Страница:
оказалось белее самого нежного молока; даже лобок был тщательно выбрит, и
сенатор едва сумел отвести от него потрясенный взор.
-- Слишком хороша, чтобы испытывать смущение... -- пробормотал он.
Она почти вплотную подошла к нему и заглянула в его глаза.
-- Теперь я вас услышу, дядя, -- с придыханием произнесла она. -- Прошу
вас, говорите!
-- Вы хотите знать мое самое заветное желание? -- перебарывая спазм в
горле, прошептал Корнелий.
-- Да, и обещаю его исполнить.
-- О-о-о... -- застонал сенатор. -- Вы, воплощенная Афродита,
родившаяся из пены этого бассейна, и я, первый человек, сумевший по
достоинству оценить вас...
Тут София услышала негромкий стон в отдалении, который издали уста,
более близкие ей, чем уста князя Корнелия, -- и она поняла, что зашла в
своей игре чуть дальше, чем позволяли чувства Марсия Милиссина. Она прошла
через упоительное наслаждение, когда пикировалась с дядей, зная, что
любовник видит ее, -- но теперь наслаждение превратилось в страх, в
подлинный ужас. "Если Марс ворвется сюда, мы погибнем, все трое", --
пронеслось в ее мозгу, и она мгновенно приняла решение. Оттолкнув дядю, она
с криком бросилась обратно в бассейн.
А он, увидав ужас, отразившийся на ее лице, и не зная истинной его
причины, решил, что это его слова внушили Софии такой страх. Это изумило
его; София не была наивной девочкой -- будь он проклят, если она не знала,
чем все закончится, с самого начала; с какой бы стати ей иначе приглашать
его сюда, в зал бассейна?!
-- Ох, дядя, простите меня, -- выкрикнула она из воды. -- Простите,
ради Творца и всех великих аватаров! Я смутила вас. Вы, чистый, непорочный
человек, благородный князь, явились, чтобы спасти меня, а я, растленная
девчонка, расхаживала тут голой перед вами! О, дядя, мне так стыдно!
"Да она просто издевается надо мной! Забери меня Эреб! Ей -- стыдно?!
Ей, выставившей мне на обозрение свой выбритый лобок! Клянусь -- чем бы мне
поклясться? -- а-а-а, дьявол, клянусь твоим хвостом, копытами и рогами,
заставлю я ее о содеянном пожалеть!".
Похоже, огонь ярости, воспылавший меж глазных щелей сенатора, не на
шутку испугал Софию. Она поняла, что сделала неверный ход, -- и перешла в
наступление:
-- Вы тоже, дядя, хороши! Почему вы не остановили меня?
-- Да потому, дражайшая София, -- проскрежетал Корнелий, -- что я
безумно вас хочу, хочу с самого вашего детства, и будь я проклят, если вы
этого не знаете, опять же, с самого вашего детства!
"Марсий, милый, ради Творца, молю, держи себя в руках! -- пронеслось в
мозгу Софии. -- Какая же я дура, что позволила тебе смотреть нас и
слушать!".
-- Ступайте, дядя, прочь! -- вскричала она. -- Страшные вещи вы
говорите! Это великий грех, думать об инцесте! Я же ваша племянница, дочь
вашей родной сестры!
"К Эребу! А мне плевать, кого ты дочь! Я даже собственную дочь...", --
едва не выкрикнул сенатор Марцеллин.
Однако он сдержался; проиграв в одном, он не имел права проигрывать
повсюду. Скорее по инерции, чем в порыве гнева, он воскликнул:
-- Может, то и грех! Но я столь сильно люблю вас, София, что готов
упасть к вашим ногам, готов пресмыкаться пред вами, как презренный раб,
готов, наконец, письменно оформить отказ от всех возможных притязаний на
Квиринальский дворец -- лишь бы на одно мгновение познать ласку вашего
божественного тела!
Нет, никакие усилия тренированной воли не смогли сдержать искреннего
изумления, отразившегося на лице Софии Юстины. Она и не подозревала, что
дядя готов зайти столь далеко в своем безумном желании обладать ею.
В то же мгновение раздался крик и грохот, заставивший его замереть с
выражением холодного ужаса на лице, а ее -- всего лишь закрыть глаза от
страха, потому что ужас она уже испытала. "Это конец, -- решила она, --
сейчас Марс ворвется и убьет его".
Однако ничего подобного не случилось: после крика и грохота явилась
тишина, какая бывает на кладбище в ночь новолуния.
Когда она открыла глаза, Корнелия Марцеллина не оказалось в зале. София
Юстина застонала от горечи и обиды. Партия, развивавшаяся так красиво на
всем своем протяжении, неожиданно завершилась, вопреки всем правилам древней
игры, позорным поражением обоих игроков.
Но нет! Партия продолжалась -- сенатор Марцеллин, выйдя откуда-то из-за
ее спины, в упор на нее глядя, спросил:
-- Кто это был, София?
-- Какой-нибудь мой раб, -- пролепетала она, чтобы что-то ответить.
Он криво усмехнулся:
-- Ваш раб! Воистину, ваш раб, более счастливый, чем я, сенатор!
-- Молю вас, замолчите! -- простонала она.
-- А не замолчу?
"Так вас заставят замолчать", -- ответил ему ее взгляд.
Корнелий Марцеллин помолчал минуту, размышляя над ситуацией, а затем
сказал:
-- Сдается мне, нам с вами ничего не угрожает, милая племянница: ваш
раб не осмелится на нас напасть.
-- О, вы его не знаете, дядя, -- он осмелится напасть даже на дьявола,
если почует, что дьявол угрожает мне.
-- Но я-то вам не угрожал.
-- Молю вас, замолчите.
-- Я знаю ваших рабов, милая Софи. Среди них нет столь смелых, чтобы
решили выступить против дьявола.
-- Этот раб у меня недавно. Вы его не знаете.
-- Зато я знаю вас! Позволите ли вы какому-то рабу, тем паче недавно
приобретенному, подслушивать нас? Да ни за что!
-- Вы невозможны, дядя. Любой на вашем месте давно б уже меня покинул.
-- А я не уйду. Мне любопытно, кто же нас подслушивал. Клянусь Гадесом,
Софи, это мое право -- знать, кому еще, кроме вас, я имел глупость выболтать
свои тайны!
-- Ну хорошо, -- устало вздохнув, проговорила княгиня, -- я скажу. Вам
нечего опасаться, дядя: это был мой муж.
-- Ваш муж?! -- сенатор сделал большие глаза и рассмеялся.
"Я делаю ошибки, одну за другой, -- с отчаянием поняла София. -- Он мне
не верит! Но не могу же я ему сказать, кто там в самом деле!".
-- Я верна своему мужу, как Лукреция была верна Тарквинию Коллатину, да
будет вам известно, и сомневаться в моей верности ему вы не имеете права! --
с достоинством истинной царицы воскликнула она.
-- В вас от незабвенной Лукреции, моя дражайшая, лишь только то, что
ваша мать, моя сестра, носит имя Лукреции, -- со смехом отозвался Корнелий.
-- Еще скажите, что вы любите своего мужа Юния Лонгина с того самого дня,
когда ваш отец Тит Юстин заставил вас выйти за него, потому что нуждался в
содействии его отца в одном весьма и весьма щекотливом дельце -- вы помните,
в каком?
"О-о-о... -- мысленно простонала София, ощущая себя загнанной в угол.
-- Он видит меня насквозь! Лучше я буду молчать, а для мести выберу другое
время".
-- Впрочем, дорогая, я не стану требовать с вас княжеской клятвы,
потому что вы лжете.
-- Да как вы смеете! Пойдите прочь, лукавый Мом!
-- Хорошо, я уйду -- и отправлюсь на виллу вашего мужа, где вы были
вчера с принцессой Кримхильдой и откуда затем возвратились, совершив
незаконный полет над озером Феб, где вас едва не изловили наши доблестные
стражи порядка.
"Он все знает, все! Но откуда?!! То-то он часто поминает дьявола -- он
сам не человек, а дьявол, Аргус тысячеглазый!".
-- Так мне уйти, дражайшая племянница?
-- Делайте что хотите. И думайте что хотите. Мне уже все равно. Но
знайте, -- в голосе Софии Юстины зазвучал металл, -- когда Афродиту загоняют
в угол, она становится Гекатой!
"Ого-го-го! -- подумал Корнелий Марцеллин. -- Крепко же я ее прижал!
Увы, больше она мне ничего не скажет. А хотелось бы знать, кто у нее там
прячется. Ничего, когда-нибудь этот счастливчик сам себя выдаст -- вот тогда
я его уничтожу и займу его место. А до той поры придется потерпеть! Право
же, Софи чересчур хороша, чтобы иметь ее всю и сразу!".
-- Не будем развивать эту тему, -- примирительно сказал он. -- Вас
удовлетворит, если я начну думать, что в соседней комнате был человек под
условным именем Купидон?
Она улыбнулась, удовлетворенная изяществом, с которым Корнелий вывел их
обоих из затруднительного положения.
-- Иногда вы бываете просто неподражаемы, дядя.
-- Я учусь у вас, прекраснейшее создание среди всех живущих под
Божественным Эфиром. О, если б только вы, рожденная из пены волн...
-- Как, вы опять?!
Он лукаво подмигнул ей, отчего Софию вновь пронзила нервная дрожь, и
заговорщически заметил:
-- Сдается мне, ваш Купидон улетел. Он больше нас не слышит.
"Действительно, странно. После такого взрыва -- тишина! Уж не случилось
ли беды с моим Марсом?", -- подумала она, и сердце отчаянно забилось.
Корнелий Марцеллин приблизился к самой кромке воды и, точно желая
проверить свое предположение, наклонился к Софии:
-- Ну, все еще не верите?!
Она вдруг ощутила жгучее желание схватить дядю за ногу и столкнуть в
воду, а самой выпрыгнуть -- и поглядеть, как будет он барахтаться в ее
бассейне, весь, целиком, в своем роскошном калазирисе, с сенаторской звездой
и княжеской диадемой... Она подавила в себе это желание, потому что знала,
сколь страшно мстит Корнелий Марцеллин за унижения; пока что была игра --
вот пусть игра игрой и остается!
-- Да, пожалуй, вы правы, Купидон улетел, -- и она лучисто улыбнулась
ему.
-- Ага, значит, это все-таки был Купидон, -- рассмеялся сенатор и
вдруг, сменив ироничный тон на страстный, заговорил: -- Вы самая
восхитительная женщина на свете, София! Вы лживы до мозга костей, вы
способны думать лишь о себе и собственных удовольствиях, вам доставляет
радость понукать другими, вас переполняет желание царить над всеми мужчинами
сразу, вы полагаете себя центром Мироздания -- и я готов согласиться с вами:
вы этого достойны! И я такой! Я ничуть не лучше и не хуже вас! Вся разница
между нами только в том, что Творец создал меня мужчиной, а вас -- женщиной!
Он создал нас друг для друга, поймите это! Вы читаете мои мысли -- и я вижу
вас насквозь! Вместе мы всемогущи! Нас ничего не разделяет, ничего!
-- Нас разделяют наши амбиции, -- вздохнула София. -- Там, где каждый
из нас мечтает очутиться, есть место лишь для одного.
-- И что с того? Второй может стоять рядом.
-- Вы это серьезно, дядя?
-- Клянусь кровью Фортуната, я никогда не был более серьезен! Вы будете
первым лицом в правительстве, когда я его возглавлю.
-- Первым после вас?
-- Но первым!
-- Не выйдет, дядя. Потому что правительство возглавлю я.
-- А если это вдруг случится, я буду после вас первым лицом?
-- У нас пошел откровенный разговор, так к чему нам эвфемизмы? Вы
будете вторым лицом после меня, дядя; я обещаю.
-- Поклянитесь княжеской клятвой, Софи, как это сделал я, иначе я вам
не поверю.
-- Клянусь кровью Фортуната! -- промолвила София, а сама подумала: "В
конце концов, как сказал Цицерон, juravi lingua, mentem injuratum gero33.
Боги извинят меня, если я обману этого Автолика. Вернее, оправдаю его
ожидания: он сам сказал, что я лжива до мозга костей!". -- Итак, вы
довольны, дядя?
-- Я в совершеннейшем восторге, милая Софи.
-- Вы слышите, как часы Пантеона бьют десять? Нам пора заняться
Ульпинами, пока наши общие враги нас с вами не опередили.
-- Совершенно с вами согласен. Но прежде мне надлежит воспользоваться
вашим любезным предложением.
-- Я снова вас не понимаю, дядя. Что вы теперь хотите от меня?
-- Лично я -- ничего, моя дражайшая племянница. Dixi34, я счастлив уже
тем, что развеял вашу грусть. Но моя дочь...
-- Ваша дочь?..
-- Да, моя дочь. Вам известно, как люблю я мою Доротею.
-- Я тоже люблю ее, дядя. Вы хотите сказать, я могу для нее что-то
сделать?
-- Полагаю, можете. Дело в том, что моя дочь несчастна.
-- В чем же ее несчастье?
-- Она влюблена.
-- Так это счастье, милый дядя!
-- Как посмотреть, милая племянница. Доротея влюблена в человека,
который не отвечает ей взаимностью.
-- А-а, вот оно что. И вы хотите, чтобы я устроила счастье вашей
дочери?
-- Только богиня способна это сделать; задача не из легких!
-- Неужели? В таком случае соблаговолите сообщить мне имя счастливца.
-- Извольте: это Варг, наследный принц Нарбоннский.
Нужно сказать, внутренне София Юстина была готова услышать нечто
подобное. Дочь сенатора Доротея Марцеллина была скромной девушкой, которой
недавно исполнилось восемнадцать, и всегда, сколько знала ее София, всецело
находилась под контролем деспотичного отца. Помимо воли своего отца княжна
Доротея не осмеливалась даже выйти в город, не то что полюбить кого-то!
Следовательно, брак дочери с Варгом нужен был самому Корнелию Марцеллину --
но вот зачем? Тут тоже была загадка, и София Юстина с присущей ей
самоуверенностью предприняла попытку эту загадку с ходу разгадать.
-- Ваша дочь желает выйти замуж за человека, который бросил нам вызов?
В лице Корнелия что-то дернулось, и София поняла, что попала если не в
яблочко, то в круг.
-- Что вы имеете в виду, дражайшая племянница?
-- А разве не этот варвар помог бежать еретикам Ульпинам?!
"В яблочко!", -- мысленно воскликнула София. Корнелий даже не попытался
что-либо отрицать, а лишь посетовал:
-- Вы чересчур умны для женщины, милая Софи.
-- Да и вы виртуоз, милый дядя, особенно для мужчины. Кто, кроме вас,
додумался бы обезопасить варвара от подозрений, женив его на дочери
светлейшего князя?! Мне жаль мою кузину, дядя. Вы хотите сделать Доротею
несчастной: Варг ей не пара.
-- Напротив: только такой мужчина способен овладеть сердцем моей
дочери, не принимая ее всерьез.
"Вот оно что, -- подумала княгиня, -- ко всему прочему дядя хочет иметь
подле Варга свою лазутчицу. Это начинает казаться опасным!".
-- Мне не нравится ваша идея, дядя. Не много ли чести для варвара? В
жилах вашей дочери течет кровь Великого Фортуната -- а Варг почти что дикий
зверь!
-- Уже нет, дражайшая племянница. Благодаря вам нарбоннские галлы
обратились в Истинную Веру...
-- Вы святотатствуете, дядя, и даже не морщитесь! Варг презирает
Истинную Веру, потому и бросил вызов нам, освободив еретиков Ульпинов! Его
бы надо примерно наказать...
-- О, это было бы весьма и весьма неразумно!
"Увы! После всего, что было сделано мной, дабы привязать Нарбоннию к
Империи, после всех моих попыток подружиться с герцогом Круном я не могу
наказывать его сына, да еще примерно, -- подумала София. -- Это уронит мой
авторитет, и весьма, а цепные плебеи моего дяди не упустят случая облаять
правительство. Но Варгу дерзость не сойдет с рук: я сделаю так, что отец сам
его накажет, Кримхильду же объявит своей наследницей".
-- Вы правы, дядя, -- сказала она, -- неразумно из-за глупого поступка
мальчишки-варвара ставить под угрозу едва наметившийся мир.
-- Вот и я о том, -- улыбнулся Корнелий, который отлично понимал, какие
мотивы движут Софией, -- а отыщется ли средство укрепить этот пока еще
хрупкий мир, лучшее, нежели брак между аморийской княжной и нарбоннским
наследником?!
"Или брак между нашим нобилем и их будущей герцогиней", -- мысленно
поправила его София. Вслух она сказала:
-- Я обещаю вам, милый дядя, сделать все во имя счастья вашей дочери.
Вскоре они расстались, по-своему разочарованные, но довольные друг
другом. Они знали, что это была "ничья" и что основная борьба развернется в
следующих партиях.
-- Любимый дядя, -- молвила София Юстина на прощание, -- мне, право же,
неловко просить вас, после всего, что вы уже для меня сделали...
-- Я внимаю вам, дражайшая племянница.
-- О, вы так добры!.. Отдайте мне Интелика.
-- София...
-- Ну что вам стоит, дядя! Ради любви ко мне -- отдайте мне Интелика!
-- Это невозможно. Кимон Интелик -- делегат от народа.
-- Я говорю о молодом Интелике, об Андрее, и вы прекрасно поняли меня,
дядя. Мечтаю растерзать его; вид этого мерзавца, истекающего кровью у меня
на глазах, доставит мне наслаждение.
-- Вы кровожадны, дражайшая Софи. Жалкий плебей, homo trioboli,35 не
стоит вашего гнева.
-- Он оскорбил меня, и я поклялась отомстить.
-- Месть сиятельной княгини столь ничтожному созданию? Вы шутите. Я бы
вас понял, если бы вы захотели отомстить кому-нибудь, достойному вашей
мести, о прекраснейшая из смертных. Например, мне.
-- Дядя, отдайте мне этого проклятого плебея, и тогда я не стану вам
мстить. У вас наверняка есть на него какой-нибудь компромат.
-- Еще вчера не было никакого.
-- А сегодня? Постойте, уж не хотите ли вы сказать...
-- Ни за что! Это было бы слишком жестоко даже для Андрея Интелика.
Сколько раз я предупреждал нашу молодежь: ночью спать нужно, а не гулять по
Форуму...
"Потрясающе! -- с восторгом, который едва удавалось сдерживать,
подумала София. -- Он выдает мне для расправы всю радикальную фракцию! Ай-да
аромат букетной орхидеи! Следует почаще принимать дядю в этом бассейне!".
-- Милый дядя, ведь вы избавите меня от Интелика, не правда ли?
-- Я подумаю, что можно сделать, милая Софи.
...Отпустив дядю, София Юстина первым делом отправила слуг на Форум. Им
надлежало захватить в качестве улик цепи, которыми к "позорному столбу" были
прикованы еретики Ульпины, и, соблюдая все предосторожности, снять с этих
цепей отпечатки пальцев.
Несколькими минутами спустя, еще не покинув дворец Юстинов, Корнелий
Марцеллин осознал, какие страшные вещи изрекли его предательские уста. "Не
могу поверить, что я все это говорил, -- мысленно клял он себя. -- Будь я
проклят, если Софи не подмешала в свою ванну какого-нибудь дурмана! Ecce
femina!36 С каждым часом я все больше и больше влюбляюсь в нее...".
Вернувшись домой, сенатор послал своих слуг с тем же самым заданием,
которое дала своим слугам княгиня София. Скоро слуги князя Корнелия
воротились и доложили хозяину, что цепей возле позорного столба они не
обнаружили, зато повстречали слуг Софии Юстины, покидавших Форум. Эта
новость привела обычно невозмутимого сенатора в такой неописуемый гнев, что
слуги, принесшие злополучную весть, не дожидаясь, когда этот гнев обрушится
на их головы, поспешили укрыться в апартаментах сердобольной Доротеи
Марцеллины. Впрочем, это им не помогло, потому что вскоре хозяин объявился
там, и по более веской причине, -- ему предстоял серьезный разговор с
дочерью.
Идея выдать Доротею за Варга явилась ему спонтанно, не исключено даже,
под воздействием дурманящего аромата, но, чем больше князь Корнелий
размышлял над этой идеей, тем более замечательной она ему казалась. Он
пришел к выводу, что приобрел согласие Софии Юстины на этот брак не столь уж
дорогой ценой -- цена, которую придется заплатить самой Софии, будет куда
дороже! Настроение его улучшилось; относительно же участи отца и сына
Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не
угрожает.
Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые
отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину.
Она великодушно пощадила своих врагов -- дабы затем, когда-нибудь, когда это
окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих
врагов в своих рабов.
Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини
Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным
домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную
услугу своего дяди.
А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и
имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София
строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под
благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный
в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную
слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под
"условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет,
подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца
и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль.
Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом
доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского
Круна.
Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через
курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего
отлагательства.
в которой благородный варвар решается поднять руку на женщину, а
светлейший князь делает долгожданный подарок своей любимой дочери
148-й Год Химеры (1785),
день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов
Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете.
Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с
огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми
креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой,
в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал
утонуть.
Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном
из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел
облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!
Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это
платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший -- и втайне
мечтавший -- снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую
шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными
слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно
возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела
София.
-- Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы... клянусь богами,
точно вы потеряли близкого человека!
-- Ваша проницательность делает вам честь, герцог, -- чуть
подрагивающим голосом ответила она. -- Вы почти угадали: я могу его
потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!
-- Кого?
-- Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим
другом, ибо слово "дружба" вмещает все мои чувства к нему.
-- Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы
позвали именно меня!
София Юстина издала глубокий и печальный вздох.
-- Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое
решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между
дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы -- мужчина, и вы --
воин, и вы -- честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор.
Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.
Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть
такой самоуверенную Софию Юстину -- подавленной, смущенной, растерянной,
неспособной принять решение без посторонней помощи -- он не чаял, а то, что
она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его
самолюбию.
-- Мой выбор известен вам, -- сказал герцог. -- Я предпочел долг
дружбе.
-- Знаю... -- она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу
глазам Круна и медленно проговорила: -- Друг, которого я рискую потерять, --
это, герцог, вы.
-- Я?!
-- Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не
позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила,
устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества
пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не
считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное
человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить
счастье себе подобных!
-- Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю
знать имена этих негодяев!
-- Нет, я не могу... Правда много хуже, чем вы можете себе представить!
Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли
события и образы -- и родился протест, которого не ждала София Юстина. "В
конце концов, -- подумалось Круну, -- эту женщину я знаю немногим более
месяца, да и знаю ли?! Я вижу ее -- но не знаю! Она всегда разная, лишь
богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, Варг прав насчет нее,
а это я, старый волк, выжил из ума?..".
-- Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать ее, -- холодно
молвил герцог. -- Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы,
галлы, привыкли говорить без обиняков.
"Ты колеблешься, -- думала София, внимательно изучая Круна, незаметно
для него, -- и это нормально. Ты должен сомневаться -- через сомнения ты
постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь ее. Нет,
пока рано...".
-- Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?
"А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели
подстроено?! О, страна лжецов и интриганов!..".
Герцог быстро кивнул.
-- Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины расстроили вас?!
От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.
-- Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы -- но истинный их хозяин.
В глазах Круна появился интерес, и София продолжала:
-- Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот
человек силен и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить
меня и все, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал
молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек жаждал получить
фотоснимок, уличающий меня... -- она замялась, потому что знала: если фраза
останется недосказанной, Крун поймет ее лучше. -- И он добился своего! Нынче
утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам
его имя...
-- Не затрудняйтесь, -- усмехнулся Крун, -- мне оно известно. Это
сенатор Корнелий Марцеллин, младший брат вашей матери.
София Юстина вздохнула и развела руками:
-- Да, он мой дядя -- но он ненавидит меня.
-- Позвольте, я угадаю, почему. Он хочет стать первым министром. Убрав
вас, он им станет. Так?
-- Увы... Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.
сенатор едва сумел отвести от него потрясенный взор.
-- Слишком хороша, чтобы испытывать смущение... -- пробормотал он.
Она почти вплотную подошла к нему и заглянула в его глаза.
-- Теперь я вас услышу, дядя, -- с придыханием произнесла она. -- Прошу
вас, говорите!
-- Вы хотите знать мое самое заветное желание? -- перебарывая спазм в
горле, прошептал Корнелий.
-- Да, и обещаю его исполнить.
-- О-о-о... -- застонал сенатор. -- Вы, воплощенная Афродита,
родившаяся из пены этого бассейна, и я, первый человек, сумевший по
достоинству оценить вас...
Тут София услышала негромкий стон в отдалении, который издали уста,
более близкие ей, чем уста князя Корнелия, -- и она поняла, что зашла в
своей игре чуть дальше, чем позволяли чувства Марсия Милиссина. Она прошла
через упоительное наслаждение, когда пикировалась с дядей, зная, что
любовник видит ее, -- но теперь наслаждение превратилось в страх, в
подлинный ужас. "Если Марс ворвется сюда, мы погибнем, все трое", --
пронеслось в ее мозгу, и она мгновенно приняла решение. Оттолкнув дядю, она
с криком бросилась обратно в бассейн.
А он, увидав ужас, отразившийся на ее лице, и не зная истинной его
причины, решил, что это его слова внушили Софии такой страх. Это изумило
его; София не была наивной девочкой -- будь он проклят, если она не знала,
чем все закончится, с самого начала; с какой бы стати ей иначе приглашать
его сюда, в зал бассейна?!
-- Ох, дядя, простите меня, -- выкрикнула она из воды. -- Простите,
ради Творца и всех великих аватаров! Я смутила вас. Вы, чистый, непорочный
человек, благородный князь, явились, чтобы спасти меня, а я, растленная
девчонка, расхаживала тут голой перед вами! О, дядя, мне так стыдно!
"Да она просто издевается надо мной! Забери меня Эреб! Ей -- стыдно?!
Ей, выставившей мне на обозрение свой выбритый лобок! Клянусь -- чем бы мне
поклясться? -- а-а-а, дьявол, клянусь твоим хвостом, копытами и рогами,
заставлю я ее о содеянном пожалеть!".
Похоже, огонь ярости, воспылавший меж глазных щелей сенатора, не на
шутку испугал Софию. Она поняла, что сделала неверный ход, -- и перешла в
наступление:
-- Вы тоже, дядя, хороши! Почему вы не остановили меня?
-- Да потому, дражайшая София, -- проскрежетал Корнелий, -- что я
безумно вас хочу, хочу с самого вашего детства, и будь я проклят, если вы
этого не знаете, опять же, с самого вашего детства!
"Марсий, милый, ради Творца, молю, держи себя в руках! -- пронеслось в
мозгу Софии. -- Какая же я дура, что позволила тебе смотреть нас и
слушать!".
-- Ступайте, дядя, прочь! -- вскричала она. -- Страшные вещи вы
говорите! Это великий грех, думать об инцесте! Я же ваша племянница, дочь
вашей родной сестры!
"К Эребу! А мне плевать, кого ты дочь! Я даже собственную дочь...", --
едва не выкрикнул сенатор Марцеллин.
Однако он сдержался; проиграв в одном, он не имел права проигрывать
повсюду. Скорее по инерции, чем в порыве гнева, он воскликнул:
-- Может, то и грех! Но я столь сильно люблю вас, София, что готов
упасть к вашим ногам, готов пресмыкаться пред вами, как презренный раб,
готов, наконец, письменно оформить отказ от всех возможных притязаний на
Квиринальский дворец -- лишь бы на одно мгновение познать ласку вашего
божественного тела!
Нет, никакие усилия тренированной воли не смогли сдержать искреннего
изумления, отразившегося на лице Софии Юстины. Она и не подозревала, что
дядя готов зайти столь далеко в своем безумном желании обладать ею.
В то же мгновение раздался крик и грохот, заставивший его замереть с
выражением холодного ужаса на лице, а ее -- всего лишь закрыть глаза от
страха, потому что ужас она уже испытала. "Это конец, -- решила она, --
сейчас Марс ворвется и убьет его".
Однако ничего подобного не случилось: после крика и грохота явилась
тишина, какая бывает на кладбище в ночь новолуния.
Когда она открыла глаза, Корнелия Марцеллина не оказалось в зале. София
Юстина застонала от горечи и обиды. Партия, развивавшаяся так красиво на
всем своем протяжении, неожиданно завершилась, вопреки всем правилам древней
игры, позорным поражением обоих игроков.
Но нет! Партия продолжалась -- сенатор Марцеллин, выйдя откуда-то из-за
ее спины, в упор на нее глядя, спросил:
-- Кто это был, София?
-- Какой-нибудь мой раб, -- пролепетала она, чтобы что-то ответить.
Он криво усмехнулся:
-- Ваш раб! Воистину, ваш раб, более счастливый, чем я, сенатор!
-- Молю вас, замолчите! -- простонала она.
-- А не замолчу?
"Так вас заставят замолчать", -- ответил ему ее взгляд.
Корнелий Марцеллин помолчал минуту, размышляя над ситуацией, а затем
сказал:
-- Сдается мне, нам с вами ничего не угрожает, милая племянница: ваш
раб не осмелится на нас напасть.
-- О, вы его не знаете, дядя, -- он осмелится напасть даже на дьявола,
если почует, что дьявол угрожает мне.
-- Но я-то вам не угрожал.
-- Молю вас, замолчите.
-- Я знаю ваших рабов, милая Софи. Среди них нет столь смелых, чтобы
решили выступить против дьявола.
-- Этот раб у меня недавно. Вы его не знаете.
-- Зато я знаю вас! Позволите ли вы какому-то рабу, тем паче недавно
приобретенному, подслушивать нас? Да ни за что!
-- Вы невозможны, дядя. Любой на вашем месте давно б уже меня покинул.
-- А я не уйду. Мне любопытно, кто же нас подслушивал. Клянусь Гадесом,
Софи, это мое право -- знать, кому еще, кроме вас, я имел глупость выболтать
свои тайны!
-- Ну хорошо, -- устало вздохнув, проговорила княгиня, -- я скажу. Вам
нечего опасаться, дядя: это был мой муж.
-- Ваш муж?! -- сенатор сделал большие глаза и рассмеялся.
"Я делаю ошибки, одну за другой, -- с отчаянием поняла София. -- Он мне
не верит! Но не могу же я ему сказать, кто там в самом деле!".
-- Я верна своему мужу, как Лукреция была верна Тарквинию Коллатину, да
будет вам известно, и сомневаться в моей верности ему вы не имеете права! --
с достоинством истинной царицы воскликнула она.
-- В вас от незабвенной Лукреции, моя дражайшая, лишь только то, что
ваша мать, моя сестра, носит имя Лукреции, -- со смехом отозвался Корнелий.
-- Еще скажите, что вы любите своего мужа Юния Лонгина с того самого дня,
когда ваш отец Тит Юстин заставил вас выйти за него, потому что нуждался в
содействии его отца в одном весьма и весьма щекотливом дельце -- вы помните,
в каком?
"О-о-о... -- мысленно простонала София, ощущая себя загнанной в угол.
-- Он видит меня насквозь! Лучше я буду молчать, а для мести выберу другое
время".
-- Впрочем, дорогая, я не стану требовать с вас княжеской клятвы,
потому что вы лжете.
-- Да как вы смеете! Пойдите прочь, лукавый Мом!
-- Хорошо, я уйду -- и отправлюсь на виллу вашего мужа, где вы были
вчера с принцессой Кримхильдой и откуда затем возвратились, совершив
незаконный полет над озером Феб, где вас едва не изловили наши доблестные
стражи порядка.
"Он все знает, все! Но откуда?!! То-то он часто поминает дьявола -- он
сам не человек, а дьявол, Аргус тысячеглазый!".
-- Так мне уйти, дражайшая племянница?
-- Делайте что хотите. И думайте что хотите. Мне уже все равно. Но
знайте, -- в голосе Софии Юстины зазвучал металл, -- когда Афродиту загоняют
в угол, она становится Гекатой!
"Ого-го-го! -- подумал Корнелий Марцеллин. -- Крепко же я ее прижал!
Увы, больше она мне ничего не скажет. А хотелось бы знать, кто у нее там
прячется. Ничего, когда-нибудь этот счастливчик сам себя выдаст -- вот тогда
я его уничтожу и займу его место. А до той поры придется потерпеть! Право
же, Софи чересчур хороша, чтобы иметь ее всю и сразу!".
-- Не будем развивать эту тему, -- примирительно сказал он. -- Вас
удовлетворит, если я начну думать, что в соседней комнате был человек под
условным именем Купидон?
Она улыбнулась, удовлетворенная изяществом, с которым Корнелий вывел их
обоих из затруднительного положения.
-- Иногда вы бываете просто неподражаемы, дядя.
-- Я учусь у вас, прекраснейшее создание среди всех живущих под
Божественным Эфиром. О, если б только вы, рожденная из пены волн...
-- Как, вы опять?!
Он лукаво подмигнул ей, отчего Софию вновь пронзила нервная дрожь, и
заговорщически заметил:
-- Сдается мне, ваш Купидон улетел. Он больше нас не слышит.
"Действительно, странно. После такого взрыва -- тишина! Уж не случилось
ли беды с моим Марсом?", -- подумала она, и сердце отчаянно забилось.
Корнелий Марцеллин приблизился к самой кромке воды и, точно желая
проверить свое предположение, наклонился к Софии:
-- Ну, все еще не верите?!
Она вдруг ощутила жгучее желание схватить дядю за ногу и столкнуть в
воду, а самой выпрыгнуть -- и поглядеть, как будет он барахтаться в ее
бассейне, весь, целиком, в своем роскошном калазирисе, с сенаторской звездой
и княжеской диадемой... Она подавила в себе это желание, потому что знала,
сколь страшно мстит Корнелий Марцеллин за унижения; пока что была игра --
вот пусть игра игрой и остается!
-- Да, пожалуй, вы правы, Купидон улетел, -- и она лучисто улыбнулась
ему.
-- Ага, значит, это все-таки был Купидон, -- рассмеялся сенатор и
вдруг, сменив ироничный тон на страстный, заговорил: -- Вы самая
восхитительная женщина на свете, София! Вы лживы до мозга костей, вы
способны думать лишь о себе и собственных удовольствиях, вам доставляет
радость понукать другими, вас переполняет желание царить над всеми мужчинами
сразу, вы полагаете себя центром Мироздания -- и я готов согласиться с вами:
вы этого достойны! И я такой! Я ничуть не лучше и не хуже вас! Вся разница
между нами только в том, что Творец создал меня мужчиной, а вас -- женщиной!
Он создал нас друг для друга, поймите это! Вы читаете мои мысли -- и я вижу
вас насквозь! Вместе мы всемогущи! Нас ничего не разделяет, ничего!
-- Нас разделяют наши амбиции, -- вздохнула София. -- Там, где каждый
из нас мечтает очутиться, есть место лишь для одного.
-- И что с того? Второй может стоять рядом.
-- Вы это серьезно, дядя?
-- Клянусь кровью Фортуната, я никогда не был более серьезен! Вы будете
первым лицом в правительстве, когда я его возглавлю.
-- Первым после вас?
-- Но первым!
-- Не выйдет, дядя. Потому что правительство возглавлю я.
-- А если это вдруг случится, я буду после вас первым лицом?
-- У нас пошел откровенный разговор, так к чему нам эвфемизмы? Вы
будете вторым лицом после меня, дядя; я обещаю.
-- Поклянитесь княжеской клятвой, Софи, как это сделал я, иначе я вам
не поверю.
-- Клянусь кровью Фортуната! -- промолвила София, а сама подумала: "В
конце концов, как сказал Цицерон, juravi lingua, mentem injuratum gero33.
Боги извинят меня, если я обману этого Автолика. Вернее, оправдаю его
ожидания: он сам сказал, что я лжива до мозга костей!". -- Итак, вы
довольны, дядя?
-- Я в совершеннейшем восторге, милая Софи.
-- Вы слышите, как часы Пантеона бьют десять? Нам пора заняться
Ульпинами, пока наши общие враги нас с вами не опередили.
-- Совершенно с вами согласен. Но прежде мне надлежит воспользоваться
вашим любезным предложением.
-- Я снова вас не понимаю, дядя. Что вы теперь хотите от меня?
-- Лично я -- ничего, моя дражайшая племянница. Dixi34, я счастлив уже
тем, что развеял вашу грусть. Но моя дочь...
-- Ваша дочь?..
-- Да, моя дочь. Вам известно, как люблю я мою Доротею.
-- Я тоже люблю ее, дядя. Вы хотите сказать, я могу для нее что-то
сделать?
-- Полагаю, можете. Дело в том, что моя дочь несчастна.
-- В чем же ее несчастье?
-- Она влюблена.
-- Так это счастье, милый дядя!
-- Как посмотреть, милая племянница. Доротея влюблена в человека,
который не отвечает ей взаимностью.
-- А-а, вот оно что. И вы хотите, чтобы я устроила счастье вашей
дочери?
-- Только богиня способна это сделать; задача не из легких!
-- Неужели? В таком случае соблаговолите сообщить мне имя счастливца.
-- Извольте: это Варг, наследный принц Нарбоннский.
Нужно сказать, внутренне София Юстина была готова услышать нечто
подобное. Дочь сенатора Доротея Марцеллина была скромной девушкой, которой
недавно исполнилось восемнадцать, и всегда, сколько знала ее София, всецело
находилась под контролем деспотичного отца. Помимо воли своего отца княжна
Доротея не осмеливалась даже выйти в город, не то что полюбить кого-то!
Следовательно, брак дочери с Варгом нужен был самому Корнелию Марцеллину --
но вот зачем? Тут тоже была загадка, и София Юстина с присущей ей
самоуверенностью предприняла попытку эту загадку с ходу разгадать.
-- Ваша дочь желает выйти замуж за человека, который бросил нам вызов?
В лице Корнелия что-то дернулось, и София поняла, что попала если не в
яблочко, то в круг.
-- Что вы имеете в виду, дражайшая племянница?
-- А разве не этот варвар помог бежать еретикам Ульпинам?!
"В яблочко!", -- мысленно воскликнула София. Корнелий даже не попытался
что-либо отрицать, а лишь посетовал:
-- Вы чересчур умны для женщины, милая Софи.
-- Да и вы виртуоз, милый дядя, особенно для мужчины. Кто, кроме вас,
додумался бы обезопасить варвара от подозрений, женив его на дочери
светлейшего князя?! Мне жаль мою кузину, дядя. Вы хотите сделать Доротею
несчастной: Варг ей не пара.
-- Напротив: только такой мужчина способен овладеть сердцем моей
дочери, не принимая ее всерьез.
"Вот оно что, -- подумала княгиня, -- ко всему прочему дядя хочет иметь
подле Варга свою лазутчицу. Это начинает казаться опасным!".
-- Мне не нравится ваша идея, дядя. Не много ли чести для варвара? В
жилах вашей дочери течет кровь Великого Фортуната -- а Варг почти что дикий
зверь!
-- Уже нет, дражайшая племянница. Благодаря вам нарбоннские галлы
обратились в Истинную Веру...
-- Вы святотатствуете, дядя, и даже не морщитесь! Варг презирает
Истинную Веру, потому и бросил вызов нам, освободив еретиков Ульпинов! Его
бы надо примерно наказать...
-- О, это было бы весьма и весьма неразумно!
"Увы! После всего, что было сделано мной, дабы привязать Нарбоннию к
Империи, после всех моих попыток подружиться с герцогом Круном я не могу
наказывать его сына, да еще примерно, -- подумала София. -- Это уронит мой
авторитет, и весьма, а цепные плебеи моего дяди не упустят случая облаять
правительство. Но Варгу дерзость не сойдет с рук: я сделаю так, что отец сам
его накажет, Кримхильду же объявит своей наследницей".
-- Вы правы, дядя, -- сказала она, -- неразумно из-за глупого поступка
мальчишки-варвара ставить под угрозу едва наметившийся мир.
-- Вот и я о том, -- улыбнулся Корнелий, который отлично понимал, какие
мотивы движут Софией, -- а отыщется ли средство укрепить этот пока еще
хрупкий мир, лучшее, нежели брак между аморийской княжной и нарбоннским
наследником?!
"Или брак между нашим нобилем и их будущей герцогиней", -- мысленно
поправила его София. Вслух она сказала:
-- Я обещаю вам, милый дядя, сделать все во имя счастья вашей дочери.
Вскоре они расстались, по-своему разочарованные, но довольные друг
другом. Они знали, что это была "ничья" и что основная борьба развернется в
следующих партиях.
-- Любимый дядя, -- молвила София Юстина на прощание, -- мне, право же,
неловко просить вас, после всего, что вы уже для меня сделали...
-- Я внимаю вам, дражайшая племянница.
-- О, вы так добры!.. Отдайте мне Интелика.
-- София...
-- Ну что вам стоит, дядя! Ради любви ко мне -- отдайте мне Интелика!
-- Это невозможно. Кимон Интелик -- делегат от народа.
-- Я говорю о молодом Интелике, об Андрее, и вы прекрасно поняли меня,
дядя. Мечтаю растерзать его; вид этого мерзавца, истекающего кровью у меня
на глазах, доставит мне наслаждение.
-- Вы кровожадны, дражайшая Софи. Жалкий плебей, homo trioboli,35 не
стоит вашего гнева.
-- Он оскорбил меня, и я поклялась отомстить.
-- Месть сиятельной княгини столь ничтожному созданию? Вы шутите. Я бы
вас понял, если бы вы захотели отомстить кому-нибудь, достойному вашей
мести, о прекраснейшая из смертных. Например, мне.
-- Дядя, отдайте мне этого проклятого плебея, и тогда я не стану вам
мстить. У вас наверняка есть на него какой-нибудь компромат.
-- Еще вчера не было никакого.
-- А сегодня? Постойте, уж не хотите ли вы сказать...
-- Ни за что! Это было бы слишком жестоко даже для Андрея Интелика.
Сколько раз я предупреждал нашу молодежь: ночью спать нужно, а не гулять по
Форуму...
"Потрясающе! -- с восторгом, который едва удавалось сдерживать,
подумала София. -- Он выдает мне для расправы всю радикальную фракцию! Ай-да
аромат букетной орхидеи! Следует почаще принимать дядю в этом бассейне!".
-- Милый дядя, ведь вы избавите меня от Интелика, не правда ли?
-- Я подумаю, что можно сделать, милая Софи.
...Отпустив дядю, София Юстина первым делом отправила слуг на Форум. Им
надлежало захватить в качестве улик цепи, которыми к "позорному столбу" были
прикованы еретики Ульпины, и, соблюдая все предосторожности, снять с этих
цепей отпечатки пальцев.
Несколькими минутами спустя, еще не покинув дворец Юстинов, Корнелий
Марцеллин осознал, какие страшные вещи изрекли его предательские уста. "Не
могу поверить, что я все это говорил, -- мысленно клял он себя. -- Будь я
проклят, если Софи не подмешала в свою ванну какого-нибудь дурмана! Ecce
femina!36 С каждым часом я все больше и больше влюбляюсь в нее...".
Вернувшись домой, сенатор послал своих слуг с тем же самым заданием,
которое дала своим слугам княгиня София. Скоро слуги князя Корнелия
воротились и доложили хозяину, что цепей возле позорного столба они не
обнаружили, зато повстречали слуг Софии Юстины, покидавших Форум. Эта
новость привела обычно невозмутимого сенатора в такой неописуемый гнев, что
слуги, принесшие злополучную весть, не дожидаясь, когда этот гнев обрушится
на их головы, поспешили укрыться в апартаментах сердобольной Доротеи
Марцеллины. Впрочем, это им не помогло, потому что вскоре хозяин объявился
там, и по более веской причине, -- ему предстоял серьезный разговор с
дочерью.
Идея выдать Доротею за Варга явилась ему спонтанно, не исключено даже,
под воздействием дурманящего аромата, но, чем больше князь Корнелий
размышлял над этой идеей, тем более замечательной она ему казалась. Он
пришел к выводу, что приобрел согласие Софии Юстины на этот брак не столь уж
дорогой ценой -- цена, которую придется заплатить самой Софии, будет куда
дороже! Настроение его улучшилось; относительно же участи отца и сына
Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не
угрожает.
Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые
отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину.
Она великодушно пощадила своих врагов -- дабы затем, когда-нибудь, когда это
окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих
врагов в своих рабов.
Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини
Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным
домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную
услугу своего дяди.
А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и
имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София
строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под
благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный
в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную
слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под
"условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет,
подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца
и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль.
Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом
доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского
Круна.
Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через
курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего
отлагательства.
в которой благородный варвар решается поднять руку на женщину, а
светлейший князь делает долгожданный подарок своей любимой дочери
148-й Год Химеры (1785),
день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов
Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете.
Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с
огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми
креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой,
в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал
утонуть.
Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном
из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел
облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!
Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это
платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший -- и втайне
мечтавший -- снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую
шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными
слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно
возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела
София.
-- Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы... клянусь богами,
точно вы потеряли близкого человека!
-- Ваша проницательность делает вам честь, герцог, -- чуть
подрагивающим голосом ответила она. -- Вы почти угадали: я могу его
потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!
-- Кого?
-- Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим
другом, ибо слово "дружба" вмещает все мои чувства к нему.
-- Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы
позвали именно меня!
София Юстина издала глубокий и печальный вздох.
-- Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое
решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между
дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы -- мужчина, и вы --
воин, и вы -- честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор.
Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.
Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть
такой самоуверенную Софию Юстину -- подавленной, смущенной, растерянной,
неспособной принять решение без посторонней помощи -- он не чаял, а то, что
она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его
самолюбию.
-- Мой выбор известен вам, -- сказал герцог. -- Я предпочел долг
дружбе.
-- Знаю... -- она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу
глазам Круна и медленно проговорила: -- Друг, которого я рискую потерять, --
это, герцог, вы.
-- Я?!
-- Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не
позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила,
устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества
пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не
считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное
человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить
счастье себе подобных!
-- Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю
знать имена этих негодяев!
-- Нет, я не могу... Правда много хуже, чем вы можете себе представить!
Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли
события и образы -- и родился протест, которого не ждала София Юстина. "В
конце концов, -- подумалось Круну, -- эту женщину я знаю немногим более
месяца, да и знаю ли?! Я вижу ее -- но не знаю! Она всегда разная, лишь
богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, Варг прав насчет нее,
а это я, старый волк, выжил из ума?..".
-- Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать ее, -- холодно
молвил герцог. -- Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы,
галлы, привыкли говорить без обиняков.
"Ты колеблешься, -- думала София, внимательно изучая Круна, незаметно
для него, -- и это нормально. Ты должен сомневаться -- через сомнения ты
постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь ее. Нет,
пока рано...".
-- Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?
"А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели
подстроено?! О, страна лжецов и интриганов!..".
Герцог быстро кивнул.
-- Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины расстроили вас?!
От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.
-- Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы -- но истинный их хозяин.
В глазах Круна появился интерес, и София продолжала:
-- Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот
человек силен и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить
меня и все, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал
молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек жаждал получить
фотоснимок, уличающий меня... -- она замялась, потому что знала: если фраза
останется недосказанной, Крун поймет ее лучше. -- И он добился своего! Нынче
утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам
его имя...
-- Не затрудняйтесь, -- усмехнулся Крун, -- мне оно известно. Это
сенатор Корнелий Марцеллин, младший брат вашей матери.
София Юстина вздохнула и развела руками:
-- Да, он мой дядя -- но он ненавидит меня.
-- Позвольте, я угадаю, почему. Он хочет стать первым министром. Убрав
вас, он им станет. Так?
-- Увы... Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.