Страница:
а вместо сына встала дочь, которую привык ты ограждать от испытаний; ты
между ними мечешься, не зная, кого избрать в итоге... а тут еще твои бароны,
твой народ, и аморийцы, и... Ульпины! И твоя болезнь; о ней я знаю больше,
чем ты сам и даже больше, чем твои врачи... Твою болезнь я по твоей душе
читаю. Лишь силой воли заставляю улыбаться я себя; лицо твое... мне больно
на него смотреть: Facies Hippocratica46!.. Мне не нужны агенты для того,
чтобы понять, что тут у вас творится. Конечно же, я знаю все -- и как мне не
приехать, не помочь тебе... тебе, кого я, не кто-нибудь, а лично я, из
суетного честолюбия, втравила в эти испытания... Похоже, я единственный
друг, который понимает твою страдающую душу. Я уважать себя бы перестала,
если бы оставила тебя в твой последний час. Мне надлежит быть сильной; иначе
никогда тебя себе я не прощу!..".
-- ...Мне очень вас недоставало, вас, княгиня, -- говорил Крун. -- Я...
я загнан в угол! Мне стыдно... мне горько, что я вам это говорю -- вам,
женщине! Но я устал. Что делать дальше, я не знаю... Помогите! Я нуждаюсь в
вашей мудрости, в вашем добром совете. Как мне спасти немногое, что у меня
осталось?!
София приняла его руки в свои, ее теплые токи полились в его хладные
ладони, и она сказала:
-- Все будет хорошо... увидите, все будет! Я помогу вам разобраться,
зачем иначе приезжать мне?.. -- стремясь поскорее увести разговор с
тягостной ноты, она быстро достала из складок своего плаща белый свиток. --
Вы знаете, что это такое, герцог? Я вам скажу. Это концессионный договор на
разработку того самого месторождения вольфрамовых руд. Он утвержден моим
отцом, первым министром. Как только вы подпишите его, я передам вам сто
империалов в качестве задатка, а всего концессионных вы получите двенадцать
тысяч империалов, с рассрочкой выплаты на десять лет...
-- Двенадцать тысяч?.. Я не верю!
Княгиня молчаливо развернула свиток и позволила герцогу прочитать
договор. Крун затряс головой, в глазах его проступили слезы, и он простонал:
-- О, если бы на эти деньги купить бы можно было счастье!..
-- Я привезла вам сто империалов в счет задатка, -- быстро сказала
София. -- Разумеется, не в больших платиновых монетах и не в ассигнациях.
Насколько мне известно, у вас признаются только золото и серебро. Поэтому я
привезла вам тысячу солидов золотом и тысячу денариев серебром; оставшиеся
от ста империалов средства я приказала перевести в оболы; таким образом
получился еще миллион оболов, который вы сможете раздать простолюдинам...
Скрывая слезы радости и восхищения, Крун промолвил:
-- Какая же вы умница... София!
-- Македонский царь Филипп, отец Александра Великого, говорил:
"Верблюд, нагруженный золотом, перейдет через любую стену"...
Она говорила это, а сама думала: "Легко бы было жить на свете, если б
людские души, как тела, продавались за империалы. Увы! Кого-то мы купить
сумеем, а кого-то -- нет. Нам лишь бы выиграть мир, чтобы этот сильный
человек ушел из жизни с сознанием исполненного долга... А что после него...
тогда я разберусь без сантиментов!".
Они проговорили до самого утра, точнее, до того рассветного момента,
когда Круну пришлось сдаться перед натиском жестокой боли, а Софии --
позвать врачей.
Потом, когда герцог забылся в бессильной дреме, княгиня имела трудный
разговор с врачами. "Если вы не в силах совершить чудо, его совершат другие,
а вы обратитесь в прах", -- примерно такими словами она наставляла
злосчастных слуг Асклепия. Они слушали ее -- и понимали, что она не шутит.
Этим людям предстояло страдать вместе с ее проснувшейся совестью.
* * *
148-й Год Кракена (1786),
15 апреля, Галлия, Нарбонна, тюрьма во дворце герцога
Скрежет ключа в двери.
Усилием воли принц заставил себя собраться. Он догадывался, кто идет по
душу его. Она не должна увидеть его слабым. И она не должна понять, что он
ждал ее прихода, иначе ее сильный и изощренный ум тотчас вычислит Доротею...
Она была в подпоясанной на талии мужской черной весте поверх короткого
кафтана со стоячим воротником и длинными узкими рукавами, ноги укрывали
черные колготы, кисти -- перчатки черной кожи, голову -- меховой берет с
пером, а лицо -- маска аватара Сфинкса. Это сочетание благородного
рыцарского одеяния с ненавистным символом колониального господства
показалось Варгу особенно вызывающим и возмутительным, и он подумал, что,
возможно, лучше вообще уклониться от разговора с нею. Нет, нельзя, -- она
сочтет его молчание своей победой!
Пока он думал, какой тон избрать для нее, она сказала:
-- Здравствуйте, принц.
Играя изумление, он вскинул голову и раскрыл рот. София сняла маску и
впилась в него пронзительным изучающим взглядом. В свете нового факела его
глаза блестели, давая ей пищу для размышлений и выводов.
-- Вы знали, что я приеду, -- жестко заметила она.
-- Догадался, -- усмехнулся Варг.
Он вложил в эту усмешку всю природную хитрость варвара, все свои
актерские способности.
-- Вероятно, вы полагаете, что я пришла позлорадствовать.
-- А разве нет?!
София Юстина глубоко вздохнула и медленно, с достоинством, покачала
головой.
-- Тогда зачем пришли вы? Воспитывать меня?! Напрасный труд!
-- Послушайте меня, принц. Возможно, и напрасный... Но я обязана
предпринять последнюю попытку переубедить вас... -- она замялась, размышляя,
с чего начать, чтобы пробить броню в его душе. -- Ответьте честно, принц,
кто я для вас?
Он задержал ответ. Вопрос был неожиданный. И принц решил ответить
честно, как она просила.
-- Враг. Вы для меня жестокий враг, княгиня. Могущественный и коварный
враг. Только такому врагу под силу было превратить моего отца в жалкую
марионетку. Об остальных я и не говорю: вы охмурили их играючи! Вы --
сильная личность. Если бы вы были мужчиной, я бы не пожелал себе противника
достойней.
София кивнула, словно ждала именно такого комплимента.
-- И я вас уважаю, принц. Как человека, который до предела свободе
предан, равно как и я.
"Она меня провоцирует, -- с содроганием подумал Варг. -- Я ни на
мгновение не должен забывать, кто она такая и на что она способна".
-- Ваша свобода -- это наше рабство.
-- Вы ошибаетесь. Свобода или есть у всех, или ее нет ни у кого.
По-моему, каждый человек свободен настолько, насколько он отвоевал свою
свободу у судьбы.
-- Отлично сказано! -- воскликнул Варг. -- Я всегда подозревал, что
такой человек, как вы, должен понимать мои мотивы. Я не хочу, как мой отец,
ловить крохи свободы из ваших рук -- сам отвоюю себе столько, сколько смогу
переварить!
-- Вы предпочитаете моим рукам объятия Ульпинов?!
Варг вздрогнул. Эта удивительная женщина вновь перехватила у него
инициативу. Сегодня, в этой камере, она была немногословна; уважая его ум,
она предоставляла ему возможность самому додумать ее аргументы. И он,
конечно, понял, что она хочет сказать. "Объятия Ульпинов"! Ее голос вторил
его внутренним голосам -- тем, которых принудил он умолкнуть, польстившись
на обещанные знания, оружие и силу, какой у галлов от сотворения мира не
бывало... Понимая, что хитрить перед нею бесполезно, он сказал:
-- С Ульпинами у меня есть шанс... а без них я обречен на поражение!
-- Ну как же вы не понимаете! -- с горечью воскликнула София. -- Вы
говорите, шанс?! О да! У вас есть шанс поймать иллюзию свободы! У вас есть
шанс на краткий миг взмыть в небо, к солнцу, как взмыл Икар -- и кончить,
как Икар!.. Ну хорошо, допустим, вы прогнали нас из этого удела. И что
тогда? Вы думаете, тогда наступит долгожданная свобода?! Отнюдь! Наступит
истинное рабство! И безраздельным властелином воцарится в душе вашей бог,
вернее, злобный демон, по имени Марк Ульпин...
-- Ложь! Я не позволю никому командовать собою!
-- Как вы наивны, принц! Вы все еще не понимаете, с какими существами
вы связались. Это нелюди, одержимые дьяволом, у них не осталось ничего
святого в душе. Не у вас -- у них благодаря вам появился шанс... шанс
отомстить нам, то есть Империи! Вы для них -- никто, орудие, не более чем
инструмент зловещей мести. Они используют вас -- а потом выбросят за
ненадобностью! Для них ваша свобода -- предмет издевки; сами они давно уже
от совести свободны -- а есть ли господин суровее, чем совесть?!
Слова молодого Ульпина вдруг пришли на ум Варгу: "В свои-то годы я
больше прожил на свободе, чем все мои сородичи за сотни лет!..". Не ту ли
свободу, о которой говорит Юстина, еретик имел в виду? Нет, нет, конечно,
нет... она пытается совратить его... О, как она искусна! Но напрасны все
труды ее!
-- Я вам не верю, -- промолвил он. -- Это вы боитесь Ульпинов. А я их
не боюсь. Вы, что же, мне хотите доказать, что эти двое для меня опасней
всей имперской мощи?!
-- Да, -- отозвалась София, -- именно так! Прошу вас сделать над собой
усилие и забыть, кто я. Вернее, нет, не забывайте. Представьте себе людей,
враждующих друг с другом, и чудовищ, которые враждебны роду человеческому.
Разве люди не объединятся против чудовищ?
-- Чудовища -- это ваши аватары, -- упрямо выговорил Варг. -- Аватары
живут в душах человеческих и...
"Что это я говорю? -- мысленно простонал принц. -- Это разве я говорю?
Это они говорят, они, Ульпины!".
София поняла его, поняла, почему он осекся.
-- Ради всего, что дорого вашему сердцу, принц, умоляю: скажите, где
прячутся Ульпины! Ну же, говорите, пока еще не поздно их остановить!
В тот же момент она поняла, что перегнула палку. Варг, насупившись,
молчал.
-- Как только вы спасете себя и нас от Ульпинов, герцог освободит вас
из темницы, -- прибавила она.
-- Хорошо, -- сказал принц, -- я вам отвечу, где Ульпины. А вы мне
поклянетесь, что позволите отцу расторгнуть постыдный договор, который сами
же ему и навязали.
-- Нет. Я этого не сделаю. Мне просто не позволят. Ну вы же не ребенок,
принц! Вы вдумайтесь, что говорите: как может Империя добровольно отказаться
от своих владений?
-- Но это не имперская земля, а наша, галльская!
-- Вся земля под солнцем принадлежит Империи, -- вздохнула София. --
Так завещал Великий Фортунат. И я не в силах что-то изменить. Никто не в
силах, даже император. Поймите, принц, меня сметут, как жалкую тростинку,
как только заикнусь о вашей просьбе... Это же ересь суть!
-- Вот то-то и оно, -- невесело усмехнулся Варг. -- Добром Империя нас
не отпустит. Придется воевать!
"Он мне не скажет, где Ульпины, -- пронеслась в ее мозгу горькая мысль.
-- Жестокая Нецесситата! Он фанатик, ловец иллюзий. А фанатик не может быть
разумным человеком. Неужели я проиграла еретикам?..".
-- Вы раб своих страстей, мой благородный принц, -- с грустью заметила
она. -- Хотите снова воевать? А о народе вы подумали? Ведь именно его руками
вам придется воевать!
-- Народ мечтает драться за свободу.
-- Какая чушь! Мечтают драться рыцари, и то не все, а лишь зеленые
мальчишки. Народ грезит о мире, о покое, о добром урожае, о достатке...
-- В своей стране, а не под чужим ярмом!
-- А разве барон ваш или рыцарь не угнетает своих крестьян?! Какая
разница крестьянину, один ли флаг над дворцом герцога или их два? Крестьянин
равно служит господину!.. Поймите, союз с нами -- великое благо для вашего
народа! Ну сколько можно воевать! О, неужели вы, галлы, лишь бунтовать
способны?! Нет, не верю! Я знаю ваш народ, он мужествен и трудолюбив. Так не
совращайте его, дайте народу своему возможность потрудиться!
-- Для императора?! Для вас?! Затем, чтобы у вас, патрисов и магнатов,
побольше стало в кошельках империалов?! Вы мните, я не знаю, зачем открыли
вы месторождение вольфрама?! Нам, галлам, вольфрам не надобен -- вам он
нужен, для ваших батарей и бластеров. Вот вся ваша дружба: вы забираете у
нас вольфрам, а затем посредством этого вольфрама ваши пушки сжигают наши
города!
-- Вам злость и ненависть застлали разум, -- в сердцах ответила София.
-- У вас все спуталось: причины, следствия... вы мальчик, но не муж! О, да
если б я позволила себе потакать собственным страстям... то вы давно уж были
бы мертвы!
Варг зловеще ухмыльнулся, как всегда, когда ему угрожали, и спросил:
-- Так что же вам мешает подослать ко мне убийцу? Разве вы не
всемогущи, что в Миклагарде, что в Нарбонне?!
-- Да, я без труда могу устроить вашу смерть, -- кивнула она. -- Но
ваша смерть проблемы вашей не решит.
-- Вы всего-навсего боитесь, что наш народ возьмется мстить за меня.
Или какой-нибудь отважный самозванец примет мое имя и возглавит борьбу. И
герцог не простит вам мою смерть. Верно?
"Верно, -- подумала София. -- Таких, как ты, надежней умерщвлять
открыто".
-- Возможно, -- ответила она. -- И все же вас казнят, мой благородный
юноша, не муж! Как графа Седвика казнили.
-- Нет! -- воскликнул он. -- Отец не сможет сделать это!
-- Посмотрим. Вы сами выбираете свою судьбу, злосчастный принц.
Варг похолодел. Он понял вдруг, что она способна убедить отца предать
его публичной казни. "Да, способна! Она скажет красивые слова о мире,
напомнит об Ульпинах и прочих прегрешениях моих... И мой отец прикажет
отрубить мне голову".
В руках княгини появилась какая-то бумага.
-- Буду откровенна с вами до конца, принц. Это императорский эдикт о
признании вашей сестры Кримхильды правящей архонтессой-герцогиней
Нарбоннской Галлии. Как видите, здесь не проставлено число, когда эдикт
вступает в силу. Зато есть виза первого министра. А виза министра колоний...
-- Ваша!
-- Да. Она появится, если я уйду от вас ни с чем. Ну же, решайте: жизнь
или смерть?
"Свобода!", -- подумал Варг. И не ответил ничего.
Внезапно ее огромные черные глаза сузились, их взгляд точно прожег его
до самого сердца, и она промолвила с таинственной усмешкой:
-- Или вы надеетесь, что ваши добрые Ульпины вас спасут?
Он срочно отодвинулся в тень, чтобы она не смогла прочесть чувства по
его лицу. София Юстина скрестила руки на груди и сказала:
-- Ну что ж, прощайте, сам себя сгубивший принц. Кто знает, может быть,
и впрямь они спасут вас от секиры палача. Наивная была бы я, если б презрела
силу дьявола и черных слуг его... На вашем месте, благородный принц, я бы
секиру предпочла!
Она повернулась и сделала три шага к двери. У двери София вновь
обратила к Варгу свое печальное лицо.
-- Прошу вас перед смертью наш разговор припомнить.
-- Я умру еще не скоро, не надейтесь, а может быть, и вас переживу! --
со злостью выкрикнул он ей вослед.
Княгиня вышла из тюрьмы с маской Сфинкса на лице. Помимо герцога, посла
и самых приближенных к ней персон никто еще не знал, что под личиной
генерального инспектора министерства колоний скрывается сама министр. София
расспросила своих агентов и узнала, кто посещал мятежника в его темнице.
Поразмыслив, она решила нанести визит кузине Доротее.
Однако супруга принца Варга во дворце не обнаружилась. Служанки Доротеи
Марцеллины сообщили, что княжна уехала в гости к баронессе Хольде, жене
барона Старкада, по личному приглашению самой баронессы. Баронский замок
стоял на самой границе Нарбоннской и Лугдунской Галлии, в ста сорока гермах
от столицы. Сам барон Старкад подтвердил: да, моя жена давно звала супругу
принца в гости, и я отправил княжну, со свитой преданных мне рыцарей; ясное
дело, я не сомневаюсь, они доставят Доротею куда надо... Возможно, кого-то
бы и удовлетворило такое объяснение, но только не Софию Юстину.
"Муж в темнице, а жена -- любящая жена! -- отправляется в гости. И куда
-- на самый край герцогства!.. Буду я не я, если маленькая дрянь не спешит
предупредить Ульпинов о моем приезде! И разумеется, ее послал сам принц.
Надо же, как доверяет ей, шпионке дяди моего... Наивные глупцы, что Варг,
что Доротея! О том, что я приехала, Ульпины знают и без них. О дядя
Марцеллин! Тебе не быть первым министром: из-за любви твоей дочурки к
варвару ты влип в прескверную историю; тебя мне, право, жаль, дражайший
дядя!".
Могучий дедуктивный аппарат в мозгу княгини быстро просчитал варианты и
выбрал решение. София встретилась с Круном. Их разговор продолжался почти
четыре часа и завершился новым тяжелым приступом болезни Круна. Однако ей
удалось добиться своего: еще час спустя из Нарбонны в сторону баронского
замка Старкада выехал отряд из десяти конников, слуг герцога; вслед за этим
маленьким отрядом двигался большой -- он состоял из полусотни самых надежных
рыцарей Круна и девяти десятков легионеров морской пехоты, которых София
срочно вызвала с фрегата "Пантикапей". Центуриону, командиру отряда, министр
колоний от имени имперского правительства приказала уничтожить двоих
преступников, которые, возможно, будут выдавать себя за казненных полгода
тому назад еретиков Ульпинов.
Помимо этого, из Нарбонны в баронские замки разъехались курьеры
герцога. Курьеры везли собственноручно подписанные Круном указы, обязывающие
всех баронов срочно прибыть в столицу на государственный совет.
Наконец, сама София Юстина возвратилась на фрегат, где посредством
видиконового зеркала связалась с военным министром и приватно попросила его
отдать приказ линкору "Уаджет" срочно выдвинуться к берегам Нарбоннской
Галлии.
в которой министр колоний Аморийской империи, как Цезарь, переходит
Рубикон и сжигает за собой мосты
148-й Год Кракена (1786),
18 апреля, Галлия, Нарбонна, дворец герцога
На экстренный государственный совет прибыли тридцать два из тридцати
шести баронов герцогства, три барона сказались больными, но прислали своих
сыновей, и лишь один, старый барон Тюр, осмелился остаться в родовом замке
без каких-либо объяснений.
Неясное напряжение витало над столицей в этот хмурый весенний день.
Рыцарей герцогской стражи и солдат нарбоннской армии на улицах города было
больше, чем самих горожан. Баронам, прибывшим на совет с собственными
дружинами, было велено отослать дружинников домой. Количество имперских
легионеров, сошедших на берег с фрегата "Пантикапей", увеличилось до двух
сотен. В довершении ко всему на рассвете фрегат зачем-то устроил
показательные учебные стрельбы в акватории Нарбоннского порта; эти зловещие
маневры распугали торговый люд и укрепили многоопытных подданных герцога
Круна в уверенности, что намечается нечто нехорошее.
Никто более не осмеливался открыто выражать сочувствие томящемуся в
темнице принцу Варгу; те, кого можно было заподозрить в таком сочувствии,
поспешно покидали город.
Однако начался день как будто добрым знаком: герцог Крун в Большой
короне и парадном облачении проехал по городу, одаривая народ медной
мелочью. Подле отца скакала принцесса Кримхильда. Она улыбалась и широкой
рукой разбрасывала аморийские оболы. Горожане покорно поднимали монетки,
кричали здравицы государю, а самые умные -- и прекрасной дочери государя.
Возбуждение толпы достигло апогея, когда закончились самые мелкие деньги и
герцог с дочерью начали разбрасывать монеты достоинством в пятьдесят, сто и
даже пятьсот оболов. За последние шла настоящая драка...
Как заметила днем раньше мудрая София Юстина, "пусть лучше ваши
подданные дерутся между собой за ваши деньги, чем с вами -- за вашего сына".
Возвратившись во дворец, герцог Крун принял большую депутацию местного
купечества. Разговор случился на редкость задушевный; предусмотрительный
торговый люд единодушно заверил герцога в самых глубоких верноподданнических
чувствах к нему лично и к аморийскому императору, Божественному покровителю
Нарбоннской Галлии. Затем принцесса Кримхильда от имени отца вручила каждому
члену торговой гильдии "символическую" субсидию в десять серебрянных
денариев. Еще по пятнадцать денариев были пожалованы самим герцогом шести
"наиболее видным" купцам, как было сказано, "на развитие национальной
торговли". В заключение Крун пообещал верноподданным членам гильдии сделать
субсидии регулярными.
А ровно в полдень начался государственный совет. В тронном зале дворца
для каждого барона установили отдельное кресло. Герцог Крун восседал на
троне из слоновой кости, по правую руку от него стояла принцесса Кримхильда,
по левую -- загадочный, для большинства присутствующих, аморийский эмиссар в
маске аватара Сфинкса. Еще подле трона разместились советники и
военачальники герцога. Двери тронного зала охраняли совместные посты рыцарей
и легионеров.
Крун открыл совет представлением высокого гостя...
* * *
Из воспоминаний Софии Юстины
...Я всматривалась в лица баронов и пыталась по ним прочесть будущее
этой многострадальной земли. Когда герцог представил меня, и я сняла маску,
эти лица отразили изумление, протест и любопытство. Разумеется, нарбоннские
бароны были наслышаны обо мне и знали, что это я направляю события в их
маленьком государстве. Сознание того, что двадцатисемилетняя женщина из
чужой страны, из недавно враждебной страны, неизмеримо могущественней
каждого в отдельности и всех вместе, было нелегким испытанием для их
варварских сердец.
Приветственную речь я произнесла по-галльски. Пришлось забыть уроки
возвышенной риторики; я старалась говорить с варварами на понятном им языке
-- просто, коротко и ясно. Моей целью было убедить баронов не воспринимать
нас, аморийцев, как победителей и оккупантов. Напротив, говорила я, мы --
ваши союзники, ваши друзья, мы преодолели войну вместе и вместе будем
строить мир... Я расписала им преимущества мирной жизни, но, не забывая,
какие люди составляют эту аудиторию, напомнила, что верные клинки в любое
время могут потребоваться императору и герцогу, так как на свете еще
остаются наши общие враги.
По-моему, моя речь понравилась баронам. И я сама понравилась, ибо
протест на их лицах сменился восхищением; как известно, варвары неважно
умеют скрывать свои истинные чувства.
После моей речи герцог торжественно объявил о подписании им
вольфрамовой концессии. Новость не произвела достойного впечатления на
баронов. Что им вольфрам? Но вот в речи герцога прозвучало магическое слово
"золото", и реакция баронов оказалась именно такой, какую я и ждала.
Согласно моему плану, каждый верноподданный барон получал "вольфрамовый
бонус" в сумме ста золотых солидов, причем первые двенадцать солидов, то
есть целый империал, можно взять наличными сразу по завершении
государственного совета.
Чтобы благородные рыцари не подумали, будто мы их покупаем, я вмешалась
и сказала такие слова:
-- Вольфрамовое месторождение -- это общее богатство вашей земли, и
имперское правительство совместно с его светлостью герцогом Круном
определило, что высокородные бароны Нарбоннии достойны иметь свою долю
доходов от рудника. Вы видите, господа, правительство Его Божественного
Величества признает и уважает ваши законные права.
Общими усилиями мы успокоили их совесть; во всяком случае, никто не
встал в позу и все выразили удовлетворение.
Неминуемо наступала критическая фаза собрания. К чести моего
мужественного друга, он нашел в себе силы и заявил решительно и твердо,
тоном настоящего властелина:
-- Как вам известно, мой сын принц Варг находится в темнице. Я вынужден
был заключить его туда, поскольку мой сын замыслил заговор против меня. Цель
заговора -- ввергнуть нашу державу в самоубийственную войну с Империей.
Десять дней я дал ему на размышление, но безумец отказался покаяться в
преступлении и признать себя неправым. Итак, я сделал все, что мог. Ждать
дальше не имею права. Поэтому я принял решение предать принца Варга
публичной казни, -- в этом месте герцог возвысил голос, чтобы заглушить
ропот своих баронов, -- а вместо него назначить наследницей нарбоннского
престола мою верную дочь принцессу Кримхильду.
Вот так он и сказал, и голос бедного отца не дрогнул ни разу...
Ропот. Безумные взгляды. Крики протеста. Верная стража, преграждающая
потрясенным баронам путь к трону и путь из зала. Воздетая рука герцога и его
зычный голос, призывающий вассалов к порядку.
Все так, как я предполагала, не больше и не меньше.
Мой мужественный друг был прекрасен в эти кульминационные мгновения:
горящий взор из-под густых бровей, решительные губы, раздувшиеся ноздри
атакующего волка.
Его дочь, мое творение, также была прекрасна: если и был в душе ее
испуг, он отразился лишь бледностью лица и губ, -- а руки не дрожали.
Когда внешний порядок в зале был восстановлен, герцог Крун
провозгласил:
-- Вам надлежит немедленно принести присягу дочери моей Кримхильде как
будущей герцогине нарбоннских...
-- Да где же это видано, -- прокричал, дерзко обрывая герцога, барон
Видар, -- чтоб рыцари девчонке присягали?!
И тут Кримхильда чуть переиграла. Она вышла вперед и отчеканила:
-- Я не девчонка, сударь, а ваша госпожа!
-- Нет! Не бывать тому! -- вскричал Видар. -- Да разве это можно:
нашего принца убивать, а женщину над нами ставить?!!
-- Нет, не можно, и не бывать тому! Не будем присягать, и точка!! --
прокричал Старкад и с ним еще три барона.
Я быстро оценила ситуацию. Откровенных бунтарей набиралось не более
десятка, остальные таили протест либо колебались. Согласных с волей герцога
я пока не примечала, но они, конечно, тоже были и выжидали, как далеко
зайдет дело. Возможно, они полагали, что герцогу под напором баронов
придется сыграть отступление.
Они ошиблись. А я -- нет. Я хорошо помнила давние предостережения
герцога насчет того, что дразнить этих людей -- опасное занятие. Это верно.
Дразнить ни в коем случае нельзя. А вот поставить перед фактом, ошеломить,
взломать броню решительным и неожиданным ударом -- совсем другое дело.
Передо мной стояли варвары, жестокие, свирепые звери, лишь силу уважающие.
между ними мечешься, не зная, кого избрать в итоге... а тут еще твои бароны,
твой народ, и аморийцы, и... Ульпины! И твоя болезнь; о ней я знаю больше,
чем ты сам и даже больше, чем твои врачи... Твою болезнь я по твоей душе
читаю. Лишь силой воли заставляю улыбаться я себя; лицо твое... мне больно
на него смотреть: Facies Hippocratica46!.. Мне не нужны агенты для того,
чтобы понять, что тут у вас творится. Конечно же, я знаю все -- и как мне не
приехать, не помочь тебе... тебе, кого я, не кто-нибудь, а лично я, из
суетного честолюбия, втравила в эти испытания... Похоже, я единственный
друг, который понимает твою страдающую душу. Я уважать себя бы перестала,
если бы оставила тебя в твой последний час. Мне надлежит быть сильной; иначе
никогда тебя себе я не прощу!..".
-- ...Мне очень вас недоставало, вас, княгиня, -- говорил Крун. -- Я...
я загнан в угол! Мне стыдно... мне горько, что я вам это говорю -- вам,
женщине! Но я устал. Что делать дальше, я не знаю... Помогите! Я нуждаюсь в
вашей мудрости, в вашем добром совете. Как мне спасти немногое, что у меня
осталось?!
София приняла его руки в свои, ее теплые токи полились в его хладные
ладони, и она сказала:
-- Все будет хорошо... увидите, все будет! Я помогу вам разобраться,
зачем иначе приезжать мне?.. -- стремясь поскорее увести разговор с
тягостной ноты, она быстро достала из складок своего плаща белый свиток. --
Вы знаете, что это такое, герцог? Я вам скажу. Это концессионный договор на
разработку того самого месторождения вольфрамовых руд. Он утвержден моим
отцом, первым министром. Как только вы подпишите его, я передам вам сто
империалов в качестве задатка, а всего концессионных вы получите двенадцать
тысяч империалов, с рассрочкой выплаты на десять лет...
-- Двенадцать тысяч?.. Я не верю!
Княгиня молчаливо развернула свиток и позволила герцогу прочитать
договор. Крун затряс головой, в глазах его проступили слезы, и он простонал:
-- О, если бы на эти деньги купить бы можно было счастье!..
-- Я привезла вам сто империалов в счет задатка, -- быстро сказала
София. -- Разумеется, не в больших платиновых монетах и не в ассигнациях.
Насколько мне известно, у вас признаются только золото и серебро. Поэтому я
привезла вам тысячу солидов золотом и тысячу денариев серебром; оставшиеся
от ста империалов средства я приказала перевести в оболы; таким образом
получился еще миллион оболов, который вы сможете раздать простолюдинам...
Скрывая слезы радости и восхищения, Крун промолвил:
-- Какая же вы умница... София!
-- Македонский царь Филипп, отец Александра Великого, говорил:
"Верблюд, нагруженный золотом, перейдет через любую стену"...
Она говорила это, а сама думала: "Легко бы было жить на свете, если б
людские души, как тела, продавались за империалы. Увы! Кого-то мы купить
сумеем, а кого-то -- нет. Нам лишь бы выиграть мир, чтобы этот сильный
человек ушел из жизни с сознанием исполненного долга... А что после него...
тогда я разберусь без сантиментов!".
Они проговорили до самого утра, точнее, до того рассветного момента,
когда Круну пришлось сдаться перед натиском жестокой боли, а Софии --
позвать врачей.
Потом, когда герцог забылся в бессильной дреме, княгиня имела трудный
разговор с врачами. "Если вы не в силах совершить чудо, его совершат другие,
а вы обратитесь в прах", -- примерно такими словами она наставляла
злосчастных слуг Асклепия. Они слушали ее -- и понимали, что она не шутит.
Этим людям предстояло страдать вместе с ее проснувшейся совестью.
* * *
148-й Год Кракена (1786),
15 апреля, Галлия, Нарбонна, тюрьма во дворце герцога
Скрежет ключа в двери.
Усилием воли принц заставил себя собраться. Он догадывался, кто идет по
душу его. Она не должна увидеть его слабым. И она не должна понять, что он
ждал ее прихода, иначе ее сильный и изощренный ум тотчас вычислит Доротею...
Она была в подпоясанной на талии мужской черной весте поверх короткого
кафтана со стоячим воротником и длинными узкими рукавами, ноги укрывали
черные колготы, кисти -- перчатки черной кожи, голову -- меховой берет с
пером, а лицо -- маска аватара Сфинкса. Это сочетание благородного
рыцарского одеяния с ненавистным символом колониального господства
показалось Варгу особенно вызывающим и возмутительным, и он подумал, что,
возможно, лучше вообще уклониться от разговора с нею. Нет, нельзя, -- она
сочтет его молчание своей победой!
Пока он думал, какой тон избрать для нее, она сказала:
-- Здравствуйте, принц.
Играя изумление, он вскинул голову и раскрыл рот. София сняла маску и
впилась в него пронзительным изучающим взглядом. В свете нового факела его
глаза блестели, давая ей пищу для размышлений и выводов.
-- Вы знали, что я приеду, -- жестко заметила она.
-- Догадался, -- усмехнулся Варг.
Он вложил в эту усмешку всю природную хитрость варвара, все свои
актерские способности.
-- Вероятно, вы полагаете, что я пришла позлорадствовать.
-- А разве нет?!
София Юстина глубоко вздохнула и медленно, с достоинством, покачала
головой.
-- Тогда зачем пришли вы? Воспитывать меня?! Напрасный труд!
-- Послушайте меня, принц. Возможно, и напрасный... Но я обязана
предпринять последнюю попытку переубедить вас... -- она замялась, размышляя,
с чего начать, чтобы пробить броню в его душе. -- Ответьте честно, принц,
кто я для вас?
Он задержал ответ. Вопрос был неожиданный. И принц решил ответить
честно, как она просила.
-- Враг. Вы для меня жестокий враг, княгиня. Могущественный и коварный
враг. Только такому врагу под силу было превратить моего отца в жалкую
марионетку. Об остальных я и не говорю: вы охмурили их играючи! Вы --
сильная личность. Если бы вы были мужчиной, я бы не пожелал себе противника
достойней.
София кивнула, словно ждала именно такого комплимента.
-- И я вас уважаю, принц. Как человека, который до предела свободе
предан, равно как и я.
"Она меня провоцирует, -- с содроганием подумал Варг. -- Я ни на
мгновение не должен забывать, кто она такая и на что она способна".
-- Ваша свобода -- это наше рабство.
-- Вы ошибаетесь. Свобода или есть у всех, или ее нет ни у кого.
По-моему, каждый человек свободен настолько, насколько он отвоевал свою
свободу у судьбы.
-- Отлично сказано! -- воскликнул Варг. -- Я всегда подозревал, что
такой человек, как вы, должен понимать мои мотивы. Я не хочу, как мой отец,
ловить крохи свободы из ваших рук -- сам отвоюю себе столько, сколько смогу
переварить!
-- Вы предпочитаете моим рукам объятия Ульпинов?!
Варг вздрогнул. Эта удивительная женщина вновь перехватила у него
инициативу. Сегодня, в этой камере, она была немногословна; уважая его ум,
она предоставляла ему возможность самому додумать ее аргументы. И он,
конечно, понял, что она хочет сказать. "Объятия Ульпинов"! Ее голос вторил
его внутренним голосам -- тем, которых принудил он умолкнуть, польстившись
на обещанные знания, оружие и силу, какой у галлов от сотворения мира не
бывало... Понимая, что хитрить перед нею бесполезно, он сказал:
-- С Ульпинами у меня есть шанс... а без них я обречен на поражение!
-- Ну как же вы не понимаете! -- с горечью воскликнула София. -- Вы
говорите, шанс?! О да! У вас есть шанс поймать иллюзию свободы! У вас есть
шанс на краткий миг взмыть в небо, к солнцу, как взмыл Икар -- и кончить,
как Икар!.. Ну хорошо, допустим, вы прогнали нас из этого удела. И что
тогда? Вы думаете, тогда наступит долгожданная свобода?! Отнюдь! Наступит
истинное рабство! И безраздельным властелином воцарится в душе вашей бог,
вернее, злобный демон, по имени Марк Ульпин...
-- Ложь! Я не позволю никому командовать собою!
-- Как вы наивны, принц! Вы все еще не понимаете, с какими существами
вы связались. Это нелюди, одержимые дьяволом, у них не осталось ничего
святого в душе. Не у вас -- у них благодаря вам появился шанс... шанс
отомстить нам, то есть Империи! Вы для них -- никто, орудие, не более чем
инструмент зловещей мести. Они используют вас -- а потом выбросят за
ненадобностью! Для них ваша свобода -- предмет издевки; сами они давно уже
от совести свободны -- а есть ли господин суровее, чем совесть?!
Слова молодого Ульпина вдруг пришли на ум Варгу: "В свои-то годы я
больше прожил на свободе, чем все мои сородичи за сотни лет!..". Не ту ли
свободу, о которой говорит Юстина, еретик имел в виду? Нет, нет, конечно,
нет... она пытается совратить его... О, как она искусна! Но напрасны все
труды ее!
-- Я вам не верю, -- промолвил он. -- Это вы боитесь Ульпинов. А я их
не боюсь. Вы, что же, мне хотите доказать, что эти двое для меня опасней
всей имперской мощи?!
-- Да, -- отозвалась София, -- именно так! Прошу вас сделать над собой
усилие и забыть, кто я. Вернее, нет, не забывайте. Представьте себе людей,
враждующих друг с другом, и чудовищ, которые враждебны роду человеческому.
Разве люди не объединятся против чудовищ?
-- Чудовища -- это ваши аватары, -- упрямо выговорил Варг. -- Аватары
живут в душах человеческих и...
"Что это я говорю? -- мысленно простонал принц. -- Это разве я говорю?
Это они говорят, они, Ульпины!".
София поняла его, поняла, почему он осекся.
-- Ради всего, что дорого вашему сердцу, принц, умоляю: скажите, где
прячутся Ульпины! Ну же, говорите, пока еще не поздно их остановить!
В тот же момент она поняла, что перегнула палку. Варг, насупившись,
молчал.
-- Как только вы спасете себя и нас от Ульпинов, герцог освободит вас
из темницы, -- прибавила она.
-- Хорошо, -- сказал принц, -- я вам отвечу, где Ульпины. А вы мне
поклянетесь, что позволите отцу расторгнуть постыдный договор, который сами
же ему и навязали.
-- Нет. Я этого не сделаю. Мне просто не позволят. Ну вы же не ребенок,
принц! Вы вдумайтесь, что говорите: как может Империя добровольно отказаться
от своих владений?
-- Но это не имперская земля, а наша, галльская!
-- Вся земля под солнцем принадлежит Империи, -- вздохнула София. --
Так завещал Великий Фортунат. И я не в силах что-то изменить. Никто не в
силах, даже император. Поймите, принц, меня сметут, как жалкую тростинку,
как только заикнусь о вашей просьбе... Это же ересь суть!
-- Вот то-то и оно, -- невесело усмехнулся Варг. -- Добром Империя нас
не отпустит. Придется воевать!
"Он мне не скажет, где Ульпины, -- пронеслась в ее мозгу горькая мысль.
-- Жестокая Нецесситата! Он фанатик, ловец иллюзий. А фанатик не может быть
разумным человеком. Неужели я проиграла еретикам?..".
-- Вы раб своих страстей, мой благородный принц, -- с грустью заметила
она. -- Хотите снова воевать? А о народе вы подумали? Ведь именно его руками
вам придется воевать!
-- Народ мечтает драться за свободу.
-- Какая чушь! Мечтают драться рыцари, и то не все, а лишь зеленые
мальчишки. Народ грезит о мире, о покое, о добром урожае, о достатке...
-- В своей стране, а не под чужим ярмом!
-- А разве барон ваш или рыцарь не угнетает своих крестьян?! Какая
разница крестьянину, один ли флаг над дворцом герцога или их два? Крестьянин
равно служит господину!.. Поймите, союз с нами -- великое благо для вашего
народа! Ну сколько можно воевать! О, неужели вы, галлы, лишь бунтовать
способны?! Нет, не верю! Я знаю ваш народ, он мужествен и трудолюбив. Так не
совращайте его, дайте народу своему возможность потрудиться!
-- Для императора?! Для вас?! Затем, чтобы у вас, патрисов и магнатов,
побольше стало в кошельках империалов?! Вы мните, я не знаю, зачем открыли
вы месторождение вольфрама?! Нам, галлам, вольфрам не надобен -- вам он
нужен, для ваших батарей и бластеров. Вот вся ваша дружба: вы забираете у
нас вольфрам, а затем посредством этого вольфрама ваши пушки сжигают наши
города!
-- Вам злость и ненависть застлали разум, -- в сердцах ответила София.
-- У вас все спуталось: причины, следствия... вы мальчик, но не муж! О, да
если б я позволила себе потакать собственным страстям... то вы давно уж были
бы мертвы!
Варг зловеще ухмыльнулся, как всегда, когда ему угрожали, и спросил:
-- Так что же вам мешает подослать ко мне убийцу? Разве вы не
всемогущи, что в Миклагарде, что в Нарбонне?!
-- Да, я без труда могу устроить вашу смерть, -- кивнула она. -- Но
ваша смерть проблемы вашей не решит.
-- Вы всего-навсего боитесь, что наш народ возьмется мстить за меня.
Или какой-нибудь отважный самозванец примет мое имя и возглавит борьбу. И
герцог не простит вам мою смерть. Верно?
"Верно, -- подумала София. -- Таких, как ты, надежней умерщвлять
открыто".
-- Возможно, -- ответила она. -- И все же вас казнят, мой благородный
юноша, не муж! Как графа Седвика казнили.
-- Нет! -- воскликнул он. -- Отец не сможет сделать это!
-- Посмотрим. Вы сами выбираете свою судьбу, злосчастный принц.
Варг похолодел. Он понял вдруг, что она способна убедить отца предать
его публичной казни. "Да, способна! Она скажет красивые слова о мире,
напомнит об Ульпинах и прочих прегрешениях моих... И мой отец прикажет
отрубить мне голову".
В руках княгини появилась какая-то бумага.
-- Буду откровенна с вами до конца, принц. Это императорский эдикт о
признании вашей сестры Кримхильды правящей архонтессой-герцогиней
Нарбоннской Галлии. Как видите, здесь не проставлено число, когда эдикт
вступает в силу. Зато есть виза первого министра. А виза министра колоний...
-- Ваша!
-- Да. Она появится, если я уйду от вас ни с чем. Ну же, решайте: жизнь
или смерть?
"Свобода!", -- подумал Варг. И не ответил ничего.
Внезапно ее огромные черные глаза сузились, их взгляд точно прожег его
до самого сердца, и она промолвила с таинственной усмешкой:
-- Или вы надеетесь, что ваши добрые Ульпины вас спасут?
Он срочно отодвинулся в тень, чтобы она не смогла прочесть чувства по
его лицу. София Юстина скрестила руки на груди и сказала:
-- Ну что ж, прощайте, сам себя сгубивший принц. Кто знает, может быть,
и впрямь они спасут вас от секиры палача. Наивная была бы я, если б презрела
силу дьявола и черных слуг его... На вашем месте, благородный принц, я бы
секиру предпочла!
Она повернулась и сделала три шага к двери. У двери София вновь
обратила к Варгу свое печальное лицо.
-- Прошу вас перед смертью наш разговор припомнить.
-- Я умру еще не скоро, не надейтесь, а может быть, и вас переживу! --
со злостью выкрикнул он ей вослед.
Княгиня вышла из тюрьмы с маской Сфинкса на лице. Помимо герцога, посла
и самых приближенных к ней персон никто еще не знал, что под личиной
генерального инспектора министерства колоний скрывается сама министр. София
расспросила своих агентов и узнала, кто посещал мятежника в его темнице.
Поразмыслив, она решила нанести визит кузине Доротее.
Однако супруга принца Варга во дворце не обнаружилась. Служанки Доротеи
Марцеллины сообщили, что княжна уехала в гости к баронессе Хольде, жене
барона Старкада, по личному приглашению самой баронессы. Баронский замок
стоял на самой границе Нарбоннской и Лугдунской Галлии, в ста сорока гермах
от столицы. Сам барон Старкад подтвердил: да, моя жена давно звала супругу
принца в гости, и я отправил княжну, со свитой преданных мне рыцарей; ясное
дело, я не сомневаюсь, они доставят Доротею куда надо... Возможно, кого-то
бы и удовлетворило такое объяснение, но только не Софию Юстину.
"Муж в темнице, а жена -- любящая жена! -- отправляется в гости. И куда
-- на самый край герцогства!.. Буду я не я, если маленькая дрянь не спешит
предупредить Ульпинов о моем приезде! И разумеется, ее послал сам принц.
Надо же, как доверяет ей, шпионке дяди моего... Наивные глупцы, что Варг,
что Доротея! О том, что я приехала, Ульпины знают и без них. О дядя
Марцеллин! Тебе не быть первым министром: из-за любви твоей дочурки к
варвару ты влип в прескверную историю; тебя мне, право, жаль, дражайший
дядя!".
Могучий дедуктивный аппарат в мозгу княгини быстро просчитал варианты и
выбрал решение. София встретилась с Круном. Их разговор продолжался почти
четыре часа и завершился новым тяжелым приступом болезни Круна. Однако ей
удалось добиться своего: еще час спустя из Нарбонны в сторону баронского
замка Старкада выехал отряд из десяти конников, слуг герцога; вслед за этим
маленьким отрядом двигался большой -- он состоял из полусотни самых надежных
рыцарей Круна и девяти десятков легионеров морской пехоты, которых София
срочно вызвала с фрегата "Пантикапей". Центуриону, командиру отряда, министр
колоний от имени имперского правительства приказала уничтожить двоих
преступников, которые, возможно, будут выдавать себя за казненных полгода
тому назад еретиков Ульпинов.
Помимо этого, из Нарбонны в баронские замки разъехались курьеры
герцога. Курьеры везли собственноручно подписанные Круном указы, обязывающие
всех баронов срочно прибыть в столицу на государственный совет.
Наконец, сама София Юстина возвратилась на фрегат, где посредством
видиконового зеркала связалась с военным министром и приватно попросила его
отдать приказ линкору "Уаджет" срочно выдвинуться к берегам Нарбоннской
Галлии.
в которой министр колоний Аморийской империи, как Цезарь, переходит
Рубикон и сжигает за собой мосты
148-й Год Кракена (1786),
18 апреля, Галлия, Нарбонна, дворец герцога
На экстренный государственный совет прибыли тридцать два из тридцати
шести баронов герцогства, три барона сказались больными, но прислали своих
сыновей, и лишь один, старый барон Тюр, осмелился остаться в родовом замке
без каких-либо объяснений.
Неясное напряжение витало над столицей в этот хмурый весенний день.
Рыцарей герцогской стражи и солдат нарбоннской армии на улицах города было
больше, чем самих горожан. Баронам, прибывшим на совет с собственными
дружинами, было велено отослать дружинников домой. Количество имперских
легионеров, сошедших на берег с фрегата "Пантикапей", увеличилось до двух
сотен. В довершении ко всему на рассвете фрегат зачем-то устроил
показательные учебные стрельбы в акватории Нарбоннского порта; эти зловещие
маневры распугали торговый люд и укрепили многоопытных подданных герцога
Круна в уверенности, что намечается нечто нехорошее.
Никто более не осмеливался открыто выражать сочувствие томящемуся в
темнице принцу Варгу; те, кого можно было заподозрить в таком сочувствии,
поспешно покидали город.
Однако начался день как будто добрым знаком: герцог Крун в Большой
короне и парадном облачении проехал по городу, одаривая народ медной
мелочью. Подле отца скакала принцесса Кримхильда. Она улыбалась и широкой
рукой разбрасывала аморийские оболы. Горожане покорно поднимали монетки,
кричали здравицы государю, а самые умные -- и прекрасной дочери государя.
Возбуждение толпы достигло апогея, когда закончились самые мелкие деньги и
герцог с дочерью начали разбрасывать монеты достоинством в пятьдесят, сто и
даже пятьсот оболов. За последние шла настоящая драка...
Как заметила днем раньше мудрая София Юстина, "пусть лучше ваши
подданные дерутся между собой за ваши деньги, чем с вами -- за вашего сына".
Возвратившись во дворец, герцог Крун принял большую депутацию местного
купечества. Разговор случился на редкость задушевный; предусмотрительный
торговый люд единодушно заверил герцога в самых глубоких верноподданнических
чувствах к нему лично и к аморийскому императору, Божественному покровителю
Нарбоннской Галлии. Затем принцесса Кримхильда от имени отца вручила каждому
члену торговой гильдии "символическую" субсидию в десять серебрянных
денариев. Еще по пятнадцать денариев были пожалованы самим герцогом шести
"наиболее видным" купцам, как было сказано, "на развитие национальной
торговли". В заключение Крун пообещал верноподданным членам гильдии сделать
субсидии регулярными.
А ровно в полдень начался государственный совет. В тронном зале дворца
для каждого барона установили отдельное кресло. Герцог Крун восседал на
троне из слоновой кости, по правую руку от него стояла принцесса Кримхильда,
по левую -- загадочный, для большинства присутствующих, аморийский эмиссар в
маске аватара Сфинкса. Еще подле трона разместились советники и
военачальники герцога. Двери тронного зала охраняли совместные посты рыцарей
и легионеров.
Крун открыл совет представлением высокого гостя...
* * *
Из воспоминаний Софии Юстины
...Я всматривалась в лица баронов и пыталась по ним прочесть будущее
этой многострадальной земли. Когда герцог представил меня, и я сняла маску,
эти лица отразили изумление, протест и любопытство. Разумеется, нарбоннские
бароны были наслышаны обо мне и знали, что это я направляю события в их
маленьком государстве. Сознание того, что двадцатисемилетняя женщина из
чужой страны, из недавно враждебной страны, неизмеримо могущественней
каждого в отдельности и всех вместе, было нелегким испытанием для их
варварских сердец.
Приветственную речь я произнесла по-галльски. Пришлось забыть уроки
возвышенной риторики; я старалась говорить с варварами на понятном им языке
-- просто, коротко и ясно. Моей целью было убедить баронов не воспринимать
нас, аморийцев, как победителей и оккупантов. Напротив, говорила я, мы --
ваши союзники, ваши друзья, мы преодолели войну вместе и вместе будем
строить мир... Я расписала им преимущества мирной жизни, но, не забывая,
какие люди составляют эту аудиторию, напомнила, что верные клинки в любое
время могут потребоваться императору и герцогу, так как на свете еще
остаются наши общие враги.
По-моему, моя речь понравилась баронам. И я сама понравилась, ибо
протест на их лицах сменился восхищением; как известно, варвары неважно
умеют скрывать свои истинные чувства.
После моей речи герцог торжественно объявил о подписании им
вольфрамовой концессии. Новость не произвела достойного впечатления на
баронов. Что им вольфрам? Но вот в речи герцога прозвучало магическое слово
"золото", и реакция баронов оказалась именно такой, какую я и ждала.
Согласно моему плану, каждый верноподданный барон получал "вольфрамовый
бонус" в сумме ста золотых солидов, причем первые двенадцать солидов, то
есть целый империал, можно взять наличными сразу по завершении
государственного совета.
Чтобы благородные рыцари не подумали, будто мы их покупаем, я вмешалась
и сказала такие слова:
-- Вольфрамовое месторождение -- это общее богатство вашей земли, и
имперское правительство совместно с его светлостью герцогом Круном
определило, что высокородные бароны Нарбоннии достойны иметь свою долю
доходов от рудника. Вы видите, господа, правительство Его Божественного
Величества признает и уважает ваши законные права.
Общими усилиями мы успокоили их совесть; во всяком случае, никто не
встал в позу и все выразили удовлетворение.
Неминуемо наступала критическая фаза собрания. К чести моего
мужественного друга, он нашел в себе силы и заявил решительно и твердо,
тоном настоящего властелина:
-- Как вам известно, мой сын принц Варг находится в темнице. Я вынужден
был заключить его туда, поскольку мой сын замыслил заговор против меня. Цель
заговора -- ввергнуть нашу державу в самоубийственную войну с Империей.
Десять дней я дал ему на размышление, но безумец отказался покаяться в
преступлении и признать себя неправым. Итак, я сделал все, что мог. Ждать
дальше не имею права. Поэтому я принял решение предать принца Варга
публичной казни, -- в этом месте герцог возвысил голос, чтобы заглушить
ропот своих баронов, -- а вместо него назначить наследницей нарбоннского
престола мою верную дочь принцессу Кримхильду.
Вот так он и сказал, и голос бедного отца не дрогнул ни разу...
Ропот. Безумные взгляды. Крики протеста. Верная стража, преграждающая
потрясенным баронам путь к трону и путь из зала. Воздетая рука герцога и его
зычный голос, призывающий вассалов к порядку.
Все так, как я предполагала, не больше и не меньше.
Мой мужественный друг был прекрасен в эти кульминационные мгновения:
горящий взор из-под густых бровей, решительные губы, раздувшиеся ноздри
атакующего волка.
Его дочь, мое творение, также была прекрасна: если и был в душе ее
испуг, он отразился лишь бледностью лица и губ, -- а руки не дрожали.
Когда внешний порядок в зале был восстановлен, герцог Крун
провозгласил:
-- Вам надлежит немедленно принести присягу дочери моей Кримхильде как
будущей герцогине нарбоннских...
-- Да где же это видано, -- прокричал, дерзко обрывая герцога, барон
Видар, -- чтоб рыцари девчонке присягали?!
И тут Кримхильда чуть переиграла. Она вышла вперед и отчеканила:
-- Я не девчонка, сударь, а ваша госпожа!
-- Нет! Не бывать тому! -- вскричал Видар. -- Да разве это можно:
нашего принца убивать, а женщину над нами ставить?!!
-- Нет, не можно, и не бывать тому! Не будем присягать, и точка!! --
прокричал Старкад и с ним еще три барона.
Я быстро оценила ситуацию. Откровенных бунтарей набиралось не более
десятка, остальные таили протест либо колебались. Согласных с волей герцога
я пока не примечала, но они, конечно, тоже были и выжидали, как далеко
зайдет дело. Возможно, они полагали, что герцогу под напором баронов
придется сыграть отступление.
Они ошиблись. А я -- нет. Я хорошо помнила давние предостережения
герцога насчет того, что дразнить этих людей -- опасное занятие. Это верно.
Дразнить ни в коем случае нельзя. А вот поставить перед фактом, ошеломить,
взломать броню решительным и неожиданным ударом -- совсем другое дело.
Передо мной стояли варвары, жестокие, свирепые звери, лишь силу уважающие.