Страница:
Наконец, Алексеев решается участвовать в конкурсе в Большой театр, и в начале 1925 года становится солистом его труппы.
Он оказывается в созвездии блистательных мастеров – А.В. Неждановой, Е.А. Степановой, Е.К. Катульской, К.Г. Держинской, Л.В. Собинова, В.Р. Петрова, С.И. Мигая, Н.Н. Озерова и др. Но вокально-сценическое мастерство, которым уже владел Алексеев, позволило ему войти в их число. Певец стремительно осваивает репертуар: за три года исполняет семнадцать партий, а за весь период работы в Большом споет сорок четыре партии.
Из монографии об А.И. Алексееве, написанной музыковедом Е.А. Грошевой: «Когда думаешь об Александре Ивановиче как о певце, прежде всего в памяти возникает воспоминание о его голосе – чистейшем лирическом теноре. Голос Александра Ивановича обладал значительным диапазоном и разнообразными вокальными красками. Алексеев владел не только прекрасным, всегда выразительно звучавшим piano и pianissimo, но и полноценным, звучным forte – явление более редкое для лирических голосов. В рецензиях не раз отмечались полнозвучность и сила верхнего регистра голоса Алексеева, дававшие ему возможность петь и партии, требующие значительной звуковой насыщенности и драматической экспрессии. Таковы, например, одна из самых любимых его партий – партия Владимира Дубровского, затем партия Рудольфа из оперы Пуччини «Богема» и особенно партия принца Калафа из «Турандот» Пуччини.
Во всех оценках голоса Алексеева всегда подчеркивается лирическое обаяние его тембра голоса и особая задушевность и искренность звучания.
Скромность и простота, полное отсутствие какой-либо аффектации и преувеличенности характеризуют и сценические образы Алексеева, и его вокальный дар. Открытое и непосредственное чувство, мягкая ласковость голоса, искренность и естественность пения придавали образам Александра Ивановича обаяние на сцене.
Ленский. «Евгений Онегин»
Только в русской опере лирический тенор получает более широкую и разнообразную галерею образов. Седой певец русской славы – Баян у Глинки, восторженный поклонник природы – старый Берендей у Римского-Корсакова, его хитрый Звездочет, француз Трике в «Онегине» или школьный учитель в «Черевичках» Чайковского и, наконец, трагическая фигура Юродивого в «Борисе Годунове» – не имеют себе подобных в западноевропейской опере, редко выходившей за рамки условных традиций амплуа.
Алексеев был хорош и в таких партиях, хотя и не всегда острохарактерен. Он умело проводил грани между Ленским и Дубровским, Альфредом и Вильгельмом Мейстером, Вертером и де Грие, Фаустом и Ромео, прежде всего чутко вслушиваясь в их музыкальные образы, находя их ведущие психологические и музыкальные интонации. Он был скромным и нежным любовником бедной обитательницы Монмартра Мими («Богема»), бессердечным обольстителем – герцогом Мантуанским, находчивым и остроумным графом Альмавива. Он находил краски и для восточной лирики партии Синодала, и для хитрого, льстивого ашуга из «Алмаст» Спендиарова. Но при всем этом Алексеев стремился приблизить эти образы к себе, к своей индивидуальности, искренно ощутить себя на месте своего героя, жить и чувствовать за него. Поэтому он неизменно во всех своих лучших ролях волновал искренностью и непосредственностью исполнения».
Один из лучших образов, созданных Алексеевым, – Ленский.
Из упомянутой выше монографии: «Подлинная художественная правда, отличающая образы, созданные Собиновым, явилась той основой, той почвой, на которой выросло мастерство новых советских певцов.
Здесь, конечно, не может идти речь о внешнем подражании, механическом копировании образов, созданных Собиновым. Алексеев нашел свой путь к Ленскому; по-своему пережил и перечувствовал его радости и страдания, по-своему донес их до слушателя. В памяти сохранился его Ленский, привлекательный в своей почти детской наивности и ясности чувств. Артист рисовал Ленского на заре его юности, полуребенком, немного капризным, обидчивым и вспыльчивым, но очень чистым и непосредственным во всех своих чувствах, во всем своем отношении к действительности».
Только на сцене Большого театра Алексеев спел эту партию девяносто два раза.
Певец был интересен и в других партиях. Джеральда из «Лакме» он спел восемьдесят пять раз.
«Алексеев не только прекрасно справлялся со всеми вокальными трудностями партии Джеральда, но и оживлял его сценический образ теплотой и искренностью, силой своего воображения, – писала Е.А. Грошева. – Недостаточность сценического материала не пугала певца, потому что он умел заполнять несущественные места роли своими переживаниями, а пел Джеральда так легко и свободно, что трудности партии и ее тесситура были незаметны для слушателя. В этом сказались и значительный профессионализм певца, и его артистизм.
К любимым партиям Алексеева относится партия князя из «Русалки» Даргомыжского. Конечно, певец был далек от раскрытия темы социального неравенства, поставленной композитором. Алексеев не показывал противоречивости образа князя – его измену чувству ради сословных предрассудков, измену погубившую Наташу. Но Алексеев был очарован вокальной красотой партии, той чудесной теплотой лирической грусти русского человека, которой напоена музыка Даргомыжского».
Лоэнгрин. «Лоэнгрин»
Алексеев продолжил собиновскую традицию и в образе Лоэнгрина; это была одна из самых любимых им партий.
Из монографии Е.А. Грошевой: «В воспоминании оживает его хрупкая, изящная фигура в жемчужных латах со щитом, украшенным изображением белого лебедя. Длинные белокурые локоны, ниспадающие на плечи, нежные очертания лица, плавная сдержанность движений придавали всему облику юного рыцаря обаяние чистоты и мягкости, женственное очарование. Теплым лиризмом были проникнуты и прощание Лоэнгрина с лебедем, и его любовный дуэт с Эльзой, и знаменитый рассказ о Граале».
Критика отмечала полное совпадение сценического образа Алексеева с музыкальным, цельность и тонкость интерпретации партии, ее лирическое, мягкое и задушевное звучание. Так же и зарубежные рецензенты сразу отметили новизну трактовки роли Лоэнгрина, ее глубокую человечность. Лоэнгрин в трактовке Алексеева, по свидетельству печати, более близок сердцу человека, нежели дух белого рыцаря.
Лучше всего Алексееву удавались образы в русских операх, которым особенно близко отвечал и тембр его голоса, мягкий и ласковый, и его русская натура. К.Г. Держинская, партнером которой Алексеев не раз был в «Русалке», «Сказании о невидимом граде Китеже», «Фаусте», «Лоэнгрине» и других операх, вспоминает, что одним из самых ярких впечатлений осталось ее выступление с Алексеевым в «Сказке о царе Салтане»: «Большая мягкость, ласковость поведения Алексеева в роли царевича Гвидона сочетались с очень искренним пением, что создавало большую цельность вокально-драматического образа».
Такая же цельность была свойственна и образам Моцарта, Индийского гостя, Владимира Игоревича, Левко, Альмавивы… И для каждого Алексеев находил свои вокальные и сценические краски.
А.И. Алексеев был широко известным концертным певцом. Он объездил с концертами множество городов Советского Союза, пел в больших и малых залах, перед любой публикой; дал немало благотворительных концертов в пользу студенчества, испанских детей, шефских.
Такой размах концертной деятельности требовал большого разнообразного репертуара. Певец исполнял арии из опер, романсы многих русских и зарубежных композиторов, включал в концертные программы многие советские песни. Среди них были очень популярные: «Орленок» В.А. Белого, «Полюшко», «Казачья песня» И.И. Дзержинского, «Отъезд партизана» А.Г. Новикова, песни И.О. Дунаевского, А.А. Спендиарова, М.И. Блантера, С.И. Потоцкого…
Участвовал в исполнении Девятой симфонии Л. ван Бетховена, «Реквиема» Дж. Верди.
Пел с оркестром народных инструментов, с оркестровыми ансамблями.
Алексеев с успехом гастролировал за рубежом: пел Ленского, Лоэнгрина. Критики единодушно признали его высокие вокальные достоинства, выразительную декламацию, взволнованность исполнения, глубину проникновения в образ.
Человек широких взглядов, Александр Иванович много занимался и общественной работой: шефствовал над коллективами художественной самодеятельности воинских частей, средних школ, организовывал выездные спектакли и концерты, участвовал во встречах с рабочими и колхозниками.
Но больше всего он был занят в театре. Не только пел все свои спектакли, но нередко заменял заболевших коллег. Иногда имел двадцать пять-двадцать шесть спектаклей в месяц; мог петь по два спектакля в день, например, утром «Лакме», вечером «Севильский цирюльник». Александр Иванович был сильным и выносливым человеком: с молодости увлекался спортом – занимался теннисом, стрельбой, велосипедом, любил пешие прогулки в горы. Позднее также увлекался охотой, рыбной ловлей и автомобильным спортом. Казалось, энергия этого человека неистощима. Но нагрузки были слишком велики.
За десять дней до своей смерти А.И. Алексеев написал письмо коллегам по сцене: «Дорогие мои! Мне всегда казалось, что я обладаю неисчерпаемым запасом энергии и творческих сил. Хотелось всегда больше, лучше петь, и в этом я испытывал только радость, наполнявшую меня законной гордостью, при сознании, что огромные массы нашей цветущей родины слушают мое пение. И для меня служение нашему народу было и всегда останется великой честью».
Он умер 20 июня 1939 года.
Голос певца остался на грампластинках. Фирма «Мелодия» издала некоторые его записи, выпустив два диска: «Поет А.И. Алексеев» и «А.И. Алексеев, В.В. Барсова, В.Р. Сливинский». Певец исполняет произведения М.И. Глинки, П.И. Чайковского, А.Г. Рубинштейна, С.В. Рахманинова, Дж. Верди…
На Новодевичьем кладбище на могиле певца – памятник, созданный скульптором А.А. Мануйловым: А.И. Алексеев в образе Ленского. Это не только напоминание об одном из лучших сценических созданий певца на оперной сцене, но и символ его безвременной кончины.
Л.Р.
Анджапаридзе Зураб Иванович
Он оказывается в созвездии блистательных мастеров – А.В. Неждановой, Е.А. Степановой, Е.К. Катульской, К.Г. Держинской, Л.В. Собинова, В.Р. Петрова, С.И. Мигая, Н.Н. Озерова и др. Но вокально-сценическое мастерство, которым уже владел Алексеев, позволило ему войти в их число. Певец стремительно осваивает репертуар: за три года исполняет семнадцать партий, а за весь период работы в Большом споет сорок четыре партии.
Из монографии об А.И. Алексееве, написанной музыковедом Е.А. Грошевой: «Когда думаешь об Александре Ивановиче как о певце, прежде всего в памяти возникает воспоминание о его голосе – чистейшем лирическом теноре. Голос Александра Ивановича обладал значительным диапазоном и разнообразными вокальными красками. Алексеев владел не только прекрасным, всегда выразительно звучавшим piano и pianissimo, но и полноценным, звучным forte – явление более редкое для лирических голосов. В рецензиях не раз отмечались полнозвучность и сила верхнего регистра голоса Алексеева, дававшие ему возможность петь и партии, требующие значительной звуковой насыщенности и драматической экспрессии. Таковы, например, одна из самых любимых его партий – партия Владимира Дубровского, затем партия Рудольфа из оперы Пуччини «Богема» и особенно партия принца Калафа из «Турандот» Пуччини.
Во всех оценках голоса Алексеева всегда подчеркивается лирическое обаяние его тембра голоса и особая задушевность и искренность звучания.
Скромность и простота, полное отсутствие какой-либо аффектации и преувеличенности характеризуют и сценические образы Алексеева, и его вокальный дар. Открытое и непосредственное чувство, мягкая ласковость голоса, искренность и естественность пения придавали образам Александра Ивановича обаяние на сцене.
Только в русской опере лирический тенор получает более широкую и разнообразную галерею образов. Седой певец русской славы – Баян у Глинки, восторженный поклонник природы – старый Берендей у Римского-Корсакова, его хитрый Звездочет, француз Трике в «Онегине» или школьный учитель в «Черевичках» Чайковского и, наконец, трагическая фигура Юродивого в «Борисе Годунове» – не имеют себе подобных в западноевропейской опере, редко выходившей за рамки условных традиций амплуа.
Алексеев был хорош и в таких партиях, хотя и не всегда острохарактерен. Он умело проводил грани между Ленским и Дубровским, Альфредом и Вильгельмом Мейстером, Вертером и де Грие, Фаустом и Ромео, прежде всего чутко вслушиваясь в их музыкальные образы, находя их ведущие психологические и музыкальные интонации. Он был скромным и нежным любовником бедной обитательницы Монмартра Мими («Богема»), бессердечным обольстителем – герцогом Мантуанским, находчивым и остроумным графом Альмавива. Он находил краски и для восточной лирики партии Синодала, и для хитрого, льстивого ашуга из «Алмаст» Спендиарова. Но при всем этом Алексеев стремился приблизить эти образы к себе, к своей индивидуальности, искренно ощутить себя на месте своего героя, жить и чувствовать за него. Поэтому он неизменно во всех своих лучших ролях волновал искренностью и непосредственностью исполнения».
Один из лучших образов, созданных Алексеевым, – Ленский.
Из упомянутой выше монографии: «Подлинная художественная правда, отличающая образы, созданные Собиновым, явилась той основой, той почвой, на которой выросло мастерство новых советских певцов.
Здесь, конечно, не может идти речь о внешнем подражании, механическом копировании образов, созданных Собиновым. Алексеев нашел свой путь к Ленскому; по-своему пережил и перечувствовал его радости и страдания, по-своему донес их до слушателя. В памяти сохранился его Ленский, привлекательный в своей почти детской наивности и ясности чувств. Артист рисовал Ленского на заре его юности, полуребенком, немного капризным, обидчивым и вспыльчивым, но очень чистым и непосредственным во всех своих чувствах, во всем своем отношении к действительности».
Только на сцене Большого театра Алексеев спел эту партию девяносто два раза.
Певец был интересен и в других партиях. Джеральда из «Лакме» он спел восемьдесят пять раз.
«Алексеев не только прекрасно справлялся со всеми вокальными трудностями партии Джеральда, но и оживлял его сценический образ теплотой и искренностью, силой своего воображения, – писала Е.А. Грошева. – Недостаточность сценического материала не пугала певца, потому что он умел заполнять несущественные места роли своими переживаниями, а пел Джеральда так легко и свободно, что трудности партии и ее тесситура были незаметны для слушателя. В этом сказались и значительный профессионализм певца, и его артистизм.
К любимым партиям Алексеева относится партия князя из «Русалки» Даргомыжского. Конечно, певец был далек от раскрытия темы социального неравенства, поставленной композитором. Алексеев не показывал противоречивости образа князя – его измену чувству ради сословных предрассудков, измену погубившую Наташу. Но Алексеев был очарован вокальной красотой партии, той чудесной теплотой лирической грусти русского человека, которой напоена музыка Даргомыжского».
Алексеев продолжил собиновскую традицию и в образе Лоэнгрина; это была одна из самых любимых им партий.
Из монографии Е.А. Грошевой: «В воспоминании оживает его хрупкая, изящная фигура в жемчужных латах со щитом, украшенным изображением белого лебедя. Длинные белокурые локоны, ниспадающие на плечи, нежные очертания лица, плавная сдержанность движений придавали всему облику юного рыцаря обаяние чистоты и мягкости, женственное очарование. Теплым лиризмом были проникнуты и прощание Лоэнгрина с лебедем, и его любовный дуэт с Эльзой, и знаменитый рассказ о Граале».
Критика отмечала полное совпадение сценического образа Алексеева с музыкальным, цельность и тонкость интерпретации партии, ее лирическое, мягкое и задушевное звучание. Так же и зарубежные рецензенты сразу отметили новизну трактовки роли Лоэнгрина, ее глубокую человечность. Лоэнгрин в трактовке Алексеева, по свидетельству печати, более близок сердцу человека, нежели дух белого рыцаря.
Лучше всего Алексееву удавались образы в русских операх, которым особенно близко отвечал и тембр его голоса, мягкий и ласковый, и его русская натура. К.Г. Держинская, партнером которой Алексеев не раз был в «Русалке», «Сказании о невидимом граде Китеже», «Фаусте», «Лоэнгрине» и других операх, вспоминает, что одним из самых ярких впечатлений осталось ее выступление с Алексеевым в «Сказке о царе Салтане»: «Большая мягкость, ласковость поведения Алексеева в роли царевича Гвидона сочетались с очень искренним пением, что создавало большую цельность вокально-драматического образа».
Такая же цельность была свойственна и образам Моцарта, Индийского гостя, Владимира Игоревича, Левко, Альмавивы… И для каждого Алексеев находил свои вокальные и сценические краски.
А.И. Алексеев был широко известным концертным певцом. Он объездил с концертами множество городов Советского Союза, пел в больших и малых залах, перед любой публикой; дал немало благотворительных концертов в пользу студенчества, испанских детей, шефских.
Такой размах концертной деятельности требовал большого разнообразного репертуара. Певец исполнял арии из опер, романсы многих русских и зарубежных композиторов, включал в концертные программы многие советские песни. Среди них были очень популярные: «Орленок» В.А. Белого, «Полюшко», «Казачья песня» И.И. Дзержинского, «Отъезд партизана» А.Г. Новикова, песни И.О. Дунаевского, А.А. Спендиарова, М.И. Блантера, С.И. Потоцкого…
Участвовал в исполнении Девятой симфонии Л. ван Бетховена, «Реквиема» Дж. Верди.
Пел с оркестром народных инструментов, с оркестровыми ансамблями.
Алексеев с успехом гастролировал за рубежом: пел Ленского, Лоэнгрина. Критики единодушно признали его высокие вокальные достоинства, выразительную декламацию, взволнованность исполнения, глубину проникновения в образ.
Человек широких взглядов, Александр Иванович много занимался и общественной работой: шефствовал над коллективами художественной самодеятельности воинских частей, средних школ, организовывал выездные спектакли и концерты, участвовал во встречах с рабочими и колхозниками.
Но больше всего он был занят в театре. Не только пел все свои спектакли, но нередко заменял заболевших коллег. Иногда имел двадцать пять-двадцать шесть спектаклей в месяц; мог петь по два спектакля в день, например, утром «Лакме», вечером «Севильский цирюльник». Александр Иванович был сильным и выносливым человеком: с молодости увлекался спортом – занимался теннисом, стрельбой, велосипедом, любил пешие прогулки в горы. Позднее также увлекался охотой, рыбной ловлей и автомобильным спортом. Казалось, энергия этого человека неистощима. Но нагрузки были слишком велики.
За десять дней до своей смерти А.И. Алексеев написал письмо коллегам по сцене: «Дорогие мои! Мне всегда казалось, что я обладаю неисчерпаемым запасом энергии и творческих сил. Хотелось всегда больше, лучше петь, и в этом я испытывал только радость, наполнявшую меня законной гордостью, при сознании, что огромные массы нашей цветущей родины слушают мое пение. И для меня служение нашему народу было и всегда останется великой честью».
Он умер 20 июня 1939 года.
Голос певца остался на грампластинках. Фирма «Мелодия» издала некоторые его записи, выпустив два диска: «Поет А.И. Алексеев» и «А.И. Алексеев, В.В. Барсова, В.Р. Сливинский». Певец исполняет произведения М.И. Глинки, П.И. Чайковского, А.Г. Рубинштейна, С.В. Рахманинова, Дж. Верди…
На Новодевичьем кладбище на могиле певца – памятник, созданный скульптором А.А. Мануйловым: А.И. Алексеев в образе Ленского. Это не только напоминание об одном из лучших сценических созданий певца на оперной сцене, но и символ его безвременной кончины.
Л.Р.
Анджапаридзе Зураб Иванович
тенор
1928–1997
«В течение одиннадцати лет его деятельности на сцене Большого театра Союза ССР он был… лучшим Германом, лучшим Радамесом, лучшим Хозе. Все, за что брался певец, он создавал – создавал тщательно, неторопливо, с ощущением громадной ответственности и собственного артистического достоинства.
Лирическая окраска звука придает голосу Анджапаридзе с его волевыми, мужественными интонациями особую теплоту, а широкая палитра красок – от мягкой поэтичности до насыщенности острейшим драматизмом – позволяет певцу блестяще раскрывать самые противоречивые, контрастные моменты душевного состояния героя… Отвергая броские эффекты, Анджапаридзе проникает в самую сердцевину роли, с мастерством артиста-психолога прослеживает потаенные стороны души героя.
Работать с Зурабом всегда радостно, петь и играть с ним – истинное творческое наслаждение. Редкий, прекрасный партнер, он верный, преданный и надежный товарищ, друг в самом глубоком, истинном значении этого слова. А его чуткость, отзывчивость, человеческая доброта известны, думаю, всем, кому… посчастливилось с ним работать», – таким предстает перед нами по описанию Ирины Константиновны Архиповой один из лучших лирико-драматических теноров второй половины ХХ столетия Зураб Анджапаридзе.
Радамес. «Аида»
Уроженец солнечного Кутаиси, Зураб любил петь с раннего детства. Он родился в патриархальной грузинской семье 12 апреля 1928 года. Его мать великолепно пела грузинские народные песни, не уступал ей и сын. Первый публичный успех пришел к нему на выпускном вечере в тбилисской средней школе, когда по просьбе друзей Зураб по слуху исполнил монолог Канио из оперы Р. Леонкавалло «Паяцы». Преподаватели Тбилисской консерватории, присутствовавшие на вечере, порекомендовали юноше всерьез заняться пением, хотя он и собирался выбрать профессию врача. Уверенно сдав экзамены в Тбилисскую консерваторию, он попадает в класс Давида Ясоновича Андгуладзе, в то время ведущего солиста Тбилисской оперы. Сам Андгуладзе учился в Италии, занимался и у знаменитого грузинского тенора Вано Сараджишвили, который тоже имел итальянскую школу. У своего педагога Зураб перенял технику бельканто. Однако был момент, когда пришлось положиться на судьбу. На втором курсе решался вопрос: баритон у него или тенор? «Если тенор, – загадал тогда Зураб, – буду учиться дальше, а баритоном быть не хочу». Но ему суждено было покорить теноровый олимп.
В 1952 году, по окончании консерватории, Анджапаридзе был принят в труппу Тбилисского театра оперы и балета, где начал артистическую карьеру с партии Абесалома в премьере оперы «Абесалом и Этери» основоположника грузинской музыки Захария Палиашвили. Создав глубоко национальный образ и сразу завоевав успех и признание, он буквально наутро проснется знаменитым. В честь героини оперы Этери назовет и свою дочь, которая станет известной пианисткой.
Большинство партий за семь сезонов работы на тбилисской оперной сцене артист подготовил с главным дирижером театра Одиссеем Ахиллесовичем Димитриади. Среди них: Малхаз в опере «Даиси» З. Палиашвили, Молодой цыган в «Алеко» С.В. Рахманинова, теноровые вершины – Хозе, Герман, Самозванец, Радамес. В 1957 году уже имевший большой оперный репертур молодой певец стал лауреатом VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (2-я премия и серебряная медаль).
С внезапной кончиной в 1957 году Георгия Нэлеппа Большой лишился премьера-драмтенора. И театр был заинтересован в его равноценной замене. На прославленную сцену Зураб Анджапаридзе был приглашен в 1959 году после блестящего дебюта в партии Хозе («Кармен» Ж. Бизе). «Дату первого выступления на сцене Большого театра Союза ССР – 3 июня 1957 года – я запомнил на всю жизнь, – скажет позже певец. – Шла опера Бизе «Кармен». Я пел Хозе. Непосредственным толчком к этому почетному приглашению явился мой успех на конкурсе вокалистов, проводившемся в рамках Всемирного фестиваля молодежи в Москве. Дебют прошел успешно. В течение двух лет я постоянно получал предложения петь в спектаклях («Пиковая дама», «Кармен»), а осенью 1959 года меня пригласили в труппу этого всемирно прославленного театра…» К тому времени зрелый мастер, он сразу займет здесь положение первого драматического тенора и оставит в истории театра след ослепительной кометы.
В 1959–1970 годы – ведущий солист Большого театра, Анджапаридзе исполнял основной теноровый репертуар: Водемон («Иоланта» П.И. Чайковского ), Альфред («Травиата» Дж. Верди), Радамес («Аида» Верди), Герцог («Риголетто» Верди), Фауст («Фауст» Ш.Гуно), Дон Карлос («Дон Карлос» Верди), Самозванец («Борис Годунов» М.П. Мусоргского), Каварадосси («Тоска» Дж. Пуччини).
После премьеры в 1963 году «Дон Карлоса» на сцене КДС (Кремлевского Дворца съездов) Никандр Сергеевич Ханаев дал справедливую оценку тенору-преемнику, высказав и пожелание: «Прекрасно звучит голос у З. Анджапаридзе. Его Дон Карлос очень эмоционален, искренен, прост и правдив. Вообще хочу сказать, что З. Анджапаридзе стал высокопрофессиональным оперным артистом. Его пение и игра, органически слитые воедино, его активное отношение к своим героям позволяют говорить о З. Анджапаридзе как об одном из лучших наших артистов. Что касается образа Дон Карлоса, то хочется одного – чтобы молодой З. Анджапаридзе выглядел молодо в роли молодого Дон Карлоса. А сейчас грим его старит, что идет вразрез с образом».
Партнершами певца в спектаклях Большого театра были Ирина Архипова, Галина Вишневская, Тамара Милашкина.
«Никаких случайностей с ним просто не могло быть, – свидетельствует Галина Павловна Вишневская. – Это был высочайший профессионал, артист высочайшего уровня. Когда Зураб Анджапаридзе выходил на сцену, это всегда становилось большим событием».
Карлос. «Дон Карлос»
«Зураб вообще был необыкновенно талантлив. Как говорится, «с божьей искрой». Темперамент необычайный. Он в некоторых сценах так энергично двигался, так горячо играл и пел, что я боялась, как бы ненароком не столкнул меня в оркестровую яму, – таким Хозе – Анджапаридзе остался в глазах Архиповой–Кармен. – Таким Зураб был в спектаклях. Таким он был и на репетициях. Не просто выдающийся певец, но и настоящий большой драматический артист».
Высшим творческим достижением З. Анджапаридзе общепризнанно считается Герман в «Пиковой даме» Чайковского. Созданный им образ стал эталонным для последующих поколений оперных певцов. Герман в исполнении артиста, предельно близкий замыслу П.И. Чайковского, вызывал сострадание, был живым, реальным человеком, жертвой не алчности, а любви, ради которой его герой был готов на все. Кульминацией этого образа, где в полную силу
раскрывался драматический дар артиста, была сцена в спальне графини, где страсти развернуты, накалены до предела.
«Этот эмоциональный, горячий, умный, нервный образ Анджапаридзе исполнял музыкально и вокально с совершенством» – так отзывалась о Германе – Анджапаридзе Ирина Архипова.
А вот какой след оставил этот образ, созданный артистом, у другой его партнерши, Валентины Левко: «Спектакль «Пиковая дама» стал одним из любимых у московской публики и шел довольно часто. Долгое время я была единственной исполнительницей партии Графини, поэтому все спектакли с участием Зураба Анджапаридзе мы пели вместе.
«Пиковая дама». Лиза – Т. Милашкина, Герман – З. Анджапаридзе
Его Герман был особенный. Пожалуй, это одна из самых ярких его ролей. Анджапаридзе был необыкновенно органичен в этом образе. Его пение и игра захватывали и партнеров по спектаклю. Его энергетика, его феноменальная музыкальность помогали безупречно вести ансамбль. Петь с ним было настолько легко и удобно, что самые трудные сцены проходили свободно, без излишнего напряжения.
Зураб Иванович обладал не только удивительным по красоте и тембру тенором. Он в совершенстве владел прекрасной певческой школой. Его голос всегда отличался особой выразительностью и невероятной легкостью, с которой он взлетал на самые высокие теноровые «верха».
Сильнейшее впечатление производил герой Пушкина и Чайковского в исполнении Анджапаридзе на Владимира Атлантова, который стал его преемником на сцене Большого театра: «Исполнение Зураба больше всего соответствовало моему представлению об образе Германа. Зураб был резок, быстр в своих сценических движениях. Актерски он был очень интересен, ярок, эмоционален, умен в любой партии, которую пел… Зураб держал на своих плечах Большой в течение десяти лет после смерти Нэлеппа. Он был его красой и гордостью. Своим реноме Большой во многом обязан именно Зурабу. Горячий актер, красавец-мужик, он был потрясающим Германом».
Певец озвучил роль Германа (драматический образ создан народным артистом СССР Олегом Стриженовым) в фильме-опере «Пиковая дама», снятом в 1960 году на «Ленфильме» режиссером Р.И. Тихомировым. После выхода фильма на экраны у Олега Александровича Стриженова спросили: «Как вам удалось создать столь достоверный образ? Сложилось ощущение, что вы сами поете в фильме». – «Нерв жизненного состояния Германа, переданный голосом великого Анджапаридзе, был настолько правдоподобен, что мне не оставалось ничего иного, как жить вместе с ним, – ответил артист. – Иными словами, певческий образ Германа Зураба Анджапаридзе оказался созвучным моему представлению об этом образе». Известно, что, когда в 1990-х Пласидо Доминго работал над партией Германа, он не раз смотрел этот фильм-оперу, избрав за образец исполнение феноменального тенора.
Среди лучших партий артиста, исполненных драматического и вокального совершенства, – Хозе, Радамес, Дон Карлос. «Много лет я пропел с Зурабом Ивановичем Анджапаридзе. У него был лирико-драматический тенор, крепкий и «хлесткий», – писал в своих мемуарах «Четверть века в Большом театре» (М., 2003) прославленный бас 40-60-х годов Иван Иванович Петров. – Он исполнял одни драматические партии: Радамеса, Хозе, Германа, был очень хороший Каварадосси. Я помню и нашу совместную работу в «Дон Карлосе». В этой опере Анджапаридзе создал превосходный и убедительный образ Дон Карлоса. А ведь эта роль – одна из труднейших!»
Продолжатель традиций своих предшественников в Большом театре Н.С. Ханаева, Г.М. Нэлеппа, Г.Ф. Большакова, певец с красивым, благородным, проникновенным тембром голоса, артист зажигательного темперамента, Зураб Анджапаридзе был настоящим кумиром публики.
В числе вокальных достоинств блистательного певца были яркий верхний регистр и сила звука. «Он легко, без напряжения держал сложную тесситуру, с завидной свободой взлетая в теноровое поднебесье. Звук его голоса переливался, словно радуга, всеми красками человеческих эмоций. Мужественное звучание казалось каким-то непривычным для репертуара, в который он вторгался, – ведь многие партии до этого традиционно исполнялись легкими, сладкоголосыми тенорами. Всех буквально поразили его Герцог в «Риголетто», Альфред в «Травиате», Водемон в «Иоланте». Своим появлением Зураб словно указал на новое для нас в то время направление среди теноров – мужественные эмоции, мужественные герои, мужественные, большие голоса.
Радамес. «Аида»
Московская публика все годы работы Зураба в Большом театре (1959–1970) просто валом валила на его спектакли, особенно на такие, как «Аида», «Дон Карлос», «Кармен», «Пиковая дама». Он был настолько артистичен и естественен, что даже в последние годы своей работы в Большом, уже будучи достаточно тучным человеком, с первых мгновений на сцене заставлял публику забывать о его «габаритах». Мы слышали этот удивительный голос, видели эти искрящиеся глаза – и все! Это был Герман. Вот вам и весь вопрос оперного артистизма. Правда, Зураб, несмотря на свою тучность, очень легко двигался и выполнял любые сценические задачи», – вспоминал в своей книге «Тенор. Из хроники прожитых жизней…» ( М., 2002) Владислав Пьявко.
Герцог. «Риголетто»
О необыкновенном Радамесе-Анджапаридзе (эта роль признавалась вершинной в итальянском репертуаре артиста, и долгое время в Большом театре он был единственным ее исполнителем) в постановке «Аиды» Б.А. Покровским (1951 г.) можно прочесть в рецензиях тех лет: «Свободно и мощно льется голос певца, как в соло, так и в развернутых ансамблях. Отличные внешние данные, обаяние, мужественность, искренность чувств как нельзя лучше соответствуют сценическому образу персонажа». По признанию самого артиста, это был самый любимый его спектакль, особенно когда им дирижировал А.Ш. Мелик-Пашаев, который «всегда помогал певцу как можно полнее выявить свои творческие возможности».
Неповторимая красота тембра, высочайший уровень вокального мастерства артиста были по достоинству оценены итальянскими критиками во время гастролей Большого театра 1964 года в миланском Ла Скала: «Зураб Анджапаридзе явился открытием для миланской публики. Это певец с сильным, звонким и ровным голосом, способный дать фору самым почитаемым певцам итальянской оперной сцены». Это была огромная, заслуженная слава. Восхищенные итальянцы, для которых певец стал открытием, называли его «советским Франко Корелли». Восторженно принимали артиста в Чехословакии, Польше, Болгарии, Греции, Румынии, Канаде (гастроли Большого театра в Монреале, 1967 г.), сравнивая его с выдающимися вокалистами мира. Последний раз он выезжал на гастроли с труппой Большого театра в Париж (1969–1970 гг.). Зураб Иванович был предельно принципиален в выборе оперного репертуара, крайне ответственен и требователен к себе в работе над партиями. Когда ему предложили спеть Самозванца в опере М.П. Мусоргского «Борис Годунов», он никак не хотел соглашаться, считая, что сценически совсем не подходит для этой роли. Однако под давлением театрального аргумента «производственной необходимости» ему пришлось спеть несколько спектаклей, после чего от партии Самозванца он все-таки отказался.
Редкая доброта, отзывчивость и человеческое участие артиста в судьбах коллег, в театре, наверное, не знали себе равных. Елена Образцова, которой Анджапаридзе помог в ответственный момент прослушивания в сцене «Судилища» из «Аиды», когда решалась ее судьба в Большом театре, пронесла к нему чувство благодарности через всю жизнь: «Он открыл мне много секретов в нашей профессии. Он учил меня всегда петь в полную силу голоса, не щадить себя, не жалеть… И сам он из тех, кто одержим в музыке и в самоотдаче. В те годы Зураб занимал первое положение в театре, пел ведущие партии. Но в нем ничего не было от тенора-премьера, от любимца публики. Добрее и солнечнее человека, чем Зураб, я не встречала. А это редчайшее качество, тем более – в людях театра. Он меня наставлял: «Лучше с человеком пять раз поздороваться, чем один раз его не заметить. В театре люди очень ранимые». В жизни было много тяжелых моментов, пережить которые помогло участие Зураба Анджапаридзе, о чем я узнавала спустя многие месяцы».
Лирическая окраска звука придает голосу Анджапаридзе с его волевыми, мужественными интонациями особую теплоту, а широкая палитра красок – от мягкой поэтичности до насыщенности острейшим драматизмом – позволяет певцу блестяще раскрывать самые противоречивые, контрастные моменты душевного состояния героя… Отвергая броские эффекты, Анджапаридзе проникает в самую сердцевину роли, с мастерством артиста-психолога прослеживает потаенные стороны души героя.
Работать с Зурабом всегда радостно, петь и играть с ним – истинное творческое наслаждение. Редкий, прекрасный партнер, он верный, преданный и надежный товарищ, друг в самом глубоком, истинном значении этого слова. А его чуткость, отзывчивость, человеческая доброта известны, думаю, всем, кому… посчастливилось с ним работать», – таким предстает перед нами по описанию Ирины Константиновны Архиповой один из лучших лирико-драматических теноров второй половины ХХ столетия Зураб Анджапаридзе.
Уроженец солнечного Кутаиси, Зураб любил петь с раннего детства. Он родился в патриархальной грузинской семье 12 апреля 1928 года. Его мать великолепно пела грузинские народные песни, не уступал ей и сын. Первый публичный успех пришел к нему на выпускном вечере в тбилисской средней школе, когда по просьбе друзей Зураб по слуху исполнил монолог Канио из оперы Р. Леонкавалло «Паяцы». Преподаватели Тбилисской консерватории, присутствовавшие на вечере, порекомендовали юноше всерьез заняться пением, хотя он и собирался выбрать профессию врача. Уверенно сдав экзамены в Тбилисскую консерваторию, он попадает в класс Давида Ясоновича Андгуладзе, в то время ведущего солиста Тбилисской оперы. Сам Андгуладзе учился в Италии, занимался и у знаменитого грузинского тенора Вано Сараджишвили, который тоже имел итальянскую школу. У своего педагога Зураб перенял технику бельканто. Однако был момент, когда пришлось положиться на судьбу. На втором курсе решался вопрос: баритон у него или тенор? «Если тенор, – загадал тогда Зураб, – буду учиться дальше, а баритоном быть не хочу». Но ему суждено было покорить теноровый олимп.
В 1952 году, по окончании консерватории, Анджапаридзе был принят в труппу Тбилисского театра оперы и балета, где начал артистическую карьеру с партии Абесалома в премьере оперы «Абесалом и Этери» основоположника грузинской музыки Захария Палиашвили. Создав глубоко национальный образ и сразу завоевав успех и признание, он буквально наутро проснется знаменитым. В честь героини оперы Этери назовет и свою дочь, которая станет известной пианисткой.
Большинство партий за семь сезонов работы на тбилисской оперной сцене артист подготовил с главным дирижером театра Одиссеем Ахиллесовичем Димитриади. Среди них: Малхаз в опере «Даиси» З. Палиашвили, Молодой цыган в «Алеко» С.В. Рахманинова, теноровые вершины – Хозе, Герман, Самозванец, Радамес. В 1957 году уже имевший большой оперный репертур молодой певец стал лауреатом VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (2-я премия и серебряная медаль).
С внезапной кончиной в 1957 году Георгия Нэлеппа Большой лишился премьера-драмтенора. И театр был заинтересован в его равноценной замене. На прославленную сцену Зураб Анджапаридзе был приглашен в 1959 году после блестящего дебюта в партии Хозе («Кармен» Ж. Бизе). «Дату первого выступления на сцене Большого театра Союза ССР – 3 июня 1957 года – я запомнил на всю жизнь, – скажет позже певец. – Шла опера Бизе «Кармен». Я пел Хозе. Непосредственным толчком к этому почетному приглашению явился мой успех на конкурсе вокалистов, проводившемся в рамках Всемирного фестиваля молодежи в Москве. Дебют прошел успешно. В течение двух лет я постоянно получал предложения петь в спектаклях («Пиковая дама», «Кармен»), а осенью 1959 года меня пригласили в труппу этого всемирно прославленного театра…» К тому времени зрелый мастер, он сразу займет здесь положение первого драматического тенора и оставит в истории театра след ослепительной кометы.
В 1959–1970 годы – ведущий солист Большого театра, Анджапаридзе исполнял основной теноровый репертуар: Водемон («Иоланта» П.И. Чайковского ), Альфред («Травиата» Дж. Верди), Радамес («Аида» Верди), Герцог («Риголетто» Верди), Фауст («Фауст» Ш.Гуно), Дон Карлос («Дон Карлос» Верди), Самозванец («Борис Годунов» М.П. Мусоргского), Каварадосси («Тоска» Дж. Пуччини).
После премьеры в 1963 году «Дон Карлоса» на сцене КДС (Кремлевского Дворца съездов) Никандр Сергеевич Ханаев дал справедливую оценку тенору-преемнику, высказав и пожелание: «Прекрасно звучит голос у З. Анджапаридзе. Его Дон Карлос очень эмоционален, искренен, прост и правдив. Вообще хочу сказать, что З. Анджапаридзе стал высокопрофессиональным оперным артистом. Его пение и игра, органически слитые воедино, его активное отношение к своим героям позволяют говорить о З. Анджапаридзе как об одном из лучших наших артистов. Что касается образа Дон Карлоса, то хочется одного – чтобы молодой З. Анджапаридзе выглядел молодо в роли молодого Дон Карлоса. А сейчас грим его старит, что идет вразрез с образом».
Партнершами певца в спектаклях Большого театра были Ирина Архипова, Галина Вишневская, Тамара Милашкина.
«Никаких случайностей с ним просто не могло быть, – свидетельствует Галина Павловна Вишневская. – Это был высочайший профессионал, артист высочайшего уровня. Когда Зураб Анджапаридзе выходил на сцену, это всегда становилось большим событием».
«Зураб вообще был необыкновенно талантлив. Как говорится, «с божьей искрой». Темперамент необычайный. Он в некоторых сценах так энергично двигался, так горячо играл и пел, что я боялась, как бы ненароком не столкнул меня в оркестровую яму, – таким Хозе – Анджапаридзе остался в глазах Архиповой–Кармен. – Таким Зураб был в спектаклях. Таким он был и на репетициях. Не просто выдающийся певец, но и настоящий большой драматический артист».
Высшим творческим достижением З. Анджапаридзе общепризнанно считается Герман в «Пиковой даме» Чайковского. Созданный им образ стал эталонным для последующих поколений оперных певцов. Герман в исполнении артиста, предельно близкий замыслу П.И. Чайковского, вызывал сострадание, был живым, реальным человеком, жертвой не алчности, а любви, ради которой его герой был готов на все. Кульминацией этого образа, где в полную силу
раскрывался драматический дар артиста, была сцена в спальне графини, где страсти развернуты, накалены до предела.
«Этот эмоциональный, горячий, умный, нервный образ Анджапаридзе исполнял музыкально и вокально с совершенством» – так отзывалась о Германе – Анджапаридзе Ирина Архипова.
А вот какой след оставил этот образ, созданный артистом, у другой его партнерши, Валентины Левко: «Спектакль «Пиковая дама» стал одним из любимых у московской публики и шел довольно часто. Долгое время я была единственной исполнительницей партии Графини, поэтому все спектакли с участием Зураба Анджапаридзе мы пели вместе.
Его Герман был особенный. Пожалуй, это одна из самых ярких его ролей. Анджапаридзе был необыкновенно органичен в этом образе. Его пение и игра захватывали и партнеров по спектаклю. Его энергетика, его феноменальная музыкальность помогали безупречно вести ансамбль. Петь с ним было настолько легко и удобно, что самые трудные сцены проходили свободно, без излишнего напряжения.
Зураб Иванович обладал не только удивительным по красоте и тембру тенором. Он в совершенстве владел прекрасной певческой школой. Его голос всегда отличался особой выразительностью и невероятной легкостью, с которой он взлетал на самые высокие теноровые «верха».
Сильнейшее впечатление производил герой Пушкина и Чайковского в исполнении Анджапаридзе на Владимира Атлантова, который стал его преемником на сцене Большого театра: «Исполнение Зураба больше всего соответствовало моему представлению об образе Германа. Зураб был резок, быстр в своих сценических движениях. Актерски он был очень интересен, ярок, эмоционален, умен в любой партии, которую пел… Зураб держал на своих плечах Большой в течение десяти лет после смерти Нэлеппа. Он был его красой и гордостью. Своим реноме Большой во многом обязан именно Зурабу. Горячий актер, красавец-мужик, он был потрясающим Германом».
Певец озвучил роль Германа (драматический образ создан народным артистом СССР Олегом Стриженовым) в фильме-опере «Пиковая дама», снятом в 1960 году на «Ленфильме» режиссером Р.И. Тихомировым. После выхода фильма на экраны у Олега Александровича Стриженова спросили: «Как вам удалось создать столь достоверный образ? Сложилось ощущение, что вы сами поете в фильме». – «Нерв жизненного состояния Германа, переданный голосом великого Анджапаридзе, был настолько правдоподобен, что мне не оставалось ничего иного, как жить вместе с ним, – ответил артист. – Иными словами, певческий образ Германа Зураба Анджапаридзе оказался созвучным моему представлению об этом образе». Известно, что, когда в 1990-х Пласидо Доминго работал над партией Германа, он не раз смотрел этот фильм-оперу, избрав за образец исполнение феноменального тенора.
Среди лучших партий артиста, исполненных драматического и вокального совершенства, – Хозе, Радамес, Дон Карлос. «Много лет я пропел с Зурабом Ивановичем Анджапаридзе. У него был лирико-драматический тенор, крепкий и «хлесткий», – писал в своих мемуарах «Четверть века в Большом театре» (М., 2003) прославленный бас 40-60-х годов Иван Иванович Петров. – Он исполнял одни драматические партии: Радамеса, Хозе, Германа, был очень хороший Каварадосси. Я помню и нашу совместную работу в «Дон Карлосе». В этой опере Анджапаридзе создал превосходный и убедительный образ Дон Карлоса. А ведь эта роль – одна из труднейших!»
Продолжатель традиций своих предшественников в Большом театре Н.С. Ханаева, Г.М. Нэлеппа, Г.Ф. Большакова, певец с красивым, благородным, проникновенным тембром голоса, артист зажигательного темперамента, Зураб Анджапаридзе был настоящим кумиром публики.
В числе вокальных достоинств блистательного певца были яркий верхний регистр и сила звука. «Он легко, без напряжения держал сложную тесситуру, с завидной свободой взлетая в теноровое поднебесье. Звук его голоса переливался, словно радуга, всеми красками человеческих эмоций. Мужественное звучание казалось каким-то непривычным для репертуара, в который он вторгался, – ведь многие партии до этого традиционно исполнялись легкими, сладкоголосыми тенорами. Всех буквально поразили его Герцог в «Риголетто», Альфред в «Травиате», Водемон в «Иоланте». Своим появлением Зураб словно указал на новое для нас в то время направление среди теноров – мужественные эмоции, мужественные герои, мужественные, большие голоса.
Московская публика все годы работы Зураба в Большом театре (1959–1970) просто валом валила на его спектакли, особенно на такие, как «Аида», «Дон Карлос», «Кармен», «Пиковая дама». Он был настолько артистичен и естественен, что даже в последние годы своей работы в Большом, уже будучи достаточно тучным человеком, с первых мгновений на сцене заставлял публику забывать о его «габаритах». Мы слышали этот удивительный голос, видели эти искрящиеся глаза – и все! Это был Герман. Вот вам и весь вопрос оперного артистизма. Правда, Зураб, несмотря на свою тучность, очень легко двигался и выполнял любые сценические задачи», – вспоминал в своей книге «Тенор. Из хроники прожитых жизней…» ( М., 2002) Владислав Пьявко.
О необыкновенном Радамесе-Анджапаридзе (эта роль признавалась вершинной в итальянском репертуаре артиста, и долгое время в Большом театре он был единственным ее исполнителем) в постановке «Аиды» Б.А. Покровским (1951 г.) можно прочесть в рецензиях тех лет: «Свободно и мощно льется голос певца, как в соло, так и в развернутых ансамблях. Отличные внешние данные, обаяние, мужественность, искренность чувств как нельзя лучше соответствуют сценическому образу персонажа». По признанию самого артиста, это был самый любимый его спектакль, особенно когда им дирижировал А.Ш. Мелик-Пашаев, который «всегда помогал певцу как можно полнее выявить свои творческие возможности».
Неповторимая красота тембра, высочайший уровень вокального мастерства артиста были по достоинству оценены итальянскими критиками во время гастролей Большого театра 1964 года в миланском Ла Скала: «Зураб Анджапаридзе явился открытием для миланской публики. Это певец с сильным, звонким и ровным голосом, способный дать фору самым почитаемым певцам итальянской оперной сцены». Это была огромная, заслуженная слава. Восхищенные итальянцы, для которых певец стал открытием, называли его «советским Франко Корелли». Восторженно принимали артиста в Чехословакии, Польше, Болгарии, Греции, Румынии, Канаде (гастроли Большого театра в Монреале, 1967 г.), сравнивая его с выдающимися вокалистами мира. Последний раз он выезжал на гастроли с труппой Большого театра в Париж (1969–1970 гг.). Зураб Иванович был предельно принципиален в выборе оперного репертуара, крайне ответственен и требователен к себе в работе над партиями. Когда ему предложили спеть Самозванца в опере М.П. Мусоргского «Борис Годунов», он никак не хотел соглашаться, считая, что сценически совсем не подходит для этой роли. Однако под давлением театрального аргумента «производственной необходимости» ему пришлось спеть несколько спектаклей, после чего от партии Самозванца он все-таки отказался.
Редкая доброта, отзывчивость и человеческое участие артиста в судьбах коллег, в театре, наверное, не знали себе равных. Елена Образцова, которой Анджапаридзе помог в ответственный момент прослушивания в сцене «Судилища» из «Аиды», когда решалась ее судьба в Большом театре, пронесла к нему чувство благодарности через всю жизнь: «Он открыл мне много секретов в нашей профессии. Он учил меня всегда петь в полную силу голоса, не щадить себя, не жалеть… И сам он из тех, кто одержим в музыке и в самоотдаче. В те годы Зураб занимал первое положение в театре, пел ведущие партии. Но в нем ничего не было от тенора-премьера, от любимца публики. Добрее и солнечнее человека, чем Зураб, я не встречала. А это редчайшее качество, тем более – в людях театра. Он меня наставлял: «Лучше с человеком пять раз поздороваться, чем один раз его не заметить. В театре люди очень ранимые». В жизни было много тяжелых моментов, пережить которые помогло участие Зураба Анджапаридзе, о чем я узнавала спустя многие месяцы».