Базарга могла бы пройти мимо – если бы не знала, что надо искать, и искать именно здесь.
Она даже не смогла бы попасть внутрь – если бы не была Базаргой.
Она входит – и тут же на нее нападают. Те же твари, гнездо которых выжег Пронзающий – но здесь их уже не два десятка. Сотни и тысячи. Это странно и непонятно – что делают порождения чистой энергии в материальном как бы Мире, выглядящем изнутри огромной каверной с каменными стенами. Базарга не удивляется. Просто идет дальше.
Твари обрушиваются на нее со всех сторон. Фигура зверя не видна за ослепительными вспышками. Каменные своды дрожат от грохота взрывов.
Продолжается это долго. Потом из огненного ада появляется Базарга – продолжающая движение. На косматой морде ни капли крови, ни одна шерстинка не опалена. Тварей же не стало. Отдельные – последние – еще стремятся к ней, но уже как-то вяло, неохотно – и тоже исчезают во вспышках, не причиняющих видимого вреда зверю.
А потом она видит Замок.
Огромное, светло-серое скопление стен и громадных башен возведено словно бы хаотично – но в нем угадывается некий смысл и порядок. Над Замком высятся два донжона-близнеца совсем уж невероятной высоты – они кажутся зеркальным отражением друг друга.
Время здесь есть – но течет по-странному, не линейно. Быстрое на периферии Тупика, по мере движения к Замку оно замедляется. Зверя это не страшит. Базарга приближается к цитадели – напряженная как сжатая пружина, как взведенный капкан. Хранительница готова встретить врага – и повергнуть его. Невидимого и страшного врага, о существовании которого можно было догадываться только по делам его.
Никто не атакует.
Зверь входит в замок – хотя никакого видимого входа нет. И быстро возвращается.
2.
Князь Ста Имен видел все глазами Базарги.
– Деморги, – говорит он не словами.
– Деморги, – подтверждает зверь, вновь вернувшийся в тело полицейского пса. – Почти застывшие в статисе… Возможно, что в их времени Деймос еще жив, и они ждут его команд… Но как-то умудряются – сквозь стены своего укрытия – влиять на близлежащие Миры… Они и атаковали Светлую.
– Попытались убить, чтобы без помех поклоняться… – соглашается Пронзающий.
Какое-то время они молчат. Мстить некому. Противник давно мертв. Или, по меньшей мере, – не жив. Более того – не жив изначально. Но продолжает делать то, для чего был некогда создан. Бывает и так.
Давным-давно – даже по меркам Нерожденных – жил некий демиург-космократор, действовавший под псевдонимом Демос (или Деймос). Как и прочие очень немногие люди, обретшие способность к комбинаторике, был он недоволен устройством Реальности. И – тоже обычная история – вознамерился переделать ее согласно своим представлениям о добре и зле. Ничем хорошим, как и в других аналогичных случаях, его попытка не завершилась. Космократор тем и отличается от Творца, что способен оперировать имеющимися в наличии элементами на основе существующих в Реальности законов… Но каждый демиург старается как может, и пытается выдать скомбинированное за сотворенное. Этот хоть действительно желал добра – в своем понимании. Был убежден, что наибольшая ценность в Реальности – мимолетное существование крохотных комков органической материи, способных отражать крохотный срез мироздания; что смерть – трагическое недоразумение, а жизнь – высшее благо, и для оберегания ее хороши все средства. И для утверждения этих нехитрых истин стоит многим пожертвовать. Многим из того, что составляет сущность людей – силой и волей, жестокостью и страхом, и – самое главное – стремлением к победе любой ценой…
Воплощение банальной теории вызвало банальные последствия: пара Миров просто перестала быть, остальные заливали кровью креатуры Демоса-Деймоса, внушая его истины всем желающим жить по-другому… В конце концов в нескольких жестоких битвах – и Огнеглазый, и Базарга принимали в них участие – власть Демоса повергли. Но – в отличие от прочих подобных случаев – на этом все не закончилось. Падший космократор оставил наследство.
Деморгов.
Бестелесных обитателей чужих мозгов.
Наиболее близким аналогом этих странных, полуживых, полумертвых существ были обитающие во многих Мирах вирусы. Точно так же деморги выполняли единственную функцию: несли в себе и распространяли некую информацию, называемую иногда Кодексом Деймоса. Распространяли самым простым способом – перестраивая мозг разумных существ. Зараженные деморгами Миры выглядели внешне благополучно – до некоей критической точки в своем развитии… Агрессия и стихийный порыв у их обитателей сменялись стремлением к комфорту, – и к прогрессу, как к средству его достижения. Культ Пронзающего – культ гения, героя, личности , – исчезал и распадался. Культ Дарящей возводили в абсолют – и безжалостно ампутировали из него все живое, превращая в “общечеловеческий” демагогический фантом… Наступающий коллапс иррациональных мужских порывов, тем не менее, не останавливал того, что в зараженных деморгами Мирах именовали “прогрессом”. Напротив, техника прогрессировала стремительно. Комфорт, скорость, поток абсолютно виртуальной информации – стимулировали умирающие души, согревали леденеющую кровь и будоражили атрофированные нервы. И – как любые стимуляторы – помогали ненадолго. Потом – следовали гниение, распад и гибель зараженного Мира. К тому же деморгам необходимо было размножаться – согласно заложенной их создателем программе. Вновь и вновь детища прогресса – стальные птицы – раскалывали небо и заливали жидким огнем землю чужих Миров – разнося все дальше мертвые идеи мертвого Демоса. Была война – еще более долгая и страшная. Война на уничтожение. Ценой огромных жертв деморгов уничтожили…
Считалось, что с ними покончено навсегда.
Как выяснилось – лишь считалось.
3.
– Логово Деймоса, когда-то разрушенное, было фальшивкой, – негромко говорит коп вслух. – Настоящее здесь. Я уничтожу этот Тупик. Надеюсь, ты не против?
У Хранительницы странные взгляды и принципы – и от Базарги можно ожидать всего. Например, если она вдруг решит, что населенный деморгами Тупик зачем-то нужен для устоявшегося в Реальности порядка вещей, убедить ее будет непросто. Сила же Пронзающего не уступает силе зверя – но и только. Любое их противостояние превратится в пат.
– Носители деморгов погибнут, – задумчиво отвечает Базарга. – И в этом, и в других Мирах… А каждая лопнувшая нить ослабляет ткань Реальности. ТЫ уверен, что после разрушения Тупика сможешь разбудить ЕЕ?
– Уверен, что без этого не смогу точно. Единственная альтернатива – наглухо запечатать Тупик и долго рыскать по мирам, находя и разрушая проекции Замка Деймоса. Тогда лопнет еще больше нитей. Проще уничтожить источник заразы.
Пес поворачивается, смотрит на здешнюю проекцию Замка, на два донжона-близнеца. Если Князь исполнит задуманное, стоять им останется недолго… Как и прочим рассеянным по Мирам проекциям. Зверь ничего не говорит. И не посылает никакой мысли. Лишь медленно наклоняет лобастую голову.
4.
– О, мсье ажан! Ви не есть подсказайть как есть ходьют к Рю-де-Пен, то есть, я хотьела сказать…
Рыжая иностранка средних лет тараторит и тараторит, совсем не обращая внимание на то, что адресат ее речей неподвижен – даже грудь под мундиром нью-йоркского копа не совершает малозаметных движений, естественных для дышащего человека.
На сидящую у ног полицейского громадную собаку дамочка не обращает внимания.
Не обращает до тех пор, пока пес не распахивает широко пасть и не произносит, старательно артикулируя звуки:
– Три квартала прямо, потом направо!
Мохнатая лапа поднимается, указывая направление.
– М-м-м-м-м-м… – ошарашено мычит иностранка и пятится мелкими шажками. Чувствуется, что ее представления об окружающем мире и о собственной способности его адекватно воспринимать претерпели некие изменения. Потом приходит спасительная мысль: Чревовещатель! Конечно же, чревовещатель-любитель! Она справляется наконец со взбунтовавшимися связками:
– М-м-мерси! – И быстро исчезает в толпе.
А зверь слышит – не ушами – эхо далекого взрыва. Тупик, куда вошел Сокрушающий, перестал быть.
В это же время – на другом краю Мира – мальчик по имени Тамерлан встрепенулся и замер, словно услышав скрытый от других призыв. И понял – ОНА пробуждается.
Натянутые как струны нити медленно начинают ослабевать. Но многие все равно лопаются…
[8] на сотню метров – но Степаныч, стрелок от Бога, знал, что сумеет уложить проклятую сучку и на ста пятидесяти, и на двухстах, – пусть только высунется.
Он закинул ружье за спину, подпрыгнул, подтянулся, и стал взбираться на башню по пожарной лестнице, стараясь не задеть кошачьим тельцем о рыжие от ржавчины скобы-ступени.
Залитая битумом крыша оказалась усыпана хвоей и сосновыми шишками. Степаныч залег у квадратного окошка водостока, используя его как амбразуру. Расстегнул и положил рядом патронташ, достал из карманов еще две пачки с патронами.
10 августа, 12:26, Санкт-Петербург.
Почтенный предприниматель Булат Темирханович Хайдаров стоял возле своего “сааба”, припаркованного на Московском проспекте, у магазина “Арсенал”.
Он напрочь позабыл, что с утра собирался сесть в машину и поехать на Карельский перешеек. Забрать из этого идиотского лагеря сына, а заодно объяснить кое-кому, как можно, а как нельзя обращаться с уважаемыми людьми.
Теперь же Булат Темирханович никак не мог взять в толк, зачем купил многозарядную “Сайгу-410” и три коробки патронов к ней. Недавно, буквально несколько секунд назад, он знал прекрасно, почему и зачем, но знание это как-то разом ушло, улетучилось – как улетает сюжет яркого и красивого сна в последние перед пробуждением секунды.
На сухонького старичка, приценивающегося в том же магазине к здоровенным медвежьим капканам, Хайдаров не обратил внимания.
10 августа, 12:36, лесная дорога.
Майор по прозвищу Клещ подошел к трупу, лежащему в паре метров от колес “уазика”. Вгляделся. И понял всё.
Точнее, творящееся вокруг по-прежнему осталось диким и странным – но свою судьбу майор представил зримо: отстранение от должности, суд, и, скорее всего, срок…
У машины лежал мальчишка. На вид – лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. И убили его по приказу майора.
Из рации доносился искаженный голос Кравца, он докладывал, что последний противник застрелился, и что автомат его – древний АК-47 – наверняка из захваченных в колонии, и что…
Майор всё слышал, но не понимал ничего. Стоял и тупо смотрел на тело мальчишки. Машина продолжала чадно гореть, припекало, по лицу обильно струился пот – майор не замечал этого.
Затем помотал головой, сбрасывая наваждение, и снова стал собой – собранным и жестким. Сделал знак двум бойцам, – они, отворачивая лица от жара, подхватили тело парня и оттащили подальше от “уазика”. Автомат остался лежать у самой машины, к нему было не подступиться.
А ведь всё не так просто, подумал майор, рассмотрев окровавленную дыру на милицейском кителе, из которого Миха не успел выбраться, запутавшись в портупее. Китель-то снят почти наверняка с трупа, у парня раны на соответствующем месте нет… Зато имеется в наличии пистолет в кобуре, и второй – заткнутый за ремень камуфляжных брюк. И в Тунгуса сей юноша бледный со взором горящим палил вовсе не в видах самообороны. Всё совсем даже не просто…
Бойцы подтащили второго мертвого пассажира “уазика”, на вид еще младше, и положили рядом, между Михой и Пашей Скворцовым. Остальных попавших под пули спасли броники, но из строя пострадавшие вышли надолго. В себя после контузии будут приходить не меньше суток. А Тунгусу после трех пуль в упор придется в госпитале покантоваться…
У второго мертвого паренька ничего криминального и подозрительного не обнаружилось, – болтавшийся за спиной автомат оказался игрушкой. Мешковатый камуфляж из непрочного х/б был торнадовцам незнаком. Из нагрудного кармана торчал краешек замызганной картонки.
Майор вытащил, прочитал написанные разноцветными фломастерами буквы:
ДОЛ “Варяг”
4-й отряд
Укропин Слава
рядовой
“Варяг”… Интуитивные опасения майора оказались правильными. Но что значит: “рядовой?” Каких войск, интересно?
Раздумья прервал крик бойцов, пошедших за четвертым трупом:
– Живой!
Майор подошел.
Кирилл Ященко по прозвищу Слон лежал на спине. Глаза были открыты. Штанина намокла красным, на бедро торопливо наложили жгут. Большей части шевелюры Слон лишился в пламени взорвавшегося бензобака. Лицо почернело, но майор видел, что в основном это копоть, лишь кое-где ожоги первой-второй степени. В общем, жить будет.
– Чем же вы тут занимались, ребятки? – негромко спросил майор, не ожидая ответа.
Но Слон ответил.
Его почерневшие губы искривились в усмешке – и появившиеся на них от этого движения трещинки тут же закровоточили. На черном фоне кровь казалась неправдоподобно яркой.
– В войну мы играем, дяденька, – хрипло сказал Слон. – В “Зарницу”. Вы тоже? А за кого?
Шок, подумал майор, – и ошибся. Спросить что-либо еще он не успел. На связь вышел Минотавр. Его группа наконец добралась до “Варяга” – и тут же попала под огонь снайпера, успевшего до того уложить нескольких обитателей лагеря.
Майор зарычал.
…Через несколько минут им повезло, впервые за этот день. Подвернулся транспорт, японский микроавтобус-”тойота” – крохотный, похожий на игрушечный. Какая-то фирмочка проводила коллективный выезд по грибы, невзирая на запрет областной администрации, закрывшей от посещений пожароопасные леса. Впрочем, судя по отсутствию корзин, сапог, и по наличию изрядного запаса спиртного, найти что-либо в иссушенных зноем лесах грибники не особо рассчитывали.
Ошарашенные пассажиры микроавтобуса ничего не понимали, спешно выбираясь наружу под дулами автоматов. Пытались бурно протестовать, бывший у них за старшего даже ссылался на каких-то важных шишек… Потом увидели лежавших рядком убитых – протесты и вопросы как ножом отрезало. Водку и закуску “грибникам”, правда, оставили – отдыхайте, расслабляйтесь.
В “японку” плотно набились девять человек во главе с майором и торопливо покатили в “Варяг”. Муха и еще четверо двинулись туда же пешим порядком, по пути прочесывая окрестные заросли – майор подстраховывался, не зная, какие еще сюрпризы может таить мирное курортное местечко…
Приглядывать за убитыми, ранеными и “грибниками” остались двое бойцов. Помощь должна была вскоре подойти – часть застрявших на Каменке машин двинулась дальним объездом, через торфоразработки, там на речке имелся брод.
Майор как в воду глядел – на сюрпризы пешая пятерка таки напоролась. Первым сюрпризом стал труп грузного мужчины в форменных милицейских брюках, ботинках и рубашке. Милиционера убили выстрелом в сердце…
Одного бойца Кравец оставил рядом с телом, с остальными двинулся дальше.
Немного позже и достаточно случайно Муха углядел что-то краснеющее в просвете ветвей.
Это оказался большой красный крест на брезентовой палатке. Осторожно заглянув внутрь, Кравец с трудом сдержал рвотные позывы.
Глава 8
10 августа, 12:46, берег речки Каменки.
Все было как во вчерашнем сне.
Солнце так же резало глаза и откуда-то так же тянуло горелым – не добрым дымом пылающих в костре смолистых поленьев – но тревожным запахом пожара, смерти, разрушения…
Света, все более замедляя шаг, уже знала, кого увидит за изгибом берега. И он оказался там – хрупкая фигурка в черной футболке сидела на толстом корне сосны, похожем на чешуйчатую лапу доисторического чудовища, застывшего на самом краю невысокого речного обрыва. Руки охватывали колено, тело под острым углом откинулось назад – поза, неудобная и неестественная для любого другого человека (просто для любого человека, поправила себя Света). Но мальчик по имени Тамерлан сидел и ждал легко и непринужденно.
Она почему-то ни секунды не сомневалась, что он именно ждет и именно ее.
Света решительно направилась к нему, на ходу доставая сосуд из сумочки. Какая-то часть сознания успела усмехнуться – ну прямо-таки финальная сцена вестерна, последняя встреча противоборствующих персонажей на пыльной главной улице техасского городка, лишь вместо верного кольта в руке дрожит склянка со святой водой.
А я ведь знала, подумала она, как называется этот сосуд, мама мне говорила…
Тут клявшаяся ничему больше не удивляться и ничего не бояться Света снова ужаснулась, поняв, что не помнит ни имени матери, ни ее лица, рук, фигуры… Ничего, кроме медленно уплывающего в туман забытья факта, что мать у нее все-таки вроде была.
Убей его, тут нечего и не из кого изгонять, убей его прямо сейчас, ты сможешь… – мысль опять оказалась не ее, опять в голове звучал чужой голос, и она, отгоняя наваждение, помотала головой, снимая одновременно крышку с сосуда.
В этот момент Тамерлан легко, как капелька ртути, соскользнул ей навстречу с теплого смолистого ствола.