– Да-а… – и красавица хмыкнула. – Ведь что интересно – даже не маг первой ступени, обычный деревенский колдун! Мастер пропавших коров отыскивать! Знаток поросячьих хвороб! И такое заковыристое заклинание придумал, что его теперь все Премудрое Светлое воинство разгадать не может! Стыд и позор на наши головы…
– Потому что это было его предсмертное заклинание, – напомнил Маргарелон. – Его хижину уже окружили и подожгли, а он все еще духов выкликал, рассказывают. Себастьян-Аметист там поблизости был, звон от знаков услышал. Сперва вроде обычный звон, потом такой, что мороз по коже. Посмотрел он в зеркало, огонь увидел, голос услышал, но помочь уже не успел. Ну и вот итог. Целое государство страдает…
– Если бы страдало… Уснуло в них человеческое, Маргарелон. Я тут уже не первый месяц – и страшно мне. Родители здесь детей не любят, Маргарелон. Я уж думаю – может, не уснула в них любовь, а вовсе умерла?
– Уснула, – твердо отвечал Маргарелон. – Это Себастьян точно слышал – Алькуин приказывал уснуть… И вера уснула. Только надежда чуть трепещется. Наделал нам хлопот покойник Алькуин! Я уверен, что он тогда, в горящей хижине, и не подумал, что когда-нибудь потребуется обратное заклинание!
– Ты бы тоже не подумал. Для него главное было – детей спасти. Я вот пыталась понять – может, в том, предсмертном, срок был указан? Скажем, на тридцать три года? Прошло-то всего восемнадцать!
– Думаешь, мы слишком рано за дело взялись? – и маг вздохнул. – А я вот думаю, не опоздали ли мы. Твой приятель Озарук сперва не слишком ретиво государством командовал, но понемногу власть в ручонки свои хилые забирает. Видели мы в магическом зеркале, как он на дудочке играл. Он, подлец, еще к зеркалу повернулся и кулак показал.
– И я видела. Добился-таки, чтобы под его дудочку не три глупые девчонки, а целое государство плясало. Но Озарук свое получит не раньше, чем мы королевских детей найдем. А искать их, скажу я тебе, морока! Иногда совсем уж кажется – вот он, Ангерран! Вот она, Дезире! Вот он, Леон! Сейчас встряхнется и все вспомнит! А через секунду – нет, не они. Глаза как будто те – взгляд не тот! Стать как будто та – повадка не та! Кровь голоса не подает. Молчит! Хоть прямо садись на башню и кукарекай, чтобы наконец она проснулась!
– Наделал нам хлопот Алькуин… – опять вздохнул Маргарелон. – Мы уже сорок одно встречное заклинание предлагали. Нет! Не срабатывает! Ну, скажи ты мне, пожалуйста, что может прийти на ум человеку перед самой погибелью?
– Должна быть разгадка! – твердо сказала красавица. – Я ведь еще в Коронном замке у принцессы Аморы не побывала.
– Что может знать Амора? Ей тогда, пожалуй, годика полтора было?
– Не знаю, что она может знать… А вот Неда – та много знает! Она Амору маленькой где-то подобрала, вырастила, а потом выдал их кто-то – попали в мастерские. Надо в Коронном замке у Неды побывать, но опасно это – Озарук знает, что я в Кульдиг пожаловала. Я, графа молодого из беды выручая, кинула сквозь зеркало волосы. Они, чудаки, твой подарочек заразой объявили! Озарук все входы-выходы заклятьями обложил – кому-либо из Светлого воинства заявляться опасно. И в зеркало с Недой беседовать опасно – все услышит, мерзавец. Вот если бы такое магическое зеркало, чтобы звона не давало!…
Стоят Малыш и Жилло, слушают этот неторопливый разговор двух магов, мужчины и женщины.
– Государство-то, оказывается, заколдованное!… – шепчет Жилло Малышу.
– Вот и разбери, то ли оно раньше было заколдованное, то ли теперь стало! – отвечает тот. – Морочат нашего брата, честного простака!
– Значит, и надежды на разгадку пока нет? – спрашивает у красавицы Маргарелон, доставая из воздуха спелое яблоко и ломая его надвое.
– Знаешь, есть какое-то предчувствие… песня странная по городу и лесам бродит… даже не знаю, как тебе сказать…
– Магическая? – оживился Маргарелон.
– Не знаю… такое чувство, что ее обычные люди поют, впрочем… нет, не знаю. Слышу ее иногда явственно. Принцесса ее на эшафоте почему-то вдруг запела… Может, просто давняя песня?
– Не думаю, что Алькуин в смертный час песенки сочинять принялся… – пробормотал Маргарелон. – Впрочем, иногда в звездообразных сводах отзвуки сохраняются и в урочный час возникают. Но для этого тоже заклинание требуется. Что-то неожиданное. Но ты не падай духом, Светлое воинство тоже не сидит сложа руки. Никто не знал, что ты в таком положении окажешься.
– Не вздумайте никого посылать мне на помощь! – упрямо потребовала она. – Озарук мой, я его упустила, я с ним и сладить должна. Можно, конечно, опять силу применить к этому разнесчастному государству. Но лучше, чтобы оно само понемногу из своей передряги выкрутилось. Насильно никого сделать счастливым еще не удавалось. Даже одного человека.
– А тут Равноправная Дума всех сразу осчастливить норовит?
– Это Озарук норовит, чтобы все под его дудочку плясали одинаково! Так что не мешайте мне, сама разберусь… Это мое испытание перед высшим кругом посвящения – ты, что ли, пройдешь его вместо меня? И еще один подарочек – не поверишь, Маргарелон, нашла я наконец свое личное счастье!
– Что такое? – изумился Маргарелон. – Это кто мне про личное счастье говорит? Это на кого же вдруг просветление нашло?
– Не поверишь, повторяю, но жених у меня объявился, – с умопомрачительной серьезностью доложила красавица. – Замуж выходить придется, того гляди… Обручальное кольцо, от меня полученное, на пальце носит. Могу в зеркале показать… впрочем, жених этот – особая история…
– С каких пор ты обручальные кольца раздавать стала?…
– А это он волос мой много лет назад подобрал и на палец накрутил! Красиво придумал, балбес!
Тут Жилло громко ахнул.
Двинул его Малыш локтем в бок, чтобы заткнулся, но поздно – встрепенулись маги на галерейке.
– Нас подслушали! – воскликнул Маргарелон.
– Если и слышали, то не поняли, – успокоила красавица. – Но все равно – все мы друг другу сказали, а целоваться нам вроде и ни к чему. Ни к чему, говорю! Ну, до встречи!
Радужные сияния окружили обоих. В центре каждого сияния вызрело по черному пятну. Рассеялся свет – а на галерейке пусто.
– Это же про меня она… – прошептал Жилло. – Ну, невеста!…
– Про тебя? – и Малыш от него попятился. – Ты, вожак, не заговаривайся…
– Вот оно, кольцо! – показал Жилло руку. – Вряд ли еще дурак найдется – волосяным кольцом обручаться. Я один такой на все государство.
Склонился Малыш над колечком, бутылку со свечой как можно ближе поднес.
– Это же золотое!
– Да нет, волосяное.
– Тогда сожги! – потребовал перепуганный Малыш. – Вот прямо сейчас, на свечке!
– Иди в болото! – очень внятно распорядился Жилло. – Ну, разгадали загадку, а она за собой еще воз загадок потащила… Кто же это такая? И откуда про мое колечко знает?
– Сжег бы ты его от греха подальше, – не унимался Малыш. – А то еще явится – хочешь не хочешь, а жениться придется.
– Так что же тут плохого?
– Все! – отрубил Малыш. – Жениться надо на простой девушке, вот хоть у Дедули спроси. Из хорошей семьи, чтобы мать – хозяйка, чтобы отец – трезвого поведения. Она стряпать вкусно будет, детей растить, тебя, между прочим, слушаться. А эта…
– Зачем ей стряпать, когда она сделает пальцами вот так – и из воздуха достанет? – стал заводить парня Жилло. – И ты подумай, какие у нее красивые дети родятся!
– А слушаться? – Малыш был неумолим. – Опомнись, вожак, ведь явится она к тебе свататься! Сожги треклятое кольцо!
– Должен же я когда-нибудь жениться… – вздохнул Жилло.
– Но не на этой! Ты же вожак! Ты же природный вожак! А будешь у нее под каблуком… – уж до того расстроился Малыш, что голос у него сделался совсем трагический, даже со слезой.
– Это вы с Дедулей почему-то меня за вожака приняли. А я подчиняться всю жизнь учился, не командовать. Хотел бы я быть вожаком – пошел бы к молодому графу слугой?
– Ты слугой оказался, мы – ворами, – возразил Малыш. – Но это еще не значит, что ты не можешь быть вожаком, а мы – честными людьми.
За такой философской беседой вернулись они на улицу Медников к погребку и встали перед окошком в большом недоумении.
– Неужели мы отсюда вылезли? – спросил Жилло.
– Что мы отсюда вылезли, поверить трудно, – измерив его руками, ответил Малыш, – но что нам сюда залезать придется, это уж точно! Только оно и открыто, прочие закрыты!
Первым сполз вниз Жилло – он был потоньше Малыша и поуже в плечах. Соскочил с ларя, провел по себе руками – вроде цел.
– Полезай теперь ты, – говорит он Малышу. – Ничего, не страшно!
Сел Малыш на брусчатку возле окна, ноги в погребок свесил.
– Нет, – отвечает, – боюсь! Точно застряну. Знаешь что, вожак, бери меня за ноги и тащи! А то я так всю ночь просижу.
И с каким же грохотом рухнули оба ночных гуляки в погребок, опрокинув при этом ларь! И как же хорошо треснулся Жилло, упав, об угол стола!
– Ну, теперь у меня точно из головы всех невест вышибло! Можешь, Малыш, спать спокойно… Кстати – вот ты говоришь, что жена мужа слушаться должна, а способна Дениза слушаться хоть кого на этом свете? А?
– Нет, конечно, – согласился Малыш, потирая бедро. – Но если такая женщина, как она, встретит настоящего мужчину, то у нее даже мысли не возникнет о том, что можно с ним спорить, пререкаться, сковородкой на него замахиваться… Живо присмиреет!
– Что тут у вас творится?! – спросила яростная Дениза, появляясь в закутке вооруженная именно сковородкой. – Почему окно открыто?
Увидев разгром в закутке, она метнулась к сидящему на полу Малышу. Спасаясь от занесенной сковородки, тот отбрыкнулся ногой – по ней и досталось.
– Чем вам ларь помешал? Совсем умом повредились! Выставлю завтра обоих к лешему! – продолжала бушевать Дениза. И вдруг замолчала, глядя на спящего Дедулю.
– Вот это сон!… – даже с некоторым восхищением сказала она. – Крепкий сон! Здоров же мужик спать… А вы оба смотрите у меня!
И, погрозив сковородкой, удалилась.
– Настоящего мужчину искать пошла, – заметил Жилло. – С которым уже не захочет спорить и пререкаться…
Язвили они друг дружку всяко, издевались, как умели, а между тем и разделись, и в одеяла закутались, и даже уснули с недосказанными пакостями на губах…
А утро выдалось отвратительное.
Разбудил их женский визг на кухне. Дениза с кем-то из служанок воевала. Испортили поставленное с вечера тесто, целую квашню, и разбирались, чья вина. Дениза нашла виноватую, припомнила ей и разбитый кувшин, и какие-то прошлогодние шашни. Стало быть, нужно высчитывать из жалования! А та ей – тоже какие-то упреки. Что рано утром вставай, что допоздна торчи у плиты, что свободный день выпрашивай на коленях! Дениза, конечно, все обвинения отметает – мол, за то тебе, дуре, и платят, чтобы рано вставала и торчала у плиты! В общем, разобралась Дениза, усмирила бунтарку, мимоходом кому-то из парней досталось. Слушали Жилло с Малышом эту перепалку, слушали, и все кислее делалась румяная физиономия Малыша. Экий подарочек он сам себе придумал…
Потом стихло. Лишь тогда проснулся Дедуля. И спросил, а не забудут ли покормить их хоть каким завтраком. Но не хотелось Жилло с Малышом соваться хозяйке погребка под горячую руку.
Сидели мужчины, тосковали о горячей яичнице, вдруг быстрым шагом Дениза влетела, в длинном переднике кухонном, вся красная от плиты, и руки по локоть в тесте.
– Тебя, Жилло, мальчишка ищет. Говорит, думский ювелир его прислал, Гай Балод. Чего это от тебя вдруг думскому ювелиру понадобилось?
Вышел Жилло на улицу к мальчишке.
– В чем дело? – спрашивает.
– Помирает старый черт, – отвечает мальчишка. – Меня тетка Клодина еле уговорила за вами бежать. Ради него, ради жадюги…
– Так не бескорыстно же ты сюда прибежал, – напомнил парню Жилло. – Дай умоюсь. Не могу же я к нему с такой заспанной рожей… И не смотри на меня, будто я тебе два гроша с прошлого года задолжал. Ты свое от тетки Клодины наверняка получил.
– Ну, вы же наследник… – тоскливо намекнул тот.
– Ишь, уже пронюхали…
Не съев ни куска, лишь умывшись, отправился Жилло к ювелиру. А тот и в самом деле плох. Подкосила старика суета последних дней. Рядом цирюльник и аптекарь. Кровь пускали, вот и таз на полу. Лекаря не велел звать, шепнула служанка, тетка Клодина. И неудивительно, подумал Жилло. У кого же старый хрен перстень пытался стянуть и на кого же он донос писал? Вот и помирай теперь без лекарской помощи…
– Пришел? – спросил ювелир, может, видя Жилло у постели, а может, уже и не видя. – Это хорошо. Побудь со мной, Жилло… Видишь, позвать больше некого…
Выпихнулись цирюльник с аптекарем за дверь. Служанка таз унесла и больше не показывалась.
– И зачем ты, старый хрен, меня только в наследники взял? – спросил Жилло. – Выздоравливал бы, что ли?
– Затем и взял, что никто, кроме тебя, мою коллекцию не сбережет. Все ее разбазарят, раскидают по ювелирным лавкам, по купчишкам… – Ювелир помолчал и вдруг приподнялся на локтях, выставив убогую седую бороденку: – А ну, слово дай, что сохранишь!
– Давал уже, кажется, – и Жилло аккуратно уложил его обратно.
– Нет, ты просто обещал. А ты слово дай! Поклянись!
Что тут станешь делать?
– Клянусь честью, – сказал Жилло. – Этого довольно будет?
– Честью… Да, этого довольно.
– Донос-то на меня не напишешь, а? – поинтересовался Жилло. – Честь ведь поминать не положено.
– Дурак… – обиделся ювелир. – Если я на тебя донос напишу, кто мою коллекцию сбережет?
– Сообразительный ты, старый черт, – хмуро похвалил его Жилло. – Только лучше давай, выздоравливай. Тут тебе пилюли какие-то оставили, дать?
– Проку от этих пилюль… – поморщился старик. – Дай хоть напоследок, хоть с тобой о коллекции поговорю! Не с Клодиной же… Ты сам видел, какие изумительные вещи у меня в коллекции… Слушай, Жилло, я еще мальчишкой знал, что мне самому ничего не придумать! Это правда, могу же я хоть теперь сказать правду… ну, хоть тебе, что ли?
– Душу облегчить? – догадался Жилло.
– Дурак… Но я должен был стать первым ювелиром, думским ювелиром, иначе я не мог! Я больше не мог голодать, я в четырнадцать лет спину повредил и расти перестал, девчонка самая чумазая – и та была не для меня… Так вот, на последние гроши я стал собирать вещи старых мастеров. Жилло, как я учился! Сколько бумаги перевел на эскизы, я не скупился ни на бумагу, ни на уроки рисования, Жилло. А потом я вдруг понял, что больше ничего в мире прекрасного не осталось, только эти золотые розы… Потому что я не мог их повторить. Жилло, знаешь, на что я пустил тайну золотой грани и золотой насечки? Я топор с мотыгой на бляхах нагрудных всей Думе выгравировал! Топор с мотыгой, Жилло! Золотой насечкой с пазухой! Тьфу, вспомнить противно… А если бы я розы изобразил, меня бы – как принцессу с графом, на эшафот. И пожар бы не спас…
– Разболтался ты, – оборвал его Жилло. – Отдохни, отдышись. Может, поскрипишь еще. Хотя за доносы твои сам бы тебя пристукнул!
– Жилло, я не мог без того перстня… Я увидел его – и полюбил, ты так женщину не полюбишь, ребенка так не полюбишь, как я – этот перстень!… Женщина – это тьфу по сравнению с тем камнем, я и в молодости это знал…
И тут ювелир, совсем уж растосковавшись, начал вспоминать несуразную свою молодость, голодную да холодную, и жалкую свою зрелость, без капельки живого тепла, и женщин каких-то пронырливых, так ничего и не понявших, и много всяких людей, обижавших его за почитай что девяносто лет жизни. Жилло слушал и молчал.
И противно ему было, что вот он сидит здесь, слушает предателя, доносчика, лгуна, и печально – маялся умирающий старик, пытаясь оправдаться и поверить в собственные оправдания.
– Слушай, Жилло. Ты тогда мне ведь не всю коллекцию вернул, самое главное ты и не брал… – признался наконец ювелир. – Ты взял то, что сверху. А были еще сокровища, шедевры… Знаешь, однажды я даже спас шедевр. Без меня он погиб бы…
– Однажды… – вздохнул Жилло. – Хотелось бы знать, как к тебе попали все прочие шедевры… Небось, за каждым – донос?
– Я покупал, Жилло… Люди знали, тайно несли мне… Но мне воздастся, Жилло – я действительно спас шедевр! Пойди, открой самый нижний ящик, он с секретом…
Ювелир захрипел и Жилло торопливо посадил его повыше.
– Планку в левой стенке отодвинь… – велел старик.
Все ногти себе ободрал Жилло, возясь с планкой. И извлек погнутый обруч, темный, грязный, с покосившимися зубчиками.
– Это, что ли? – спросил с немалым удивлением.
– Это.
– Ты бы его хоть почистил, свой шедевр…
– Незачем. Я и так знаю… Там сбоку я добрался до узора, погляди…
Жилло повертел обруч и увидел-таки пятнышко блестящее, полированное, а по нему – тончайшим резцом кусочек гирлянды роз. Повертел он еще в руках странный шедевр.
– Тут вроде камни были и кто-то их выковырял, – обратил он внимание на пустые гнезда. – Что же ты его не починил?
– Не мог, Жилло. Я же плохой ювелир! Я и вообразить не мог, какие ему нужны камни, как он был выгнут своим мастером. А вот тут шел накладной обруч – откуда я знаю, каким он был? Я чувствовал, что бы я ни сделал – я испорчу это чудо… Пусть уж остается, как есть.
– Потому он у тебя в коллекции и главный! – сообразил Жилло. – Ты же сто раз представлял его себе таким, каким он должен быть. И это было сто разных шедевров! Так?
– Ничего я не воображал… – вздохнул ювелир. – Куда мне воображать… Ты только не уходи, побудь со мной… немного осталось… Я ездил по южному побережью залива, и мне принесли его дети. Кто-то подобрал его… даже непонятно, когда… Взрослые выковыряли камни и продали… а обруч побоялись продавать из-за роз, наверно… Они же рыбаки, откуда им знать, что я покупаю в тайне? Накладной обруч дети отвинтили и потеряли… головы бы за это им поотвинчивать!
– Угомонись ты, больно шумно помираешь.
Жилло не верил, что старик действительно возьмет и скончается. Ну, весь в испарине и хрипит – мало ли по каким сквознякам хрыча носило? И сам себя не разумел: если он не верит в эту агонию, то зачем сидит и поправляет старому вруну одеяло? А если верит – то, наверно, надо бы с Гаем Балодом как-то помягче, хоть он и доносчик? А?
Трудно помирал старый ювелир. Придет в себя на несколько минут – ищет взглядом Жилло, еще что-то спешит ему рассказать о пряжке, купленной у слепой цветочницы, о браслете, полученном в заклад и не выкупленном, о странном хозяине, учившем его ювелирному ремеслу и вдруг ни с того ни с сего прогнавшем… Замолчит, продолжая держаться за руку Жилло, полежит без памяти, опять вскинется, опять заговорит непонятно о чем…
Раз этак сто хотелось Жилло встать и тихонько уйти. Он уж и служанку Клодину вполголоса звал – нет, как сгинула старая перечница! Оставалось сидеть на краю постели и ждать, сидеть и ждать…
И были это вовсе не самые приятные в жизни графского слуги сутки. Кроме всего прочего, он как у Денизы поужинал, так крошки во рту не имел.
Уже совсем стемнело, а темнело поздно, когда Дедуля с Малышом догадались его поискать. Но вот кусок хлеба принести – не догадались. Послал их Жилло хоть чего-то или купить, или стянуть. Пошли и пропали. Вернулись, правда, часа через два с половиной пирога и сыром. Еще бутылку принесли, а в ней – на самом донышке. Как шли, так по очереди и прикладывались.
Все втроем дождались они у ювелировой постели утра. А сам ювелир этого утра уже не дождался.
– Ну, наверно, надо служанку поискать? – растерянно спросил Жилло, закрыв краем одеяла лицо покойнику. – Не нам же его хоронить!
– Этого еще недоставало… – буркнул Дедуля. – Хотя ты же наследник! Наверно, старуха это очень хорошо запомнила. Так что придется с утра на кладбище идти, с могильщиками договариваться. Ладно уж, я схожу. Был такой неудачный год, что мы с Малышом на кладбище нанялись могилы копать. Нас там, наверно, еще помнят.
– Давай, – сказал Жилло. – Приводи их сюда с носилками… или с чем там им полагается…
Дедуля обернулся быстро. У могильщиков для таких случаев лошадка имелась. С гробами, правда, было сложно. Нарядные гробы Дума еще когда отменила, а запас простых к концу подошел. За немалые деньги взяли покойнику-ювелиру сосновый гроб и уплатили за земляные работы. С тем могильщики и увезли старика.
Жилло тоже на кладбище с ними пойти думал, да братцы-воришки отговорили. Без него, сказали, ювелира скоренько упокоят в земле, а с ним – церемонии прощальные затеют, чтобы еще денег из неутешного наследничка выкачать.
– Наследник… – и Жилло крепко задумался. – Что же мне делать с этим дурацким наследством? Куда его девать?
– Поскольку за наследство налог дерут, со всей его стоимости, надо бы коллекцию припрятать, – мудро посоветовал Дедуля. – Тем более, что о ней, судя по твоим словам, никто не знает.
– Куда же ее девать? Разве что к Денизе? – больше ничего Жилло на ум не шло.
Но братцы как-то странно переглянулись.
– Знаешь, Жилло, лучше бы не связываться с этой Денизой, – загадочно сказал Малыш. – Вот вредная баба…
– В чем дело, ребята? – забеспокоился Жилло. – Что еще за новости?
– Никаких особых новостей, – чуть ли не хором отвечали братцы.
– Ну так и пошли отсюда! – взяв себя наконец в руки, распорядился Жилло. – Вы – на кладбище, я с коллекцией – к Денизе. Какого лешего теперь тут сидеть?
Он выгреб из ювелирского комода все, о чем рассказывал ему покойник Балод, включая грязный и погнутый обруч. По карманам распихивать не стал – спустившись вниз, нашел походный кожаный мешок, с которым ювелир, очевидно, странствовал по побережью. Прихватил еще полотенце на кухне. Упаковал Жилло коллекцию так, что ни цепочка не звякнула, в мешок уложил, сверху запихал медную ступку с пестиком – мало ли кто в мешок сунется?
Малыш с Дедулей как сидели в мастерской, так и шагу наружу не сделали.
– Ну, значит, вы – на кладбище, а я – к Денизе? – напомнил им Жилло.
– Не стоит у нее появляться, вожак, – туманно сказал Дедуля. – Право слово, не стоит!
– Да что там стряслось? – уже не на шутку встревожился Жилло. – Пожар? Скандал?
– Ну, считай, что скандал…
Тут Жилло кое-что стал понимать.
– Значит, выпроводила вас и сказала, чтоб больше не возвращались? – поинтересовался он.
– Ну да! – вроде как обрадовались братцы. – Вздорная бабенка, и ничего больше!
– Так это она вас выпроводила, – с хитрым умыслом заметил Жилло. – Ко мне-то скандал не относится. Вот я к ней и пойду…
– И к тебе относится! – очень убедительно завопил Малыш.
– Так что же случилось?
– Ну… у нас с Дедулей денег-то не осталось… а мы знали, что у нее какие-то твои деньги на сохранении лежат…
– Вы попросили, а она отказалась выдать?
Долгое и скверное молчание было ему ответом.
– Стало быть, даже не просили, – подытожил хмурый Жилло.
– Она же на кухне с пирогами возилась! К ней соваться было бесполезно! Я пробовал – она так на меня рявкнула! Медведица она, Жилло, просто вставшая на задние лапы медведица! И за грош удавиться готова! – провопил впавший в бешенство Малыш. – Что ей плохого сделали? Это же все равно, что твои деньги, вожак! Так нет же – убирайтесь, выметайтесь!…
– Еще нигде не записано, что вы должны кормиться за мои деньги, – негромко заметил Жилло. – Ну, ладно. Хорошие вы ребята и приятно было познакомиться. Насчет кладбища – спасибо, а теперь ступайте подобру-поздорову, мне дом запирать надо.
Понурые братцы поплелись прочь из мастерской.
– Ты подумай хорошенько, вожак, – обратился к Жилло Дедуля уже на пороге. – Мы бы очень даже неплохо поладили. Мы бы вместе таких дел натворили!
– Вы и без меня натворить горазды, – буркнул Жилло. – А мне расхлебывать!
С тем и покинул их, не прощаясь.
Теперь, когда он неожиданно для себя стал официальным наследником известного в Кульдиге человека, не нищего, домовладельца, можно было и дух перевести. Домишко двухэтажный, да еще чердак под острой черепичной крышей. Наверху две комнаты – спальня и мастерская, внизу – кухня и кладовая, еще конурка для служанки. Наверно, подвал тоже есть. Дворик – хоть и крошечный, но свой. Почему бы и не осесть в Кульдиге благопристойным бюргером?
Коллекцию можно на время укрыть – у той же Денизы, если с ней помириться. А потом перетащить к себе и по ночам разглядывать. Чем плохо? Да, главное – жениться! Не на колдунье с золотыми волосами, конечно. Этого еще недоставало… А можно забрать из поселка Эрну с Виго. Только вот как у нее из головы всю дурь насчет общих хлевов выбить?
Такими практическими размышлениями Жилло скрашивал себе дорогу к улице Медников и к погребку Денизы. Получалось неплохо. А главное – без всяких магических штучек и непонятно откуда прилетевших песенок. Виго в городе будет учиться, найдутся и для него подходящие учителя! А если Эрна откажется ехать, тогда… Мелькнуло в памяти лицо красавицы Неды и пропало. Неда – в Коронном замке, за решеткой, надежды на нее мало. А вот можно Лизу поискать, строила же ему девчонка глазки! Да еще как настойчиво! Хотя – у нее же шило…
– Вожак! Слушай, вожак… ударил в ухо шепот. Жилло, не оборачиваясь, ускорил шаг. Воров ему только и недоставало!
У дверей погребка он уже чувствовал себя почтенным домовладельцем, Эрна, кроме Виго, родила сына и дочку, часть кухни выгородили и превратили в лавку лечебных трав и пряностей. Эрна стояла за прилавком, а сам он ездил за товаром. Виго брал с собой – приучал к делу…
– Бесстыжие твои глаза! – воскликнула Дениза. – Он явился! Знаешь, что вытворили твои дружки окаянные?
– Знаю, – отвечал Жилло. – Прогнал я их к лешему. Нам теперь не по пути. Дениза, ювелир умер, я – наследник, дом со всем барахлом – мой. Хочу лавку пряностей открывать. Не посоветуешь ли чего?