Страница:
— Это просто помутнение! Постойте, Бабочка-мусульманка… Неужели? — Он даже привстал.
— Евгений Францевич, давайте начнем сначала. Давайте предположим, что вы пришли в номер Сидорова, ну, скажем, сыграть пару партий… Во что, Евгений Францевич?
Король безучастно смотрел перед собой.
— Вот, к примеру, преферанс, очень красивое слово. У вас с собой чемоданчик денег, у Сидорова — драгоценности. Денег у него было меньше вашего. Проходит несколько минут, игра еще не начата, судя по найденным у Сидорова нераспечатанным колодам, которые он, как оказалось, купил в подарок своей «старой мамочке», а у вас обоих пропадают и деньги, и ценности. Как это, Евгений Францевич, а?
— Балконная дверь, — сказал Король.
— Третий этаж! — сказала Ева.
— Номер рядом, — сказал король, все так же глядя перед собой неподвижным взглядом. — Пустой номер рядом… Там тоже есть балкон.
— Вполне может быть, — вынуждена была согласиться Ева. — Это наш недосмотр. Прочтите и распишитесь, я прикажу осмотреть номер рядом.
Гости начали собираться к восьми. В их распоряжении были огромный ресторан и концертный зал. С улицы многочисленные зеваки видели, что у стеклянных дверей гостей радостно встречают здоровяки с бульдожьими мордами в расшитых золотом ливреях. Им не могло прийти в голову, что от дверей гостей просили пройти в небольшую комнату, где быстро и профессионально обшаривали и дам, и господ на предмет оружия. Дамы визжали, господа выражали недовольство, но все тихо-прилично, все ж свои… Подробно объяснялось, что эта исключительная мера вызвана слухами о готовящемся покушении на Федю и если господа опасаются за свою жизнь, то такси еще ждет.
Господа ухмылялись, быстрым и нервным взглядом одаривали своих дам. Дамы, которые успели рот открыть, тут же его закрывали, а которые молчаливые — немного открывали и говорили: «Пустяки» или «Все ходим под Богом». Соответственно, именно по этому признаку — открытый-закрытый рот — и можно было с ходу определить содержанку или жену приехавшего гостя. Платные девочки, справившись с испугом при обыске, поймав строгий взгляд, переставали щебетать, а серьезные замужние дамы, поймав растерянный взгляд, брали инициативу в свои руки. Так или иначе, но никто не уехал.
Обещали умопомрачительный концерт, большой и необычный сюрприз, «который заставит вас трепетать и никогда не забудется», как было написано в приглашении, именинный торт огромного размера из мороженого и карамели и памятные сувениры каждому.
Федя должен был сказать речь. Конечно, Федя не любил речей, но в подпитии иногда мог минут двадцать пять объяснять что-либо очень доходчиво. Поскольку ему сегодня категорически запретили пить до «сюрприза», Федя нервничал, и речь его была, на радость всем, очень короткой, хоть и не совсем внятной.
— Братья по оружию! — неожиданно сказал он, вставая из-за стола и поднимая бокал с соком. — Я тут слушал, что вы про меня говорите. Все это интересно, но не правда. Страна в опасности, братья! Какие морды сидят наверху! Обидно. Ни одной русской, вот беда. Но сейчас не про это. Делаем, что можем, да… Все, что можно, — делаем! За самый приятный подарок! — поднял бокал Федя и уважительно посмотрел в сторону совершенно, кстати, нерусской «морды». «Морда» скромно опустила глаза.
Только что, когда гости развлекались обсуждением необычного платья в блестках известного певца, Феде доложили о расстреле шестерых азербайджанцев. Само по себе это событие было вполне даже рядовым, но Федя вспомнил свой разговор «про политику» дня три назад. Он начинал говорить про политику, когда у него начинали требовать деньги на какого-нибудь политика. Федя политиков очень не любил, но понимал их необходимость. Этот человек, поверенные которого просили инвестиций, Федю раздражал своими странными галстуками, когда являлся в телевизоре. Федя и завелся. Он коротко объяснил, кто у нас тут делает политику и каким именно местом. «И нечего изображать здесь хозяев! — решил разъяснить он в конце разговора, когда его пугали изменением власти в стране. — Ты мне скажи лучше, есть такое место, где мне нельзя стрелять? То-то! А говоришь, власть… Что? Где? Ну, ты русский, а дурак, — это место свято, я в церквах не стреляю». — Последней фразой Федя определил свое отношение к Кремлю. Через день шестерых убитых азербайджанцев нашли не где-нибудь, а в Центре космической связи, на совершенно закрытой и охраняемой территории. Исполнитель скромно опускал глаза, а Федя, довольный, решил, что теперь-то разговор о власти с умником в прибабахнутых галстуках решен окончательно. Теперь все поймут и запомнят, что Федя разбирается с надоевшими группировками там, где ему хочется. Подарок был «в кайф».
Оглядывая собравшихся гостей, Федя задумчиво молчал, все еще держа в руках бокал. Гости занервничали, они не поняли, закончил Федя речь или нет. Кто-то кашлянул, Федя вздохнул и поставил бокал на стол.
— Пейте, ешьте! Веселитесь! — Федя, не усаживаясь, чуть нагнулся и протянул руку к вазе с фруктами. Он взял большую красно-лимонную грушу, таких неестественных цветов, что рядом с ней виноград и персики выглядели замарашками. Груша была тяжелой. Федя поднес ее к лицу, все еще пристально оглядывая сидящих. То ли гости ждали, когда он сядет, то ли речь была слишком коротка, так или иначе, никто не успел отвести от Феди глаз и заняться своей тарелкой. Поэтому то, что произошло потом, видели все и очень подробно.
Федя широко открыл рот, словно хотел засунуть в себя сразу всю грушу. Но укусить ее не успел. Груша взорвалась со страшным грохотом. Федя дернулся, подбросив вверх руки, и тяжело сел на свое кресло с высокой спинкой. Когда развеялся легкий синеватый дымок, гости увидели, что Феде взрывом снесло полголовы. Огромная развороченная рана на шее, сбоку от раны висело что-то, опускаясь на грудь и заливая кровью белоснежную рубашку. Это что-то подозрительно белело, сидящие рядом с Федей первыми узнали кусок челюсти. Громко и тонко завизжала женщина. Потом опять наступила тишина. В полнейшей тишине гости стали неуверенно смотреть друг на друга. Сидящие рядом с Федей оказались забрызганными красными пятнами и подозрительной желеобразной массой. Один из гостей медленно снял эту массу салфеткой со своего пиджака, вытаращив глаза и шумно дыша. «Мозги», — сказал он почти шепотом.
И тогда началось. Все повскакивали со своих мест и заорали дружно и громко. Одна из женщин, пронзительно визжа, отбивалась руками от чего-то невидимого, несколько мужчин вскочили на стол. Растерянные телохранители, стоящие сзади Феди, словно очнулись, подбежали к креслу и старались не подпустить никого близко. Они растопыривали руки, не в силах отвести взгляд от головы Феди. Кровь перестала течь. Обрывки кожи и вывороченные мышцы висели наружу. Больше всего телохранителей поразила торчащая бледно-желтая трубка, похожая на гусиное горло, только побольше. В этот момент Федя поднял руки, висевшие врастопырку вниз, и засунул их за подтяжки под пиджаком — жест, обозначающий у него обычно удовольствие и покой.
— «Скорую»! — заорали громко видевшие это. — Он еще жив! «Скорую»!
Бросившиеся к дверям зала гости обнаружили эти двери закрытыми. Когда закричали «скорую», все неуверенно повернулись к столам. «Труп» Феди равномерно задергался, словно кто-то его пощекотал. Заколыхался большой живот с подозрительными утробными звуками. Развороченная голова зашевелилась.
— Боже, прости нас и сохрани!.. — прошептал кто-то в наступившей тишине, и в этот момент погас свет.
Минуты две ошалевшие гости метались между столов, сшибая все по пути. Когда свет зажегся, целый и невредимый именинник, страшно довольный и гордый, стоял, все так же засунув руки за подтяжки. Перед ним на тарелке лежало кровавое месиво, изображавшее только что часть его головы после взрыва. Федя оглядел совершенно разоренный зал, бледные и безумные лица гостей. Многие женщины и несколько мужчин лежали на полу недвижимо.
— Сюрприз! — радостно и громко сказал Федя.
Те женщины, которые еще оставались на ногах, упали на пол, словно по команде.
Ошалевших гостей выпроваживали в соседний зал, где посередине комнаты стоял стол, стулья были расставлены по стенам и у окон, в углу на небольшом постаменте играл струнный оркестр, а на столе светился множеством свечей огромный торт. Гостей рассадили. Поскольку ни одного официанта в большом зале во время «убийства» Феди не было, никто из обслуги не понимал, что такого могло произойти на праздничном обеде необычного, что так шарахнуло по всем гостям, и что это за блюдо ел именинник, странные остатки которого приходили посмотреть из кухни все по очереди.
Через час гости стали приходить в себя. Перепуганный администратор с ужасом услышал, что кончается спиртное. Такое не могло прийти ему в голову, поскольку, кроме праздничного заказа, в ресторане имелся еще, как минимум, трехдневный запас. И тем не менее все было выпито. Администратор не поверил. Он сходил в подсобку, потом вышел в зал, осмотрел оплывший торт. Гости показались ему несколько нервными, очень громко разговаривающими, некоторые лежали вповалку, но ничего необычного. Разве что очередь в туалеты?
«Этого не может быть, просто не может быть, — успокаивал себя администратор, набирая дрожащей рукой номер телефона, чтобы срочно вызвать своего шофера с фургоном. — Так опозориться!»
— Где Макс? — Федя ходил от одной группы гостей к другой. — Где он, голубчик? Ну, угодил. Угодил!
— Немного странно, вам не кажется? — Перед Федей стоял пошатывающийся гость с огненным румянцем на скулах. — Как-то даже жестоко! Я в смысле этого вашего сюрприза.
— Жестоко было бы, если бы я еще с полчаса так полежал, залитый кровью! Вы бы все оклемались и начали бы говорить! Во-о-от это было бы интересно и по, отношению к вам впоследствии очень даже жестоко! Не выдержал, заржал. Я всегда так. От неожиданности могу больно сделать, а специально — нет. Макс, где ты, душа моя?
— Он такие обеды не любит, вы же знаете, — сказал кто-то доверительно в ухо Феде. — Он в кухне всех перепугал, стал сырое мясо жрать, исплевался весь, изругался, кричал, что говядина мороженая. И потом, ему же было совсем не интересно, он все знал.
— Озолочу! — кричал Федя, расплакавшись от избытка чувств. — Угодил! И этого, киношника, пусть только скажет, что ему нужно! Сей момент. И вообще, он мне нужен, беру к себе! Где киношник?!
Феде объяснили, что на банкете только свои.
В концертном зале выступала голая дива с огромным удавом. Потом еще две танцовщицы с отменными формами. Девушек предупредили заранее, что приставучих гостей больно не отшивать, пожелания выполнять, для чего были выделены несколько вполне уютных уголков. Но такой всеобщей инфантильности они не встречали никогда в жизни, даже когда выступали на нудистском пляже в Лос-Анджелесе на фестивале сексуальных меньшинств. Расслабившиеся мужчины таращились на них несколько минут, потом, как по команде, зажимая рот рукой, опрометью выскакивали из зала. Либо засыпали беспробудно и мгновенно, как только садились в кресло. Их утаскивали, приходили другие — то же самое: либо мгновенный сон, либо рвотные конвульсии.
— Это не работа, а сплошной онанизм! — не выдержала наконец одна из них. — Чем они так оттянулись, черт бы их побрал?
Обычно подобные мероприятия редко оканчиваются раньше трех-четырех ночи, да и то некоторые гости еще просят подбросить их с девочками в ближайший ночной клуб. Ошалевшие официанты и испуганный администратор наблюдали, как почтенных гостей выволакивали к машинам уже к двенадцати ночи крепкие свеженькие мальчики, приехавшие специально для этого. Всем отъезжающим на прощание вручали подарок. Это были несколько фотографий, на которых гость мог бы узнать себя, когда протрезвеет, в этой изменившейся, перекошенной от ужаса физиономии. Некоторые лица, правда, были просто как бы заморожены. Ничего не выражающие, они все равно пугали своей неподвижностью и застывшими чертами. Несколько женских лиц были с улыбочкой, немного ехидной и вызывающей: «Знаем, мол, ваши штучки, нас не проведешь!» Но в основном — вытаращенные глаза, приоткрытые рты, где-то заслонившиеся руками головы. На одной фотографии, обязательной для всех, Федя был запечатлен во всей красе смертельной иллюзии, с развороченным горлом, отвалившейся челюстью, залитый кровью и забрызганный мозгами. К фотографиям прилагались дорогие зажигалки мужчинам и крошечные зеркальца-амулеты в золотой оправе — женщинам.
Утро следующего дня Федя встретил с некоторой потерей памяти. Он никогда не страдал похмельем, но последнее время, с годами, вдруг стал забывать после хорошей выпивки подробности своей жизни. Нет, вчерашний банкет он помнил очень хорошо, а вот что ему пытались объяснить сейчас, стоя у кровати, двое его людей, он воспринимал как полный бред.
— Еще раз. Сначала. И очень медленно. — Федя сполз с кровати, откинув тяжелое ватное одеяло.
В комнате было прохладно: Федя любил спать при десяти градусах, а ужинать при двадцати пяти, для чего содержался специальный «истопник», регулирующий газовое отопление в нужный момент в загородном доме.
Секретарь Феди, огненно-рыжий красавец лет двадцати пяти, статный и в меру упитанный, был калекой. Он хромал и иногда от волнения начинал заикаться. Сейчас секретарь судорожно несколько раз сглотнул и выждал необходимую для успокоения паузу.
— Гиря, который проводил облапошивание Короля, исчез вместе с деньгами.
— Начни с облапошивания, — потребовал Федя, пытаясь убедить себя, что подергивания руками и ногами вместе с позевыванием и есть необходимая зарядка.
— Король — картежник и пакостник, — начал секретарь.
— Знаю, — сказал Федя.
— Приехал в Москву с большими деньгами. У Макса появилась идея его почистить, но красиво, с умом. Король еще летом присобачил у Макса подслушку под столом, Макс об этом узнал почти сразу, только не мог в толк взять, откуда он слушает. Мы шмонали тогда почти все машины под его окнами, потом плюнули. Наверное, где-то в доме напротив. Ну вот, Макс уже один раз этого Короля наколол с подслушкой, ну, с акциями «Инвестроста». Король вложил в твой банк почти сто миллионов за два дня до его пшика.
— Это я припоминаю, мне что-то Макс говорил, была такая шутка.
— Макс тогда сказал Королю, что дураки для того и нужны, чтобы их грабить, ну, значит, чтобы Король понял, что это только шутка. А по данному делу, так в Москву приехал князь, ты сказал, что хочешь сам с ним посидеть в свободное время. Макс подпустил к Королю девочку с информацией, а потом еще и петуха подпустил в прослушку, что, значит, сидит этот князь в гостинице «Мечта» и ждет кого-нибудь поиграть по-крупному. Ну, Король и клюнул. Поехал в гостиницу, там его, конечно, уже ждал Гиря.
— Гиря? Это такой… спокойный такой, на Дракулу похож?
— Он на кого хочешь может быть похож и любой акцент сделает, хочешь французский, хочешь испанский.
Жена принесла Феде завтрак. Она ласково взяла его за обе щеки руками и расцеловала, звонко и от души. На присутствующих здесь людей внимания не обратила, но, быстренько заправив постель, спросила, не покормить ли «прислужников» в кухне. «Прислужники» отказались. Федя захрустел кислой капустой.
— Ну, Гиря подменяет чемоданчик Короля, вызывает милицию и говорит, что его ограбили. До этого момента все шло как надо. Король думает, что его хотят прокатить с ограблением, поэтому и милицию допустил, а когда открыли его чемоданчик, он, наверное, понял, да поздно было.
— Ну и? — спросил Федя, ему стыдно было признаться, что он с трудом все это понимает. Вдруг резко заболела голова, как при опасности, Федя скривился и перешел от капусты к блинам.
— Матвей уносил из номера через балкон чемоданчик и стекляшки Гири. Все путем! — секретарь показал кивком головы на стоящего рядом. Высокий и очень худой мужчина лет сорока завороженно смотрел на стол Феди, секретарь толкнул его в бок, он быстро, но с достоинством поклонился.
— Как договорились! Когда милиция ушла, Гиря чемоданчик забрал, сказал — через час у Макса, больше я его не видел. Стекляшки его были балованные, он сыпанул их по газону с балкона, «гуляй, душа!», значит… Я просидел у Макса часа два, его нет, потом Макс объявил поиск, да где уж. Гире обещали двадцать процентов, он всегда так работает, не знаю, что на него нашло. Разве что уж очень много денег было. Я кукол делал штук на двести, не меньше, а то и больше.
— А что этот князь… румын?
— Так ведь сыграл он с тобой, в пятницу.
— И что? — спросил Федя, завертывая в блин соленые грибочки и ветчину.
— Поровну, — сказал секретарь и переглянулся с худым.
— Ну и ладно, какие дела, Гиря сбежал с деньгами из подготовленной Максом шутки, в первый раз, что ли, от нас бегают? Нет, ребята, честное слово, — Федя вытер рот большой салфеткой, — я не могу ну никак врубиться, что-то заело, ей-богу, а вы идите, идите на кухню, там жена моя, женщина умная, и еда на кухне слаще, идите! Макс этого… Гирю поймает и съест на здоровье, какие вопросы?
— Так ведь сука же! Своих обманул! — сказал, уходя, худой громко и возмущенно.
Федя промолчал. Что-то не давало ему покоя. Он стал наливать чай в чашку, чашка была большая и пузатая. Когда она почти наполнилась, Федя выдохнул и замер. И лил мимо чашки еще с полминуты. Потом он очень быстро оделся и позвал шофера.
В воскресенье рано утром Король дожидался обхода, утомленный бессонницей, но спокойный, с отчаянной решительностью во взгляде. Его просьбу вызвать к нему немедленно инспектора Курганову надзиратель охарактеризовал вполне определенно — смачным и сильным плевком на пол. Тогда Король пообещал, что надзирателю заплатят, как только Король скажет все, что хочет, инспектору. Надзиратель размышлял, пристально оглядывая Короля; его костюм и благородная внешность решили дело. Надзиратель пошел звонить.
Ева приехала в СИЗО рассерженная, но заинтригованная. Она пыталась дозвониться Волкову и взять его с собой. Волков отсутствовал по причине игры в футбол. «Нормальные люди по воскресеньям оттягиваются, нет, правда, со мной что-то не так, — грустно подумала она. — Привет, дорогуша, как провела выходные? Отпадно, просто отпадно, с утра — в следственном изоляторе, потом?..» Ева кривлялась своему отражению в зеркальце автомобиля.
В СИЗО пришлось заполнять несколько бумажек, дежурный звонил начальнику и получил разрешение. Ева прошла первый контроль, дожидаясь, пока откроют очередную дверь, вдруг увидела странный пристальный взгляд одного заключенного сквозь решетчатую дверь камеры. Ева постаралась вспомнить это лицо, но не смогла.
Король ждал ее стоя, его крошечная камера была так нелепа, словно неуместный нарост сзади великолепного мужчины с седыми волосами, в строгом дорогом костюме и с гордой посадкой головы. Ева заметила, что сегодня Король чувствует себя намного уверенней, смотрит смело.
— Мы не можем поговорить у меня в камере? — Король сделал даже приглашающий жест.
— Не положено, — сказал дежурный, нахмурившись. — И так в выходной не положено!
В маленьком и душном кабинете Ева расстегнула куртку и стащила с шеи шарф. Король стоял не двигаясь и вдруг стал что-то показывать Еве жестами.
— Что? — Ева не поняла.
Король делал руками такие движения возле своего уха, как будто он собирается звонить по телефону, потом показал указательным пальцем в углы комнаты и на потолок.
— Вы здоровы? — спросила Ева, и подумала: «А я?»
Ей не нравилось странное состояние безучастности ко всему, которое охватило ее после перевода в отдел по экономическим преступлениям. Убив Кота, Ева поняла, что у нее не только отличная реакция и кое-какие боевые навыки, но и прекрасное чутье, она чувствовала опасность внутри себя болезненно, остро и почти всегда угадывала. Сейчас ей казалось, что это чутье опасности в таком отделе ни к чему.
Король оставил свои попытки объясняться жестами, вздохнул и сел на предложенный стул. Он очень волновался и, решившись на этот разговор, понимал, что его жизнь может совершенно измениться.
— Я просто хотел спросить, нет ли здесь под-слушки, — сказал он шепотом.
— Как? — удивилась Ева, ей захотелось рассмеяться, она с трудом сдержалась.
— Я должен сообщить нечто очень важное. Вы вызываете у меня доверие, у вас взгляд такой… умный и заинтересованный. Поэтому не надо смеяться надо мной, потому что эти сведения могут убить любого, кто не правильно ими воспользуется.
— Ева села за стол и положила голову на руки. Она посмотрела на Короля внимательно и поняла, что он действительно сильно изменился с последней их встречи.
— Я не знаю ничего про прослушку, — сказала она тихо. — В любом случае, если вы хотите рассказать мне про запрятанные сокровища, то это неподходящее место. Начертите план острова с зарытым богатством на бумажке, я запомню, а бумажку съем.
— Вы хорошая девушка, — сказал Король грустно. — У вас чудовищный энергетический потенциал, вас надо поить шампанским под пальмами на берегу океана и обманывать чувствами. А вместо этого вы — здесь.
— Вы так говорите, как будто это я сижу, а не вы. Ладно, я уже попрощалась со своим выходным, не зря же я сюда ехала, колитесь!
— Нет ли чего по моему делу?
— Да, есть чуть-чуть. Обыск в пустом номере ничего не дал, а вот газон под номером Сидорова засыпан странными стекляшками, я сильно подозреваю, что в заветной коробочке были «бриллианты чистой воды». Я не взяла с собой, это вещественное доказательство, оно в управлении.
— Что мне грозит?
— У меня такое чувство, что ничего вам не грозит, взять даже показания ваши и Сидорова по поводу пропавших ценностей. Вы показали, что в коробочке была брошь тети, если я не ошибаюсь, и несколько колец, а Сидоров указал брошь, браслет, бриллиантовые серьги и еще что-то, но много. Сидоров по повестке не явился, найти его пока не могут. Если я сейчас правильно составлю заключение по этому делу, то могу написать, что вы собрались в номере Сидорова по обоюдному согласию для азартной игры в карты. У вас был «дипломат» с деньгами, Сидоров предъявил фальшивые камни. В какой-то момент он отвлек ваше внимание, подменил «дипломат» и выбросил свою коробочку в окно.
Вызвал милицию, заявил о краже, и вы попались с бумагой в «дипломате». Мошенничество. Ему грозит статья, вы идете за игру в карты. У вас ведь уже был срок условно по игре? Значит, сейчас он ужесточится, но сами понимаете. Игра, как таковая, не доказана, потому что нет ни одной распечатанной колоды. Нет костей, блях и всего прочего для полного азарта. Купюры, которыми были обложены куклы в вашем «дипломате», настоящие. Если вас действительно кто-то хотел подставить, то не специалист, а так, по-дружески, просто ограбили. Это я говорю потому, что могли и фальшивыми обложить, тогда вам и статья бы другая светила.
— Все было так, как вы сказали. Спасибо. Я уже старик, но тем обиднее насмешка. Как вам это объяснить… Понимаете, я обучил играть за свою жизнь человек сто. Пара десятков из них наверняка зарабатывает этим на жизнь, но только трое-четверо настоящие умельцы. Артисты, одним словом. Если бы этот!.. Сидоров обыграл меня… Если бы он просто взял и обыграл меня в карты, я бы напился, погулял ночью по городу, потом достал бы заначку и купил пару колод. Но взять вот так и обокрасть! Понимаете… Я же не вор, нет, я могу достать из вашего кармана бумажник, похлопав вас при встрече по плечу. Но это так, мелочи, для разрядки. Они очень меня обидели. Я много думал эти дни. Я должен сообщить вам что-то очень важное, потому что Сидоров просто исполнитель: ему велели обокрасть меня, он обокрал. А меня на него просто завернули, как щенка мордой.
— Вы хотите сказать, что Сидоров действовал по приказу? — Ева откинулась на стуле и вытянула ноги. — Или вы говорите о наводке?
— Ну, наводка, она всегда. Выиграл пару тысяч в казино, считай, что наводка пошла, а если десять — сразу прячься в туалете. В нашем деле наводка — это само собой разумеющееся, это даже как обязательный фактор. Тут другое. Я однажды сыграл на свою беду с Федей в карты. И выиграл. С тех пор он не оставляет меня в покое, раз в год, но укусит, я даже с гориллой его познакомился, такой огромный дебил, но с больной фантазией.
Ева зевнула.
— Да, о чем это я… Я вижу, вам не интересно, я вот сказал имя, а вы никак не отреагировали.
— Да нет, вы говорите, мне интересно, я слышала это имя, мне оно мало что говорит, но мои коллеги из отдела по борьбе с наркотиками очень переживали, когда Федя всю таджикскую группировку уничтожил за две недели, а им ничего не оставил, ни одного курьера,
Ничего.
— Прекрасно.
Значит, вы в курсе. Хотя бы имя знаете. Понимаете, я как-то по глупости в квартире Макса, это друг Феди, его правая рука по развлечениям, поставил прослушку. Так, для смеха, у нас счет был три-два, понимаете, ну, два в мою пользу и три в их.
— Евгений Францевич, давайте начнем сначала. Давайте предположим, что вы пришли в номер Сидорова, ну, скажем, сыграть пару партий… Во что, Евгений Францевич?
Король безучастно смотрел перед собой.
— Вот, к примеру, преферанс, очень красивое слово. У вас с собой чемоданчик денег, у Сидорова — драгоценности. Денег у него было меньше вашего. Проходит несколько минут, игра еще не начата, судя по найденным у Сидорова нераспечатанным колодам, которые он, как оказалось, купил в подарок своей «старой мамочке», а у вас обоих пропадают и деньги, и ценности. Как это, Евгений Францевич, а?
— Балконная дверь, — сказал Король.
— Третий этаж! — сказала Ева.
— Номер рядом, — сказал король, все так же глядя перед собой неподвижным взглядом. — Пустой номер рядом… Там тоже есть балкон.
— Вполне может быть, — вынуждена была согласиться Ева. — Это наш недосмотр. Прочтите и распишитесь, я прикажу осмотреть номер рядом.
Гости начали собираться к восьми. В их распоряжении были огромный ресторан и концертный зал. С улицы многочисленные зеваки видели, что у стеклянных дверей гостей радостно встречают здоровяки с бульдожьими мордами в расшитых золотом ливреях. Им не могло прийти в голову, что от дверей гостей просили пройти в небольшую комнату, где быстро и профессионально обшаривали и дам, и господ на предмет оружия. Дамы визжали, господа выражали недовольство, но все тихо-прилично, все ж свои… Подробно объяснялось, что эта исключительная мера вызвана слухами о готовящемся покушении на Федю и если господа опасаются за свою жизнь, то такси еще ждет.
Господа ухмылялись, быстрым и нервным взглядом одаривали своих дам. Дамы, которые успели рот открыть, тут же его закрывали, а которые молчаливые — немного открывали и говорили: «Пустяки» или «Все ходим под Богом». Соответственно, именно по этому признаку — открытый-закрытый рот — и можно было с ходу определить содержанку или жену приехавшего гостя. Платные девочки, справившись с испугом при обыске, поймав строгий взгляд, переставали щебетать, а серьезные замужние дамы, поймав растерянный взгляд, брали инициативу в свои руки. Так или иначе, но никто не уехал.
Обещали умопомрачительный концерт, большой и необычный сюрприз, «который заставит вас трепетать и никогда не забудется», как было написано в приглашении, именинный торт огромного размера из мороженого и карамели и памятные сувениры каждому.
Федя должен был сказать речь. Конечно, Федя не любил речей, но в подпитии иногда мог минут двадцать пять объяснять что-либо очень доходчиво. Поскольку ему сегодня категорически запретили пить до «сюрприза», Федя нервничал, и речь его была, на радость всем, очень короткой, хоть и не совсем внятной.
— Братья по оружию! — неожиданно сказал он, вставая из-за стола и поднимая бокал с соком. — Я тут слушал, что вы про меня говорите. Все это интересно, но не правда. Страна в опасности, братья! Какие морды сидят наверху! Обидно. Ни одной русской, вот беда. Но сейчас не про это. Делаем, что можем, да… Все, что можно, — делаем! За самый приятный подарок! — поднял бокал Федя и уважительно посмотрел в сторону совершенно, кстати, нерусской «морды». «Морда» скромно опустила глаза.
Только что, когда гости развлекались обсуждением необычного платья в блестках известного певца, Феде доложили о расстреле шестерых азербайджанцев. Само по себе это событие было вполне даже рядовым, но Федя вспомнил свой разговор «про политику» дня три назад. Он начинал говорить про политику, когда у него начинали требовать деньги на какого-нибудь политика. Федя политиков очень не любил, но понимал их необходимость. Этот человек, поверенные которого просили инвестиций, Федю раздражал своими странными галстуками, когда являлся в телевизоре. Федя и завелся. Он коротко объяснил, кто у нас тут делает политику и каким именно местом. «И нечего изображать здесь хозяев! — решил разъяснить он в конце разговора, когда его пугали изменением власти в стране. — Ты мне скажи лучше, есть такое место, где мне нельзя стрелять? То-то! А говоришь, власть… Что? Где? Ну, ты русский, а дурак, — это место свято, я в церквах не стреляю». — Последней фразой Федя определил свое отношение к Кремлю. Через день шестерых убитых азербайджанцев нашли не где-нибудь, а в Центре космической связи, на совершенно закрытой и охраняемой территории. Исполнитель скромно опускал глаза, а Федя, довольный, решил, что теперь-то разговор о власти с умником в прибабахнутых галстуках решен окончательно. Теперь все поймут и запомнят, что Федя разбирается с надоевшими группировками там, где ему хочется. Подарок был «в кайф».
Оглядывая собравшихся гостей, Федя задумчиво молчал, все еще держа в руках бокал. Гости занервничали, они не поняли, закончил Федя речь или нет. Кто-то кашлянул, Федя вздохнул и поставил бокал на стол.
— Пейте, ешьте! Веселитесь! — Федя, не усаживаясь, чуть нагнулся и протянул руку к вазе с фруктами. Он взял большую красно-лимонную грушу, таких неестественных цветов, что рядом с ней виноград и персики выглядели замарашками. Груша была тяжелой. Федя поднес ее к лицу, все еще пристально оглядывая сидящих. То ли гости ждали, когда он сядет, то ли речь была слишком коротка, так или иначе, никто не успел отвести от Феди глаз и заняться своей тарелкой. Поэтому то, что произошло потом, видели все и очень подробно.
Федя широко открыл рот, словно хотел засунуть в себя сразу всю грушу. Но укусить ее не успел. Груша взорвалась со страшным грохотом. Федя дернулся, подбросив вверх руки, и тяжело сел на свое кресло с высокой спинкой. Когда развеялся легкий синеватый дымок, гости увидели, что Феде взрывом снесло полголовы. Огромная развороченная рана на шее, сбоку от раны висело что-то, опускаясь на грудь и заливая кровью белоснежную рубашку. Это что-то подозрительно белело, сидящие рядом с Федей первыми узнали кусок челюсти. Громко и тонко завизжала женщина. Потом опять наступила тишина. В полнейшей тишине гости стали неуверенно смотреть друг на друга. Сидящие рядом с Федей оказались забрызганными красными пятнами и подозрительной желеобразной массой. Один из гостей медленно снял эту массу салфеткой со своего пиджака, вытаращив глаза и шумно дыша. «Мозги», — сказал он почти шепотом.
И тогда началось. Все повскакивали со своих мест и заорали дружно и громко. Одна из женщин, пронзительно визжа, отбивалась руками от чего-то невидимого, несколько мужчин вскочили на стол. Растерянные телохранители, стоящие сзади Феди, словно очнулись, подбежали к креслу и старались не подпустить никого близко. Они растопыривали руки, не в силах отвести взгляд от головы Феди. Кровь перестала течь. Обрывки кожи и вывороченные мышцы висели наружу. Больше всего телохранителей поразила торчащая бледно-желтая трубка, похожая на гусиное горло, только побольше. В этот момент Федя поднял руки, висевшие врастопырку вниз, и засунул их за подтяжки под пиджаком — жест, обозначающий у него обычно удовольствие и покой.
— «Скорую»! — заорали громко видевшие это. — Он еще жив! «Скорую»!
Бросившиеся к дверям зала гости обнаружили эти двери закрытыми. Когда закричали «скорую», все неуверенно повернулись к столам. «Труп» Феди равномерно задергался, словно кто-то его пощекотал. Заколыхался большой живот с подозрительными утробными звуками. Развороченная голова зашевелилась.
— Боже, прости нас и сохрани!.. — прошептал кто-то в наступившей тишине, и в этот момент погас свет.
Минуты две ошалевшие гости метались между столов, сшибая все по пути. Когда свет зажегся, целый и невредимый именинник, страшно довольный и гордый, стоял, все так же засунув руки за подтяжки. Перед ним на тарелке лежало кровавое месиво, изображавшее только что часть его головы после взрыва. Федя оглядел совершенно разоренный зал, бледные и безумные лица гостей. Многие женщины и несколько мужчин лежали на полу недвижимо.
— Сюрприз! — радостно и громко сказал Федя.
Те женщины, которые еще оставались на ногах, упали на пол, словно по команде.
Ошалевших гостей выпроваживали в соседний зал, где посередине комнаты стоял стол, стулья были расставлены по стенам и у окон, в углу на небольшом постаменте играл струнный оркестр, а на столе светился множеством свечей огромный торт. Гостей рассадили. Поскольку ни одного официанта в большом зале во время «убийства» Феди не было, никто из обслуги не понимал, что такого могло произойти на праздничном обеде необычного, что так шарахнуло по всем гостям, и что это за блюдо ел именинник, странные остатки которого приходили посмотреть из кухни все по очереди.
Через час гости стали приходить в себя. Перепуганный администратор с ужасом услышал, что кончается спиртное. Такое не могло прийти ему в голову, поскольку, кроме праздничного заказа, в ресторане имелся еще, как минимум, трехдневный запас. И тем не менее все было выпито. Администратор не поверил. Он сходил в подсобку, потом вышел в зал, осмотрел оплывший торт. Гости показались ему несколько нервными, очень громко разговаривающими, некоторые лежали вповалку, но ничего необычного. Разве что очередь в туалеты?
«Этого не может быть, просто не может быть, — успокаивал себя администратор, набирая дрожащей рукой номер телефона, чтобы срочно вызвать своего шофера с фургоном. — Так опозориться!»
— Где Макс? — Федя ходил от одной группы гостей к другой. — Где он, голубчик? Ну, угодил. Угодил!
— Немного странно, вам не кажется? — Перед Федей стоял пошатывающийся гость с огненным румянцем на скулах. — Как-то даже жестоко! Я в смысле этого вашего сюрприза.
— Жестоко было бы, если бы я еще с полчаса так полежал, залитый кровью! Вы бы все оклемались и начали бы говорить! Во-о-от это было бы интересно и по, отношению к вам впоследствии очень даже жестоко! Не выдержал, заржал. Я всегда так. От неожиданности могу больно сделать, а специально — нет. Макс, где ты, душа моя?
— Он такие обеды не любит, вы же знаете, — сказал кто-то доверительно в ухо Феде. — Он в кухне всех перепугал, стал сырое мясо жрать, исплевался весь, изругался, кричал, что говядина мороженая. И потом, ему же было совсем не интересно, он все знал.
— Озолочу! — кричал Федя, расплакавшись от избытка чувств. — Угодил! И этого, киношника, пусть только скажет, что ему нужно! Сей момент. И вообще, он мне нужен, беру к себе! Где киношник?!
Феде объяснили, что на банкете только свои.
В концертном зале выступала голая дива с огромным удавом. Потом еще две танцовщицы с отменными формами. Девушек предупредили заранее, что приставучих гостей больно не отшивать, пожелания выполнять, для чего были выделены несколько вполне уютных уголков. Но такой всеобщей инфантильности они не встречали никогда в жизни, даже когда выступали на нудистском пляже в Лос-Анджелесе на фестивале сексуальных меньшинств. Расслабившиеся мужчины таращились на них несколько минут, потом, как по команде, зажимая рот рукой, опрометью выскакивали из зала. Либо засыпали беспробудно и мгновенно, как только садились в кресло. Их утаскивали, приходили другие — то же самое: либо мгновенный сон, либо рвотные конвульсии.
— Это не работа, а сплошной онанизм! — не выдержала наконец одна из них. — Чем они так оттянулись, черт бы их побрал?
Обычно подобные мероприятия редко оканчиваются раньше трех-четырех ночи, да и то некоторые гости еще просят подбросить их с девочками в ближайший ночной клуб. Ошалевшие официанты и испуганный администратор наблюдали, как почтенных гостей выволакивали к машинам уже к двенадцати ночи крепкие свеженькие мальчики, приехавшие специально для этого. Всем отъезжающим на прощание вручали подарок. Это были несколько фотографий, на которых гость мог бы узнать себя, когда протрезвеет, в этой изменившейся, перекошенной от ужаса физиономии. Некоторые лица, правда, были просто как бы заморожены. Ничего не выражающие, они все равно пугали своей неподвижностью и застывшими чертами. Несколько женских лиц были с улыбочкой, немного ехидной и вызывающей: «Знаем, мол, ваши штучки, нас не проведешь!» Но в основном — вытаращенные глаза, приоткрытые рты, где-то заслонившиеся руками головы. На одной фотографии, обязательной для всех, Федя был запечатлен во всей красе смертельной иллюзии, с развороченным горлом, отвалившейся челюстью, залитый кровью и забрызганный мозгами. К фотографиям прилагались дорогие зажигалки мужчинам и крошечные зеркальца-амулеты в золотой оправе — женщинам.
Утро следующего дня Федя встретил с некоторой потерей памяти. Он никогда не страдал похмельем, но последнее время, с годами, вдруг стал забывать после хорошей выпивки подробности своей жизни. Нет, вчерашний банкет он помнил очень хорошо, а вот что ему пытались объяснить сейчас, стоя у кровати, двое его людей, он воспринимал как полный бред.
— Еще раз. Сначала. И очень медленно. — Федя сполз с кровати, откинув тяжелое ватное одеяло.
В комнате было прохладно: Федя любил спать при десяти градусах, а ужинать при двадцати пяти, для чего содержался специальный «истопник», регулирующий газовое отопление в нужный момент в загородном доме.
Секретарь Феди, огненно-рыжий красавец лет двадцати пяти, статный и в меру упитанный, был калекой. Он хромал и иногда от волнения начинал заикаться. Сейчас секретарь судорожно несколько раз сглотнул и выждал необходимую для успокоения паузу.
— Гиря, который проводил облапошивание Короля, исчез вместе с деньгами.
— Начни с облапошивания, — потребовал Федя, пытаясь убедить себя, что подергивания руками и ногами вместе с позевыванием и есть необходимая зарядка.
— Король — картежник и пакостник, — начал секретарь.
— Знаю, — сказал Федя.
— Приехал в Москву с большими деньгами. У Макса появилась идея его почистить, но красиво, с умом. Король еще летом присобачил у Макса подслушку под столом, Макс об этом узнал почти сразу, только не мог в толк взять, откуда он слушает. Мы шмонали тогда почти все машины под его окнами, потом плюнули. Наверное, где-то в доме напротив. Ну вот, Макс уже один раз этого Короля наколол с подслушкой, ну, с акциями «Инвестроста». Король вложил в твой банк почти сто миллионов за два дня до его пшика.
— Это я припоминаю, мне что-то Макс говорил, была такая шутка.
— Макс тогда сказал Королю, что дураки для того и нужны, чтобы их грабить, ну, значит, чтобы Король понял, что это только шутка. А по данному делу, так в Москву приехал князь, ты сказал, что хочешь сам с ним посидеть в свободное время. Макс подпустил к Королю девочку с информацией, а потом еще и петуха подпустил в прослушку, что, значит, сидит этот князь в гостинице «Мечта» и ждет кого-нибудь поиграть по-крупному. Ну, Король и клюнул. Поехал в гостиницу, там его, конечно, уже ждал Гиря.
— Гиря? Это такой… спокойный такой, на Дракулу похож?
— Он на кого хочешь может быть похож и любой акцент сделает, хочешь французский, хочешь испанский.
Жена принесла Феде завтрак. Она ласково взяла его за обе щеки руками и расцеловала, звонко и от души. На присутствующих здесь людей внимания не обратила, но, быстренько заправив постель, спросила, не покормить ли «прислужников» в кухне. «Прислужники» отказались. Федя захрустел кислой капустой.
— Ну, Гиря подменяет чемоданчик Короля, вызывает милицию и говорит, что его ограбили. До этого момента все шло как надо. Король думает, что его хотят прокатить с ограблением, поэтому и милицию допустил, а когда открыли его чемоданчик, он, наверное, понял, да поздно было.
— Ну и? — спросил Федя, ему стыдно было признаться, что он с трудом все это понимает. Вдруг резко заболела голова, как при опасности, Федя скривился и перешел от капусты к блинам.
— Матвей уносил из номера через балкон чемоданчик и стекляшки Гири. Все путем! — секретарь показал кивком головы на стоящего рядом. Высокий и очень худой мужчина лет сорока завороженно смотрел на стол Феди, секретарь толкнул его в бок, он быстро, но с достоинством поклонился.
— Как договорились! Когда милиция ушла, Гиря чемоданчик забрал, сказал — через час у Макса, больше я его не видел. Стекляшки его были балованные, он сыпанул их по газону с балкона, «гуляй, душа!», значит… Я просидел у Макса часа два, его нет, потом Макс объявил поиск, да где уж. Гире обещали двадцать процентов, он всегда так работает, не знаю, что на него нашло. Разве что уж очень много денег было. Я кукол делал штук на двести, не меньше, а то и больше.
— А что этот князь… румын?
— Так ведь сыграл он с тобой, в пятницу.
— И что? — спросил Федя, завертывая в блин соленые грибочки и ветчину.
— Поровну, — сказал секретарь и переглянулся с худым.
— Ну и ладно, какие дела, Гиря сбежал с деньгами из подготовленной Максом шутки, в первый раз, что ли, от нас бегают? Нет, ребята, честное слово, — Федя вытер рот большой салфеткой, — я не могу ну никак врубиться, что-то заело, ей-богу, а вы идите, идите на кухню, там жена моя, женщина умная, и еда на кухне слаще, идите! Макс этого… Гирю поймает и съест на здоровье, какие вопросы?
— Так ведь сука же! Своих обманул! — сказал, уходя, худой громко и возмущенно.
Федя промолчал. Что-то не давало ему покоя. Он стал наливать чай в чашку, чашка была большая и пузатая. Когда она почти наполнилась, Федя выдохнул и замер. И лил мимо чашки еще с полминуты. Потом он очень быстро оделся и позвал шофера.
В воскресенье рано утром Король дожидался обхода, утомленный бессонницей, но спокойный, с отчаянной решительностью во взгляде. Его просьбу вызвать к нему немедленно инспектора Курганову надзиратель охарактеризовал вполне определенно — смачным и сильным плевком на пол. Тогда Король пообещал, что надзирателю заплатят, как только Король скажет все, что хочет, инспектору. Надзиратель размышлял, пристально оглядывая Короля; его костюм и благородная внешность решили дело. Надзиратель пошел звонить.
Ева приехала в СИЗО рассерженная, но заинтригованная. Она пыталась дозвониться Волкову и взять его с собой. Волков отсутствовал по причине игры в футбол. «Нормальные люди по воскресеньям оттягиваются, нет, правда, со мной что-то не так, — грустно подумала она. — Привет, дорогуша, как провела выходные? Отпадно, просто отпадно, с утра — в следственном изоляторе, потом?..» Ева кривлялась своему отражению в зеркальце автомобиля.
В СИЗО пришлось заполнять несколько бумажек, дежурный звонил начальнику и получил разрешение. Ева прошла первый контроль, дожидаясь, пока откроют очередную дверь, вдруг увидела странный пристальный взгляд одного заключенного сквозь решетчатую дверь камеры. Ева постаралась вспомнить это лицо, но не смогла.
Король ждал ее стоя, его крошечная камера была так нелепа, словно неуместный нарост сзади великолепного мужчины с седыми волосами, в строгом дорогом костюме и с гордой посадкой головы. Ева заметила, что сегодня Король чувствует себя намного уверенней, смотрит смело.
— Мы не можем поговорить у меня в камере? — Король сделал даже приглашающий жест.
— Не положено, — сказал дежурный, нахмурившись. — И так в выходной не положено!
В маленьком и душном кабинете Ева расстегнула куртку и стащила с шеи шарф. Король стоял не двигаясь и вдруг стал что-то показывать Еве жестами.
— Что? — Ева не поняла.
Король делал руками такие движения возле своего уха, как будто он собирается звонить по телефону, потом показал указательным пальцем в углы комнаты и на потолок.
— Вы здоровы? — спросила Ева, и подумала: «А я?»
Ей не нравилось странное состояние безучастности ко всему, которое охватило ее после перевода в отдел по экономическим преступлениям. Убив Кота, Ева поняла, что у нее не только отличная реакция и кое-какие боевые навыки, но и прекрасное чутье, она чувствовала опасность внутри себя болезненно, остро и почти всегда угадывала. Сейчас ей казалось, что это чутье опасности в таком отделе ни к чему.
Король оставил свои попытки объясняться жестами, вздохнул и сел на предложенный стул. Он очень волновался и, решившись на этот разговор, понимал, что его жизнь может совершенно измениться.
— Я просто хотел спросить, нет ли здесь под-слушки, — сказал он шепотом.
— Как? — удивилась Ева, ей захотелось рассмеяться, она с трудом сдержалась.
— Я должен сообщить нечто очень важное. Вы вызываете у меня доверие, у вас взгляд такой… умный и заинтересованный. Поэтому не надо смеяться надо мной, потому что эти сведения могут убить любого, кто не правильно ими воспользуется.
— Ева села за стол и положила голову на руки. Она посмотрела на Короля внимательно и поняла, что он действительно сильно изменился с последней их встречи.
— Я не знаю ничего про прослушку, — сказала она тихо. — В любом случае, если вы хотите рассказать мне про запрятанные сокровища, то это неподходящее место. Начертите план острова с зарытым богатством на бумажке, я запомню, а бумажку съем.
— Вы хорошая девушка, — сказал Король грустно. — У вас чудовищный энергетический потенциал, вас надо поить шампанским под пальмами на берегу океана и обманывать чувствами. А вместо этого вы — здесь.
— Вы так говорите, как будто это я сижу, а не вы. Ладно, я уже попрощалась со своим выходным, не зря же я сюда ехала, колитесь!
— Нет ли чего по моему делу?
— Да, есть чуть-чуть. Обыск в пустом номере ничего не дал, а вот газон под номером Сидорова засыпан странными стекляшками, я сильно подозреваю, что в заветной коробочке были «бриллианты чистой воды». Я не взяла с собой, это вещественное доказательство, оно в управлении.
— Что мне грозит?
— У меня такое чувство, что ничего вам не грозит, взять даже показания ваши и Сидорова по поводу пропавших ценностей. Вы показали, что в коробочке была брошь тети, если я не ошибаюсь, и несколько колец, а Сидоров указал брошь, браслет, бриллиантовые серьги и еще что-то, но много. Сидоров по повестке не явился, найти его пока не могут. Если я сейчас правильно составлю заключение по этому делу, то могу написать, что вы собрались в номере Сидорова по обоюдному согласию для азартной игры в карты. У вас был «дипломат» с деньгами, Сидоров предъявил фальшивые камни. В какой-то момент он отвлек ваше внимание, подменил «дипломат» и выбросил свою коробочку в окно.
Вызвал милицию, заявил о краже, и вы попались с бумагой в «дипломате». Мошенничество. Ему грозит статья, вы идете за игру в карты. У вас ведь уже был срок условно по игре? Значит, сейчас он ужесточится, но сами понимаете. Игра, как таковая, не доказана, потому что нет ни одной распечатанной колоды. Нет костей, блях и всего прочего для полного азарта. Купюры, которыми были обложены куклы в вашем «дипломате», настоящие. Если вас действительно кто-то хотел подставить, то не специалист, а так, по-дружески, просто ограбили. Это я говорю потому, что могли и фальшивыми обложить, тогда вам и статья бы другая светила.
— Все было так, как вы сказали. Спасибо. Я уже старик, но тем обиднее насмешка. Как вам это объяснить… Понимаете, я обучил играть за свою жизнь человек сто. Пара десятков из них наверняка зарабатывает этим на жизнь, но только трое-четверо настоящие умельцы. Артисты, одним словом. Если бы этот!.. Сидоров обыграл меня… Если бы он просто взял и обыграл меня в карты, я бы напился, погулял ночью по городу, потом достал бы заначку и купил пару колод. Но взять вот так и обокрасть! Понимаете… Я же не вор, нет, я могу достать из вашего кармана бумажник, похлопав вас при встрече по плечу. Но это так, мелочи, для разрядки. Они очень меня обидели. Я много думал эти дни. Я должен сообщить вам что-то очень важное, потому что Сидоров просто исполнитель: ему велели обокрасть меня, он обокрал. А меня на него просто завернули, как щенка мордой.
— Вы хотите сказать, что Сидоров действовал по приказу? — Ева откинулась на стуле и вытянула ноги. — Или вы говорите о наводке?
— Ну, наводка, она всегда. Выиграл пару тысяч в казино, считай, что наводка пошла, а если десять — сразу прячься в туалете. В нашем деле наводка — это само собой разумеющееся, это даже как обязательный фактор. Тут другое. Я однажды сыграл на свою беду с Федей в карты. И выиграл. С тех пор он не оставляет меня в покое, раз в год, но укусит, я даже с гориллой его познакомился, такой огромный дебил, но с больной фантазией.
Ева зевнула.
— Да, о чем это я… Я вижу, вам не интересно, я вот сказал имя, а вы никак не отреагировали.
— Да нет, вы говорите, мне интересно, я слышала это имя, мне оно мало что говорит, но мои коллеги из отдела по борьбе с наркотиками очень переживали, когда Федя всю таджикскую группировку уничтожил за две недели, а им ничего не оставил, ни одного курьера,
Ничего.
— Прекрасно.
Значит, вы в курсе. Хотя бы имя знаете. Понимаете, я как-то по глупости в квартире Макса, это друг Феди, его правая рука по развлечениям, поставил прослушку. Так, для смеха, у нас счет был три-два, понимаете, ну, два в мою пользу и три в их.