Встал Виго и долго смотрел вслед уходящим волкам.
– Один я теперь остался, – пожаловался он Жилло. – Они надолго ушли…
– У тебя мама есть, отец, – напомнил воспитательным голосом Жилло. – Как же это один?
Но ребенок так на него посмотрел – все про маму и отца стало ясно.
Подумал Жилло – а не сказать ли правду? Подумал – и не решился.
Посадил он Виго на коня перед собой, повез к поселку. Уговаривал о бабушке не сильно тосковать – старенькая уж была, сам говорил – ей недолго жить осталось. Обещал, что волки ненадолго ушли – обязательно скоро вернутся. Говорил, как с маленьким, и самому было неловко, потому что иначе с детьми разговаривать просто не умел. Обещал, прощаясь, в гости приехать. Виго все это спокойно выслушал. Как над мертвой старушкой слезинки не проронил, так и теперь – ни словом, ни улыбкой не показал, хочет он видеть Жилло в гостях или без него прекрасно обойдется.
Расстались…
Выехал Жилло на дорогу, а куда податься – не знает. Может, не в Кульдиг ехать, а шхуну «Золотая Маргарита» искать? Может, и вовсе к волкам присоединиться? Чем им в лесу плохо живется? Тем более, что никакие это не волки…
Еще когда Жилло с молодым графом из Дундагского замка выезжал, остерегали их от оборотней, обманного озера и прочих страстей. Ну вот, извольте радоваться – стая оборотней. Настой то ли волчьей ягоды, то ли другой какой дряни, кувырок через воткнутый в землю нож… Наука нехитрая, если знать еще кое-какие тонкости. Не верил Жилло в оборотней, не верил, а они – вот, по лесу шастают! Единственного его сына с толку сбивают! И один, кажется, ждет его на дороге.
Действительно, вышел крупный зверь, сел, смотрит, Серебряная цепь… Тармо.
Конь побоялся подойти, Жилло слез, обе руки к зверю протянул.
– Ну, иди сюда, что ли? Ты мне что-то сказать хотел?
Подошел волк, обнюхал ему руки. Жилло на корточки опустился – поближе к суровой морде. Волк сел и в глаза ему уставился.
– Молчишь? Говорить несподручно? – усмехнулся Жилло. – Да, братец Тармо, еще неизвестно, что в этом государстве лучше – быть вольным, но немым, или говорящим, но равноправным… Это ведь ты – тот парень, которого думский лекарь лечил. Это ведь за тебя королевским перстнем заплатили. И бабушка твоя из-за перстня погибла – чтобы не помешала хорошего человека оклеветать. Вот так-то, брат волк. Теперь и графу моему, и принцессе одна дорога – под топор палача.
Волк уши насторожил.
– Поеду я в Кульдиг, Тармо, – решился наконец Жилло. – Может, что и получится. Правда, дело такое, что непонятно, с которого конца за него приниматься. Но знаю я, как пробраться в форбург, знаю, что в Девичьей башне потайная лестница есть снизу доверху. И знал бы ты, брат волк, что за красавица живет в этой башне и что у нее за коса, в руку толщиной! И глаза у нее серые, и брови тонкие вразлет, и вся она – как молодая соколица…
Вздрогнул волк, задышал часто, пасть приоткрылась, в глазах – мука! Хочет сказать – и не может!
– Ты знаешь ее, Тармо? – обрадовался Жилло. – Знаешь?
Волк кивнул мощной башкой.
– Как ее звать, Тармо? Кто она?
Но на такой вопрос волк ответить, понятно, не мог.
– Давно ты ее видел в последний раз? – подумав, спросил Жилло. – Давно?
Волк мог ответить только «да» или «нет». Он кивнул – да, стало быть. Обрадовался Жилло – нашел-таки выход из положения!
– Ты знал, где она теперь?
Башка мотнулась из стороны в сторону – оказывается, нет.
– Она в вышивальной мастерской Коронного замка, это все равно что тюрьма, брат волк. Ты знаешь, почему она туда попала?
Опять – нет.
– Ладно, попробуем с другого конца, – решил тут Жилло. – Помнишь ли ты, брат волк, тот перстень, который за твое лекарство бабушка лекарю отдала?
Волк кивнул.
– А знаешь, что это за перстень, чей он?
Этого Тармо не знал. Не имел он понятия и о золотом цветке. Не спрашивал у бабушки, откуда этот перстень у нее взялся. Никогда не видел куска бархата с семью углами, на котором вышиты три таких цветка. Словом, унесла бабушка тайну с собой в могилу. На что посланцы Равноправной Думы и рассчитывали…
– Что же делать? – спросил Жилло волка. – Ну, что я могу сейчас сделать? Тебе-то хорошо, слоняйся целыми днями по лесу, птичек слушай, овечек из стада потаскивай! А мне?
Волк настойчиво глядел ему в глаза. Просил чего-то… Но что мог ему дать Жилло? Еды он никакой не прихватил, а что другое могло вдруг понадобиться лесному волку? Приблизил Жилло свое лицо к морде – может, чем меньше расстояние между глазами, тем легче волчья мысль перетечет в человеческую голову?
– Нет у меня ничего, брат волк… – грустно молвил Жилло. И вдруг понял – неправда это!
Было у него нечто, материальной ценности не имевшее. Это было – знание! Он знал, что перстень – королевский. Он знал, что и цветок на камне – королевский герб. Он знал, что жива самая младшая из принцесс. Он знал, что красавица-соколица – заодно с принцессой. И еще – что летают в воздухе неизвестно чьи золотые волосы, внушая добрым людям – смутную надежду, а Равноправной Думе почему-то – ужас. Это было знание, которого равноправному населению страны не полагалось – это было тайное знание, тайная правда. И потому им следовало делиться со всеми, кто выламывался из общего ряда. Возможно, кого-то из них оно могло спасти.
И Жилло заговорил. Он говорил быстро и коротко, о самом главном. Волк слушал и еле заметно кивал. Если бы не видеть собеседников – ни дать ни взять, разговор двух мужчин. И наплевать, что один из них – в серой шкуре и с клыками.
– Ну вот, выговорился, легче стало, – сказал волку Жилло. – И даже ясно мне, что следует предпринять. Есть еще человек, который знает правду о перстне, – ювелир, черти бы его побрали!
Волк зарычал.
– Ты согласен? – спросил Жилло. – Согласен. Это меня радует. Пусть старый мошенник хоть раз в жизни скажет правду. Это, конечно, потруднее, чем доносы писать. Жаль только, брат волк, что при нужде не смогу я тебя отыскать. Обидно-то как! А, волчара? Завыть мне, что ли? Бедолага ты мой лохматый, и тебе тяжко, и мне не легче…
Волк извернулся и скусил с цепи медальон. Осторожно взяв его зубами, поднес Жилло. Тот взял, открыл. Зеркальце внутри оказалось, крошечное и тусклое.
– И что же ты имел в виду? – озадаченно поинтересовался Жилло. Но волк, понятно, на такой вопрос ответить не смог.
Не хотелось им расставаться, а пришлось.
И отправился Жилло в Кульдиг – искать жулика-ювелира.
С конем морока вышла – нельзя было на нем среди бела дня в городе появляться. Конь видный был, могли признать. Оставлять в рощице, хотя бы той, где попугая хоронили, тоже опасно – непривязанный уйдет, а если привязать – так неизвестно, когда выйдет случай отвязать. И расставаться с мерином Жилло вовсе не хотелось.
Вот уж и высокие городские крыши показались вдали, вот уж и городские стены обозначились – а Жилло все еще не решил, как быть. Опять же, и спать после такой бурной ночки хотелось нестерпимо. А знал он, что бывали случаи, когда человек прямо в седле засыпал и коню под копыта валился. Быть этим человеком ему как-то не улыбалось.
И вспомнил Жилло про гавань, про кабачок моряцкий и вставшие на дыбы половинки баркасов. Вот где могли приютить коня. Моряки – народ вольный, вряд ли они художества Равноправной Думы одобрять и поддерживать станут. Тем более – они же не только местные, но и заморские, на Думу им начхать… Если там кто и признает коня – так промолчит.
Притом же и сочинился неплохой блеф.
Вызвал Жилло хозяина кабачка для тайного разговора. Привет от «Золотой Маргариты» передал. И сказал, что по уговору с капитаном вот он коня привел и оставляет. Что за конь, каково его славное прошлое – пусть хозяин у капитана спрашивает. Возможно, планы изменятся и от капитана поступят иные распоряжения – тогда он, Жилло, заберет коня. А вот и деньги на прокорм. Должно хватить.
Что на «Золотой Маргарите» породистых лошадей часто возили – весь Кульдиг знал. И что капитан какую-то свою личную торговлю затеял – тоже в порядке вещей. Так что тут Жилло не промахнулся – коня привязали у стены дровяного сарая, нашлось для него и сено.
Теперь можно было спросить колбасы жареной, если нет хорошей – хоть кровяной, хоть крестьянской крупяной, вина подогретого и забраться с завтраком в дальний баркас – тот, где справляли поминки по Дублону. Скамья широкая, там и парочка может с удобствами расположиться, не то что одинокий мужичок в расцвете лет и творческих способностей… вписаться в дугу, прижаться спиной изнутри к теплому от солнца борту баркаса… и спать, спать… спать…
Когда проснулся – солнце уже с другой стороны баркаса светило, не снаружи в борт, а вовнутрь, и не поднималось, а опускалось.
– Неплохо… – и Жилло присвистнул. – Отдохнул, называется! Вот балбес бестолковый! Вот олух царя небесного!
Это он сам себя так приветствовал. А что удивительного? Весь день в переживаниях да всю ночь в седле – тут и похлеще вырубиться можно, на целые сутки.
Побрел Жилло к хозяину кабачка. Тот, конечно, видел, что гость спать завалился, но он хозяином состоит, а не петухом – будить людей не его забота, вот разве кто нарочно попросит.
Выяснив разницу между хозяином и петухом, разжился огорченный Жилло моряцкой старой шляпой, проданной ему по дешевке, перекусил и отправился в Кульдиг. Нужно было Маго с Лизой объяснить, куда он подевался и где теперь корзина. Опять же, наверняка они сегодня лекарю с графом передачи не носили. Пусть хоть завтра…
Подошел Жилло к лекарскому дому – а там в окнах свет, к дверям карета подъезжает и из нее почтенный человек выбирается, а его Кабироль встречает и под локоток вводит. Вернулся, стало быть, господин лекарь? Подпрыгнул Жилло, заглянул в окно. Да…
Очень хорошо он понял, что означает это возвращение. Недаром, видно, судья Эрик старался. Пошла лекарю его обработка на пользу…
Решил тогда Жилло с черного хода в дом пробраться и хоть про графа узнать – тихонько, неприметненько, чтобы лекаря не скомпрометировать. Пусть хоть слово, хоть полслова – что там решили?
Взошел Жилло на три ступеньки, к черному ходу ведущие, а дверь как распахнется. Выскочил кто-то и с треском ее за собой захлопнул. Жилло успел соскочить со ступенек и к стенке отлетел. А по лесенке сбежала вниз Лиза с узелком. Обернулась, протянула руку, сжала кулачок и как будто в дверь что-то невидимое бросила.
А потом – быстрым шагом, размахивая узелком, так что шаль на ней парусом вздулась.
И это Жилло понял. Лекарь, видно, предупредил свою прислугу, что перстень королевский был молодым графом привезен, и никак не иначе. Маго, скорее всего, спорить не стала, к старости свое спокойствие дороже, а Лиза высказала, что было на душе, и поступила соответственно.
Улыбнувшись – потому что представилась ошарашенная народным красноречием рожа лекаря, – пошел Жилло следом за Лизой. Но она как завернула за угол, так и сгинула. Куда подевалась? Вроде все двери и калитки заперты, а летать ей не полагается… Хоть и ведьмочка. Встал Жилло на перекрестке – думать. Собирался-то он к ювелиру. Но ведь и так все ясно – предал лекарь графа и грозит ему гибель. Стоит ли идти в гости еще к одному предателю? Опять, как тогда, притворится, что перепуган, а сам даст какой-нибудь условный знак кому-то поблизости…
Жилло прикинул и так и этак. Доноса ювелир не заберет. Поклянется, что вот завтра же с утра за ним, не позавтракав, побежит – и прямиком в полицию. Значит, остается другой выход. Отвратительный, правда. Омерзительный, потому что с одной стороны – крепкий, здоровый, ловкий мужчина, в расцвете сил, вооруженный моряцким ножом, а с другой – старик, одолеваемый хворями и безоружный. Мысль о том, что ювелира неплохо бы того… к праотцам, так сказать… Эту мысль Жилло старательно гнал прочь. Он крови не любил. Он и на охоту-то в Дундаге не ходил.
Но граф, мальчишка близорукий, который, того гляди, над книжками своими вовсе ослепнет, сидел в подземелье и визита палача ожидал. С одной стороны – мерзкий старикашка, навредивший всем, кому только мог, а с другой – мальчик светлоглазый, и столько в этого мальчика вложено… Казалось бы, только круглый дурак может мучиться выбором. А Жилло вот мучился.
И в то же время продумывал, что следует сделать для спасения графа Иво оф Дундаг. Заставить ювелира написать отступное письмо. Мол, погорячился, солгал, будучи в склоке с господином думским лекарем из-за перстенька и иных предметов. Перстенек у него давно, что может подтвердить прислуга. (Тут Жилло подумал, что наверняка перстень видела только Лиза, а она как в воду канула, прочие же слуги могут с перепугу отпереться…) Больше ни к кому претензий не имею и уезжаю из Кульдига доживать свои дни в тихом Пильтене, где куплю дом. Или не в Пильтене, а подальше.
Шагая к ювелирскому дому, сложил в голове Жилло это послание, даже постарался его расцветить на ювелирский лад. И мучился он то оттого, что не решится убить человека, то оттого, что готов на это.
Как убить, он знал. Что делать дальше – тоже знал. Завернуть в одеяло, вынести из дома, привязать булыжник к ногам и отправить в Венту. Течением, правда, его хоть медленно, а потащит прямо к водопаду. Может, застрять в борозде, что вода за столетия выгрызла. Так надо пойти следом и убедиться, что ювелир благополучно поплыл к морю.
Так, страдая раздвоением личности, Жилло добрался до ювелирского домика.
Он знал, что тот держит одну прислугу – ненамного себя моложе. Прислуга, скорее всего, спала поблизости от кухни. А ювелир жил на втором этаже – там он принимал клиентов, и было у Жилло подозрение, что не только клиентов. Человек, знающий толк в камнях и золоте, да еще с характером ювелира, неминуемо должен был давать деньги в долг под залог драгоценностей, причем под зверские проценты.
Одно из окон выходило во двор – это была мастерская ювелира. С ним Жилло уже неплохо познакомился. Другое, задернутое занавеской, глядело на улицу. Там горела свеча. Возможно, ювелир собирался в постель. Жилло бросил в окно камушек.
– Эй! – негромко позвал он. – Хозяин! Привет от капитана «Золотой Маргариты»!
– Кто там шумит? – бурчливо спросил ювелир, выглядывая. – Кому там старый больной человек понадобился?
– Слушай, хозяин! «Золотая Маргарита» пришла с грузом, а сдавать некому – не пришел наш покупатель-то. Мы полагаем, он нас так рано и не ждал. А капитан на рейс конюхов брал, с ними расплатиться надо, команда тоже просит хоть немного – ну, отдохнуть-то полагается, а? Вот капитан прислал золотой кубок, просил под залог хоть немного, послезавтра выкупит! Впусти, хозяин! В горле будто кто об стенки когти точит…
– Кубок, говоришь? – заинтересовался ювелир. – Покажи!
– Да ты что, хозяин! Тут за мной и так двое каких-то шли, а я тебе посреди улицы стану золотым кубком махать! – громким шепотом отвечал на это Жилло. – Вот, гляди…
И из-под полы плаща показал рукоять ножа, которая должна была кинуть неясный металлический отблеск.
– Леший с тобой, сейчас спущусь, – обещал ювелир. – Но получишь деньги – и сразу чтоб ноги твоей здесь не было! И угощать твою пересохшую глотку я не собираюсь.
Похвалил себя Жилло за сообразительность. Казалось бы, грош цена матросской шапке с обвисшим козырьком и ободранным назатыльником, а какая от нее польза!
Дальше все было просто – одной рукой рот закрыть, другой – руки к туловищу прижать. Ногой дверь за собой захлопнуть. Трудновато было втаскивать этот ценный груз по витой лестнице, однако Жилло справился. Усадил ювелира на постель, в покрывало замотал, нож к груди приставил.
– Только пикни! – говорит. – Мне теперь терять уже нечего. Давай, рассказывай, что там в Коронном замке делается. А потом мы с тобой бумагу одну сочиним.
– Ничего особого в Коронном замке не делается… – проворчал ювелир. – Ну, что ты ко мне все цепляешься? Эшафот сколачивают. Две корзинки для двух голов корзинщику заказали. Знаешь, такие высокие, узкие.
– Жаль, что принцессе я ничем помочь не могу, – вздохнул Жилло. – Жалко девочку. Что же это она так не вовремя бежать собралась!
– Ее не за то осудили, что бежать собралась, – охотно завел беседу ювелир, – а за то, что принцесса. И даже более того – ведь Дума знала, что она принцесса, но позволяла жить на всякий случай. Молчала бы – ничего бы и не случилось. Но вот когда она вслух о себе заявила, что королевской крови… Это было уж чересчур. Сама виновата. Могла ведь и дальше жить в Девичьей башне. Глядишь, что-нибудь бы и поменялось…
– Я тебя не о принцессе спрашивал, – одернул его Жилло, понимая, что хитрый черт норовит зубы заговорить. – Я хотел знать, как там граф оф Дундаг.
– Рехнулся твой граф, – даже с радостью сообщил ювелир. – Сказал, что с радостью пойдет на эшафот! Что для него жизнь не имеет теперь смысла – если в этом государстве посылают на казнь девушку, виноватую только в том, что кровь у нее – королевская, то почетнее быть покойником, чем живым!
– Так я и знал, – кивнул Жилло. – Красиво сказано! Не зря столько с парнем возился. Хоть красиво говорить его научил. Еще бы годков десять – он бы у меня и думать начал. А теперь мы с тобой его спасти попытаемся. Сейчас я тебя за стол посажу и одну руку тебе высвобожу. Лист бумаги мы чернильницей прижмем. Чернильница у тебя красивая. Возьмешь перо и будешь писать под мою диктовку письмо в Равноправную Думу.
– Не могу я писать, – сразу возразил пройдоха ювелир. – Мне руку скрючило, я ложку не удержу, а ты – пером писать!
– А вот сейчас лечить начну… – и Жилло достал моряцкий нож.
Покапризничав, ювелир позволил сунуть себе в руку перо.
– Глубокоуважаемая и многопочтенная Равноправная Дума… – начал диктовать Жилло, не забыв уткнуть нож меж ювелировых лопаток. – Хочу я покаяться в совершенном мной злодеянии, причиной которого было вполне объяснимое и невинное желание усовершенствовать свое ремесло. Желая послужить своему равноправному народу и создать творения, прославляющие его свободу и равноправие, я собираю в своем доме шедевры мастеров проклятого прошлого, изучаю их и использую технические приемы их создателей в своей работе. На протяжении нескольких лет я видел у думского лекаря Арно Кандава перстень, выполненный в неизвестной мне манере…
Тут Жилло опустил взор с потолка на бумагу и увидел, что на ней не появилось ни строчки.
– Ты что это, старая рухлядь? – возмутился он. – Я тут тружусь, а ты и обращения не написал!
Действительно, сочинение бумаги было для Жилло тяжким трудом. И не потому, что он двух слов связать не мог – отлично мог, особенно в дамском обществе. А потому, что он официальные документы всего раза три-четыре в жизни видел. Только и запомнил, что писать надо мудро и витиевато.
– Ни в чем я каяться не собираюсь, – отвечал ювелир. – Я знаю, к чему ты клонишь! Я, мол, скажу про перстень – и получится, что граф не виноват! Но лекарь-то уже признался, что получил перстень от графа и что тот ради принцессы прибыл! Какой прок от моего покаянного письма? И кто ему поверит, если его втихомолку подбросят? Ты же не собираешься самолично в Думу с ним заявляться?
– Не знаю, кто поверит письму, но что я ни одному твоему слову не верю – это исторический факт! Поэтому пиши и не зли меня! – приказал Жилло. – Неужели эти проклятые побрякушки тебе дороже жизни? Подумаешь – перстень! Ну, будет у тебя в хозяйстве одним перстнем меньше… Пиши, рожа неумытая!
– Ты молод и не понимаешь, что может радовать старика, – прочувствованно и задушевно молвил ювелир. – Когда женщины уже не представляют интереса, когда богатство не может вернуть молодости и здоровья, остается только это – прекрасные вещи. Хранить их в своем доме – уже великая радость. И состязаться с теми мастерами, которые их создали – о, это более глубокая страсть и более чистая ярость поединка, чем то, что бывает между мужчиной и женщиной…
Скажи это кто другой – Жилло заслушался бы и слезу уронил. Но сидела ярость и в нем – может, не такая прекрасная, которую неожиданно принялся проповедовать ювелир, но уж зато не позволяющая забыться и заслушаться.
– А ты у нас, оказывается, поэтическая натура! – глумливо заметил Жилло. – Бери перо и пиши! А что будет дальше с твоим покаянным письмом – уже не твое дело!
– Все кончится тем, что тебя с этим письмом арестуют! – предупредил ювелир. – А если и не арестуют – будут искать меня, чтобы спросить, не сошел ли я с ума! Это тебе в голову не приходило?
– Тебя не найдут, – сказал Жилло. – Я заберу тебя с собой.
Больше он ничего сказать не мог.
– А если я убегу и сам приду в Равноправную Думу? А если сейчас мой дом сторожат? – спросил ювелир. – Ты затеял страшную глупость, и шел бы ты прочь, пока не поздно! Я даже согласен дать тебе денег – только убирайся. На эти деньги, между прочим, ты сможешь подкупить стражу и добраться до своего драгоценного графа! Это куда умнее, чем сочинять всякую белиберду!
Ювелир перешел в наступление лишь потому, что заметил – Жилло вроде бы задумался. А задумался Жилло потому, что ювелир, сам того не подозревая, навел его на путную мысль.
– Хорошо, я уйду, – согласился Жилло. – Я уйду, а ты с утра пораньше отправишься в Коронный замок и скажешь правду про перстень.
– С чего это вдруг я пойду в Коронный замок нести чушь про перстень? – осведомился ювелир.
– А с того, что я уйду отсюда не с пустыми руками! Я заберу всю твою коллекцию побрякушек, и получишь ты ее в тот день, когда граф благополучно уберется из Кульдига! Клянусь честью!
Ювелир разинул рот и громко охнул, возмущенный то ли ужасающей выдумкой Жилло, то ли его противозаконной клятвой.
– Вот так-то! – подытожил Жилло, крайне довольный своим решением. – Обойдемся без смертоубийства. Ты ведь много всяких штучек насобирал, чтобы с покойниками состязаться… Вот от них и польза будет! Сейчас я тебя опять замотаю и кляп в рот воткну, а потом пойду в мастерскую и соберу там самые ценные побрякушки.
Не успел ювелир возразить, как в рот ему въехал шершавый угол одеяла и свернулся там крайне противной трубочкой.
Привязав ювелира к стулу, Жилло вышел на лестницу и открыл дверь в мастерскую. Нож он все еще держал в левой руке – кто знает, не пришлось бы сундук взламывать…
Ему навстречу кинулась тень – причем тень, судя по удару ее кулака, вполне материальная. Жилло ответил кулаком же, проскочил и увидел на фоне окна другую тень. На полу стоял потайной фонарь, бросая тонкий, как вязальная игла, луч на ноги второй тени.
Жилло не был особенно пуглив, но схватываться сразу с двумя – это мало радовало графского слугу. Он мог и отступить – но тогда воры преспокойно унесли бы ювелировы сокровища. И как прикажете вызволять молодого графа?
– Вот это да! – чересчур даже весело воскликнул Жилло, хотя пот его прошиб основательно. – Мне и собирать побрякушки не придется! Куда вы их упаковали, ребятишки?
В комнату ввалилась та тень, что мимо Жилло пролетела на лестницу.
– Это еще кто такой? – как и следовало ожидать, мужским шепотом спросила она. – Не может быть, чтобы к старому козлу приехал внучек!
– Слушай, ты, – жалостно обратился к Жилло тот ворюга, что стоял у окна. – Ты нас не видел, мы тебя не видели. Возьми то, что осталось в нижнем ящике, мы до него еще не добрались. А мы пойдем себе потихоньку.
– Ну уж нет, – возразил Жилло, перекладывая нож в правую руку. – Давайте-ка все имущество назад, а то я вас живо повяжу и в подземелья Коронного замка сдам.
– Мы только что оттуда! – разведя издевательски руками, сказал тот, кому досталось кулаком.
– А я-то думаю, где я твой прелестный голосок слыхал… – Жилло негромко рассмеялся. – Ой, бабушка, извини! Одолжи парик, бабушка!
– Ничего себе! – ошалело воскликнул вор у окошка.
– Вот тебе и бабушка! – добавил другой. – Да ты же свой человек! Какого лешего мы тут дурака валяем? Ты же нас спас – шума не поднял, дал уйти! Послушай, ты как знаешь, а я тебя обниму!
– Валяй, – согласился Жилло, – только у меня ножик в руке. Моряцкий. Порежешься…
Воры переглянулись.
– Ладно уж, так и быть, – сказал тот, что у окна. – Уйдем. Пусть будет по-честному. Ты нам помог, мы тебе побрякушки вернули – в расчете?
– В расчете, – согласился Жилло и проследил, чтобы воры, уйдя в окошко, не только во двор соскочили, а еще и со двора убрались подальше. Потом он, набив все карманы, в том числе и подвесной, драгоценностями, вернулся к ювелиру.
– Гляди, – сказал. – Эти штуки я у тебя забираю. Взял бы еще, но карманы кончились. Запомнил?
Ювелир промычал, что да, запомнил.
– Когда из Думы вернешься, вели позвать плотника, пусть тебе в мастерской окно починит. И неплохо бы на него решетку поставить, – посоветовал Жилло. – Я только что двух молодых людей оттуда выпроводил. Они как раз самое ценное отобрать успели, так я их хорошим вкусом и воспользовался… Да ты не волнуйся, ни камушка они не унесли. Я не позволил. За это с тебя особо причитается.
Ювелир взмычал, причем это была фраза с разнообразными интонациями, можно сказать – со слезой в голосе.
– Ничего не понимаю, – сказал Жилло. – Ладно, леший с тобой, сейчас одеяло изо рта у тебя выну. Будешь шуметь – вот нож. Мне терять нечего.
– Ты спас меня от смерти! – первым делом сообщил ювелир. – Если бы мою коллекцию украли, я бы умер, право – умер! Послушай, я старый человек, я хочу дать тебе хороший совет, если только ты способен последовать хорошему совету.
– Ну? – спросил изумленный Жилло.
– Не ввязывайся ты в эту историю, парень. Ты тут ничего не потерял и ничего не найдешь. Был бы ты королевским отродьем – ну, стоило бы рисковать. А ты – графский слуга, самый что ни на есть равноправный. Принцессе рисковать, может, и стоило – кто ее знает, может, у нее в Кульдиге друзья есть, может, ее ждали, может, за рубеж бы переправили? Я даже допускаю, что за ней кто-то из братьев пришел… Но при чем тут ты?