Кончилось тем, что ювелир уплатил нотариусу сколько-то там денег – и тот не стал придираться. Таденав так Таденав. Кому какое дело?
Ошалев от долгого и путаного разговора, очутился Жилло на улице наследником ювелира и опять угодил в объятия братцев-воришек, безмерно гордых удачей вожака.
– Пошли в погребок! – потребовал Малыш. – Это дело обмыть надобно!
Жилло и сам понимал – это сделать необходимо. За полчаса и фамилию приобрел, и наследство. И еще – столько за последнее время было разных похождений, что не мешало бы расслабиться. Пусть за чаркой, пусть за моряцким ромом! Граф жив, принцесса жива, красавицу зовут Неда – дела не так уж и плохи!
И вот просыпается Жилло этак около полудня. В голове помойная лохань плещется, во рту – драгунский эскадрон ночевал. Сидит напротив Дениза, вид у нее брезгливый и брюзгливый.
– А дружки твои холодной водой во дворе спасаются, – говорит. – Суют по очереди голову в ведро. Может, тоже попробуешь?
– Охо-хонюшки… – отвечает Жилло. – Где это я? Ой, батюшки, руки-ноги как не мои…
– Хорошо бы они у тебя вовсе отвалились, – ворчит Дениза. – Не умеешь пить – не берись.
– Да умею я пить… – бормочет Жилло. – Мы со старым графом в Дундаге… Мы знаешь как пили?…
И приходит ему в голову, что ювелир прав – умирающему человеку надо вовремя завещание составить. Тем более – владельцу замечательной коллекции. И вспоминает он, что теперь ему есть кому имущество в наследство оставлять! И опять голова его шмякается от собственной невыносимой тяжести на подушку – потому что Жилло понятия не имеет, какая могла бы быть у Виго фамилия… Словом, осталось только послать за гробом и могильщиком.
– Сейчас я тебе помочь попытаюсь, – говорит, сжалившись, Дениза и уходит. Куда? Приподнимается Жилло на локте – а он, оказывается, у стола на скамье лежит. Даже до постели не дотащился…
И входит тут старуха с котом. И смотрит она на страдальца, а физиономия у нее веселая.
– Хорош, голубчик! – говорит. – Сейчас тебе отвар приготовлю, полегчает. Впрочем, так тебе и надо. Не умеешь пить – не берись.
Замахнулся бы на нее Жилло – да плечо к скамье кто-то гвоздем приколотил, не отодрать.
Ну, пока старая ведьма его отпаивала и воспитывала, Дедуля с Малышом тоже человеческий образ себе вернули. Сели все трое обедать – и от сытной еды стало им чудесно.
Подавала служанка, а старуха тут же к столу примостилась, кусок – себе в рот, кусок – на пол, для кота.
– А где же Дениза? – спрашивает Малыш.
– Она в перечную лавку побежала, – говорит служанка. – У скорняка свадьба в доме, нам все мясное и пироги заказали, а скорняк любит, чтобы во рту горело. Ну и вообще в хозяйство нужно пряностей подкупить.
– Кое-что и у меня бы нашлось, – вставляет старуха. – В лавке с нее дорого возьмут, а я бы и так дала за ее доброту. Ну, поел, Нариан? Поел? Тогда – пошли.
И удалилась – но не к выходу из погребка, а совсем даже в другую сторону, туда, где кухня и обе кладовки.
Понял Жилло – она к себе в подвальчик потайным ходом вернуться хочет. Но следом не побежал. Достаточно ему пока было знать про этот ход самому, а давать объяснения Дедуле с Малышом как-то не хотелось.
К концу трапезы и Дениза пожаловала.
– Выметайтесь, – говорит, – чтоб я вас тут сегодня больше не видела. Из-за вас, пьянчужек, я с утра не могла погребок открыть. Разлеглись тут!
– У тебя же два парня здоровенных на черной работе, – напомнил Жилло. – Вынесли бы нас на свежий воздух, во двор, под липу.
– Стыд и срам! – отрубила Дениза. – Это чтобы из моего погребка пьянчужек в бессознательном виде выносили? Да еще сразу троих? Враги мои этого не дождутся! У меня приличное заведение!
– Видно, очень ты свой погребок любишь, а, Дениза? – спросил Дедуля.
– Вот ты такое дело заведи, а потом и спрашивай – люблю, не люблю, – сердито ответила она. – Погребок меня кормит-поит, и не одну меня, а повариху, парней, служанок. Да и потише ты про любовь… услышат, беды не оберешься.
– Тоже верно, – согласился Дедуля. – Ну, я так полагаю, надо бы нам с Малышом прогуляться, послушать, чего добрые люди говорят. Как твоего графа-то звали?
– Иво оф Дундаг, – сказал Жилло. – Я уж не знаю – вряд ли он к лекарю пошел бы, как вы полагаете? Может он знать, что лекарь его продал, или не может?
Переглянулись Дедуля с Малышом и плечами пожали.
– Это ты у своего графа спрашивай, – отвечает Дедуля. – Кто я тебе, колдун, маг, что ли – мысли отгадывать? Я вот сейчас побегаю по городу, новости соберу. Это я могу. А ты, вожак, отлежись лучше. Слабоват ты по спиртной части. Будем впредь иметь это в виду.
Ушли Дедуля с Малышом в разведку. Жилло задремал. И видится ему Девичья башня, видится в зарешеченном окне красавица Неда. И еще одно окно, и там – принцесса Амора.
– Ангерран, братик мой! – зовет Амора.
И третье окно, и за решеткой – граф оф Дундаг.
– Я люблю тебя, – говорит он. – Слышишь? Я тебя люблю!
И еще одно окно, а там ювелир притулился в амбразуре.
– В мои годы остается только высокое искусство, – шепчет. – Рядом с ним все – ерунда.
И пятое окно, там – лекарь. Молчит. Дуется.
А Жилло как будто по наружной стене башни мухой ползает, думает – чью решетку первой вынимать. Карниз под ногой крошиться стал, кирпичина поехала, повис Жилло на одной руке – ужас! Помогите!
Бу-бух! Тресь!…
Столбы какие-то деревянные… Темница низкая, без окон и дверей… Да что же это такое?
А это Жилло с лавки свалился и под стол угодил. Правильно сказали старуха с Денизой – не умеешь пить, не берись.
Вышел он во двор погребка, лекарство Дедули и Малыша употребил – ведро с холодной водой. Мудрое лекарство, прямо на глазах от него умнеешь.
Пришли и братцы-воришки.
– Удивительное дело! Весь Кульдиг в изумлении! Выпущен твой граф из подземелья, – сказали. – Куда подевался, никто не знает. А самое любопытное – принцессу Амору в городе видели! Ее в открытой коляске катали. Ну, ничего не понять!
Жилло основательно почесал в затылке. Мудрит чего-то Равноправная Дума… и не миновать идти к лекарю. Если граф захочет своего слугу отыскать – то куда он еще за этим непутевым слугой направиться может? Где еще о нем хоть слово скажут?
Ну, пошли к лекарскому дому. Кинули камушком в окно. Вызвали стряпуху Маго.
– Да, был молодой граф, – говорит она. – Вещи свои забрал, обоих коней под уздцы взял и ушел. Вот и все, что о нем знаю. Они с господином… ох, с братцем лекарем о чем-то поспорили. Для Жилло весточки не оставил…
Вот так. Крутись, Жилло, в чужом городе, как знаешь!
Дедуля с Малышом подсказали – вряд ли он далеко ушел на ночь глядя, надо бы по окрестным кабачкам пробежаться, по тем, где конюшни для проезжающих держат. Скорее всего, там молодой граф и остановился, не зная, чего бы дальше предпринять.
Носились они втроем, носились – глубокая ночь настала. Городские ворота до рассвета заперли. Стало быть, надо в погребок к Денизе возвращаться.
Идут Жилло, Дедуля и Малыш ночным городом. На улицах – не души. Самые запойные пьяницы – и те уже лежат в полном блаженстве. Так что можно идти посреди узкой улочки в ряд. А на всякий случай – ножи у бедра держать. Мало ли какое приятное знакомство ожидается?
И точно – услышали стук башмаков. Бежит кто-то параллельной улицей, спешит, а совсем вдали вроде цокот. Переглянулись. Поднялись на чье-то высокое крыльцо. Сверху-то удобнее…
Стук изменил направление – прямо к ним понесся. И выбежал на невеликую площадь человек. А за ним – огромный, чуть не с коня, кабанище. Тот самый!
Пока Жилло с братцами стояли, окаменев, нагнал кабан человека, сбил с ног, перевернул рылом на спину. Человек закричал, кабан клыками в грудь ему ударил, вспорол кафтан, выдернул клыки, второй раз нацелился…
Видеть это было выше сил человеческих. Потеряв разумное соображение, соскочил Жилло с крыльца, бросился сверху на кабана, ударил ножом – а нож от жесткой щетины отскочил. Дернулся кабан в сторону – и на другой нож налетел. Третий его сзади достал. Это Дедуля всем весом навалился на рукоять – и пробил-таки дубленую шкуру! А ножичек – почти в фут длиной, серьезный ножичек, прямо посмотреть на него приятно.
Взревел кабан дурным воем. Стряхнув в себя братцев-воришек и Жилло, отскочил. Дедуля еле умудрился нож спасти – не оставлять же его в кабаньем боку! Хлынула черная кровь.
И опять – стоят трое человек с ножами, а напротив – бешеная тварь, мерзкий вонючий оборотень. И помочь некому – далеко старуха со своим диковинным котом.
– Нариана бы сюда! – воскликнул Малыш. – Нариан! Кисонька! Сюда, мой маленький! Сюда, котище мое драгоценное!
При одном имени клыкастого котишки попятился кабан. Что-то между ними, видно, было нехорошее. Попятился, задом на каменную тумбу налетел, тумба накренилась. И, теряя кровь, понесся прочь…
– Ну, спасибо кисоньке, – сказал, вытирая о замшелую стенку нож, Дедуля. – Впервые вижу, чтобы от котов польза была.
– А ты уверен, что это – кот? – резонно спросил Жилло. – Тоже ведь оборотень!
И подошел к спасенному, нагнулся над ним. И узнал его.
Это был моряк Мак. Он лежал без сознания, с грудью, вспоротой клыками кабана. Жилло прикоснулся – и отдернул руку, ощутив кровь.
– К старухе! – немедленно решил Дедуля. – Она перевяжет. Не к лекарю же думскому, в самом деле!
Посадили Мака на сложенные в узел руки, понесли. Впереди – Малыш, он самый высокий, ему в паре несподручно. За ним – Жилло с Дедулей, они примерно одного роста, вот и тащат раненого. Так и добрались до старухиного подвальчика.
Двор оказался закрыт. То есть, хоть лбом колотись – никто отворять не выйдет. Как быть?
– Придется Денизу будить, – сказал Жилло. – Она откроет. Мало ли какой денежный гость пожаловал? Она своей наживы не упустит.
– А чем нам Дениза помочь может? – спросил Малыш. – Она же не знахарка.
– Увидишь, – пообещал Жилло.
И давно уж он не видывал такой недовольной женщины, как поднятая из постели Дениза. Только-только работников спать отпустила, только-только сама прибралась да улеглась – здравствуйте!
Однако, увидев раненого, Дениза сразу сменила гнев на милость – постелила для него на лавке старую простыню, велела раздеть, сама где-то между кладовок скрылась. Жилло так и понял, что потайным ходом за старой ведьмой отправилась.
Расстегнули они с Малышом кафтан на Маке, кое-как стянули – сверточек на пол вывалился. Подобрал его Дедуля, развернул – а это вишневого бархата кусок с семью углами по краю, с тремя золотыми розами. И распорот острым клыком.
– Вот в чем кабанище клыками застрял, – сообразил Дедуля. – Гляди, Жилло, эта вот штуковина твоему дружку жизнь, может быть, спасла!
Развернул Жилло бархат.
– Очень мне это все не нравится, – говорит. – Ведь Мак не просто так ночью по городу слонялся. Его капитан Шмель ко мне послал. Это же – мое имущество, ребята! Что могло случиться? Ума не приложу! В беду капитан попал, что ли?
– Он тебе знак подает, – отвечает Дедуля. – Но только Мак и может объяснить, что это за знак такой. Где треклятая старуха застряла?!
– А вот я тебя, красавец мой, за такие слова на табуреточку усажу – и просидишь ты на ней сутки, как приклеенный, – пообещала, внезапно появляясь, старуха. – Я умею! Ну, кого там свиньи покусали?
– Какие свиньи, бабка! – воскликнул Жилло. – Кабан вот такого роста! Представляешь, ночью по городу кабан шастает и на людей нападает! Я ведь его во второй уже раз вижу.
– Во второй раз, говоришь? – спрашивает ехидная старуха. – Здоров же ты пить, голубчик. Я удивляюсь, что ты вчера только одного кабана вот такого роста увидел, а не целое стадо.
– Знаешь что, бабушка? – и Жилло оттянул ее в сторонку. – Ты про кабана у своего милого котика Нариана спроси. Сдается мне, что он тебе человеческим голосом куда больше моего расскажет.
– Что может мой котик знать о кабанах? – удивляется ведьма. – Сидит себе дома, ест, спит да мурлычет.
– А почему тогда, стоило Малышу позвать «Нариан!», кабанище деру дал? – тихонечко спрашивает Жилло. – Совпадение? Котик-то у тебя, бабушка, приметный. Шуба черная лохматая, клыки янтарные. А я целого тигра вороного ночью видел. Тоже лохматый и тоже с янтарными клыками. Так что не морочь мне голову, старая карга, а лучше раненым займись!
Усмехнулась старуха.
– Сердит ты, как я погляжу, Жилло, – говорит. – Ну да ладно. Насчет кота как-нибудь потом все объясню. И пора бы нам познакомиться. Зовут меня тетка Тиберия. Вот так и обращайся. Не то тебе Нариан больше Неду не покажет.
И заткнулся Жилло.
Выложила старуха на стол свои знахарские припасы – и сверточек вишневого бархата обнаружила. В складке золотой цветок притаился. Подняла старуха глаза на Жилло – и был в этих глазах веселый вопрос. Жилло его как будто ушами услышал.
– Да понимаешь ли ты, сынок, что это такое? – спросили глаза. – И чувствуешь ли ты, что этой бархатной штуке радоваться надо?
И сразу же отвернулась тетка Тиберия, взяв со стола, что надо, и раненым занялась. Мало ли что там на столе разбросано? Не ее, мол, дело.
Дедуля Жилло в сторонку оттянул.
– Слушай, вожак, что бы это значило? Дениза эту ведьму, не выходя из погребка, привела!
– Просто у погребка есть еще один выход – в тот дворик, – объяснил Жилло. – Похоже, что старухин подвал – тот самый выход и есть. При случае очень даже удобно.
– Да мы с Малышом тоже так подумали.
Старая ведьма перевязала Мака, настоем снотворным его попотчевала и велела мужчинам отнести его к ней в подвальчик. Там, мол, она сможет ночью к нему вставать и повязку бальзамом смачивать. Оказалось, правильно догадался Жилло. И намучились же Дедуля с Малышом, протаскивая Мака потайным ходом! Главное, лишний раз его не пошевели – стонет!
Уложив моряка на свою постель, выпроводила тетка Тиберия всех троих. Обещала утром, когда Мак придет в себя, немедленно позвать. Вернулись они в погребок и сели втроем за длинный стол.
Обычно за тем столом человек двадцать помещались, да еще три столика поменьше стояло под окошками, которые едва светились впритык к потолку. И редко когда пустовали тяжелые табуреты и скамьи у столов. Дело Дениза наладила бойкое, к ней иногда и из Коронного замка за пирогами и паштетами присылали. Потому сейчас и было Жилло странно смотреть на пустой погребок, освещаемый единственным подсвечником.
Лежал на непокрытом столе тот загадочный вишневый бархат. И вышла откуда-то из глубин погребка Дениза, все еще в ночной сорочке и шали поверх нее. Волосы аккуратно подобраны под ночной чепец, на ногах туфельки без задников с большими помпонами – ну, аппетитный кусочек. Малыш, понятно, сразу к ней подвинулся.
Оказалось, Дениза нитку нужного цвета с иголкой принесла.
– Надо бы эту штуку зашить, – сказала. – Как обещала. Потом я на ней кровь холодной водой быстренько замою. Благо пятна небольшие.
Удивился Жилло – кто этих женщин поймет? Человека иногда за человека не считают, но красивую тряпицу уважают в любых условиях.
Освободил Дедуля место на скамейке, подсвечник поближе подвинул. Дениза растянула в руках вишневый бархат, нашла самую крупную прореху, задевшую даже золотые цветы.
– Если сразу же не схватить края, золотая нить посыплется, – объяснила она. И склонилась над рукодельем, мелко-мелко делая незаметные стежки.
Дениза трудится, молчит. Жилло на нее смотрит. Дедуля стол пальцем колупает. Малыш песенку мычит – и начал он с чего-то знакомого, вроде бы с «В саду боярышник расцвел», а домычался до того загадочного куплета, который они с братцем неизвестно где подцепили.
Дениза вдруг пропела:
Если честь прорастает сквозь ночные века,
значит, стоит на свете жить…
Я скрою орифламму, раздобуду шелка
и усядусь прилежно шить…
Замерли трое мужчин, ждут – что дальше?
Негромкий звонкий голос, казалось бы, без ведома занятой делом хозяйки, вывел:
Мы – бойцы, мы – бастарды, мы услышали весть,
мы примчимся издалека!
Нам досталась от бабок потаенная честь
королевского перстенька!…
– Ну, ну?… – выдохнул Жилло.
Ему отвечал ему голос Денизы, а отведенная в сторону иголка чудом миновала глаз:
Это властное тело и надменная бровь,
и повадка – господень дар…
Собирается вместе королевская кровь,
как заметила Жанна д'Арк…
Жилло и Дедуля переглянулись. Что еще за Жанна вплелась в их песню? Приложив к губам палец, Дедуля бесшумно скользнул на пол и оказался у ног Денизы. Просунув голову между ее коленями и рукодельем, он глядел на нее снизу вверх, а она и не замечала.
– Что это такое было, Дениза? – очень тихо спросил Дедуля.
– Песня, – как бы в полусне, отвечала Дениза. А ловкие пальцы втыкали иглу с одной стороны орифламмы, доставали с другой, и бархат срастался, рана исцелялась, цветок на глазах воскресал.
– О чем эта песня? О чем она, Дениза? Скажи мне…
– О королевской крови…
– А орифламма?
– Орифламма – святое знамя…
– Ты шьешь святое знамя, Дениза?
– Я шью орифламму…
И она опять запела:
Собирается вместе, и течет напрямик,
и с утесов, и с кораблей,
и возводит на троны их законных владык —
наших братьев и королей!…
– Как это – с утесов и с кораблей? Это что же получается – целый поток крови? – задал еще один вопрос Жилло.
– Недосуг заводить мне разговоры, дружок, кони бесятся за стеной, – уже не отвечая, вывел слова голос Денизы. – Орифламма дошита, вот последний стежок… Все, кто любит меня, за мной!…
Опять переглянулись мужчины, опять уставились на Денизу в ожидании. Но песня, очевидно, этим и кончилась.
– Дениза, Дениза, а кто это – Жанна? – спросил Дедуля.
– Какая Жанна? – удивилась Дениза и теперь только заметила мужскую физиономию почти на своих коленях. – Ну-ка, встань, тоже место себе нашел! Может, ты тут заснуть собрался?
Поскольку Дедуля не торопился, очень недовольная Дениза от него отодвинулась.
– Вроде ровно получилось, а, Жилло? – спросила она, разглядывая шитье. – Ну, золотую нить я прихватила, это главное, прочее завтра доделаю. Теперь застирать бы надо. И будет как новенькая…
– Что – новенькая? – спросил снизу Дедуля.
Посмотрела Дениза на бархат в своих руках.
– Или я с ума спятила, или я откуда-то знаю, что это называется орифламма, – говорит. – И цветы на ней – розы! Что это? Жилло! Кто мне это мог сказать?
– Уж не я во всяком случае, – Жилло даже рукой отстранился. – Я сам впервые это слово слышу.
– С вами, голубчиками, пожалуй, не то что спятишь, а вообще человеческий образ потеряешь! – подумав, оценила ситуацию Дениза. – Вы как хотите, а я спать ложусь. Если в пять утра вставать, то конечно – к полуночи мерещиться начнет… А мне с утра пироги печь, на рынок за говядиной бежать, еще с пекарем разбираться!
Оставила она троих приятелей в пустом погребке. Прислушался Жилло – на кухне плеск. Значит, Дениза все-таки возится с орифламмой. Можно бы и спать укладываться… Однако не тянет.
Отвел Жилло Дедулю с Малышом в тот закуток, который ему Дениза тогда еще выделила, там кровать стояла, а в ларе нашлись тюфяки. Как хорошая трактирщица, Дениза держала дома немало постельного белья, на случай, если в Кульдиге очередное сборище Равноправного Народа затеют и со всего государства люди съедутся. Постелили Дедуля с Малышом себе на полу, а Жилло на кровать улегся. Но сна – ни в одном глазу.
– Слышь, Дедуля?… – позвал наконец Жилло.
– Спит, – отвечал Малыш.
– А ты не спишь?
– Так ведь и ты не спишь.
– Надо бы заснуть, наверно…
– Да вот и я пытаюсь…
Сел Жилло на кровати.
– У меня от мыслей скоро голова треснет, – пожаловался. – Я ведь всю жизнь как-то без рассуждений прожил. Травознаем был – все просто, запомнил, как что называется, где растет и когда собирать… Охотничал – тоже без сложностей, слугой в замке стал – вообще замечательно, думать ни к чему! Подай-поднеси-убери-застели-сопроводи! В свободное время можешь книжку приятную почитать, с девицами подурачиться, за кружкой чего-нибудь этакого посидеть. А тут – ломай себе голову, да и только! Вот почему графа и принцессу пощадили? Куда графа нелегкая понесла? Что за оборотень вторую ночь с нами встречается? Откуда у волчьей бабушки Мартины королевский перстень? А главное – в чем это я провинился, за что именно мне эти загадки разгадывать?
– Душновато здесь, вот нам и не спится, – сказал Малыш, вставая. – Вот и мучаемся над всякими загадками. Ишь, как высоко здесь окна…
Встав на ларь, он открыл маленькое узкое окошко.
– А нам с Дедулей, думаешь, легко? Что мы в этой жизни умеем, кроме как девчонок обнимать и чужое имущество присваивать? Он говорит – удерем отсюда, в приличном государстве людьми станем! А я думаю – кому мы, к лешему, нужны в приличном государстве? Он говорит – женимся, а я думаю – на ком? Кому нужны два дармоеда?
– Стой, Малыш… Стой, как стоял!… – вдруг приказал Жилло и, сорвавшись с кровати, скользнул вдоль стены к ларю.
– Ты чего это, вожак? – удивился Малыш.
– Стой ты! – и, распластавшись по стене, Жилло протянул руку в темноту за окошком. Вытащил он оттуда уже не просто прядь – а целый конский хвост золотых кудрей.
– Понял? – спросил.
– Что – понял?
– Их днем в городе по волоску находят, а тут – гляди, сколько! Значит, только что их и срезали! Ну, пропади я пропадом, а эту загадку сейчас разгадаю!
И Жилло решительно полез в окошко.
– Ты спятил, вожак? Зачем тебе эта зараза?
– Никакая не зараза, – уже наполовину на улице, отозвался Жилло. – Подпихни меня, Малыш! Я эту заразу лет примерно восемнадцати в виде колечка на палец надел, и ничего! Да ты не бойся, пихай, что есть сил!
Выбрался Жилло на улицу и Малыша за собой вытащил, вспомнив, кстати, про застрявшего в калитке вороного мерина. Прихватили они и бутылку с отбитым дном, в ее горлышко была вставлена свеча. Простенько и удобно.
– Мы сейчас на оборотня напоремся, – предупредил Малыш, доставая нож.
– Оборотень в берлоге своей лежит и рану зализывает, – буркнул Жилло. – Дедуля его хорошо приколол… Идем! Волосы откуда-то сверху слетели!
– С крыши, что ли?
– А если и с крыши?! – совсем уж разъярился Жилло. – Я сказал, что узнаю сегодня, откуда они берутся, значит, узнаю! Думаешь, я на крышу не залезу?
– Залезешь, вожак, – без особого энтузиазма согласился Малыш.
Задрал Жилло голову, завертелся на месте, высвечивая дом за домом. Крыш не видно – высокие они, черепичные, видны только карнизы с узорными игрушечными перильцами.
– Во! – вдруг дернул его Малыш, тыча пальцем в человеческую фигуру на крыше у самого водостока.
Оба замерли.
– Тьфу ты! – сказал наконец Жилло. – Да это же болван каменный! На нем волосы не растут!
И как бы в доказательство из темноты возникла еще одна густая золотая прядь. Прилетела и повисла, светясь, у Малыша на плече.
– Ага! – рявкнул Жилло. – Во-он где они свою цирюльню открыли! Ну, доберусь я сейчас до этих цирюльников!
Можно сказать, в три прыжка оказались Жилло с Малышом у старой городской стены. Она в незапамятные времена была вполне боевой и годной к употреблению, но потом город разросся, построили другую, а кусок этой так и остался торчать чуть ли не посреди Кульдига. С наружной стороны к ней пристроили дома, что для владельцев было даже и выгодно – не нужно возводить четвертую стенку. А с внутренней она мало для чего была пригодна – вся изрезанная глубокими нишами. В военное время эти ниши закладывали мешками с песком, а в мирное они находили применение только при ярмарках – тогда каждая ниша становилась временной лавкой заезжего торговца.
Над нишами шла низенькая и узкая деревянная галерейка, наполовину разломанная. Была она устроена для арбалетчиков в те времена, когда арбалет был последним визгом военной техники. На расстоянии полутора футов друг от дружки были там в стене высокие амбразурки с кулак шириной, и оттуда стреляли арбалетчики.
Так вот, выскочили Жилло и Малыш к стене и сразу же за угол отскочили. Если голову задрать – как раз та картина получается, какая им надобна.
Свесив ноги вниз, сидят на галерейке рядышком очень красивые мужчина и женщина. Мужчина в сверкающем серебряном плаще со знаками вышитыми, женщина – вся в черном бархатном, только ножки видны в золотых башмачках. Мужчина – с длинными светлыми кудрями, а поверх них – диадема с цветными камнями. В руке у него – тоненький прутик. Женщина – с непокрытой головой, но почему-то отхватывает у себя ножницами прядь за прядью и пускает по ветру. И от мужчины серебристое свечение, а от женщины – золотистое. Стало быть, колдуны или маги.
– Замаялась я с твоим подарочком, Маргарелон, – говорит она. – Если через день не стричь – по полу волочиться будут. Я уж думала – может, в клубок их мотать и носки вязать? Все ж польза для хозяйства! Избавь, а?
– Ты уж однажды засела на болоте носки вязать, – отвечает Маргарелон. – Хватит, пожалуй? Опять же, поделом получила. На долгую, даже на вечную память. Там заклинание без ограничения было, а встречного заклинания не скажу – и не проси!
– Как у вас дело продвигается? – спрашивает она. – Есть надежда?
– Никак! Мы и малым кругом собирались, и большим кругом, и в магические звенья – ничего не получается. Унес Алькуин эту тайну с собой в могилу.