Страница:
мышиную мордочку. Из-за опухших век слезились крохотные серые глазки, но
огонь, бушевавший в них, начисто отбивал желание иронизировать по поводу
облика этого старика.
Кесаревич Эмилий, не отличавшийся знанием галльского языка, смутился и
негромко спросил у Варга:
-- Что говорит этот злодей?
-- Он удивляется, Ваше Высочество, как могло случиться, что его осудили
за мысли, -- ответил нарбоннский принц.
-- Он лжет и святотатствует! -- оскорбленно воскликнул Эмилий Даласин,
прожигая старшего Ульпина ненавидящим взглядом. -- Всякому известно, что у
нас не судят за мысли. Как говорили еще древние римляне, "cogitationis
poenam nemo patitur" -- "никто не несет наказание за мысли"! Их, разумеется,
судили не за мысли. Их судили потому, что они еретики!
-- Понятно, -- кивнул Варг, -- потому что дьявол овладел их душами.
Всякое благочестивое общество обязано избавляться от еретиков.
Если бы на месте своего благородного кузена была проницательная София
Юстина, она бы, бесспорно, уловила оттенок иронии в голосе юного принца.
Однако Эмилий Даласин не был столь проницателен, как она, да и казался
слишком взволнованным в эту минуту, чтобы делать какие-либо психологические
наблюдения.
-- Вот именно, -- с одобрением заметил он, -- я рад, что вы понимаете,
принц. У нас свободная страна, и в ней нет места для подобных существ,
переставших быть людьми!.. Ну что ж, уже завтра утром злодеев отвезут на
экраноплане в Пифон, а оттуда на аэросфере -- в "Обитель Обреченных". Можно
сказать, они уже в прошлом!
Полагая тему закрытой, кесаревич Эмилий решительно взял Варга под руку
и повел его к выходу из сквера. Последним, на что обратил внимание принц,
была таинственная усмешка на тонких, чуть искривленных, устах старика.
-- Послушайте, Ваше Высочество, -- сказал Варг, когда они с кесаревичем
покинули сквер позорного столба, -- я нигде не увидел стражи. Разве столь
опасных еретиков, как эти Ульпины, не полагается стеречь?!
Внук императора с искренним недоумением воззрился на него, затем,
словно вспомнив что-то, выдавил из себя снисходительную улыбку.
-- Я и забыл, что вы плохо знакомы с нашими обычаями, принц. Вы правы,
еретиков никто не сторожит. Ибо они под надзором Высоких Богов! Ни одному
человеку просто не придет в голову помогать еретикам.
-- А разве у ереси Ульпинов не было сторонников?
-- Сторонники были, разумеется, -- жалкая кучка таких же
деградировавших отщепенцев, предателей Отечества и Истинной Веры. Но всех их
отловили и наказали прежде, а главарей оставили напоследок, для назидания.
Повторяю вам, принц, ни одному аморийцу просто не придет в голову
освобождать приспешников дьявола и губить тем самым свою бессмертную душу!
"Аморийцу, может быть, и не придет", -- подумал Варг.
-- Поглядите вперед, принц, -- сказал Эмилий Даласин. -- Мне кажется, я
вижу вашего отца и мою кузину. Похоже, у них неприятности! Поспешим!
* * *
-- Так, так, какая встреча! Сиятельная София Юстина в обнимку с
гориллой-варваром!
Долговязый вожак неряшливо одетой ватаги и его более низкорослые
спутники, глумливо усмехаясь, ждали, что ответит им княгиня; от
"гориллы-варвара" ответа они не ждали.
Поборов нервную дрожь, дочь первого министра гордо вскинула голову и с
неподражаемым достоинством истинного потомка Великого Фортуната произнесла:
-- Я всегда подозревала, что вы невежа, гражданин Интелик. И все же вам
придется немедля уступить нам дорогу!
От таких слов глумливые гримасы мгновенно сошли с лиц юнцов. В глазах
вожака зажегся гнев, он сделал резкое движение рукой и прошипел:
-- Ну уж нет, ваше сиятельство! Сперва вы выслушаете...
-- Я ничего не стану слушать здесь и сейчас! -- отчеканила София
Юстина. -- Если вам есть что сказать, обратитесь к моему референту и,
возможно, он назначит вам время аудиенции. Ну же, прочь с дороги!
И она решительно шагнула навстречу вожаку и его "свите". Низкорослый
юнец с бледным как мел лицом, прильнувший к торсу вожака, шепнул ему:
-- Ради всех богов, Андрей, уйдем, пока не поздно!
-- Ну уж нет! -- взревел Андрей, бешено вращая глазами. -- Довольно
нам, коренным жителям этой страны, лебезить перед пришельцами!
Видя, что вожак не собирается уступать ей дорогу, София Юстина
остановилась прямо перед ним и скрестила руки на груди.
-- Вы пьяны, гражданин Интелик. Я вижу, вы добиваетесь, чтобы у вашего
отца были неприятности. Так я их ему устрою!
-- Андрей, ради Творца, уйдем отсюда! -- заныл коротышка.
-- Обожди, Ромаша, я только разогрелся, -- прогнусавил вожак и,
взмахнув руками, бросил в лицо Софии: -- А вы меня не пугайте, ваше
сиятельство! Ну, что вы сделаете моему отцу? А?! Он делегат от народа, не
забывайте! Скоро и я стану делегатом, вот тогда мы с вами и поговорим!
София Юстина презрительно усмехнулась.
-- Вы бредите, гражданин. Вы, что же, никогда не смотрелись в зеркало?
Ваше место -- в зоопарке, а не в Народном Доме!
Лицо Андрея перекосила гримаса ярости. Он отступил на шаг.
-- А-а-а!!! -- вращая зрачками, как помешанный, взревел он. -- Глядите,
люди! Вот она, наша власть! Эта женщина считает себя всесильной! Она думает,
что ей позволено все! Так нет же, нет! Долой ее! Долой всех Юстинов!
Довольно им над нами измываться! До-лой!!
-- До-лой! До-лой! До-лой! До-лой! -- принялись скандировать юнцы,
размахивая руками и медленно наступая на Софию.
Чтобы не оказаться в кольце, ей приходилось пятиться. На прекрасном
лице дочери Тита Юстина демонстративное презрение смешивалось с
разгорающимся гневом, стыдом и страхом.
-- Довольно! -- взмахнув рукой, воскликнула она. -- Чего вы хотите?
Юнцы тотчас умолкли: то ли сила духа и уверенность в себе этой женщины
остановила их, то ли так было задумано их вожаком с самого начала. Он
выдавил приторную улыбку и заметил:
-- Вот так-то лучше, ваше сиятельство! Вам надлежит прислушиваться к
голосу народа, пока народ еще желает с вами разговаривать.
-- Клянусь, вы об этом пожалеете, жалкие недоумки, -- прошептала София
Юстина.
Внезапно -- для него вообще, как видно, не существовало плавных
переходов от одного настроения к другому -- Андрей Интелик отпрыгнул в
сторону и, указывая пальцем на Круна, завопил:
-- Глядите, граждане! Вот обезьяна из северных джунглей! В то время как
благочестивые подданные Его Божественного Величества испытывают недостаток в
самом главном, эта языческая горилла живет в "консульских палатах", вместе с
другими себе подобными гориллами, -- вот на что тратит деньги трудового
народа наше хваленое правительство!
Крун, пытавшийся остаться бесстрастным наблюдателем, как то и подобает
чужестранцу, после этих слов не смог сдержать себя. Пока что это был лишь
взгляд -- но взгляд, устремленный им на вожака, оказался столь страшен, что
Андрей Интелик счел за благо спрятаться за спины своих сторонников и оттуда,
из-за спин, прокричать, с торжеством в голосе:
-- Ага! Вот кому нравится наше правительство -- этой самой горилле!
Позор правительству Юстинов!
-- Постойте, герцог, ради Творца, не вмешивайтесь, им только это и
нужно! -- вскричала София Юстина, но было уж поздно...
Герцог Крун, это могучий северный варвар, не привыкший спускать и куда
менее обидные оскорбления, рванулся в гущу толпы, разметал юнцов и, прежде
чем вожак успел сообразить, сколь стремительно изменилась ситуация, -- нанес
ему разящий удар своим железным кулаком.
-- Получай, ублюдок!
Интелик, лишь казавшийся средоточием физической силы, отлетел в
сторону, прямо на аккуратно подстриженный кустарник.
В то же самое мгновение вспыхнул яркий свет, вспыхнул и сразу погас,
сделав свое дело...
София Юстина в отчаянии заломила руки.
-- Что вы натворили, герцог! -- прошептала она по-галльски. -- Это была
провокация, чтобы погубить меня, -- и вы попались!
-- Я не понимаю...
-- Посмотрите на него и, может быть, тогда поймете, -- с горечью
промолвила она.
Крун перевел взгляд на Интелика. У того от удара герцогского кулака
текла изо рта кровь, возможно даже, были выбиты зубы, -- однако вожак нагло
щерился, всем своим довольным видом показывая полную победу над Круном и
Софией. Его сторонники тоже многозначительно усмехались. Андрей поднялся на
ноги и заметил, указывая на свою рассеченную губу:
-- Этот удар вам больно отзовется, ваше сиятельство.
-- Вы низкий и порочный человек, Андрей Интелик, -- констатировала
София Юстина. -- Что ж, торжествуйте, пока можете. В одном вы правы
наверняка: вы действительно испытываете недостаток в самом главном -- в
здравом смысле! Какое счастье, что таких, как вы, немного!
-- Сами виноваты, сиятельная княгиня, -- осклабился Интелик. -- Не
нужно было спускать северную псину с поводка!
Он сказал это -- и увидел, как снова сжались в кулаки пальцы Круна.
Интелик отскочил в сторону и приготовился что-то выкрикнуть, как вдруг
побледнел лицом, а с толстых губ его вместо оскорблений сорвались слова
досады.
-- А-а, боишься, сучий потрох! -- свирепо ухмыльнулся Крун, наступая на
негодяя.
Однако вожак испугался не его.
-- Именем моего деда, Божественного Виктора, остановитесь! -- прозвучал
гневный голос Эмилия Даласина.
Юнцы сбились в жалкую кучку подле своего вожака. Крун услышал, как по
рядам их пробежал испуганный шепот: "Фортунат... Кесаревич Эмилий!", а самый
маленький юнец, которого вожак называл "Ромашей", обреченно проныл: "Ну вот,
что я говорил! Мы пропали...".
-- Что здесь происходит? -- жестко вопросил Эмилий.
-- Эти негодяи преградили нам дорогу, -- ответила София, -- и оскорбили
меня. Его светлость, -- она особо подчеркнула слова: "его светлость", --
вступился за мою честь, и вот...
Эмилий Даласин нахмурил густые брови и обратился к Интелику:
-- С каких это пор отпрыски народных избранников позволяют себе
угрожать женщине, в жилах которой течет кровь Великого Фортуната?!
-- Вашему Высочеству не о чем беспокоиться, -- кланяясь и заискивающе
улыбаясь, ответил вожак. -- Мы с княгиней всего-навсего беседовали о
политике.
Эти слова подразумевали: "Мы беседовали о политике, а политика не ваше
дело, кесаревич!".
-- Он говорит правду, княгиня?
-- Увы, Ваше Высочество, -- вздохнула София Юстина, понимавшая всю
бессмысленность этого дознания, -- вот только гражданин Интелик выбрал для
дискуссии крайне неудачное время и место!
Вожак торжествующе осклабился.
-- Мы уже закончили. Ваше Высочество позволит нам уйти?
Эмилий Даласин медленно кивнул, однако София Юстина вышла вперед и
сказала Андрею Интелику:
-- Нет, постойте. Кто-то из ваших фотографировал нас вон из тех кустов.
Я требую, чтобы вы засветили пленку -- здесь и сейчас!
Интелик сделал большие глаза и прижал руки к груди в знак своей
искренности.
-- Помилуйте, ваше сиятельство! Я даже не понимаю, о чем вы говорите!
Что за пленка, где, какие кусты?..
София стиснула зубы от досады.
-- Клянусь кровью Фортуната, вы пожалеете больше моего, гражданин, если
этот снимок появится в газетах!
Она увидела, что удар достиг цели. Интелик растерялся: ведь София
Юстина поклялась священной княжеской клятвой; всякий, нарушивший ее,
переставал считаться потомком Основателя и навсегда изгонялся из высшего
света. Поэтому аморийские князья клялись кровью Фортуната лишь в самых
исключительных случаях.
Однако он сумел побороть свою растерянность, церемонно поклонился
кесаревичу и княгине -- и поспешил покинуть место баталии. Вместе с ним ушли
его люди. Роман Битма, не надеявшийся столь дешево отделаться, шепнул ему на
ухо:
-- Что же мы теперь предпримем, Андрей?
-- Фото у нас есть, -- отозвался Интелик. -- И это только начало! Вот
увидишь, Ромаша, мы заставим поволноваться этих чванливых нобилей.
-- А как же ее клятва? Юстина достаточно сильна, чтобы уничтожить
нас...
Вожак усмехнулся.
-- Не трусь, Ромаша. Наши друзья не слабее Юстины!
-- Ох, -- вздохнул семнадцатилетний Роман Битма, явно не обладавший
бойцовским характером своего двадцатидвухлетнего друга и его верой в
могущество "друзей".
* * *
-- Кто были эти негодяи? -- спросил герцог Крун, как только те утратили
возможность его слышать.
-- Это плебеи, -- ответила София Юстина, -- их вожак приходится сыном
делегату Кимону Интелику.
-- Проклятие! -- с возмущение в голосе прогремел Крун. -- И вы
позволяете презренным простолюдинам оскорблять вас?! Клянусь всеми богами, я
у себя в Нарбоннии подвешивал мужиков за меньшие грехи!
Княгиня печально усмехнулась.
-- Иногда мне хочется того же самого, герцог. Право, гражданин Интелик
неплохо бы смотрелся вниз головой!
-- Ну так что же вам мешает?! Пусть негодяя схватят и подвергнут
положенной каре!
-- Это невозможно, -- сказал Эмилий Даласин. -- Плебеи -- такие же
подданные Божественного императора, как и мы, патрисы. Мы и они -- аморийцы!
Крун помотал головой, не понимая логики в словах императорского внука.
-- Разве у вас, у патрисов, мало власти, чтобы внушить черни должное
почтение?!
-- Те, кого вы видели, не совсем чернь, -- заметила София Юстина. -- Их
родители -- влиятельные политики либо магнаты. Если мы без достаточных
оснований начнем преследовать сынков, нас упрекнут в небрежении правами
трудового народа. Собственно, вы это уже слышали.
-- Все равно не понимаю! Какое вам дело до того, что скажет чернь!
Власть-то у вас, у патрисов!
-- И мы дорожим ею, поверьте! По-моему, пусть лучше плебеи митингуют на
улицах, выбирают делегатов, путь лучше эти делегаты делают вид, что правят
вместе с нами...
-- Лучше чем что?
-- Чем если бы они втайне озлобились против нас, патрисов. Не
забывайте, герцог, в Империи патрисов менее восьмисот тысяч, а плебеев почти
тридцать семь миллионов!
"Умно, -- подумал Варг, внимательно слушавший этот разговор, -- очень
умно! Ловкие аристократы, подобные этой Софии, повязали свой народ
аватарианской верой и показным дружелюбием. И этот раболепный народ ловит
крошки с княжеских столов и еще радуется, что ему позволяют избирать своих
никчемных делегатов! А всякий, кто восстает против такого порядка,
объявляется еретиком, как Ульпины".
-- И все равно я не понимаю, -- в сердцах бросил Крун, -- может быть,
потому что я варвар. Будь моя воля, я бы с наглым сбродом церемониться не
стал!
Вскоре они расстались: Крун с сыном отправились в свой павильон, -- это
совсем рядом, стоит лишь пересечь проспект Фортуната и немного пройти в
сторону Квиринальского озера, -- а Эмилий Даласин и София Юстина в карете
кесаревича поехали в свои резиденции.
-- Удивительная страна, -- пробормотал Крун, когда остался наедине со
своим сыном. -- Здесь все не так, как у нас!
-- Вот потому-то мы и враги, -- сумрачно глядя из-под бровей, молвил
Варг. -- И останемся с ними врагами, кто бы ни желал иного!
-- Ты глупец, -- устало проговорил герцог; у него в этот вечер не было
ни сил, ни желания снова вправлять мозги непокорному сыну.
-- Я не глупец, -- сказал принц. -- Глупец тот, кто не видит, что все
это было разыграно.
-- Что?! -- ахнул герцог.
-- А то, -- с ожесточением отозвался Варг, -- что все амореи заодно.
Вернее, все, кто признает аватарианскую веру, -- поправился он, вспомнив об
Ульпинах. -- Все, что видели мы, было разыграно для тебя.
-- Для меня?!!
-- А как ты думал, отец?! Поставлю молот Донара против всех их богов,
что сиятельство с Высочеством заранее договорились! А тем простолюдинам
хорошо заплатили, чтоб разыграть этот пошлый фарс. А ты и клюнул!
Такая мысль не приходила Круну в голову.
-- Дьявол! -- пробормотал он. -- София тоже говорила, мол, я поддался
на какую-то провокацию.
Варг раскатисто рассмеялся.
-- Во имя Донара, это мне нравится! Хоть в чем-то мы сошлись с твоей
Софией, отец!
-- Этого не может быть. Не может быть, я сказал! София Юстина искренна
в своем стремлении подружиться с нами. Будь иначе, я бы понял...
-- Ты сам, отец, учил меня не верить коварным улыбкам амореев. Да что с
тобой? Какая может быть дружба между господами и их рабами?! Разве кто
спорит, что Юстина очень умна и красива? Тем более она для нас опасна!.. О,
боги, да что сделать, чтобы ты понял, какие демоны нас окружают, отец?!
"Этого не может быть. Этого не может быть. Этого уже не может быть
никогда", -- стучало в висках у Круна, и он не слушал, что говорит ему сын.
* * *
-- Как я устала, кузен, -- жаловалась София, пока карета кесаревича
катилась ко дворцу Юстинов. -- О, неужели этот день уже кончается?! Хвала
великим богам... Я хочу в постель. Никакой политики больше -- только
постель!..
-- Вовремя я появился, -- сказал Эмилий. -- Хотел бы я знать, какая
муха укусила Кимонова сына! С чего это он так распоясался?
-- Ставлю тысячу империалов, кузен, муху зовут Корнелий Марцеллин.
-- Твой дядя?! -- изумился кесаревич.
-- А что тебя удивляет? Мой дядя не гнушается водить дела с подобным
сбродом. Недаром он вождь фракции популяров в Сенате.
-- По-моему, ты заблуждаешься, Софи. Я не вижу логики.
Превозмогая усталость и боль в ступнях, София принялась объяснять ему
то, что для нее казалось самоочевидным.
-- Мой дядя Марцеллин мечтает о кресле первого министра, так? Я -- тоже
мечтаю. У меня больше шансов. Однако если дяде удастся скомпрометировать
меня... Ну, ты понял.
-- Не могу поверить, Софи. Твоя репутация безупречна -- что может
изменить какой-то фотоснимок?! Все поймут, что это подстроено твоими
недругами. Да и в чем твой грех на этом снимке?..
София Юстина не смогла сдержать улыбку.
-- Твое счастье, кузен, что ты Фортунат. В политике ты наивен, точно
дитя... К тому же я не настолько святая, как тебе кажется.
Тут она рассказала ему историю с дневной погоней на озере Феб.
-- ...Никто не сможет ничего доказать, -- сказала она, -- но с тех
гидромобилей, что гнались за мной, наверняка видели знак Юстинов на дверцах
и символ Пегаса на носу моего корабля. Если начнется расследование или, того
хуже, узнает дядя...
-- Я постараюсь помочь, -- задумчиво молвил Эмилий Даласин. -- Ты
права, я Фортунат, я могу сказать то, что не позволено политику -- в самом
деле, какие интересы в суетной политике могут быть у отпрыска священной
династии?!
София рассмеялась и поцеловала кузена в щеку.
-- Ты настоящий друг, Эмиль.
-- И все же больше так не попадайся, -- пробормотал кесаревич.
-- Ну что ты! Я чту наши законы не меньше, чем твое доброе имя, кузен.
Кстати, напрасно ты вмешался. Я справилась бы с плебеями и без Круна, и без
тебя.
Они подъехали ко дворцу Юстинов; София вышла и направилась в личные
свои апартаменты, а карета кесаревича покатила в сторону Палатинского моста,
который связывал континентальную Темисию с резиденцией Фортунатов на острове
Сафайрос.
-- В постель, только в постель, -- отвечала София на все прочие
предложения слуг, а сама думала при этом: "Интересно, он пришел сегодня? Ах,
если б он пришел!".
Тот, кого она имела в виду, встретил ее у дверей спальни, и она в
радостном изнеможении свалилась ему в руки. Это был атлетически сложенный
красавец с восхитительными вьющимися волосами цвета смоли, ниспадавшими на
могучие плечи; пропорции его тела были настолько мужественны и безупречны,
что этого молодого человека часто называли Марсом, срезая две последние
буквы его имени. Его лицо казалось хищным и грозным, даже когда он улыбался,
а широкий орлиный нос был носом настоящего римлянина. Читатель, несколько
смущенный обликом Юния Лонгина, законного супруга Софии Юстины, может
расслабиться: теперь он знает имя человека, которому дарила любовь эта
замечательная женщина.
-- О, Марсий... -- прошептала она. -- Какое счастье, что ты со мной!
Князь Марсий Милиссин, единым восхищенным взглядом оценив наряд
возлюбленной, отбросил прочь передник, свою последнюю одежду, и
приветствовал ее, как подобает столь красивому мужчине приветствовать столь
роскошную женщину.
-- Мы заждались тебя, -- жарко прошептал он ей на ухо, -- я и мой
настойчивый друг. Ты прекрасна, моя прелесть! Мне одно лишь жаль: скудоумным
северным варварам не понять, сколь ты великолепна в этом волнующем наряде!
-- О, ты неправ, -- говорила она, пока он освобождал ее от одежд и
укладывал на богатое ложе, -- ты неправ, мой бог: я сумела произвести
впечатление!
-- Варвары не стоят твоих трудов, бесценная моя.
-- Они нужны мне, любимый: если я посажу женщину на варварский престол
и помогу ей удержаться хотя бы до выборов нового первого министра...
-- Ты станешь героиней нашей истории, моя богиня!
-- Да... О, Марсий! Этот фамильный дворец слишком мал для меня! Как
вытерпеть три года, что отделяют меня от Квиринала?!
-- Я помогу тебе скоротать этот срок... А что, герцог Крун в самом деле
смертельно болен?
-- Увы, это так... У него язва или даже рак желудка.
-- Ты не знаешь точно?
-- Я знаю слишком много, Марс, и то случайно. Вокруг Круна верные мне
люди... Я восхищаюсь этим человеком, любимый! Он мудр и мужествен. Судя по
докладам моих врачей, он испытывает нечеловеческие страдания -- а ведь не
скажешь по виду его! Ах, если бы я чем могла ему помочь!
-- Но постой, прелесть моя, ведь язва лечится, а рак...
-- Герцог не знает о своей болезни. Во всяком случае, мне кажется, что
он не знает, какая болезнь мучает его плоть. А если бы знал, это вряд ли
что-нибудь изменило: Крун воин до мозга костей, он будет терпеть боль, пока
она не сведет его в могилу... Он не может оставить Нарбоннию даже на время
-- его бароны и его собственный сын... Ты меня понял. Вот почему я так спешу
устроить наследство Кримхильды.
-- Все у тебя получится, моя звездоокая богиня, ибо нет женщины
прекраснее тебя и умнее...
-- ...И нет мужчины достойнее тебя, мой воинственный бог...
Больше они не говорили в эту ночь, ибо истинная любовь не нуждается в
словах.
Но если бы София Юстина предполагала, каким событиям суждено
развернуться еще до восхода солнца, она, вне всякого сомнения, предпочла бы
вовсе не ложиться в постель...
в которой наследник нарбоннского престола совершает поступок, способный
придти в голову только сыну варварского вождя
148-й Год Химеры (1785),
ночь с 14 на 15 октября, Темисия
-- Эй, наперсник, просыпайся, ну, живо!.. Буду я тут тебя расталкивать,
разомлел на аморейских харчах, а еще рыцарем называешься...
Ромуальд открыл глаза и увидел лицо Варга. Принц довольно ухмылялся, а
в синих, цвета неба, глазах его играли хорошо знакомые молодому рыцарю
озорные искорки. Глаза Варга, впрочем, в этот момент не напоминали цвет
неба, потому что небо было черным.
-- Ночь на дворе... -- начал было Ромуальд, но Варг шепотом перебил
его:
-- Вставай, живо! Дело есть. Завтра будет поздно.
Ромуальд поднялся с ложа, зная, что друг объяснит ему, какое дело не
терпит до утра.
-- Одевайся, -- приказал принц, -- и прихвати кинжал.
Сам Варг был в полном облачении, точно и не ложился спать, но оружие у
него отсутствовало.
-- А ты? -- спросил молодой рыцарь.
-- Вот мои кинжалы, мечи, палицы и остальное, -- усмехнулся принц,
показывая свои руки, где под одеждой перекатывались канаты мускулов. -- На
случай, если нас задержат, я буду чист. А ты -- мой оруженосец, тебе
положено носить кинжал.
-- Кто нас может задержать?
-- Мало ли... Я хочу слегка подпортить амореям их торжество.
Он имел в виду предстоящее празднование дня рождения августа Виктора V.
Когда Ромуальд собрался, оба юноши, отважные, как северные волки и
гибкие, как пантеры, бесшумно выскользнули из павильона. Закутавшись в
черные плащи, они незаметно проследовали мимо других павильонов, мимо
основного комплекса гостиницы "Филемон и Бавкида" и вышли на проспект
Фортуната.
Была глубокая ночь. На их счастье, центральная улица аморийской столицы
оказалась пустой. Варг усмехнулся и, не удержавшись от соблазна, погрозил
кулаком пылающей в ночи хрустальной статуе Двенадцатиликого Бога, что
возвышалась над городом.
-- Гляди, кто-то идет, -- прошептал Ромуальд.
Они спрятались в тени ближайшего здания. Вскоре мимо них прошествовали
двое мужчин, рослый и коротышка. Мужчины шли от Филипповских терм в сторону
Пантеона и оживленно переговаривались, не замечая ничего вокруг. Варг и
Ромуальд услышали обрывок фразы высокого:
-- ...А когда я покажу его светлости этот снимок...
-- Нам везет, -- шепнул принц своему другу, -- это как раз те, кто нам
нужен. Слушай, что надо делать...
Минуту спустя Андрей Интелик и Роман Битма почувствовали себя в
объятиях, из которых им не дано было вырваться. Варг и Ромуальд затащили их
в темный проулок, предварительно заткнув рты какими-то тряпками.
Первым делом нарбоннский принц продемонстрировал Интелику свой кулак,
добавив при этом:
-- Сейчас я избавлю тебя от кляпа. Но если ты окажешься настолько глуп,
что начнешь кричать и дергаться, я награжу тебя таким ударом, в сравнении с
которым давешний удар моего отца покажется тебе ласковым прикосновением
твоей мамочки. Ты меня хорошо понял, плебей?
Андрей Интелик, чьи глаза были наполнены ужасом, отчаянно закивал.
-- Ну и отлично, -- кивнул Варг и освободил речевой орган пленника.
-- Ч-что т-тебе н-надо, в-вар-р-вар? -- вот были первые слова
плебейского заводилы.
-- Не дрожи, как девка, -- сказал принц. -- Я тебе ничего не сделаю,
если будешь хорошо себя вести. А если нет -- сам знаешь, что тогда случится.
-- Ей это даром не пройдет, -- прошипел Интелик. -- Слыханное ли дело
-- натравливать варваров на своего политического противника!
Варг беззвучно расхохотался.
-- Так ты думаешь, мешок жира, что мы действуем по указке Софии Юстины?
-- А разве это не так?! -- с дерзостью прирожденного авантюриста
огонь, бушевавший в них, начисто отбивал желание иронизировать по поводу
облика этого старика.
Кесаревич Эмилий, не отличавшийся знанием галльского языка, смутился и
негромко спросил у Варга:
-- Что говорит этот злодей?
-- Он удивляется, Ваше Высочество, как могло случиться, что его осудили
за мысли, -- ответил нарбоннский принц.
-- Он лжет и святотатствует! -- оскорбленно воскликнул Эмилий Даласин,
прожигая старшего Ульпина ненавидящим взглядом. -- Всякому известно, что у
нас не судят за мысли. Как говорили еще древние римляне, "cogitationis
poenam nemo patitur" -- "никто не несет наказание за мысли"! Их, разумеется,
судили не за мысли. Их судили потому, что они еретики!
-- Понятно, -- кивнул Варг, -- потому что дьявол овладел их душами.
Всякое благочестивое общество обязано избавляться от еретиков.
Если бы на месте своего благородного кузена была проницательная София
Юстина, она бы, бесспорно, уловила оттенок иронии в голосе юного принца.
Однако Эмилий Даласин не был столь проницателен, как она, да и казался
слишком взволнованным в эту минуту, чтобы делать какие-либо психологические
наблюдения.
-- Вот именно, -- с одобрением заметил он, -- я рад, что вы понимаете,
принц. У нас свободная страна, и в ней нет места для подобных существ,
переставших быть людьми!.. Ну что ж, уже завтра утром злодеев отвезут на
экраноплане в Пифон, а оттуда на аэросфере -- в "Обитель Обреченных". Можно
сказать, они уже в прошлом!
Полагая тему закрытой, кесаревич Эмилий решительно взял Варга под руку
и повел его к выходу из сквера. Последним, на что обратил внимание принц,
была таинственная усмешка на тонких, чуть искривленных, устах старика.
-- Послушайте, Ваше Высочество, -- сказал Варг, когда они с кесаревичем
покинули сквер позорного столба, -- я нигде не увидел стражи. Разве столь
опасных еретиков, как эти Ульпины, не полагается стеречь?!
Внук императора с искренним недоумением воззрился на него, затем,
словно вспомнив что-то, выдавил из себя снисходительную улыбку.
-- Я и забыл, что вы плохо знакомы с нашими обычаями, принц. Вы правы,
еретиков никто не сторожит. Ибо они под надзором Высоких Богов! Ни одному
человеку просто не придет в голову помогать еретикам.
-- А разве у ереси Ульпинов не было сторонников?
-- Сторонники были, разумеется, -- жалкая кучка таких же
деградировавших отщепенцев, предателей Отечества и Истинной Веры. Но всех их
отловили и наказали прежде, а главарей оставили напоследок, для назидания.
Повторяю вам, принц, ни одному аморийцу просто не придет в голову
освобождать приспешников дьявола и губить тем самым свою бессмертную душу!
"Аморийцу, может быть, и не придет", -- подумал Варг.
-- Поглядите вперед, принц, -- сказал Эмилий Даласин. -- Мне кажется, я
вижу вашего отца и мою кузину. Похоже, у них неприятности! Поспешим!
* * *
-- Так, так, какая встреча! Сиятельная София Юстина в обнимку с
гориллой-варваром!
Долговязый вожак неряшливо одетой ватаги и его более низкорослые
спутники, глумливо усмехаясь, ждали, что ответит им княгиня; от
"гориллы-варвара" ответа они не ждали.
Поборов нервную дрожь, дочь первого министра гордо вскинула голову и с
неподражаемым достоинством истинного потомка Великого Фортуната произнесла:
-- Я всегда подозревала, что вы невежа, гражданин Интелик. И все же вам
придется немедля уступить нам дорогу!
От таких слов глумливые гримасы мгновенно сошли с лиц юнцов. В глазах
вожака зажегся гнев, он сделал резкое движение рукой и прошипел:
-- Ну уж нет, ваше сиятельство! Сперва вы выслушаете...
-- Я ничего не стану слушать здесь и сейчас! -- отчеканила София
Юстина. -- Если вам есть что сказать, обратитесь к моему референту и,
возможно, он назначит вам время аудиенции. Ну же, прочь с дороги!
И она решительно шагнула навстречу вожаку и его "свите". Низкорослый
юнец с бледным как мел лицом, прильнувший к торсу вожака, шепнул ему:
-- Ради всех богов, Андрей, уйдем, пока не поздно!
-- Ну уж нет! -- взревел Андрей, бешено вращая глазами. -- Довольно
нам, коренным жителям этой страны, лебезить перед пришельцами!
Видя, что вожак не собирается уступать ей дорогу, София Юстина
остановилась прямо перед ним и скрестила руки на груди.
-- Вы пьяны, гражданин Интелик. Я вижу, вы добиваетесь, чтобы у вашего
отца были неприятности. Так я их ему устрою!
-- Андрей, ради Творца, уйдем отсюда! -- заныл коротышка.
-- Обожди, Ромаша, я только разогрелся, -- прогнусавил вожак и,
взмахнув руками, бросил в лицо Софии: -- А вы меня не пугайте, ваше
сиятельство! Ну, что вы сделаете моему отцу? А?! Он делегат от народа, не
забывайте! Скоро и я стану делегатом, вот тогда мы с вами и поговорим!
София Юстина презрительно усмехнулась.
-- Вы бредите, гражданин. Вы, что же, никогда не смотрелись в зеркало?
Ваше место -- в зоопарке, а не в Народном Доме!
Лицо Андрея перекосила гримаса ярости. Он отступил на шаг.
-- А-а-а!!! -- вращая зрачками, как помешанный, взревел он. -- Глядите,
люди! Вот она, наша власть! Эта женщина считает себя всесильной! Она думает,
что ей позволено все! Так нет же, нет! Долой ее! Долой всех Юстинов!
Довольно им над нами измываться! До-лой!!
-- До-лой! До-лой! До-лой! До-лой! -- принялись скандировать юнцы,
размахивая руками и медленно наступая на Софию.
Чтобы не оказаться в кольце, ей приходилось пятиться. На прекрасном
лице дочери Тита Юстина демонстративное презрение смешивалось с
разгорающимся гневом, стыдом и страхом.
-- Довольно! -- взмахнув рукой, воскликнула она. -- Чего вы хотите?
Юнцы тотчас умолкли: то ли сила духа и уверенность в себе этой женщины
остановила их, то ли так было задумано их вожаком с самого начала. Он
выдавил приторную улыбку и заметил:
-- Вот так-то лучше, ваше сиятельство! Вам надлежит прислушиваться к
голосу народа, пока народ еще желает с вами разговаривать.
-- Клянусь, вы об этом пожалеете, жалкие недоумки, -- прошептала София
Юстина.
Внезапно -- для него вообще, как видно, не существовало плавных
переходов от одного настроения к другому -- Андрей Интелик отпрыгнул в
сторону и, указывая пальцем на Круна, завопил:
-- Глядите, граждане! Вот обезьяна из северных джунглей! В то время как
благочестивые подданные Его Божественного Величества испытывают недостаток в
самом главном, эта языческая горилла живет в "консульских палатах", вместе с
другими себе подобными гориллами, -- вот на что тратит деньги трудового
народа наше хваленое правительство!
Крун, пытавшийся остаться бесстрастным наблюдателем, как то и подобает
чужестранцу, после этих слов не смог сдержать себя. Пока что это был лишь
взгляд -- но взгляд, устремленный им на вожака, оказался столь страшен, что
Андрей Интелик счел за благо спрятаться за спины своих сторонников и оттуда,
из-за спин, прокричать, с торжеством в голосе:
-- Ага! Вот кому нравится наше правительство -- этой самой горилле!
Позор правительству Юстинов!
-- Постойте, герцог, ради Творца, не вмешивайтесь, им только это и
нужно! -- вскричала София Юстина, но было уж поздно...
Герцог Крун, это могучий северный варвар, не привыкший спускать и куда
менее обидные оскорбления, рванулся в гущу толпы, разметал юнцов и, прежде
чем вожак успел сообразить, сколь стремительно изменилась ситуация, -- нанес
ему разящий удар своим железным кулаком.
-- Получай, ублюдок!
Интелик, лишь казавшийся средоточием физической силы, отлетел в
сторону, прямо на аккуратно подстриженный кустарник.
В то же самое мгновение вспыхнул яркий свет, вспыхнул и сразу погас,
сделав свое дело...
София Юстина в отчаянии заломила руки.
-- Что вы натворили, герцог! -- прошептала она по-галльски. -- Это была
провокация, чтобы погубить меня, -- и вы попались!
-- Я не понимаю...
-- Посмотрите на него и, может быть, тогда поймете, -- с горечью
промолвила она.
Крун перевел взгляд на Интелика. У того от удара герцогского кулака
текла изо рта кровь, возможно даже, были выбиты зубы, -- однако вожак нагло
щерился, всем своим довольным видом показывая полную победу над Круном и
Софией. Его сторонники тоже многозначительно усмехались. Андрей поднялся на
ноги и заметил, указывая на свою рассеченную губу:
-- Этот удар вам больно отзовется, ваше сиятельство.
-- Вы низкий и порочный человек, Андрей Интелик, -- констатировала
София Юстина. -- Что ж, торжествуйте, пока можете. В одном вы правы
наверняка: вы действительно испытываете недостаток в самом главном -- в
здравом смысле! Какое счастье, что таких, как вы, немного!
-- Сами виноваты, сиятельная княгиня, -- осклабился Интелик. -- Не
нужно было спускать северную псину с поводка!
Он сказал это -- и увидел, как снова сжались в кулаки пальцы Круна.
Интелик отскочил в сторону и приготовился что-то выкрикнуть, как вдруг
побледнел лицом, а с толстых губ его вместо оскорблений сорвались слова
досады.
-- А-а, боишься, сучий потрох! -- свирепо ухмыльнулся Крун, наступая на
негодяя.
Однако вожак испугался не его.
-- Именем моего деда, Божественного Виктора, остановитесь! -- прозвучал
гневный голос Эмилия Даласина.
Юнцы сбились в жалкую кучку подле своего вожака. Крун услышал, как по
рядам их пробежал испуганный шепот: "Фортунат... Кесаревич Эмилий!", а самый
маленький юнец, которого вожак называл "Ромашей", обреченно проныл: "Ну вот,
что я говорил! Мы пропали...".
-- Что здесь происходит? -- жестко вопросил Эмилий.
-- Эти негодяи преградили нам дорогу, -- ответила София, -- и оскорбили
меня. Его светлость, -- она особо подчеркнула слова: "его светлость", --
вступился за мою честь, и вот...
Эмилий Даласин нахмурил густые брови и обратился к Интелику:
-- С каких это пор отпрыски народных избранников позволяют себе
угрожать женщине, в жилах которой течет кровь Великого Фортуната?!
-- Вашему Высочеству не о чем беспокоиться, -- кланяясь и заискивающе
улыбаясь, ответил вожак. -- Мы с княгиней всего-навсего беседовали о
политике.
Эти слова подразумевали: "Мы беседовали о политике, а политика не ваше
дело, кесаревич!".
-- Он говорит правду, княгиня?
-- Увы, Ваше Высочество, -- вздохнула София Юстина, понимавшая всю
бессмысленность этого дознания, -- вот только гражданин Интелик выбрал для
дискуссии крайне неудачное время и место!
Вожак торжествующе осклабился.
-- Мы уже закончили. Ваше Высочество позволит нам уйти?
Эмилий Даласин медленно кивнул, однако София Юстина вышла вперед и
сказала Андрею Интелику:
-- Нет, постойте. Кто-то из ваших фотографировал нас вон из тех кустов.
Я требую, чтобы вы засветили пленку -- здесь и сейчас!
Интелик сделал большие глаза и прижал руки к груди в знак своей
искренности.
-- Помилуйте, ваше сиятельство! Я даже не понимаю, о чем вы говорите!
Что за пленка, где, какие кусты?..
София стиснула зубы от досады.
-- Клянусь кровью Фортуната, вы пожалеете больше моего, гражданин, если
этот снимок появится в газетах!
Она увидела, что удар достиг цели. Интелик растерялся: ведь София
Юстина поклялась священной княжеской клятвой; всякий, нарушивший ее,
переставал считаться потомком Основателя и навсегда изгонялся из высшего
света. Поэтому аморийские князья клялись кровью Фортуната лишь в самых
исключительных случаях.
Однако он сумел побороть свою растерянность, церемонно поклонился
кесаревичу и княгине -- и поспешил покинуть место баталии. Вместе с ним ушли
его люди. Роман Битма, не надеявшийся столь дешево отделаться, шепнул ему на
ухо:
-- Что же мы теперь предпримем, Андрей?
-- Фото у нас есть, -- отозвался Интелик. -- И это только начало! Вот
увидишь, Ромаша, мы заставим поволноваться этих чванливых нобилей.
-- А как же ее клятва? Юстина достаточно сильна, чтобы уничтожить
нас...
Вожак усмехнулся.
-- Не трусь, Ромаша. Наши друзья не слабее Юстины!
-- Ох, -- вздохнул семнадцатилетний Роман Битма, явно не обладавший
бойцовским характером своего двадцатидвухлетнего друга и его верой в
могущество "друзей".
* * *
-- Кто были эти негодяи? -- спросил герцог Крун, как только те утратили
возможность его слышать.
-- Это плебеи, -- ответила София Юстина, -- их вожак приходится сыном
делегату Кимону Интелику.
-- Проклятие! -- с возмущение в голосе прогремел Крун. -- И вы
позволяете презренным простолюдинам оскорблять вас?! Клянусь всеми богами, я
у себя в Нарбоннии подвешивал мужиков за меньшие грехи!
Княгиня печально усмехнулась.
-- Иногда мне хочется того же самого, герцог. Право, гражданин Интелик
неплохо бы смотрелся вниз головой!
-- Ну так что же вам мешает?! Пусть негодяя схватят и подвергнут
положенной каре!
-- Это невозможно, -- сказал Эмилий Даласин. -- Плебеи -- такие же
подданные Божественного императора, как и мы, патрисы. Мы и они -- аморийцы!
Крун помотал головой, не понимая логики в словах императорского внука.
-- Разве у вас, у патрисов, мало власти, чтобы внушить черни должное
почтение?!
-- Те, кого вы видели, не совсем чернь, -- заметила София Юстина. -- Их
родители -- влиятельные политики либо магнаты. Если мы без достаточных
оснований начнем преследовать сынков, нас упрекнут в небрежении правами
трудового народа. Собственно, вы это уже слышали.
-- Все равно не понимаю! Какое вам дело до того, что скажет чернь!
Власть-то у вас, у патрисов!
-- И мы дорожим ею, поверьте! По-моему, пусть лучше плебеи митингуют на
улицах, выбирают делегатов, путь лучше эти делегаты делают вид, что правят
вместе с нами...
-- Лучше чем что?
-- Чем если бы они втайне озлобились против нас, патрисов. Не
забывайте, герцог, в Империи патрисов менее восьмисот тысяч, а плебеев почти
тридцать семь миллионов!
"Умно, -- подумал Варг, внимательно слушавший этот разговор, -- очень
умно! Ловкие аристократы, подобные этой Софии, повязали свой народ
аватарианской верой и показным дружелюбием. И этот раболепный народ ловит
крошки с княжеских столов и еще радуется, что ему позволяют избирать своих
никчемных делегатов! А всякий, кто восстает против такого порядка,
объявляется еретиком, как Ульпины".
-- И все равно я не понимаю, -- в сердцах бросил Крун, -- может быть,
потому что я варвар. Будь моя воля, я бы с наглым сбродом церемониться не
стал!
Вскоре они расстались: Крун с сыном отправились в свой павильон, -- это
совсем рядом, стоит лишь пересечь проспект Фортуната и немного пройти в
сторону Квиринальского озера, -- а Эмилий Даласин и София Юстина в карете
кесаревича поехали в свои резиденции.
-- Удивительная страна, -- пробормотал Крун, когда остался наедине со
своим сыном. -- Здесь все не так, как у нас!
-- Вот потому-то мы и враги, -- сумрачно глядя из-под бровей, молвил
Варг. -- И останемся с ними врагами, кто бы ни желал иного!
-- Ты глупец, -- устало проговорил герцог; у него в этот вечер не было
ни сил, ни желания снова вправлять мозги непокорному сыну.
-- Я не глупец, -- сказал принц. -- Глупец тот, кто не видит, что все
это было разыграно.
-- Что?! -- ахнул герцог.
-- А то, -- с ожесточением отозвался Варг, -- что все амореи заодно.
Вернее, все, кто признает аватарианскую веру, -- поправился он, вспомнив об
Ульпинах. -- Все, что видели мы, было разыграно для тебя.
-- Для меня?!!
-- А как ты думал, отец?! Поставлю молот Донара против всех их богов,
что сиятельство с Высочеством заранее договорились! А тем простолюдинам
хорошо заплатили, чтоб разыграть этот пошлый фарс. А ты и клюнул!
Такая мысль не приходила Круну в голову.
-- Дьявол! -- пробормотал он. -- София тоже говорила, мол, я поддался
на какую-то провокацию.
Варг раскатисто рассмеялся.
-- Во имя Донара, это мне нравится! Хоть в чем-то мы сошлись с твоей
Софией, отец!
-- Этого не может быть. Не может быть, я сказал! София Юстина искренна
в своем стремлении подружиться с нами. Будь иначе, я бы понял...
-- Ты сам, отец, учил меня не верить коварным улыбкам амореев. Да что с
тобой? Какая может быть дружба между господами и их рабами?! Разве кто
спорит, что Юстина очень умна и красива? Тем более она для нас опасна!.. О,
боги, да что сделать, чтобы ты понял, какие демоны нас окружают, отец?!
"Этого не может быть. Этого не может быть. Этого уже не может быть
никогда", -- стучало в висках у Круна, и он не слушал, что говорит ему сын.
* * *
-- Как я устала, кузен, -- жаловалась София, пока карета кесаревича
катилась ко дворцу Юстинов. -- О, неужели этот день уже кончается?! Хвала
великим богам... Я хочу в постель. Никакой политики больше -- только
постель!..
-- Вовремя я появился, -- сказал Эмилий. -- Хотел бы я знать, какая
муха укусила Кимонова сына! С чего это он так распоясался?
-- Ставлю тысячу империалов, кузен, муху зовут Корнелий Марцеллин.
-- Твой дядя?! -- изумился кесаревич.
-- А что тебя удивляет? Мой дядя не гнушается водить дела с подобным
сбродом. Недаром он вождь фракции популяров в Сенате.
-- По-моему, ты заблуждаешься, Софи. Я не вижу логики.
Превозмогая усталость и боль в ступнях, София принялась объяснять ему
то, что для нее казалось самоочевидным.
-- Мой дядя Марцеллин мечтает о кресле первого министра, так? Я -- тоже
мечтаю. У меня больше шансов. Однако если дяде удастся скомпрометировать
меня... Ну, ты понял.
-- Не могу поверить, Софи. Твоя репутация безупречна -- что может
изменить какой-то фотоснимок?! Все поймут, что это подстроено твоими
недругами. Да и в чем твой грех на этом снимке?..
София Юстина не смогла сдержать улыбку.
-- Твое счастье, кузен, что ты Фортунат. В политике ты наивен, точно
дитя... К тому же я не настолько святая, как тебе кажется.
Тут она рассказала ему историю с дневной погоней на озере Феб.
-- ...Никто не сможет ничего доказать, -- сказала она, -- но с тех
гидромобилей, что гнались за мной, наверняка видели знак Юстинов на дверцах
и символ Пегаса на носу моего корабля. Если начнется расследование или, того
хуже, узнает дядя...
-- Я постараюсь помочь, -- задумчиво молвил Эмилий Даласин. -- Ты
права, я Фортунат, я могу сказать то, что не позволено политику -- в самом
деле, какие интересы в суетной политике могут быть у отпрыска священной
династии?!
София рассмеялась и поцеловала кузена в щеку.
-- Ты настоящий друг, Эмиль.
-- И все же больше так не попадайся, -- пробормотал кесаревич.
-- Ну что ты! Я чту наши законы не меньше, чем твое доброе имя, кузен.
Кстати, напрасно ты вмешался. Я справилась бы с плебеями и без Круна, и без
тебя.
Они подъехали ко дворцу Юстинов; София вышла и направилась в личные
свои апартаменты, а карета кесаревича покатила в сторону Палатинского моста,
который связывал континентальную Темисию с резиденцией Фортунатов на острове
Сафайрос.
-- В постель, только в постель, -- отвечала София на все прочие
предложения слуг, а сама думала при этом: "Интересно, он пришел сегодня? Ах,
если б он пришел!".
Тот, кого она имела в виду, встретил ее у дверей спальни, и она в
радостном изнеможении свалилась ему в руки. Это был атлетически сложенный
красавец с восхитительными вьющимися волосами цвета смоли, ниспадавшими на
могучие плечи; пропорции его тела были настолько мужественны и безупречны,
что этого молодого человека часто называли Марсом, срезая две последние
буквы его имени. Его лицо казалось хищным и грозным, даже когда он улыбался,
а широкий орлиный нос был носом настоящего римлянина. Читатель, несколько
смущенный обликом Юния Лонгина, законного супруга Софии Юстины, может
расслабиться: теперь он знает имя человека, которому дарила любовь эта
замечательная женщина.
-- О, Марсий... -- прошептала она. -- Какое счастье, что ты со мной!
Князь Марсий Милиссин, единым восхищенным взглядом оценив наряд
возлюбленной, отбросил прочь передник, свою последнюю одежду, и
приветствовал ее, как подобает столь красивому мужчине приветствовать столь
роскошную женщину.
-- Мы заждались тебя, -- жарко прошептал он ей на ухо, -- я и мой
настойчивый друг. Ты прекрасна, моя прелесть! Мне одно лишь жаль: скудоумным
северным варварам не понять, сколь ты великолепна в этом волнующем наряде!
-- О, ты неправ, -- говорила она, пока он освобождал ее от одежд и
укладывал на богатое ложе, -- ты неправ, мой бог: я сумела произвести
впечатление!
-- Варвары не стоят твоих трудов, бесценная моя.
-- Они нужны мне, любимый: если я посажу женщину на варварский престол
и помогу ей удержаться хотя бы до выборов нового первого министра...
-- Ты станешь героиней нашей истории, моя богиня!
-- Да... О, Марсий! Этот фамильный дворец слишком мал для меня! Как
вытерпеть три года, что отделяют меня от Квиринала?!
-- Я помогу тебе скоротать этот срок... А что, герцог Крун в самом деле
смертельно болен?
-- Увы, это так... У него язва или даже рак желудка.
-- Ты не знаешь точно?
-- Я знаю слишком много, Марс, и то случайно. Вокруг Круна верные мне
люди... Я восхищаюсь этим человеком, любимый! Он мудр и мужествен. Судя по
докладам моих врачей, он испытывает нечеловеческие страдания -- а ведь не
скажешь по виду его! Ах, если бы я чем могла ему помочь!
-- Но постой, прелесть моя, ведь язва лечится, а рак...
-- Герцог не знает о своей болезни. Во всяком случае, мне кажется, что
он не знает, какая болезнь мучает его плоть. А если бы знал, это вряд ли
что-нибудь изменило: Крун воин до мозга костей, он будет терпеть боль, пока
она не сведет его в могилу... Он не может оставить Нарбоннию даже на время
-- его бароны и его собственный сын... Ты меня понял. Вот почему я так спешу
устроить наследство Кримхильды.
-- Все у тебя получится, моя звездоокая богиня, ибо нет женщины
прекраснее тебя и умнее...
-- ...И нет мужчины достойнее тебя, мой воинственный бог...
Больше они не говорили в эту ночь, ибо истинная любовь не нуждается в
словах.
Но если бы София Юстина предполагала, каким событиям суждено
развернуться еще до восхода солнца, она, вне всякого сомнения, предпочла бы
вовсе не ложиться в постель...
в которой наследник нарбоннского престола совершает поступок, способный
придти в голову только сыну варварского вождя
148-й Год Химеры (1785),
ночь с 14 на 15 октября, Темисия
-- Эй, наперсник, просыпайся, ну, живо!.. Буду я тут тебя расталкивать,
разомлел на аморейских харчах, а еще рыцарем называешься...
Ромуальд открыл глаза и увидел лицо Варга. Принц довольно ухмылялся, а
в синих, цвета неба, глазах его играли хорошо знакомые молодому рыцарю
озорные искорки. Глаза Варга, впрочем, в этот момент не напоминали цвет
неба, потому что небо было черным.
-- Ночь на дворе... -- начал было Ромуальд, но Варг шепотом перебил
его:
-- Вставай, живо! Дело есть. Завтра будет поздно.
Ромуальд поднялся с ложа, зная, что друг объяснит ему, какое дело не
терпит до утра.
-- Одевайся, -- приказал принц, -- и прихвати кинжал.
Сам Варг был в полном облачении, точно и не ложился спать, но оружие у
него отсутствовало.
-- А ты? -- спросил молодой рыцарь.
-- Вот мои кинжалы, мечи, палицы и остальное, -- усмехнулся принц,
показывая свои руки, где под одеждой перекатывались канаты мускулов. -- На
случай, если нас задержат, я буду чист. А ты -- мой оруженосец, тебе
положено носить кинжал.
-- Кто нас может задержать?
-- Мало ли... Я хочу слегка подпортить амореям их торжество.
Он имел в виду предстоящее празднование дня рождения августа Виктора V.
Когда Ромуальд собрался, оба юноши, отважные, как северные волки и
гибкие, как пантеры, бесшумно выскользнули из павильона. Закутавшись в
черные плащи, они незаметно проследовали мимо других павильонов, мимо
основного комплекса гостиницы "Филемон и Бавкида" и вышли на проспект
Фортуната.
Была глубокая ночь. На их счастье, центральная улица аморийской столицы
оказалась пустой. Варг усмехнулся и, не удержавшись от соблазна, погрозил
кулаком пылающей в ночи хрустальной статуе Двенадцатиликого Бога, что
возвышалась над городом.
-- Гляди, кто-то идет, -- прошептал Ромуальд.
Они спрятались в тени ближайшего здания. Вскоре мимо них прошествовали
двое мужчин, рослый и коротышка. Мужчины шли от Филипповских терм в сторону
Пантеона и оживленно переговаривались, не замечая ничего вокруг. Варг и
Ромуальд услышали обрывок фразы высокого:
-- ...А когда я покажу его светлости этот снимок...
-- Нам везет, -- шепнул принц своему другу, -- это как раз те, кто нам
нужен. Слушай, что надо делать...
Минуту спустя Андрей Интелик и Роман Битма почувствовали себя в
объятиях, из которых им не дано было вырваться. Варг и Ромуальд затащили их
в темный проулок, предварительно заткнув рты какими-то тряпками.
Первым делом нарбоннский принц продемонстрировал Интелику свой кулак,
добавив при этом:
-- Сейчас я избавлю тебя от кляпа. Но если ты окажешься настолько глуп,
что начнешь кричать и дергаться, я награжу тебя таким ударом, в сравнении с
которым давешний удар моего отца покажется тебе ласковым прикосновением
твоей мамочки. Ты меня хорошо понял, плебей?
Андрей Интелик, чьи глаза были наполнены ужасом, отчаянно закивал.
-- Ну и отлично, -- кивнул Варг и освободил речевой орган пленника.
-- Ч-что т-тебе н-надо, в-вар-р-вар? -- вот были первые слова
плебейского заводилы.
-- Не дрожи, как девка, -- сказал принц. -- Я тебе ничего не сделаю,
если будешь хорошо себя вести. А если нет -- сам знаешь, что тогда случится.
-- Ей это даром не пройдет, -- прошипел Интелик. -- Слыханное ли дело
-- натравливать варваров на своего политического противника!
Варг беззвучно расхохотался.
-- Так ты думаешь, мешок жира, что мы действуем по указке Софии Юстины?
-- А разве это не так?! -- с дерзостью прирожденного авантюриста