошие! Как воздух, нужен России талантливый политолог. Мудрый
и страстный политолог, который, в отличие от печального юмориста Игоря
Свинаренко, не сдастся на милость быдла или "общественного
бессознательного", как любят говорить ныне газетчики. И найдет в своем
народе людей, которые считают, "извините за выражение, чучмеков, чурок и
жидов" равноправными соседями и братьями, кто бы и как на них не
натравливал. И потому начнут долгий, терпеливый, не на короткую кампанию
рассчитанный процесс и з л е ч е н и я обиженных временем, сбитых с толку
земляков. Растолковав им хотя бы то, что, в свое время, предстало передо
мной, мальчишкой, в виде нервного, примятого редакторскими зубами красного
карандаша...
Тут, на мой взгляд, самое время для короткого эпилога... Увы, его еще
нет. Его напишет Владимир Владимирович Путин.
Если им запланирован мир, - уточню я в первую годовщину президентства
Путина, - а не усердно предлагаемый ныне россиянам наркотик великодержавия,
ведущий и к непрекращающимся малым войнам и, не дай Бог! к большой...
Иду на вы! Григорий Свирский глазами непосредственных свидетелей,
российских литературоведов и критиков.
Григорий Свирский:
Я полагал, что "ШТРАФНИКИ" и были моим "казачинским порогом". Однако
Енисей, река, особенно при низкой воде, порожистая. Тут же угрожающе вырос
своими острыми гранями и второй... Правда, от него можно было уклониться. Я
не стал."
БЕНЕДИКТ САРНОВ:
"... Столкнувшись с невозможностью пробиться своими книгами к читателю,
Свирский не смог, как это стало естественно для многих его собратьев по
перу, уйти в "подполье"... Позиция "внутреннего эмигранта" была не для него.
И он упорно, настойчиво, не обращая внимание на полученные синяки и шишки,
продолжал биться лбом о стену: писал письма во все инстанции, выступал на
собраниях.
Сегодня это трудно себе представить, но тогда - ох, какое это непростое
было дело- выступить на большом собрании и сказать вслух все, что думаешь.
Писатель Борис Балтер, человек большого личного мужества, выводивший в 41-ом
из окружения полк, говорил мне после выступления на одном таком собрании,
что подниматься на трибуну ему было страшнее, чем подыматься в атаку,
Григорий Свирский поднимался на эту трибуну не раз.
Одно из его выступлений я хорошо помню.
Большой зал Центрального Дома литераторов был переполнен... В
президиуме сидел важный гость: секретарь ЦК КПСС...
Не стану пересказывать речь Григория Свирского, тем более, что она уже
опубликована, с опозданием ровно на четверть века (журнал "Горизонт", 1990
N 3) Приведу из нее только небольшой отрывок:
" ... Как-то шли по Осетии с группой альпинистов и туристов. В одном из
селений подошел к нам старик и сказал: "Мы приглашаем вас на свадьбу. Вся
деревня будет гулять; а ты, он показал на меня, не приходи!" И вот я остался
сторожить вещи группы. Сижу, читаю книжку и вдруг вижу, улица селения в
пыли, словно конница Буденного мчится, меня хватают и тащат. Жених и невеста
кричат: " Извини, дорогой! - Меня притаскивают на свадьбу, наливают
осетинскую водку арака в огромный рог и вливают в меня. Я спрашиваю моего
друга, что произошло? Почему раньше я получил "персональное неприглашение",
а сейчас потчуют, как самого дорогого гостя? Оказывается, мой друг спросил
несколько ранее старика и тот объяснил гордо: "Мы грузинов не приглашаем!"
Мой друг объяснил, что я не грузин... Тогда старик закричал, что только что
кровно обидел человека, и он, этот человек, будет мстить. И вот вся свадьба
чтобы не было мести, сорвалась - и за мной... На другой день старик приходил
узнать, простил ли я его за то, что он принял меня за грузина...
Когда кончился маршрут, мы спустились в Тбилиси. Вечером вышли гулять.
Подходят два подвыпивших гражданина и что-то говорят мне по грузински. Я не
понимаю. Тогда один размахивается и бьет меня в ухо. Я падаю. Кто-то в
подъезде гостиницы кричит: "Наших бьют!" - альпинисты выскакивают из
гостиницы и начинается потасовка.
И вот мы в милиции. Идет разговор по грузински. И вдруг ударивший меня
кидается к столу дежурного, разглядывает мой паспорт и идет ко мне со
словами: "Извини меня, мы думали, что ты армяшка, из Еревана. Идем, будем
гулять". Я едва от них отбился.
В нашей группе альпинистов половина была из Прибалтики. Они прекрасные
спортсмены. После того, что произошло, мы сблизились. Но когда они о чем-то
говорили, и мы подходили - они замолкали, а когда я спросил в чем дело, мне
ответили: "Ты же русский!"
Когда приехал в Москву, узнал, что меня не утвердили в должности члена
редколлегии литературного журнала, потому что я еврей..."
Как видите, история была лаконичная, но - емкая. Она с разительной
наглядностью представила картину уже тогда сложившихся болезненных
межнациональных отношений, тщательно прикрываемую парадными лозунгами...
В той речи Свирский впервые сказал вслух и о черносотенцах в рядах
Союза писателей СССР.
Речь писателя неоднократно прерывалась аплодисментами... Однако
несмотря на "хеппи энд" именно с этой речи начались все последующие
неприятности Григория Свирского. Сперва от него потребовали, чтобы он
отрекся от своих слов, как от клеветнических... Потом перестали печатать...
Короче говоря, очень скоро он понял, что нормальной жизни на родине ему
больше не будет... А эмиграция тогда для российского инакомыслящего - отнюдь
не только еврейской национальности - возможна была только в одну страну: в
Израиль...
Услыхав, что Свирский уехал из Израиля в Канаду, многие его московские
приятели говорили:
- Ничего удивительного! Такой характер! Такой вот взрывной, ершистый,
неуживчивый человек!
Доля истины в этом, конечно, есть. Но тут необходимо одно небольшое
разъяснение.
Главным свойством этого неуживчивого характера, я бы сказал,
первопричиной этой неуживчивости была не какая-нибудь там склочность его
натуры, а основополагающая черта его личности, для обозначения которой я не
могу подобрать никакого другого слова кроме старомодного, уже почти
вышедшего из употребления: донкихотство...
(Предисловие Б. Сарнова к первому изданию в Москве романа "ПРОРЫВ",
1992.)
Насколько известно, - добавлю от себя, как составитель "странички", по
намеченным Григорием СВИРСКИМ этническим границам, границам стойкой
неприязни одного народа к другому, порой перерастающей в ненависть, и
раскололся спустя четверть века нерушимый Советский Союз. История, таким
образом, свидетельствует, что русский писатель Григорий Свирский отнюдь не
был Дон Кихотом, каким его считали опасавшиеся за его жизнь советские
литераторы, задаривая коллегу чугунными и деревянным Дон Кихотами. Теперь уж
ясно, что он выступил с крайне рискованным для него пророчеством, сбывшимся
с абсолютной точностью. Еще все можно было бы в нашей многонациональной
стране исправить, если бы...Увы! Судьба пророков во все века известна.
ЕФИМ ЭТКИНД:
"... Что такое высшее ораторское искусство? Это искусство сказать все и
не попасть в Бастилию в стране, где не разрешается говорить ничего" Аббат
Гальяни. Письмо от 24 сентября 1774 года.
Этим эпиграфом начал свое предисловие к лондонскому изданию "На Лобном
месте" Е. Эткинд.
"... Григорий Свирский знал, на что идет, говоря своим собратьям правду
безо всяких обиняков. Заявляя открыто, что в наступившем 1968 году писатель
"принижен, ограблен в самом главном - в праве выступать со своими
сокровенными мыслями и чувствами..." Да, Свирский еще и потому вправе, что
не дожидался безопасности, а начал свою речь - под огнем. Там, где хозяин в
зале - генерал госбезопасности Ильин, где улюлюкает черная сотня, там не до
риторики; эти обстоятельства "не читки требуют с актера, а полной гибели
всерьез". В своей книге Свирский с восхищением говорит о подвиге Константина
Паустовского, Владимира Померанцева, Александра Галича, Виктора Некрасова...
Я назову еще Григория Свирского: копию его речи читали во всех концах
Советского Союза и радовались не только мужеству оратора, но и победе
справедливости..."
АЛЕКСАНДР БОРЩАГОВСКИЙ:
"... Свирского изгоняли, выталкивали из страны, которую он так
мужественно, смело отстаивал на фронте. Изгоняли цинично и жестоко, по
испытанной уже тогда методе травли и клевет, а он от деда-прадеда, от
суровых испытаний фронта не так был скроен, чтобы терпеть унижения.
Свирский уехал. Канул в чужой мир. Оказался там - безъязыкий, в самых
трудных условиях существования. Мелькали годы (или влачились жестоко!), и
все чаще возникали свидетельства его упорного писательского труда, вопреки
всем сложностям и скитаниям по странам и континентам. Изредка мы прочитывали
его книги, изданные в Лондоне и Нью-Йорке, в Париже и в Монреале, в Израиле
и в Японии, книги на русском и переведенные с родного русского на многие
языки мира.
Но вот московское издательство "КРУК" выпустило его трилогию "ВЕТКА
ПАЛЕСТИНЫ. Еврейская трагедия с русским акцентом"... События трилогии не
замкнуты рамками одной семьи или рода, и главное в ней нe национальная
проблематика, а жизнь и судьба мира, будущее которого может быть
благополучно только в общности, а не в религиозном противостоянии..
А только что вышла из печати и новая книга Григория Свирского "На
Лобном месте, литература нравственного сопротивления". Книга эта - поистине
уникальна... Она адресуется прежде всего... людям мыслящим, способным к
восприятию глубинных процессов литературы".
Александр Борщаговский. "Вечерний Клуб" N 28, 16 июля 1998.
Григорий Свирский:
Но это произошло через четверь века. А тогда... Цензоры от страха
обезумели. Набор всех моих книг был за одну ночь, во всех типографиях СССР и
ГДР, рассыпан. В Лейпциге рассказ "Король Памира" о пограничном шофере
выдирали из стотысячного тиража по листочку... В Москве заново проверяли
новые издания: не упомянут ли где опальный?.. Не проскочило ли имя?
"Григорию Свирскому перекрыли кислород", - академически спокойно
заключил в своих недавних мемуарах бывший зам. Министра КГБ СССР.
Документ ЦК КПСС от января 1972 года об изгнании Григория Свирского из
страны уже известен читателю из биографии писателя. Повторим здесь - для
истории - лишь имена государственных сатрапов, изгнавших русского писателя
из России, за которую он воевал:
Председатель КГБ: Ю. Андропов
Секретари ЦК:
М. А. Суслов, А. П. Кириленко, П. Н. Демичев, И. В. Капитонов, А. Н.
Шелепин, К. Ф. Катушев.
Немало мне попортил нервы мой старый друг и наставник АЛЕКСАНДР БЕК,
замечательный человек и писатель. Когда ЦК запретило все мои книги, и я
понял, что пора уезжать, он при каждой встрече предупреждал:
"Гриша. Тебя никогда не выпустят. Если ты тут говорил такое, что же ты
скажешь там?!"
Когда, наконец, овир выдал мне "разрешение", и я купил билет на самолет
Москва-Вена , естественно, тут же позвонил исстрадавшемуся добряку.
Александр Бек примчал тут же (жили рядом), повертел мой билет и
заключил твердо: "Не выпустят!! Гриша, я пережил гибельный 37-ой год, я их
хо-ро-шо знаю?."
- А - билет?!!
- Гриша, мы тебя проводим, помашем ручками, но что им мешает посадить
самолет в Киеве?
Парижский трибунал. Документы международного процесса против
национальной политики СССР...
(март-апрель 1973 года)
Свидетели обвинения Лауреат Нобелевской премии Президент Рене КАССЕН,
Главный раввин Франции КАПЛАН, писатель Григорий СВИРСКИЙ и другие.
РАСИСТСКАЯ ФАЛЬШИВКА ИЗ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
Советское Информационное Агентство в Париже уличено в преступном
распространении ложных сведений. Пытаясь обличить политику Израиля, журнал
"СССР" -- орган Советского Посольства в Париже опубликовал клеветническую
статью -- "Школа мракобесия", на основании которой ЛИКА (международная лига
по борьбе с антисемитизмом и расизмом) вызвала на суд редакцию указанного
журнала с обвинением в пропаганде расовой ненависти. Адвокаты ЛИКА-- Роберт
Бадинтерн и Жерар Розенталь прибегли при этом к сенсационному свидетельству
писателя Григория Свирского -- участника второй мировой войны в рядах
Советскою Армии.
(L'Express, 2-8 апреля 1973 Париж)
"В СССР ВЕЛИКОДЕРЖАВНЫЙ ШОВИНИЗМ ОКАЗАЛСЯ СИЛЬНЕЕ УЧЕНИЯ МАРКСА"
Русский писатель Григорий Свирский... против господина ЛЕГАНЬЕ --
главного редактора журнала "СССР", издаваемого Советским Информационным
Агентством в Париже.
Возможно, что читателям газеты "Le Monde" уже известно содержание
бичующей речи Свирского против цензуры, произнесенной на собрании советских
писателей 16 января 1968 г., речи, из-за которой Свирский был исключен из
Коммунистической партии три месяца спустя (см. Le Monde от 28 и от 29 апреля
1968 г.). Но отметим при этом, что он протестовал уже тремя годами ранее
против государственного антисемитизма и угнетения национальных меньшинств, и
что на западе этот протест остался незамеченным..."
("Le Monde". 8-9 апреля 1973)
Бюллетень Советского Посольства в Париже опубликовал антисемитскую
статью, пользуясь материалами, опубликованными в царской России в 1906 году.
"Французская пресса еще никогда не публиковала столь антисемитского
текста" -- вот общее мнение всех французских газет no поводу статьи "Израиль
-- школа мракобесия", напечатанной в журнале "СССР" -- органе Советского
Посольства в Париже. Под предлогом обличения политики Израиля эта статья
является в действительности клеветой на весь еврейский народ на основании
злостно искаженных текстов религиозных книг...
Процесс является первым в истории применением закона от первого июня
1972 года. На приговор суда, который будет вынесен в будущий вторник в
семнадцатой камере Парижского Гражданского Суда, отзовется с волнением все
общественное мнение Франции, т.к. причиною дела является поступок,
вызывающий чувства презрения, стыда и недоумения, -- так пишет о процессе
Парижская газета "Ле Монд". Надо отметить, что все это грязное дело нас
многому научит, и что его следует принять всерьез по двум важным причинам:
Первым делом из-за источников пропаганды, а во-вторых -- из-за тех
комментариев к процессу, которые были опубликованы в Бюллетене "СССР" 21
марта,через шесть месяцев после появления статьи "Израиль - школа
мракобесия".
Дело касается странных "пояснений", которые не разъясняют, а только
затуманивают сущность дела. Утверждая, что "Бюллетень" вовсе не занимался
антисемитской пропагандой, и, признавая "недопустимыми" обобщения,
явствующие из статьи, вызвавшей процесс, автор "пояснений" заявляет, что в
тексте "Израиль - школа мракобесия" все якобы основано на оригинальных
текстах еврейских религиозных писаний. Но случилось неожиданное и почти
театральное событие: на суд явился писатель Григорий Свирский, бывший
авиатор Советской армии, с доказательствами того, что антисемитская статья,
опубликованная органом Советского посольства в Париже, ничуть не использует
какие-либо религиозные материалы, а точно копирует отнюдь не религиозную
книгу некоего Россова, опубликованную в Санкт-Петербурге в 1906-ом году
перед кровавыми погромами на юге России. Название книги -- "Еврейский
Вопрос". Под главным заголовком красуется следующая надпись: "О
невозможности предоставлении полноправия евреям".
Но сравним оба текста -- старый и новый: --
Текст советского бюллетеня "U.R.S.S.", Paris, 22.9.19/2, р. 9. {Перевод
с французского)
Текст черносотенца Россова (Санкт-Петербург. 1906), стр. 15.
1) "Мир принадлежит сынам всемогущего Еговы, причем они могут
пользоваться любой маскировкой. Все имущества инаковерующих принадлежат им
лишь до времени, до момента их перехода во владение "избранного народа". А
когда избранный народ станет многочисленнее всех других народов, "Бог отдаст
их ему на окончательное истребление"."
1) "Мир, по учению Шулхан-Аруха, должен принадлежать евреям и они, для
удобства обладания этим миром, могут надевать на себя "какие угодно личины".
Собственность "гоев" принадлежит им только временно, до перехода в еврейские
руки. А когда еврейский народ будет превышать численностью другие народы, то
"Бог отдаст им всех на окончательное истребление".
2) "Вот конкретные правило, определяющие отношения иудеев ко всем
другим людям, презрительно именуемых ими "гоями", "акумами" или "назореями".
2) "Вот буквальные правила из некоторых параграфов "Шулхан-Арука",
опредепящие отношения евреев к гоям, акумам или наза-реям (эти названия
означают христиан-иноверцев)."
Там, дорогие, все черным по белому...
Вытолкали нас с Полиной в свободный мир. Тем не менее, время
ошеломляющих открытий продолжалось. Переслал мой друг Марк Поповский, в те
годы московский писатель, на Запад, с риском для жизни, "антисоветскую"
повесть Григория Свирского "Заложники". О судьбе нашего поредевшего
поколения, добиваемого и с фронта, и с тыла. Я писал эту книгу, как легко
понять, "в стол". Друзья уносили ее по листочкам, по главам, и неизвестно
где прятали. "Тебе т а м будут руки ломать, признаешься, где лежит. Лучше
тебе не знать..."
На Западе "ЗАЛОЖНИКИ" издали сразу. На двунадесяти языках. Но как
только посмел коснуться и в следующей книге "ПРОРЫВ" об этнических
конфликтах и произволе бюрократии, только уж не в СССР, а на Святой Земле,
американский колосс "Кнопф", блистательно, как подарочное издание,
выпустивший "Заложники" на английском, прислал мне интеллигентный отказ. "Мы
не разделяем ваш взгляд на Голду Меир и Бен Гуриона..." А конфиденциально,
при встрече, добавили, что все, написанное в романе "Прорыв", сомнений у них
не вызывает, но, к сожалению, пока что расходится со взглядом Американского
Еврейского Конгресса...
Господа, а как же свобода слова? В свободном-то государстве!!
Все советские годы мои книги, изданные в Европе и США, отлавливали на
границах СССР, как оружие или наркотики. Как писатель, я вернулся в Россию
лишь через двадцать лет. Блокаду прорвал в 1990 году журнал "Огонек". Здесь
появился, возможно, мой лучший рассказ "Лева Сойферт - друг народа..."
Времена, и в самом деле, изменилось круто. Все мои романы и повести,
написанные и опубликованные в изгнании, ныне переизданы в Белокаменной...
Естественно, я доволен этим. Не только потому, что прорвался к своему
читателю. Рад, что не удалось всемогущей Лубянке добить русского писателя.
А ведь как старались! ..
Однако, выяснилось, до победы еще далеко.
Вскоре на выход моей трилогии "ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ, еврейская трагедия с
русским акцентом", отозвался в газете "Вечерний Клуб"- Александр
Борщаговский, самый известный в сталинское время "космо..." или
"косНополит", как произносил непонятное ему слово мой сосед-стеклодув Федя.
Затем появились и другие отклики критиков преклонного возраста... Новые
поколения литераторов и Главных редакторов заглавная и не умирающая тема
имперской России - травля и стравливание национальных меньшинств, похоже,
совершенно не интересовали...
В Москве, естественно, встретился со своими старыми друзьями и
коллегами - Бенедиктом Сарновым и Володей Войновичем. Четверть века не
виделись. Выпили, предались воспоминаниям. Я рассказал о странной
индифферентности молодых критиков, с которой столкнулись мои немолодые
издатели...
- Ну, чего же тут странного?! - воскликнул жизнерадостный Володя
Войнович. - Не помнишь, что ли, Галича: "А вокруг шумела Иудея И о мертвых
помнить не хотела..." Все как всегда... Твои проблемы интересует сейчас лишь
десяток высоколобых... Да ладно, всю жизнь мы пили под тост "Чтоб они
сдохли!". Они и сдохли...
Радостное благодушие взорвала Слава, жена Бенедикта Сарнова. Она
вбежала в комнату и включила телевизор. В экранной дымке строем шествовали
молодцы в черных мундирах, со свастикой на рукаве.
- Не видал раньше? - весело спросил Володя Войнович. - Баркашовцы!
Русские штурмовики...
Штурмовики несли плакат, славивший генерала Макашова, "истинного
патриота России", как было начертано на нем.
Мы долго молчали..
Бенедикт Сарнов, человек немногословный, ироничный, усмехнулся:
- Тебе, Григорий, ветерану, такие мальчики, наверное, не могли
присниться и в дурном сне...
Что тут говорить, болью отозвался в моем сердце этот торжественный
проход. Не забыл его до сих пор.
На аэродроме под Мурманском, где стояла наша 5-я ОМАГ - Особая морская
авиагруппа - хоронили часто. Еще чаще - и хоронить-то было некого...
Теперь уж не тайна, в узкой, стиснутой полярными сопками Ваенге погибло
300 % экипажей торпедоносцев. Я знал каждого из летчиков, упавших в ледяное
Баренцево море или на скалы. Сердечно привязался к медлительному добрейшему
сибиряку Александру Ильичу Скнареву, своему штурману, без вины виноватому
штрафнику, вырубал в скале могилу для нашего командира эскадрильи майора
Лапшенкова, тихого деликатного человека, знавшего наизусть, казалось, всю
русскую поэзию. Его подкараулил фашистский "ас" Ганс Мюллер, сбив прямо над
нашей головой, когда командир эскадрильи учил молодых. Сердечно привязался к
Борису Павловичу Сыромятникову, нашему "бате", просившему с застенчивой
улыбкой , когда меня забрали в газету, не забывать своих.
Ни один из этих прекрасных людей до победы не дожил...
Хоронить друзей и знакомых, впрочем, приходилось после каждого
массированного налета Юнкерсов" 87-х на наш аэродром. Надрывно воя боевыми
сиренами, они выходили из пикирования у самой земли, до свастик и победных
звездочек на их фюзеляжах, казалось, рукой подать...
И вдруг этот парад с фашистскими опознавательными знаками в самом
центре Москвы.
Фантасмагория?!. Дьявольский шабаш.
Если приглядеться к нему, и вовсе не фантасмагория. Не шабаш А
закономерность! И ей, как известно, - века ... А последние сто лет без
особого труда прослеживаются. По годам и даже дням...
В роковом 1881-м бомбисты "Народной воли" взорвали Александра 2-го.
Среди бомбистов, это давно установлено, были русский, поляк, но ни одного
еврея. Однако на следующий день почти все русские газеты вышли с аршинными
заголовками: "Жиды убили нашего государя-императора!".
Лишь после всестороннего жандармского сыска была обнаружена и
народоволка Геся Гельфман , лично бомбы в царя не метавшая, тем не менее,
приговоренная к вечной каторге.
Но газеты долгого жандармского сыска не ждали. Им все было ясно
заранее... весь юг тут же заполыхал погромами. Он вышвырнул из страны более
двух миллионов украинских, крымских, бессарабских евреев... Отчего так
ярились газеты? Чего вдруг?
И вовсе не вдруг...
Россия всю ее долгую историю - жертва насилия. От Батыя до Ленина.
В конце-концов, это ощущение стало народным самосознанием. Выразило
себя в большой поэзии: "Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу."
О черносотенных Думах начала и конца нашего века, о дозволенных
государем-императором Союзах "Михаила Архангела" и "Русского народа" и
вспоминать не хочется: по юдофобству Россия почти всегда бежала "впереди
планеты всей". Можно ли ощущать себя "невинной жертвой без "козлов
отпущения"?!. Если уж не евреи, то виной всему, конечно, татары или
"англичанка" как иронизировал еще Чехов.
Партийная газета "Правда" времен клинического советского юдофобства
такого наворотила, что голодная улица по сей день кричит о нацменьшинствах
России, чаще всего, так: "Чурки!", "Князья", "Чучмеки"! "Жиды!"
Украл русский, он -- вор. Украл еврей -- украл жид пархатый. Они все
такие....
Беличье колесо примитивного мышления так и катилось, подгоняемое
подванивающим газетным ветром; катится и по сей день! без остановки..."Бей -
жидов, буржуев, меньшевиков -эсеров, троцкистов, уклонистов, империалистов,
кулаков и подкулачников, "врагов народа", Запад, НАТО, лиц кавказской
национальности, чеченцев, жидов-олигархов...( Ненужное зачеркнуть). Бей
(кого-никого) спасай Россию!. Давным-давно эта немудрящая формула стала
расхожим стереотипом, шаблоном уличного кликушества... Главная беда России
дураки и дороги - не мной это придумано.
Только сильный и зрелый народ способен принять другой народ и поднять
его до себя, - принять, обогатившись... Мещанство, особенно, если оно во
власти, и чужое погубит, и свое сгноит.
Кому неясно теперь -- избиение целого народа не может быть этим народом
прощено и забыто. Нужны новые подходы к "заминированным" советским
злодейством народам. Как к "наказанным народам" -- высланным из своих
городов и аулов на смерть и муки, так и жестоко и многолетне в собственном
доме дискриминированным. Россия довела свое собственное еврейство до того,
что многие русские евреи почувствовали себя людьми безысходно ущемленными.
Именно от этого и бежали из своего отечества...
Способен ли кто из нас, литераторов, сфокусировать в глазах читателя
опасность неразвитого, примитивного мышления улицы, бездумной толпы, которой
в новой России судьба стать весомой частью "электората"?! ... Способен ли
кто остановить сползание измордованной "демократической" России к имперской
спеси, к большой крови?
Господа хорошие! Как воздух, нужен России талантливый политолог. Мудрый
и страстный политолог, который, в отличие от печального юмориста Игоря
Свинаренко, не сдастся на милость быдла или "общественного
бессознательного", как любят говорить ныне газетчики. И найдет в своем
народе людей, которые считают, "извините за выражение, чучмеков, чурок и
жидов" равноправными соседями и братьями, кто бы и как на них не
натравливал. И потому начнут долгий, терпеливый, не на короткую кампанию
рассчитанный процесс и з л е ч е н и я обиженных временем, сбитых с толку
земляков. Растолковав им хотя бы то, что, в свое время, предстало передо
мной, мальчишкой, в виде нервного, примятого редакторскими зубами красного
карандаша...
Тут, на мой взгляд, самое время для короткого эпилога... Увы, его еще
нет. Его напишет Владимир Владимирович Путин.
Если им запланирован мир, - уточню я в первую годовщину президентства
Путина, - а не усердно предлагаемый ныне россиянам наркотик великодержавия,
ведущий и к непрекращающимся малым войнам и, не дай Бог! к большой...
Иду на вы! Григорий Свирский глазами непосредственных свидетелей,
российских литературоведов и критиков.
Григорий Свирский:
Я полагал, что "ШТРАФНИКИ" и были моим "казачинским порогом". Однако
Енисей, река, особенно при низкой воде, порожистая. Тут же угрожающе вырос
своими острыми гранями и второй... Правда, от него можно было уклониться. Я
не стал."
БЕНЕДИКТ САРНОВ:
"... Столкнувшись с невозможностью пробиться своими книгами к читателю,
Свирский не смог, как это стало естественно для многих его собратьев по
перу, уйти в "подполье"... Позиция "внутреннего эмигранта" была не для него.
И он упорно, настойчиво, не обращая внимание на полученные синяки и шишки,
продолжал биться лбом о стену: писал письма во все инстанции, выступал на
собраниях.
Сегодня это трудно себе представить, но тогда - ох, какое это непростое
было дело- выступить на большом собрании и сказать вслух все, что думаешь.
Писатель Борис Балтер, человек большого личного мужества, выводивший в 41-ом
из окружения полк, говорил мне после выступления на одном таком собрании,
что подниматься на трибуну ему было страшнее, чем подыматься в атаку,
Григорий Свирский поднимался на эту трибуну не раз.
Одно из его выступлений я хорошо помню.
Большой зал Центрального Дома литераторов был переполнен... В
президиуме сидел важный гость: секретарь ЦК КПСС...
Не стану пересказывать речь Григория Свирского, тем более, что она уже
опубликована, с опозданием ровно на четверть века (журнал "Горизонт", 1990
N 3) Приведу из нее только небольшой отрывок:
" ... Как-то шли по Осетии с группой альпинистов и туристов. В одном из
селений подошел к нам старик и сказал: "Мы приглашаем вас на свадьбу. Вся
деревня будет гулять; а ты, он показал на меня, не приходи!" И вот я остался
сторожить вещи группы. Сижу, читаю книжку и вдруг вижу, улица селения в
пыли, словно конница Буденного мчится, меня хватают и тащат. Жених и невеста
кричат: " Извини, дорогой! - Меня притаскивают на свадьбу, наливают
осетинскую водку арака в огромный рог и вливают в меня. Я спрашиваю моего
друга, что произошло? Почему раньше я получил "персональное неприглашение",
а сейчас потчуют, как самого дорогого гостя? Оказывается, мой друг спросил
несколько ранее старика и тот объяснил гордо: "Мы грузинов не приглашаем!"
Мой друг объяснил, что я не грузин... Тогда старик закричал, что только что
кровно обидел человека, и он, этот человек, будет мстить. И вот вся свадьба
чтобы не было мести, сорвалась - и за мной... На другой день старик приходил
узнать, простил ли я его за то, что он принял меня за грузина...
Когда кончился маршрут, мы спустились в Тбилиси. Вечером вышли гулять.
Подходят два подвыпивших гражданина и что-то говорят мне по грузински. Я не
понимаю. Тогда один размахивается и бьет меня в ухо. Я падаю. Кто-то в
подъезде гостиницы кричит: "Наших бьют!" - альпинисты выскакивают из
гостиницы и начинается потасовка.
И вот мы в милиции. Идет разговор по грузински. И вдруг ударивший меня
кидается к столу дежурного, разглядывает мой паспорт и идет ко мне со
словами: "Извини меня, мы думали, что ты армяшка, из Еревана. Идем, будем
гулять". Я едва от них отбился.
В нашей группе альпинистов половина была из Прибалтики. Они прекрасные
спортсмены. После того, что произошло, мы сблизились. Но когда они о чем-то
говорили, и мы подходили - они замолкали, а когда я спросил в чем дело, мне
ответили: "Ты же русский!"
Когда приехал в Москву, узнал, что меня не утвердили в должности члена
редколлегии литературного журнала, потому что я еврей..."
Как видите, история была лаконичная, но - емкая. Она с разительной
наглядностью представила картину уже тогда сложившихся болезненных
межнациональных отношений, тщательно прикрываемую парадными лозунгами...
В той речи Свирский впервые сказал вслух и о черносотенцах в рядах
Союза писателей СССР.
Речь писателя неоднократно прерывалась аплодисментами... Однако
несмотря на "хеппи энд" именно с этой речи начались все последующие
неприятности Григория Свирского. Сперва от него потребовали, чтобы он
отрекся от своих слов, как от клеветнических... Потом перестали печатать...
Короче говоря, очень скоро он понял, что нормальной жизни на родине ему
больше не будет... А эмиграция тогда для российского инакомыслящего - отнюдь
не только еврейской национальности - возможна была только в одну страну: в
Израиль...
Услыхав, что Свирский уехал из Израиля в Канаду, многие его московские
приятели говорили:
- Ничего удивительного! Такой характер! Такой вот взрывной, ершистый,
неуживчивый человек!
Доля истины в этом, конечно, есть. Но тут необходимо одно небольшое
разъяснение.
Главным свойством этого неуживчивого характера, я бы сказал,
первопричиной этой неуживчивости была не какая-нибудь там склочность его
натуры, а основополагающая черта его личности, для обозначения которой я не
могу подобрать никакого другого слова кроме старомодного, уже почти
вышедшего из употребления: донкихотство...
(Предисловие Б. Сарнова к первому изданию в Москве романа "ПРОРЫВ",
1992.)
Насколько известно, - добавлю от себя, как составитель "странички", по
намеченным Григорием СВИРСКИМ этническим границам, границам стойкой
неприязни одного народа к другому, порой перерастающей в ненависть, и
раскололся спустя четверть века нерушимый Советский Союз. История, таким
образом, свидетельствует, что русский писатель Григорий Свирский отнюдь не
был Дон Кихотом, каким его считали опасавшиеся за его жизнь советские
литераторы, задаривая коллегу чугунными и деревянным Дон Кихотами. Теперь уж
ясно, что он выступил с крайне рискованным для него пророчеством, сбывшимся
с абсолютной точностью. Еще все можно было бы в нашей многонациональной
стране исправить, если бы...Увы! Судьба пророков во все века известна.
ЕФИМ ЭТКИНД:
"... Что такое высшее ораторское искусство? Это искусство сказать все и
не попасть в Бастилию в стране, где не разрешается говорить ничего" Аббат
Гальяни. Письмо от 24 сентября 1774 года.
Этим эпиграфом начал свое предисловие к лондонскому изданию "На Лобном
месте" Е. Эткинд.
"... Григорий Свирский знал, на что идет, говоря своим собратьям правду
безо всяких обиняков. Заявляя открыто, что в наступившем 1968 году писатель
"принижен, ограблен в самом главном - в праве выступать со своими
сокровенными мыслями и чувствами..." Да, Свирский еще и потому вправе, что
не дожидался безопасности, а начал свою речь - под огнем. Там, где хозяин в
зале - генерал госбезопасности Ильин, где улюлюкает черная сотня, там не до
риторики; эти обстоятельства "не читки требуют с актера, а полной гибели
всерьез". В своей книге Свирский с восхищением говорит о подвиге Константина
Паустовского, Владимира Померанцева, Александра Галича, Виктора Некрасова...
Я назову еще Григория Свирского: копию его речи читали во всех концах
Советского Союза и радовались не только мужеству оратора, но и победе
справедливости..."
АЛЕКСАНДР БОРЩАГОВСКИЙ:
"... Свирского изгоняли, выталкивали из страны, которую он так
мужественно, смело отстаивал на фронте. Изгоняли цинично и жестоко, по
испытанной уже тогда методе травли и клевет, а он от деда-прадеда, от
суровых испытаний фронта не так был скроен, чтобы терпеть унижения.
Свирский уехал. Канул в чужой мир. Оказался там - безъязыкий, в самых
трудных условиях существования. Мелькали годы (или влачились жестоко!), и
все чаще возникали свидетельства его упорного писательского труда, вопреки
всем сложностям и скитаниям по странам и континентам. Изредка мы прочитывали
его книги, изданные в Лондоне и Нью-Йорке, в Париже и в Монреале, в Израиле
и в Японии, книги на русском и переведенные с родного русского на многие
языки мира.
Но вот московское издательство "КРУК" выпустило его трилогию "ВЕТКА
ПАЛЕСТИНЫ. Еврейская трагедия с русским акцентом"... События трилогии не
замкнуты рамками одной семьи или рода, и главное в ней нe национальная
проблематика, а жизнь и судьба мира, будущее которого может быть
благополучно только в общности, а не в религиозном противостоянии..
А только что вышла из печати и новая книга Григория Свирского "На
Лобном месте, литература нравственного сопротивления". Книга эта - поистине
уникальна... Она адресуется прежде всего... людям мыслящим, способным к
восприятию глубинных процессов литературы".
Александр Борщаговский. "Вечерний Клуб" N 28, 16 июля 1998.
Григорий Свирский:
Но это произошло через четверь века. А тогда... Цензоры от страха
обезумели. Набор всех моих книг был за одну ночь, во всех типографиях СССР и
ГДР, рассыпан. В Лейпциге рассказ "Король Памира" о пограничном шофере
выдирали из стотысячного тиража по листочку... В Москве заново проверяли
новые издания: не упомянут ли где опальный?.. Не проскочило ли имя?
"Григорию Свирскому перекрыли кислород", - академически спокойно
заключил в своих недавних мемуарах бывший зам. Министра КГБ СССР.
Документ ЦК КПСС от января 1972 года об изгнании Григория Свирского из
страны уже известен читателю из биографии писателя. Повторим здесь - для
истории - лишь имена государственных сатрапов, изгнавших русского писателя
из России, за которую он воевал:
Председатель КГБ: Ю. Андропов
Секретари ЦК:
М. А. Суслов, А. П. Кириленко, П. Н. Демичев, И. В. Капитонов, А. Н.
Шелепин, К. Ф. Катушев.
Немало мне попортил нервы мой старый друг и наставник АЛЕКСАНДР БЕК,
замечательный человек и писатель. Когда ЦК запретило все мои книги, и я
понял, что пора уезжать, он при каждой встрече предупреждал:
"Гриша. Тебя никогда не выпустят. Если ты тут говорил такое, что же ты
скажешь там?!"
Когда, наконец, овир выдал мне "разрешение", и я купил билет на самолет
Москва-Вена , естественно, тут же позвонил исстрадавшемуся добряку.
Александр Бек примчал тут же (жили рядом), повертел мой билет и
заключил твердо: "Не выпустят!! Гриша, я пережил гибельный 37-ой год, я их
хо-ро-шо знаю?."
- А - билет?!!
- Гриша, мы тебя проводим, помашем ручками, но что им мешает посадить
самолет в Киеве?
Парижский трибунал. Документы международного процесса против
национальной политики СССР...
(март-апрель 1973 года)
Свидетели обвинения Лауреат Нобелевской премии Президент Рене КАССЕН,
Главный раввин Франции КАПЛАН, писатель Григорий СВИРСКИЙ и другие.
РАСИСТСКАЯ ФАЛЬШИВКА ИЗ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
Советское Информационное Агентство в Париже уличено в преступном
распространении ложных сведений. Пытаясь обличить политику Израиля, журнал
"СССР" -- орган Советского Посольства в Париже опубликовал клеветническую
статью -- "Школа мракобесия", на основании которой ЛИКА (международная лига
по борьбе с антисемитизмом и расизмом) вызвала на суд редакцию указанного
журнала с обвинением в пропаганде расовой ненависти. Адвокаты ЛИКА-- Роберт
Бадинтерн и Жерар Розенталь прибегли при этом к сенсационному свидетельству
писателя Григория Свирского -- участника второй мировой войны в рядах
Советскою Армии.
(L'Express, 2-8 апреля 1973 Париж)
"В СССР ВЕЛИКОДЕРЖАВНЫЙ ШОВИНИЗМ ОКАЗАЛСЯ СИЛЬНЕЕ УЧЕНИЯ МАРКСА"
Русский писатель Григорий Свирский... против господина ЛЕГАНЬЕ --
главного редактора журнала "СССР", издаваемого Советским Информационным
Агентством в Париже.
Возможно, что читателям газеты "Le Monde" уже известно содержание
бичующей речи Свирского против цензуры, произнесенной на собрании советских
писателей 16 января 1968 г., речи, из-за которой Свирский был исключен из
Коммунистической партии три месяца спустя (см. Le Monde от 28 и от 29 апреля
1968 г.). Но отметим при этом, что он протестовал уже тремя годами ранее
против государственного антисемитизма и угнетения национальных меньшинств, и
что на западе этот протест остался незамеченным..."
("Le Monde". 8-9 апреля 1973)
Бюллетень Советского Посольства в Париже опубликовал антисемитскую
статью, пользуясь материалами, опубликованными в царской России в 1906 году.
"Французская пресса еще никогда не публиковала столь антисемитского
текста" -- вот общее мнение всех французских газет no поводу статьи "Израиль
-- школа мракобесия", напечатанной в журнале "СССР" -- органе Советского
Посольства в Париже. Под предлогом обличения политики Израиля эта статья
является в действительности клеветой на весь еврейский народ на основании
злостно искаженных текстов религиозных книг...
Процесс является первым в истории применением закона от первого июня
1972 года. На приговор суда, который будет вынесен в будущий вторник в
семнадцатой камере Парижского Гражданского Суда, отзовется с волнением все
общественное мнение Франции, т.к. причиною дела является поступок,
вызывающий чувства презрения, стыда и недоумения, -- так пишет о процессе
Парижская газета "Ле Монд". Надо отметить, что все это грязное дело нас
многому научит, и что его следует принять всерьез по двум важным причинам:
Первым делом из-за источников пропаганды, а во-вторых -- из-за тех
комментариев к процессу, которые были опубликованы в Бюллетене "СССР" 21
марта,через шесть месяцев после появления статьи "Израиль - школа
мракобесия".
Дело касается странных "пояснений", которые не разъясняют, а только
затуманивают сущность дела. Утверждая, что "Бюллетень" вовсе не занимался
антисемитской пропагандой, и, признавая "недопустимыми" обобщения,
явствующие из статьи, вызвавшей процесс, автор "пояснений" заявляет, что в
тексте "Израиль - школа мракобесия" все якобы основано на оригинальных
текстах еврейских религиозных писаний. Но случилось неожиданное и почти
театральное событие: на суд явился писатель Григорий Свирский, бывший
авиатор Советской армии, с доказательствами того, что антисемитская статья,
опубликованная органом Советского посольства в Париже, ничуть не использует
какие-либо религиозные материалы, а точно копирует отнюдь не религиозную
книгу некоего Россова, опубликованную в Санкт-Петербурге в 1906-ом году
перед кровавыми погромами на юге России. Название книги -- "Еврейский
Вопрос". Под главным заголовком красуется следующая надпись: "О
невозможности предоставлении полноправия евреям".
Но сравним оба текста -- старый и новый: --
Текст советского бюллетеня "U.R.S.S.", Paris, 22.9.19/2, р. 9. {Перевод
с французского)
Текст черносотенца Россова (Санкт-Петербург. 1906), стр. 15.
1) "Мир принадлежит сынам всемогущего Еговы, причем они могут
пользоваться любой маскировкой. Все имущества инаковерующих принадлежат им
лишь до времени, до момента их перехода во владение "избранного народа". А
когда избранный народ станет многочисленнее всех других народов, "Бог отдаст
их ему на окончательное истребление"."
1) "Мир, по учению Шулхан-Аруха, должен принадлежать евреям и они, для
удобства обладания этим миром, могут надевать на себя "какие угодно личины".
Собственность "гоев" принадлежит им только временно, до перехода в еврейские
руки. А когда еврейский народ будет превышать численностью другие народы, то
"Бог отдаст им всех на окончательное истребление".
2) "Вот конкретные правило, определяющие отношения иудеев ко всем
другим людям, презрительно именуемых ими "гоями", "акумами" или "назореями".
2) "Вот буквальные правила из некоторых параграфов "Шулхан-Арука",
опредепящие отношения евреев к гоям, акумам или наза-реям (эти названия
означают христиан-иноверцев)."