Толчинский Борис. Нарбоннский вепрь

"Господи, -- промелькнуло в голове несчастной Кримхильды, -- сто
империалов! Отец никогда не дарил мне ничего больше чем на один серебрянный
денарий10!".
-- ...А ваш отказ принять мой искренний дар будет равнозначен пощечине
мне, вашему преданному другу; скажите, чем я заслужила подобное к себе
отношение?!
Тон, которым была произнесена эта тирада, полностью соответствовал ее
содержанию. Разрываясь между жгучим желанием носить и дальше этот чудесный
наряд, боязнью обидеть радушную хозяйку, с одной стороны, и страхом
неизбежных последствий, с другой, Кримхильда расплакалась прямо на груди
княгини Софии.
Та чуть отодвинулась, чтобы слезы принцессы, ни приведи Господь, не
подпортили карминно-атласную рубаху, и с сочувствием проговорила:
-- Ну, так что ж вы плачете, моя дорогая красавица?
-- Как же мне не плакать, ваше сиятельство?! Отец убьет меня, когда
увидит.
София Юстина покачала головой в знак несогласия.
-- Вы плохо думаете о своем отце, дорогая. Он мудр. Какой отец не
возблагодарит Творца, узрев в своей дочери такую красавицу?!
-- Вы не знаете моего отца. Он не такой, каким вам представляется...
-- Понимаю, он прежде дурно с вами обращался. Но, подумайте, принцесса,
разве милость, каковая явлена ему богами небесными и богом земным, не в
состоянии изменить натуру человека?!
-- Отец меня убьет, -- с уверенностью обреченного повторила Кримхильда.
-- Или, в лучшем случае, выпорет.
-- Вот что я вам на это скажу, дорогая. Возможно, ваш отец сперва будет
шокирован, возможно даже, он выбранит вас, -- но, поверьте мне, это будет
ваша первая победа над предрассудками, низводящими женщину до положения
домашнего скота! Отец откроет в вас не только восхитительную красавицу -- он
найдет в вас личность! Гнев пройдет, а гордость останется. Поверьте мне,
дорогая, герцог Крун будет гордиться вами! Когда-то нужно сделать первый
шаг. Нет лучшего времени для такого шага, чем сегодня, здесь, в Темисии,
когда предрассудки рушатся, а рядом с вами ваши друзья, готовые вас
поддержать!
"Сегодня я неподражаема, -- отметила сама для себя София Юстина. -- Как
замечательно, что отец в свое время не скупился на лучших учителей риторики
для меня, а я была прилежной ученицей!".
Действительно, речи хозяйки, как видно, возымели действие, и
уверенность обреченной обратилась в решимость обреченной. Сделав над собой
страшное усилие, принцесса Кримхильда молвила:
-- Будь что будет! Надеюсь, вы окажетесь правы, ваше сиятельство.
-- Да будет вам известно, дорогая, я редко когда ошибаюсь, -- ответила
София Юстина.
Затем они покинули комнату цирюльника; напоследок мэтр Давид отпустил
обеим женщинам еще несколько особо изысканных комплиментов. Следую за
хозяйкой по длинным галереям дворца, Кримхильда с завистью и восхищением
посматривала на нее, а про себя размышляла: "Как эта женщина смела,
раскованна, пикантна. Как она умна, самостоятельна, находчива. А ведь у нее
тоже есть отец, первый министр. И она всего лишь на два года старше меня --
а кажется, будто я ребенок в сравнении с ней! Ах, почему я родилась
северянкой, среди варваров! Родись я княжной, как она, или хотя бы простой
аморийской патрисой, я бы могла всегда носить такие платья, ну, может, чуть
похуже, танцевать на балах, тратить деньги, делать, что захочу, и сводить
мужчин с ума своей красотой... Ах! Господи, она права: я и не знала, как я
красива! И все же она, пожалуй, красивей меня... Одно лишь посмотреть, как
ступает она своими точеными ножками"...
Вот так размышляла сама с собой принцесса Кримхильда, не догадываясь,
что сокровенные мысли ее вовсе не являются тайной для княгини Софии Юстины.
"Учись, учись у меня, дорогая, -- думала в то же самое время София. -- Очень
может быть, тебе моя наука пригодится. Во всяком случае, я ради этого
постараюсь!".
-- Ваше сиятельство, могу ли я задать вам вопрос? -- внезапно
обратилась к ней Кримхильда.
-- Разумеется, дорогая. Задавайте.
-- Почему вы помогаете мне, ваше сиятельство?
"Она неглупа, -- отметила София. -- И это замечательно! Теперь от моего
ответа, возможно, зависит моя карьера. Важно ответить так, чтобы она не
заподозрила меня в неискренности. Варвары порой бывают весьма
проницательны".
-- Потому что вы мне нравитесь. Но это, признаюсь, не единственная
причина.
-- Ага! Я так и знала, -- прошептала принцесса.
-- Вторая причина в том, что я, как никто другой в этой стране, желаю
мира между аморийцами и народами Севера. А мир непрочен без личной дружбы
между правителями государств...
-- Но я же -- не правитель государства и никогда им не буду! -- с
удивлением отозвалась Кримхильда.
-- Вы дочь правителя, и этого достаточно, -- парировала София, а сама
подумала: "Да, пожалуй, пока достаточно. Не все сразу. Нельзя ее
перепугать". -- Наконец, моя дорогая, вы женщина и я женщина. Вот вам третья
причина: я помогаю вам из женской солидарности... Разве этого мало, чтобы
увериться в моей искренности?!
-- О, нет, ваше сиятельство, я вам верю!
"Очень рада буду, если это так", -- подумала София Юстина.
Тем временем они вышли во двор, где их уже ждал личный мобиль дочери
первого министра. Мобиль представлял собой вытянутый приблизительно на пять
мер в длину и две меры в ширину снаряд обтекаемой формы, отдаленно
напоминающий лодку-плоскодонку, вырубленную из цельного древесного ствола.
Мобиль имел приятный серовато-серебристый цвет; вообще аморийцы, как давно
подметила Кримхильда, в согласии со своей верой, в которой каждому аватару
соответствовал строго определенный цвет, признавали лишь однотонные
расцветки. Потому, кстати, подумала она, София Юстина одела ее в зеленые
тона, соответствующие аватару Химере, со вчерашнего дня небесному
покровителю нарбоннской принцессы.
Мобиль опирался на три небольших колеса: два сзади и одно спереди, там,
где обтекаемый конус переходил в горизонтальную иглу, наподобие тарана.
Спереди, над этим самым "тараном", сверкал стилизованный знак Пегаса. С
обеих сторон корпуса мобиля располагались по одной дверце с геральдическим
символом семейства Юстинов.
София открыла правую дверцу и пригласила гостью внутрь. Кримхильда
испуганно попятилась. Да, конечно, в Темисии она видела такие самодвижущиеся
машины, но мысль самой отправиться в путь на мобиле ввергала ее в ужас.
-- Вы совершили столько решительных поступков сегодня, моя дорогая, --
с укоризненной улыбкой заметила София, -- что вам не составит труда
совершить еще один. Ну же, залезайте!
Кримхильда зарделась, сделала шаг к мобилю -- и остановилась.
-- А если... -- начала она.
-- А если мы разобьемся, вы хотите спросить? Ну, тогда, я думаю, мы
погибнем вместе, -- с истинно аморийским фатализмом отшутилась София и
прибавила, уже более строгим тоном: -- Не заставляйте меня разочаровываться
в вас, дорогая.
"А, будь что будет!", -- снова подумала Кримхильда; на самом деле в
присутствии Софии Юстины она начинала ощущать силу и уверенность, исходящие
от молодой княгини, и это очень успокаивало...
Когда Кримхильда заняла место справа, София устроилась рядом. Внутри
мобиль оказался гораздо меньше кареты. И здесь не было ни кучера, ни слуг --
только две женщины; больше места ни для кого бы не хватило. Слева, прямо
перед креслом, где сидела София, располагались какие-то кнопки и прочие
приспособления, назначение которых Кримхильде не было понятно; а прямо из
передней стенки, как раз меж кнопок, вырастал небольшой черный стержень с
венчающей его фигурной перекладиной. София положила руки на края этой
перекладины и вдавила нечто большими пальцами обеих рук. Кнопки зажглись,
превратившись в разноцветные лампочки, затем послышалось тихое жужжание.
-- Эта машина поедет, если только за рулем буду я, -- пояснила София.
-- Она имеет встроенный дактилоскоп.
-- Ясно, -- выдавила из себя принцесса, чтобы хоть что-то сказать.
Безо всякого усилия мобиль сдвинулся с места и мягко покатил к воротам.
Челядинцы уже открывали их.
-- Мы едем! -- в радостном изумлении воскликнула Кримхильда.
-- Еще бы нам не ехать! -- усмехнулась София. -- Пока сияет над нашей
страной Божественный Эфир, мы, аморийцы, будем ездить, летать, плавать куда
и когда захотим! Ну разумеется, если не забудем, как надлежит правильно
распоряжаться священной силой.
Чтобы пылевые выбросы гигантского города не повредили дорогие наряды и
макияж, София Юстина единственным нажатием какого-то рычага облекла кабину
мобиля герметичным стеклянным навесом.
Они выехали из квартала древних дворцов, пересекли проспект Береники и
Палатинский проспект. Никуда не сворачивая, мобиль мягко катился по гладкому
бетону Княжеской улицы. Как и все улицы в Темисии, Княжеская была строго
ориентирована по сторонам света, она шла от северной окраины космополиса до
Старой Набережной озера Феб.
Мобиль двигался медленнее конного экипажа: София предоставляла гостье
возможность сполна насладиться созерцанием подпирающей небо громады Большого
Императорского дворца. Был ясный полдень; хрустальная статуя
Двенадцатиликого Бога на вершине Палатиума слепила глаза принцессе
Кримхильде.
Официальная резиденция бога-императора Амории представляла собой
правильный квадрат со стороной в одну герму. Внешние стены сложены из
огромных блоков желтого песчаника, тщательно отесанных и добротно пригнанных
друг к другу. Высота наружной стены составляла десять, а ширина -- пять мер.
Она увенчана треугольными зубцами.
Комплекс дворца имеет четыре входа, ориентированные по сторонам света.
По периметру стены стоят пилоны -- возвышающиеся над соседними постройками
привратные башни с наклонными стенами, так что внешне пилон напоминает
урезанную пирамиду. Всего пилонов двенадцать: четыре угловых и восемь
привратных. Каждый пилон носит название бога-аватара, начиная с Феникса и
заканчивая Симплициссимусом. Высота углового пилона -- двадцать мер,
привратного -- тридцать. Главные врата -- Северные, выходящие на Площадь
Двенадцатиликого Бога, или Палатинскую; они расположены между пилонами
Сфинкса и Химеры. Парные привратные пилоны соединены надвратными галереями;
кроме того, галерея Северных врат имеет балкон ("Императорский"), с которого
август принимает парады и обращается к своему народу.
Перед каждым привратным пилоном возвышается четырехгранный гранитный
обелиск ("игла") высотой 25 метров. На обелиске высечен текст Завещания
Фортуната, этого своеобразного гибрида Конституции Империи и Священного
Писания аватарианской веры.
Собственно Большой Императорский дворец стоит на Палатинском холме, --
отчего дворец иногда называют Палатинским, -- так что внешние стены почти не
загораживают обзора, и представляет из себя грандиозную шестиступенчатую
пирамиду высотой двести десять мер. Чтобы создать впечатление еще большей
высоты и внушительности, колоссальные ярусы-террасы наклонены вовнутрь, как
у пилонов, а трапециевидные окна покрыты черным лаком.
Высота ярусов-террас нарастает от десяти мер на первом до двадцати мер
на втором, тридцати -- на третьем, сорока -- на четвертом, пятидесяти -- на
пятом и шестидесяти мер на шестом. Каждый ярус, согласно замыслу древних
строителей, символизирует определенный уровень иерархии аморийского
общества. Так, первый ярус обозначает народ, то есть плебеев, простолюдинов:
рыбаков, крестьян, пастухов, свободных мастеров, наемных служащих; второй --
солдат, милисов и прочих стражей безопасности государства, надзирающих за
народом; третий ярус -- нобилей (патрисов), чиновников, магнатов, офицеров
армии, иереев; четвертый -- кураторов Орденов аватарианского Содружества,
крупных чиновников, архонтов и экзархов, министров, плебейских делегатов,
князей и военачальников; пятый -- членов Дома Фортунатов, Высокой
Консистории и Святой Курии; наконец, шестой, самый верхний, ярус
символизирует земного бога, императора-августа...
Увлеченная созерцанием величественной Пирамиды, принцесса Кримхильда не
заметила, как мобиль выехал на Старую Набережную. Она опомнилась лишь тогда,
когда поняла, что София Юстина правит свою машину прямо к воде!
-- Доверьтесь мне, моя дорогая, -- с улыбкой молвила княгиня,
предвосхищая все вопросы, -- и ничего не бойтесь!
С замиранием сердца Кримхильда следила, как приближается озеро,
кажущееся океаном. Аморийская столица стояла на северном берегу озера Феб.
Как и большинство внутренних озер и рек Амории, оно образовалось без малого
восемнадцать столетий тому назад по воле богов-аватаров. Озеро Феб было
самым большим в Империи, оно продолговатой каплей тянулось с севера на юг на
добрые четыреста герм, вплоть до границы центральной провинции Эридея с
мрачной Стимфалией. Феб питала полноводная река Пифия, названная так по
городу Пифону, столице Стимфалии, где в скалистых ущельях начиналась эта
река.
Прокатившись по специально установленному пирсу, мобиль съехал в воду.
-- Это амфибия, -- пояснила София Юстина. -- Мне показалось, что вы не
будете против небольшой экскурсии по озеру, дорогая.
Кримхильда кивнула. Мобиль двигался по воде, стремительно набирая
скорость. Обернувшись назад, принцесса увидела небольшой пропеллер -- он и
приводил в движение машину. У берега плавали прогулочные скедии; амфибий,
подобных мобилю Софии, не было видно. Люди на скедиях приветствовали
"корабль" княгини улыбками и разноцветными флажками; некоторые провожали его
завистливыми взглядами, из чего Кримхильда заключила, что любезная хозяйка,
как видно, оказала ей, дочери северного варвара, честь, которой лишены все
эти знатные патрисы. Это было более чем приятно.
-- Мы проплывем мимо острова Сафайрос, -- сказала София. -- Не
пропустите это зрелище! Клянусь вам, дорогая, всякий, видевший Сапфировый
дворец хотя бы однажды в жизни, умирает счастливейшим человеком!
...Дивный остров приближался, точно вырастая из блистающей дымки.
Восхищенному взору Кримхильды представали постройки самой причудливой
архитектуры. Буйство фантазии зодчих казалось безграничным! Здесь были и
"крепостные стены", и горки, и террасы, спускающиеся к самой воде, и
зиккураты, плавно перетекающие в пляжи, и колоннады с атлантами и
кариатидами, и стрельчатые башни, вздымающиеся к небесам, и павильоны в
форме раковин, цветов, мифологических существ, и фонтаны, и многое, многое
другое...
Приняв на себя роль всезнающего гида, София Юстина говорила:
-- Снаружи все постройки Сафайроса облицованы горным хрусталем и
драгоценными минералами. Это создает восхитительное ощущение иллюзорности
дворца. Как видите, самоцветы тут повсюду: они украшают стены и портики,
колонны и галереи, купола и статуи, они устилают дорожки и расцвечивают
парапеты. Это адамасы, рубины, смарагды, жемчуга, опалы, жадеиты,
аквамарины, топазы, турмалины, гиацинты, бериллы, бирюза, аметисты, пиропы,
лунные и солнечные камни, лазуриты, нефриты, малахиты, янтарь, агаты,
ониксы, обсидианы, гагаты... Но больше всего сапфиров -- от благородных
синих до голубых, зеленых, фиолетовых, оранжевых. Для Сафайроса подбирались
лучшие камни, самые крупные и чистые... Благодаря умело подобранным
сочетаниям хрусталя и самоцветов днем и ночью Сапфировый дворец окружен
ореолом из светящегося воздуха; от игры красок захватывает дух. Сияние
Сафайроса заметно из любого конца Темисии и даже из далеких предместий
столицы. Аморийцы считают Сапфировый дворец единственным рукотворным чудом
света, которое невозможно повторить. Про него говорят: "Сложи все богатства
мира -- и тебе не хватит их, чтобы украсить Сафайрос"...
Кримхильда охотно верила этому. Все, о чем говорила София, проплывало
перед взором принцессы. Островной дворец взаправду казался призрачным:
невозможно, думала Кримхильда, чтобы такое существовало во взаправдашнем
мире! Час тому назад она была ошеломлена богатством смарагдовой диадемы,
подаренной ей Софией -- однако Сапфировый дворец блистал мириадами подобных
самоцветов! Но для мелкой зависти все это сверкающее великолепие не
оставляло места -- и в самой черной душе оно способно было вызвать лишь
трепетный восторг!
-- Молю вас, ваше сиятельство, не уплывайте, покажите мне этот чудесный
замок! -- в упоении воскликнула Кримхильда.
-- Увы, дорогая, -- ответила София Юстина, -- это непозволительно даже
для меня! Чтобы попасть в Сапфировый дворец, нужно особое разрешение -- ведь
там живут Фортунаты! А я, хотя и имею счастье вести свою родословную от сына
Великого Основателя, все же к священной династии не принадлежу. А впрочем...
-- Да? -- с надеждой переспросила принцесса.
Выдержав томительную паузу, княгиня София сказала:
-- Кесаревич Эмилий Даласин, сын дочери нашего августа, живет в
Сапфировом дворце. Он, между прочим, мой кузен и мой друг с детства. Ради
вас, дорогая, я попрошу Его Высочество рассказать вам о дворце. Постарайтесь
понравиться ему, может статься, он даже пригласит вас на Сафайрос!
-- О, как вы добры, ваше сиятельство, -- пустив слезу непритворного
умиления, промолвила принцесса.
Тем временем амфибия обогнула Сафайрос, сохраняя прежний курс на
юго-юго-запад. Берег стремительно отдалялся, исчезали прогулочные лодки,
лишь изредка на горизонте возникали изящные очертания скедий и галей.
Жужжание пропеллера перерастало в ощутимый, хотя и ненавязчивый, шум.
Цифровой указатель на передней панели показывал скорость пятьдесят герм в
час. Прежде спокойные волны испуганно разбегались от мчащегося корабля.
Кримхильда только успела подумать, наверное, в десятый или сотый раз, сколь
велика сила богов, научивших свой народ создавать такие удивительные машины,
-- как раздался длинный высокий гудок, и спустя несколько мгновений мимо них
не проплыло -- пролетело, промчалось, пронеслось, чуть не задевая брюхом
поверхность озера, -- некое чудовищное, чем-то похожее на крылатого
жука-скарабея, создание. Кримхильде удалось заметить только два гигантских
колеса на корме странного судна, колеса эти неистово вращались, и воздух,
жестоко рассекаемый ими, жалобно стонал.
-- Что это было? -- с дрожью в голосе вопросила принцесса.
-- Пассажирский экраноплан, моя дорогая. Он берет на борт тысячу
человек и летает над водой со скоростью до трехсот герм в час. Уже к вечеру
экраноплан, который вы видели, будет в Пифоне, через сутки достигнет
Анукиса, что стоит на нашей границе с эфиопами, а еще сутки спустя вернется
в Темисию.
"Всякий раз, -- невольно подумалось Кримхильде, -- едва я вижу
какое-нибудь чудо, их боги являют мне чудо еще более великое. Воистину,
только безумцы могут восставать против всемогущих аватаров и их избранного
народа! Ах, почему отец так долго ждал, прежде чем решил поклониться
Божественному императору!".
Напрасно эти мысли свои принцесса не высказала вслух: она бы очень
обрадовала старательную наставницу -- ибо еще нынче утром дочери Круна
просто не пришло бы в голову обсуждать и осуждать своего отца!
Вскоре по правому борту показались очертания берега. Уже
просматривались золотые пляжи, сады, спускающиеся к самой воде, маленькие
гавани и пирсы; за кронами пальм виднелись роскошные виллы в египетском и
античном стиле.
-- Вот где предпочитают проводить жизнь наши аристократы, -- не то с
сожалением, не то с порицанием в голосе произнесла София Юстина. -- Темисия
для них слишком большой и шумный город. К тому же в тесной Темисии не
отыщешь места для обширных вилл. А здесь, в предместьях космополиса, можно
развернуться, пока позволяют средства. Вода, солнце, чистый воздух, тишина
-- и никаких забот! Земной Элизиум, и только!
-- А вы, ваше сиятельство?
-- Я?! -- на обворожительных устах княгини появилась таинственная
улыбка. -- Вы, дорогая моя, кажется, забываете о том, кто я. Я -- Юстина!
Мне на роду написано служение государству. Юстины не умеют бездельничать.
Юстины обязаны править!
-- А мой отец говорит, что женщинам надлежит вести себя скромно,
удовлетворять желания мужа, работать по дому, заниматься с детьми и прясть,
-- внезапно выпалила Кримхильда, тут же, впрочем, залившись краской стыда.
-- Ну что ж, -- раздельно проговорила София Юстина, -- мы попытаемся
переубедить вашего отца.
Принцесса глубоко вздохнула и, желая перевести разговор на другую,
менее деликатную, тему, спросила:
-- Мы плывем к берегу, да?
-- Я хочу показать вам моих детей, -- коротко пояснила княгиня.
Сбавив скорость, амфибия вошла в небольшую бухту. На песке, прямо у
воды, играли дети, двое мальчиков, примерно семи и пяти лет, -- они
возводили замок, в котором при желании можно было угадать сходство с
Палатинским дворцом, -- а поодаль, в переплетенной виноградными лозами
беседке, сидели двое мужчин. Что делали в беседке эти мужчины, Кримхильда не
успела заметить, потому что, едва увидев -- или услышав? -- амфибию, мужчины
оставили свое занятие и кинулись навстречу.
Оба были высоки, но статью различались. Один худой, с редкими прямыми
волосами цвета перезревшего каштана и вытянутым лицом. Худобу призвана была
скрыть синяя накидка-пелерина, надетая на голое тело. Мужчина, бесспорно,
мог считаться привлекательным -- но красивым назвать его было сложно. Второй
мужчина, напротив, обладал пышной вороной шевелюрой, крепким мускулистым
телом и лицом романтического героя; накидка не была нужна ему --
единственной одеждой его была белая схенти, едва скрывающая бедра. Оба
мужчины выглядели лет на тридцать.
-- Это мой муж и его брат, -- сказала София Юстина, когда амфибия
причалила к берегу.
Принцесса механически кивнула. Сердце молодой женщины неистово
колотилось. В душе она проклинала хозяйку за устройство этого внезапного
визита; забыв в это мгновение о своей красоте, Кримхильда испытывала
панический страх перед этими мужчинами, подлинными аморийскими
аристократами, -- как-то ей, дочери северного варвара, общаться с ними?!
Слово прочитав мысли гостьи, София улыбнулась и молвила своим
излучающим уверенность тоном:
-- Вы им понравитесь, дорогая. Ведите себя естественно, больше ничего
от вас не требуется.
Они вышли из мобиля -- и тут подоспели муж Софии со своим братом. В
единый миг оглядев наряды женщин, оба мужчины восхищенно зацокали языками.
Кримхильда с ужасом увидела, как зашевелилась набедренная повязка
черноволосого красавца. Ее бросило в жар. Она тупо смотрела на эту
шевелящуюся ткань и думала: "Только бы не упасть в обморок. Только бы не
упасть... О, боги, ну зачем я поехала с ней?!!".
-- Ох, Софи, я всегда знал, что ты непредсказуемая женщина, но это уже
слишком! -- заговорил сухощавый. -- Ты застала меня и брата врасплох!
-- Да-да, -- поддержал его брат, -- и еще одну красавицу привезла.
Ну-ка, выкладывай, кто эта платиноволосая прелестница!
"Это он про меня? -- пронеслось в голове Кримхильды. -- Да, про меня...
Про меня! О-о-о!".
Первый, кто осмелился назвать ее прелестницей, некий странствующий
рыцарь, был бит батогами по приказу герцога Круна года два тому назад. А
вторым оказался этот красавец-аристократ.
София взяла гостью за руку и подтолкнула к мужчинам.
-- Прошу любить: моя новая подруга Кримхильда, наследная принцесса
Нарбоннская!
"Что она такое говорит?! Какая же я наследная?.. Ой, это скверно
кончится, как есть скверно!".
Она попыталась поправить хозяйку -- но горло сковал жестокий спазм;
даже хрип и тот нельзя было услышать. Кримхильда почувствовала, как
заливается краской. Такого стыда она не испытывала ни разу в жизни. Она
мечтала, чтобы земля разверзлась под ногами и проглотила ее, недостойную!
Худой сделал шаг навстречу принцессе и, галантно пожав безвольно
поникшую руку, отрекомендовался:
-- Юний Лонгин, имеющий честь являться мужем вашей новой подруги,
принцесса.
"Муж -- этот?!" -- с удивлением подумала Кримхильда. До сего момента
она пребывала в полной уверенности, что мужем великолепной Софии Юстины
является черноволосый красавец, а не этот его неказистый брат!
-- Очень приятно, ваше сиятельство, -- выдавила из себя она.
-- Никакое он не "сиятельство", -- рассмеялась София. -- Юний
обыкновенный патрис, а не князь, в его жилах нет ни единой капли крови
Фортуната-Основателя!
-- Верно, хотя и печально, -- согласился Юний, -- но, по правде
сказать, не такой уж я обыкновенный, если женой у меня сама София Юстина!
-- Меня зовите просто Виктор, -- вступил в разговор черноволосый
красавец, -- что значит "победитель".
"Победитель!", -- пронеслось в голове Кримхильды. Тут она заставила
себя посмотреть в его глаза -- и тут же поняла, что погибла.
...Потом ей показали тех самых мальчиков, Палладия и Платона, детей
Юния и Софии. Мальчики до того увлеклись созданием собственной модели
императорской Пирамиды, что не заметили приезда матери и остались глухи к
просьбам взрослых хотя бы на минуту отвлечься от своей работы. Посмеявшись,
взрослые оставили детей в покое и уединились в уже упоминавшейся беседке.
Слуги принесли яства, и был обед, каких Кримхильде видеть не
приходилось, а тем более вкушать; далее ели смоквы и запивали их отменным
киферейским вином; затем играли в "змею"11 -- муж играл с женой, а Виктор
Лонгин пытался обучить игре нарбоннскую принцессу... Это приятному
времяпрепровождению внезапно пришел конец: вспомнив о каком-то важном деле,