– Найдем дудочку! – бодро заявляет паж, качаясь на люстре. – Пойдем сейчас за ними следом, поглядим, с кем это они там отплясывают, и отнимем дудочку!
– Ох, ничего у тебя, внучек, не получится, – отвечает ему ведьма. – Мы с котом с места не тронемся. Откуда я знаю, кто графских дочек очаровал, кто дудочку изготовил? Может, все эти проказы с дочками и с дудочкой – ловушка, которую для меня Маргарелон расставил? Не-е, не пойду! И веди-ка ты меня лучше в комнату с восемью углами, как обещал. Устала, отдохнуть хочу. И коту покой нужен.
Висит пажик на люстре, не прыгает, раскачивается. Потому что выбрать надо, куда прыгнуть, чтобы не сшибить ни столика с рукоделиями, ни кресла, ни столба от балдахина.
– Эх, бабка! – вися вот этак, горестно говорит паж. – Не знаешь ты, бабуля, что такое любовь!
– Откуда мне, старой? – хмыкает бабка. – В наши времена ничего такого и в помине не было.
– И не понять тебе, бабка, – продолжает паж, прицеливаясь ногами, – как может страдать человек, мужчина, рыцарь, если он любит, а его не любят!
– Не понять, – соглашается ведьма, наблюдая. А было-таки на что посмотреть, когда паж, соскакивая с люстры, опрокинул столик и шлепнулся посреди мотков шерсти и шелка с торчащими из них иголками!
– Ой! Все равно я молодую графиню люблю, с кем бы она там ни отплясывала! – восклицает паж, вытаскивая из-под себя здоровенные ножницы, которыми старая графиня кроила холсты на рубашки служанкам. – Она же сама не знает, что отплясывает! Она же не виновата ни в чем! Ведь она утром просыпается – и ничего не помнит!
– А ты откуда знаешь? – интересуется бабка.
– Знаю! – гордо говорит паж и встает на ноги. – Бабуль, а бабуль! Давай пойдем за ними! Ты же знаменитая колдунья! У тебя такие заговоры, что ты с этими плясунами разом справишься!
– Может, и справлюсь, – отвечает старая ведьма. – Только главное – дудочку заполучить, а тут без шума не обойдешься… Погоди встревать, я не про обычный шум говорю! Понимаешь, внучек мой драгоценный, когда я колдую, ну, заговор читаю или знаки над огнем делаю, от меня вроде как свет исходит, только глазами его не видно, и вроде как звон идет, но его ушами не слышно. Любая другая колдунья этот звон уловит и скажет, где я нахожусь, а злодей Маргарелон – еще и чем именно я занимаюсь! Вот что плохо. Опомниться не успеем, как он налетит!
– Погоди, бабка! – вспомнил паж. – Ты же девиц усыпляла! И страже глаза отводила! Разве тогда от тебя свет со звоном шли? Врешь ты чего-то, бабуля!
– Стара я, чтобы соплякам врать! – с достоинством отвечает ведьма. – А ни света, ни звона и быть не могло, это же не колдовство никакое. Глаза отвести или человека усыпить и ты, внучек, сможешь – этому я и совсем бестолкового берусь за неделю научить. А вот с тем колдуном сразиться, что графских дочек очаровал, – это ж на всю округу шум поднимется! Не-е, не хочу.
– Бабуля! – решительно сказал паж, раскрывая ножницы. – Ножик мой ты забрала, но я и без него дорогу на тот свет отыщу! Без молодой графини мне все равно не жить! Так что – прощай, бабуля, не поминай лихом, а Эдельгарту, братику моему, скажи, что все мои плащи, и вышитые перчатки, и кошельки, и пояса, и перья для берета я ему оставляю.
И тут замахнулся паж разведенными ножницами, целя острый конец себе в горло.
Ведьма вытянула обе руки вперед, сделала ими в воздухе хитрую выкрутасу, замерла – и в недоумении распахнула глаза и разинула рот, потому что ровно ничего не случилось. Паж зажмурился, подумал и со всей силы ткнул себя ножницами в грудь, туда, где сердце.
Так бы и шлепнуться ему на пол, обливаясь кровью, но бабкин кот прыгнул и повис на руке. Ножницы скользнули по камзолу, а пажик с воплем ухватил левой рукой кота за шиворот и стал его отцеплять.
– Пролил ты таки кровь в девичьей опочивальне, – заметила ведьма, глядя, как капает с ободранной кошачьими когтями руки. – Это добрый знак. А ведь ты меня, внучек, чуть не перехитрил, гром тебя разрази! Мой знак лишает силы мечи, шпаги, кинжалы, алебарды, протазаны, ножи и стилеты, но он не имеет никакого отношения к ножницам… погоди! Ну, так и есть! Маргарелон замковые ворота заклятьем закрыл! Мне теперь через них не выбраться! Сообразил-таки, злодей, куда я спряталась… Поймал мой звон от знака! Ну, хорошо хоть, и я его услышала, когда он ворота замыкал.
– Мы, бабуль, подземным ходом выберемся! Про него твой Маргарелон ничего не знает! – обнадежил паж. – Только давай сбегаем за молодой графиней в подземелье, а? Ну, пойдем, бабуль, а то плохо будет! Я уж найду, чем на себя руки наложить!
– Как хорошо жилось мне в избушке! – вздохнула старуха. – Березовые ворота наладила, огородик развела… Нет, мало мне было, что детишек лечила! Колдовством блеснуть захотела! Знала же я, что эти присушки да отсушки до добра не доведут! Так нет же, на подвиги старую дуру потянуло! А все из-за вас, молодых лоботрясов… как вы мне все надоели!
Паж подскочил к зеркалу, коснулся львиной рожи, и провал распахнулся. Шагнул в него пажик и руку ведьме протянул:
– Бабушка, прошу!
Ведьма сделала коту знак, и он прыгнул ей на плечо.
– Выбирать не приходится – пошли, внучек. Может, я впрямь подземельем из замка выберусь. А тогда уж…
– Я тебе, бабуля, самого быстрого коня приведу! – пообещал паж. – Есть у графа один скакун…
– Я сама себя скакуном обеспечу.
Брели они по высоким и неровным ступенькам, удивляясь, как графские дочки не свернут себе шею, разгуливая тут с закрытыми глазами, и выбрели к запертой двери.
Паж подергал ручку и повернулся к ведьме:
– Засов изнутри заложили…
– А-а, семь бед – один ответ! – и ведьма взмахнула руками. С той стороны вылетел из петель и грохнулся на пол засов. Дверь распахнулась.
Паж перепрыгнул через высокий порог и оказался он, господа мои, вроде как двести лет назад… Подземелье-то было убрано, как при наших предках, но те гобелены, что у нас в замках истлели давно, тут висели как новенькие, и давняя посуда стояла на столе без единой трещины, а посреди, под низкими крестовыми сводами, кружились в танце с двумя рыцарями две старшие сестры. Младшая же танцевала одна, опустив руки, а на дудочке наигрывал безобразный карлик с двумя горбами, одним – спереди, другим – сзади. Длинные черные космы почти закрывали его отвратительную физиономию.
Увидев ведьму, карлик поспешно сунул дудочку за пазуху, причем обе пары беспомощно остановились, а младшая девица в изнеможении опустилась на пол.
– Ах, это ты, Тиберия! – скрежетнул зубами карлик. – Давно не встречались, красавица! Ох, и до чего же ты собой хороша! Да, годы никого не красят!
– Вот уж не думала, что это ты, Озарук! – усмехнулась бабка, спуская наземь кота. – И не угомонился ведь! Совсем уж трухлявый стал, а ему все молодых девиц подавай! Ишь, старая кочерыжка! Хорошо хоть тебе эти два бездельника заплатили за право под твою дудочку поплясать? В твои-то года мотаться по болотам в полнолуние, лягушек ловить, за гадюками охотиться! Прострела в спинке не схлопотал? А то скажи – вылечу!
– Уходи, уходи, дорога петлей, след под землей… – забормотал карлик, – уходи, старая!…
– А возьми-ка ты, внучек, то, что вынула я из подола, да подожги-ка факелом! – велела ведьма. – И пока урод этот корчиться будет, мужества наберись да дудочку у него из-за пазухи выдерни! Дастся тебе дудочка в руки – твое счастье, расколдуем тогда графских дочек!
– Ты прелесть, бабушка! – воскликнул паж и с тем звонко чмокнул старуху прямо в ухо. Тут же выхватил он вороную прядь, увернулся от неожиданно длинной и когтистой руки Озарука и сунул прядь в огонь. Волосы затрещали.
С диким воплем повалился карлик наземь, сдирая с себя жуткую свою одежонку. А еще, господа мои, весь замок повскакивал с постелей от того вопля! И первым делом кинулась старая графиня в спальню к дочкам – не случилось ли с ними беды! Но в спальне было пусто, и, вскрикнув погромче зловредного карлика, рухнула госпожа на пол.
Понеслись по темным коридорам неодетые слуги, зарычал, как лев в зверинце, сам старый граф, затрубили тревогу. А в подземелье тем временем корчился и брыкался на полу карлик.
Паж прыгал так и сяк, пытаясь сунуть руку ему за пазуху, но уродец отпихивал его, щелкал зубами и плевался. Две графские дочки с кавалерами стояли, как вкопанные, хотя по лицам девиц видно было – слышали они некий шум и силятся проснуться. А младшая открыла огромные голубые глаза, ахнула и принялась оттаскивать пажа от карлика.
Тут уж ведьма возмутилась!
– Опомнись, девка! – воскликнула она. – Погляди на него глазами! Прикоснись к нему руками!
И выплеснула с криком в одурманенное лицо девицы вино из кубка, стоявшего на столе.
Пока ошалевшая девица утиралась, сплела старуха из пальцев нечто хитромудрое и потрясла сцепленными руками у себя над головой с невнятным бормотанием. И раскрылись глаза у девиц с кавалерами, и вскрикнули все четверо, и бросились наутек.
Освобождая от заклятья графских дочек, не заметила старая ведьма, как кончились судороги гнусного карлика – ведь сгорела уже до конца прядь волос в пламени факела. И сделал карлик длинными костлявыми пальцами знак – и отлетел от него паж, вмазавшись спиной в каменную стенку. А уродец вскочил и схватил за руку молодую графиню.
– Моя! – крикнул он ведьме. – Под мою дудку плясать будет! Не тебе ее у меня отнимать! Я своей кровью кубок вымазал, ее напоил! Она руками и губами моей крови коснулась! Дудочка запоет – кровь на руках и губах встрепенется! Против этого все заклятия – чушь!
– Не пущу! – яростно воскликнула ведьма. – Знаю я, до чего она с тобой затанцуется! Видела в магическом зеркале твой секретный сундук! Он и без того окровавленных дудочек полон! Не выйдет!
– Ах, магическое зеркало?! – издевательски вопросил карлик. – Ах Премудрое Светлое воинство? Нет у тебя больше магических зеркал, Тиберия, и воинство магов тебя тоже не спасет! Потому что ты теперь – сама по себе, а оно – само по себе!
– Я и без воинства с тобой, замухрышкой, слажу!
И, не говоря более ни слова, старуха отвесила замухрышке такую пощечину, что полетел он на пол с молодой графиней вместе.
Но, выпустив из рук красавицу, вскочил карлик на четвереньки, окрысился, зарычал, и изо рта у него четыре клыка полезли, два – вверх, два – вниз. Вытянулась при этом его мерзкая физиономия и стянулась в кабанье рыло, а черная волосня на голове ощетинилась стальными с синим отливом колючками и тоже изготовилась к бою.
Дернулся бедняга паж, чтобы поспешить на помощь бабке Тиберии, да уж больно крепко влепился он в стенку – еле смог шевельнуться. А стальная щетина проросла сквозь драную одежонку карлика на загривке и вдоль хребта, торча вверх и в стороны на фут, а то и больше.
Глядя на это безобразие, рассмеялась бешеным хохотом старая ведьма и, сунув пальцы в рот, свистнула так, что в замке из настенных колец факелы повыскакивали, отчего чуть не занялся пожар. А еще от этого свиста встала дыбом шерсть на черном коте, и стал он расти, расти… и рос, господа мои, быстрее, чем пламя над сухими дровами, пока не стал со льва величиной. Лапы же у него оказались и вовсе огромные, с такими когтями, что по длине и крепости стоят любого ножа.
Кот с места прыгнул и завалил на бок уродца, норовя вцепиться ему в горло. Девица пробовала было за шиворот оттянуть кота, да наколола о взъерошенную шкуру нежные пальчики. А тут еще ухитрился отлипнуть от стенки рыженький наш пажик и схватил свою красавицу в охапку.
– Бросай девчонку, дудочку ищи! – приказала ведьма.
Но паж обалдел от блаженства.
Придушив карлика, кот повернулся к хозяйке, словно спрашивая – ну, что дальше с добычей делать?
– Внучек, радость моя, если ты дудочку не возьмешь, то я сама ее возьму, – предупредила ведьма. – Только полюбит тогда графская дочка, ты уж не обижайся, меня. И будет ходить за мной, как привязанная. Так что давай, подходи!
– Ага, – ответил паж, но девицу из объятий не выпустил.
– Горе ты мое, – сказала ему ведьма.
Тем временем полупридушенный карлик очухался. Видя, что и кот, и ведьма укоризненно взирают на пажа, он вдруг вывернулся из-под лапы и словно растаял в воздухе. Все услышали только щелчок его сухих пальцев да хвост невразумительного заклинания.
– Ах, гром тебя разрази! – воскликнула ведьма. – Дождались! Доигрались!
И она сгоряча дала еще одну оплеуху – пажу. Бедняга отлетел от красавицы и сел на пол.
– Чую! Звон слышу! – с этим воплем разъяренная ведьма кинулась в погоню.
Очевидно, где-то в глубине подземелья карлик затевал очередную магическую пакость.
Кот понесся следом за хозяйкой, делаясь с каждым скачком все меньше и меньше, пока наконец, уже в прежнем своем виде, не прыгнул бабке на плечо.
Паж вскочил на ноги. Оплеуха явно пошла ему на пользу. Вооружившись факелом, он побежал за старухой. И обнаружил ее перед запертой дверью. Причем дверь была, как и все в замке, основательная – из дубовых досок в руку толщиной, по углам окованная железом.
– Ускользнул, будь он неладен! – пожаловалась ведьма. – И дверь не отпирается! Он такой запор наложил что тройная магическая отмычка нужна! Ну, я сделаю, ты сделаешь, а котишка-то не может! Не обучен! А все из-за тебя, растяпы!
– Какой знак? Какая отмычка? – искренне удивился паж. – Опять ты, бабка, все усложняешь. Сунем ключ в скважину и откроем!
– Откуда у тебя ключ? – изумилась старуха.
– Да у нас в графском замке всего шесть таких заморских замочков, и все одинаковые. Так что мой ключик от графской гардеробной сюда без всяких заклинаний подойдет.
Паж извлек ключ и, к величайшему конфузу ведьмы, быстренько открыл замок.
– Стой, – сказала старуха, – к бою нужно приготовиться. Я первой врываюсь и знак Гиммель-Далед делаю, котишка слева заходит, а ты с факелом сзади держись, чтобы, когда я в сторонку отступлю, выпад им сделать. Понял? Ну, вперед!
Но, когда, рванув на себя дверь, влетела готовая к атаке команда в графский винный погреб, то увидела там такое, что бедная старуха попятилась, а паж выронил свой факел.
Среди бочек валялся в беспамятстве карлик, а рядом стоял некто высокий и статный, длиннокудрый и в серебряном плаще, в диадеме с камнями, испускающей мягкий свет, и с тоненьким ореховым прутиком в руке.
– Здравствуй, Тиберия! – сказал, улыбаясь, этот красавец. – Не правда ли, я появился вовремя? Здравствуй и ты, мальчик. Пока на бабушку столбняк нашел, забери-ка ты у Озарука волшебную дудочку. Здравствуй и ты, Нариан. Давненько не встречались! И не узнать тебя. Постыдилась бы, Тиберия! Совсем зверя баловством своим погубила. А какой боевой зверь был! И на себя погляди…
Ведьма сопела и молчала.
– Это Маргарелон? – догадался паж.
Она кивнула.
Кот Нариан соскочил с ее плеча, подошел к магу, потерся о его ногу и виновато мурлыкнул.
– Ладно, ладно, – сказал ему маг. – Все понимаю. Конечно, сидеть на плече и песенки петь удобнее, кто спорит… Но совесть тоже иметь надо. Ты не для этого на свет родился.
На сей раз кот рос куда медленнее, чем перед побоищем. Но все же достиг тигриной величины, и именно тигриному облику его странноватые для кота пропорции вполне соответствовали – а, значит, и был он изначально кудлатым гигантом.
– Мальчик, возьми дудочку, – напомнил пажу Маргарелон. – Я бы сам ее взял, да мне графская дочка ни к чему. Да и ты, похоже, хлебнешь с ней горюшка… Ну, Тиберия, не удалось тебе отсидеться за Березовыми воротами?
– Как вы мне все надоели! – ответила ведьма.
– Увиливаешь! Я же знаю, почему ты в избушку забилась и в чудище обратилась.
– Мне и так ладно, – огрызнулась старуха.
– И сколько же лет ты на болоте мокнешь, бездельничаешь да мхом обрастаешь? – съехидничал маг. – Ты хоть календарь-то дома держишь?
– А зачем?
– Знал я, что с тобой дело плохо, но не думал, что настолько, – серьезно заметил маг. – Ладно, покажу я тебе свой календарь. Гляди.
В руке у мага появилось небольшое зеркальце. Он поднес эту штуковину прямо к крючковатому и волосатому носу ведьмы. Паж естественно, тоже не утерпел, сунулся поглядеть.
Увидел он там, господа мои, уголок спальни некоего властительного барона. Утренний свет уже пробился в задвинутое ставнями высокое окно. Поскреб Маргарелон ногтем по зеркальцу там, где погасшая свеча в подсвечнике стояла на ночном столике, и вспыхнула свеча, чтобы удобнее было разглядеть сопящего под меховым одеялом толстяка. Пузо его возвышалось, как пригодный для постройки сторожевых укреплений холм.
– Ну-ка, просыпайся, голубчик, завтракать пора! – с такими словами Маргарелон пощекотал толстяка. Тот взъерошенно высунулся из-под одеяла. Рядом спала не менее увесистая супруга барона, и паж явственно услышал ее негромкий храп.
– Хорош? – спросил Маргарелон про толстяка. – Шестьдесят восемь годков, а какая стать! Ну, давай, просыпайся, дружок, завтракать пора…
– Что это за образина? – недоуменно спросила ведьма.
– Все еще не признаешь?
Шестидесятивосьмилетний красавчик тем временем осознал, что проснулся. На столике возле подсвечника лежала железная рыцарская рукавица. Он нашарил ее и грохнул ею о стол.
– Эй, кто там, за дверью, из бездельников?! Повара сюда!
Немедленно вбежали крошечный паж и здоровенный повар.
Паж подхватил откуда-то необъятные малиновые штаны и распялил их в руках, упав при сем на колени в ожидании баронских ножек. Повар вытянулся в струнку.
– Завтрак поспел, ваша милость! – браво доложил он. – Все, что было угодно с вечера заказать вашей милости, кроме паштета из кроликов. Кроликов плохих из деревни прислали, не из чего было выбирать.
Толстяк задумался.
– Что на замену? – вопросил он. – Надеюсь, у тебя хватило ума приготовить что-то на замену?
– Рыбное блюдо, – на всякий случай отступив, сообщил повар. – Рыба разных пород, томленая в собственном соку…
Одеяло заколыхалось и вынырнула физиономия баронессы.
– Шестьдесят два года и триста двадцать шесть фунтов живого веса, – представил ее пажу Маргарелон. – Женщина в расцвете красоты и творческих способностей, мой мальчик. Превосходно выучилась мариновать огурцы. Сорок четыре года назад за нее на турнирах копья ломали… Возьмешь ты дудку, негодник, или мне брать?!
Паж настолько был увлечен картинками в зеркале, что, не глядя на карлика, опустился возле него на корточки и вытащил из-за пазухи корявую дудку. Все же он на несколько мгновений оторвался от зеркала, а когда опять выпрямился, барон с баронессой увлеченно обсуждали будущий обед.
Тем временем внесли подносы с первой переменой завтрака.
Барон влез в штаны, заправил в них ночную рубаху и уселся к столу. Ел он весьма живописно – горы костей в художественном беспорядке окружили тарелку, огрызки летели под стол – двум охотничьим псам. И непонятно было, кто там громче чавкает – псы или его милость.
Тем временем служанки завернули баронессу в капот, и она уселась напротив супруга, нацелившись на жареную индюшку.
– Ну и зачем ты мне столько времени показываешь этих обжор, Маргарелон? – брюзгливо осведомилась ведьма. – Хотя действительно пора завтракать, но они мне весь аппетит отбили!
Маг повернул зеркальце, чтобы она увидела портрет на стене опочивальни. Видно, на этот портрет он возлагал особые надежды – укрупнил изображение. И увидели паж с ведьмой изумительной красоты юного рыцаря, с бледно-золотыми кудрями, с тонкими чертами лица, с нежным румянцем – словом, подлинный соблазн для девиц и дам.
– Как попал сюда этот портрет?! – прямо взвилась Тиберия.
– Да он уж лет сорок там висит, – с подозрительным простодушием отвечал маг.
В зеркале опять появился неопрятный чавкающий толстяк. Он так измазался в жире, что даже лысина – и та засверкала в солнечных лучах.
Маргарелон повернул зеркальце – оттуда томно поглядел рыцарь. Повернул – отбросил обглоданную кость толстяк.
– Бр-р! Да этого же быть не может! – воскликнула ведьма и выхватила у мага зеркальце.
Поскольку она, вглядываясь, утратила всякую бдительность, Маргарелон обвел ореховым прутиком ее голову, невесомо коснулся волос, шеи, плеч.
Тут, господа мои, паж онемел. Как если бы на грязный борт повозки водой плеснули и грязь потекла вниз, открывая светлый и тисненый кожаный полог, – так поползла с лица чернота, так зазмеились вниз и бесследно пропали морщины. Нос съежился и усох. Несколько бородавок отвалились и со стуком упали на пол. А когда пробился на щеках румянец – ох, тяжко пришлось бедняге пажу, потому что стояла перед ним, уставившись в зеркало, сказочная красавица, и только стриженая ее голова напоминала о старой ведьме с седыми космами. Седина исчезла и космы преобразились в короткие кудряшки, но все же для полного блеска этой даме недоставало длинных волос, и вы не можете тут со мной не согласиться.
– С ума сойти! – прошептала ведьма.
– Сорок четыре года, – ответил ей маг.
– Да-а…
– Ты и не заметила, как они пробежали.
– Не заметила…
– Сорок четыре раза собиралось Премудрое Светлое воинство на Большой совет магов, я уж не говорю о малых, и твое место пустовало. Не стыдно?
Ведьма промолчала.
– Конечно, травки собирать и молокососам талисманы мастерить – несравнимо приятнее, чем выполнять свой долг в Светлом воинстве. Для того тебе сила дана? Для того тебя столько лет чародейству учили, чтобы ты засела на поганом болоте, как сыч в дупле?
Ведьма вздохнула.
– Хорошо еще, у этого мальчика хватило нахальства выманить тебя с болота!
Ведьма горестно взялась за голову.
– И сама ты обленилась, Тиберия, и зверь твой с тобой вместе. Совсем звериный облик утратил, бедняга! Вот, учись, мальчик, что делает с волшебницами несчастная любовь!
Но паж и без этих поучительных слов уже догадался, в чем дело.
– Ну и что же? – возразил он. – У меня тоже несчастная была! А вот она и помогла мне! И все теперь будет в порядке! Вас там целое воинство, неужели вы все вместе не могли к ней этого, лысого, присушить? Вы же все – маги!
– Перестань! – одернула его Тиберия. – На что он мне нужен, присушенный! Я хотела по-честному, по-настоящему…
– Сорок четыре года! – потрясая руками, повторил маг. – Да разве ты с самого начала не понимала, что он выберет наследницу хоть плохонького, да рыцарского замка, с родней при королевском дворе, которая будет исправно хозяйничать и детей рожать? А не красавицу плясунью без роду-племени, при взгляде на которую все мужчины шалеют? Он же все-таки соображает немного! Сколько бы ты ни плясала и ни пела, он все равно побегал бы за тобой, побегал, а выбрал ту, что с родней и огурцы солить умеет…
– Неправда! – воскликнул паж. – Она же такая красавица! Наверно, он ее просто по-настоящему не разглядел!
И, возмещая промах лысого толстяка, сам с восхищением уставился на ведьму.
– Перестань, внучек, что я за красавица… – проворчала Тиберия, еще не чувствуя происшедшей с ней перемены. – Возможно, Маргарелон прав и зря я столько лет просидела на болоте. Но мне было так обидно, так обидно!…
– Хороший у тебя защитник, – похвалил пажа маг. – Надо бы его наградить за то, что помог вызволить тебя с болота. Ну-ка, подойди, мальчик…
Ладонь мага легла на голову пажа, соскользнула до плеч и словно собрала в горсть всю рыжину его шевелюры. Теперь это были просто русые кудри очень приятного для глаз оттенка.
– Рыжих графские дочки не любят! – усмехнулся маг. – Но теперь все в замке забыли, что ты был когда-то рыжим, и она будет твоей наверняка. Да спрячь ты в карман эту дудку.
Тут лежащий на полу карлик приподнял голову и с такой ненавистью уставился на пажа и мага, что стало бы им от взгляда не по себе – если бы только они сами посмотрели на уродца.
– В полночь расщепи ее, смажь бараньим салом сожги на огне свечи, пепел разведи в вине и полей деревья в замковом саду, – поучал маг.
– А вино любое? – спросил паж.
– Чем старше, тем лучше.
Тоскливым взором проводил Озарук свою заветную дудку, сложил костлявые пальцы зловредным знаком, подул, побурчал – и начал всасываться в корявую щель каменного пола.
Но магу было не до него. Изловчившись, он простер руку над головой Тиберии и разжал ладонь.
В который раз за эту бурную ночку паж онемел.
Представьте себе, господа мои, что волосы ведьмы зазолотились и налились медным блеском. Но это еще что! Они вдруг стали расти, расти, и не прошло минуты – доросли до плеч.
– А это еще что такое?! – возмутилась Тиберия.
– А это – на память! – усмехнулся маг. – Чтобы болото не забывала! Вырастать будут на локоть в сутки. Успевай только подстригать!
Да-а… Хороша она была в этом огненном облаке…
Покажите-ка свою находку. Ну точно, она. Если невероятной красоты женщина скачет рано утром на черном косматом звере, останавливает его на обрыве, хохочет, отхватывает кинжалом два локтя волос и пускает их летать над рекой, – то это Тиберия. Ни у кого на свете больше нет таких огненных волос.
Так что давайте их отпустим с башни по ветру. Может, зацепятся за гребень шлема какого-нибудь молодого рыцаря, чтобы он отправился на поиски Тиберии со всеми соответствующими опасностями, приключениями и объяснениями. Нам-то вроде это и не по годам, а?