Васина Нина. Женщина– апельсин

   В подъезде поменяли лампу, свет горел, но Ева вдруг почувствовала, что у ее двери должен кто-то стоять. Пока она быстро и бесшумно поднималась по ступенькам, она уже радостно представила Далилу, как они счастливые распивают вдвоем бутылку, но у двери Евы стоял, подпирая стену, опер Николаева. Грустный и сонный.
   — Разрешите доложить. Вы приказали съездить к банку. В общем, докладываю. Закидонский арестован.
   — Ну! — Ева чуть не выронила «Мартини» и сок, ей захотелось обнять опера и расцеловать, но Валентин Мураш, ранее работавший плотником, 22 года, образование среднее специальное, отслуживший в армии, неженатый, отшатнулся в сторону и продолжил:
   — Майор Николаев убит. В перестрелке. Закидонский стрелял двумя пистолетами, он ранил еще шестерых милиционеров, четверо умерли. И Николаев. Я ничего толком не знаю, как это началось. Я сначала приехал к шести. Вы тоже там были. Потом вернулся в управление, там уже объявили тревогу. Я подождал, пока все определится. Вот, докладываю… Разрешите идти? Я здесь уже два часа, у меня мать дома волнуется. Вам не могли дозвониться.
   — Свободен, — сказала Ева тихо, плохо двигающимися губами, открыла дверь, поставила бутылку и банку, разделась. Долго сидела и смотрела на телефон, потом все-таки набрала домашний номер Гнатюка.
   — Ева Курганова, — представилась она, когда трубку сняли.
   — Люди ночью спят, — ответил ей Гнатюк. — Поговорим завтра в управлении, а на твой вопрос, который ты заготовила, отвечаю заранее. Не было никаких причин посылать сразу группу захвата. А когда началась перестрелка, такая группа была послана по тревоге, преступник арестован. Все.
   И Ева поняла, что Николаев убит.

Пятница, 25 сентября, утро

 
   Ева напряженно смотрела в окно, окно медленно светлело молочным светом холодного утра. Когда все предметы в комнате стали хорошо различимы, она встала, включила музыку и сделала несколько упражнений. Специально налила полный чайник, потом долго стояла под прохладным душем, потом медленно одевалась и раскрашивала лицо, а все равно вышла из дома рано. На улице ее ждал подарочек: приклеенная жевательной резинкой бумажка. Печатными буквами фломастером было написано: «Смерть мелецейским сукам». Ева посмотрела на окна дома и радостно, во весь рот улыбнулась.
   В машине она потренировалась еще раз. Улыбка получалась голливудская, со всеми зубами, сдобренная темно-красной помадой.
   В управлении сразу у входа на стене висели портреты в черных рамках. Ева осмотрела улыбающегося Николаева в милицейской форме и радостно заулыбалась сама. Она решила не терять сегодня улыбку, что бы ни случилось.
   На пятиминутке у Гнатюка коротко описали, как именно произошел трагический захват Слоника. На вопрос Евы, почему сразу не была послана группа захвата, Гнатюк уверенно заявил, что не получал такого требования от Николаева и не видел для этой группы необходимости.
   Вышла из отпуска Лариска — бывшая однокурсница Евы, они не виделись почти месяц. Ева заметила, как Лариска удивленно поглядывает на нее. Да и все в кабинете, посмотрев на Еву, потом удивленно переглядывались.
   В коридоре, расходясь по своим кабинетам, стали на ходу обсуждать проведение похорон.
   — Слушай, что это на тебя так все таращатся? — спросила Еву Лариска.
   — А, не обращай внимания, они судорожно вспоминают, кто с кем спал — я с Николаевым или он со мной, им хочется истерик и рыданий.
   — Значит, тут все по-прежнему. Ну, я пошла, к тебе Демидов прорывается, неохота с ним говорить.
   Демидов с группой товарищей обступили Еву.
   — Надо решать с организацией похорон, Ева Николаевна. Да, кстати, что это вы такая радостная сегодня? Как-то не к месту ваши улыбки… Ведь убиты наши коллеги.
   — Но ты ведь жив, а?! — Ева старалась смотреть доброжелательно. — Это главное!
   Дождавшись, пока все разойдутся, Ева попросила Гнатюка организовать допрос Кота. Смотрела в пол, говорила коротко и отрывисто. Гнатюк был против, он хотел подождать, что даст допрос Слоника.
   — Я знаю, что нам это даст. Сначала, у нас, он будет молчать, потом его переведут на особое положение в тюрьме, наши друзья из ФСБ найдут неожиданно открывшиеся факты, Слоник сразу станет говорить долго и много. Но не нам. За это время Кота потеряем. Он просто умрет в тюрьме или сбежит.
   — Ладно, — Гнатюк ни разу за время разговора не посмотрел Еве в глаза, — я напишу ходатайство, чтобы допрос провели у нас. Если сегодня не получится — плохо. Там два выходных. Надо сегодня. Следователь Калина скажет тебе время, только… Постарайся без фокусов. Я сам буду.
   — Есть без фокусов!
   Ева вышла из управления и села в машину. Смотрела, не видя ничего, перед собой минут пять. Потом решительно поехала в психиатрическую больницу.
   Она решила, что, если охранник тот же, вчерашний, он не будет смотреть ее документы и разрешение, которого сегодня у Евы не было. Если охранник сменился, она просто уедет.
   Старик в синем картузе наклонился к окошку, осмотрел ее внимательно и открыл ворота.
   Ева вошла в здание больницы и прошла весь первый этаж, читая таблички на дверях.
   — Вам кого? — Аккуратненькая молоденькая медсестра с папками в руках выходила из кабинета главного врача.
   — Мне сюда. — Ева вошла быстро и тут же пожалела. Главврач, бодрый эффектный старик с острой бородкой, застегивал ширинку, стоя лицом к двери.
   — Извините. Я зайду попозже. — Ева попятилась.
   — Нет, отчего же, — старик был невозмутим, — мне даже приятно ваше смущение, вы что, могли подумать, что я?..
   — Я ничего не успела подумать, у меня это рефлекторно.
   — Очень интересно, что же это за реакция?
   — Когда мужчина застегивает брюки, надо отвернуться и подождать.
   — Понятно. Можно я не буду объяснять, что именно я делал?
   — Я очень на это надеюсь. — Ева достала свои документы и протянула доктору:
   — Я по поводу Кумуса Ангела, он вчера у вас потерялся.
   — Да-да. Странная история, скажу я вам. Очень странная. Чем, собственно, могу помочь?
   — Есть новости?
   — По-моему, его так и не нашли. Я уже начинаю думать, что он вышел-таки из здания и скрылся.
   — У вас проводится… перекличка, или как это называется?
   — У нас? Перекличка? Ну что вы. Обход по утрам, потом больных всех сразу выводят в комнату для игр, так называемую, там есть столы, игрушки, некоторые спортивные снаряды. Телевизор. Потом обед — и всех разводят по палатам, укладывают в кровати — тихий час.
   — А буйных?
   — Буйные, как вы выразились, у нас отдельно, под специальной охраной, они почти всегда изолированы и не в состоянии свободно передвигаться по территории больницы.
   — Этот человек, который ранил милиционера, он был буйный?
   — Он проходил специальный курс лечения, у него приступы циклические. Сейчас он содержится в палате буйно помешанных, боюсь, с ним нельзя поговорить. Ему колют успокаивающее, он почти все время спит.
   — А если спокойные больные после отдыха перепутают свои палаты? Лягут не в свою койку?
   — Понимаю ваш вопрос. Это, конечно, неожиданно, но медсестры сразу бы заметили лишнего пациента в палате, уверяю вас. Сегодня не та смена, что вчера, но мне бы немедленно доложили!
   — Ладно. — Ева устало вздохнула. — Я похожу, посмотрю немного, если вы не против.
   — Вас не пропустят на четвертый этаж без моего разрешения письменного, там опасные больные. Я могу позвонить, конечно.
   — Не надо. Скажите, где взяли этого… который увел Кумуса?
   — В морге. Вот, смотрите. — Доктор показал Еве на схему эвакуации больницы. — Первый этаж у нас почти весь административный, так сказать, кабинеты и процедурные, приемная. Второй и третий — терапевтические, четвертый — закрытый. В подвале у нас морг, прачечная, хозяйственные помещения с инвентарем и кладовая. Она связана вот здесь с кухонным лифтом. Вчера ваши коллеги решили, что именно через него и вышел из здания больной. Этот лифт выходит как раз на хозяйственный двор, туда подъезжают машины с продуктами… Один из ваших коллег, он проводил нечто вроде следственного эксперимента, извините, и застрял в этом кухонном лифте, ведь это просто подъемник. Пока его доставали, лифт повредили, сегодня пришлось таскать ящики и коробки в кухню вручную Как вы думаете, ваше управление сможет хотя бы частично оплатить ремонт лифта?
   Ева задумчиво осмотрела доктора. У него были седые волосы, отлично подстриженные и уложенные, седая бородка, тоже достаточно ухоженная, небольшие голубые глазки доктор все время щурил, в это время слегка, почти незаметно, улыбался тонким ртом-щелочкой — вместе с прищуром получалось задорно и подозрительно. Был он щуплый, но крепенький, с быстрыми и ловкими движениями, ничего лишнего, без жестикуляции во время разговора.
   — Один мой коллега, извините, вчера привез к вам задержанного для проведения специального тестирования, вы заявили, что у вас нет времени и транспорта, чтобы подъехать в следственный изолятор. Ваш буйный больной проткнул ему горло лыжной палкой, ничего страшного, коллега жив, подумаешь, будет немного кривошеим, но так ничего… Как вы думаете, не сможет ли ваше управление оплатить ему серию косметических операций, ведь ему только двадцать восемь?
   — Не смею вас больше задерживать.
   — Благодарю.
   Ева решила сначала осмотреть подвал. Как только она вышла из кабинета, доктор позвонил на четвертый этаж и сказал ни в коем случае не пускать ее туда. В одной из палат четвертого этажа спокойно отдыхали трое «больных», спасающиеся от экономических проблем. В принципе, навряд ли инспектор могла на глаз отличить их от настоящих больных, даже сам доктор на полном серьезе предложил им пройти специальный курс лечения, за что был покровительственно похлопан по плечу и назван «шутником». Просто доктор не смог бы объяснить набор видеотехники и отличную выставку спиртных напитков, два персидских ковра в их палате и шелковые японские халаты больных.
   Ева сразу нашла в подвале морг. Она не падала в обморок в моргах, спокойно осматривала даже самых неузнаваемых «подснежников» и утопленников, но вот пить чай во время вскрытия, как делал это высокий и страшно перепачканный прозектор, наверное, все же не смогла бы. Поэтому она отказалась от его предложения и потихоньку осмотрела морг и прилегающие к нему кабинеты. Она заметила сломанный замок на двери одного из них. Показала доктору. Тот махнул рукой.
   — Они меня уже достали. — Доктор кивнул на другой кабинет. — Я им всем русским языком говорю: ну нет там спирта! Нет его там! А им по фигу!
   В другом кабинете, который был лабораторией, спал молодой и длинный — не помещался на кушетке — санитар с всколоченными волосами.
   — Студент, что с него возьмешь! Стажер. И жалко с ним расставаться, в обмороки не падает, с инструментами обращается правильно, но пьет.
   — Он сам сказал, что взломал дверь?
   — Он не может ничего сказать, я пришел к девяти, он уже спал. Но был такой случай, был, в прошлом месяце.
   — Он дежурил ночью?
   — У нас здесь не дежурят ночью, просто он приходит к восьми, готовит инструменты. Вот, пилу брал зачем-то… Вообще-то он часто спит здесь с утра, может, еще где ночью подрабатывает или пьянствует. Но к двенадцати ничего, работоспособен.
   Ева наклонилась и увидела на полу странные металлические опилки. Потом выпрямилась и улыбнулась.
   На первом этаже она обошла все помещения, на втором этаже в кладовой кастелянши осмотрела все полки с бельем, засовывая в них руки поглубже. На глазах изумленного санитара осмотрела его стол и тумбу возле него.
   Прошлась, словно задумавшись, туда-сюда и открыла пожарный щит.
   — Эй! — крикнул санитар с другого конца коридора, видя, что она что-то забрала оттуда.
   — Это мое. Я запрятала в прошлом году, проверяла, найдут или нет. — Она помахала ему рукой и быстро ушла к лестнице. Санитар набрал номер телефона.
   Ему сказали, что она «милиционерка» и ей можно лазить везде, даже в пожарном шкафу. И если ей что-то там понадобилось, то так тому и быть, лишь бы не утащила пожарный шланг. Главное, не пускать ее на четвертый этаж.
   Санитар пробежался к пожарному щитку. Шланг был на месте.
   — Одни психи кругом, — заявил по этому поводу санитар сам себе.
   Ева обошла третий этаж, неся в руке наволочку с одеждой Кумуса. Трудно было различать больных, потому что они все были одинаково одеты. Ева почувствовала, как у нее начинает болеть голова. В коридоре было очень жарко, Ева расстегнула куртку, но это не помогло. Двери палат были открыты, больные прогуливались по коридору. Ева спустилась на второй этаж. Здесь тоже некоторые больные вышли в коридор. Она уже отчаялась, что не узнает Кумуса, даже если найдет его, как вдруг увидела Ангела сквозь сетчатую дверь изолятора, стоящего с опущенной головой в палате, в которой еще трое лежали на койках. Кумус поднял голову и встретился глазами с Евой. Несколько секунд он растерянно смотрел ей в лицо, потом неуверенно и радостно улыбнулся.
   «Два санитара, мужчина и женщина, уговаривали больных пройти в комнату для отдыха. Ева осторожно открыла дверь изолятора. Один из больных был, видно, совсем плох, потому что к нему подключили несколько приборов, тонко и равномерно попискивающих. Двое других смотрели равнодушно огромными глазами на бессмысленных лицах, как Кумус стащил с себя рубашку и оказался в семейных трусах и с браслетами от наручников на запястьях. Он одевался медленно, еле двигаясь, Ева с опаской смотрела в коридор. Куртку она просто сунула ему в руки и показала жестом, что ему надо выйти к лестнице. Он стоял, улыбаясь. Тогда Ева вывела его за руку из палаты и подтолкнула назад, закрывая собой. Кумус прижался спиной к стене, а она вернулась в палату, подумала несколько секунд и нажала кнопку тревоги. Мирное попискивание сменилось громким верещанием, Ева выбежала из палаты. Она увидела санитара, бегущего между гуляющими больными и расталкивающего их. Когда он вбежал в палату, Ева и Кумус спустились на первый этаж.
   В больницу входила группа студентов-медиков, они шумно толкались в дверях, создавая веселую суматоху. На улице за воротами их ждал маленький автобус. Один из молодых людей сунул свою сумку девушке и выбежал из здания. Он забыл в автобусе халат. Ева толкнула Кумуса, тот сначала не понял, потом попытался бежать за студентом. Ева пожалела об этой затее: Кумус еле передвигал ноги. Ева подумала, что, вероятно, с утра ему успели вколоть укольчик. Он даже умудрялся цепляться носками туфель за задники, приволакивал ноги. Тяжело дыша, отстав от студента совершенно, Кумус доплелся до ворот почти без сил. Он жалко улыбнулся старику санитару, показывая на автобус. И вышел из ворот.
   Ева подождала, пока Кумус спрячется за автобусом, прибежал забывчивый студент, она вышла из дверей больницы, когда студентов пересчитали и увели.
   Она пошла по дорожке к воротам, громко стуча каблуками. Сторож, рассматривающий автобус, повернулся к ней. Ева подняла руку и помахала ему. Она увидела, как Кумус перебежал от автобуса к ее машине и спрятался за ней. Сторож смотрел на Еву растерянно, он вспомнил, что не посмотрел ее пропуск. Ева предупредила его вопрос и достала на ходу удостоверение.
   Шофер автобуса спрыгнул на землю из кабины и с интересом рассматривал Кумуса, сидевшего на земле возле автомобиля. Кумус улыбался ему заискивающе.
   Сторож посмотрел удостоверение Евы и махнул рукой — все равно она уже уходила. Ева села в машину, открыла заднюю дверцу. Кумус, согнувшись, лег на сиденье.
   Шофер автобуса попросил сторожа дать ему пройти в больницу и помыть руки.
   — Не положено, — ответил сторож и запер ворота.
   — Ну ты, старый пень, у тебя же только что псих сбежал! Вон в той машине! А я куда денусь?
   — Это не псих был. Это следователь.
   — Дурак ты, — сказал шофер и помочился рядом с воротами, назло.
   Минут через сорок Ева остановила машину в пустом маленьком переулке. Кумус посмотрел на нее в зеркальце. Ева потянулась назад и открыла ему дверь. Кумус вышел. За все время с момента их встречи Ева и Кумус не сказали ни слова.
   У себя в кабинете Ева с чувством выполненного долга поедала пирожные и пила чай. Пришла Лариска, пришлось отдать последний эклер.
   — Почему так получается? — спросила Ева задумчиво, баюкая горячую чашку в ладонях. — Когда что-то планируешь, рассчитываешь, ничего не выходит. А наобум, ни с того ни сего, как будто черт помогает?
   Лариска облизала пальцы и медленно вытирала их платком. Она подумала, что Ева говорит про Николаева.
   — А знаешь, мне Сережа очень нравился. — Лариска не смотрела на Еву.
   — Да кому он не нравился. — Ева не сразу поняла, что Сережа — это Николаев.
   — Я сделала аборт в прошлом году. После тур слета. Пожалела потом, истерика, то-се, мой милый настоял, сказал, сделаешь аборт — поженимся. А Сережа отвез меня после работы на какие-то аттракционы, катал на «чертовом колесе» и рассказывал, как ты ему нравишься, как вы поженитесь, сколько будет детей… Я изревелась вся, а он не понимает, чего я реву… Я своему милому потом сказала: да, я сделаю это, но ты женишься на мне, — если уж я на такую жертву пойду, то только из-за женитьбы… Распишемся и пойдем кататься на «чертовом колесе».
   — Я раньше думала, что люди женятся в таком случае, чтобы родить ребенка, а не для аборта.
   — А мой все говорил, что у нас жизнь впереди, детей заводить рановато. Женились. Покатались на «чертовом колесе», а удовольствия никакого. Мой муженек подробно описал, как его укачивает на подобных снарядах. Никакой романтики… То ли дело — Сережа! Заводной и глупый. В мужья он, конечно, не годился. Но друг — самый лучший.
   Ева не выдержала и достала бутылку коньяка. Бутылка была початой, но коньяк отменный, болгарский и старый. Ева сполоснула свою чашку, налила себе и Лариске. Лариска посмотрела ласково:
   — Ты пей, а я условно… Мне вроде нельзя… Я решила больше не ждать, когда же наступит это главное время, и наплевала на бездетное существование моего муженька..
   — Ну! Ты ждешь ребенка?
   — Да. Уже два года жду, дождалась. Так» что давай за самого-самого… Будет мальчишечка — Сережа… А девочку я назову Евой, вот честное слово, назову! — Лариска приподняла чашку, поставила ее на стол и собрала крошки из коробки с пирожными. — И не реветь!
   Ева улыбалась радостно и совершенно естественно. Лариска сначала подозрительно осмотрела ее улыбку, потом не выдержала и улыбнулась сама.
   — Дура ты, — сказала она ласково. — И все у тебя дурацкое: когда не надо — плачешь, когда надо — смеешься… И до чего ж ты хороша! А я теперь растолстею, одомашнюсь, ем все подряд с утра до вечера… Ко мне тут пришла психолог… Растрепанная такая, не помню, как зовут, она спрашивает: «О чем вы думаете, когда пишете заключение, когда дело закрыто и передается в прокуратуру?» Я честно сказала, что вот пока писала, только и думала о хорошей куриной ножке. Я думаю, что теперь мне хана. Уволят.
   — Ну, ты еще успеешь пожелать мне удачи.
   — Удачи тебе.

Пятница, 25 сентября, вечер

 
   Если бы полковник Гнатюк не был так удручен смертью старшего инспектора Николаева, он бы прислушался к своей тревоге. Но странное сосущее чувство страха и тоски, которое в последнее время посещало его, как бы предупреждая о больших проблемах, в этот день он объяснил уже случившимся. И очень ошибся. Уговаривая себя заняться как следует работой, он настоял-таки на допросе Опушкина-Кота в своем управлении. Вызвал следователя Калину, поставил задачу. Глядя в ее напряженное лицо с пустым застывшим взглядом, рассказал про ключ, про банк, протянул подготовленный отчет. Калина не хотела присутствия на допросе Кургановой, но говорила об этом с неохотой, не настаивая. И Гнатюк сказал, что Курганова будет.
   Калина должна была поехать с нарядом в тюрьму, взять Кота и отвезти на место убийства Карпатого для следственного эксперимента. Потом привезти в управление для допроса.
   В три часа дня Калина позвонила и сказала, что следственный эксперимент проведен, что Кот ведет себя весело и спокойно, похоже — и это следует из некоторых его высказываний, — он знает об аресте Закидонского. Гнатюк вызвал Еву и велел подготовиться к допросу через полчаса.
   Расхаживая по кабинету, он думал, что же так радует Кота в задержании Закидонского. Ну, допустим, можно говорить больше и свалить больше, Закидонский в тюрьме, а не на воле, вроде как и дать ему должны больше, чем Коту… Это да, но в таком случае Паша и Кот — не друзья, а Гнатюку хотелось друга Закидонского, именно друга, чтобы по-настоящему раскрутить этого странного преступника… Если Кот рад аресту Слоника, значит, он и не надеялся на его помощь с воли, значит — не друг. Будет топить. Тоже неплохо… Гнатюк быстро набросал вопросы для Калины, чтобы подложить ей этот листок в нужный момент.
   Следователь Татьяна Дмитриевна Калина пригласила Еву для важного разговора. Ева только тяжело вздохнула. Она рассчитывала на лекцию о приличном поведении во время допроса.
   А Калина готовилась к разговору, нервничая. Но как только она задала Еве свой первый вопрос, нервное состояние совершенно прошло, глаза ее блеснули остро и так стервозно, что Ева растерялась.
   — Как вы относитесь к проституткам, Ева Николаевна? — спросила Калина, зайдя к Еве в кабинет.
   — Никак не отношусь, — обалдев, сказала Ева. — А что, есть проблемы?
   — А вот здесь вы ошибаетесь, Ева Николаевна, очень даже вы к ним относитесь! — Калина смотрела дерзко и насмешливо.
   «Боже, — подумала Ева, — да она острит!»
   — Правильно ли я вас поняла, Татьяна Дмитриевна, вы пришли ко мне, чтобы сказать, что я — проститутка?
   — Правильно вы меня поняли, Ева Николаевна, совершенно правильно.
   — Ну… — сказала Ева неуверенно, — проституция предполагает продажность… А я за собой такого не замечала.
   — Разные есть проститутки, — строго сказала Калина, — Не будем цитировать зарубежную прессу. У нас своя страна, сложная, у нас и проститутки другие! У нас есть проститутки по призванию, это то, что я называю по-другому кокетством, переходящим в непристойность.
   Ева закинула ногу на ногу и внимательно оглядела Калину. Она была страшно заинтригована и растеряна.
   — Испугались? — спросила Калина, все еще стоящая у двери прямо, как по стойке «смирно». — Не бойтесь, я к проституткам лояльна, я у психолога спрашивала, она сказала, что проституция — это немного болезнь. Беда в другом. Беда в том, что вы работаете в таком мужском месте, где ваша болезнь хорошо себя чувствует. А болезнь, на самом деле, надо лечить, просто лечить, это понятно? Вот вы сейчас позу приняли, я бы назвала ее обороняющейся, коленки вперед, и это у вас уже происходит автоматически. Чуть что не так — вы коленки и грудь вперед, мозги назад! Я считаю вас опасной не потому, что вы проститутка, Ева Николаевна, а потому, что вы не чувствуете систему.
   — А что это за система такая? — спросила Ева.
   Калина вздохнула, отодвинула стул на середину комнаты и села.
   — Сначала надо объяснить, как именно вы не чувствуете систему. Ваши заигрывания с мужским коллективом могут быть действительно просто болезненной необходимостью организма. Но это только в том случае, если бы вы пользовались этими заигрываниями в свою пользу. А вы пользуетесь практикой «динамо», «кидалы», как еще это назвать… И непременно справочку таскаете каждые два месяца из женской консультации, что, значит, еще девочка… Создав у окружающих вас мужчин такой образ, не получая чисто физической реализации от таких заигрываний и удовлетворения, вы претендуете, помимо всего, на профессионализм и честность в работе. А работаете вы в системе. Теперь я вам объясню, что такое система. Это сложно, это, к сожалению, не преподают в юридических вузах. Система — это прежде всего необходимость. Как только юрист это поймет, он становится юристом. Вижу ваше недоумение, Ева Николаевна.
   — А мы… не должны были идти на допрос?
   — Сейчас пойдем. Минутку. Понимаете ли вы, что само понятие правосудия подразумевает не только поимку и наказание преступника, но и наличие этого самого преступника, совершившего то, за что его надо наказать? Грубо говоря, если бы никто и никогда не нарушал закон, то не было бы и правосудия! Нас с вами не было бы, Ева Николаевна, понимаете, всей этой огромной армии служителей закона не было бы! А мы есть. Мы гордимся тем, что мы есть, что мы работаем, забывая, кто нам эту работу дает. Так сложилось исторически, что ни в одну из эпох преступность не искоренялась. Она могла затихать или, наоборот, процветать и диктовать свои условия власти, но исчезнуть — нет. Получается, что юрист, который не чувствует этой неразрывной связи и необходимости, только вредит системе. Он подлежит уничтожению. Профессиональному уничтожению. И это все, что я хотела вам сказать. — Калина встала и направилась к двери.
   — Минутку. Подождите. Вы сейчас прочли мне лекцию о необходимости «стукачей» и продажных следователей, или я что-то не поняла?
   — Почему же, Ева Николаевна, можно сказать и так, но я бы назвала это необходимыми контактами в системе. Я вижу, вы разнервничались, и чтобы не услышать ваших пламенных речей о бескомпромиссной борьбе с преступностью и уничтожении ее любыми средствами, я предлагаю вам просто пойти на допрос, так сказать, для повышения вашего общего уровня по этому вопросу. Если, конечно, вы собираетесь и в дальнейшем работать в системе. Вы должны меня извинить, но, учитывая вашу непредсказуемость, я позволила себе настоять на тщательном обыске.