Страница:
моим родным, и увезу их к себе.
В это время, поспешно отдернув портьеру, в комнату вбежала с испуганным
лицом Жоржетта.
- Ах, госпожа, - воскликнула она, - у нас на улице происходит что-то
необычное!..
- Что такое? Объяснись!
- Я провожала до калитки портниху и вдруг заметила на улице несколько
весьма подозрительных личностей, наблюдавших за окнами и стенами домика,
примыкающего к нашему павильону. Они, кажется, кого-то подстерегают.
- Я не ошибся, значит, мадемуазель, - печально заметил Агриколь, - это
ищут меня...
- Что вы говорите!
- Мне даже показалось, что за мной следит с самой улицы Сен-Мерри...
Сомнений быть не может... Видели, как я к вам вошел, и хотят меня
арестовать... А теперь, мадемуазель, раз вы приняли такое участие в судьбе
моей матери... раз мне нечего заботиться о дочерях маршала Симона, я,
чтобы избавить вас от малейшего беспокойства, сейчас пойду и отдамся им в
руки сам...
- Поостерегитесь, - с живостью возразила Адриенна, - свобода - слишком
драгоценное благо, чтобы ею жертвовать добровольно... Кроме того, Жоржетта
могла и ошибиться... Во всяком случае, вы не должны сдаваться, надо
избежать ареста... Поверьте, это значительно упростит наши действия... Я
почему-то думаю, что правосудие проявляет особую привязанность к тем, кто
попал ему в руки...
- Госпожа, - сказала, входя в комнату с тревожным видом, Геба, - сейчас
в калитку постучался какой-то господин. Он спросил меня, не входил ли сюда
молодой человек в синей блузе... Он назвал его Агриколем Бодуэном и
уверял, что должен сообщить ему нечто весьма важное...
- Это мое имя, - сказал Агриколь. - Они хотят выманить меня
хитростью...
- Несомненно! - согласилась Адриенна. - Так, следует разрушить их
замыслы... Что ты ему ответила, дитя мое? - прибавила она, обращаясь к
Гебе.
- Я ответила, что не понимаю, о ком он говорит.
- Отлично! Что же сделал любопытный господин?
- Он ушел.
- Но он сейчас вернется! - сказал Агриколь.
- Очень может быть! - отвечала Адриенна. - Поэтому вам нужно остаться
здесь на несколько часов... Я принуждена, к несчастью, на время удалиться:
у меня неотложное свидание с княгиней Сен-Дизье, моей теткой. Оно стало
еще более необходимым, учитывая сведения, сообщенные вами о дочерях
маршала Симона. Значит, вы непременно должны остаться, а то вас сразу же
задержат, как только вы выйдете отсюда.
- Простите меня, мадемуазель... но я не могу согласиться... я не могу
принять вашего великодушного предложения...
- Почему же?
- Меня попытались вызвать на улицу, чтобы не входить сюда именем
закона; но теперь, если я не выйду, они ворвутся к вам... Я никогда не
соглашусь подвергнуть вас таким неприятностям. Да и что мне тюрьма, раз я
спокоен за мать?
- А ее горя, беспокойства, страха вы в расчет не принимаете? А отец
ваш, эта бедная девушка, любящая вас, как брата, вы их забыли?
Послушайтесь меня, избавьте вашу семью от лишних терзаний... Оставайтесь
здесь; я уверена, что еще до вечера, залогом или чем другим, я добьюсь
того, что вас избавят от этой неприятности...
- Но ведь если бы даже я и принял вашу великодушную помощь, все равно
меня здесь найдут и арестуют.
- Ну, уж нет! Между прочим, этот павильон служил некогда _маленьким
домиком_! - засмеялась Адриенна. - Видите, в каком оскверненном месте я
живу! Так вот в этом самом павильоне есть потайная комната, так ловко
устроенная, что никому ее никогда не найти. Жоржетта вас туда проведет, и
вы там посидите... Можете на досуге написать мне стихи, если ситуация вас
вдохновит.
- Как вы добры! - воскликнул Агриколь. - Чем я заслужил столько
милостей?..
- Как чем? Допустим даже, что ни ваше положение, ни ваш характер не
вызывали бы во мне интереса. Представим себе, что я ничем не обязана
вашему отцу за его трогательные заботы о моих родственницах, дочерях
маршала Симона, - но остается Резвушка!.. Подумайте о ней, месье! -
сказала, весело улыбаясь, Адриенна. - О Резвушке, которую вы возвратили
моей нежной привязанности!.. Видите, мой милый, - прибавила эта странная и
сумасбродная девушка, - если я так весела, то это доказывает, что я
нисколько за вас не боюсь... Кроме того, я чувствую себя сегодня особенно
счастливой. Итак, прошу вас, дайте мне скорее ваш адрес и адрес вашей
матери, а затем следуйте за Жоржеттой и сочините для меня какие-нибудь
милые стихи, если только не очень соскучитесь в своей тюрьме, куда попали,
чтобы избежать тюрьмы же...
Пока Жоржетта провожала кузнеца в тайник, Геба подала своей госпоже
серую бобровую шляпку с серым же пером, так как Адриенне надо было пройти
через весь парк, чтобы добраться до большого дома, где жила княгиня
Сен-Дизье.
Через четверть часа после этой сцены в комнату госпожи Гривуа, главной
горничной княгини, таинственно прокралась знакомая нам Флорина.
- Ну, что нового? - спросила Гривуа девушку.
- Вот мои сегодняшние заметки, - сказала Флорина, подавая дуэнье
записочку. - Хорошо, что у меня прекрасная память!
- В котором часу вернулась она сегодня утром домой? - с живостью
спросила дуэнья.
- Кто?
- Мадемуазель Адриенна.
- Она не выходила, так как принимала ванну в девять часов утра.
- Значит, она вернулась раньше девяти, потому что дома не ночевала! Вот
до чего дошла эта особа!
Флорина с удивлением взглянула на госпожу Гривуа.
- Я вас не понимаю.
- Как! Вы скажете, что мадемуазель Адриенна не вернулась сегодня утром
в восемь часов через маленькую садовую калитку? Посмейте-ка еще соврать!
- Мне вчера нездоровилось, и я спустилась только в девять часов, чтобы
помочь Жоржетте и Гебе одеть вышедшую из ванны барышню... Что раньше было,
я не знаю, клянусь вам, мадам.
- Тогда другое дело. Постарайтесь же узнать о том, что я вам сказала, у
ваших подруг... Они вам доверяют и расскажут все...
- Да, мадам!
- Что делала сегодня ваша барышня с девяти часов утра?
- Барышня диктовала Жоржетте письмо к господину Норвалю. Я вызвалась
его отправить, чтобы иметь время все записать и найти повод выйти из
дома...
- Хорошо... Где же это письмо?
- Я сейчас отдала его Жерому, чтобы он отправил письмо по почте...
- Ах ты, разиня! - воскликнула госпожа Гривуа. - Почему же ты его не
принесла ко мне?
- Так как барышня, по своему обыкновению, громко диктовала это письмо,
я запомнила его и записала дословно.
- Это не одно и то же! Быть может, надо было задержать это письмо...
Княгиня очень прогневается...
- Я думала, так будет лучше, мадам...
- Господи, будто я не знаю, что вы сделали это без умысла? Вами очень
довольны за эти шесть месяцев... Но все-таки вы совершили большой промах!
- Будьте ко мне снисходительны, мадам... мне и без того нелегко!
И девушка подавила печальный вздох.
- Что ж, моя милая... Не продолжайте, если вас гложут угрызения
совести... Ведь вы свободны... можете всегда уйти...
- Вы знаете, что я не свободна, мадам, - сказала покраснев и со слезами
на глазах Флорина. - Я в полной зависимости от господина Родена,
поместившего меня сюда...
- Так нечего и вздыхать!
- Невольно совесть начинает мучить... Барышня так добра, так
доверчива!..
- Словом, она совершенство! Но вас сюда вызвали не для того, чтоб
воспевать ей хвалы!.. Что было дальше?
- Затем явился рабочий, который нашел вчера и принес Резвушку; он желал
говорить с барышней.
- И он все еще у нее?
- Мне неизвестно, он пришел, когда я уходила с письмом...
- Узнайте, зачем приходил этот рабочий к вашей госпоже... и
постарайтесь сегодня же как-нибудь вырваться сюда, чтобы мне об этом
доложить.
- Хорошо, мадам.
- А что, ваша барышня очень озабочена, испугана, встревожена ожиданием
свидания с княгиней? Ведь не трудно понять, что у нее на уме!
- Она была весела по обыкновению и даже шутила по этому поводу.
- Шутила?.. Смеется тот, кто смеется последний, - сказала дуэнья и
прибавила сквозь зубы, так что Флорина не могла ее слышать: - Несмотря на
свой дьявольский характер и отчаянную смелость, она затрепетала бы от
ужаса... умоляла бы о пощаде... если бы знала, что ее ждет сегодня. -
Затем, обращаясь к Флорине, она продолжала: - Ну, теперь идите домой... и
постарайтесь отделаться от ваших... угрызений! Право, они могут сыграть с
вами прескверную шутку... не забывайте этого.
- Я не могу забыть, что я больше над собой не властна, мадам!
- Ну, то-то!.. До свиданья.
Флорина пошла через парк в павильон, а госпожа Гривуа отправилась к
княгине Сен-Дизье.
Пока предыдущие сцены происходили в павильоне мадемуазель де
Кардовилль, в большом доме княгини Сен-Дизье совершались другие события.
Роскошь и изящество первого жилища составляли разительный контраст с
мрачным убранством особняка княгини. Она занимала в нем только второй
этаж, так как первый предназначался для балов, а княгиня давно уже
отказалась от суетных светских удовольствий. Особенная важность слуг,
пожилых и одетых исключительно во все черное, глубокая тишина,
господствовавшая в ее жилище, где слова произносились только шепотом,
почти монастырский характер всего дома придавали всему окружающему особо
печальный и суровый отпечаток.
Один светский человек, обладавший редкой независимостью характера,
соединенной с большим мужеством, искренно признался однажды, говоря о
княгине Сен-Дизье (которой Адриенна _собиралась_, как она говорила, задать
_генеральное сражение_): "Для того чтобы не приобрести в госпоже Сен-Дизье
врага, я, человек не пошлый и не низкий, сделал в первый раз в жизни
пошлость и низость!"
Но госпожа Сен-Дизье не сразу достигла столь важного _положения_.
Необходимо сказать несколько слов, чтобы осветить со всех сторон
различные периоды в жизни этой женщины, опасной и неумолимой по натуре и
связь которой с орденом иезуитов придала ей страшное и таинственное
могущество. Если есть что-нибудь ужаснее иезуита, то это именно иезуитка,
а между тем, посещая известное общество, можно весьма легко убедиться, что
подобных членов в "светском платье" (*14) у иезуитов немало.
В последние годы Империи и в начале Реставрации княгиня, замечательно
красивая собой, была самой модной женщиной в Париже. Она обладала живым,
деятельным, деспотическим и склонным к авантюризму умом, холодным сердцем
и сильно развитым воображением. Без всякой сердечной нежности заводила она
бесчисленные любовные связи - но единственно из страсти к интригам, ради
тех волнений, какие они за собой влекут; так любят игру мужчины.
К несчастью, ее муж, князь де Сен-Дизье (брат графа Реннепона, герцога
де Кардовилля, отца Адриенны), вследствие ли ослепления или по
беззаботности характера, ни разу за всю жизнь не показал виду, что он
подозревает жену в любовных похождениях.
К тому же, не встречая препятствий, так как к подобным похождениям
относились легко в эпоху Империи, княгиня, не отказываясь от любовных
утех, решила придать им побольше остроты и терпкости, соединив их с
политическими интригами.
Вступить в борьбу с Наполеоном, попытаться подвести мину под такого
колосса - это обещало по крайней мере достаточно сильных ощущений для
самого требовательного характера.
Все шло прекрасно в течение определенного времени. Красивая и
остроумная, ловкая и лживая, соблазнительная и коварная, княгиня,
окруженная массой поклонников, мечтала вернуть во Франции нравы Фронды. С
какой-то жестокой кокетливостью она забавлялась, играя головами своих
поклонников, превращая их в фанатиков и вовлекая их в самые опасные
заговоры. Она завела деятельнейшую тайную переписку с многочисленными
влиятельными людьми за границей, известными своей ненавистью к императору
и к Франции. Тогда и возникли ее первые контакты с маркизом д'Эгриньи,
полковником русской службы и адъютантом у Моро.
Но в один прекрасный день замыслы эти были раскрыты, многих из
поклонников княгини посадили в Венсенскую тюрьму, а ее Наполеон только
выслал в одно из поместий близ Дюнкерка, не желая прибегать к более
строгому наказанию.
Во время Реставрации _преследования_, которым подвергалась княгиня,
были ей зачтены, и она приобрела даже значительное влияние, несмотря на
легкомысленное поведение.
Маркиз д'Эгриньи, перешедший на службу во Францию и оставшийся здесь,
тотчас же сделался модным светским львом благодаря своему обаянию. Он вел
переписку и вступал в заговоры с княгиней, не зная ее лично; эти
обстоятельства способствовали зарождению их связи.
Эти два человека, сходные по природе, были скорее сообщниками, чем
любовниками; необузданное самолюбие, склонность к безрассудным
удовольствиям, неодолимая жажда власти, гордость и ненависть, коварное
очарование зла сближали извращенные натуры, но не позволяли им слиться. Их
связи содействовали эгоизм и сознание, что они могут быть друг другу
полезны как люди одного закала, причем взаимная помощь им была нужна для
борьбы со светом, где у них обоих было много врагов из-за их страсти к
интригам, разврату и клевете. Связь эта продолжалась до тех пор, пока
маркиз, после своей дуэли с генералом Симоном, не поступил в духовную
семинарию; причину столь внезапного решения никто так и не узнал.
Но княгиня еще не считала, что пришло время каяться. С какой-то
ревнивой, горькой и злобной жаждой предавалась она вихрю светских
наслаждений, сознавая, что приходит конец ее золотому времени. О характере
этой женщины можно судить по следующему факту. Желая закончить светскую
жизнь с особенным блеском и удалиться с триумфом со сцены, как великая
артистка, оставляя после себя сожаление, она, сознавая себя еще
прекрасной, решила непременно удовлетворить в последний раз свое
ненасытное тщеславие. Жертвой княгиня избрала одну страстно влюбленную
молодую чету и с помощью хитрости и лукавства отбила возлюбленного у
прелестной восемнадцатилетней, обожавшей его женщины. После того как все
узнали об этой победе, княгиня вдруг покинула свет во всем блеске своего
триумфа.
Она уехала из Парижа после нескольких долгих бесед с аббатом маркизом
д'Эгриньи, уже прославившимся в качестве проповедника, и провела два года
в своем поместья близ Дюнкерка, причем ее сопровождала одна лишь госпожа
Гривуа.
Когда княгиня вернулась, никто бы не узнал в ней прежнюю ветреную,
фривольную и легкомысленную женщину. Превращение было полное,
необыкновенное и даже страшное. Дворец Сен-Дизье, былой приют веселья,
радости и наслаждений, сделался молчаливым, строгим обиталищем. Вместо так
называемого светского общества княгиня принимала лишь дам, известных своей
исключительной набожностью, и мужчин, не только занимавших важные посты,
но и прославившихся в свете своими монархическими и религиозными
принципами. Она окружила себя главным образом лицами из высшего
духовенства; под ее председательством очутилась целая духовная женская
община. У княгини был собственный духовник, капелла, священник и даже
особый духовный наставник. Но последний действовал in partibus, а
настоящим духовным руководителем оставался все тот же аббат маркиз
д'Эгриньи. Нечего и говорить, конечно, что их любовная связь уже давно
прекратилась.
Это неожиданное и необычайное обращение, искусно афишируемое, поразило
многих и вызвало чувство уважения и удивления. Более проницательные люди
только улыбались.
Мы приведем один из тысячи примеров, чтобы дать понятие о страшном
могуществе, достигнутом княгиней благодаря ее принадлежности к ордену
иезуитов, по которому можно судить об адском, мстительном и безжалостном
характере этой женщины, с которой Адриенна неосторожно решилась вступить в
борьбу.
Между теми, кто улыбался при разговорах о внезапном обращении госпожи
де Сен-Дизье, была та юная пара, которую княгиня безжалостно разлучила,
прежде чем окончательно покинуть любовные подмостки света. Оба влюбленных,
еще теснее сблизившиеся после быстро прошедшей бури, ограничили свою месть
только несколькими остроумными шутками по поводу внезапного обращения
женщины, причинившей им так много зла.
Спустя некоторое время какой-то ужасный рок обрушился на влюбленных.
Муж молодой женщины, ничего до сих пор не подозревавший, вдруг прозрел
после нескольких анонимных сообщений... Разыгрался страшный скандал - и
молодая женщина погибла.
О любовнике же ее в обществе, неведомо откуда и как, стали
распространяться какие-то неопределенные слухи, с массой недомолвок, но
так коварно рассчитанные, что они становились в тысячу раз опаснее всякого
прямого обвинения, против которого можно по крайней мере бороться и
опровергать его. Между тем слухи проникали в общество такими
разнообразными путями, так упорно и с такой дьявольской убедительностью,
что лучшие друзья молодого человека стали от него отворачиваться, невольно
подчиняясь влиянию беспрерывного гула перешептываний, заключавшихся
большей частью в таких разговорах:
- Конечно, вы слышали про ***?
- Нет, а что такое?
- Рассказывают скверные истории...
- Что вы говорите! Например?
- Не могу сказать точно... дело касается его чести... Ходят странные
слухи...
- Черт возьми! Это не шутка... Так вот почему его теперь так холодно
принимают...
- Я, знаете, решился пока держаться от него подальше.
- Я тоже, конечно!
И так далее, и так далее...
Свет так устроен, что иногда довольно таких мелочей, чтобы навсегда
погубить репутацию человека, особенно если прежние его удачи породили
завистников. С человеком, о котором мы говорим, случилось именно так.
Несчастный, чувствуя, как все вокруг него пустеет, как колеблется почва
под ногами, метался из стороны в сторону, стараясь найти неведомого врага,
наносящего ему неотразимые удары. Ему и в голову не приходило заподозрить
княгиню, с которой он даже ни разу не видался со времени их романа.
Решившись наконец во что бы то ни стало узнать причину общего отчуждения и
презрения, он обратился к одному из прежних друзей. Друг ответил уклончиво
и довольно презрительно; молодой человек вспылил и вызвал его на дуэль.
Противник ответил:
- Найдите себе двух свидетелей из числа наших общих знакомых - тогда я
буду драться с вами.
Несчастный не нашел ни одного!
Дойдя до полного отчаяния, не понимая причины всего происходившего,
страдая за погибшую из-за него любимую женщину, он, в минуту горя, гнева и
безумного отчаяния, покончил с собой...
В день его смерти госпожа де Сен-Дизье набожно заметила, что такая
постыдная жизнь и должна была так кончиться; что человек, долго попиравший
все божеские и человеческие законы, обязательно должен был кончить новым
преступлением... самоубийством! И друзья княгини повторяли и разносили
всюду эти слова с видом лицемерной, смиренной веры в них.
Этого мало. Рядом с наказаниями раздавались и награды.
Наблюдательные люди замечали, что лица, пользовавшиеся покровительством
княгини, необыкновенно быстро достигали почестей и отличий.
_Добродетельные_ молодые люди и усердные посетители проповедей получали в
жены богатых сироток, которых держали для них про запас в Сакре-Кер.
Несчастные девушки слишком поздно убеждались в качествах супруга-ханжи,
выбранного для них барынями-ханжами, и горькой скорбью искупали обманчивую
честь быть принятыми в мир лгунов и лицемеров, где они чувствовали себя
чужими и беззащитными, причем им грозила немедленная кара, если они
осмеливались оплакивать союз, который им навязали.
В салоне же княгини раздавались места префектов, полковников, сборщиков
податей, выбирались депутаты, академики, епископы и пэры Франции, причем
взамен оказанной им помощи они обязывались хранить вид крайнего
благочестия, внешне соблюдать пост и поклясться участвовать в вечной
жестокой борьбе со всем, что отдавало безбожием и революционностью.
Главное требование заключалось, впрочем, в том, что они должны были вести
тайную переписку с аббатом д'Эгриньи, причем он сам _выбирал различные
темы для бесед_, что, конечно, было даже очень приятно, так как аббат
славился как самый светский, милый, умный, а главное - покладистый человек
в мире.
По этому поводу вот один _исторический_ факт, который мог бы пополнить
сокровищницу горькой и мстительной иронии Мольера и Паскаля.
Это случилось в последний год Реставрации. Один высокопоставленный
сановник, человек твердого и независимого характера, _не исполнил
обрядов_, т.е. не говел и не причащался. Такое поведение чиновника,
занимающего высокое положение, могло явиться печальным примером; поэтому к
нему отправили аббата маркиза д'Эгриньи. Зная возвышенный и благородный
характер знатного упрямца, аббат понял, что главное - добиться только
того, чтобы он согласился _исполнить обряд_ каким бы то ни было способом,
так как _эффект_ все равно был бы впечатляющим.
Как умный человек, он не убеждал своего собеседника в правильности
догматов, ни даже в истинах религии, а говорил только о соблюдении
приличий и о том, что подобный спасительный пример произведет впечатление
на публику.
- Господин аббат, я более, чем вы, уважаю религию, - отвечал сановник,
- и счел бы за постыдное шарлатанство исполнять обряды, в которые не
верую!
- Ну, полноте, полноте, несговорчивый человек, хмурый Альцест, - тонко
улыбаясь, заметил аббат. - Мы постараемся пощадить совестливость и
согласовать с ней те выгоды, какие вам принесет то, что вы последуете
моему совету. Мы дадим вам _неосвященную облатку_: нам ведь все равно;
главное, чтобы видимость была соблюдена.
Предложение аббата было отвергнуто с негодованием, но сановник потерял
место.
Впрочем, не с ним одним это случилось. Все те, кто решался на борьбу с
госпожой де Сен-Дизье и ее друзьями, все платились за это дорогой ценой!
Рано или поздно, прямо или косвенно, но на них начинали сыпаться градом
жестокие, непоправимые удары: одних они поражали в самых дорогих
привязанностях, других - в кредите; у одних задевали честь, других лишали
мест и средств к существованию. И борьба велась медленно, тихо, с
ужасающей размеренностью и выдержкой, таинственно подрывая репутацию,
состояние, самое прочное положение, доводя, наконец, до полного,
окончательного упадка и катастрофы, поражавших ужасом и изумлением всех
окружающих.
Легко понять, что во время Реставрации княгиня приобрела сильнейшее
влияние и сделалась весьма опасной женщиной. Но она сумела _примкнуть_ и к
Июльской революции. И несмотря на то, что она сохранила и семейные и
общественные связи с людьми, оставшимися верными павшей монархии,
говорили, что княгиня сумела сохранить влияние и власть.
Надо прибавить еще, что после смерти князя де Сен-Дизье, умершего
бездетным, все его состояние досталось младшему брату, отцу Адриенны де
Кардовилль. После его смерти, полтора года тому назад, единственной
наследницей и представительницей этой ветви семейства Реннепонов осталась
его дочь.
Княгиня де Сен-Дизье ожидала племянницу в довольно большой комнате,
обитой темно-зеленой парчой, с черной резной мебелью, в числе которой
находился такой же книжный шкаф с книгами религиозного содержания.
Несколько картин из священной истории и громадное распятие слоновой кости
на черном бархатном фоне довершали мрачный и строгий вид комнаты.
Госпожа де Сен-Дизье сидела за большим письменным столом и запечатывала
многочисленные письма, так как она вела обширнейшую и разнообразнейшую
переписку. Княгине исполнилось сорок пять лет; она была еще очень красива.
Конечно, с годами ее некогда изящная талия изменилась, но черное платье с
высоким воротником все еще выгодно ее обрисовывало. Простенький чепчик с
серыми тентами не скрывал густых, гладко причесанных белокурых волос.
Лицо княгини поражало своим достоинством и простотой. Никому бы и в
голову не пришло, что такая сдержанная и серьезная женщина могла быть
когда-то героиней всевозможных любовных авантюр; никто не нашел бы и
следов бурных волнений на ее спокойном и набожном лице. Если до ее ушей
долетало какое-нибудь легкомысленное, вольное слово, черты княгини,
действительно вообразившей себя чуть ли не матерью церкви, выказывали
сперва простодушное и печальное недоумение, переходившее затем в выражение
возмущенного целомудрия и презрительной жалости.
Впрочем, стоило княгине захотеть, и ее улыбка делалась обворожительной,
благожелательной и сочувственной. Она умела придать своим голубым глазам
ласковый и благосклонный взгляд. Но когда задевали ее гордость или шли
против желаний, или мешали планам, лицо госпожи де Сен-Дизье, обыкновенно
серьезное и спокойное, принимало выражение непобедимой и холодной злобы.
Конечно, это случалось только тогда, когда княгиня не считала нужным
сдерживать порывы досады.
В комнату вошла госпожа Гривуа, держа в руках донесение Флорины об
Адриенне.
Госпожа Гривуа служила княгине уже двадцать лет. Она знала о своей
госпоже все, что может и, должна знать доверенная служанка особы довольно
легкого поведения. Неизвестно было, по своей ли воле держит при себе
княгиня этого свидетеля многочисленных грехов молодости. Наверняка никто
не знал. Ясно было одно: что госпожа Гривуа пользовалась большими
преимуществами и на нее княгиня де Сен-Дизье смотрела скорее как на
компаньонку, чем как на горничную.
- Вот доклад Флорины, сударыня, - сказала госпожа, Гривуа, подавая
бумагу княгине.
- Сейчас просмотрю, - отвечала та. - Когда ко мне придет племянница, вы
во время нашей беседы проводите к ней в павильон одного господина, который
В это время, поспешно отдернув портьеру, в комнату вбежала с испуганным
лицом Жоржетта.
- Ах, госпожа, - воскликнула она, - у нас на улице происходит что-то
необычное!..
- Что такое? Объяснись!
- Я провожала до калитки портниху и вдруг заметила на улице несколько
весьма подозрительных личностей, наблюдавших за окнами и стенами домика,
примыкающего к нашему павильону. Они, кажется, кого-то подстерегают.
- Я не ошибся, значит, мадемуазель, - печально заметил Агриколь, - это
ищут меня...
- Что вы говорите!
- Мне даже показалось, что за мной следит с самой улицы Сен-Мерри...
Сомнений быть не может... Видели, как я к вам вошел, и хотят меня
арестовать... А теперь, мадемуазель, раз вы приняли такое участие в судьбе
моей матери... раз мне нечего заботиться о дочерях маршала Симона, я,
чтобы избавить вас от малейшего беспокойства, сейчас пойду и отдамся им в
руки сам...
- Поостерегитесь, - с живостью возразила Адриенна, - свобода - слишком
драгоценное благо, чтобы ею жертвовать добровольно... Кроме того, Жоржетта
могла и ошибиться... Во всяком случае, вы не должны сдаваться, надо
избежать ареста... Поверьте, это значительно упростит наши действия... Я
почему-то думаю, что правосудие проявляет особую привязанность к тем, кто
попал ему в руки...
- Госпожа, - сказала, входя в комнату с тревожным видом, Геба, - сейчас
в калитку постучался какой-то господин. Он спросил меня, не входил ли сюда
молодой человек в синей блузе... Он назвал его Агриколем Бодуэном и
уверял, что должен сообщить ему нечто весьма важное...
- Это мое имя, - сказал Агриколь. - Они хотят выманить меня
хитростью...
- Несомненно! - согласилась Адриенна. - Так, следует разрушить их
замыслы... Что ты ему ответила, дитя мое? - прибавила она, обращаясь к
Гебе.
- Я ответила, что не понимаю, о ком он говорит.
- Отлично! Что же сделал любопытный господин?
- Он ушел.
- Но он сейчас вернется! - сказал Агриколь.
- Очень может быть! - отвечала Адриенна. - Поэтому вам нужно остаться
здесь на несколько часов... Я принуждена, к несчастью, на время удалиться:
у меня неотложное свидание с княгиней Сен-Дизье, моей теткой. Оно стало
еще более необходимым, учитывая сведения, сообщенные вами о дочерях
маршала Симона. Значит, вы непременно должны остаться, а то вас сразу же
задержат, как только вы выйдете отсюда.
- Простите меня, мадемуазель... но я не могу согласиться... я не могу
принять вашего великодушного предложения...
- Почему же?
- Меня попытались вызвать на улицу, чтобы не входить сюда именем
закона; но теперь, если я не выйду, они ворвутся к вам... Я никогда не
соглашусь подвергнуть вас таким неприятностям. Да и что мне тюрьма, раз я
спокоен за мать?
- А ее горя, беспокойства, страха вы в расчет не принимаете? А отец
ваш, эта бедная девушка, любящая вас, как брата, вы их забыли?
Послушайтесь меня, избавьте вашу семью от лишних терзаний... Оставайтесь
здесь; я уверена, что еще до вечера, залогом или чем другим, я добьюсь
того, что вас избавят от этой неприятности...
- Но ведь если бы даже я и принял вашу великодушную помощь, все равно
меня здесь найдут и арестуют.
- Ну, уж нет! Между прочим, этот павильон служил некогда _маленьким
домиком_! - засмеялась Адриенна. - Видите, в каком оскверненном месте я
живу! Так вот в этом самом павильоне есть потайная комната, так ловко
устроенная, что никому ее никогда не найти. Жоржетта вас туда проведет, и
вы там посидите... Можете на досуге написать мне стихи, если ситуация вас
вдохновит.
- Как вы добры! - воскликнул Агриколь. - Чем я заслужил столько
милостей?..
- Как чем? Допустим даже, что ни ваше положение, ни ваш характер не
вызывали бы во мне интереса. Представим себе, что я ничем не обязана
вашему отцу за его трогательные заботы о моих родственницах, дочерях
маршала Симона, - но остается Резвушка!.. Подумайте о ней, месье! -
сказала, весело улыбаясь, Адриенна. - О Резвушке, которую вы возвратили
моей нежной привязанности!.. Видите, мой милый, - прибавила эта странная и
сумасбродная девушка, - если я так весела, то это доказывает, что я
нисколько за вас не боюсь... Кроме того, я чувствую себя сегодня особенно
счастливой. Итак, прошу вас, дайте мне скорее ваш адрес и адрес вашей
матери, а затем следуйте за Жоржеттой и сочините для меня какие-нибудь
милые стихи, если только не очень соскучитесь в своей тюрьме, куда попали,
чтобы избежать тюрьмы же...
Пока Жоржетта провожала кузнеца в тайник, Геба подала своей госпоже
серую бобровую шляпку с серым же пером, так как Адриенне надо было пройти
через весь парк, чтобы добраться до большого дома, где жила княгиня
Сен-Дизье.
Через четверть часа после этой сцены в комнату госпожи Гривуа, главной
горничной княгини, таинственно прокралась знакомая нам Флорина.
- Ну, что нового? - спросила Гривуа девушку.
- Вот мои сегодняшние заметки, - сказала Флорина, подавая дуэнье
записочку. - Хорошо, что у меня прекрасная память!
- В котором часу вернулась она сегодня утром домой? - с живостью
спросила дуэнья.
- Кто?
- Мадемуазель Адриенна.
- Она не выходила, так как принимала ванну в девять часов утра.
- Значит, она вернулась раньше девяти, потому что дома не ночевала! Вот
до чего дошла эта особа!
Флорина с удивлением взглянула на госпожу Гривуа.
- Я вас не понимаю.
- Как! Вы скажете, что мадемуазель Адриенна не вернулась сегодня утром
в восемь часов через маленькую садовую калитку? Посмейте-ка еще соврать!
- Мне вчера нездоровилось, и я спустилась только в девять часов, чтобы
помочь Жоржетте и Гебе одеть вышедшую из ванны барышню... Что раньше было,
я не знаю, клянусь вам, мадам.
- Тогда другое дело. Постарайтесь же узнать о том, что я вам сказала, у
ваших подруг... Они вам доверяют и расскажут все...
- Да, мадам!
- Что делала сегодня ваша барышня с девяти часов утра?
- Барышня диктовала Жоржетте письмо к господину Норвалю. Я вызвалась
его отправить, чтобы иметь время все записать и найти повод выйти из
дома...
- Хорошо... Где же это письмо?
- Я сейчас отдала его Жерому, чтобы он отправил письмо по почте...
- Ах ты, разиня! - воскликнула госпожа Гривуа. - Почему же ты его не
принесла ко мне?
- Так как барышня, по своему обыкновению, громко диктовала это письмо,
я запомнила его и записала дословно.
- Это не одно и то же! Быть может, надо было задержать это письмо...
Княгиня очень прогневается...
- Я думала, так будет лучше, мадам...
- Господи, будто я не знаю, что вы сделали это без умысла? Вами очень
довольны за эти шесть месяцев... Но все-таки вы совершили большой промах!
- Будьте ко мне снисходительны, мадам... мне и без того нелегко!
И девушка подавила печальный вздох.
- Что ж, моя милая... Не продолжайте, если вас гложут угрызения
совести... Ведь вы свободны... можете всегда уйти...
- Вы знаете, что я не свободна, мадам, - сказала покраснев и со слезами
на глазах Флорина. - Я в полной зависимости от господина Родена,
поместившего меня сюда...
- Так нечего и вздыхать!
- Невольно совесть начинает мучить... Барышня так добра, так
доверчива!..
- Словом, она совершенство! Но вас сюда вызвали не для того, чтоб
воспевать ей хвалы!.. Что было дальше?
- Затем явился рабочий, который нашел вчера и принес Резвушку; он желал
говорить с барышней.
- И он все еще у нее?
- Мне неизвестно, он пришел, когда я уходила с письмом...
- Узнайте, зачем приходил этот рабочий к вашей госпоже... и
постарайтесь сегодня же как-нибудь вырваться сюда, чтобы мне об этом
доложить.
- Хорошо, мадам.
- А что, ваша барышня очень озабочена, испугана, встревожена ожиданием
свидания с княгиней? Ведь не трудно понять, что у нее на уме!
- Она была весела по обыкновению и даже шутила по этому поводу.
- Шутила?.. Смеется тот, кто смеется последний, - сказала дуэнья и
прибавила сквозь зубы, так что Флорина не могла ее слышать: - Несмотря на
свой дьявольский характер и отчаянную смелость, она затрепетала бы от
ужаса... умоляла бы о пощаде... если бы знала, что ее ждет сегодня. -
Затем, обращаясь к Флорине, она продолжала: - Ну, теперь идите домой... и
постарайтесь отделаться от ваших... угрызений! Право, они могут сыграть с
вами прескверную шутку... не забывайте этого.
- Я не могу забыть, что я больше над собой не властна, мадам!
- Ну, то-то!.. До свиданья.
Флорина пошла через парк в павильон, а госпожа Гривуа отправилась к
княгине Сен-Дизье.
Пока предыдущие сцены происходили в павильоне мадемуазель де
Кардовилль, в большом доме княгини Сен-Дизье совершались другие события.
Роскошь и изящество первого жилища составляли разительный контраст с
мрачным убранством особняка княгини. Она занимала в нем только второй
этаж, так как первый предназначался для балов, а княгиня давно уже
отказалась от суетных светских удовольствий. Особенная важность слуг,
пожилых и одетых исключительно во все черное, глубокая тишина,
господствовавшая в ее жилище, где слова произносились только шепотом,
почти монастырский характер всего дома придавали всему окружающему особо
печальный и суровый отпечаток.
Один светский человек, обладавший редкой независимостью характера,
соединенной с большим мужеством, искренно признался однажды, говоря о
княгине Сен-Дизье (которой Адриенна _собиралась_, как она говорила, задать
_генеральное сражение_): "Для того чтобы не приобрести в госпоже Сен-Дизье
врага, я, человек не пошлый и не низкий, сделал в первый раз в жизни
пошлость и низость!"
Но госпожа Сен-Дизье не сразу достигла столь важного _положения_.
Необходимо сказать несколько слов, чтобы осветить со всех сторон
различные периоды в жизни этой женщины, опасной и неумолимой по натуре и
связь которой с орденом иезуитов придала ей страшное и таинственное
могущество. Если есть что-нибудь ужаснее иезуита, то это именно иезуитка,
а между тем, посещая известное общество, можно весьма легко убедиться, что
подобных членов в "светском платье" (*14) у иезуитов немало.
В последние годы Империи и в начале Реставрации княгиня, замечательно
красивая собой, была самой модной женщиной в Париже. Она обладала живым,
деятельным, деспотическим и склонным к авантюризму умом, холодным сердцем
и сильно развитым воображением. Без всякой сердечной нежности заводила она
бесчисленные любовные связи - но единственно из страсти к интригам, ради
тех волнений, какие они за собой влекут; так любят игру мужчины.
К несчастью, ее муж, князь де Сен-Дизье (брат графа Реннепона, герцога
де Кардовилля, отца Адриенны), вследствие ли ослепления или по
беззаботности характера, ни разу за всю жизнь не показал виду, что он
подозревает жену в любовных похождениях.
К тому же, не встречая препятствий, так как к подобным похождениям
относились легко в эпоху Империи, княгиня, не отказываясь от любовных
утех, решила придать им побольше остроты и терпкости, соединив их с
политическими интригами.
Вступить в борьбу с Наполеоном, попытаться подвести мину под такого
колосса - это обещало по крайней мере достаточно сильных ощущений для
самого требовательного характера.
Все шло прекрасно в течение определенного времени. Красивая и
остроумная, ловкая и лживая, соблазнительная и коварная, княгиня,
окруженная массой поклонников, мечтала вернуть во Франции нравы Фронды. С
какой-то жестокой кокетливостью она забавлялась, играя головами своих
поклонников, превращая их в фанатиков и вовлекая их в самые опасные
заговоры. Она завела деятельнейшую тайную переписку с многочисленными
влиятельными людьми за границей, известными своей ненавистью к императору
и к Франции. Тогда и возникли ее первые контакты с маркизом д'Эгриньи,
полковником русской службы и адъютантом у Моро.
Но в один прекрасный день замыслы эти были раскрыты, многих из
поклонников княгини посадили в Венсенскую тюрьму, а ее Наполеон только
выслал в одно из поместий близ Дюнкерка, не желая прибегать к более
строгому наказанию.
Во время Реставрации _преследования_, которым подвергалась княгиня,
были ей зачтены, и она приобрела даже значительное влияние, несмотря на
легкомысленное поведение.
Маркиз д'Эгриньи, перешедший на службу во Францию и оставшийся здесь,
тотчас же сделался модным светским львом благодаря своему обаянию. Он вел
переписку и вступал в заговоры с княгиней, не зная ее лично; эти
обстоятельства способствовали зарождению их связи.
Эти два человека, сходные по природе, были скорее сообщниками, чем
любовниками; необузданное самолюбие, склонность к безрассудным
удовольствиям, неодолимая жажда власти, гордость и ненависть, коварное
очарование зла сближали извращенные натуры, но не позволяли им слиться. Их
связи содействовали эгоизм и сознание, что они могут быть друг другу
полезны как люди одного закала, причем взаимная помощь им была нужна для
борьбы со светом, где у них обоих было много врагов из-за их страсти к
интригам, разврату и клевете. Связь эта продолжалась до тех пор, пока
маркиз, после своей дуэли с генералом Симоном, не поступил в духовную
семинарию; причину столь внезапного решения никто так и не узнал.
Но княгиня еще не считала, что пришло время каяться. С какой-то
ревнивой, горькой и злобной жаждой предавалась она вихрю светских
наслаждений, сознавая, что приходит конец ее золотому времени. О характере
этой женщины можно судить по следующему факту. Желая закончить светскую
жизнь с особенным блеском и удалиться с триумфом со сцены, как великая
артистка, оставляя после себя сожаление, она, сознавая себя еще
прекрасной, решила непременно удовлетворить в последний раз свое
ненасытное тщеславие. Жертвой княгиня избрала одну страстно влюбленную
молодую чету и с помощью хитрости и лукавства отбила возлюбленного у
прелестной восемнадцатилетней, обожавшей его женщины. После того как все
узнали об этой победе, княгиня вдруг покинула свет во всем блеске своего
триумфа.
Она уехала из Парижа после нескольких долгих бесед с аббатом маркизом
д'Эгриньи, уже прославившимся в качестве проповедника, и провела два года
в своем поместья близ Дюнкерка, причем ее сопровождала одна лишь госпожа
Гривуа.
Когда княгиня вернулась, никто бы не узнал в ней прежнюю ветреную,
фривольную и легкомысленную женщину. Превращение было полное,
необыкновенное и даже страшное. Дворец Сен-Дизье, былой приют веселья,
радости и наслаждений, сделался молчаливым, строгим обиталищем. Вместо так
называемого светского общества княгиня принимала лишь дам, известных своей
исключительной набожностью, и мужчин, не только занимавших важные посты,
но и прославившихся в свете своими монархическими и религиозными
принципами. Она окружила себя главным образом лицами из высшего
духовенства; под ее председательством очутилась целая духовная женская
община. У княгини был собственный духовник, капелла, священник и даже
особый духовный наставник. Но последний действовал in partibus, а
настоящим духовным руководителем оставался все тот же аббат маркиз
д'Эгриньи. Нечего и говорить, конечно, что их любовная связь уже давно
прекратилась.
Это неожиданное и необычайное обращение, искусно афишируемое, поразило
многих и вызвало чувство уважения и удивления. Более проницательные люди
только улыбались.
Мы приведем один из тысячи примеров, чтобы дать понятие о страшном
могуществе, достигнутом княгиней благодаря ее принадлежности к ордену
иезуитов, по которому можно судить об адском, мстительном и безжалостном
характере этой женщины, с которой Адриенна неосторожно решилась вступить в
борьбу.
Между теми, кто улыбался при разговорах о внезапном обращении госпожи
де Сен-Дизье, была та юная пара, которую княгиня безжалостно разлучила,
прежде чем окончательно покинуть любовные подмостки света. Оба влюбленных,
еще теснее сблизившиеся после быстро прошедшей бури, ограничили свою месть
только несколькими остроумными шутками по поводу внезапного обращения
женщины, причинившей им так много зла.
Спустя некоторое время какой-то ужасный рок обрушился на влюбленных.
Муж молодой женщины, ничего до сих пор не подозревавший, вдруг прозрел
после нескольких анонимных сообщений... Разыгрался страшный скандал - и
молодая женщина погибла.
О любовнике же ее в обществе, неведомо откуда и как, стали
распространяться какие-то неопределенные слухи, с массой недомолвок, но
так коварно рассчитанные, что они становились в тысячу раз опаснее всякого
прямого обвинения, против которого можно по крайней мере бороться и
опровергать его. Между тем слухи проникали в общество такими
разнообразными путями, так упорно и с такой дьявольской убедительностью,
что лучшие друзья молодого человека стали от него отворачиваться, невольно
подчиняясь влиянию беспрерывного гула перешептываний, заключавшихся
большей частью в таких разговорах:
- Конечно, вы слышали про ***?
- Нет, а что такое?
- Рассказывают скверные истории...
- Что вы говорите! Например?
- Не могу сказать точно... дело касается его чести... Ходят странные
слухи...
- Черт возьми! Это не шутка... Так вот почему его теперь так холодно
принимают...
- Я, знаете, решился пока держаться от него подальше.
- Я тоже, конечно!
И так далее, и так далее...
Свет так устроен, что иногда довольно таких мелочей, чтобы навсегда
погубить репутацию человека, особенно если прежние его удачи породили
завистников. С человеком, о котором мы говорим, случилось именно так.
Несчастный, чувствуя, как все вокруг него пустеет, как колеблется почва
под ногами, метался из стороны в сторону, стараясь найти неведомого врага,
наносящего ему неотразимые удары. Ему и в голову не приходило заподозрить
княгиню, с которой он даже ни разу не видался со времени их романа.
Решившись наконец во что бы то ни стало узнать причину общего отчуждения и
презрения, он обратился к одному из прежних друзей. Друг ответил уклончиво
и довольно презрительно; молодой человек вспылил и вызвал его на дуэль.
Противник ответил:
- Найдите себе двух свидетелей из числа наших общих знакомых - тогда я
буду драться с вами.
Несчастный не нашел ни одного!
Дойдя до полного отчаяния, не понимая причины всего происходившего,
страдая за погибшую из-за него любимую женщину, он, в минуту горя, гнева и
безумного отчаяния, покончил с собой...
В день его смерти госпожа де Сен-Дизье набожно заметила, что такая
постыдная жизнь и должна была так кончиться; что человек, долго попиравший
все божеские и человеческие законы, обязательно должен был кончить новым
преступлением... самоубийством! И друзья княгини повторяли и разносили
всюду эти слова с видом лицемерной, смиренной веры в них.
Этого мало. Рядом с наказаниями раздавались и награды.
Наблюдательные люди замечали, что лица, пользовавшиеся покровительством
княгини, необыкновенно быстро достигали почестей и отличий.
_Добродетельные_ молодые люди и усердные посетители проповедей получали в
жены богатых сироток, которых держали для них про запас в Сакре-Кер.
Несчастные девушки слишком поздно убеждались в качествах супруга-ханжи,
выбранного для них барынями-ханжами, и горькой скорбью искупали обманчивую
честь быть принятыми в мир лгунов и лицемеров, где они чувствовали себя
чужими и беззащитными, причем им грозила немедленная кара, если они
осмеливались оплакивать союз, который им навязали.
В салоне же княгини раздавались места префектов, полковников, сборщиков
податей, выбирались депутаты, академики, епископы и пэры Франции, причем
взамен оказанной им помощи они обязывались хранить вид крайнего
благочестия, внешне соблюдать пост и поклясться участвовать в вечной
жестокой борьбе со всем, что отдавало безбожием и революционностью.
Главное требование заключалось, впрочем, в том, что они должны были вести
тайную переписку с аббатом д'Эгриньи, причем он сам _выбирал различные
темы для бесед_, что, конечно, было даже очень приятно, так как аббат
славился как самый светский, милый, умный, а главное - покладистый человек
в мире.
По этому поводу вот один _исторический_ факт, который мог бы пополнить
сокровищницу горькой и мстительной иронии Мольера и Паскаля.
Это случилось в последний год Реставрации. Один высокопоставленный
сановник, человек твердого и независимого характера, _не исполнил
обрядов_, т.е. не говел и не причащался. Такое поведение чиновника,
занимающего высокое положение, могло явиться печальным примером; поэтому к
нему отправили аббата маркиза д'Эгриньи. Зная возвышенный и благородный
характер знатного упрямца, аббат понял, что главное - добиться только
того, чтобы он согласился _исполнить обряд_ каким бы то ни было способом,
так как _эффект_ все равно был бы впечатляющим.
Как умный человек, он не убеждал своего собеседника в правильности
догматов, ни даже в истинах религии, а говорил только о соблюдении
приличий и о том, что подобный спасительный пример произведет впечатление
на публику.
- Господин аббат, я более, чем вы, уважаю религию, - отвечал сановник,
- и счел бы за постыдное шарлатанство исполнять обряды, в которые не
верую!
- Ну, полноте, полноте, несговорчивый человек, хмурый Альцест, - тонко
улыбаясь, заметил аббат. - Мы постараемся пощадить совестливость и
согласовать с ней те выгоды, какие вам принесет то, что вы последуете
моему совету. Мы дадим вам _неосвященную облатку_: нам ведь все равно;
главное, чтобы видимость была соблюдена.
Предложение аббата было отвергнуто с негодованием, но сановник потерял
место.
Впрочем, не с ним одним это случилось. Все те, кто решался на борьбу с
госпожой де Сен-Дизье и ее друзьями, все платились за это дорогой ценой!
Рано или поздно, прямо или косвенно, но на них начинали сыпаться градом
жестокие, непоправимые удары: одних они поражали в самых дорогих
привязанностях, других - в кредите; у одних задевали честь, других лишали
мест и средств к существованию. И борьба велась медленно, тихо, с
ужасающей размеренностью и выдержкой, таинственно подрывая репутацию,
состояние, самое прочное положение, доводя, наконец, до полного,
окончательного упадка и катастрофы, поражавших ужасом и изумлением всех
окружающих.
Легко понять, что во время Реставрации княгиня приобрела сильнейшее
влияние и сделалась весьма опасной женщиной. Но она сумела _примкнуть_ и к
Июльской революции. И несмотря на то, что она сохранила и семейные и
общественные связи с людьми, оставшимися верными павшей монархии,
говорили, что княгиня сумела сохранить влияние и власть.
Надо прибавить еще, что после смерти князя де Сен-Дизье, умершего
бездетным, все его состояние досталось младшему брату, отцу Адриенны де
Кардовилль. После его смерти, полтора года тому назад, единственной
наследницей и представительницей этой ветви семейства Реннепонов осталась
его дочь.
Княгиня де Сен-Дизье ожидала племянницу в довольно большой комнате,
обитой темно-зеленой парчой, с черной резной мебелью, в числе которой
находился такой же книжный шкаф с книгами религиозного содержания.
Несколько картин из священной истории и громадное распятие слоновой кости
на черном бархатном фоне довершали мрачный и строгий вид комнаты.
Госпожа де Сен-Дизье сидела за большим письменным столом и запечатывала
многочисленные письма, так как она вела обширнейшую и разнообразнейшую
переписку. Княгине исполнилось сорок пять лет; она была еще очень красива.
Конечно, с годами ее некогда изящная талия изменилась, но черное платье с
высоким воротником все еще выгодно ее обрисовывало. Простенький чепчик с
серыми тентами не скрывал густых, гладко причесанных белокурых волос.
Лицо княгини поражало своим достоинством и простотой. Никому бы и в
голову не пришло, что такая сдержанная и серьезная женщина могла быть
когда-то героиней всевозможных любовных авантюр; никто не нашел бы и
следов бурных волнений на ее спокойном и набожном лице. Если до ее ушей
долетало какое-нибудь легкомысленное, вольное слово, черты княгини,
действительно вообразившей себя чуть ли не матерью церкви, выказывали
сперва простодушное и печальное недоумение, переходившее затем в выражение
возмущенного целомудрия и презрительной жалости.
Впрочем, стоило княгине захотеть, и ее улыбка делалась обворожительной,
благожелательной и сочувственной. Она умела придать своим голубым глазам
ласковый и благосклонный взгляд. Но когда задевали ее гордость или шли
против желаний, или мешали планам, лицо госпожи де Сен-Дизье, обыкновенно
серьезное и спокойное, принимало выражение непобедимой и холодной злобы.
Конечно, это случалось только тогда, когда княгиня не считала нужным
сдерживать порывы досады.
В комнату вошла госпожа Гривуа, держа в руках донесение Флорины об
Адриенне.
Госпожа Гривуа служила княгине уже двадцать лет. Она знала о своей
госпоже все, что может и, должна знать доверенная служанка особы довольно
легкого поведения. Неизвестно было, по своей ли воле держит при себе
княгиня этого свидетеля многочисленных грехов молодости. Наверняка никто
не знал. Ясно было одно: что госпожа Гривуа пользовалась большими
преимуществами и на нее княгиня де Сен-Дизье смотрела скорее как на
компаньонку, чем как на горничную.
- Вот доклад Флорины, сударыня, - сказала госпожа, Гривуа, подавая
бумагу княгине.
- Сейчас просмотрю, - отвечала та. - Когда ко мне придет племянница, вы
во время нашей беседы проводите к ней в павильон одного господина, который