Смотрит Лиза на хозяйку погребка и радость у нее на лице такая – будто среди ледяной зимы вдруг майский день наступил. Маго тоже смотрит – с уважением. Она и раньше Денизу, видно, знала – женщины, закупаясь на рынке, все друг про дружку проведают, а Дениза все-таки не чья-то кухарка, сама себе хозяйка, и когда закупаться приходит, за ней парень с двумя преогромными корзинами следует. Если берет она кроликов – то дюжину, если кур – две дюжины, а что до овощей – так зеленщица, у которой товар получше, сразу торговлю сворачивает и с тележкой вслед за парнем к кабачку направляется.
Смотрит и Дениза на Лизу. Та по сравнению с ней – девчонка неумытая. Ну, как может смотреть взрослая, да еще нарядная женщина, с настоящими золотыми серьгами в ушах, на девчонку? Однако улыбка Лизы и ей по душе пришлась.
– Предупредила я тебя, Жилло, а теперь делай, как знаешь, – говорит Дениза. – Хочешь – в погребок ко мне возвращайся, со стражниками про хорошую погоду побеседовать. А лучше всего уйти бы тебе из Кульдига куда подальше. Вещи твои мне принести не удалось, их стражники забрали, но вот тебе кошелечек. Много дать не могу, у меня дело все-таки, все деньги в обороте, да еще дрова на зиму закупить надо, а сколько под рукой было…
Подошла Лиза к Денизе.
– А что, хозяюшка, – говорит, – по душе тебе этот гость пришелся?
– По душе, не по душе, а влип в какую-то дрянь, – сурово отвечает Дениза. Не нравится ей, что девчонка прямо в душу лезет. Маго тоже на Лизу покосилась.
– Уймись, заноза, – приказывает. – Вот уж кому он по душе пришелся, так это тебе самой! Так и липнешь…
Стоит Лиза, взгляд переводит с Жилло на Денизу и с Денизы на Жилло, а улыбка – совершенно неистребимая! Хоть ты ее кипятком поливай – не уйдет с губ эта шалая улыбка.
– Ты, Маго, меня не обижай почем зря, – не глядя на кухарку, отвечает Лиза. – Ты лучше помоги мне корзинку для господина лекаря, графа и Кабироля собрать. А потом принеси платье свое старое, плащ свой зимний с капюшоном, который ты на тряпки пустить собиралась, парик покойной госпожи лекарши. Пора Жилло в Коронный замок снаряжать.
– Почему это вдруг Жилло? – вскидывается Дениза. – Прямо в пасть Равноправной Думе?
– А потому, – усмехается Лиза, – что спокойнее всего ему будет прямо в этой беззубой пасти. Посуди сама, хозяйка – ведь его видели в Коронном замке, когда там вся заварушка была, когда господина графа и лекаря нашего схватили. Значит, это – последнее место, где его искать станут.
– Вот оно что! – ахнула Дениза. – Ну, я же говорила – мошенник!
– Если сообразят, что он в Кульдиге, то прямо сюда к нам за ним и явятся – больше-то ему быть негде! Больше он в городе никого не знает, поскольку приезжий! Так что – чем раньше этот красавец отсюда уберется, тем лучше для нас для всех. А с графом и с господином лекарем лучше повидаться не мне и не Маго, а ему самому. Чует мое сердце, там где мы, две дуры, только хныкать будем, он выход из положения сыщет. Так, Жилло?
– Так, моя прелесть! – отвечает Жилло, глядя на хитрую девчонку прямо-таки влюбленным взглядом. – Где там ваши юбки, где плащ, где парик? Где корзины?
– В замке, Жилло, ты и останешься ночевать, – совсем уж неожиданно продолжает Лиза. – Это проще, чем кажется. Днем туда кто только не приходит! Равноправная Дума время назначила, чтобы с жалобами приходили. Со всех концов государства люди являются, и иным на ночь глядя в дорогу двигаться нет смысла. Для них в форбурге чердак конюшни под ночлежку отвели. Понимаешь мою тонкую и мудрую мысль, а, Жилло? Форбург к Коронному замку с юга примыкает, там раньше замковый огород был, потом службы построили, потом стеной обнесли, потом еще чего-то там понаделали… Умный человек посмотрит внимательно и разберется, что к чему.
– Девчонка права, уж там-то тебя искать не станут, – согласилась Дениза. – Ну, побегу я, Жилло! А то без меня на кухне такое сделается! Увидимся ли, нет ли, не знаю…
С тем забрала Дениза свое лежавшее на скамье имущество – юбку полосатую, шаль и чепчик – смотала их поплотнее, под мышку сунула и к двери направилась.
– Постой, – говорит Лиза. – Я тебя черным ходом выпущу. Так оно надежнее будет.
И, ведя к черному ходу, осторожненько так приобняла.
Высвободилась Дениза, обернулась.
– Ты, Маго, если что, ко мне приходи. Работа тебе найдется. У меня как раз Толстая Грета к дочке уехала, у нее двойня внуков родилась.
И ушла, не бросив более на Жилло ни единого взгляда.
Ну, привели его в старушечий вид. Корзину тяжелую на локоть повесили – с такой не очень-то побегаешь. Выпустили черным ходом. Внук Маго побродил вокруг – вроде не наблюдают за лекарским домом. Так что двинулся Жилло пешком через весь город к Коронному замку.
По дороге очень его одна вещь занимала.
Вышел он в предместье, реку по краснокаменному мосту перешел, стал по дороге-серпантину подниматься. Петля – туда, петля – сюда… И со всех поворотов, вплоть до замка, поглядывал он на протянувшуюся внизу Вентас-Румбу. Понять пытался – когда же это он ее так увидеть сверху успел, что она перед внутренним взором в опасную минуту так и развернулась? Единственно, когда мог – так это с запяток лекарской кареты. Но водопад выглядел совсем иначе – не так расположилась огромная каменная подкова, не так лежали берега, да и далекое устье тогда вроде показалось, а сейчас – нет.
Дошел Жилло до середины серпантина и не удержался – заглянул в корзинку. Чем выше он поднимался, тем тяжелее она становилась. И пришла мысль – Лиза, хотя и отнеслась ко всей истории с подлинным сочувствием, не удержалась от мелкой пакости – сунула туда кирпич или булыжник.
Но оказалось, что напрасно он на девчонку погрешил – две ковриги здоровенные, правда, тянули каждая фунта на три, да горшок с густой похлебкой, да сала пласт, да свежие овощи, да почему-то крошечные, в горсть величиной, мисочки… Как будто для здорового мужчины это и не груз, а вот поди втащи по крутой дороге – взмокнешь! Хорошо, что в давние времена кто-то подумал о таких путешественниках – время от времени площадочки попадались со скамейками, откуда впридачу и красивый вид открывался. Долго ли, коротко ли, прибыл Жилло в Коронный замок.
Вошел он во двор, откуда так недавно вылетел на козлах лекарской кареты, и вдруг вспомнил ту красавицу с длинной косой, что сунула ему сверточек. Не забывая по-старушечьи горбиться, поискал Жилло глазами Девичью башню. Нашел. Пошарил взглядом по зарешеченным окнам. Нет, не было никого в окошке.
Не желая выдавать себя голосом, он не стал спрашивать, где тут можно узникам в подземелье корзинку передать. А завертелся по сторонам, здраво сообразив, что не он же один такой с похлебкой явился. И точно – увидел, как несколько женщин с корзинами жмутся в сторонке, ждут чего-то. Подошел к ним Жилло, в тень забился. И мысль в голове отвратительная – что, если не пустят к графу и лекарю, что, если корзину отберут и пустую потом вынесут, а самого – коленом под зад?
Женщины плели примерно такую же чушь, что и Эрна. Только Эрна жила в отдаленном поселке, до нее новости позже доходили. А женщины пересказывали друг дружке, что утром на городской площади генеральный секретарь Равноправной Думы вслух зачитывал. Так получалось, что слова «господин» и «сударь» со следующей недели напрочь отменялись, вместо них окончательно велено всех называть братцами и сестрицами.
– Мяснику нашему лет этак семьдесят, а мне его братцем теперь называть?… – расстраивалась одна девочка, с такой же, как у Жилло, корзиной. – Да если я его братцем назову, он меня бараньей ногой по лбу треснет…
– Верно, старики не сразу привыкнут, – согласилась та толстуха, что стояла в очереди первой. – Сперва треснет, потом вспомнит… А нам, пожилым людям каково? Это что же, невестка меня сестрицей называть станет? А ну как я забудусь и ей подзатыльник дам?
Словом, одуреть можно было серьезному мужчине от этой болтовни.
Скоро дверь заскрежетала и в сторону поехала. Бородатый дядька, весом и обхватом как три Жилло, велел заходить. Жилло приготовился к худшему, но цепочка женщин втянулась под низкий свод и медленно стала спускаться по витой лестнице с веревками вместо перил. Лазить по такой лестнице с тяжелой корзиной – то еще, доложу я вам, удовольствие!
Подземелье изначально вряд ли под тюрьму строилось. Потому что конуры, где узников держали, были выгорожены толстыми неоструганными досками. Такую доску, пожалуй, не всякое пушечное ядро и прошибло бы, подумал Жилло. Двери были железные, из толстых прутьев, переплетенных в тяжелой раме. Открывались, понятно, со скрипом. Стражники повели женщин темным коридором, куда эти двери выходили, оставляя у каждой двери по женщине. Сами расположились по обоим концам коридора. А женщинам милостиво позволили еду принесенную в мисочки накладывать и сквозь прутья передавать. Теперь только понял Жилло, почему в корзину нормальных, солидных мисок не положили.
– Господин граф! Господин лекарь! – шепотом позвал он. – Это я, старая Маго! Поесть принесла! Господин граф, это я, Маго!
Очень уж боялся Жилло, что молодой граф его по имени назовет. Да еще и громко. Но обошлось. Первым перебинтованный граф к двери подошел.
– Здравствуй, тетка Маго, мы уж заждались, – говорит. – Хорошо ты сегодня выглядишь, тетка Маго, прямо на тридцать лет помолодела.
Услышав это, прямо ошалел от радости Жилло – значит, граф бодрости не потерял, шутить в состоянии. Тут и лекарь к двери сунулся.
– Ах, это ты, Маго, ну, выкладывай, чего принесла, а мы тебе выложим, что тут у нас творится…
Только было Жилло рот открыл – а к нему сквозь прутья еще одна миска тянется. Кабироль молча ее подсовывает, да так нахально – отпихивая графскую и лекарскую миски. Жилло полез ложкой в горшок, шлепнул в миску Кабиролю похлебки – мол, жри, негодяй, и дай поговорить о деле.
– Видишь, чем наша затея кончилась? – непонятно зачем спрашивает граф. И еле удерживается у Жилло на губах горькая правда – во-первых, с какой стати «наша», граф сам додумался тайком на вышивальщиц посмотреть, а во-вторых, и без дурацких вопросов видно…
– Положение у нас не такое уж скверное, – вмешивается лекарь. – Во внимание к моим заслугам нас без лишней строгости тут содержат. Но судить будут. Я так полагаю, для того, чтобы у господина графа под этим предлогом имущество в казну конфисковать. Вокруг Кульдига аристократов-то уже не осталось, а про графов оф Дундаг в Коронном замке как-то позабыли. Вот граф и явился о себе напомнить…
– Напомнил… – буркнул Жилло. – Больше-то ничего не грозит? Ни вам, ни господину графу?
– А я им нужен, – даже удивился лекарь. – Лекарь всем нужен, потому что даже у самой что ни на есть Равноправной Думы расстройство желудка бывает, если она на каком равноправном сборище за равноправным столом лишнего себе позволит. Опять же, заседают там почтенные мужи, никого моложе шестидесяти не встретишь. А старый хрен Исидор Талс, хотя и не нуждается в лекарствах, но от массажа головы ни за что не откажется.
– Отчего же это он в лекарствах не нуждается? – удивился Жилло. – Если старый хрен?
– А кто его разберет. Вроде бы и старше всех прочих, а держится бодро. Я бы даже сказал – поразительно бодро… – тут лекарь задумался. – Да, в самом деле, как так получилось, что всю Равноправную Думу я перещупал, а этого только в мантии и видел?
– Вы-то, господин граф, как уцелели? – спросил Жилло, наугад нашлепывая густых комьев из похлебки в чью-то протянутую миску.
– Ох, Жилло, сам понять не могу. Когда ты ушел, мы с гвардейцем как-то странно поговорили…
– Он гвардейца идиотом назвал, – наябедничал лекарь. – Ну, идиот – он, конечно, и есть идиот, но ведь можно было по-латыни, он бы и не понял… Естественно, кулаками размахались. Я чуть не схлопотал, это в мои-то годы…
Жилло очень хотелось сказать господину лекарю, что если бы и схлопотал, то поделом, потому что не надо предлагать молодому графу из самого что ни на есть захолустья полюбоваться тайком на вышивальщиц из Коронного замка. Но сдержался графский слуга, потому что упреки ничего изменить не могли.
– И так получилось, что я в камин влетел, – загадочно продолжал граф.
Подумав, Жилло прямо-таки увидел внутренним взором полет графа в камин от гвардейского кулака.
– А в камин, оказывается, потайная дверца там выходит, – сообщил лекарь. – Еще похлебки и еще хлеба, Жилло! И луковицу. В толстой башенной стене наверняка должна была быть витая лестница. Вот господин граф прямиком на нее и вывалился! Только с какой стати не вниз, а вверх покатился – этого я по сей день понять не могу!
Остальное Жилло знал.
– Значит, сквозь всю башню лестница проходит… – пробормотал он. – Все камины, надо думать соединяет. Наверху – площадка, оттуда вы, господин граф, на карету и прыгали. А вот хотелось бы знать, что внизу…
Переглянулись граф с лекарем – зачем бы Жилло сейчас эта лестница понадобилась? А он опять, в который уже раз, вышивальщицу с длинной косой вспомнил. Ну, не было ему покоя от этой косы в руку толщиной, и все тут! Впрочем, от веселых глаз раскрасневшейся над плитой Денизы тоже покоя не было. И даже белая Лизина шейка тоже запала в какой-то закоулочек его мужской памяти, которая немало подобных картинок накопить успела.
– Ты, Жилло, верно, голову ломаешь, как бы нам побег устроить? – догадался граф.
– Над чем же я еще могу ломать голову? – соврал Жилло, потому что для побега эта лестница пригодиться ну никак не могла. А вот то, что соединяла она верхние опочивальни вышивальщиц с мастерской или с их общей спальней, а потом уходила куда-то вниз, сразу наводило на мысли о той красавице, о той соколице сероглазой. Вывести бы ее отсюда!
– Не мудри! – приказал лекарь. – Я отсюда никуда удирать не собираюсь. Поругают, поругают и выпустят. Я хочу мирно в Кульдиге век доживать, ремеслом своим заниматься, а не шататься на склоне лет леший знает где! И господину графу то же советую. Ну, конфискуют имение – все равно бы о нем рано или поздно вспомнили. Ну, разжалуют из графов в эти… ну!… В братцы!… Возьму его тогда к себе, подмастерьем. Не пропадем. Жизнью и здоровьем рисковать совершенно незачем. Хватит с него, что с крыши сиганул и цел остался!
Вздохнул Жилло – лекарь, старый черт, рассуждал неглупо. Но только кисло стало слуге от этих рассуждений, да еще нюхом чуял он нависшую над всеми тремя опасность. В чем была эта опасность, Жилло объяснить, естественно, не мог, но висела она, как низкая грозовая туча над землей.
А тут стражники с обоих концов коридора закричали, что время кормежки кончилось. Стал Жилло свои миски как можно медленнее собирать, остальные женщины живенько все в корзинки уложили и к дверям заспешили, а он все с графом расстаться не может. Даже не потому, что сам соскучился, а видит, какими глазами граф на него глядит. А что – благородному Иво оф Дундаг всего-навсего двадцать лет, и вырос он в дикой глуши, и старенькие его родители сейчас далеко, а единственный близкий человек – этот вот слуга, переряженный старухой.
Досиделся Жилло – стражник, торчавший в дальнем конце коридора, мимо протопал с факелом и за плащ его подергал, мол, поторапливайся, старая ведьма. И поспешил слуга за ним в довольно-таки непроглядном мраке.
Вдруг что-то уперлось Жилло в грудь. Такое ощущение, что на стальной прут налетел. А это – рука. И еще рука на губы легла – не крикнуть! И еще рука под коленки подсекла. Откуда из стенки столько рук повырастало, изумился Жилло, а тут и четвертая рука объявилась – подхватила, простите, под задницу.
И был слуга со всеми юбками пропихнут в щель, которая сама собой разверзлась в дощатой стенке. Понял он, что это одна доска лишь сверху была приколочена, а снизу кто-то гвозди повытаскивал и она ходуном ходила. Но легче от этого не стало.
Первая рука на секунду оторвалась ото рта, и тут же в губы Жилло запихнули край его собственной нижней юбки.
– Ты нас, бабушка, извини! – шепнул молодой мужской голос. – Ты не бойся, тебя отсюда скоро выпустят! Ты только скажи правду – как все было. Тебя тут держать не станут! А нам выбраться надо. Это что у тебя, парик? А, бабушка?
Сдернули с Жилло в темноте и плащ, и юбки верхние, и парик впридачу! Более того – повалили на тюфяк и какими-то тряпками спутали. Пока тряпки скидывал и юбку выплевывал – исчезли все четыре руки вместе с голосом. Кинулся Жилло стенку ощупывать – а все доски неподвижные вроде. Видно, с секретом была та доска.
И крепко он задумался.
Конечно же, парни не виноваты, что попалась им фальшивая старуха, думал он. Настоящая старуха, распутавшись, шум бы подняла, поскандалила бы с полчасика – стражники, глядишь, и подошли бы спросить, в чем дело. Ну, обругали старой гусыней, ну, к начальству доставили… И выпроводили бы дуру из Коронного замка коленом под зад. А ему шум поднимать вовсе не с руки. Потому что и парика нет, и плаща, одна нижняя юбка. Кафтана – и того нет, только камзол и штаны. Денег – и тех нет, у Маго остались! И вообще он не старуха… Тьфу, мерзость какая…
Но в кармане штанов что-то нашарилось – с закругленными углами и продолговатое. Вытащил Жилло эту металлическую штуку и сперва не понял, что за дрянь, вроде не в том он возрасте, чтоб каждую железяку в карман прятать. А потом вспомнил – это же бляха, которую ему гвардеец дал! По которой его должны были тогда ночью выпустить из замка и впустить обратно! Когда он успел это сокровище в карман сунуть? Однако, кстати нашлось…
Стал Жилло думать дальше. Ну, допустим, придут его ужином кормить и обнаружат, что случилась в камере смена караула, вместо двух парней – один взрослый дядя. Да еще именно тот, за которым сегодня гонялись. Да-а… Ничего хорошего ждать не приходится.
Стал Жилло опять стенку щупать, сквозь которую его в камеру втянули. Кажется, сколько заноз в ней было – все ладонями собрал! Но повезло – нашел-таки доску, которую хотя и с трудом, но можно было пошевелить и в сторону отвести. Тем-то двум легче было, потому что – двое.
Теперь уже стало повеселее. Жилло начал план действий сочинять. Можно стражника позвать и скрутить его. Можно в его балахон переодеться. А его в конуру эту вонючую затолкать. Много чего потом можно. Только надо бы выждать – пусть хоть те двое подальше уйдут. Может, повезет ребятишкам?
Призадумался Жилло – а не считали случайно стражники, сколько женщин вошло с корзинами в подземелье и сколько вышло? Суда по тому, что никто шума-гама там, за дверью, не поднял – вроде не считали.
Но всякий случай прождал Жилло не менее двух часов. Терять-то ему все равно нечего было. И, как оказалось, правильно сделал.
Открылась дверь. На пороге стражник с фонарем встал.
– Иво из замка Дундаг! Арно Кандав! Райво и Тойво Локсы! Собирайтесь – через десять минут вечерний допрос! Уго Фогель! Эдвин Инкен!…
И пошел перечислять! Понял Жилло, что вот он – шанс! Стараясь не скрипеть, вылез он, присел на корточки, притаился. Пошли два стражника двери отворять и нужных узников выводить. Образовалась в коридоре цепочка. И втерся в нее Жилло – так же легко и просто, как просто бы ему вовсе отсюда убраться…
Повели всю команду по лесенке вверх, во двор, через двор, в двери, через прихожую необъятную, по лестнице, коридором, еще по лестнице, через зал, по третьей лестнице, но уже вниз, коридором с четырьмя поворотами, по четвертой лестнице – Жилло ошалел от этих подъемов и спусков. И ни за каким поворотом не удалось ему отцепиться и сгинуть.
Оказались в большой комнате. Окон нет, только свечи в канделябрах горят. Вдоль стены такая клетка из железной решетки сделана – туда узников загнали. Жилло в самый угол забился, чтобы графу и лекарю на глаза не попадаться. Мало им хлопот – еще и такое чудо!
Под двумя самыми большими канделябрами – длинный стол. Между теми канделябрами сукно зеленое натянуто, на нем перекрещенные топор да мотыга. Без них теперь никуда, подумал Жилло. На столе бумажки стопочками разложены.
И вошли люди – трое в мундирах, четвертый в мантии. Которые в мундирах, вроде военные – парики армейского образца, усы, у одного шпага, у прочих сабли из-под кафтанов торчат. Который в мантии – совсем трухлявый дед, но тоже в парике и нарумянен. Глаза, впрочем, острые, и это ничего хорошего не сулит…
Сели они за стол и стали с узниками разбираться.
Оказалось – попала эта публика в подземелье по пустяковым делам, но связанным с равноправием. Уго Фогель в ткацких мастерских работал и при нем старое доброе время поминали, когда чем больше соткешь, тем больше и заработаешь. Он в порядке аргумента кого-то по уху съездил. Вот теперь и разбирались – за равноправие съездил или против оного.
Оказалось, Уго Фогель хорошо себя зарекомендовал, когда это самое равноправие внедряли. Он хозяина мастерской палкой по улице три квартала гнал. Сообщил об этом приведенный на пять минут свидетель – и Уго отпустили вместе с ним, заставив присягнуть на топоре и мотыге, что больше такого не повторится. А чего не повторится – так никто и не понял.
Позвали к столу братьев Райво и Тойво. Оба были уже мужчинами в годах, с виду – буки, слова из них клещами не вытянешь.
– У вас нашли ведьмовские волосы, – говорят им. – Вы признаете, что хранили ведьмовские волосы?
– Ага, – бурчит один брат. Второй и вовсе мычит.
– Твоя жена, Тойво, утверждает, что тебе их дал Райво. Ну? Дал или нет?
– Угу, – сообщает тот, что мычал.
– Так дал или нет?
Переглядываются братья и даже не мычат в ответ.
– Вы оба знали, что собирать и хранить ведьмовские волосы опасно? – спрашивает почтенный старец. – Вы знаете, что от них заболеть можно? Вот тут случайно думский лекарь в свидетели попал. Арно, скажи прямо – от ведьмовских волос можно заболеть?
– Можно, – отвечает лекарь и добавляет вполголоса: – Родильной горячкой…
В клетке, понятное дело, мужички рты себе закрыли, и вместо фырканья еле слышный писк у них получился.
– Райво, ты где взял ведьмовские волосы?
– Ну… дома.
– Во дворе твоего дома, хотел ты сказать?
– Ага.
– Ты видел, как они туда попали?
– Нет…
– Значит, ты не видел человека, который их туда принес?
– Нет.
– А почему ты их не сжег или просто не выбросил?
Ничего, кроме хмыканья, от Райво не добились.
– Ладно, что с вас возьмешь, – сказал один из офицеров, как понял Жилло, полицейский немалого ранга. – Ступайте. И больше не хватайте всякую дрянь. Ведь три раза Дума запрещала брать эти поганые волосы! Я понимаю, что выглядят они красиво. Но раскидывают их по Кульдигу враги Думы и равноправия! Запомните это раз и навсегда! Волосы – зараза!
– Это просто женские волосы… – вдруг проворчал Тойво.
– С чего ты взял?
– Мужчины таких длинных не носят.
– Это заразные волосы, Тойво. У вас нашли десять штук. Больше вы их никому не давали? Не показывали?
Браться буркнули, что не давали и не показывали. Им прочитали кусок из доноса, где неизвестный доброжелатель хвастался, что как раз ему и показали. Тойво опознал свою жену… С тем братьев и отпустили.
– Уже месяц, как по городу эти волосья летают, – шепнул лекарь графу. – В чем дело, никто понять не может. Появляются раз в два-три дня. Мне их сперва охапками носили…
– С чего Дума взяла, что они заразные?
– Для них все непонятное – заразное. Удивительно только, что старый хрен Исидор Талс того же мнения оказался. Я его умнее считал…
Прочие несколько дел были такого же рода. Наконец осталось в загородке не более десяти узников.
– А с вами, братцы, разговор особый будет, – впервые подал голос почтенный старец. – Думали мы в Равноправной Думе, что всю старую заразу с корнем истребили, однако жива она. Иво из Дундага, почему ты до сих пор называешь себя графом оф Дундаг? Разве ты не знаешь, что титулы мы отменили?
– Я графом родился, – отвечает тот. – Вот вы, господин судья…
Лекарь дернул графа за рукав.
– Вот вы, братец судья, – поправился граф и не выдержал – расхохотался. Остальное население клетки тоже тихо захрюкало.
– Пожалуй, ты прав, Иво из Дундага, – беззлобно отвечал старец. – Чего-то мы не додумали с этими братцами и сестрицами. Называй меня просто – судья. Равноправная Дума тоже может совершить ошибку, но она не стыдится признавать свои ошибки. Все слышали?
– Угу… – протянули в клетке, и Жилло – вместе с прочими.
– Так вот, о давней заразе. Скажи, Иво из Дундага, как это случилось, что ты оказался в спальне у вышивальщиц?
– Я приехал в университет поступать, – отвечал граф. – Остановился у братца лекаря. Когда его позвали вышивальщицу лечить, я за ним увязался. У нас столько про этих вышивальщиц рассказывают, что мне самому захотелось на них посмотреть. Вот и все…
– Теперь ты, братец лекарь.
– Так оно и было, судья Эрик. Я ведь уже говорил, – довольно непочтительно буркнул лекарь.
– Ты бы, братец лекарь, все-таки повежливее с членом Равноправной Думы разговаривал, – заметил судья. – Вот выпутаешься благополучно из этой истории, позову я тебя болячки свои щупать и в картишки со мной поиграть, тогда и будешь обходиться со мной непочтительно. Ты, Арно, еще не знаешь, в какую мерзкую кашу угодил. Я к тебе прекрасно отношусь, да будет всем известно, и я все сделаю, чтобы тебе помочь – ты ненароком вляпался. Но и ты не мешай себя за шиворот из дерьма вытаскивать!
Как будто и раскипятился судья, а смотрит Жилло – глаза-то у судьи не кипятятся вовсе. То есть, бесплатное представление для единственного зрителя – лекаря…