Вопросов не было. Все понимали, что майор пытается силами тридцати человек совершить невозможное. И шансов него примерно столько же, сколько у охотника, стреляющего в небо с завязанными глазами, – в надежде, что под ноги свалится подстреленная утка.
10 августа, 09:30, штаб “Варяга”.
Игра сломалась, толком не начавшись.
Штаб и госпиталь “Варяга” разместились в двух стоявших рядом палатках. Выцветший, но крепкий брезент – шефская помощь из Сертолово.
Интерьер меньшей палатки исчерпывался низким столом без стульев, украшенным самодельной и примитивной картой окрестностей.
Большая палатка – медчасть. Армейский операционный стол СОП-3 (по виду – дальний потомок раскладушки), списанные инструменты в потертых укладках, хирургический светильник без ламп – все как у больших. Бинты и зеленка, правда, новые и настоящие – пускай девчонки учатся, навыки первой помощи всегда пригодятся.
Но все закончилось, толком не успев начаться.
Закревский, темнея лицом, выслушал вожатого седьмого отряда Дениса Цветкова – низкорослого, худенького, узкоплечего и нескладного второкурсника. Тот приехал на велосипеде со срочным сообщением от Горлового. Игры закончились. Вокруг начались серьезные дела.
Леша вполголоса выругался и отдал приказ на эвакуацию штаба и госпиталя:
– Все – в лагерь. Немедленно, старший – Денис. Палатки и все остальное оставляйте, некогда возиться. Всех встреченных наших – в лагерь. Бриганам, если увидите, тоже объясняйте: ЧП, игра откладывается. Денис, когда доведешь их до лагеря, возвращайся или подошли кого-нибудь – чтобы дежурили, здесь, у палаток, могут еще подходить ребята. Я – в лес, попробую собрать, кого сумею.
Старлей Закревский знал цену слову “немедленно”. И – цену, порой немалую, порой страшную, – всем и всяческим промедлениям. Черт с ними, с палатками…
Через три минуты он остался один на поляне у штаба.
Ладно, думал Закревский, эти дойдут, не маленькие… Полдела сделано – самая простая и легкая половина. Но… В лесу находились группы, выполняющие свои, полученные на рассвете задания – находились без связи. И – несколько оболтусов из четвертого отряда, нагло двинувших в самоход ранним утром. Да и наверняка там болтаются парни из “Бригантины” – тоже группы и тоже самоходчики, дисциплиной шарага Боровского не блещет…
А еще в лесу были нервные люди, в форме и с оружием. И люди без формы, тоже с оружием – еще более нервные.
Он снова выругался – на этот раз вслух.
10 августа, 09:32, лес, старый карьер.
Белоголовый мальчик по имени Тамерлан покинул отряд варягов еще раньше, чем Дронт и компания. Но уход его, в отличие от исчезновения соседей по палате, никто не заметил. Имелось у него такое свойство – уходить незаметно. И приходить.
Он сидел один – на дне старого, заброшенного карьера. Именно сюда должен был поехать за песком Володя – и не поехал.
Карьер не разрабатывали давно – и постепенно на песчаном дне поднялась тоненькая поросль, выросшая за годы в молодые деревья. Под одним из них сидел Тамерлан.
Сидел давно – тень березки сместилась, мальчик оказался на солнцепеке – и не замечал этого. Сидел неподвижно, скрестив под собой ноги – поза для непривычного человека на редкость неудобная, но он за последний часы не шевельнулся, даже ни разу не моргнул.
Казалось, он спит – очень странным сном.
Глава 4
10 августа, 09:37, сосновый лес возле штаба “Варяга”.
Дронт залег в кустах, неподалеку от штабной и санитарной палаток, – и пытался понять, что происходит. Пленный Федя лежал рядом, уткнувшись разбитым лицом в мох, – Дронт крепко держал его высоко заломленную руку, предупредив: ценой любого крика станет сломанная кость. Федя, знакомый с Дронтом менее часа, тем не менее был уверен, – так оно и будет. И лежал молча.
В штабе происходило непонятное.
После короткой суеты все, кто там находился, дружной колонной двинулись в сторону “Варяга”, оставив на месте палатки и прочее имущество, прихватив только знамя – красно-голубой штандарт с серым силуэтом крейсера.
О чем-то уходившие переговаривались, громко, и, похоже, недовольно, – Дронт пытался разобрать слова, но безуспешно.
У покинутого штаба остался физрук Закревский.
Дронт с удивлением наблюдал, как тот что-то крупно написал на листе бумаги, прикрепил к палатке, – и быстрым шагом, почти бегом, исчез в лесу. Направился физрук примерно в ту же сторону, что и приятели Дронта.
Он полежал еще, выжидая. Никого и ничего. И что бы это все значило? Хитрый маневр, призванный принести победу в игре, или…
– Подъем, чмо! – приказал Дронт, поднимаясь на ноги и потянув Федю за выкрученную руку. – Двигай вперед, в штаб. На допрос.
…Последние пять дней – после драки у дискотеки – Дронта временами посещало странное чувство. Словно в его голове медленно, но неуклонно растет какое-то внутреннее давление. Иногда, короткими приступами, напор достигал почти критической точки. Мир тогда окрашивался в разные оттенки красного цвета и возникало желание что-то сделать, как-то освободить распирающий изнутри напор, – а потом всё быстро проходило. Болезненным ощущение не было. Наоборот, казалось, что неминуемый взрыв высвободит новую, небывалую силу – и тогда все враги, все гады сполна получат по заслугам.
О том, что будет с ним самим, что уцелеет после взрыва от человека-бомбы, – Дронт почему-то не задумывался. На его лице в эти дни часто блуждала мечтательно-загадочная улыбка, – и многие ее замечали, но о смысле не подозревали. Пожалуй, лишь Слон догадывался о происходившем с приятелем – и о том, куда будет направлен взрыв – но наблюдал за Дронтом с затаенным интересом. Бомба с взведенным механизмом, конечно, вещь весьма опасная, – но порой и весьма полезная. Если уметь с ней обращаться. Слон надеялся, что сумеет, а взрыв позволит расквитаться и с кое-какими его собственными долгами. Он усвоил философию Леши Закревского – и тоже полагал, что для победы все средства хороши.
…Белый листок, издалека видный на буро-зеленом фоне санитарной палатки, проинформировал:
ИГРА “ЗАРНИЦА” ОТМЕНЯЕТСЯ. ПРИКАЗЫВАЮ: ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ЛАГЕРЬ. КОМАНДИР СВОДН. ОТРЯДА “ВАРЯГ” А. ЗАКРЕВСКИЙ.
Слово “немедленно” было дважды подчеркнуто.
Дронт не то застонал, не то зарычал, прочитав послание. Суки! Гниды! Проклятый Налим проявил все свойства одноименной скользкой рыбы – и опять умудрился спастись от заслуженной расплаты. Мир вокруг Дронта налился красным цветом – ярко-алые буквы прыгали по розовой поверхности бумаги и сливались в непонятные иероглифы, за карминовым пологом палатки виднелся темно-красный провал цвета венозной крови… На Дронта опять накатило, и он понял, что этот раз – последний. Что взрыв уйдет внутрь, и сметет все на своем пути, и на этом все кончится… Дронт выл – в его вое сливалась воедино злоба и беспросветная тоска.
Но не кончилось ничего.
В себя его привел чужой крик, полный боли. Кричал пленный – Дронт, сам того не замечая, еще сильнее выкрутил его руку, которую продолжал удерживать заломленной за спину.
Окружающее медленно принимало естественные цвета. Дронт ослабил хватку и задумчиво уставился на записку.
– Всё, конец игре! – выкрикнул Федя, тоже прочитавший послание Закревского. – Отпускай меня на хрен! А не то…
Дронт ударил его свободной рукой по почкам – почти машинально, не прекращая раздумий. Федя смолк. Понял, что его игра отнюдь не закончена.
В третий раз перечитав послание, Дронт хмыкнул. Какое бы ЧП, вызвавшее прекращение игры, ни стряслось, шанс еще есть. Раций и иных средств связи мобильные группы, “воюющие” сейчас в лесу, не имеют. И быстро оповестить всех игроков, разошедшихся по укромным местам, не получится. Время, чтобы отыскать сучью рыбу, остается, – час, в лучшем случае полтора. Но сначала надо выбить из пленного информацию о местонахождении Налима.
Он протянул руку, сорвал записку. Затем втолкнул Федю внутрь, в полутьму санитарной палатки. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, Дронт увидел полевой операционный стол. Заинтересованно шагнул поближе. Особенно его заинтересовали свисающие со стола фиксирующие ремни из прочнейшей сыромятной кожи.
10 августа, 10:05, лес возле штаба “Бригантины”.
– Я вам не ниндзя-камикадзе… – Слон говорил шепотом, но, странное дело, слова его звучали не менее весомо и уверенно, чем в полный голос.
Они лежали вчетвером, распластавшись на мягком мху, и наблюдали за целью своего похода – небольшой палаткой, в которой находилось знамя “Бригантины”. Перед ней прохаживался всего один часовой, но и его присутствие делало крайне сомнительным исход затеянного мероприятия.
Охранявшему знамя бригану было достаточно просто крикнуть – его соратников вокруг хватало. Полное впечатление, что они стянули к штабу не меньше половины личного состава, выставили в качестве приманки палатку со знаменем и спокойно ждали попыток противника прорваться к желанному трофею.
Судя по воинственным крикам, которые недавно затихли в небольшом отдалении, такую попытку варяги только что предприняли – и неудачно.
Орлы из четвертого отряда просочились через плотное охранение благодаря полученным от пленного Феди сведениям.
Проползли по неширокому лесистому болотцу (а может по болотистому лесочку), узкому и длинному, протянувшемуся к подножию холма, плоская вершина которого, заросшая мачтовыми соснами, скрывала штаб соперника.
Болотце издавна использовалось как стихийная свалка для мусора, вывозимого из близлежащих лагерей и баз отдыха. Украшавшие ее грозные таблички, оперирующие еще дореформенными ценами: “СВАЛКА ЗАПРЕЩЕНА – ШТРАФ 500 000!” — никого не пугали. Солнечноборские коммунальные службы запрашивали вовсе уж немыслимые деньги за регулярный вывоз мусорных контейнеров из Пятиозерья.
Место мало подходило для прогулок, тем более ползком. Вокруг громоздились груды разнообразнейших отбросов. Одни совсем старые, — лес неумолимо начал поглощать их, сквозь осевшие кучи проржавевших банок и расползшихся пакетов уже пробивались зеленые стебли. Другие свежие, заставлявшие жалеть, что командиры не обеспечили игроков в “Зарницу” противогазами.
Зато стоять на посту в загаженном месте желающих среди бриганов не нашлось, хотя рядом, в нескольких десятках метров, слышались перекликающиеся голоса патрулей. Хорошо хоть болотце пересохло этим летом совершенно, остатки мутной, с ржавыми разводами воды виднелись только на дне глубокой канавы – эту фортецию охотники за знаменем по очереди перепрыгнули.
Сейчас они решали, как преодолеть последнюю, самую трудную сотню метров. Свой камуфляж четверка разведчиков густо утыкала зелеными веточками (на этом категорически настоял склонный к романтике Ослик), но и с такой маскировкой скрытно подползти можно было лишь к слепому, глухому и слабому на голову охраннику.
Для успешного финального броска не хватало немного, считанных метров и секунд, – но достаточных, чтобы часовой поднял тревогу и провалил всю операцию.
Первоначальный план, предложенный Михой: подобраться к палатке с тыла и незаметно для часового разрезать заднюю стенку – отнял у них полчаса времени и потерпел полное фиаско. По песчаному обрыву, спускающемуся к берегу Чашки, крутому и оползающему под ногами, подняться бесшумно и незаметно не стоило и пытаться.
И теперь Миха настаивал, чтобы Слон подкрался и “снял” часового.
Димка присоединился, безгранично уверенный в способностях Слона. Действительно, глядя на его бугрящиеся мышцами руки, можно было надеяться, что страж знамени не издаст в них ни звука. Но открытое пространство между лапами Слона и горлом противника по-прежнему оставалось нерешенной проблемой.
Слон долго высчитывал метры и секунды, следил за маневрами часового, шагавшего взад-вперед с регулярностью маятника; затем, после недолгого раздумья, подобрал валявшуюся рядом большую консервную банку и стал наполнять ее песком под недоуменными взглядами компаньонов. Извлек из кармана толстый черный маркер и крупными печатными буквами написал на тронутой ржавчиной жести “БОМБА”. Подумал еще немного, приписал сверху: “ЯДЕРНАЯ”.
И сказал коротко:
– Я его сделаю.
10 августа, 10:12, Солнечноборск, ЦРБ (центральная районная больница).
– Вы родственница? – подозрительно спросила медсестра, толстая рыжая тетка в небесно-голубом халате.
– Нет… – Света на мгновение замялась, не зная, как определить их с СВ отношения. Назваться коллегой язык не поворачивался. И она сказала обтекаемо:
– Мы вместе работали.
– Умерла. Утром, в шесть часов, — проинформировала медсестра.
В ее голосе чувствовались нотки облегчения – не родственница, значит не будет слез-охов-стонов. Тетка изобразила приличествующее случаю скорбное лицо (получилось плохо) и равнодушно прибавила:
– Сочувствую.
Света не ощущала ничего. Пустота, вакуум эмоций. Лишь легкое удивление от собственной бесчувственности. Ей казалось, что умер не человек, которого она знала. Просто перестал быть некий механизм. Выработал ресурс и сломался. Ремонту не подлежит…
Надо сообщить родственникам, подумала она. Есть ли они у СВ? Горловой, наверное, знает… Сама Света подозревала, что никаких родственников у старшей вожатой нет и быть не может.
Не бывает родни у абстрактных символов. У отвлеченных понятий тоже.
Света спросила:
– Я могу увидеть поступившего вчера с травмой ноги Сергея Пр.. – Она осеклась, чуть не сказав “Пробиркина”, и быстро поправилась: – …Сергея Смирнова?
Толстая рыжая тетка снова начала рыться в бумагах, – компьютерами, регистрирующими поступление и текущее состояние больных, Солнечноборская ЦРБ не обзавелась.
10 августа, 10:12, штаб “Варяга”.
Вожатый Денис Цветков вернулся к штабу быстро.
Довел подопечных до вершины холма, с которой виднелись ворота лагеря, и поехал на велосипеде обратно, рассудив, что оставшихся четыреста метров они как-нибудь уж преодолеют самостоятельно.
Катить под горку оказалось легко и приятно, но настроение у Дениса было пакостное. Сидеть одному в палатке посреди леса, когда вокруг ловят вооруженных преступников? Бр-р-р… Закревскому-то что, он к таким делам привычный, небось рад вспомнить молодость. А Денис человек мягкий, домашний, от институтской военной кафедры и то освобожден по состоянию здоровья…
В душе нарастала тревога. Ехать не хотелось. Каждый куст на обочине лесной дорожки казался опасным и подозрительным.
Но Денис крутил и крутил педали – мысль, что можно просто-напросто не выполнить приказ Закревского, в голову ему не приходила. Хотя физрук никоим образом для вожатого начальством не являлся…
Денис Цветков был человеком ответственным. И понимал, что кто-то должен остаться при покинутом штабе – встречать выходящих из леса. Но…
Но у него появилось подспудное желание, чтобы что-то произошло, чтобы нашлась объективная и уважительная причина, которая позволит ему не заниматься этим делом…
Он свернул с наезженной дороги на едва заметную тропинку. Велосипед запрыгал на кочках, на выступающих из земли корнях. Денису чудилось, что раздающееся дребезжание слышно на весь лес – мрачный, надвинувшийся, сомкнувший кроны над головой вожатого. И шум от его езды слышат чужие уши, и недобрые взгляды пристально следят за ним из зарослей.
Он поехал быстрее, насколько позволяла тропа, что еще больше усилило звуки, издаваемые велосипедом, – и заставило Дениса еще сильнее налечь на педали… В общем, на штабную полянку вожатый вылетел со скоростью, не заставившей бы краснеть даже гонщика-профессионала.
Слез с велосипеда, долго не мог отдышаться. Седалище ныло, отбитое о жесткое седло на ухабах. Вокруг стояла тишина – подозрительная. Денис опасливо огляделся. Полог штабной палатки расшнурован и поднят, внутри никого. А вот санитарная… Цветкову показалось, что брезентовое полотнище ее полога шевельнулось. И – что изнутри кто-то его внимательно разглядывает.
– Кто здесь? – спросил Денис слабым голосом, не подходя к палатке и не выпуская руль велосипеда из рук.
Он был готов в любую секунду вскочить в седло и продемонстрировать достойный Тур-де-Франс старт.
В щель полога проскользнула фигура, и Цветков перевел дух, узнав парня из четвертого отряда – фамилию и имя не вспомнил, но знал, что сверстники именуют его Дронтом.
Парень сделал пару шагов в сторону вожатого и остановился, молча на него уставившись. Денис почувствовал себя как-то неловко. Невысокий, щуплый, он, говоря начистоту, в глубине души побаивался юных и накачанных представителей поколения next. С пяти– и шестиклассниками из своего отряда общий язык он находил гораздо лучше.
Пауза затягивалась, и Денис наконец ее нарушил:
– Ты… это… в общем, немедленно отправляйся в лагерь. Игра отменяется, в лесу ловят беглых уголовников… Ты один?
Дронт молчал. И не шевелился. Неловкость Дениса усилилась, он понятия не имел, что делать и говорить, если этот верзила сейчас возьмет да и пошлет его подальше…
И тут Дронт заговорил:
– Знаю. Встретил физрука. Приказал здесь быть. Палатки сторожить. И всех в лагерь заворачивать.
Короткие фразы парня звучали монотонно, без всякого выражения, но Денис не обратил внимания, обрадованный: ну слава богу, не надо будет сидеть тут в одиночестве, компания не самая приятная, но всё же… На всякий случай он уточнил.
– А… мне что делать? Не сказал Алексей Юрьевич?
Дронт опять помолчал и произнес столь же монотонно:
– В лагерь. Следить, чтоб через забор ни одно чмо не намылилось.
При последних словах губы его искривила усмешка.
Сомнение – как же мог Закревский оставить тут одного несовершеннолетнего парня? – на секунду мелькнуло и исчезло, смытое волной радости: не придется, совсем не придется сидеть здесь и со страхом ждать, под чьими шагами захрустят пересохшие сучки – своих мальчишек или…
– Ну… тогда я поехал?
Дронт молчал. Цветков уселся в седло и тронулся с места, медленно набирая скорость. На выезде с полянки он оглянулся – Дронта у палатки уже не было…
Велосипед снова задребезжал на корнях и ухабах, и раздавшийся позади негромкий стон Денис не услышал.
10 августа, 10:15, там же.
Пленник, прикрученный к операционному столу, застонал, когда Дронт снял зажимавшее ему нос медицинское приспособление, напоминающее щипцы с застежкой (предмет сей именовался корнцангом, о чем ни Федя, ни Дронт не догадывались).
Застонал негромко и бурно задышал носом – до этого дышать ему приходилось сквозь узенькие промежутки между губами и засунутым в рот деревянным кляпом – простым ольховым обрубком, привязанные к которому бинты были стянуты на затылке Феди. Такой способ дыхания кислорода давал крайне мало, и если бы беседа Дронта с вожатым затянулась еще на несколько минут – пленный мог элементарно задохнуться.
Дронт снова высунул голову из палатки, прислушался: а ну как Цветков передумает и возвратится? Но дребезжание велосипеда удалялось и смолкло.
Все в порядке. Пацаны, которые должны выйти из леса, Дронту ничем и никак помешать не могли. Наоборот, он рассчитывал мобилизовать из подошедших команду для поимки Налима – взамен Михи, Слона и Укропа, ввязавшихся в детскую охоту за знаменем. Но пока из леса никто не вышел. Тоже не беда – Миха и остальные возвратятся к штабу. Дронт был уверен: всё сложится как надо. Все долги сегодня будут оплачены.
К пленнику Дронт повернулся, пребывая почти уже в благодушном настроении. Развязал тесемки, выдернул изо рта деревяшку. Сказал:
– Ну вот, свалил ботаник… Можно побазарить спокойно. Колись быстро: где нынче Налим? Куда его ваши заслали?
10 августа, 10:17, лес возле штаба “Бригантины”.
Все прошло как по маслу.
Приземлившаяся на крышу палатки “ядерная бомба” сыграла свою роль – часовой проворонил бросок метнувшегося из-за кустов Слона, и восемьдесят килограммов тренированных мускулов обрушились на него совершенно внезапно. Когда остальные разведчики ворвались в палатку, он еще пытался что-то сделать, вырваться из стального захвата. Конвульсивно дернул локтем и угодил Слону точно под ложечку. Слон зарычал сквозь зубы и резко рванул назад голову бригана.
А Миха тем временем уже пихал за пазуху сорванное с древка знамя.
Через пару секунд он вместе с Димкой и Укропом отступал заранее выбранной дорогой – троица скатилась с крутого склона к озеру, осыпая песок и вздымая тучи пыли. Слон отшвырнул обмякшего часового и рванул вслед за приятелями, в два прыжка достигнув края обрыва.
Они неслись вдоль берега Чашки, забыв о маскировке, надеясь только на быстроту ног. Ежесекундно ожидали за спиной возмущенных криков и катящейся с обрыва погони.
Но сзади царила непонятная тишина.
10 августа, 10:22, штаб “Варяга”.
Кровь обильно текла из разбитого вторично носа – и лицо пленного бригана Феди превратилось в кровавую маску.
– П..ишь, сука!!! – рявкнул Дронт, замахиваясь.
Федя уже не кричал, жалобно поскуливая при виде в очередной раз занесенного кулака. Дронт ударил по кровавому, распухшему, мало напоминающему лицо месиву. Красные капельки брызнули в стороны.
– Где Налим???!!! – хрипло проорал Дронт. Лицо его побагровело, выпученные глаза грозили вот-вот выпасть из орбит.
– Говорю же: в лагере он, в лагере! – крикнул в который раз Федя. – Не взяли его на “Зарницу”! И дружков его не взяли! Сказали, что всё изгадят дебилы эти!
Дронт завыл и ударил его. Еще раз, еще, еще… Вопросов он больше не задавал. Потом вскочил и заметался по палатке.
Всё рушилось. Красные стены надвинулись, готовые раздавить. Дышать было нечем. На губах пузырилась пена – тоже красная. Всё шло прахом и надежды превращались в ничто. Дронту хотелось выть, и он выл.
Наконец он споткнулся и с трудом устоял на ногах, ухватившись за столик на колесиках, приткнувшийся к наклонной стене. На столике стояли четырехугольные металлические коробки (похожие, но меньшие размером Дронту приходилось видеть в медпункте, у Нины Викторовны) и лежали матерчатые футляры-укладки. И то и другое оказалось почему-то красным. Чтобы на них не была видна кровь, догадался Дронт, и обрадовался – хоть что-то в сходящем с ума мире оставалось правильным и логичным.
Он машинально дернул за тесемку, машинально развернул укладку. Лежащие в ней инструменты тускло блеснули алым в падающем из входного проема розовом свете.
Дронт прикоснулся к прохладной стали и понял всё. Мир не сошел с ума, в мире все идет своим чередом, все разложено по ячейкам, как эти вот докторские железки. И гад-Налим, конечно же, прячется где-то в лесу, никак он не мог остаться в сегодня в лагере… Просто недоделанный Федя нагло врет и покрывает дружка; наверняка и сам он приходил в тот вечер в «Варяг», и участвовал в драке у дискотеки, и хочет еще раз унизить Дронта. Чтобы потом с другими чмошниками посмеяться над глупым варягом…
Ну ладно.
Не захотел сказать добром, пусть пеняет на себя.
Он вынул из укладки первый подвернувшийся предмет, и обрадовался: скальпель! На самом деле в его руках был резекционный нож, но никакого значения это не имело – инструмент пребывал в нерабочем состоянии, лезвие съела ржавчина. Дронт отшвырнул его в сторону.
Проклятие!
Кажется, всё на свете вступило сегодня в сговор с погаными гадами…
Он выдергивал из ячеек одну железку за другой – все как на подбор тупые и ржавые. Наконец Дронт ухватил из самой большой ячейки нечто, больше всего напоминающее ножовку по металлу. Ножовка, на удивление, показалась новой, даже была запаяна в толстый пластиковый пакет.
Дронт, ломая ногти, сорвал упаковку. Мельком глянул на этикетку. Та извещала, что в руки ему попала пила ампутационная рамочная, произведенная на МИЗе им. Ленина аж в 1981 году. Впрочем, Дронт это прочитать не сумел – крохотные буквы прыгали и скакали на красно-буром фоне бумаги. Не важно, и без того ясно: то, что надо!
Он подошел к операционному столу, растянув в улыбке искусанные, окровавленные губы. Ласково спросил:
– На….ть хотел?
И тут же, не дожидаясь ответа Феди, полоснул его ножовкой поперек груди. Пятнисто-красный камуфляж разошелся. Края разреза быстро намокали кровью. Федя завопил. Казалось, крик его разносится по лесу на многие километры. Дронт торопливо пихнул в широко разинутый рот деревянный кляп. Крик захлебнулся. Пленник дергался, в очередной раз пытаясь порвать ремни. Легкий стол ходил ходуном, сделанные из бинтов тесемки кляпа дергались в пальцах, но Дронт справился – завязал их на затылке. Потом огляделся, увидел клеенчатый фартук, – и решил надеть. Работа предстоит большая. Не стоит пачкаться.
Глава 5
10 августа, 10:45, лес.
Леша Закревский иногда бежал, иногда быстро шел по лесу, двигаясь широким зигзагом. Его поиски оставшихся в лесу групп не стали бессистемными, физрук хорошо представлял, где должны находиться выполнявшие задания парни.
Другое дело, что разбросаны были играющие на достаточно большой территории. Тем не менее, за час с небольшим Леша успел снять с постов и отправить в лагерь дозорных, расставленных вдоль берега Каменки и перехватить две группы, призванных разведкой боем определить расположение и силы противника, прикрывающего штаб “Бригантины”. Третья группа, выступившая с аналогичным заданием, судя по всему угодила в засаду и оказалась в плену в полном составе.