Страница:
Курицы с кудахтаньем бросились врассыпную, ища убежища от лошадиных копыт, из-под колес метнулась кошка. Яркие солнечные пятна лежали на вымощенном кирпичом дворе, хотя еще чувствовался запах недавнего дождя; в цветочных горшках вдоль стен появились зеленые листья и красивые бутоны.
На веревках, протянутых поперек двора, и на перилах балконов сохло свежевыстиранное белье: простыни, рубашки, полотенца и женские нижние юбки. На солнцепеке сидел мальчик и гладил собаку, напевая про себя бесконечную песенку. Он удивленно поднял глаза, но не сдвинулся с места, когда рядом с ним, буквально в нескольких футах, остановилась коляска.
Эмбер вложила ладонь в руку Брюса и соскочила на землю. Она сняла шляпу, чтобы ощутить солнце на волосах, улыбнулась мальчику и спросила его, не хочет ли он вишен. Мальчик мгновенно вскочил на ноги. Взяв пригоршню ягод, Эмбер отдала мальчику все остальное вместе с корзиной. Расплатившись с возницей, Брюс и Эмбер стали подниматься в свои апартаменты, Эмбер жевала ягоды и выплевывала на ходу косточки.
Он заказал обед в комнату, и, когда они вошли, официанты уже заканчивали сервировку стола. Скатерть была из тяжелой дамасской ткани, столовые приборы из серебра. Стол стоял у камина и освещался большим канделябром из семи свечей, центр стола украшал серебряный итальянский поднос. К обеду подали клубнику под густым слоем сметаны, хрустящего жареного карпа, пойманного утром в реке, горячие булочки с тмином и торт из желе — восхитительное произведение кондитерского искусства с запеченными яблоками в центре и залитое сверху яблочным желе. И под конец — дымящийся черный кофе.
— О! — восхищенно ахнула Эмбер, забыв на мгновение, что они чуть не поссорились. — Мои любимые блюда. — Она радостно повернулась к Брюсу и поцеловала его. — Ты всегда помнишь, что я люблю, дорогой!
Верно, он все помнил. Время от времени он привозил ей неожиданные подарки, некоторые очень ценные, другие — просто забавные. Если вещь была красивой или редкой, если она напоминала ему об Эмбер или если она могла вызвать ее смех — он неизменно приобретал ее: будь то отрез зелено-золотистой сверкающей ткани, сказочное драгоценное украшение, смешная обезьянка.
Эмбер распустила шнуровку корсажа, чтобы чувствовать себя удобнее, и они начали обедать. Ее дурное настроение улетучилось. Они много болтали и смеялись, получая истинное наслаждение от вкусной пищи, они упивались обществом друг друга, счастливые и довольные.
Они пришли в дом в начале третьего, и впереди, казалось, было еще много времени. Но солнце переместилось от стола, за которым они сидели, прошло по спальне, побыло на кресле у окна и наконец совсем покинуло комнату. Стало прохладно и сумеречно, хотя еще не совсем темно, и свечи зажигать было рано. Эмбер встала с кровати, где между ней и Брюсом лежала горка орехов, и подошла к окну.
Она была босиком и в одном халате. Брюс в простых бриджах и рубашке с открытым воротом лежал, опираясь на локоть, и колол орехи, глядя на Эмбер.
Она чуть высунулась наружу и смотрела на деловую жизнь реки, где сновали груженые лодки и баржи, еще освещенные солнцем, придававшим воде цвет красной меди. Внизу, во дворе двое мужчин разговаривали, и, когда мимо прошла рыжекудрая девушка с ведрами воды, они, как по команде, повернули головы в ее сторону. В воздухе ощущалась некая утомленность, покой, как бывает, когда день начинает клониться к вечеру и все живое замедляет свой бег. У Эмбер запершило в горле, глаза стали влажными от слез. Она повернула голову и взглянула на Брюса:
— О Брюс, это был чудесный вечер. Давай завершим его речной прогулкой в лодке, поплывем по Темзе в какую-нибудь маленькую таверну, а утром вернемся в карете.
— Неплохо было бы, — согласился он.
— Тогда поехали!
— Ты сама знаешь, что это невозможно.
— Почему? — Голос и глаза Эмбер были умоляющими. Но Брюс только поглядел на нее, будто вопрос был несуразный. Они помолчали несколько минут. — Ты не смеешь ослушаться! — заявила она наконец.
Теперь ее охватило все то, что лишь на время притихло: гнев и презрение, оскорбленная гордость, унижения всех этих прошедших месяцев. Эмбер села рядом с Брюсом на измятую постель, решив поговорить с ним начистоту.
— О Брюс, ну почему мы не можем поехать? Ведь ты можешь придумать что-нибудь для: нее, она всему поверит, что ты ни скажешь. Пожалуйста, ведь скоро ты навсегда оставишь меня!
— Я не могу этого сделать, Эмбер, и ты прекрасно это знаешь. К тому же, я полагаю, мне пора идти. — Он начал подниматься.
— Ну конечно! — яростно вскричала она. — Как только я скажу что-то, что тебе не нравится, тебе вдруг пора идти! — Губы Эмбер зло искривились, в голосе послышалась насмешка. — Я скажу тебе все, и ты меня выслушаешь! Как ты полагаешь — была ли я счастлива все эти пять месяцев, тайком пробираясь к тебе на свидания, боясь хоть слово сказать в приличном обществе — из страха, что она может что-то узнать и расстроиться! Ах, Боже мой! Несчастная Коринна! А обо мне ты подумал? — Голос был грубым и гневным. Эмбер ударила себя в грудь. — А со м н о й можно вообще не считаться?
Брюс нахмурился:
— Прости, Эмбер, но вспомни, ты сама так решила.
— Ты и твоя дурацкая тайна! — взорвалась Эмбер. — Да во всем Лондоне не найдется мужчины, который так бы лелеял свою женушку, как ты! Это просто смешно!
Брюс надел жилетку и начал ее застегивать.
— Тебе бы лучше одеться. — Он говорил строго, лицо стало серьезным, что еще больше разъярило Эмбер.
— Послушай-ка, Брюс Карлтон! Ты можешь подумать, я безмерно благодарна, что ты оказываешь мне честь переспать с тобой! Да, когда-то это так и было, но я уже давно не девица из деревни, слышишь? Я — герцогиня Рейвенспур, я теперь личность и не допущу, чтобы меня возили в наемных каретах и тискали в комнате доходного дома! Нет, так больше не будет! Ты понял меня?
Брюс взял шейный платок и повернулся к зеркалу.
— Ну что ж, очень хорошо. Ты едешь со мной?
— Нет! Не еду! Зачем! — Она стояла, расставив ноги и уперев руки в бока, ее глаза метали молнии.
Справившись с платком, Брюс надел парик, взял шляпу и шагнул к наружной двери. Охваченная дурным предчувствием, Эмбер глядела ему вслед с растущим страхом. Что же он собирается делать? И вдруг она бросилась к нему. Он как раз подошел к двери и взялся за ручку. Брюс обернулся, посмотрел на нее. Секунду они помолчали.
— Прощай, моя дорогая.
— Когда мы увидимся в следующий раз? — Эмбер посмотрела ему в глаза. Она спросила тихо, с тревогой в голосе.
— В Уайтхолле, я думаю.
— Я имею в виду — здесь.
— Никогда. Тебе не нравится встречаться тайком, а по-другому просто невозможно. Вот проблема и решена.
Эмбер смотрела на него в ужасе, не веря своим ушам. Потом в ней вспыхнула ярость.
— Будь ты проклят! — закричала она. — Я тоже могу обойтись без тебя! Убирайся отсюда! Не желаю больше тебя видеть! Убирайся! — истерично кричала она и даже подняла кулаки, чтобы ударить его.
Брюс быстро открыл дверь и вышел, громко захлопнув ее. Эмбер прижалась к стене и разразилась отчаянными, злыми слезами. Она слышала, как он спустился по лестнице, звуки его шагов постепенно растворились в тишине. Потом, когда она на мгновение уняла рыдания и прислушалась, кругом царило безмолвие. Только тихие звуки скрипки раздавались откуда-то. Резко повернувшись, она бросилась к окну и выглянула. Было уже почти темно, но кто-то шел по двору с горящим факелом в руке. Он как раз пересекал двор.
— Брюс!
Она была в отчаянии… Ее голос, раздавшийся на третьем этаже дома, не достиг, видимо, двора, и он не услышал ее. Через мгновение он исчез из виду.
Глава шестьдесят шестая
На веревках, протянутых поперек двора, и на перилах балконов сохло свежевыстиранное белье: простыни, рубашки, полотенца и женские нижние юбки. На солнцепеке сидел мальчик и гладил собаку, напевая про себя бесконечную песенку. Он удивленно поднял глаза, но не сдвинулся с места, когда рядом с ним, буквально в нескольких футах, остановилась коляска.
Эмбер вложила ладонь в руку Брюса и соскочила на землю. Она сняла шляпу, чтобы ощутить солнце на волосах, улыбнулась мальчику и спросила его, не хочет ли он вишен. Мальчик мгновенно вскочил на ноги. Взяв пригоршню ягод, Эмбер отдала мальчику все остальное вместе с корзиной. Расплатившись с возницей, Брюс и Эмбер стали подниматься в свои апартаменты, Эмбер жевала ягоды и выплевывала на ходу косточки.
Он заказал обед в комнату, и, когда они вошли, официанты уже заканчивали сервировку стола. Скатерть была из тяжелой дамасской ткани, столовые приборы из серебра. Стол стоял у камина и освещался большим канделябром из семи свечей, центр стола украшал серебряный итальянский поднос. К обеду подали клубнику под густым слоем сметаны, хрустящего жареного карпа, пойманного утром в реке, горячие булочки с тмином и торт из желе — восхитительное произведение кондитерского искусства с запеченными яблоками в центре и залитое сверху яблочным желе. И под конец — дымящийся черный кофе.
— О! — восхищенно ахнула Эмбер, забыв на мгновение, что они чуть не поссорились. — Мои любимые блюда. — Она радостно повернулась к Брюсу и поцеловала его. — Ты всегда помнишь, что я люблю, дорогой!
Верно, он все помнил. Время от времени он привозил ей неожиданные подарки, некоторые очень ценные, другие — просто забавные. Если вещь была красивой или редкой, если она напоминала ему об Эмбер или если она могла вызвать ее смех — он неизменно приобретал ее: будь то отрез зелено-золотистой сверкающей ткани, сказочное драгоценное украшение, смешная обезьянка.
Эмбер распустила шнуровку корсажа, чтобы чувствовать себя удобнее, и они начали обедать. Ее дурное настроение улетучилось. Они много болтали и смеялись, получая истинное наслаждение от вкусной пищи, они упивались обществом друг друга, счастливые и довольные.
Они пришли в дом в начале третьего, и впереди, казалось, было еще много времени. Но солнце переместилось от стола, за которым они сидели, прошло по спальне, побыло на кресле у окна и наконец совсем покинуло комнату. Стало прохладно и сумеречно, хотя еще не совсем темно, и свечи зажигать было рано. Эмбер встала с кровати, где между ней и Брюсом лежала горка орехов, и подошла к окну.
Она была босиком и в одном халате. Брюс в простых бриджах и рубашке с открытым воротом лежал, опираясь на локоть, и колол орехи, глядя на Эмбер.
Она чуть высунулась наружу и смотрела на деловую жизнь реки, где сновали груженые лодки и баржи, еще освещенные солнцем, придававшим воде цвет красной меди. Внизу, во дворе двое мужчин разговаривали, и, когда мимо прошла рыжекудрая девушка с ведрами воды, они, как по команде, повернули головы в ее сторону. В воздухе ощущалась некая утомленность, покой, как бывает, когда день начинает клониться к вечеру и все живое замедляет свой бег. У Эмбер запершило в горле, глаза стали влажными от слез. Она повернула голову и взглянула на Брюса:
— О Брюс, это был чудесный вечер. Давай завершим его речной прогулкой в лодке, поплывем по Темзе в какую-нибудь маленькую таверну, а утром вернемся в карете.
— Неплохо было бы, — согласился он.
— Тогда поехали!
— Ты сама знаешь, что это невозможно.
— Почему? — Голос и глаза Эмбер были умоляющими. Но Брюс только поглядел на нее, будто вопрос был несуразный. Они помолчали несколько минут. — Ты не смеешь ослушаться! — заявила она наконец.
Теперь ее охватило все то, что лишь на время притихло: гнев и презрение, оскорбленная гордость, унижения всех этих прошедших месяцев. Эмбер села рядом с Брюсом на измятую постель, решив поговорить с ним начистоту.
— О Брюс, ну почему мы не можем поехать? Ведь ты можешь придумать что-нибудь для: нее, она всему поверит, что ты ни скажешь. Пожалуйста, ведь скоро ты навсегда оставишь меня!
— Я не могу этого сделать, Эмбер, и ты прекрасно это знаешь. К тому же, я полагаю, мне пора идти. — Он начал подниматься.
— Ну конечно! — яростно вскричала она. — Как только я скажу что-то, что тебе не нравится, тебе вдруг пора идти! — Губы Эмбер зло искривились, в голосе послышалась насмешка. — Я скажу тебе все, и ты меня выслушаешь! Как ты полагаешь — была ли я счастлива все эти пять месяцев, тайком пробираясь к тебе на свидания, боясь хоть слово сказать в приличном обществе — из страха, что она может что-то узнать и расстроиться! Ах, Боже мой! Несчастная Коринна! А обо мне ты подумал? — Голос был грубым и гневным. Эмбер ударила себя в грудь. — А со м н о й можно вообще не считаться?
Брюс нахмурился:
— Прости, Эмбер, но вспомни, ты сама так решила.
— Ты и твоя дурацкая тайна! — взорвалась Эмбер. — Да во всем Лондоне не найдется мужчины, который так бы лелеял свою женушку, как ты! Это просто смешно!
Брюс надел жилетку и начал ее застегивать.
— Тебе бы лучше одеться. — Он говорил строго, лицо стало серьезным, что еще больше разъярило Эмбер.
— Послушай-ка, Брюс Карлтон! Ты можешь подумать, я безмерно благодарна, что ты оказываешь мне честь переспать с тобой! Да, когда-то это так и было, но я уже давно не девица из деревни, слышишь? Я — герцогиня Рейвенспур, я теперь личность и не допущу, чтобы меня возили в наемных каретах и тискали в комнате доходного дома! Нет, так больше не будет! Ты понял меня?
Брюс взял шейный платок и повернулся к зеркалу.
— Ну что ж, очень хорошо. Ты едешь со мной?
— Нет! Не еду! Зачем! — Она стояла, расставив ноги и уперев руки в бока, ее глаза метали молнии.
Справившись с платком, Брюс надел парик, взял шляпу и шагнул к наружной двери. Охваченная дурным предчувствием, Эмбер глядела ему вслед с растущим страхом. Что же он собирается делать? И вдруг она бросилась к нему. Он как раз подошел к двери и взялся за ручку. Брюс обернулся, посмотрел на нее. Секунду они помолчали.
— Прощай, моя дорогая.
— Когда мы увидимся в следующий раз? — Эмбер посмотрела ему в глаза. Она спросила тихо, с тревогой в голосе.
— В Уайтхолле, я думаю.
— Я имею в виду — здесь.
— Никогда. Тебе не нравится встречаться тайком, а по-другому просто невозможно. Вот проблема и решена.
Эмбер смотрела на него в ужасе, не веря своим ушам. Потом в ней вспыхнула ярость.
— Будь ты проклят! — закричала она. — Я тоже могу обойтись без тебя! Убирайся отсюда! Не желаю больше тебя видеть! Убирайся! — истерично кричала она и даже подняла кулаки, чтобы ударить его.
Брюс быстро открыл дверь и вышел, громко захлопнув ее. Эмбер прижалась к стене и разразилась отчаянными, злыми слезами. Она слышала, как он спустился по лестнице, звуки его шагов постепенно растворились в тишине. Потом, когда она на мгновение уняла рыдания и прислушалась, кругом царило безмолвие. Только тихие звуки скрипки раздавались откуда-то. Резко повернувшись, она бросилась к окну и выглянула. Было уже почти темно, но кто-то шел по двору с горящим факелом в руке. Он как раз пересекал двор.
— Брюс!
Она была в отчаянии… Ее голос, раздавшийся на третьем этаже дома, не достиг, видимо, двора, и он не услышал ее. Через мгновение он исчез из виду.
Глава шестьдесят шестая
Они не виделись шесть дней. Сначала она думала, что как-то сможет заставить его прийти к ней, но все было напрасно. Она написала записку, в которой сообщила, что готова принять его извинения. Он ответил, что не испытывает желания извиняться и его вполне устраивает сложившаяся ситуация. Это встревожило Эмбер, но она по-прежнему отказывалась верить, что все эти бурные годы, это неукротимое чувство друг к другу могут кончиться, сойти на нет, просто так, тихо, бессмысленно и печально, из-за мелкой ссоры, которую столь нетрудно было избежать.
Эмбер искала Брюса повсюду.
Всякий раз, когда она входила в помещение, наполненное людьми, она начинала искать его. Гуляя по Прайви-Гарден или на галереях, она надеялась увидеть его, может быть в каких-то нескольких футах впереди. В театре или проезжая по улицам, она непрерывно всматривалась в толпу, стараясь найти Брюса. Он заполнил все ее мысли и чувства, она просто не могла думать ни о чем другом. Десятки раз ей казалось, что она видит его, но всякий раз это оказывался кто-то другой и вовсе не похожий на Брюса.
Приблизительно через неделю после их ссоры Эмбер отправилась на аукцион в Индийском Доме на Клементе-лейн, рядом с Португал-стрит, выходившей на Стрэнд. Там располагались мелкие лавочки, принадлежавшие богатым хозяевам. В тот день все окружающие улицы были забиты большими золочеными каретами знати и толпами кучеров, которые громко переговаривались.
Комната, не особенно большая, была заполнена дамами с ручными собачками, арапчатами и служанками. Были здесь и франты. Слышались выcокиe женские голоса, смех и веселая, болтовня, похожие на шумное журчание лесного весеннего ручейка, впадающего в речку. Слышалось позвякивание ложек в фарфоровых китайских чашках и шорох тафты юбок.
Аукцион шел уже час или даже больше, когда туда прибыла герцогиня Рейвенспур. Ее появление было весьма эффектным, нарочито показным, что лишний раз доказывало: Эмбер скорее актриса, чем знатная дама. Она возникла, как ветер, и прошла по рядам, кому-то приветливо кивнув, кому-то улыбнувшись, превосходно понимая, почему все притихли и только шушукаются за ее спиной. Как всегда, Эмбер была одета роскошно: платье из золотого шитья, изумрудно-зеленая бархатная накидка, отороченная соболями, целая россыпь изумрудов на большой соболиной муфте. Сзади шел арапчонок и нес шлейф; он был тоже в изумрудно-зеленом бархате и в золотистом тюрбане на голове.
Эмбер была довольна произведенным эффектом, хотя и испытывала недоброе чувство ко всем присутствующим, ибо она знала, что они платили ей тем же, как водится среди женщин, — Эмбер ставила женскую зависть на второе место после внимания мужчин. Кто-то быстро поставил для нее кресло рядом с миссис Миддлтон, и, когда Эмбер села, она заметила, как вытянулось лицо Джейн, — еще бы: такая красавица будет сидеть рядом с довольно заурядной дамой.
Эмбер мгновенно обратила внимание на претенциозный наряд Миддлтон, слишком дорогой для довольно скромного состояния ее мужа: жемчуга, подаренные одним из ее любовников, серьги, подаренные другим, платье, в котором ее видели столько раз, что оно уже не могло быть модным, и которое давно следовало бы отдать служанке.
— Ах, Боже мой! — вскричала Эмбер. — Как вы чудесно выглядите! Какое прекрасное платье! Где вы его шили?
— Как это любезно с вашей стороны, мадам, вы одеты несравненно лучше меня!
— Отнюдь нет, — возразила Эмбер. — Вы слишком скромны, а ведь каждый мужчина при дворе умирает от желания поухаживать за вами!
На этом обмен комплиментами закончился. Молодой негр принес Эмбер чашку чая. Она начала пить, искоса оглядывая зал, — она искала Брюса. Но его нигде не было, хотя Эмбер могла поклясться, что видела карету Элмсбери на улице. Теперь на аукцион выставили отрез индийского ситца, очень дорогой ткани в цветочек, который многие дамы купили бы на утренний халат. Аукционер отмерил на свече один дюйм и воткнул булавку, потом зажег свечу, и торги начались. Миддлтон толкнула Эмбер под бок и хитро улыбнулась, показав глазами в другой конец зала:
— Как вы думаете, кого я вижу?
Сердце у Эмбер замерло.
— Кого же?
Эмбер проследила за взглядом Миддлтон и увидела в нескольких футах Коринну. Она сидела вполоборота, видны были только часть щеки и длинные ресницы. Ее плащ чуть распахнулся, открыв огромный живот. Когда она повернулась, разговаривая с кем-то, обрисовался ее мягкий красивый профиль. Эмбер охватили ярость и смертельная ненависть.
— Говорят, — промолвила Миддлтон, — что его светлость просто безумно влюблен в нее. Но это неудивительно, не правда ли, ведь она такая красавица.
Эмбер отвела взгляд от Коринны, которая либо не знала, что Эмбер тоже здесь, либо притворялась, что не знает. Торги шли вяло, и покупатели были невнимательны, ибо они, как и в театре, больше интересовались собой, чем тем, ради чего пришли сюда. Без особого успеха аукционер старался заинтересовать публику и вызвать хоть какой-то ажиотаж. — ведь ситец действительно был прекрасным отрезом: мягкие полутона рисунка, розоватые, синие и фиолетовые. Но выше пяти фунтов цена не поднималась.
Эмбер наклонилась и завела разговор с двумя молодыми людьми, они смеялись и громко обсуждали последний придворный скандал.
Вчера вечером Карл отправился с Рочестером в публичный дом на Мур Филдз «Русский дом», и, когда король отвлекся, его светлость вытащил у него деньги из кармана и удрал. Когда же королю пора было расплачиваться и уходить, он обнаружил, что денег нет, и только случайный посетитель, распознавший в нем короля, спас его величество от жестокой расправы. Рочестер же уехал подышать свежим деревенским воздухом и, вне всякого сомнения, написать очередную сатиру, которая вскоре распространится при дворе.
— Думаете — это правда? — спросил Генри Джермин. — Я видел его величество сегодня утром, и он выглядел вполне бодрым.
— Он всегда так выглядит, — напомнили ему. — Его величеству везет: разгульный образ жизни никак не отражается на его внешности, во всяком случае — пока.
— Мы никогда не узнаем, как оно было на самом деле, — заметила Эмбер. — Ведь он терпеть не может, когда ему наутро напоминают о вчерашних забавах.
— Уж вы-то наверняка знаете, ваша милость.
— Говорят, последнее время он очень увлекается Нелл Гуинн, — сказал Джермин и внимательно взглянул на Эмбер. — Чиффинч говорил мне, что король видится с ней два-три раза в неделю, и живот у нее стал такой громадный, что ей в карету не войти.
Эмбер знала об этом, и, действительно, Карл не приходил к ней ночью уже несколько недель. Прежде она встревожилась бы, но ее слишком волновал Брюс, теперь ей было просто не до короля. Он и раньше, бывало, обделял ее своим вниманием, и она знала, что и впредь он будет изменять ей, ибо король любил разнообразие в любовных утехах и ни одна женщина не могла длительное время удовлетворять его. Эту. привычку он приобрел давно, еще в раннем возрасте, и никогда не пытался, да и не хотел избавиться от нее. Но Эмбер было неприятно, когда другие знали о его похождениях и тем более напоминали ей об этом: мол, она теперь в меньшей степени фаворитка, чем когда впервые появилась при королевском дворе.
Эмбер могла бы съязвить в ответ, но в этот момент она услышала конец фразы аукционера:
— …если никто не желает повышать цену, то этот отрез ткани продается миледи Карлтон за сумму в шесть фунтов… — Аукционер осмотрел зал. — Есть еще предложения? Нет? В таком случае…
— Семь фунтов! — прозвенел в тишине голос Эмбер, громкий и ясный. Она сама вздрогнула, услышав свои слова. Конечно же, ей вовсе не был нужен этот материал, каким бы красивым он ни был. Расцветка была вовсе не в ее вкусе, она никогда бы не стала это носить. Но ведь Коринна предложила цену, хотела купить ткань, — значит, она её не получит.
Коринна не повернула головы и не взглянула на Эмбер. Несколько секунд она спокойно сидела, словно была удивлена или озадачена. Аукционер оживленно заговорил, поняв, что эти дамы — соперницы и будут набавлять цену. Эмбер, полная уверенности, что Коринна без спора уступит ей ситец, была поражена, когда послышался ее мягкий, но решительный голос:
— Восемь фунтов!
«Черт ее подери! — подумала Эмбер. — Я все равно получу ткань, хоть истрачу все до последнего фартинга!»
Пламя свечи приблизилось вплотную к булавке. Через несколько мгновений булавка упадет, и товар получит тот, кто последним назвал сумму. Эмбер подождала, пока аукционер не возвестил, что ткань продается леди Карлтон, потом перебила его:
— Двадцать фунтов!
В зале наступила полная тишина, наконец-то все страшно заинтересовались торгами, ибо роман герцогини Рейвенспур с лордом Карлтоном был хорошо всем известен. Люди понимали, почему она так хочет получить материал, и надеялись увидеть ее посрамленной. Их симпатии к Коринне не были так уж велики, но зато неприязнь к Эмбер была глубокой. Эмбер получила слишком много, ее успех был слишком ошеломляющим, и теперь даже льстецы и мнимые друзья втайне надеялись на ее поражение: даже маленькая неудача принесла бы им удовлетворение.
Коринна заколебалась: не абсурдно ли торговаться с женщиной, у которой не хватает ни воспитания, ни манер, чтобы понять, что они самым глупым образом выставляют себя перед всеми на посмешище. У Эмбер же никаких Подобных мыслей не было и в помине. Она сидела прямо и напряженно в кресле, ее широко раскрытые глаза сверкали от возбуждения, руки в муфте сжались в кулаки.
«Я должна, должна побить ее!» — думала она. Ей казалось, что в ее жизни никогда и ничего не было важнее.
Пока Коринна раздумывала, пламя подошло к булавке, расплавило воск, который начал медленно капать. Дыхание Эмбер участилось, ноздри раздулись и даже заболели мышцы. Есть! Булавка падает! Я победила! Победила!
— Пятьдесят фунтов! — раздался мужской голос, когда булавка упала на стол.
Аукционер уже держал ткань в руках и улыбался.
— Продано за пятьдесят фунтов милорду Карлтону.
На мгновение Эмбер словно окаменела, не в силах сделать ни единого движения, а в это время головы повернулись и все с любопытством глядели, как Брюс проходит вперед сквозь толпу. Потом, сделав над собой усилие, Эмбер повернула голову и посмотрела ему в глаза. На мгновение взгляд его зеленых глаз встретился с ее взглядом. На губах Брюса играла улыбка, он кивнул ей и пошел дальше. Она заметила ухмылки окружающих, насмешливые лица, которые, казалось, плясали и гримасничали вокруг нее, издеваясь над ней.
«О мой Бог! — с ужасом думала она. — Зачем, зачем он это сделал? За что?!»
Лорд Карлтон стоял рядом с женой, она начала вставать, ее служанка принесла ткань и теперь торжествующе держала ее перед собой. Люди задвигали стульями, джентльмены отошли в сторону, давая пройти Брюсу и Коринне. Зал стал похож на потревоженный улей, многие открыто, хихикали, даже не прикрываясь веерами.
— Господи! — ахнула сидевшая рядом баронесса. — До чего же мы дойдем, если у мужчин войдет в моду предпочитать жену шлюхе?
Эмбер сидела едва дыша, ничего не видя перед собой. Если она сейчас не вырвется отсюда, она просто взорвется. Теперь лорд и леди Карлтон ушли, и аукционер отмерял еще один дюйм свечки, но никто уже не обращал на него никакого внимания.
— Разве вы не знали этого раньше? — вскричала Миддлтон, расправляя веер и обнажая зубы в притворной улыбке. — Мужчины — самые подлые существа на свете!
Вдруг Эмбер вонзила каблук в ногу соседки. Миддлтон взвизгнула от боли и схватилась рукой за щиколотку. Она угрожающе взглянула на Эмбер, но та и бровью не повела. Опустив глаза, Эмбер пила чай, она не стала далее тайком оглядывать присутствующих, она и так знала, что все уставились на нее.
Но потом, дома, ей стало так плохо, что ее стошнило, и она легла в постель. Эмбер хотелось умереть. Она стала думать о самоубийстве или, по крайней мере, эффектной инсценировке самоубийства, чтобы вызвать у него сочувствие и таким образом вернуть его себе. Но она боялась, что даже это может оказаться бесполезным. Что-то в выражении его глаз, мелькнувшее в то мгновение, когда он проходил мимо, убедило ее наконец, что Брюс окончательно порвал с ней. Она все понимала — но не могла примириться с этим.
Так или иначе, каким-нибудь способом, я смогу вернуть его себе. Знаю, что смогу. Я должна вернуть его! Если бы только мне удалось еще раз поговорить с ним, я заставила бы его понять, как это все глупо…
Но теперь он даже не отвечал на ее записки. Посыльные возвращались с пустыми руками. Она попыталась лично встретиться с ним. Нарядившись мальчиком, она отправилась в дом Элмсбери. Прождав больше часа под дождем у двери, через которую, как она думала, он мог выйти, Эмбер так его и не увидела. Она повсюду расставила своих людей, чтобы те сообщили ей, когда он появится на территории дворца, но, очевидно, он решил вообще не ходить во дворец. Наконец она послала ему вызов на дуэль — единственное безотказное средство еще раз увидеться с ним.
«В течение нескольких месяцев, сэр, — говорилось в послании, — я по вашей вине являюсь рогоносцем. Этот прискорбный факт наносит непоправимый ущерб достоинству и чести моей семьи и мне лично, вследствие чего для восстановления попранной чести дома я вызываю вас на поединок с тем оружием, которым вы соблаговолите воспользоваться, и прошу вас прибыть в пять часов утра завтра, мая двадцать восьмого дня, на Тотхил-лские Поля — туда, где у реки растут три больших дуба. Прошу вас, сэр, оказать мне честь и не разглашать сведений о нашей встрече, а также прийти в назначенное место без сопровождающих. Ваш — покорный слуга, сэр, Джералд, герцог Рейвенспур».
Эмбер решила, что послание звучит вполне правдоподобно, и послала Нэн с письмом к переписчику, чтобы тот переписал его почерком Джералда, хотя знала, что Брюс никогда не видел руки Джералда. Но она решила не рисковать. Если эта попытка не увенчается успехом… Но нет, здесь промашки не будет! Он должен прийти — ни один джентльмен не осмелится отказаться от вызова на дуэль.
Но Нэн запротестовала:
— Если бы ваш муж. захотел драться с ним, он бы давно уже его вызвал и не стал бы ждать так долго.
Но Эмбер не желала слушать никаких возражений.
— Но почему бы нет? Вон сколько времени граф Шрусбери набирался смелости, чтобы вызвать Бу-кингема!
Рано утром следующего дня, когда весь дворец еще спал, Эмбер села на лошадь и отправилась в сопровождении одного лишь Большого Джона Уотермена. Она надела амазонку серовато-зеленого цвета, обшитую золотом, и шляпу кавалера; украшенную плюмажем из страусовых перьев гранатового цвета. Несмотря на бессонную ночь, она из-за возбуждения не ощущала усталости. Они проскакали по Кинг-стрит и по узкой грязной улочке в Вестминстере выехали на зеленые луга, миновали Хоре Ферри и остановились у трех больших дубов. Эмбер спешилась, и Большой Джон отвел ее лошадь в сторону. Он, по договоренности, должен был держаться подальше и не возвращаться, пока она не даст условного сигнала.
Уже стало рассветать, и Эмбер стояла одна несколько минут, окруженная знакомой деревенской тишиной и покоем. Слышалось лишь журчание воды в реке да шорох невидимых муравьев. Вокруг тихо плыл туман, подобный дыханию холодного утра. Она увидела трясогузку, которая нацелилась схватить червячка, но потом наклонила голову, с удивлением увидев, что ее завтрак пропал, зарывшись в землю. Эмбер нервно рассмеялась, наблюдая эту сцену, потом вдруг вздрогнула и оглянулась. Она быстро спряталась за дерево: прямо на нее по полю скакал Брюс.
Она боялась выглянуть из-за дерева из страха, что он увидит ее, развернется и ускачет обратно. Она слышала чавканье копыт по жидкой грязи, и ее сердце забилось учащенно от облегчения и трепетного ожидания. Теперь, когда он был здесь, — как он поступит? Сейчас, как никогда прежде, она была лишена своего дара очаровывать и покорять.
Она слышала всхрапывание лошади, ее шумное дыхание, слышала, как Брюс разговаривает с лошадью, слезая с седла. Еще секунду она постояла, собираясь с духом. Наконец Брюс резко и нетерпеливо крикнул:
— Эй! Вы готовы?
У Эмбер пересохло в горле, ей было трудно произнести слово, она вышла из-за дерева и остановилась перед ним, чуть наклонив голову, как ребенок, ожидающий взбучки. Ее глаза смотрели на Брюса. Казалось, он не очень удивился.
— Значит, это ты, — сказал он медленно и чуть улыбнулся. — Да я и не считал твоего мужа отчаянным дуэлянтом. Что ж… — Он снова накинул на плечи накидку, повернулся и зашагал обратно к стоявшей лошади.
— Брюс! — Эмбер побежала за ним. — Ты не уйдешь! Нет! Мне надо поговорить с тобой! — Она догнала его, схватила за руки. Брюс остановился, посмотрел на нее сверху вниз:
— О чем? Между нами все уже было сказано тысячу раз.
Теперь на его лице не было улыбки. Он был серьезен, нетерпелив, и Эмбер заметила, как в нем начинает закипать негодование, которого она страшилась.
— Нет, не все! Я должна сказать тебе, что я очень сожалею, я сама не знала, что вдруг нашло на меня в тот день, я, должно быть, просто с ума сошла! О Брюс, не будь так жесток! Ты меня этим убиваешь, клянусь, просто убиваешь! Прошу тебя, дорогой! Я готова сделать все что угодно, все что угодно, чтобы только еще раз увидеть тебя! — Она говорила страстно, с отчаянием и мольбой в голосе. Она понимала: она убедит его или умрет.
Но Брюс глядел на нее скептически, как всегда, когда.выслушивал ее темпераментные излияния.
— Черт меня подери, если я понимаю, чего ты хочешь. Я не допущу, чтобы моя жена страдала, особенно теперь, когда она должна вот-вот родить.
Эмбер искала Брюса повсюду.
Всякий раз, когда она входила в помещение, наполненное людьми, она начинала искать его. Гуляя по Прайви-Гарден или на галереях, она надеялась увидеть его, может быть в каких-то нескольких футах впереди. В театре или проезжая по улицам, она непрерывно всматривалась в толпу, стараясь найти Брюса. Он заполнил все ее мысли и чувства, она просто не могла думать ни о чем другом. Десятки раз ей казалось, что она видит его, но всякий раз это оказывался кто-то другой и вовсе не похожий на Брюса.
Приблизительно через неделю после их ссоры Эмбер отправилась на аукцион в Индийском Доме на Клементе-лейн, рядом с Португал-стрит, выходившей на Стрэнд. Там располагались мелкие лавочки, принадлежавшие богатым хозяевам. В тот день все окружающие улицы были забиты большими золочеными каретами знати и толпами кучеров, которые громко переговаривались.
Комната, не особенно большая, была заполнена дамами с ручными собачками, арапчатами и служанками. Были здесь и франты. Слышались выcокиe женские голоса, смех и веселая, болтовня, похожие на шумное журчание лесного весеннего ручейка, впадающего в речку. Слышалось позвякивание ложек в фарфоровых китайских чашках и шорох тафты юбок.
Аукцион шел уже час или даже больше, когда туда прибыла герцогиня Рейвенспур. Ее появление было весьма эффектным, нарочито показным, что лишний раз доказывало: Эмбер скорее актриса, чем знатная дама. Она возникла, как ветер, и прошла по рядам, кому-то приветливо кивнув, кому-то улыбнувшись, превосходно понимая, почему все притихли и только шушукаются за ее спиной. Как всегда, Эмбер была одета роскошно: платье из золотого шитья, изумрудно-зеленая бархатная накидка, отороченная соболями, целая россыпь изумрудов на большой соболиной муфте. Сзади шел арапчонок и нес шлейф; он был тоже в изумрудно-зеленом бархате и в золотистом тюрбане на голове.
Эмбер была довольна произведенным эффектом, хотя и испытывала недоброе чувство ко всем присутствующим, ибо она знала, что они платили ей тем же, как водится среди женщин, — Эмбер ставила женскую зависть на второе место после внимания мужчин. Кто-то быстро поставил для нее кресло рядом с миссис Миддлтон, и, когда Эмбер села, она заметила, как вытянулось лицо Джейн, — еще бы: такая красавица будет сидеть рядом с довольно заурядной дамой.
Эмбер мгновенно обратила внимание на претенциозный наряд Миддлтон, слишком дорогой для довольно скромного состояния ее мужа: жемчуга, подаренные одним из ее любовников, серьги, подаренные другим, платье, в котором ее видели столько раз, что оно уже не могло быть модным, и которое давно следовало бы отдать служанке.
— Ах, Боже мой! — вскричала Эмбер. — Как вы чудесно выглядите! Какое прекрасное платье! Где вы его шили?
— Как это любезно с вашей стороны, мадам, вы одеты несравненно лучше меня!
— Отнюдь нет, — возразила Эмбер. — Вы слишком скромны, а ведь каждый мужчина при дворе умирает от желания поухаживать за вами!
На этом обмен комплиментами закончился. Молодой негр принес Эмбер чашку чая. Она начала пить, искоса оглядывая зал, — она искала Брюса. Но его нигде не было, хотя Эмбер могла поклясться, что видела карету Элмсбери на улице. Теперь на аукцион выставили отрез индийского ситца, очень дорогой ткани в цветочек, который многие дамы купили бы на утренний халат. Аукционер отмерил на свече один дюйм и воткнул булавку, потом зажег свечу, и торги начались. Миддлтон толкнула Эмбер под бок и хитро улыбнулась, показав глазами в другой конец зала:
— Как вы думаете, кого я вижу?
Сердце у Эмбер замерло.
— Кого же?
Эмбер проследила за взглядом Миддлтон и увидела в нескольких футах Коринну. Она сидела вполоборота, видны были только часть щеки и длинные ресницы. Ее плащ чуть распахнулся, открыв огромный живот. Когда она повернулась, разговаривая с кем-то, обрисовался ее мягкий красивый профиль. Эмбер охватили ярость и смертельная ненависть.
— Говорят, — промолвила Миддлтон, — что его светлость просто безумно влюблен в нее. Но это неудивительно, не правда ли, ведь она такая красавица.
Эмбер отвела взгляд от Коринны, которая либо не знала, что Эмбер тоже здесь, либо притворялась, что не знает. Торги шли вяло, и покупатели были невнимательны, ибо они, как и в театре, больше интересовались собой, чем тем, ради чего пришли сюда. Без особого успеха аукционер старался заинтересовать публику и вызвать хоть какой-то ажиотаж. — ведь ситец действительно был прекрасным отрезом: мягкие полутона рисунка, розоватые, синие и фиолетовые. Но выше пяти фунтов цена не поднималась.
Эмбер наклонилась и завела разговор с двумя молодыми людьми, они смеялись и громко обсуждали последний придворный скандал.
Вчера вечером Карл отправился с Рочестером в публичный дом на Мур Филдз «Русский дом», и, когда король отвлекся, его светлость вытащил у него деньги из кармана и удрал. Когда же королю пора было расплачиваться и уходить, он обнаружил, что денег нет, и только случайный посетитель, распознавший в нем короля, спас его величество от жестокой расправы. Рочестер же уехал подышать свежим деревенским воздухом и, вне всякого сомнения, написать очередную сатиру, которая вскоре распространится при дворе.
— Думаете — это правда? — спросил Генри Джермин. — Я видел его величество сегодня утром, и он выглядел вполне бодрым.
— Он всегда так выглядит, — напомнили ему. — Его величеству везет: разгульный образ жизни никак не отражается на его внешности, во всяком случае — пока.
— Мы никогда не узнаем, как оно было на самом деле, — заметила Эмбер. — Ведь он терпеть не может, когда ему наутро напоминают о вчерашних забавах.
— Уж вы-то наверняка знаете, ваша милость.
— Говорят, последнее время он очень увлекается Нелл Гуинн, — сказал Джермин и внимательно взглянул на Эмбер. — Чиффинч говорил мне, что король видится с ней два-три раза в неделю, и живот у нее стал такой громадный, что ей в карету не войти.
Эмбер знала об этом, и, действительно, Карл не приходил к ней ночью уже несколько недель. Прежде она встревожилась бы, но ее слишком волновал Брюс, теперь ей было просто не до короля. Он и раньше, бывало, обделял ее своим вниманием, и она знала, что и впредь он будет изменять ей, ибо король любил разнообразие в любовных утехах и ни одна женщина не могла длительное время удовлетворять его. Эту. привычку он приобрел давно, еще в раннем возрасте, и никогда не пытался, да и не хотел избавиться от нее. Но Эмбер было неприятно, когда другие знали о его похождениях и тем более напоминали ей об этом: мол, она теперь в меньшей степени фаворитка, чем когда впервые появилась при королевском дворе.
Эмбер могла бы съязвить в ответ, но в этот момент она услышала конец фразы аукционера:
— …если никто не желает повышать цену, то этот отрез ткани продается миледи Карлтон за сумму в шесть фунтов… — Аукционер осмотрел зал. — Есть еще предложения? Нет? В таком случае…
— Семь фунтов! — прозвенел в тишине голос Эмбер, громкий и ясный. Она сама вздрогнула, услышав свои слова. Конечно же, ей вовсе не был нужен этот материал, каким бы красивым он ни был. Расцветка была вовсе не в ее вкусе, она никогда бы не стала это носить. Но ведь Коринна предложила цену, хотела купить ткань, — значит, она её не получит.
Коринна не повернула головы и не взглянула на Эмбер. Несколько секунд она спокойно сидела, словно была удивлена или озадачена. Аукционер оживленно заговорил, поняв, что эти дамы — соперницы и будут набавлять цену. Эмбер, полная уверенности, что Коринна без спора уступит ей ситец, была поражена, когда послышался ее мягкий, но решительный голос:
— Восемь фунтов!
«Черт ее подери! — подумала Эмбер. — Я все равно получу ткань, хоть истрачу все до последнего фартинга!»
Пламя свечи приблизилось вплотную к булавке. Через несколько мгновений булавка упадет, и товар получит тот, кто последним назвал сумму. Эмбер подождала, пока аукционер не возвестил, что ткань продается леди Карлтон, потом перебила его:
— Двадцать фунтов!
В зале наступила полная тишина, наконец-то все страшно заинтересовались торгами, ибо роман герцогини Рейвенспур с лордом Карлтоном был хорошо всем известен. Люди понимали, почему она так хочет получить материал, и надеялись увидеть ее посрамленной. Их симпатии к Коринне не были так уж велики, но зато неприязнь к Эмбер была глубокой. Эмбер получила слишком много, ее успех был слишком ошеломляющим, и теперь даже льстецы и мнимые друзья втайне надеялись на ее поражение: даже маленькая неудача принесла бы им удовлетворение.
Коринна заколебалась: не абсурдно ли торговаться с женщиной, у которой не хватает ни воспитания, ни манер, чтобы понять, что они самым глупым образом выставляют себя перед всеми на посмешище. У Эмбер же никаких Подобных мыслей не было и в помине. Она сидела прямо и напряженно в кресле, ее широко раскрытые глаза сверкали от возбуждения, руки в муфте сжались в кулаки.
«Я должна, должна побить ее!» — думала она. Ей казалось, что в ее жизни никогда и ничего не было важнее.
Пока Коринна раздумывала, пламя подошло к булавке, расплавило воск, который начал медленно капать. Дыхание Эмбер участилось, ноздри раздулись и даже заболели мышцы. Есть! Булавка падает! Я победила! Победила!
— Пятьдесят фунтов! — раздался мужской голос, когда булавка упала на стол.
Аукционер уже держал ткань в руках и улыбался.
— Продано за пятьдесят фунтов милорду Карлтону.
На мгновение Эмбер словно окаменела, не в силах сделать ни единого движения, а в это время головы повернулись и все с любопытством глядели, как Брюс проходит вперед сквозь толпу. Потом, сделав над собой усилие, Эмбер повернула голову и посмотрела ему в глаза. На мгновение взгляд его зеленых глаз встретился с ее взглядом. На губах Брюса играла улыбка, он кивнул ей и пошел дальше. Она заметила ухмылки окружающих, насмешливые лица, которые, казалось, плясали и гримасничали вокруг нее, издеваясь над ней.
«О мой Бог! — с ужасом думала она. — Зачем, зачем он это сделал? За что?!»
Лорд Карлтон стоял рядом с женой, она начала вставать, ее служанка принесла ткань и теперь торжествующе держала ее перед собой. Люди задвигали стульями, джентльмены отошли в сторону, давая пройти Брюсу и Коринне. Зал стал похож на потревоженный улей, многие открыто, хихикали, даже не прикрываясь веерами.
— Господи! — ахнула сидевшая рядом баронесса. — До чего же мы дойдем, если у мужчин войдет в моду предпочитать жену шлюхе?
Эмбер сидела едва дыша, ничего не видя перед собой. Если она сейчас не вырвется отсюда, она просто взорвется. Теперь лорд и леди Карлтон ушли, и аукционер отмерял еще один дюйм свечки, но никто уже не обращал на него никакого внимания.
— Разве вы не знали этого раньше? — вскричала Миддлтон, расправляя веер и обнажая зубы в притворной улыбке. — Мужчины — самые подлые существа на свете!
Вдруг Эмбер вонзила каблук в ногу соседки. Миддлтон взвизгнула от боли и схватилась рукой за щиколотку. Она угрожающе взглянула на Эмбер, но та и бровью не повела. Опустив глаза, Эмбер пила чай, она не стала далее тайком оглядывать присутствующих, она и так знала, что все уставились на нее.
Но потом, дома, ей стало так плохо, что ее стошнило, и она легла в постель. Эмбер хотелось умереть. Она стала думать о самоубийстве или, по крайней мере, эффектной инсценировке самоубийства, чтобы вызвать у него сочувствие и таким образом вернуть его себе. Но она боялась, что даже это может оказаться бесполезным. Что-то в выражении его глаз, мелькнувшее в то мгновение, когда он проходил мимо, убедило ее наконец, что Брюс окончательно порвал с ней. Она все понимала — но не могла примириться с этим.
Так или иначе, каким-нибудь способом, я смогу вернуть его себе. Знаю, что смогу. Я должна вернуть его! Если бы только мне удалось еще раз поговорить с ним, я заставила бы его понять, как это все глупо…
Но теперь он даже не отвечал на ее записки. Посыльные возвращались с пустыми руками. Она попыталась лично встретиться с ним. Нарядившись мальчиком, она отправилась в дом Элмсбери. Прождав больше часа под дождем у двери, через которую, как она думала, он мог выйти, Эмбер так его и не увидела. Она повсюду расставила своих людей, чтобы те сообщили ей, когда он появится на территории дворца, но, очевидно, он решил вообще не ходить во дворец. Наконец она послала ему вызов на дуэль — единственное безотказное средство еще раз увидеться с ним.
«В течение нескольких месяцев, сэр, — говорилось в послании, — я по вашей вине являюсь рогоносцем. Этот прискорбный факт наносит непоправимый ущерб достоинству и чести моей семьи и мне лично, вследствие чего для восстановления попранной чести дома я вызываю вас на поединок с тем оружием, которым вы соблаговолите воспользоваться, и прошу вас прибыть в пять часов утра завтра, мая двадцать восьмого дня, на Тотхил-лские Поля — туда, где у реки растут три больших дуба. Прошу вас, сэр, оказать мне честь и не разглашать сведений о нашей встрече, а также прийти в назначенное место без сопровождающих. Ваш — покорный слуга, сэр, Джералд, герцог Рейвенспур».
Эмбер решила, что послание звучит вполне правдоподобно, и послала Нэн с письмом к переписчику, чтобы тот переписал его почерком Джералда, хотя знала, что Брюс никогда не видел руки Джералда. Но она решила не рисковать. Если эта попытка не увенчается успехом… Но нет, здесь промашки не будет! Он должен прийти — ни один джентльмен не осмелится отказаться от вызова на дуэль.
Но Нэн запротестовала:
— Если бы ваш муж. захотел драться с ним, он бы давно уже его вызвал и не стал бы ждать так долго.
Но Эмбер не желала слушать никаких возражений.
— Но почему бы нет? Вон сколько времени граф Шрусбери набирался смелости, чтобы вызвать Бу-кингема!
Рано утром следующего дня, когда весь дворец еще спал, Эмбер села на лошадь и отправилась в сопровождении одного лишь Большого Джона Уотермена. Она надела амазонку серовато-зеленого цвета, обшитую золотом, и шляпу кавалера; украшенную плюмажем из страусовых перьев гранатового цвета. Несмотря на бессонную ночь, она из-за возбуждения не ощущала усталости. Они проскакали по Кинг-стрит и по узкой грязной улочке в Вестминстере выехали на зеленые луга, миновали Хоре Ферри и остановились у трех больших дубов. Эмбер спешилась, и Большой Джон отвел ее лошадь в сторону. Он, по договоренности, должен был держаться подальше и не возвращаться, пока она не даст условного сигнала.
Уже стало рассветать, и Эмбер стояла одна несколько минут, окруженная знакомой деревенской тишиной и покоем. Слышалось лишь журчание воды в реке да шорох невидимых муравьев. Вокруг тихо плыл туман, подобный дыханию холодного утра. Она увидела трясогузку, которая нацелилась схватить червячка, но потом наклонила голову, с удивлением увидев, что ее завтрак пропал, зарывшись в землю. Эмбер нервно рассмеялась, наблюдая эту сцену, потом вдруг вздрогнула и оглянулась. Она быстро спряталась за дерево: прямо на нее по полю скакал Брюс.
Она боялась выглянуть из-за дерева из страха, что он увидит ее, развернется и ускачет обратно. Она слышала чавканье копыт по жидкой грязи, и ее сердце забилось учащенно от облегчения и трепетного ожидания. Теперь, когда он был здесь, — как он поступит? Сейчас, как никогда прежде, она была лишена своего дара очаровывать и покорять.
Она слышала всхрапывание лошади, ее шумное дыхание, слышала, как Брюс разговаривает с лошадью, слезая с седла. Еще секунду она постояла, собираясь с духом. Наконец Брюс резко и нетерпеливо крикнул:
— Эй! Вы готовы?
У Эмбер пересохло в горле, ей было трудно произнести слово, она вышла из-за дерева и остановилась перед ним, чуть наклонив голову, как ребенок, ожидающий взбучки. Ее глаза смотрели на Брюса. Казалось, он не очень удивился.
— Значит, это ты, — сказал он медленно и чуть улыбнулся. — Да я и не считал твоего мужа отчаянным дуэлянтом. Что ж… — Он снова накинул на плечи накидку, повернулся и зашагал обратно к стоявшей лошади.
— Брюс! — Эмбер побежала за ним. — Ты не уйдешь! Нет! Мне надо поговорить с тобой! — Она догнала его, схватила за руки. Брюс остановился, посмотрел на нее сверху вниз:
— О чем? Между нами все уже было сказано тысячу раз.
Теперь на его лице не было улыбки. Он был серьезен, нетерпелив, и Эмбер заметила, как в нем начинает закипать негодование, которого она страшилась.
— Нет, не все! Я должна сказать тебе, что я очень сожалею, я сама не знала, что вдруг нашло на меня в тот день, я, должно быть, просто с ума сошла! О Брюс, не будь так жесток! Ты меня этим убиваешь, клянусь, просто убиваешь! Прошу тебя, дорогой! Я готова сделать все что угодно, все что угодно, чтобы только еще раз увидеть тебя! — Она говорила страстно, с отчаянием и мольбой в голосе. Она понимала: она убедит его или умрет.
Но Брюс глядел на нее скептически, как всегда, когда.выслушивал ее темпераментные излияния.
— Черт меня подери, если я понимаю, чего ты хочешь. Я не допущу, чтобы моя жена страдала, особенно теперь, когда она должна вот-вот родить.