Страница:
-- Зачем ко мне пришел ты, сын мой? -- спросил Виктор V.
Слова, неоднократно звучавшие в этом чертоге, молвил в ответ Крун:
-- Пришел, дабы молить тебя, Божественный, о покровительстве.
-- Достоин ли ты его, сын мой?
-- О том ведают боги.
-- Ты веруешь в богов, сын мой?
-- Да, Божественный, -- ответил Крун и, вызывая из памяти заученные им
слова и образы, перечислил имена и титулы всех двенадцати аватаров, в
которых надлежит веровать честному аколиту Священного Содружества.
-- Хорошо, -- произнес август, выслушав, наверное, в тридцатый или
тридцать первый раз подобную речь. -- Высокие Боги благословляют тебя на
святое служение Истинной Вере, сын мой. Готов ли ты принести Клятву
Верности?
-- Готов, Божественный, -- молвил Крун, и тут голос его, до этой поры
сильный и спокойный, дрогнул; однако уже миг спустя герцог сумел
восстановить его: -- Я готов сделать это, Божественный.
Последняя фраза выходила за рамки протокола: аморийцы, практичный и
прагматичный народ, не признают искренность повторений. Княгиня София,
внимательно следившая за церемонией, чуть нахмурила брови. Слишком многое
она поставила на этот день и этого нового федерата, слишком старалась,
предусматривая каждую деталь, каждое слово, каждый звук, каждый жест, чтобы
теперь потерять достигнутое из-за нелепой протокольной ошибки... Быстрым
взглядом она обежала Зал и, не усмотрев ничего опасного в лицах
присутствующих, подумала: "Он готов -- и он сделает это. Все идет по плану".
-- Говори, сын мой, -- приказал август.
Когда только родился Крун, Виктор V Фортунат уже тринадцать лет
восседал на Божественном Престоле. Через несколько дней, а именно
девятнадцатого октября, Владыке Ойкумены исполнится семьдесят шесть лет.
-- Именем Творца-Пантократора и всех великих аватаров клянусь служить
верой и правдой Божественному Престолу в Темисии, признавая волю Повелителя
и Господина моего как Священную Волю Творца-Пантократора и великих аватаров,
клянусь повиноваться правительству Божественного Величества и служить
Богохранимой Империи как верный ее федерат; призываю богов в свидетели
искренности моей клятвы, -- сказал Крун.
"Молодец. Sic et simpliciter!3", -- подумала София Юстина и, испытывая
понятную гордость за проделанную работу, впервые позволила себе улыбнуться.
В тот же момент, впрочем, она укорила себя за слабость, потому что
князь и сенатор Корнелий Марцеллин, ее дядя по матери, удивительным образом
умудрявшийся смотреть и на Круна, и на свою племянницу, шепнул ей на ухо, с
неподражаемым своим сарказмом:
-- Plaudite, amici, finita est comoedia: consummatum est!4
-- Vade retro, Satanas!5, -- в тон ему ответила София.
Князь Корнелий усмехнулся уголками тонких губ и со словами: "O sancta
simplicitas!"6 исполнил пожелание племянницы. Она же, памятуя о том, что
единственным желанием дяди было, разумеется, испортить ей праздник,
решительно выкинула его недвусмысленные намеки из головы и сосредоточилась
на последнем акте срежиссированного ею спектакля. "В конце концов, -- еще
подумала она, -- дядя всего лишь мелкий завистник!".
Клятва Верности прозвучала; Божественный император воздел империапант и
простер его к голове нарбоннского владетеля. Стилизованная буква "Ф",
эмблема Дома Фортунатов, коснулась густых волос Круна. И тут случилось
удивительное: словно облако сверкающих лазоревых искр отделилось от
священного Скипетра Фортуната, это облако окутало герцога -- и на глазах у
всех присутствующих растворилось в нем!
-- Ты посвящен, сын мой, -- звучным голосом изрек август Виктор V. --
Боги приняли твою Клятву Верности.
Грянула торжественная мелодия. Невидимые музыканты исполняли гимн
Аморийской империи, невидимые песнопевцы возносили хвалу Творцу и его
посланцам, избравшим Народ Фортуната среди прочих племен Ойкумены. Гимн
славил Богохранимую Империю, славил Божественного императора, славил
всякого, кто с открытой душой и чистым сердцем избирает путь Истинной
Веры... Заканчивался гимн словами: "Да пребудет Вечность в Изменчивом
Мире!", ставшими государственным девизом Аморийской империи.
Присутствующие слушали гимн стоя; следуя протоколу, поднялись и галлы
-- только герцог Крун по-прежнему стоял на коленях у трона Божественного
императора. Когда же стихла музыка и умолкли песнопения, Виктор V сказал:
-- Императорским эдиктом ты, сын мой, утверждаешься в качестве архонта,
герцога нарбоннских галлов, и с сего дня обретаешь все права, причитающиеся
архонту, в том числе право самостоятельного, в пределах нашего закона,
управления вверенной тебе провинцией и право именоваться "Его Светлостью" с
написанием указанного обращения прежде твоего титула и имени.
Слова августа означали, что отныне герцог Нарбоннский становился в
аморийской иерархии вровень с наместниками имперских провинций и такими
важными вассалами Империи, как тевтонский король или великий негус Батуту,
то есть выше императорских экзархов и удельных князей, но ниже членов Дома
Фортунатов и Высокой Консистории...
Виктор V продолжал:
-- А теперь, сын мой, встань с колен и прими от нас знаки твоей власти
как нашего федерата.
-- Повинуюсь, Божественный, -- ответил Крун.
Не поднимаясь с колен, он спустился к подножию тронной лестницы, затем
наконец встал. В этот момент к нему приблизился князь и сенатор Тит Юстин,
первый министр Империи, носящий высший цивильный чин консула. Главу
правительства сопровождали трое слуг, каждый из них удерживал на вытянутых
руках по золотому подносу. Первый министр поклонился августу, но не так, как
Крун, а всего лишь приложив правую руку к груди и склонив голову. Подойдя к
Круну, Тит Юстин приветствовал его легким кивком головы -- Круну пришлось
поклониться основательнее -- и объявил:
-- Первым символом власти федерата с давних времен являются багряные
сапоги. Наденьте же их, ваша светлость, дабы утвердить власть Божественного
императора там, где будут ступать эти сапоги.
Первый министр сделал знак слуге, державшем на подносе сапоги. Тот со
сноровкой принялся за дело, и не прошло и трех минут, как герцог Крун был
обут в багряные сапоги. Исполнив свою работу, слуга подхватил сапоги, в
которых Крун явился сюда, а также свой поднос, и встал за спиной первого
министра.
-- Вторым символом власти федерата служит пурпурная тога, -- сказал
далее Тит Юстин. -- Облеченный в нее, вы, ваша светлость, будете властвовать
над подданными Божественного императора в Нарбоннской Галлии.
Другой слуга, не менее сноровистый и, наверное, более искусный, чем
первый, облек герцога Круна в пурпурную тогу, обвязав ее прямо поверх
бархатного упелянда.
-- Наконец, -- возгласил Тит Юстин, -- вы, ваша светлость, получаете от
Божественного императора вот этот жезл из слоновой кости с вырезанным на нем
вашим именем; чистейший белый цвет этого жезла, цвет всемогущего
Творца-Пантократора, символизирует правосудие и справедливость верховной
власти Божественного императора во вверенной вашему служению провинции.
С этими словами первый министр взял жезл из слоновой кости с третьего
подноса и протянул его нарбоннскому герцогу. И Крун принял жезл в свою
длань. Далее они -- новый вассал-федерат Империи в изящных багряных сапогах
поверх традиционных галльских широких штанов, роскошной пурпурной тоге
поверх коричневого упелянда, с миниатюрным жезлом из слоновой кости в
сильных мозолистых пальцах, и первый министр Империи в переливающемся,
подобно перламутру, белом калазирисе с белым клафтом, с бриллиантовой
двенадцатилучевой звездой на шее, символом консульского достоинства, --
вместе, но по-разному, поклонились хрустальному трону.
Голова в маске Дракона царственно кивнула им, показывая, что бог
доволен.
-- Да здравствует и да живет вечно Виктор Пятый Фортунат, Богами
Избранный Август Аморийцев, -- разнесся по чертогу подзабытый уже неживой
голос, и эхом ему все присутствующие, преклонив голову, повторили эти слова
сокращенного императорского титула.
-- Да здравствует и да живет вечно...
-- Будь ты проклят... -- прошептал молодой Варг, не сводя глаз с
незнакомого ему человека в багряных сапогах, пурпурной тоге и с жезлом из
слоновой кости.
Когда головы присутствующих возвратились в исходное положение, стало
ясно, что ни Божественного императора, ни хрустального трона больше нет в
Зале, а там, где они только что пребывали, клубится густой лазоревый туман.
Сенатор Корнелий Марцеллин снова оказался подле княгини Софии Юстины и
шепнул ей на ухо, на этот раз не по-латыни, а на патрисианском сиа, языке
нобилей, изобретенном семнадцать с лишним столетий тому назад дочерью
Фортуната Гермионой:
-- Вы это видели, дражайшая племянница?
-- Видела -- что?
Князь Корнелий едва заметно стрельнул глазами в сторону Варга. София
проследила его взгляд и заметила:
-- Вы могли бы выразиться яснее, дорогой дядя.
-- Куда уж яснее, Софи, -- с печалью в голосе отозвался сенатор. -- Я
хочу сказать, вслед за Горацием Флакком: "Quem tu, Romane, caveto!7".
Она ничего не ответила ему; то, о чем он ее предупреждал, София Юстина
видела и понимала сама. Внимательный взгляд огромных черных глаз покинул
молодого Варга и переместился на его старшую сестру, принцессу Кримхильду.
в которой недавние противники Империи обретают себе небесных
покровителей и пытаются понять, что творят
148-й Год Химеры (1785),
13 октября, Темисия, Пантеон
Следующий после принесения Круном Нарбоннским вассальной клятвы день
знаменовался для вновь обретенных почитателей Учения Аватаров событием,
которое аморийцы привыкли называть "вторым рождением человека": в этот день
герцог Крун и его спутники совершили Выбор.
Церемония определения бога-аватара, который будет покровительствовать
правоверному аватарианину, аколиту, в течение его оставшейся жизни, прошла,
как и положено, в Пантеоне -- общем для всех двенадцати божественных
посланцев Творца-Пантократора святилище.
Круна поставили перед своеобразным "Колесом Фортуны". Оно было поделено
на двенадцать секторов; каждый сектор отмечался абрисом одного из
богов-аватаров. Иерей, то есть жрец Священного Содружества, облаченный в
синюю ризу и светло-зеленую головную повязку, инфулу, -- такое ритуальное
одеяние свидетельствовало, что этот иерей является столичным викарием Ордена
Химеры, -- так вот, викарий провозгласил начало Выбора для Круна и раскрутил
колесо. Оно крутилось долго, словно Младшим Богам требовалось время, чтобы
договориться меж собой, кому из них принять под покровительство бывшего
врага Содружества, а ныне честного неофита. Наконец "Колесо Фортуны"
остановилось, и герцог Крун увидел прямо перед собой стилизованную фигуру
конечеловека.
-- Выбор совершен, -- монотонным голосом сообщил иерей. -- Твой
небесный покровитель -- аватар Кентавр. Твой характер -- Гармония: между
силой и душой. Твоя сущность -- Становление. Твой месяц -- февраль. Твоя
планета -- Селена. Твой цвет -- серебристый. Твой элемент -- серебро. Твои
качества -- двойственность, сила, страсть, тщеславие, вспыльчивость, апломб,
упорство. Профессии, к которым ты наиболее расположен, -- врач, целитель,
атлет...
С немалым удивлением Крун Нарбоннский слушал речь иерея; на самом деле
тот просто перечислял явления и свойства, которым, по канонам Учения,
покровительствует выпавший Круну бог-аватар.
-- ...Стало быть, я теперь Кентавр, -- задумчиво проговорил герцог.
-- Воистину, так, -- кивнул викарий. -- Возрадуйся, неофит: тебе выпал
знак благий и благородный, сулящий много испытаний в жизни, но и великое
счастье под конец ее!
Крун медленно кивнул головой, а затем освободил место дочери.
Принцессе Кримхильде выпал аватар Химера.
-- ...Твоя сущность -- Мираж, -- говорил иерей. -- Твой месяц --
октябрь. Твоя планета -- Уран. Твой цвет -- зеленый. Твой элемент --
кислород. Твои качества -- опасность, заблуждение, слабость, хитрость,
вероломство, осторожность, злопамятность, беспринципность, вкрадчивость.
Профессии, к которым ты наиболее расположена,-- повар, портной, ювелир...
-- Подходяще для моей сестрицы, -- шепнул принц Варг своему наперснику
Ромуальду.
Молодой принц был бледен и молчалив сегодня. Эта церемония, равно как и
всякий ритуал амореев, вызывала у него глубокое отвращение. Чем больше
рассуждали гостеприимные хозяева о судьбоносном значении Выбора для
человека, тем сильнее это отвращение перерастало в затаенную ненависть. "Я
не позволю какому-то колесу с рисунками чудовищ решать за меня мою судьбу",
-- думал Варг. Для себя самого он заранее определил, что результат
шутовского церемониала не будет иметь для него ни малейшего значения. "Отец
дал клятву императору, -- размышлял юноша. -- Я же никакой клятвы амореям не
давал!".
Но в глубине души, втайне от себя, он не мог не признавать некий
глубинный смысл этого странного ритуала...
И вот настал его черед совершать Выбор. Внешне спокойный, но с плотно
сжатыми губами и невидящим взором, Варг встал подле "Колеса Фортуны".
Викарий Ордена Химеры с сомнением посмотрел на него -- и запустил колесо.
Когда оно остановилось, молодой принц узрел перед собой чудовище
омерзительное и непонятное. Не то дракон, не то орел, не то петух; а может
быть, летучая мышь-вампир; со злобными веждами, крючковатым клювом и цепкими
когтями; а на хвосте -- "мертвая петля" и нечто, похожее на наконечник
боевого копья...
Иерей замешкался, прежде чем произнести:
-- Выбор совершен. Твой небесный покровитель -- аватар Симплициссимус.
Твой характер -- Зло. Твоя сущность -- Смерть. Твой месяц -- декабрь. Твоя
звезда -- Немезида. Твой цвет -- черный. Твой элемент -- сера. Твои качества
-- воинственность, зависть, бедствие, суеверие, безрассудство, жестокость.
Профессии, к которым ты наиболее расположен, -- воин, охотник...
...Молодой Варг с упоением вслушивался в дрожащие интонации голоса
иерея. Совершенно неожиданно для самого себя принц почувствовал значение и
логику Выбора; это открытие не огорчило, а, напротив, восхитило его! "Да,
все верно, -- думал он, слушая аморийского жреца, -- выпавшее мне гнусное
чудовище покровительствует воинам и охотникам. Вот почему амореи так боятся
этого знака, когда он выпадает недавним врагам! Правильно боятся, клянусь
молотом Донара! С помощью этого дракона-петуха, либо вопреки ему, я стану
воином и охотником -- охотником на амореев; я стану мстителем за своего
отца!..".
С такими мыслями он покинул место у "Колеса Фортуны" и встал подле
Круна. Следом за Варгом Выбор совершили рыцарь Ромуальд и другие прибывшие
вместе с герцогом нарбоннские галлы. В частности, Ромуальду выпал аватар
Сфинкс, покровительствующий мыслителям и летописцам, и Варг негромко сказал
своему наперснику:
-- Ты опишешь предстоящие битвы, Сфинкс.
С обидой в голосе отозвался Ромуальд:
-- Но я рыцарь, а не книжник!
Варг многозначительно посмотрел на друга и с усмешкой заметил:
-- Мало быть рыцарем -- нужно еще уметь побеждать.
Однако больше на эту тему принц не стал говорить, так опасался вызвать
у отца новые подозрения.
* * *
148-й Год Химеры (1785),
13 октября, Темисия, берег Квиринальского озера
Гостеприимные хозяева поселили Круна, его детей и свиту в прекрасном
античном павильоне, что стоял на берегу Квиринальского озера. Официально
павильон считался частью огромного гостиничного комплекса "Филемон и
Бавкида", самого дорогого не только в аморийской столице, но и, пожалуй, во
всем Обитаемом Мире; в действительности же этот так называемый "консульский
павильон" представлял собой отдельную виллу с собственным садом, парком и
даже небольшой гаванью, где к услугам гостей была стройная скедия.
Поздним вечером, когда лучезарный Гелиос уже отправился в страну снов,
а обязанность дарить свет великой аморийской столице приняли у него ночные
аэростаты, покрытые, точно рыбы, сверкающей серебристой чешуей, -- в это
самое время, в пору буйства светской жизни, всевозможных празднеств и
развлечений, принц Варг и рыцарь Ромуальд в одиночестве стояли на берегу
Квиринальского озера и глухо, точно заговорщики, обсуждали события последних
дней.
Накал чувств молодых людей оказался столь велик, что им изменила
присущая северным варварам осторожность; они не услышали тяжелые шаги по
мраморной лестнице, ведущей к озеру, и не увидели грузную фигуру, шествующую
к ним.
-- Так, так, -- прозвучал за их спинами суровый бас герцога.
Ромуальд вздрогнул, резко обернулся и пробормотал приветствие своему
господину. Варг остался стоять спиной к отцу, лицом к озеру.
-- Вы говорили слишком громко, -- отметил Крун.
Варг усмехнулся.
-- Ты полагаешь, отец, у этой земли и у этой воды есть уши?
Герцог нахмурился и легким взмахом руки приказал Ромуальду возвращаться
в дом. Молодой рыцарь бросил сочувствующий взгляд на друга, а затем ушел.
-- Мне нужно поговорить с тобой, сын.
Принц в молчании скрестил руки на груди, по-прежнему избегая глядеть на
отца. Тогда Крун схватил его обеими руками и силой развернул лицом к себе.
-- Когда я с тобой желаю разговаривать, тебе надлежит смотреть мне в
глаза! -- проревел герцог.
Молниеносным движением Варг стряхнул с себя руки отца. Однако взгляд
отводить не стал.
-- Я слушаю тебя, государь мой герцог.
-- Я все еще твой отец, -- напомнил Крун, уязвленный подобным
обращением.
-- Ты произвел меня на свет, -- уточнил Варг. -- Ты воспитал меня. Ты
дал мне силу и волю. Ты сделал меня воином Донара...
-- Молчать! -- рявкнул герцог.
Варг криво усмехнулся, мотнул головой, словно надеясь так прогнать
наваждение, и отвернулся.
-- Мальчишка несмышленый, -- прошептал герцог, изо всех сил стараясь
овладеть собой, -- ты, я погляжу, уже числишь меня изменщиком! Меня, твоего
отца! А теперь послушай, что я тебе скажу...
-- Не надо. Я знаю, что ты мне скажешь. Ты уже говорил. Не утруждай...
Хлесткая пощечина, которая больше напоминала бойцовский удар, положила
конец хладным словам Варга. Еще немного, и молодой принц свалился бы в воду.
Варг сжал кулаки, но сдержался: это все-таки был отец.
-- Мальчишка, щенок, -- с яростью отчаяния повторил герцог, -- я
полагал, что ты умнее! А ты -- слепец! Как есть слепец! Разве не видишь ты
всего этого?!
Крун Свирепый широко раскинул руки, стараясь охватить ими все
пространство чужого горизонта.
Он показывал сыну небо: высоко в небе, не боясь ни дождя, ни ветра,
парили и отражались в спокойной глади Квиринальского озера воздушные шары,
освещавшие землю мягким серебристым светом; на востоке, почти у самого
горизонта, куда-то бесшумно уплывала гигантская аэросфера, она уже была так
далеко, что даже Варг с его ястребиным зрением видел лишь сигнальные огни
гондолы...
Еще показывал герцог сыну статую Двенадцатиликого Бога,
Фортуната-Основателя, -- высеченная из гигантского монолита горного
хрусталя, она венчала циклопическую шестиступенчатую пирамиду Большого
Императорского дворца8 и казалась столь же далекой, как и удаляющийся от
города воздушный корабль. Статуя Двенадцатиликого Бога смотрелась снизу
факелом волшебной свечи, ее окружал плотный ореол светящегося воздуха, и
Крун знал, со слов общительных хозяев, что хрусталь, из которого она
сотворена, не простой, а из Хрустальной Горы, той самой, над которой сияет
чудотворная звезда Эфира, и что, соответственно, эта статуя -- не просто
украшение столицы, нет, это мощный передатчик (София Юстина сказала:
ретранслятор) священной энергии, питающей могущество Богохранимой Империи...
Конечно, имел герцог в виду и главное чудо Темисии -- Сапфировый
дворец, резиденцию Дома Фортунатов, лежащий на острове Сафайрос на озере
Феб. Отсюда, правда, не видно его -- громады Пантеона и Палатиума заслоняют
Сапфировый дворец, -- однако сияние сотен тысяч и миллионов самоцветов
заметно из любого места столицы, так что кажется, что где-то там, на юге,
всеми цветами радуги пылает феерический костер...
Герцог показывал сыну и серую гору Пантеона; как раз в этот момент
башенные часы его пробили полночь. Пантеон лежал на площади в добрых
двадцать гектаров и оттого считался самым большим рукотворным сооружением
Ойкумены; сотни тысяч человек возводили его более полувека, и было это семь
с лишним столетий тому назад, когда столица Аморийской империи переезжала из
Элиссы в Темисию. Но более всего в Пантеоне Круна поразили не его внешние
размеры, а то, что, оказывается, ежедневно там "проживают" более
восьмидесяти тысяч человек, -- иереев, монахов, чиновников, слуг,
охранников, -- а во время торжественных церемоний численность "населения"
Пантеона возрастает в два-три раза; сами аморийцы называют столичный Пантеон
"городом во дворце"...
На фоне рукотворной горы Пантеона двенадцатигранник Большого
Квиринальского дворца, где заседало имперское правительство, казался
приземистым. Это было самое близкое к павильону галлов государственное
здание; при желании можно было заметить, как, точно муравьи, ползут изящные
мобили и богатые экипажи по воздушному виадуку, соединяющему Малый Квиринал,
дворец первого министра, с Сенатской площадью, -- это, видимо, князь Тит
Юстин дает бал для высшей знати в честь дня рождения дочери, любимой и
единственной "наследной принцессы"...
Так что много чудес мог показать герцог Крун единым широким движением
раскинутых рук: всего и не опишешь! Не только зримые чудеса, но и прежде
неведомые варварам звуки наполняли обычную ночь космополиса. Вот привычный
слуху цокот конских копыт сменяется едва слышным жужжанием мотора мобиля.
Вот раздается длинный низкий гудок -- это, наверное, в Пирейском порту
появился тяжелый контейнеровоз из южных провинций. Вот где-то на севере
простучали колеса по рельсам -- это дромос, поезд Трансаморийского
Рельсового Пути, отправился в Рагор или в Нефтис, а может быть, еще дальше,
в Оркус, "столицу рабов", или в Киферополь, "город магнатов". А вот слышится
и быстро нарастает глухой рокочущий звук -- это, скорее всего, шумят
пропеллеры гигантского грузового экраноплана, прибывшего в Темисию по каналу
Эридан с побережья Внутреннего моря...
-- ...Ты это не видишь?! Ты это не слышишь?! -- с болью в голосе
вопросил сына герцог Крун. -- И ты предлагаешь мне бросить вызов могуществу
здешних богов?!! Тогда ты глупец, мой сын, мой наследник; я называю глупцом
всякого, кто алчет ринуться с мечом на солнце!
-- Прежде ты так не говорил, отец, -- приглушенно отозвался Варг. --
Что нам до здешних чудес? Мне моя родина милей этой злобной сказки! Нет, не
променяю я наши горы, наши сады и пастбища, наши леса, где дичь живет с
момента сотворения мира, на все их сверкающие чудеса! Дома я рассветом
сажусь на коня и, прежде чем затрубит рог к завтраку, успеваю проскакать с
десяток герм, подстрелить перепелов и фазанов; захочу -- в речке искупаюсь,
захочу -- набью морду медведю, захочу -- с нашими рыцарями подерусь на мечах
иль на кулаках... А тут что за жизнь?! -- Варг с ненавистью посмотрел на
факел статуи Двенадцатиликого Бога, -- Тут даже чтобы из города выехать,
надобно разрешение властей! Тут только чванливым патрисам да богатым
магнатам жизнь, да и тем я, по правде сказать, не завидую! Они изнеженные
хлюпики -- разве не помнишь ты, отец, как год назад я в Массильской битве в
одиночку одолел пятерых имперских легионеров?!
Крун покачал головой и похлопал сына по плечу.
-- Я это помню, Варг. По-моему, я тогда тоже с десяток легионеров к
аватарам отправил, правда, не всех сразу, а по очереди, -- он рассмеялся.
Почувствовав, как ему показалось, перемену в настроении отца, принц
оживился.
-- Ну так в чем же дело, отец?! Мы сильнее их, телом и духом! Мы
побеждали их! И мы ведь многого от них не хотели! Вспомни, что ты говорил
имперским послам всякий раз, когда они склоняли тебя принять их подданство и
аватарианскую веру. Ты говорил: "Уйдите прочь с моей земли, и не мешайте
моему народу жить свободно!". Я гордился тобою, отец, когда ты это говорил!
Герцог посуровел; воспоминания, которыми сын рассчитывал пробудить в
отце былую доблесть, возымели обратный эффект.
-- У тебя хорошая память, Варг, -- тихо произнес герцог. -- А что еще
ты помнишь? Помнишь ли ты наши города, сожженные их эфирными пушками и
огнеметами?! Помнишь ли ты наши поля, вытоптанные конями и сапогами
легионеров?! Помнишь ли ты моих друзей, твоих наставников, павших в битвах с
амореями?! Помнишь ли ты других, захваченных в плен -- где-то они теперь?..
-- Так надо мстить! -- вскричал молодой принц, нимало не думая в это
мгновение, что его могут услышать те, в ком он по-прежнему видел врагов. --
Надо мстить проклятым амореям!
-- Я и мстил, -- скорбно молвил герцог. -- Мне пятьдесят уже; сколько
себя помню, только и делал, что мстил...
После этих слов наступила тишина. Отец и сын молчали. Башенные часы
Пантеона пробили половину первого ночи.
-- Это не могло продолжаться вечно, -- снова заговорил Крун. -- Ты
прикинь, сын, почему амореи так живут. Не только потому, что у них есть
животворящий эфир, а у нас, варваров, эфира нет. Амореи умеют выстраивать
жизнь! Признай это, иначе ты не постигнешь истинную причину их могущества.
Вот так и я: всю жизнь бился с амореями и никогда не понимал их... Ты
погляди на этот город: здесь никогда -- ты слышишь, никогда! -- не случалось
войны! У амореев есть армия, ты это знаешь, но в армии у них только каждый
Слова, неоднократно звучавшие в этом чертоге, молвил в ответ Крун:
-- Пришел, дабы молить тебя, Божественный, о покровительстве.
-- Достоин ли ты его, сын мой?
-- О том ведают боги.
-- Ты веруешь в богов, сын мой?
-- Да, Божественный, -- ответил Крун и, вызывая из памяти заученные им
слова и образы, перечислил имена и титулы всех двенадцати аватаров, в
которых надлежит веровать честному аколиту Священного Содружества.
-- Хорошо, -- произнес август, выслушав, наверное, в тридцатый или
тридцать первый раз подобную речь. -- Высокие Боги благословляют тебя на
святое служение Истинной Вере, сын мой. Готов ли ты принести Клятву
Верности?
-- Готов, Божественный, -- молвил Крун, и тут голос его, до этой поры
сильный и спокойный, дрогнул; однако уже миг спустя герцог сумел
восстановить его: -- Я готов сделать это, Божественный.
Последняя фраза выходила за рамки протокола: аморийцы, практичный и
прагматичный народ, не признают искренность повторений. Княгиня София,
внимательно следившая за церемонией, чуть нахмурила брови. Слишком многое
она поставила на этот день и этого нового федерата, слишком старалась,
предусматривая каждую деталь, каждое слово, каждый звук, каждый жест, чтобы
теперь потерять достигнутое из-за нелепой протокольной ошибки... Быстрым
взглядом она обежала Зал и, не усмотрев ничего опасного в лицах
присутствующих, подумала: "Он готов -- и он сделает это. Все идет по плану".
-- Говори, сын мой, -- приказал август.
Когда только родился Крун, Виктор V Фортунат уже тринадцать лет
восседал на Божественном Престоле. Через несколько дней, а именно
девятнадцатого октября, Владыке Ойкумены исполнится семьдесят шесть лет.
-- Именем Творца-Пантократора и всех великих аватаров клянусь служить
верой и правдой Божественному Престолу в Темисии, признавая волю Повелителя
и Господина моего как Священную Волю Творца-Пантократора и великих аватаров,
клянусь повиноваться правительству Божественного Величества и служить
Богохранимой Империи как верный ее федерат; призываю богов в свидетели
искренности моей клятвы, -- сказал Крун.
"Молодец. Sic et simpliciter!3", -- подумала София Юстина и, испытывая
понятную гордость за проделанную работу, впервые позволила себе улыбнуться.
В тот же момент, впрочем, она укорила себя за слабость, потому что
князь и сенатор Корнелий Марцеллин, ее дядя по матери, удивительным образом
умудрявшийся смотреть и на Круна, и на свою племянницу, шепнул ей на ухо, с
неподражаемым своим сарказмом:
-- Plaudite, amici, finita est comoedia: consummatum est!4
-- Vade retro, Satanas!5, -- в тон ему ответила София.
Князь Корнелий усмехнулся уголками тонких губ и со словами: "O sancta
simplicitas!"6 исполнил пожелание племянницы. Она же, памятуя о том, что
единственным желанием дяди было, разумеется, испортить ей праздник,
решительно выкинула его недвусмысленные намеки из головы и сосредоточилась
на последнем акте срежиссированного ею спектакля. "В конце концов, -- еще
подумала она, -- дядя всего лишь мелкий завистник!".
Клятва Верности прозвучала; Божественный император воздел империапант и
простер его к голове нарбоннского владетеля. Стилизованная буква "Ф",
эмблема Дома Фортунатов, коснулась густых волос Круна. И тут случилось
удивительное: словно облако сверкающих лазоревых искр отделилось от
священного Скипетра Фортуната, это облако окутало герцога -- и на глазах у
всех присутствующих растворилось в нем!
-- Ты посвящен, сын мой, -- звучным голосом изрек август Виктор V. --
Боги приняли твою Клятву Верности.
Грянула торжественная мелодия. Невидимые музыканты исполняли гимн
Аморийской империи, невидимые песнопевцы возносили хвалу Творцу и его
посланцам, избравшим Народ Фортуната среди прочих племен Ойкумены. Гимн
славил Богохранимую Империю, славил Божественного императора, славил
всякого, кто с открытой душой и чистым сердцем избирает путь Истинной
Веры... Заканчивался гимн словами: "Да пребудет Вечность в Изменчивом
Мире!", ставшими государственным девизом Аморийской империи.
Присутствующие слушали гимн стоя; следуя протоколу, поднялись и галлы
-- только герцог Крун по-прежнему стоял на коленях у трона Божественного
императора. Когда же стихла музыка и умолкли песнопения, Виктор V сказал:
-- Императорским эдиктом ты, сын мой, утверждаешься в качестве архонта,
герцога нарбоннских галлов, и с сего дня обретаешь все права, причитающиеся
архонту, в том числе право самостоятельного, в пределах нашего закона,
управления вверенной тебе провинцией и право именоваться "Его Светлостью" с
написанием указанного обращения прежде твоего титула и имени.
Слова августа означали, что отныне герцог Нарбоннский становился в
аморийской иерархии вровень с наместниками имперских провинций и такими
важными вассалами Империи, как тевтонский король или великий негус Батуту,
то есть выше императорских экзархов и удельных князей, но ниже членов Дома
Фортунатов и Высокой Консистории...
Виктор V продолжал:
-- А теперь, сын мой, встань с колен и прими от нас знаки твоей власти
как нашего федерата.
-- Повинуюсь, Божественный, -- ответил Крун.
Не поднимаясь с колен, он спустился к подножию тронной лестницы, затем
наконец встал. В этот момент к нему приблизился князь и сенатор Тит Юстин,
первый министр Империи, носящий высший цивильный чин консула. Главу
правительства сопровождали трое слуг, каждый из них удерживал на вытянутых
руках по золотому подносу. Первый министр поклонился августу, но не так, как
Крун, а всего лишь приложив правую руку к груди и склонив голову. Подойдя к
Круну, Тит Юстин приветствовал его легким кивком головы -- Круну пришлось
поклониться основательнее -- и объявил:
-- Первым символом власти федерата с давних времен являются багряные
сапоги. Наденьте же их, ваша светлость, дабы утвердить власть Божественного
императора там, где будут ступать эти сапоги.
Первый министр сделал знак слуге, державшем на подносе сапоги. Тот со
сноровкой принялся за дело, и не прошло и трех минут, как герцог Крун был
обут в багряные сапоги. Исполнив свою работу, слуга подхватил сапоги, в
которых Крун явился сюда, а также свой поднос, и встал за спиной первого
министра.
-- Вторым символом власти федерата служит пурпурная тога, -- сказал
далее Тит Юстин. -- Облеченный в нее, вы, ваша светлость, будете властвовать
над подданными Божественного императора в Нарбоннской Галлии.
Другой слуга, не менее сноровистый и, наверное, более искусный, чем
первый, облек герцога Круна в пурпурную тогу, обвязав ее прямо поверх
бархатного упелянда.
-- Наконец, -- возгласил Тит Юстин, -- вы, ваша светлость, получаете от
Божественного императора вот этот жезл из слоновой кости с вырезанным на нем
вашим именем; чистейший белый цвет этого жезла, цвет всемогущего
Творца-Пантократора, символизирует правосудие и справедливость верховной
власти Божественного императора во вверенной вашему служению провинции.
С этими словами первый министр взял жезл из слоновой кости с третьего
подноса и протянул его нарбоннскому герцогу. И Крун принял жезл в свою
длань. Далее они -- новый вассал-федерат Империи в изящных багряных сапогах
поверх традиционных галльских широких штанов, роскошной пурпурной тоге
поверх коричневого упелянда, с миниатюрным жезлом из слоновой кости в
сильных мозолистых пальцах, и первый министр Империи в переливающемся,
подобно перламутру, белом калазирисе с белым клафтом, с бриллиантовой
двенадцатилучевой звездой на шее, символом консульского достоинства, --
вместе, но по-разному, поклонились хрустальному трону.
Голова в маске Дракона царственно кивнула им, показывая, что бог
доволен.
-- Да здравствует и да живет вечно Виктор Пятый Фортунат, Богами
Избранный Август Аморийцев, -- разнесся по чертогу подзабытый уже неживой
голос, и эхом ему все присутствующие, преклонив голову, повторили эти слова
сокращенного императорского титула.
-- Да здравствует и да живет вечно...
-- Будь ты проклят... -- прошептал молодой Варг, не сводя глаз с
незнакомого ему человека в багряных сапогах, пурпурной тоге и с жезлом из
слоновой кости.
Когда головы присутствующих возвратились в исходное положение, стало
ясно, что ни Божественного императора, ни хрустального трона больше нет в
Зале, а там, где они только что пребывали, клубится густой лазоревый туман.
Сенатор Корнелий Марцеллин снова оказался подле княгини Софии Юстины и
шепнул ей на ухо, на этот раз не по-латыни, а на патрисианском сиа, языке
нобилей, изобретенном семнадцать с лишним столетий тому назад дочерью
Фортуната Гермионой:
-- Вы это видели, дражайшая племянница?
-- Видела -- что?
Князь Корнелий едва заметно стрельнул глазами в сторону Варга. София
проследила его взгляд и заметила:
-- Вы могли бы выразиться яснее, дорогой дядя.
-- Куда уж яснее, Софи, -- с печалью в голосе отозвался сенатор. -- Я
хочу сказать, вслед за Горацием Флакком: "Quem tu, Romane, caveto!7".
Она ничего не ответила ему; то, о чем он ее предупреждал, София Юстина
видела и понимала сама. Внимательный взгляд огромных черных глаз покинул
молодого Варга и переместился на его старшую сестру, принцессу Кримхильду.
в которой недавние противники Империи обретают себе небесных
покровителей и пытаются понять, что творят
148-й Год Химеры (1785),
13 октября, Темисия, Пантеон
Следующий после принесения Круном Нарбоннским вассальной клятвы день
знаменовался для вновь обретенных почитателей Учения Аватаров событием,
которое аморийцы привыкли называть "вторым рождением человека": в этот день
герцог Крун и его спутники совершили Выбор.
Церемония определения бога-аватара, который будет покровительствовать
правоверному аватарианину, аколиту, в течение его оставшейся жизни, прошла,
как и положено, в Пантеоне -- общем для всех двенадцати божественных
посланцев Творца-Пантократора святилище.
Круна поставили перед своеобразным "Колесом Фортуны". Оно было поделено
на двенадцать секторов; каждый сектор отмечался абрисом одного из
богов-аватаров. Иерей, то есть жрец Священного Содружества, облаченный в
синюю ризу и светло-зеленую головную повязку, инфулу, -- такое ритуальное
одеяние свидетельствовало, что этот иерей является столичным викарием Ордена
Химеры, -- так вот, викарий провозгласил начало Выбора для Круна и раскрутил
колесо. Оно крутилось долго, словно Младшим Богам требовалось время, чтобы
договориться меж собой, кому из них принять под покровительство бывшего
врага Содружества, а ныне честного неофита. Наконец "Колесо Фортуны"
остановилось, и герцог Крун увидел прямо перед собой стилизованную фигуру
конечеловека.
-- Выбор совершен, -- монотонным голосом сообщил иерей. -- Твой
небесный покровитель -- аватар Кентавр. Твой характер -- Гармония: между
силой и душой. Твоя сущность -- Становление. Твой месяц -- февраль. Твоя
планета -- Селена. Твой цвет -- серебристый. Твой элемент -- серебро. Твои
качества -- двойственность, сила, страсть, тщеславие, вспыльчивость, апломб,
упорство. Профессии, к которым ты наиболее расположен, -- врач, целитель,
атлет...
С немалым удивлением Крун Нарбоннский слушал речь иерея; на самом деле
тот просто перечислял явления и свойства, которым, по канонам Учения,
покровительствует выпавший Круну бог-аватар.
-- ...Стало быть, я теперь Кентавр, -- задумчиво проговорил герцог.
-- Воистину, так, -- кивнул викарий. -- Возрадуйся, неофит: тебе выпал
знак благий и благородный, сулящий много испытаний в жизни, но и великое
счастье под конец ее!
Крун медленно кивнул головой, а затем освободил место дочери.
Принцессе Кримхильде выпал аватар Химера.
-- ...Твоя сущность -- Мираж, -- говорил иерей. -- Твой месяц --
октябрь. Твоя планета -- Уран. Твой цвет -- зеленый. Твой элемент --
кислород. Твои качества -- опасность, заблуждение, слабость, хитрость,
вероломство, осторожность, злопамятность, беспринципность, вкрадчивость.
Профессии, к которым ты наиболее расположена,-- повар, портной, ювелир...
-- Подходяще для моей сестрицы, -- шепнул принц Варг своему наперснику
Ромуальду.
Молодой принц был бледен и молчалив сегодня. Эта церемония, равно как и
всякий ритуал амореев, вызывала у него глубокое отвращение. Чем больше
рассуждали гостеприимные хозяева о судьбоносном значении Выбора для
человека, тем сильнее это отвращение перерастало в затаенную ненависть. "Я
не позволю какому-то колесу с рисунками чудовищ решать за меня мою судьбу",
-- думал Варг. Для себя самого он заранее определил, что результат
шутовского церемониала не будет иметь для него ни малейшего значения. "Отец
дал клятву императору, -- размышлял юноша. -- Я же никакой клятвы амореям не
давал!".
Но в глубине души, втайне от себя, он не мог не признавать некий
глубинный смысл этого странного ритуала...
И вот настал его черед совершать Выбор. Внешне спокойный, но с плотно
сжатыми губами и невидящим взором, Варг встал подле "Колеса Фортуны".
Викарий Ордена Химеры с сомнением посмотрел на него -- и запустил колесо.
Когда оно остановилось, молодой принц узрел перед собой чудовище
омерзительное и непонятное. Не то дракон, не то орел, не то петух; а может
быть, летучая мышь-вампир; со злобными веждами, крючковатым клювом и цепкими
когтями; а на хвосте -- "мертвая петля" и нечто, похожее на наконечник
боевого копья...
Иерей замешкался, прежде чем произнести:
-- Выбор совершен. Твой небесный покровитель -- аватар Симплициссимус.
Твой характер -- Зло. Твоя сущность -- Смерть. Твой месяц -- декабрь. Твоя
звезда -- Немезида. Твой цвет -- черный. Твой элемент -- сера. Твои качества
-- воинственность, зависть, бедствие, суеверие, безрассудство, жестокость.
Профессии, к которым ты наиболее расположен, -- воин, охотник...
...Молодой Варг с упоением вслушивался в дрожащие интонации голоса
иерея. Совершенно неожиданно для самого себя принц почувствовал значение и
логику Выбора; это открытие не огорчило, а, напротив, восхитило его! "Да,
все верно, -- думал он, слушая аморийского жреца, -- выпавшее мне гнусное
чудовище покровительствует воинам и охотникам. Вот почему амореи так боятся
этого знака, когда он выпадает недавним врагам! Правильно боятся, клянусь
молотом Донара! С помощью этого дракона-петуха, либо вопреки ему, я стану
воином и охотником -- охотником на амореев; я стану мстителем за своего
отца!..".
С такими мыслями он покинул место у "Колеса Фортуны" и встал подле
Круна. Следом за Варгом Выбор совершили рыцарь Ромуальд и другие прибывшие
вместе с герцогом нарбоннские галлы. В частности, Ромуальду выпал аватар
Сфинкс, покровительствующий мыслителям и летописцам, и Варг негромко сказал
своему наперснику:
-- Ты опишешь предстоящие битвы, Сфинкс.
С обидой в голосе отозвался Ромуальд:
-- Но я рыцарь, а не книжник!
Варг многозначительно посмотрел на друга и с усмешкой заметил:
-- Мало быть рыцарем -- нужно еще уметь побеждать.
Однако больше на эту тему принц не стал говорить, так опасался вызвать
у отца новые подозрения.
* * *
148-й Год Химеры (1785),
13 октября, Темисия, берег Квиринальского озера
Гостеприимные хозяева поселили Круна, его детей и свиту в прекрасном
античном павильоне, что стоял на берегу Квиринальского озера. Официально
павильон считался частью огромного гостиничного комплекса "Филемон и
Бавкида", самого дорогого не только в аморийской столице, но и, пожалуй, во
всем Обитаемом Мире; в действительности же этот так называемый "консульский
павильон" представлял собой отдельную виллу с собственным садом, парком и
даже небольшой гаванью, где к услугам гостей была стройная скедия.
Поздним вечером, когда лучезарный Гелиос уже отправился в страну снов,
а обязанность дарить свет великой аморийской столице приняли у него ночные
аэростаты, покрытые, точно рыбы, сверкающей серебристой чешуей, -- в это
самое время, в пору буйства светской жизни, всевозможных празднеств и
развлечений, принц Варг и рыцарь Ромуальд в одиночестве стояли на берегу
Квиринальского озера и глухо, точно заговорщики, обсуждали события последних
дней.
Накал чувств молодых людей оказался столь велик, что им изменила
присущая северным варварам осторожность; они не услышали тяжелые шаги по
мраморной лестнице, ведущей к озеру, и не увидели грузную фигуру, шествующую
к ним.
-- Так, так, -- прозвучал за их спинами суровый бас герцога.
Ромуальд вздрогнул, резко обернулся и пробормотал приветствие своему
господину. Варг остался стоять спиной к отцу, лицом к озеру.
-- Вы говорили слишком громко, -- отметил Крун.
Варг усмехнулся.
-- Ты полагаешь, отец, у этой земли и у этой воды есть уши?
Герцог нахмурился и легким взмахом руки приказал Ромуальду возвращаться
в дом. Молодой рыцарь бросил сочувствующий взгляд на друга, а затем ушел.
-- Мне нужно поговорить с тобой, сын.
Принц в молчании скрестил руки на груди, по-прежнему избегая глядеть на
отца. Тогда Крун схватил его обеими руками и силой развернул лицом к себе.
-- Когда я с тобой желаю разговаривать, тебе надлежит смотреть мне в
глаза! -- проревел герцог.
Молниеносным движением Варг стряхнул с себя руки отца. Однако взгляд
отводить не стал.
-- Я слушаю тебя, государь мой герцог.
-- Я все еще твой отец, -- напомнил Крун, уязвленный подобным
обращением.
-- Ты произвел меня на свет, -- уточнил Варг. -- Ты воспитал меня. Ты
дал мне силу и волю. Ты сделал меня воином Донара...
-- Молчать! -- рявкнул герцог.
Варг криво усмехнулся, мотнул головой, словно надеясь так прогнать
наваждение, и отвернулся.
-- Мальчишка несмышленый, -- прошептал герцог, изо всех сил стараясь
овладеть собой, -- ты, я погляжу, уже числишь меня изменщиком! Меня, твоего
отца! А теперь послушай, что я тебе скажу...
-- Не надо. Я знаю, что ты мне скажешь. Ты уже говорил. Не утруждай...
Хлесткая пощечина, которая больше напоминала бойцовский удар, положила
конец хладным словам Варга. Еще немного, и молодой принц свалился бы в воду.
Варг сжал кулаки, но сдержался: это все-таки был отец.
-- Мальчишка, щенок, -- с яростью отчаяния повторил герцог, -- я
полагал, что ты умнее! А ты -- слепец! Как есть слепец! Разве не видишь ты
всего этого?!
Крун Свирепый широко раскинул руки, стараясь охватить ими все
пространство чужого горизонта.
Он показывал сыну небо: высоко в небе, не боясь ни дождя, ни ветра,
парили и отражались в спокойной глади Квиринальского озера воздушные шары,
освещавшие землю мягким серебристым светом; на востоке, почти у самого
горизонта, куда-то бесшумно уплывала гигантская аэросфера, она уже была так
далеко, что даже Варг с его ястребиным зрением видел лишь сигнальные огни
гондолы...
Еще показывал герцог сыну статую Двенадцатиликого Бога,
Фортуната-Основателя, -- высеченная из гигантского монолита горного
хрусталя, она венчала циклопическую шестиступенчатую пирамиду Большого
Императорского дворца8 и казалась столь же далекой, как и удаляющийся от
города воздушный корабль. Статуя Двенадцатиликого Бога смотрелась снизу
факелом волшебной свечи, ее окружал плотный ореол светящегося воздуха, и
Крун знал, со слов общительных хозяев, что хрусталь, из которого она
сотворена, не простой, а из Хрустальной Горы, той самой, над которой сияет
чудотворная звезда Эфира, и что, соответственно, эта статуя -- не просто
украшение столицы, нет, это мощный передатчик (София Юстина сказала:
ретранслятор) священной энергии, питающей могущество Богохранимой Империи...
Конечно, имел герцог в виду и главное чудо Темисии -- Сапфировый
дворец, резиденцию Дома Фортунатов, лежащий на острове Сафайрос на озере
Феб. Отсюда, правда, не видно его -- громады Пантеона и Палатиума заслоняют
Сапфировый дворец, -- однако сияние сотен тысяч и миллионов самоцветов
заметно из любого места столицы, так что кажется, что где-то там, на юге,
всеми цветами радуги пылает феерический костер...
Герцог показывал сыну и серую гору Пантеона; как раз в этот момент
башенные часы его пробили полночь. Пантеон лежал на площади в добрых
двадцать гектаров и оттого считался самым большим рукотворным сооружением
Ойкумены; сотни тысяч человек возводили его более полувека, и было это семь
с лишним столетий тому назад, когда столица Аморийской империи переезжала из
Элиссы в Темисию. Но более всего в Пантеоне Круна поразили не его внешние
размеры, а то, что, оказывается, ежедневно там "проживают" более
восьмидесяти тысяч человек, -- иереев, монахов, чиновников, слуг,
охранников, -- а во время торжественных церемоний численность "населения"
Пантеона возрастает в два-три раза; сами аморийцы называют столичный Пантеон
"городом во дворце"...
На фоне рукотворной горы Пантеона двенадцатигранник Большого
Квиринальского дворца, где заседало имперское правительство, казался
приземистым. Это было самое близкое к павильону галлов государственное
здание; при желании можно было заметить, как, точно муравьи, ползут изящные
мобили и богатые экипажи по воздушному виадуку, соединяющему Малый Квиринал,
дворец первого министра, с Сенатской площадью, -- это, видимо, князь Тит
Юстин дает бал для высшей знати в честь дня рождения дочери, любимой и
единственной "наследной принцессы"...
Так что много чудес мог показать герцог Крун единым широким движением
раскинутых рук: всего и не опишешь! Не только зримые чудеса, но и прежде
неведомые варварам звуки наполняли обычную ночь космополиса. Вот привычный
слуху цокот конских копыт сменяется едва слышным жужжанием мотора мобиля.
Вот раздается длинный низкий гудок -- это, наверное, в Пирейском порту
появился тяжелый контейнеровоз из южных провинций. Вот где-то на севере
простучали колеса по рельсам -- это дромос, поезд Трансаморийского
Рельсового Пути, отправился в Рагор или в Нефтис, а может быть, еще дальше,
в Оркус, "столицу рабов", или в Киферополь, "город магнатов". А вот слышится
и быстро нарастает глухой рокочущий звук -- это, скорее всего, шумят
пропеллеры гигантского грузового экраноплана, прибывшего в Темисию по каналу
Эридан с побережья Внутреннего моря...
-- ...Ты это не видишь?! Ты это не слышишь?! -- с болью в голосе
вопросил сына герцог Крун. -- И ты предлагаешь мне бросить вызов могуществу
здешних богов?!! Тогда ты глупец, мой сын, мой наследник; я называю глупцом
всякого, кто алчет ринуться с мечом на солнце!
-- Прежде ты так не говорил, отец, -- приглушенно отозвался Варг. --
Что нам до здешних чудес? Мне моя родина милей этой злобной сказки! Нет, не
променяю я наши горы, наши сады и пастбища, наши леса, где дичь живет с
момента сотворения мира, на все их сверкающие чудеса! Дома я рассветом
сажусь на коня и, прежде чем затрубит рог к завтраку, успеваю проскакать с
десяток герм, подстрелить перепелов и фазанов; захочу -- в речке искупаюсь,
захочу -- набью морду медведю, захочу -- с нашими рыцарями подерусь на мечах
иль на кулаках... А тут что за жизнь?! -- Варг с ненавистью посмотрел на
факел статуи Двенадцатиликого Бога, -- Тут даже чтобы из города выехать,
надобно разрешение властей! Тут только чванливым патрисам да богатым
магнатам жизнь, да и тем я, по правде сказать, не завидую! Они изнеженные
хлюпики -- разве не помнишь ты, отец, как год назад я в Массильской битве в
одиночку одолел пятерых имперских легионеров?!
Крун покачал головой и похлопал сына по плечу.
-- Я это помню, Варг. По-моему, я тогда тоже с десяток легионеров к
аватарам отправил, правда, не всех сразу, а по очереди, -- он рассмеялся.
Почувствовав, как ему показалось, перемену в настроении отца, принц
оживился.
-- Ну так в чем же дело, отец?! Мы сильнее их, телом и духом! Мы
побеждали их! И мы ведь многого от них не хотели! Вспомни, что ты говорил
имперским послам всякий раз, когда они склоняли тебя принять их подданство и
аватарианскую веру. Ты говорил: "Уйдите прочь с моей земли, и не мешайте
моему народу жить свободно!". Я гордился тобою, отец, когда ты это говорил!
Герцог посуровел; воспоминания, которыми сын рассчитывал пробудить в
отце былую доблесть, возымели обратный эффект.
-- У тебя хорошая память, Варг, -- тихо произнес герцог. -- А что еще
ты помнишь? Помнишь ли ты наши города, сожженные их эфирными пушками и
огнеметами?! Помнишь ли ты наши поля, вытоптанные конями и сапогами
легионеров?! Помнишь ли ты моих друзей, твоих наставников, павших в битвах с
амореями?! Помнишь ли ты других, захваченных в плен -- где-то они теперь?..
-- Так надо мстить! -- вскричал молодой принц, нимало не думая в это
мгновение, что его могут услышать те, в ком он по-прежнему видел врагов. --
Надо мстить проклятым амореям!
-- Я и мстил, -- скорбно молвил герцог. -- Мне пятьдесят уже; сколько
себя помню, только и делал, что мстил...
После этих слов наступила тишина. Отец и сын молчали. Башенные часы
Пантеона пробили половину первого ночи.
-- Это не могло продолжаться вечно, -- снова заговорил Крун. -- Ты
прикинь, сын, почему амореи так живут. Не только потому, что у них есть
животворящий эфир, а у нас, варваров, эфира нет. Амореи умеют выстраивать
жизнь! Признай это, иначе ты не постигнешь истинную причину их могущества.
Вот так и я: всю жизнь бился с амореями и никогда не понимал их... Ты
погляди на этот город: здесь никогда -- ты слышишь, никогда! -- не случалось
войны! У амореев есть армия, ты это знаешь, но в армии у них только каждый