Томан Николай. Воскрешение из мертвых

пассажиру, сошедшему с этого судна, передать чемодан с типографским
шрифтом какому-то советскому гражданину, ожидавшему их в подъезде
одного из домов на улице Гоголя.
- Поверьте мне на слово, я ни за что не стал бы этого делать, -
заявил итальянский матрос полковнику Корецкому. - Я слишком уважаю
вашу страну. Но меня заставил сделать это один из помощников капитана.
Вам я могу признаться, что попался ему однажды с контрабандным товаром
(не в вашей стране, конечно). С тех пор помощник капитана держит меня
в своих руках. Стоит отказаться выполнить какое-либо его приказание -
сразу грозит выдать полиции.
- Как вам стало известно, что в чемодане шрифт? - спросил
Корецкий.
- Я же понимал, что в нем что-то недозволенное, но догадаться,
что именно, конечно, не мог. По всему чувствовалось, однако, что
какой-то металл. И тогда я схитрил. "А что в чемодане? - спросил я
того типа, с которым шел. - Уж не золото ли? Если золото, я
отказываюсь нести его дальше. Я честный итальянский патриот и не
позволю, чтобы из моей бедной страны вывозили золотой запас в богатый
Советский Союз..." Тот тип стал меня ругать. Тогда я бросил чемодан и
пошел в сторону порта. Чемодан был слишком тяжел, чтобы нести его
одному. Пассажир вынужден был вернуть меня и показать, что в нем
такое.
Они передали чемодан каким-то людям, которых матрос в темноте не
мог как следует разглядеть, один из них, однако, по описанию матроса,
напоминал магистра Травицкого...
- А если это так, - заключила Татьяна, - то этот шрифт должен
оказаться скоро в Благовской семинарии.
Все это она сообщила подполковнику Лазареву, вернувшись в Москву.
- Я тоже так полагаю, Татьяна Петровна, - соглашается с нею
Евгений Николаевич. - У Телушкина уже все готово для печатания
подпольной религиозной литературы. По сообщению Дионисия Десницына,
Корнелий раздобыл где-то старую печатную машину, и сейчас она у него
на полном ходу. Восстанавливать ее пришлось Маврину одному, так как
Корнелий категорически возражал против приглашения кого-либо еще. Так
и не удалось подключить к этому Анатолия Ямщикова.
- Что же мы будем делать дальше, Евгений Николаевич? Вы
советовались с комиссаром Ивакиным?
- Решено не поднимать лишнего шума и не производить ареста
Телушкина в семинарии...
- Но ведь его типография не в семинарии? - перебивает Лазарева
Грунина.
- Все равно это владение семинарии. Когда будет нужно, мы
поставим в известность их руководство, и они сами разоблачат
Телушкина.
- А они не замнут этого дела?
- Его уже невозможно замять. Телушкин тоже никуда от нас не уйдет
- особняк архиерея Троицкого находится под наблюдением местной
милиции.

О том, что не Рудаков, а Анатолий Ямщиков встретился с Вадимом,
Татьяне стало известно от самого Олега.
- Знаешь, - сказал он ей, - вначале я очень расстроился из-за
этого...
- Хотел предстать передо мной героем?
- Если честно, то в какой-то мере было и это. Но главное - не
сомневался, что сделаю это лучше опрометчивого Анатолия. Должен,
однако, признаться - он отлично справился со своей задачей.
И Олег, ничего не скрывая, рассказал ей, как решался вопрос его
друзьями. Не утаил даже обидных слов в свой адрес Вали Куницыной.
- Так тебе и надо! - рассмеялась Татьяна. - Надеюсь, ты не затаил
на нее злобы?
- Сказать, чтобы я был рад ее оценке моей персоны, было бы
неправдой, но я все же пригласил ее на нашу свадьбу и надеюсь, что
ты...
- Мог бы не задавать мне такого вопроса. Валя прекрасный человек
и настоящий наш друг. Ну, а от Вадима какие вести?
Олег подробно сообщает ей все, что поступило от Маврина по
цепочке Авдий - Дионисий - Андрей.
...В тот же день Татьяна созванивается с профессором Кречетовым и
просит разрешения зайти к нему.
Едва она переступает порог его квартиры, как под ноги ей
бросается маленький, серый, с темными тигровыми полосками котенок.
- Берегите ноги, Татьяна Петровна! - встревоженно кричит Леонид
Александрович.
- Неужели такой свирепый? - удивляется Татьяна.
- Шалун ужасный. На днях принес его мне академик Иванов. Сказал,
что это помесь простого серого кота с сиамской кошкой. Внешним видом
он в папу, но с сиамским темпераментом. Теперь весь день по моей
квартире носится этот тайфун из шерсти и множества остреньких
коготков. Все летит вверх дном. В том числе и рукописи с моего стола.
- И как же вы с ним уживаетесь?
- Первые три дня думал, что не выдержу. Звонил Иванову, просил
забрать. Но он был занят, пришел только на пятый день.
- И что же?
- А за пять дней привык я к этому чертенку. Хотел однажды
отлупить. Взял в руки, а он сжался в комочек и поет. Как я мог его
после этого наказывать? И знаете, он не глуп, все понимает. Во всяком
случае, когда я сажусь за стол работать - носится по другой комнате, а
ко мне приходит только спать. Взберется на колени, помурлычет немного
и засыпает мертвым сном... Но что я с вами об этом малыше, вы,
наверное, по серьезному делу, извините, ради бога!
- Бога вы вовремя помянули, - смеется Татьяна. - Именно о боге
будет речь. Точнее, о богословах.
И Татьяна рассказывает Кречетову о своей поездке в Одессу и
встрече с бывшим семинаристом Фоменко. Потом она достает записку
Владимира и протягивает ее профессору.
- А что, если я попробую, - улыбается Леонид Александрович, -
перечислить вам все вопросы одесского семинариста, не глядя в его
записку? Это не так уж трудно. Методы так называемых клерикальных
"доказательств" существования всевышнего с помощью "современного
естествознания" давно нам известны. Это, наверное, "тепловая смерть
Вселенной", "расширяющаяся Вселенная" или так называемый "взрыв во
Вселенной". Ну и, конечно, "соотношение неопределенности" квантовой
физики? Угадал?
- Угадали, Леонид Александрович! Там и еще кое-что, но эти
вопросы, видимо, самые главные.
- Но сколько же можно об одном и том же! - восклицает профессор
Кречетов. - Уж не одно десятилетие они об этом говорят и пишут, хотя
не только философы-марксисты, но и многие западные ученые разоблачают
их. Известный английский астрофизик Эддингтон, например, хоть и
является видным представителем физического идеализма, но, говоря об
использовании богословами наблюдений за галактиками, на основании
которых была создана теория "расширяющейся Вселенной", заявил: "Эти
данные долгое время использовались против распространения
материализма. Они рассматривались как научное подтверждение активных
действий творца в далекие времена. Я не желал бы поддерживать подобные
опрометчивые выводы".
- А нельзя ли об этом немного подробнее, Леонид Александрович? В
чем смысл теории "расширяющейся Вселенной"? Я много слышала об этом,
но до сих пор не очень разобралась.
- В двух словах, к сожалению, всего не объяснишь, попробую,
однако. Теория эта возникла на основании наблюдения так называемого
"красного смещения" в спектрах туманностей. Современная наука
объясняет это взаимным удалением внегалактических систем в нашей части
Вселенной. А идеалисты и богословы истолковывают как свидетельство
начала "сотворения мира". Вся наша Вселенная была будто бы
сосредоточена когда-то в одной точке пространства. Эти соображения
бельгийский математик аббат Леметр подкрепил затем соответствующими
математическими расчетами.
- Но ведь и наши ученые, кажется, не отрицают "красного
смещения"? - не очень уверенно спрашивает Татьяна.
- Не отрицают. Но делают из этого иные выводы. И, уж во всяком
случае, не в пользу всевышнего, - улыбается Кречетов. - Амбарцумян
считает, например, что при этом неправомерно отождествляется
Метагалактика со Вселенной. Наши ученые вообще стоят на той точке
зрения, что "начальный момент" эволюции Метагалактики не является
"началом всего", а представляет собой лишь момент возникновения
протовещества, из которого затем образовались известные нам формы
материи. А академик Зельдович в одной из своих статей написал, что
"время", протекшее с начала расширения, кое-кто называет "возрастом
Вселенной", а правильнее было бы называть его "длительностью
современного этапа существования Вселенной". Ответил я как-то на ваш
вопрос, Татьяна Петровна?
- Вполне, Леонид Александрович. Только вы Володе Фоменко еще
попроще, пожалуйста...
- Обещаю вам, Татьяна Петровна, ответить ему попроще и
обстоятельнее и на все остальные его вопросы.
Татьяна уходит от профессора Кречетова с сознанием выполненного
долга перед Фоменко, которого, уезжая из Одессы, уговорила отказаться
от дальнейших разоблачений Травицкого. А ему так хотелось "вывести его
на чистую воду". Но подобная самодеятельность могла ведь и насторожить
магистра и помешать его разоблачению.

Фоме Фомичу на вид больше семидесяти не дашь, хотя сам он
уверяет, что ему под восемьдесят. Лицо, правда, в сплошных морщинах, с
остро выпирающими скулами и резко обозначенными челюстями. О таких
говорят "кожа да кости". Но Фома Фомич считает свою физиономию и
телосложение "супераскетическими" и уверяет, что до сих пор занимается
гимнастикой по системе йогов. Внимательно осмотрев печатную машину,
отремонтированную Вадимом, он брезгливо проводит пальцами по ее талеру
и спрашивает:
- Где раздобыли такую рухлядь?
- Где раздобыл - не играет роли. Посмотрите, можно ли на ней
печатать? - спрашивает его Корнелий.
Фома Фомич снова ощупывает каждую деталь старой, отжившей свой
век машины, называвшейся когда-то "американкой", и покачивает головой:
- Это нужно же, такой утиль наладить! Видать, виртуоз какой-то ее
латал. Боюсь только, как бы она снова не развалилась.
- А вы не бойтесь, виртуоз тот будет рядом. Меня интересует
только одно - сможете вы на ней работать?
- Я на таких у партизан листовки печатал.
- У каких партизан? - удивляется Корнелий. - Вы же говорили, что
работали в каком-то религиозном журнале, издававшемся на
оккупированной территории Советского Союза.
- Да, это верно, - кивает лысой головой Фома Фомич. - Сотрудничал
одно время в "Православной миссии", возглавляемой митрополитом Сергием
Воскресенским.
- Полностью миссия эта называлась, кажется, "Православной миссией
в освобожденных областях России"? - уточняет отец Феодосий.
- Это тоже верно. Имелись в виду оккупированные немцами
Псковская, Ленинградская и Новгородская области. Судьба, однако,
швыряла меня и туда и сюда. То к партизанам, то к оккупантам...
"Небось по заданию гестапо", - догадывается Корнелий, но на этот
раз уточнять не находит нужным. Решает, что лучше этих подробностей
ему не знать.
- Я вообще чего только не печатал за свою жизнь, - продолжает
Фома Фомич. - Даже фальшивые деньги пришлось однажды!
- И все сходило?
- Не всегда. Но на всю катушку за грехи мои еще ни разу не
получал. Всякий раз выкручивался. При боге все ведь проще было...
- Как это - при боге?
- Говорят же, "при царе", "при немцах". В таком примерно смысле.
- А почему проще?
- Было на кого свалить. Черт, мол, попутал. Вы, как лицо
духовное, понимаете, надеюсь, что бог и черт - одна корпорация. А
теперь за все самому приходится. Вот и боюсь, как бы не продешевить,
взявшись за вашу работу. Уголовно наказуемое сие...
- Вы ведь читали текст. В нем ничего против властей...
- Почему бы вам в таком случае, отец Феодосий, не тиснуть свое
сочинение с помощью московской патриархии?
- Боюсь, в соавторы кто-нибудь напросится.
- Вам виднее. Материал действительно эффектный. Прошу, однако,
оплатить не только труд мой, но и риск.
- Какой же риск?
- Полагается разве печатать что-либо без специального разрешения?
- Мы же не тысячным тиражом...
- Все равно не положено.
- Ну ладно, Фома Фомич, - примирительно говорит Корнелий, - не
будем спорить. Я не поскуплюсь на вознаграждение, нужно только
поаккуратнее и побыстрее.
- Это могу обещать. А за работу готов взяться хоть сейчас.

Андрей видит в окно, как торопливо идет домой дед Дионисий.
Когда-то он ходил так всегда, но годы взяли свое, и походка его стала
спокойнее, степеннее. Случилось, значит, что-то важное, или узнал от
Авдия что-нибудь неожиданное.
- Знаешь, что Авдий мне сообщил? - говорит он прямо с порога, с
трудом переводя дух от быстрой ходьбы. - Фома у них сегодня был.
Помнишь этого проходимца?
- Который редакцию "Журнала Московской патриархии" чуть не
подвел?
- Тот самый. Только не "чуть", а действительно подвел. Его оттуда
выставили "во гневе", как говорится, а надо было бы под суд, да не
захотело наше духовенство такой вонючий сор из своей святой избы
выметать. А вот Телушкин его учуял. Точна все-таки пословица: рыбак
рыбака видит издалека. Нужно срочно сообщить об этом Татьяне Петровне.
- Она должна приехать сегодня.
- Ты все же позвони. Пусть поставит в известность кого следует.
- Ладно, позвоню. А что этот Фома может делать у Телушкина?
- Да все! Ни от чего не откажется за приличное вознаграждение. Но
в данном случае будет, видимо, печатать "творение" отца Феодосия. И
вот что мне во всем этом деле непонятно: зачем им эта убогая
подпольная типография! Ну сколько экземпляров сможет она напечатать?
- Все же больше, чем от руки или на машинке.
- А у меня из головы не выходит все одна и та же мысль: зачем эта
подпольная типография понадобилась Травицкому? Ведь не для того же
только, чтобы сочинения отца Феодосия печатать. Скорее всего,
провокацию какую-то замышляет. Не может же он не понимать, что если не
милиция, то само семинарское начальство без особого труда типографию
их обнаружит.
- Ректору это давно уж известно...
- Что именно известно? Что отец Феодосий важные научные сообщения
"пришельцев" в древнецерковнославянских книгах обнаружил и в
единственном экземпляре их реставрирует? Тайком ведь от него Телушкин
печатный станок приобрел. Стоит только ректору узнать, что Феодосий
подпольную типографию организовал в его владениях - тотчас же владыке
своему епархиальному доложит. А уж архиерей, должно быть, самому
патриарху. И как ты думаешь, что тогда будет, зная лояльность
московской патриархии к Советскому правительству?
- На что же Травицкий делает ставку?
- На то, по-моему, чтобы обнаружили все это милиция или
прокуратура.
- Тоже не очень понятно...
- А вот этого я от тебя не ожидал! - укоризненно качает головой
Дионисий.
- Вы, значит, полагаете...
- Поверь моему чутью, внук, все это делается из расчета на
очередную шумиху за рубежом. Стоит только милиции привлечь к
ответственности Корнелия Телушкина, как все радиоголоса станут
утверждать, что в России преследуют духовенство. Звони сейчас же
Татьяне Петровне, пусть приезжает поскорее!

25

- Поздравляю вас, Татьяна Петровна! - восклицает Лазарев, едва
Татьяна входит в его кабинет.
- С чем? - удивляется Татьяна. - Это вас нужно поздравить -
присвоили наконец звание полковника. Очень за вас рада, Евгений
Николаевич! Нужно бы по этому случаю облачиться в парадный мундир и
приколоть к погонам третью звездочку.
- Будет сделано, Татьяна Петровна! Не успел еще. И был бы рад,
если бы вы по этому случаю ко мне сегодня на ужин. С Олегом.
- Спасибо, Евгений Николаевич, с удовольствием приду.
- А я вас вот с чем хочу поздравить: вы правы оказались. Похоже,
что в самом деле подпольная семинарская типография задумана с
провокационной целью.
- Что вас в этом убедило?
- Сообщили только что из Благовского горотдела Министерства
внутренних дел, что им позвонил какой-то человек, назвавшийся
прихожанином местной церкви, и сказал, что в подвале особняка архиерея
Троицкого по Овражной улице установлена печатная машина без ведома
местных властей. Фамилию свою назвать не пожелал и вообще прекратил на
этом разговор. Кто, по-вашему мог это сделать?
- Едва ли кто-нибудь из прихожан, - не очень уверенно произносит
Татьяна. - Прихожанин, скорее, сообщил бы об этом ректору семинарии
или епархиальному архиерею. Выходит, что кто-то заинтересован во
вмешательстве милиции?
- А тот, кто на этой машине печатать должен, что за человек?
- Этого я пока не знаю. Собиралась к ним сама съездить. Думала
даже сегодня, но раз у вас такое торжество, выеду завтра утром.
- Мы ждем вас к восьми, Татьяна Петровна.

Как только Татьяна приходит домой, мать говорит ей:
- Тебе уже два раза звонил Андрей Десницын. Просил срочно с ним
связаться. Сказал, что телефон его ты знаешь.
С Благовом есть автоматическая междугородная связь. Татьяна
набирает цифру "восемь" и, дождавшись непрерывного гудка, набирает код
города Благова. Не занятым оказывается и номер квартиры Десницыных.
- Слушаю вас, - отзывается ей басовитый голос Дионисия.
- Здравствуйте, Дионисий Дорофеевич! - приветствует его Татьяна.
- Только что пришла домой, и мама мне сказала...
- Да, да, Татьяна Петровна! - торопливо перебивает ее Дионисий. -
Звонили вам дважды. Очень вы нам нужны. Не могли бы приехать сегодня?
- Что-нибудь новое?
- Да, есть кое-что, однако не по телефону.
- Я утром собиралась, но если надо...
- Думаю, что надо, хотя, может быть, и ничего такого...
- Хорошо, Дионисий Дорофеевич, я приеду.
Она сразу же набирает телефон Лазарева и извиняется, что не
сможет быть у него.
- Ну так мы отложим это дело, - говорит Евгений Николаевич. -
Юбилеи и те переносят...
- Если это только из-за меня...
- Вообще ни к чему такой пожар. Это супруга моя решила, чтобы
тотчас же. А мне очень хочется, чтобы вы у нас были. Тогда уж вам
неудобно будет не пригласить нас на вашу свадьбу. Шучу, конечно, знаю,
что и без того пригласите, а мне всегда приятно вас видеть. Уговорю
вас, может быть, бросить аспирантуру и вернуться на оперативную работу
ко мне в отдел.
- Я подумаю, Евгений Николаевич.
- В Благов вы с каким поездом?
- С трехчасовым.
- Тогда встретитесь, наверное, с Крамовым. Он тоже должен выехать
туда сегодня. Но уже не от нас, а от министерства. Они тоже
заинтересовались подпольной типографией Телушкина.
- Я знаю. Комиссар Ивакин уже расспрашивал меня о моей поездке в
Одессу. Боюсь только, как бы благовская милиция не предприняла
чего-нибудь раньше времени...
- Они предупреждены и пока только наблюдают. Ну, желаю вам удачи!

В поезде Татьяна так и не встретилась с капитаном Крамовым.
Скорее всего, он уехал раньше или не успел на этот поезд, а следующий
теперь только через три часа.
На благовском вокзале ее, как и в первый приезд, встречает Андрей
Десницын.
- Зачем вы тратите время на это, - укоряет его Татьяна. -
Добралась бы и сама.
- Уже вечер, и мало ли что... И потом, дед велел непременно
встретить.
- Ну, тогда другое дело, - смеется Татьяна. - Что у вас нового?
- Ничего особенного, если не считать опасений деда, что
затевается какая-то провокация.
- С подпольной типографией?
Андрей выкладывает Татьяне соображения деда, которые не кажутся
ему теперь такими уж убедительными.
- А Телушкин как же? Причастен он к этой провокации? Нужно же
как-то и его роль себе уяснить.
- Дед полагает, что он тут ни при чем.
- Может быть, и его тоже в фанатики зачислите, как Травицкого?
- По мнению деда, фанатизм Травицкого где-то на грани
антисоветизма. А Телушкина прельстил, наверное, заработок и надежда
прославиться.
- Инициатор провокации, значит, Травицкий?
- Ну, может быть, и не он, а кто-нибудь из зарубежных
"защитников" русской православной церкви.
Некоторое время они идут молча. Потом Андрей негромко произносит:
- Моему уму просто непостижима их логика. С их точки зрения, у
нас все плохо. Вы, наверное, знаете, что такое секуляризация?
- Насколько мне помнится, это что-то связанное с изъятием из
духовного ведения церковных ценностей и передачей их гражданским
властям?
- В данном случае я имею в виду освобождение от церковного
влияния в общественной деятельности. Так вот, по данным,
опубликованным в семьдесят втором году Центральным статистическим
управлением церквей при государственном секретариате Ватикана, за
шесть последних лет в католических церквах отказались от сана
священника тринадцать с половиной тысяч человек. В одной только Европе
не имеют священников около тридцати процентов приходов. Та же
статистика свидетельствует и о массовом беге из монастырей монахов и
монахинь, о большой нужде церквей в семинаристах. Молодежь, значит, не
желает посвящать свою жизнь служению богу.
Чувствуя, что Андрей может говорить об этом долго, Татьяна
прерывает его вопросом:
- А кто у Телушкина печатать будет его "трактат" о свидетельстве
"пришельцев" в пользу всевышнего?
- Некто Фома Фомич, настоящую фамилию которого знает, наверное,
только милиция. Темная личность. Пожалуй, даже уголовник. Во всяком
случае, с уголовным прошлым. Всю жизнь вертится около духовенства.
Распускает слухи, будто был когда-то протодьяконом.
- А в типографском деле он что-нибудь смыслит?
- Уверяет, что до революции работал наборщиком в "Церковных
ведомостях" - газете синода русской православной церкви. Несколько лет
назад делал что-то в редакции "Журнала Московской патриархии", откуда
был изгнан за нечистоплотные делишки.
- Сколько же ему лет?
- Это тоже никому не ведомо. Скорее всего, ровесник моему деду, а
может быть, и старше его. Но вот мы и пришли в обитель бывших
богословов Десницыных.

Капитан Крамов приезжает в Благов поздно вечером. Заходит сначала
в городской отдел Министерства внутренних дел, где его ждали
сотрудники, занимающиеся подпольной типографией "отца Феодосия".
Оттуда звонит Боярским, у которых должна остановиться Грунина. Настин
отец сообщает, что Татьяна Петровна у Десницыных. Крамов набирает их
номер.
- Здравствуйте, Андрей Васильевич, - приветствует он
Десницына-младшего. - Это Крамов вас беспокоит. У вас еще Грунина?
- Да, да, Аскольд Ильич, у нас Татьяна Петровна. Можете с нею
поговорить, а еще лучше - приезжайте прямо к нам. Вы же знаете, где мы
живем.
Капитан приходит спустя четверть часа.
- Пожалуйста к столу, Аскольд Ильич! - приглашает его Дионисий. -
Как раз самовар поспел. Мы тут никаких электрических и прочих чайников
не признаем, только самовар. В этом отношении неисправимые
консерваторы, или, как богословы говорят, традиционалисты, -
посмеивается Десницын-старший.
- От чая не откажусь, хотя время позднее и вам, наверное, спать
пора, но раз самовар поспел...
- Вот именно. Не пропадать же кипятку. Есть, однако, не только
кипяченая вода, но и аква витэ.
- Нет, Дионисий Петрович, спасибо. "Живую воду" в другой раз.
За чаем говорят о всякой всячине, а как только Крамов начинает
благодарить за гостеприимство, Дионисий встает из-за стола и кивает
Андрею:
- Пойдем, внук, не будем мешать.
- Мне именно с вами-то и нужно поговорить, Дионисий Дорофеевич! -
останавливает его Крамов. - Посоветовались мы в Москве и с местными
властями и решили, что вы сами должны пресечь незаконную деятельность
Телушкина. Сможет это сделать ректор семинарии?
- В каком смысле?
- Застать Телушкина и его сообщников на месте преступления и
сообщить о них следственным органам в соответствии с существующим
законом. Нужно ведь не только Телушкина покарать, но и выяснить многое
другое.
- Понимаю, Аскольд Ильич, - кивает Десницын. - Только сам ректор
на это не решится. Побоится последствий.
- А что нужно, чтобы решился? - спрашивает Татьяна.
- Указание епархии.
- Как этого добиться?
Дионисий почесывает бороду. Он не очень уверен, что ему удастся
уговорить Благовещенского сообщить обо всем епархиальному архиерею.
- Но ведь другого пути нет? - снова спрашивает его Татьяна.
- Вроде нет...
- Тогда вся надежда на вас, Дионисий Дорофеевич.
- Хорошо, я попробую. Боюсь, однако, как бы Телушкин не
вывернулся, если за это дело возьмемся мы. Уж больно хитер и
изворотлив... Скажет, будто типография затеяна без его ведома.
- А вот это уж предоставьте нам, - успокаивает его Крамов. - Улик
против него в этом деле более чем достаточно.
- Вы имеете в виду оттиски пальцев на печатной машине? -
спрашивает Дионисий.
- Не только это, но и дактилоскопия, конечно, пригодится.
- А если он в перчатках?
- Вы совсем уж за профессионального гангстера его принимаете, -
смеется Татьяна.
- От него всего можно ожидать, - хмурится Десницын-старший.
- Мы все это учтем, Дионисий Дорофеевич, - обещает Крамов.
- Тогда я попробую уговорить Арсения Благовещенского доложить о
нем своему епархиальному владыке.
- Владыка, - усмехаясь, поясняет Десницын-младший, - это у
православного духовенства титул архиерея.

26

Как и ожидал Дионисий, ректор Благовской духовной семинарии
заметно оробел, когда Десницын посоветовал ему сообщить как можно
скорее о деяниях "отца Феодосия" владыке.
- Ведь это все равно, что на себя самого донести, - говорит он
упавшим голосом. - Я же сам ему разрешил...
- Что вы ему разрешили? Подпольную типографию организовать?
- Реставрацию древнецерковнославянских рукописей...
- Так то реставрация, и в единственном экземпляре к тому же. А он
как развернулся? Да еще и наемную рабочую силу завел. Уже одно это по
советским законам подсудно. Милиция, конечно, знает о нем все, но не
хочет вас компрометировать. Репутация Телушкина ей хорошо известна - у
него такое не в первый раз. Так зачем же вам за него отвечать? Дело-то
явно уголовное и по серьезной статье.
- Но и владыка по головке меня за такое не погладит... Спросит,