Тай две недели гонялся за одним индейцем, Сильной Ложкой, упрашивая его отнести записку в Мерримитинг Калебу. Он хотел сообщить ему и всем остальным, что обе женщины живы, но не смогут вернуться до весны. Они с Делией переживали за осиротевших девочек Нэта, но не сомневались, что Энни Бишоп позаботится о детях до их возвращения. Тайлер считал, что у Нэта нет родственников, кроме кузена в Англии, поэтому они с Делией решили удочерить девочек, как только вернутся в Мерримитинг.
   Вдруг до Тая дошло, что сахем посмеивается над его игрой с ребенком. Рассмеявшись, он бросил погремушку и присел к огню рядом с Эссакамбитом.
   Серебряная Береза, беременная жена Духовидца, смотрела на Тая из-под полуопущенных век; руки ее были заняты работой. За ней сидела ее мать, слепая и слабоумная старуха — она растирала зерна в ступке. Молсемис, пятилетний внук Эссакамбита, стрелял из игрушечного лука в цель, нарисованную на стене. Но здесь не было ни Делии, ни Элизабет.
   — Где моя женщина? — спросил Тай как бы между прочим, хотя уже немного встревожился. Он надеялся, что Делия молится здесь с Элизабет или играет с ребенком.
   Эссакамбит покачал кистью руки вверх-вниз, очевидно приглашая Тая принять участие в своей игре в шарады, в которой Тай всегда проигрывал.
   — Ловят рыбу, — сжалился старик.
   Тай от удивления поднял брови.
   — И Элизабет тоже?
   — Да. Твоя Лузифи решила, что это полезно для ее здоровья. — Ребенок в люльке весело заурчал. Сахем посмотрел на него, и глаза его потеплели. — Славный мальчик. Ты должен взять авакон Элизабет своей второй женой.
   Тай выкупил Элизабет за пять бобровых шкурок, и все считали, что теперь она его рабыня.
   Тай рассмеялся над желанием Эссакамбита заполучить еще одного внука.
   — Мы уже сто раз говорили об этом. У Элизабет есть муж. А Делия пригвоздит меня к столбу пыток, если я посмею подумать о второй жене.
   Эссакамбит кивнул.
   — Да, уж твоя Лузифи споет тебе смертную песнь.
   Серебряная Береза тихонько хихикнула, но Таю был виден только ее затылок. Пробор в ее волосах был окрашен в красный цвет, а платье расшито голубыми и красными стеклянными бусами. Она наряжалась так каждый день в течение пяти месяцев, готовясь к приходу мужа, но тот все не приходил.
   Опозоренный и высмеянный соплеменниками за проигранный поединок — проигранный йенги, хоть этот йенги и был приемным сыном Эссакамбита, — Духовидец той же ночью покинул деревню. Он так и не вернулся, и с тех пор никто не видел его. Все в деревне, кроме Серебряной Березы, были уверены, что он ушел к Священной скале и там пел и танцевал до тех пор, пока не перешел в столь близкий ему мир духов.
   Тай нетерпеливо поднялся. Он хотел свою жену.
   — Пусть твоя палочка еще немного побудет у тебя в штанах, — пошутил Эссакамбит, угадав мысли Тайлера и смутив его. — Мужчина не должен становиться рабом вожделения, особенно вожделения к одной женщине.
   «Слишком поздно», — подумал Тай.
   — Думаю, я...
   Рука Эссакамбита легла на его плечо.
   — Успокойся, сын мой. Они ушли всего час назад, и я послал брата Серебряной Березы приглядывать за ними.
   Тай сел на место.
   Великий сахем поднял брошенную погремушку и усмехнулся.
   — А пока мы тут ждем, как насчет того, чтобы поиграть, агу-агу?
   ***
   Засунув руки поглубже в медвежью муфту, Элизабет сквозь пар от дыхания, вглядывалась в прорубь.
   — Я ничего не вижу, — сказала она.
   — Ты и не можешь их увидеть. Они прячутся в иле.
   Делия гордилась новоприобретенными знаниями.
   Она ткнула палкой в незамерзший ил. Молодой воин Палвог не одобрял ее действий, но не вмешивался и не пытался помочь, поскольку это было женским занятием.
   — Тай научил меня, как это делать, — сказала Делия, — полагая, что ее поймет абенаки. Она подозревала, что он знает английский лучше, чем показывает. — Великий белый воин не стыдится учить свою жену, как ловить угрей.
   Вдруг она вскрикнула от восторга и выпрямилась, держа двух угрей с желтыми брюшками.
   — Сразу два! — воскликнула она.
   — Брр, — сказала Элизабет. — Они ужасны.
   — Зато они вкусные. Разве ты никогда не ела копченых угрей?
   — Ела, но никогда не думала, что живые они так отвратительны.
   Смеясь над неопытностью Элизабет, Делия нанизала угрей на прут, на который уже были выловленные из проруби рыбешки. В этот момент тишину прорезал демонический хохот.
   Прикрыв глаза от слепящей белизны, Делия всмотрелась в заснеженный горизонт.
   — Вести от Глузкапа, — с улыбкой сказала она, — он предсказывает бурю.
   Теперь, слыша гагару, она всегда вспоминала вечер на озере. Как только в ноябре выпал первый снег, погода улучшилась, стало гораздо теплее. Жители деревни использовали эти дни, чтобы подготовиться к зиме — запасти еду, починить оружие и одежду. Тай решил взять Делию с собой в лес и показать ей, как правильно ставить ловушки на кроликов.
   Он действительно кое-чему научил ее по части ловушек, например, тому, что петли из перекрученного лыка надо делать обязательно по четыре, поскольку четыре — сакральное число, недаром же существуют четыре стороны света и четыре ветра. Но день был слишком хорош для бесконечной учебы. Он научил ее еще особой песне, которую следует петь, если она найдет ловушки пустыми. Потом они отправились по озеру на каноэ. Делия прислонилась к теплому боку Тая, который лениво греб.
   Их разговор то и дело прерывавшийся поцелуями, постепенно сам собой угас, а поцелуи все больше затягивались. Каноэ начало угрожающе раскачиваться.
   Делия попыталась вывернуться из его объятий.
   — Тай, перестань! Разве ты забыл, что случилось в последний раз, когда ты пытался целовать меня в каноэ?!
   — Насколько мне помнится, — пробормотал Тай, — это ты пыталась тогда поцеловать меня.
   Делия рассмеялась.
   — Неужели я была такой неловкой?
   — Прояви и сейчас такую же неловкость, — предложил Тай, запуская руку ей за пазуху.
   Внезапно раздался дикий хохот, и огромная птица опустилась на озеро, обдав их ледяными брызгами и еще сильнее раскачав каноэ.
   Выпрямившись, Делия прихватила платье у ворота и сердито посмотрела туда, где только что была птица, но увидела только круги на воде.
   — Что это за гадость была? — спросила она так сердито, что Тай громко рассмеялся.
   Тут из воды поднялась головка птицы — зеленая с пурпуром, затем показалась и сама птица в черно-белом наряде. Ее глазки уставились на Делию, и она курлыкнула.
   Тотчас раздалось ответное курлыканье, и Делия удивленно обернулась: курлыкал Тай. Птица начала плавать кругами вокруг каноэ, издавая звуки, похожие на «Хо-о-о». Тай отвечал ей тем же. Птица засмеялась: «Ха-хаа-ха». Тай вторил ей.
   Делия, глядя на любимое лицо мужа, на его улыбку, вдруг почувствовала такую нежность к нему, что у нее защемило сердце. Из всех известных ей обликов Тая — врача, джентльмена, воина — ей больше всего нравился этот — мальчик, играющий с гагарой.
   Делия очнулась от прикосновения Элизабет. Щеки ее подруги горели румянцем.
   — Снова начинается снег, — сказала она. — Может, нам лучше вернуться?
   Делия готова была согласиться: белые хлопья становились все гуще. Но вдруг Элизабет побледнела и вскрикнула в испуге, указывая на опушку леса.
   Пулвог посмотрел туда и тоже вскрикнул.
   — Это призрак! — рука, которой он ухватился за томагавк, дрожала.
   — Ерунда, — фыркнула Делия. Она не встречала людей, которые так, как абенаки, верили бы в призраков и духов. — Это просто человек.
   Широкоплечий высокий мужчина казался, однако, истощенным. Одежда его превратилась в лохмотья, а длинные черные волосы развевались по ветру. Поняв, что его увидели, он поднял руку, как делают это французские священники, когда благословляют.
   — Да это же Духовидец! — воскликнула Делия. Она с грустью подумала о Серебряной Березе,  
которая все ждет возвращения мужа. — Наверное, нам надо поговорить с ним. Похоже, он замерз и голоден.
   Пулвог сердито покачал головой, проговорив что-то в тоне приказа, подхватил их улов и подтолкнул в сторону деревни. Делия подчинилась без возражений. Она боялась Духовидца и ни за что не смогла бы подойти к нему одна.
   Скользя на лыжах в сторону дома, Делия оглянулась. Духовидец стоял и смотрел им вслед. Делия невольно вздрогнула...
   Он был похож на ворона на белоснежной равнине. А вороны — вестники смерти.
   ***
   Ветер пробирал до костей, снег заледенел на волосах, но Духовидец не чувствовал холода. Его глаза следили за тремя фигурками, постепенно исчезающими в белой пелене. Он не мог различить их лица, но это и не заботило его. Слабый от голода и холода, с легкой, просветленной головой, он был погружен в мир видений.
   Порой ему казалось, что он уже стал духом, однако он не был уверен в этом. Он жил среди духов священной горы Катадин. Никто из абенаки не отваживался прежде на это. Абенаки передвигались по земле, по лесам и рекам, но гора считалась священной. Это было жилище Памолы, духа Бури, — чудовища с телом и руками человека, крыльями орла и головой лося. Посягнуть на его владения — значило навлечь на себя неизбежную и скорую смерть.
   Но Духовидец забрался на самую вершину горы, и там его посетили такие видения, какие раньше никогда не являлись ему. Это были странные видения, и он сам еще не разобрался в них. Когда он поймет их, то сделает все так, как они велят. Каждый абенаки знает, как опасно пренебрегать видениями. Человек должен исполнять их указания, иначе он навлечет на себя гнев богов. Видения — это дар богов, а эти дары нельзя отвергать.
   Духовидец подумал о яркости видений, откинул голову и засмеялся. Смех безумца эхом пронесся над озером. Он снова рассмеялся, вынул из одежды бутыль, выдернул пробку зубами, и обжигающая жидкость полилась ему в глотку.
   Он закашлялся, и на глазах выступили слезы. Но это сразу подействовало. Видения пришли, закружились перед его глазами, и он напрягся, пытаясь яснее рассмотреть их.
   Эссакамбит как-то сказал ему, что видения, которые приходят от огненной воды белых, — не в счет. А Черная Ряса говорил, что его бог, единственно настоящий бог, против пьянства. Но Духовидец отрекся от его бога. Он сорвал его символы с шеи и растоптал их на скале. В этих шариках не оказалось ни тайн, ни магии.
   Но в огненной воде была магия, и он отпил еще, призывая духов и видения. На этот раз то, что явилось ему, было более четким. Он видел йенги, сотни белокожих людей, широким потоком заполняющих землю. Их возглавляла Лузифи, дикая кошка. Вдруг из леса выскочил огромный волк и уничтожил дикую кошку, вонзив в нее свои мощные клыки. Дикая кошка умерла, и потоки йенги тут же потекли вспять, за океан.
   Видение исчезло, оставив ощущение радости в душе Духовидца. Откинув голову, он издал боевой вопль. Наконец-то, наконец-то боги подсказали ему его предназначение.
   ***
   Ветер усилился, и Делия наклонила голову, защищая лицо от снега. Ноги ее горели от усталости и дрожали. От неудобной ходьбы след в след болели мышцы. Она вслепую брела за Пулвогом, надеясь, что он знает дорогу, потому что сама она давно заблудилась бы.
   Элизабет споткнулась, и молодой индеец остановился и поднял ее на руки. Делия заметила впереди какую-то тень — там, где должна была показаться деревня. Тень издала крик радости, и в метельной мгле показался человек.
   — Тай! — воскликнула Делия. Сделав еще несколько шагов, она бросилась в его объятия и почувствовала себя в полной безопасности. Печальный и пугающий образ Духовидца не покидал ее всю дорогу домой.
   Тай прижал ее к груди.
   — Я боялся, что ты заплутаешь в такую метель, — крикнул он, стараясь перекричать вой ветра.
   Пулвог понес Элизабет в жилище великого сахема, и Делия собиралась последовать туда же, но Тай мягко увлек ее в их вигвам.
   — Но, Тай, я хотела отдать угрей твоему отцу, — возразила Делия уже дома, когда он растирал ей щеки.
   — Потом. Ему сегодня уже принесли деликатесы. — Он прижался к ней, и она почувствовала его легкое дыхание на своих губах. — Я тоже хочу деликатесы.
   Она прикоснулась к его губам, теплым и нежным. Он поцеловал ее в шею... и в этот миг перед ее глазами встал Духовидец. Она вздрогнула.
   — Ты замерзла? — Тайлер провел руками по ее плечам и спине, нежно глядя на нее. — Пойдем в постель. Я улучшу тебе настроение и согрею. Тебе станет даже жарко... Она медленно высвободилась из его объятий.
   — Тай, мы видели Духовидца на озере.
   — Ты уверена?
   — Нет... не совсем. — Она закрыла глаза, стараясь отчетливее вспомнить. — Этот дурак Пулвог решил, что это призрак.
   — Если это был не Духовидец, то вполне возможно, что это был призрак.
   — Нет, это был человек, живой человек. И это был Духовидец. Я чувствовала его. — Она открыла глаза. — Что ты так на меня уставился?
   Он улыбнулся.
   — Ах черт, Делия. Наверное, я просто ревную. Мне жаль, что тебя так поразил этот человек.
   — Он не поразил, а испугал меня.
   — Забудь о нем. Подумай обо мне. — Он прижался к ее животу. — Знаешь, как много прошло времени...
   — Десять часов.
   — Господи, это звучит как десять веков!
   Он взял ее руку и приложил к низу своего живота.
   — Посмотри, Делия, — сказал он, — Я умираю без тебя.
   — Тогда почему, сэр, вы тут стоите и рассуждаете?
   Застонав от желания, он поднял ее, донес до постели и жадно прижался к ее губам.
   — Я ненавижу возвращаться домой, когда тебя здесь нет, Делия, крошка. Никогда больше не бросай меня так.
   Делия мысленно улыбнулась, потому что знала: только смерть может заставить ее покинуть Тая.

Глава 26

   Тай плеснул водой на камни, нагретые докрасна. Вигвам наполнился влажным густым паром.
   — Слишком жарко, Тай, — сказала потягиваясь Делия. Она растянулась обнаженная на скамье со спинкой, чувствуя негу и истому.
   Тай чуть отодвинул шкуру, закрывающую вход. Он взял щетку из хвоста дикобраза и позвал Делию.
   Она приблизилась к нему и села у его ног. Это стало их ежевечерним обычаем — паровая ванна, расчесывание волос, беседа... и любовь. Жители поселка сочли очередной блажью Бедаги то, что он устроил собственную парильню, чтобы наслаждаться купанием со своей женщиной.
   Тай раз за разом проводил щеткой по длинным черным волосам жены. Делия мурлыкала от удовольствия. Она наслаждалась расслаблением после мытья, а еще больше тем, что исходило от обнаженного влажного Тайлера, прижимающегося к ней сзади.
   — Как ты думаешь, а твой маленький вигвам и дом сгорели во время набега? Мне грустно думать о том, что все твои прекрасные вещи пропали, — сказала она.
   — Это только вещи. — Он отложил щетку и притянул Делию к себе.
   — А мокасины твоей матери, Тай? И все твои книги, и...
   Он прервал ее поцелуем.
   — Какое это имеет значение? Теперь у меня есть ты, а это для меня все. Мне все равно пришлось бы перестраивать дом. Прежний был бы слишком мал для дюжины наших детей...
   Она отвернулась, чтобы он не увидел ее улыбки.
   — Ну да. И для трех жен, которые нарожают тебе эту уйму детей.
   Но вообще-то перспектива иметь полный дом детей казалась ей заманчивой. Их с Таем детей... И Нэта. Она думала о Мэг и Тилди с такой же любовью, как и о своих будущих детях.
   — Я все вспоминаю девочек, особенно Мэг. Бедная Мэг. Она так тяжело пережила смерть матери. А теперь и отец...
   Он нежно сжал ее плечи.
   — Но у них есть ты.
   — Но я же не с ними. — Она обернулась. — Когда мы сможем...
   Он прикоснулся пальцами к ее губам.
   — Скоро, любовь моя. При первых же признаках весны.
   Тайлер отодвинулся от нее, чтобы плеснуть еще воды на камни. Их разделила стена пара. Он растянулся на боку, и она скользила глазами по его телу — большому и прекрасному. Она хотела его.
   Делия приподнялась на локте и запрокинула голову. Грудь ее выступила вперед, соски потемнели и напряглись. Она широко расставила ноги, одной из них поглаживая его по бедру. В темных завитках волос блестели капельки воды.
   Тайлер беззвучно рассмеялся.
   — Ты что — пытаешься соблазнить меня, чертовка?
   — А разве это желание так уж неестественно, Тайлер Сэвич?
   Он набросился на нее, и они покатились по полу. Она оказалась сверху и сжала его бедра. Глаза ее расширились.
   — Что так взволновало тебя, дорогая?
   — О-о-о! — воскликнула Делия, почувствовав что-то такое же горячее, как камни у себя за спиной.
   Она погладила его нежно и сильно, проводя пальцем по всей его длине и мысленно радуясь тому» что собирается сделать с ним. Она нагнулась и прикоснулась к нему губами.
   У Тая перехватило дыхание.
   Ее губы сомкнулись вокруг него и она медленно потянула его в себя.
   Его руки зарылись в ее волосы, рот приоткрылся...
   — О Госпо... о...
   Она жадно ласкала его, проводя языком по венам, нежно покусывая до тех пор, пока он не почувствовал, что больше не владеет собой.
   — Боже, — закричал он, — довольно!
   Он оттащил ее за волосы. Она встала на колени, и он заполнил ее всю.
   Они начали медленно, постепенно ускоряя темп и изнемогая от страсти. Дыхание их стало частым и хриплым, Делия чувствовала, что горит, горит изнутри.
   Он высоко подкидывал ее, и когда она опускалась на него, крик вырывался из его груди и они сливались в одно целое.
   Трепет охватил ее тело, она открыла глаза и увидела его лицо.
   Тай отер пот, застилающий ему глаза. Он задыхался.
   — Делия, это было...
   Но он не мог продолжать. Он выглядел измученным, и она почувствовала, что дрожит изнутри. Казалось, гигантская рука подняла ее и швырнула вниз.
   Он с трудом перевел дыхание.
   — Надеюсь, что останусь жив, — сказал он.
   Ее мокрые волосы упали на его руки, когда он притянул к себе ее голову и нежно поцеловал. Потом он рассмеялся и отстранил Делию от себя.
   — Давай примем снежную ванну!
   Делия отмахнулась от него.
   — Нет, Тай, нет!
   Не обращая внимания на отчаянное сопротивление Делии, Тайлер схватил ее на руки и вынес из вигвама. Небо, солнце, снег — все было белым, слепящим, блестящим, сияющим.
   Перед ними стоял огромный сугроб. Делия закрыла глаза...
   — О Господи!..
   Сухой снег заскрипел, а холод так обжег ее, что она закричала. Ее мышцы, разгоряченные паром и жарой, свела судорога. Холод был как удар острой сабли — она не сразу почувствовала его.
   А потом ей показалось, что он как ковш воды, вылитый на раскаленные камни. Она дрожала, стуча зубами, но ощущала жизнь во всей ее полноте.
   Она видела Тая. В его бровях застыли снежинки. На скулах горел румянец. Его голубые глаза горели такой любовью... Даже в снегу ее, совсем голую, согревал его взгляд.
   — Еще немного, и я кое-что отморожу...
   Смеясь они выкарабкивались из сугроба. Почти поднявшись на ноги, Делия вдруг снова упала на колени.
   — Ох, Тай, смотри...
   Под снегом проступило маленькое пятнышко оттаявшей земли, и на нем рос крохотный голубой цветочек, похожий на звездочку. Она осторожно дотронулась до цветка пальцем. Делия смотрела в сияющее лицо Тайлера, и ее лицо, как зеркало, отражало его любовь, счастье и обещание. И они сказали вместе:
   — Весна...
   ***
   Весна была шумной.
   Снег таял и оседал. Над озером повис туман, и лед, ломаясь, хрустел и потрескивал. На деревьях и крышах висели сосульки, и с них звонко капала вода. Повсюду раздавались звуки воды — журчащей, капающей. После долгих месяцев зимней тишины весенний шум оглушал.
   Однажды переменился ветер: он стал теплым и ласковым. Сквозь тающий снег пробивались ростки, деревья наливались соками, на березах показались первые нежные листочки. Природа пела песнь радости.
   Весна.
   Поселенцы Мерримитинга пережили долгую зиму по-разному: одни с жалобами, другие с нетерпением, третьи с надеждой.
   Мертвых похоронили и оплакали, но жизнь продолжалась. Месяцы шли за месяцами. В ноябре люди возблагодарили Бога за урожай, пекли хлеб с тыквой, бобы, жарили орехи. Потом резали скот и заготовляли мясо и колбасы. На Рождество пекли пироги, а в марте пили бренди, отмечая наступление нового года. На Святую Пятницу пекли булочки с изюмом.
   Те фермеры, дома которых сожгли во время набега, обосновались в крепости. Вдоль внутренней стены были низкие сараи, с крыш которых обычно вели огонь. Здесь-то и ночевали семьи погорельцев. Днем все вместе стряпали в блокгаузе. В центре крепости мужчины построили небольшой, но прочный склад для оружия, так как теперь никто не сомневался в его необходимости. Холостяки оставались в горах до первого снегопада.
   Полковник Бишоп разослал разведчиков по всей территории Сагадохока, и они кольцом окружили поселение. Те семьи, которые жили в самом Мерримитинге, и те, что оставались в своих отдельных усадьбах, постоянно были настороже, опасаясь пропустить звон сторожевого колокола, возвещающего о новом набеге. Но чувство безопасности усиливалось, когда разведчики возвращались с сообщением, что в лесах пусто.
   На вторую неделю марта на Кеннебеке тронулся лед с таким грохотом и ревом, будто началось землетрясение. Мужчины в этот день весело возвращались с лесоповала, а женщины напевали, готовя ужин. Но в эту ночь подул холодный ветер и повалил снег.
   Такова была и вся зима — полная надежд и разочарований.
   Сэм Рандольф чертыхался и рвал волосы на своей рыжей голове, но к февралю уже убедился в том, что пушка выстрелит, если запалить порох. Они развернули пушку в сторону реки и говорили, что пусть теперь абенаки приходят и сражаются, как положено мужчинам, поскольку они уже готовы встретить их.
   — Мы знатно побьем этих ублюдков на этот раз, — говорил Сэм Рандольф. Однако они не стали испытывать пушку.
   Несмотря на страх перед индейцами, все приготовились пахать и сеять. Когда полковник Бишоп сказал жене, что опасно возделывать отдельные поля, расположенные на далеком расстоянии друг от друга, то в ответ услышал:
   — Мы должны выбрать, от чего умереть, — от голода или от страха.
   Полковник промолчал, но тщательно побрил голову. За зиму волосы сильно отросли, и он не хотел искушать дьявола.
   Обедайя Кембл всю зиму пил и водил к себе на ночь девиц легкого поведения. Он утверждал, что никогда еще ему не было так весело. Женщины сочли его поведение скандальным. Мужчины снисходительно замечали, что Обедайя Кембл, как всякий человек, вырвавшийся на свободу, мог позволить себе маленький праздник.
   Дэниел Рандольф, однажды застав Мэг Паркес одну на веранде дома Бишопов, поцеловал ее в губы. Она так двинула его кулаком в ответ на его нежности, что у него пошла носом кровь. Молодой Дэниел проклял всех девчонок на свете во веки веков.
   Каждый вечер после молитвы маленькая Тилди спрашивала Энни Бишоп, когда вернется ее новая мама.
   — Весной, — неизменно отвечала Энни.
   И каждое утро, едва проснувшись, Тилди интересовалась:
   — Весна еще но пришла?
   Они соорудили перед окнами снеговика, сделав глаза из пуговиц, срезанных со старой куртки полковника, а вместо носа воткнули початок кукурузы. Обедайя Кембл смастерил для него деревянное ружье, чтобы он мог обороняться от абенаки.
   — Когда снеговик начнет таять, — сказала Энни Бишоп, — тогда и придет весна.
   Полковник Бишоп поспорил с преподобным Калебом Хукером еще в начале ноября, сразу после того, как он получил письмо, доставленное индейцем. Все последующие пять месяцев этот спор возобновлялся не реже раза в неделю. Калеб собирался отправиться за женой, а полковник уговаривал его не валять дурака.
   — Ты все равно не знаешь, где она и как туда добраться, ты даже не сможешь найти дорогу домой, если и найдешь ее. Доктор Тай отыскал ее, и она жива. Он уже жил с этими дикарями и сможет с ними договориться. А ты добьешься лишь того, что твой скальп будет красоваться на столбе. От этого Элизабет вряд ли станет легче, не так ли? А ведь она ждет ребенка...
   В марте Калеб выглядел до того жалким, что полковник пообещал ему первым делом по весне построить молитвенный дом — он был готов на все, лишь бы снова увидеть милую улыбку преподобного. Но никакой улыбки он не увидел.
   В первые дни апреля солнце стало таким сильным, что у снеговика отвалилась рука и поплыло лицо, и, как сказала Тилди, он весь перекосился.
   Энни Бишоп и девочки взяли корзинки и отправились собирать молодую весеннюю крапиву. Всю зиму люди просидели на свинине и мамалыге, и теперь всем хотелось супа из свежей зелени.
   Тилди еще не разбиралась в травах, а потому ей дали отдельную корзинку, и она складывала туда что хотела. Вдруг она застыла перед каким-то растением и спросила:
   — Миссис Бишоп, если это называют весенней зеленью, значит, уже пришла весна?
   Энни подавила вздох, так как предвидела следующий вопрос:
   — А как ты сама думаешь, почему еще это так называется? — фыркнула Мэг.
   Личико Тилди просияло.
   — Так когда же моя новая...
   — Скоро, — ответила Энни, погладив девочку по головке, — Делия скоро придет. Дай ей время добраться до нас.
   Мэг швырнула корзинку на землю.
   — Она врет! — Девочка бросилась на Энни, сжав кулачки, с вспыхнувшим от гнева лицом и тут же разрыдалась. — Ты лжешь, ты лжешь!
   Энни упала на колени и обняла девочку.
   — Мэг! Почему ты плачешь?
   Громкие рыдания вырывались из груди ребенка.
   — Думаешь, я не знаю, ч-что она умерла? Индейцы убили ее и сняли с нее скальп, как... как и с других. Ты все врешь...