Дарящей? – удивляется не-Света. ОН называл меня Дарящей…
Пара заканчивает подъем – и проходит мимо НИХ, ничего не заметив и не почувствовав. Впрочем… Женщина на секунду останавливает взгляд на том месте, где находится не-Света. Во взгляде сквозит легкое недоумение…
Мужчина и женщина идут по вымощенной дорожке, пересекающей зеленый, полный диковинных цветов луг, расположенный на обширной горной террасе – дальше вновь громоздятся скалы, рассеченные широким проходом. Пара стремится именно туда. ОНИ двигаются следом.
Площадь, два небольших храма на противоположных краях ее, и обелиск в центре появляются перед глазами мужчины и женщины неожиданно – так, очевидно и задумано неведомыми строителями. Они медленно подходят к обелиску.
На площади, кроме пришельцев, никого нет. Ни одного человека.
Это высокая стела из красного камня – увенчанная скульптурным изображением двух рук – судя по изяществу форм, женских. Одна рука свисает вниз – мертво, безжизненно. Ее обвивает стебель какого-то растения, похожего на лиану с толстыми длинными шипами. Каменные шипы глубоко впиваются в каменную кожу, – и кажется, что камень красен от пролившейся на него крови.
Другая рука устремляется вверх, и держит на раскрытой ладони не то огромный цветок неправильной формы из полупрозрачного голубого камня, не то стилизованное изображение пламени. Колючая лиана виднеется и на этой руке – но разорванная на куски, бессильно сваливающаяся…
Не-Свете скульптурная композиция кажется странно знакомой, будящей далекие-далекие воспоминания… ОНА чувствует – еще чуть-чуть, еще одно крохотное усилие, и они, воспоминания, вырвутся наружу… ОНА вспомнит всё.
Женщина опускается на колени. Кладет к постаменту большой букет, который принесла в руках, – цветы голубые и алые. Встает.
Потом пара разлучается. Мужчина направляется к левому храму, женщина – к правому. У него в руке холодное оружие – едва ли боевое, скорее церемониальное, богато изукрашенное, – не то маленький меч, не то большой кинжал. У женщины – небольшой, завернутый в разноцветную ткань сверток.
Левый храм, к которому пошел мужчина, несимметричен – и неправильные формы его рождают чувство тревоги. Не страха или неприязни – именно тревоги, как далекий зов боевой трубы. Из крыши храма – наискось и не по центру – выдается огромная и остроконечная каменная призма, словно наконечник гигантского копья – пронзившего землю и скалы откуда-то из не представимой глубины и закончившего свой путь именно здесь. Стены храма покрывают барельефы – и все они изображают битвы. Рушатся пылающие стены крепостей, и невиданные боевые животные вламываются в ряды насмерть вставшей пехоты, и земля содрогается под колесницами… Смерти много на этих барельефах – но отчего-то не вызывает она мрачных чувств. Лишь азарт последней схватки медленно закипает в крови у смотрящего на них – схватки ради Победы, перед которой смерть ничто… Изображение того, кому посвящен храм, отсутствует. Но дух его чувствуется во всем – пьянящий отзвук всепобеждающей силы.
Под барельефом лежит оружие – самое разное, принесенное давно и относительно недавно – лежит под открытым небом, но ни следа ржавчины нет на нем.
А еще в храме нет входа – вообще, даже с обратной стороны – ОНА видит это не глазами. Хотя кажется, что внутрь попасть все же можно – но ОНА не представляет, как.
И – ОНА отчего-то не хочет оказаться рядом с храмом. Может, и ничего с ней не случится – не-Света чувствует и знает это – но не хочет.
ОНИ тоже разделяются, двинувшись за мужчиной и женщиной.
Храм, к которому направляется женщина, отличается округлыми и мягкими формами, стены его также покрывают барельефы, и также нет нигде входа – но ОНА знает, что при желании окажется внутри легко и просто.
Под барельефами лежат цветы – самые разные, принесенные давно и относительно недавно – лежат долго под открытым небом, но ни следа увядания не виднеется на них. Есть там и другие предметы, невидимые под грудами цветов – невидимые, если смотреть лишь глазами. Женщина вновь опускается на колени.
Не-Света тем временем изучает барельефы, – медленно и неторопливо, хотя новое ее восприятие позволяет увидеть – не глазами – всё разом, одновременно, в самых мельчайших подробностях.
Сражений там нет.
На барельефах колосятся поля под мирным солнцем, и бродят стада по мирным лугам, не тронутым копытами боевых коней. И – люди: матери с младенцами на руках, и влюбленные пары – Любовь их ощущается даже при взгляде на холодный камень…
Паломница подрагивающими руками разворачивает ткань.
Не-Света сосредоточивает все внимание на центральной фигуре барельефа, господствующей над всем и всеми – на женской фигуре в легких развевающихся одеждах.
ЭТО ОНА.
ОНА узнает себя и…
И что-то происходит… Не только на этой площади у двух храмов, и на этом острове, и в этом Мире, – но во всей Реальности.
Реальность содрогается.
Содрогается Мир.
Содрогается остров.
Содрогается площадь и содрогаются два стоящих на ней храма.
Коленопреклоненная женщина отдергивается в испуге. Из рук ее выпадает – и долго-долго летит вниз, навстречу каменным плитам, принесенный для Светлой дар. Долетает и рассыпается тысячей сверкающих осколков. Это оказывается зеркало – старинное, великолепно отполированное зеркало из горного хрусталя, оправленное в золото и самоцветы – фамильная драгоценность, из поколения в поколение переходившее младшей дочери в семье…
ОНА просыпается. Наконец-то ОНА просыпается… Лопается невидимый кокон, разлетаются цепи и разрываются путы… ОНА вспоминает ВСЁ… Понимает, что происходит вокруг, во всей Реальности, и понимает, что надо спешить – потому что нити рвутся быстрее и быстрее, рвутся от избытка Силы и недостатка Любви…
Поняла – но не спешит.
Потому что…
…Глаза женщины наполняются слезами. Рыданий нет. Сил для них не осталось. И ни для чего другого – не осталось. Все кончено. Дар отвергнут. Не будет младшей дочери – с этим она уже смирилась. Просила об одном: дать им с мужем сына… Не будет и этого…
ОНА входит в женщину – аккуратно и осторожно. Нежно. Поднимается с колен и поворачивается – ее телом. Отирает слезы – с ее глаз.
Всё изменилось вокруг. Всё стало иначе.
Храм Пронзающего багровеет, налившись грозной силой – и выступающий из крыши наконечник гигантского копья кажется добела раскаленным.
Но – на монументе, на женской руке, что устремлялась вверх – загорелось, вспыхнуло мягким голубым Светом изображение пламени на раскрытой ладони, – если это пламя. Или – расцвел огромный цветок с полупрозрачными голубыми лепестками, – если это цветок…
Муж возвращается к женщине – от храма Князя Ста Имен. В шагах его нет больше усталости, плечи распрямились и стал он как будто даже выше ростом… Но больше всего изменились глаза – сияющие потоки огня, казалось, льются из них.
ОНА – и женщина – делает шаг навстречу. Навстречу мужчине и ЕМУ.
Шагают, протягивая руки.
5.
– Надеюсь, что у них родится не простой ребенок… – посылает ЕЙ мысль Князь, пока покинутые ИМИ двое приходят в себя – на зеленом, полный диковинных цветов лугу – и пытаются понять, чем стало произошедшее только что между ними: святотатством? или…
– Тройня, Арес, тройня! – отвечает ОНА уверенно и счастливо. – Никак не меньше!
И тут же мрачнеет:
– ТЕБЕ стоило разбудить меня раньше…
– Я искал ТЕБЯ слишком долго, Фрейя… Много веков миновало в десятках Миров, которые я прошел на этом пути.
– Представляю, что творится ныне в тех Мирах…
И тут же ОНА не представляет – но видит , видит сквозь Реальность – что там творится. Видит багровый Мир винторогих, видит семь других Миров Перекрестка… И – с особым чувством – смотрит на тот Мир, где провела годы и века в забытьи.
– Нам надо спешить, Князь!
ОНИ спешат.
Вновь все вокруг смазалось, помутнело, стало полупрозрачным, и стремительно несется мимо – теперь в обратном порядке. Бирюзовая гладь моря – берег, усыпанный ослепительно белым песком – призрачные деревья леса – лента реки – опять лес – возделанные поля – строения и люди призрачного города… Нет! Над городом Князь замечает, что ОНА отстала – тут же поворачивает обратно. И видит…
…агонию крепости. Даже не крепости – лесной крепостицы. Два десятка домишек, обнесенных деревянным же полисадом, мирно стояли на неширокой прогалине, почти вплотную окруженной лесом. Стоят они и сейчас – но отнюдь не мирно. Пылают. Осады не было – внезапное нападение на рассвете, метко пущенные в караульных стрелы-срезни, заброшенные на полисад веревки с якорьками-кошками, вырезанная стража ворот и настежь распахнутые навстречу атакующим дубовые створки… Бой еще идет, захваченные врасплох жители еще пытаются сопротивляться на порогах своих домов, – но Князь Ста Имен видел достаточно битв, чтобы понять: все кончено. Обреченно защищающиеся люди уже мертвы. Хотя людьми их можно назвать с натяжкой – чуть другая физиология и анатомия; родственная, но все же иная ветвь эволюции. Атакующие – русобородые воины в начищенных островерхих шлемах – и не считают своих жертв за людей, ни с натяжкой, ни без таковой. Для них это мохнорылые лесные твари – и убивают их как животных. Всех поголовно. В общем, обычная для этого Мира история – причем в следующий раз палачи и жертвы могут поменяться местами. Князь недоумевает: что могло тут заинтересовать ЕЕ? Банальная стычка банальной войны рас… Потом ОН видит Дарящую – и то, что прервало ее путь…
…Саарги – так называют себя жители лесов, гибнущие от рук напавших, – плохие наездники. Их низкорослые, привычные к любому корму лошадки пригодны лишь распахивать небольшие делянки, укрытые на лесных полянах. И этот юноша-саарг держится в седле неуверенно – в седле громадного боевого коня. Судя по пятнам чужой крови на попоне, предыдущий владелец скакуна спешился не добровольно… Новый наездник бьет и бьет пятками в бока коня. За его спиной – вцепившись, прижавшись – девушка. Конь переходит в галоп, несется между пылающими домами – к воротам, до сих пор распахнутым. Кучка воинов пытается преградить дорогу – и разлетается сбитыми кеглями. Конь с двумя седоками вырывается наружу – но они еще не спаслись. Потому что один из упавших поднимается на ноги. Вскидывает дальнобойный самострел, тщательно целится… Князь – он уже рядом с Дарящей – по положению оружия прекрасно видит траекторию полета стрелы. Выстрел будет беспощадный и меткий. Зазубренный наконечник пробьет сердце девушки и застрянет в позвоночнике юноши, сделав того калекой – даже если конь вынесет из бойни и кто-то придет на помощь…
Князь наблюдает, не сочувствуя ни одной из сторон, – наблюдает в основном за НЕЮ. Знает, что ОНА может невидимо толкнуть стрелка под руку, может слегка искривить пространство – и стрела пройдет мимо… Но зачем? Война есть война…
Дарящая посылает короткий импульс – за доли секунды до выстрела. Не стрелку и не оружию, – человеку, стоящему рядом. Молодому воину – шлем с того свалился, растрепанные светлые волосы запятнаны кровью. И он бьет снизу по самострелу. Стрела летит в небо.
Что за видение ОНА послала? – думает Князь Ста Имен. Заставила вспомнить мать, сестру, возлюбленную, которой кто-то и когда-то может так же прицелиться в спину? Неважно… Потому что всё бесполезно. Потому что это всего лишь одна ушедшая в небо стрела и всего лишь две спасенные жизни… Капля в море.
А потом ОН делает странную вещь – не понимая до конца: зачем?
…Из сгустившихся за считанные секунды туч ударяют вертикальные потоки воды – буквально пригибающие к земле. Горящие дома гаснут. Ветер – дующий, кажется, со всех сторон – разметывает горелые бревна и валит с ног бойцов. Палисад рушится. Молнии бьют в землю, грохот рвет уши сражающимся – впрочем, они уже не сражаются, разбегаются кто куда сквозь вставшие стеной струи воды, спасаясь от гнева Громовержца…
– Зачем??? – Светлая безмерно удивлена.
Князь сам отчасти удивлен. Трудно – находясь в бестелесном облике – пожать плечами и виновато улыбнуться. Но Пронзающий делает именно это… И откуда-то – сквозь время и пространство – слышен рык Базарги. Зверь рычит одобрительно.
ЭПИЛОГ 2
Конец игры
10 августа, ближе к вечеру, ДОЛ “Варяг”.
Гроза, похоже, так и не собралась.
Помехи потихоньку слабели, когда запищал вызов рации, – сквозь треск и вой с трудом, но прорвался голос капитана Дерина. Главное майор понял – армейцы подвезли наконец понтон и машины начали переправу. На подходе колонна разнокалиберных автобусов, спешно снятых с районных и областных линий.
Отлично, подумал майор, максимум через полчаса начнем эвакуировать детей, но пассажиры этих автобусов попали крепко, домой доберутся не скоро…
Майор еще не знал о двух группах туристов, немцах и финнах, высаженных торнадовцами из шикарных евроавтобусов с какой-то мстительной радостью, и призывавших сейчас на его, майора, голову все небесные кары и земные наказания, до приговора Гаагского трибунала включительно – особенно неистовствовали получившие по шее за пререкания и медлительность.
…Дерин не договорил, помехи вновь усилились, с большим трудом различались обрывки фраз: “…шишки из ГУВД…”, “…андование операцией..”, “… канов и с ним подполковник…”
– …Что отряд спецназначения “Торнадо” подчиняется лишь Главному Управлению Исполнения Наказаний Министерства юстиции РФ, и они пробуют связаться с Управлени… – Голос капитана зазвучал неожиданно чисто, как будто он стоял с рацией за соседней сосной, но окончание фразы вновь утонуло в сплошных помехах.
Пускай пробуют, безучастно подумал майор. Пускай, со связью творится совершенно небывалое, полное впечатление, что в непосредственной близости разразилась локальная магнитная буря – только вот не бывает подобных бурь на столь малой площади, буря явление глобальное, из верхних слоев атмосферы и на сотни километров сразу…
Подбежал Кравец, коротко отрапортовал:
– Телевизионщики!
Примерно таким тоном и с таким выражением лица можно было сообщить об обнаружении в супружеской постели грязного и вонючего бомжа.
– Семь человек, – продолжал Кравец, – с двух телеканалов. С камерами, со всеми причиндалами. Говорят, что перешли речку вброд и перевалили вон ту гряду – километров пять пешком сделали, падальщики…
– Т-а-ак, – нехорошо протянул майор, угол рта приподнялся в зловещей усмешке. – Оружие оставить, чеченки натянуть и отмудохать их как следует. И в подвал, чтоб ничего не увидели. Причиндалы ихние – в озеро.
Кравец с сомнением промедлил.
– Я тебе ничего не приказывал, – устало добавил майор. – А ты ничего не слышал. Ты вообще во-он тот берег озера прочесывал… партизан ловил.
Кравец кивнул и скользнул обратно за угол, на ходу доставая черную шапочку с прорезями…
Майор медленно, расстегивая липучки бронежилета, пошел к воротам, где с минуты на минуту ожидались машины и автобусы. Он сделал сегодня все, что мог сделать. И ему было тошно…
Тогда же. Берег речки Каменки.
Луч заходящего, кроваво-красного солнца как-то прорвался сквозь сплетение ветвей. И впился в открытые глаза. Женщина застонала. Приподнялась.
– Что… это.. было… – Собственный голос казался ей чужим, и слова звучали, как на хорошо известном, но не на родном языке.
Мальчик молча протянул ей руку, помог встать. Затем зачерпнул воду ладонью и смыл со своих губ запекшуюся кровь. И только потом ответил:
– Это ? Да ничего особенного, иллюзии коматозного мозга… Видения умирающих и лишаемых кислорода нервных клеток.
Он улыбался, глядя на нее.
Сияющие потоки пламени, лившиеся из глаз, медленно гасли, сменялись бездонно-темным провалом взгляда.
Света (или не Света?) ничего не понимала.
И не поняла бы еще долго, если бы в голове не появились, – высветились, вспыхнули, взорвались, – слова. Слова, которые произносил не белоголовый мальчик Тамерлан – которые где-то очень далеко отсюда сказал (подумал?) Князь Ста Имен, Огнеглазый, Пронзающий, Сокрушающий Миры.
– Пусть умирают те, кто рождался; у нас свой путь, Дарящая…
А Базарга просто улыбнулась, странно растянув свою звериную морду. Улыбнулась молча. Но они – и Света, и не-Света – как-то услышали, почувствовали из невообразимого далека эту улыбку.
Глаза Тамерлана окончательно приобрели обычный вид. Но в одном из них продолжал пылать знак Базарги.
Не-Света вдруг вспомнила: где, у кого и когда она видела похожие глаза – темные колодцы с пульсирующей в одном из них звездой; колодцы, рождающие порой неудержимые всплески сверкающей силы…
Это было давно.
Очень давно.
Душной ночью на дороге в Дамаск…
...
А теперь пребывают сии три: Вера; Надежда, Любовь; но Любовь из них больше…
1 Кор. 13, 13
Тамерлан рассмеялся чисто и звонко, как умеют смеяться двенадцатилетние дети.
2001 г., 2003 г.
Примечания
1
ДОЛ – детский оздоровительный лагерь. Так ныне именуют бывшие пионерские лагеря.
2
ИДН – инспекция по делам несовершеннолетних.
3
Здесь и далее бойцы и офицеры “Торнадо” обращаются друг к другу без имен и фамилий – либо по званию, либо используя прозвища. Это не прихоть автора. Работники КПЗ, СИЗО, ИТУ никогда не афишируют место своей службы, ибо для иных чтящих воровские законы граждан завалить вертухая – дело чести, доблести и геройства. А спецназ ГУИН – это, если так можно выразиться, вертухаи в квадрате. И ненависть к ним уголовников растет пропорционально. Отсюда и постоянно натянутые на операциях шапочки-чеченки с прорезями, и въевшаяся привычка обходиться без имен и фамилий.
4
Кишкой (с ударением на первом слоге) на жаргоне медиков скорой называют входящий в комплект каждой машины кислородный ингалятор (КИ-3М, КИ-4 и т.д.)
5
Английский король Карл II в 1664 году, после реставрации своей монархии, аннексировал у голландцев, помогавших ему вернуть престол, Новый Амстердам (ныне Нью-Йорк) и прилегающие территории. Впрочем, штатгальтер Нидерландов Вильгельм Оранский мелочиться не стал, отыгрался по-крупному, – четверть века спустя захватил и английский трон, и колонии…
6
Бекасинник – мелкая дробь.
7
Шумилайнен – искаженное самоназвание финнов. Так называли в русских деревнях северо-западных губерний жителей соседних финских селений.
8
Жакан – пуля для охотничьего оружия.