Васина Нина. Женщина– апельсин

   — Пошел ты… — Милиционер хотел его обойти, как вдруг увидел быстрое, почти молниеносное движение лыжной палки у своего лица. Остро отточенный конец проткнул его горло слева, горячая волна ударила в голову. С удивлением, вытаращив глаза, милиционер осел по стене на пол, стараясь зажать рану.
   А псих в балахоне в это время потерял всякий интерес к наручникам Кумуса, показал ему жестом идти за ним и в другом конце коридора нажал кнопку лифта.
   — Меня зовут Ангел, — сказал на всякий случай Кумус в лифте. Он испугался и все время смотрел на палку. — А вас?
   — Ты не ангел. Я — Спаситель, но ты не ангел.
   В этот момент Ангел заметил, что лифт едет вниз. И действительно, они вышли в подвале, свет был яркий, у самого лифта стояла каталка, накрытая простыней.
   Спаситель словно забыл про Кумуса. Он неуверенно огляделся и открыл первую попавшуюся дверь. Кумус вошел за ним и понял, что они в морге. На длинных металлических столах лежало несколько тел. Рядом стояли две каталки, накрытые простынями, тоже с телами. Спаситель подошел к столу.
   — Встань и иди! — торжественно провозгласил он, положив руку на голову сухонького голого старика со скрюченными ногами. — Встань и иди, — сказал он через минуту тише и словно удивленно. Пошел к другому столу. Там повторилась та же сцена. Тогда Спаситель закрыл лицо ладонями и зарыдал. Кумус услышал, что лифт поехал вверх. Он сдернул простыню с трупа и, завернувшись в нее, лег на пустую каталку. Им овладело странное спокойствие, от пережитого — слабость в руках и ногах, не пошевелиться. Болела и кружилась голова после удара санитара. В шуме и криках, когда выволакивали Спасителя, Кумус слышал удивленный голос милиционера, того, который остался на улице, но даже это не помешало ему то ли потерять сознание, то ли заснуть.
   Ева Николаевна второй раз позвонила главному врачу психиатрической больницы и услышала уже не возмущенный голос занятого человека, которому мешают, а какое-то невнятное бормотание.
   — Понимаете, голубушка, мы не можем найти вашего клиента, да… Но вы не волнуйтесь, это дело нескольких минут. Ну, часа, от силы. Он где-то в клинике, это точно, все двери закрыты, на территории его нет, через забор не перелезть. Ваш милиционер ранен. Ему оказали помощь и отвезли в больницу.
   — Кто ранил милиционера?
   — Трудно сказать, кто из них. Пожалуй, Христос ранил, наш больной, у него было обострение.
   — Подождите, Кумус жив?
   — Я думаю — смею предположить, — что жив. Только он где-то затаился или потерялся. Он у вас как, с явными признаками болезни?
   — Какой болезни?
   — Да. Я понимаю. Это мы должны были определить, какой именно болезни. Ну, на вид он нормален?
   — Нормален, если не начнет говорить.
   — А как вы думаете… — Ева слышала на том конце трубки учащенное старческое дыхание. — Как вы думаете, он не симулировал?
   — У меня такое чувство, что это я должна вам направить заключение о состоянии здоровья.
   — Да. Понимаю, но пока ничем не могу помочь.
   — Я пришлю наряд милиции, пусть осмотрят больницу.
   — Исключено. Наши санитары с милиционером уже осмотрели все, что могли. Больница старая. Подвалы, коммуникации, никакого наряда не хватит. Давайте подождем до завтрашнего утра, он появится!
   — Я пришлю наряд, — сказала Ева и положила трубку.
   Ева доложила Гнатюку, что Кумуса потеряли в психиатрической больнице, милиционер ранен там же лыжной палкой в горло. Гнатюк потребовал, чтобы она тут же выяснила, откуда у больного могла оказаться лыжная палка. Ева сказала, что это не их район, там уже работают свои. Гнатюк настаивал, Ева села на телефон и через час доложила: лыжная палка принадлежала дворнику, работающему в больнице, он собирает ею бумажный мусор с газонов. Поскольку дворник в сильном запойном состоянии и не в силах объяснить, как она попала к больному, этот вопрос разъяснится только со временем, достаточным для протрезвления дворника.
   — Да что же это мне так тяжело! — не выдержала Ева и пошла в кабинет Николаева.
   Еще один его оперуполномоченный на испытательном сроке тоскливо смотрел в окно на подкрадывающиеся сумерки.
   — Как тебя зовут?
   — Валентин. Валентин Мураш! — громко сказал он, опомнившись и вскочив со стула.
   — Слушай, Мураш, съезди-ка к банку «Оникс», погуляй немножко и доложи, как там Николаев бездельничает, ладно?
   — Разрешите спросить! До которого часа? Ева посмотрела на часы:
   — Сейчас полшестого. За час справишься? Это недалеко.
   — Я… У меня… У меня рабочий день кончается в шесть.
   — А что это такое — рабочий день? — спросила Ева, удивленно распахнув глаза.
   Она прошла к себе, помаялась еще минут десять, потом решительно оделась и быстро спустилась вниз.
   — Нет, это невыносимо, надо ехать! Доставая ключи от кабинета, наклонилась к окошечку дежурного, чтобы расписаться.
   — А вас ждут, — он махнул рукой в сторону холла.
   У окна стояла Далила.
   — Чего это ты тут? И такая грустная? — спросила Ева.
   — Мы договаривались на шесть. Только не делай удивленных глаз, ладно? Я тебе предложила в восемь, ты сама захотела в шесть, мне пришлось с работы раньше уйти!
   — Да я это спросонья! Что же с тобой делать? Ты меня уже замучила. Кстати, Кумуса потеряли в психиатрической больнице. Повезли на обследование и потеряли. Садись. — Ева открыла дверцу своей машины. — Поедем сначала прокатимся мимо одного банка, что-то мне нехорошо, беспокойно.
   — Нет, поедем сначала к больнице, у меня тоже на душе неспокойно!
   — К какой больнице?
   — Где Кумуса потеряли! Он бегает, наверное, по такому холоду вдоль забора и ищет лазейку, чтобы удрать!
   — Он не найдет там никакой лазейки! Его в здании потеряли, в здании!
   — Поехали, просто узнаем, нашли или нет.
   — Сначала в банк!
   — Это в обратную сторону! Что это ты делаешь?
   Ева сняла куртку и форменный пиджак и одевала на ходу кожаное крепление с кобурой.
   — Помоги… Не лезет. — Она запуталась в ремнях.
   — Нет, это смешно, у меня к тебе серьезный разговор, а ты меня тащишь на перестрелку! Отвези меня к больнице, я буду искать Кумуса, я сделала кол!
   Ева задумчиво поглядывала в зеркальце на заднее сиденье, где лежал бронежилет. Она вспомнила натертости на груди от этого тяжелого мешка, вздохнула.
   — Лежи, отдыхай!
   — Почему это я должна отдыхать! Поворачивай! — В голосе Далилы была легкая истерика.
   — Я не тебе, я бронежилету, не кричи, дай одеться. — Она засовывала руки в рукава большого серого пиджака из мягкой ткани.
   — Что ты все время носишь? Какие-то балахоны.
   — Служба обязывает, кобуру не видно. А у тебя вечно коленки торчат отовсюду!
   — Ну… У тебя тоже торчат! Хотя моим коленкам, конечно, далеко до твоих.
   С этим разговором они и подъехали к банку.
   Ева тихо проехала мимо банка, потом развернулась в подворотне и поехала обратно. Из банка выходили люди, сражаясь с огромной и тяжелой дверью. Ева осмотрелась, нашла кафе на другой стороне улицы и чуть наискосок.
   — Что делать будем? — Далила нервничала и хотела немедленно ехать искать Кумуса.
   — Посидим минут пять, подождем. Ева увидела, что улицу перебегает Николаев. Она опустила стекло.
   — Это ты милиционеров нагнала? Мы в сберкассе сидим, в кафе шторы тяжелые, ни черта не видно, сберкасса до восьми, я посижу.
   — Ты его знаешь? Ну, как он выглядит?
   — По описанию. У меня в банке сидят двое с рацией, если что.
   — Принести поесть?
   — Я уже час жую все подряд. Нервничаю, что ли?
   — Это такой день. Нервный.
   — Ладно, гуляйте, девочки! Плохие мальчики и хулиганчики нам оставляют в вещдоках пальчики! А все хорошие… судьбою брошены… и снегом холмики их запорошены! — спел Николаев тихо и проникновенно в лицо Еве, потом распрямился и пустился в пляс на проезжей части, — Эх, не люби меня, моя рисковая, моя последняя, моя свинцовая!
   — Профессиональная депрессия на грани истерики, — приговорила его Далила, как только они отъехали.
   В психиатрической клинике Еве сказали, что Ангел Кумус не найден. Далила осталась у ворот, она с надеждой оглядела окна с решетками и большой парк со старыми скамейками. Охранник, старый, с одышкой, в синем картузе, пожаловался ей, что нагнали много милиции, а все без толку.
   — Я так скажу… Сбегали… Не следует об этом говорить, но сбегали! А вот чтоб кто-то сюда пробрался и запрятался! Такое впервые слышу, — сказал охранник.
   — Да это полный бардак на тему относительности! — вдруг нервно стала объяснять Далила, она ходила туда-сюда возле охранника. — Он запрятался у вас, чтобы сбежать из другого места! Ваша больница — объект временного укрытия, потом она превратится в такое место, откуда ему надо будет бежать! Понимаете, все относительно, и вот вам пример этого!
   — Да что тут не понять. Понимаю. — Сторож внимательно вгляделся в Далилу. — Я вот тоже в этой самой относительности нахожусь. Я их охраняю. Наполеонов, Гитлеров. Два Христа у нас. А царей — не счесть… А они же этого не понимают. Человеков надо охранять, чтобы они понимали, что их охраняют, а иначе зачем?
   Далила замерла и уставилась на сторожа.
   — А вампиры у вас есть? — спросила она.
   — Был один прошлый год. Помер от истощения.
   — Кумус! — закричала Далила в небо.
   — Ты вот что, девушка, я тебе так скажу, не переживай.
   — Девушка, — подошла Ева и взяла Далилу за руку, — ты мне свидание назначила, поехали развлекаться, я больше не желаю слышать это имя, слышишь, ты меня со вчерашнего вечера достаешь. Хватит! — Ева заталкивала брыкающуюся Далилу в машину, а та плакала громко и навзрыд.
   Ева села за руль и несколько секунд наблюдала, как Далила рыдала громко, откинув голову на спинку сиденья. При этом она сучила ногами.
   Ева подозвала охранника и спросила, нет ли здесь поблизости крана с водой. Охранник сказал, что есть только пожарный кран за углом.
   — Это как раз то, что мне нужно!
   — Ты не посмеешь, — заикаясь, лепетала Далила. — По-пожарный кран! Он очень большой!..
   — Ты была любимым ребенком в семье? Единственной любимой доченькой, да?
   — Нет. У меня есть брат, младший.
   — Странно. Обычно братья или сестры отучают от таких истерик еще в детстве.
   — Ты! Ты занимаешься психоанализом. Распространенная ошибка, примитив — сразу искать проблемы в семье. — Далила упокоилась и обшаривала карманы в поисках платка. — Ты еще спроси, не напоминает ли мне Кумус моего отца! Ты плохо ведешь машину! — взвизгнула Далила, когда Ева нагло и рискованно подрезала новенькую синюю «девятку».
   — Куда едем?
   — Подожди, я собиралась познакомить тебя с психоаналитиком от природы, помнишь?
   — Нет, ради Бога, только не это! Хватит с меня психоаналитиков!
   — Но она не совсем это. Она даже совсем наоборот! А потом я должна была с тобой серьезно поговорить.
   — И этого с меня тоже хватит! Поехали выпьем как следует и послушаем музыку. — Ева быстро посмотрела на часы:
   — Мы еще успеем в приличное место.
   — Нет. Это очень важно! — строго сказала Далила. — Я обещаю тебе не говорить ничего, что тебя раздражает. Если ты повернешь с Пятницкой после светофора, то мы уже на месте.
   В подъезде сидела консьержка и читала большую толстую книгу. Все пространство вокруг нее было уставлено цветами в кадках, горшках, растения висели на стене и между почтовыми ящиками.
   Далила позвонила в массивную деревянную дверь на втором этаже с блестящей медной табличкой «Эльфина».
   — Это фирма такая? — спросила Ева прислушивающуюся Далилу.
   — Нет, это ее имя.
   После этого надо было сразу уйти, но Ева потом призналась себе, что очень хотелось заглушить тревогу чем-то необычным, пусть даже и нелепым, но совершенно необычным. Их впустили в квартиру, так плотно уставленную старинной мебелью, что Ева вдруг вспомнила коммунальные московские большие коридоры, в которых приходилось пробираться бочком из-за велосипедов, тазов, выставленных пузатых буфетов, уже обреченных, добивающих своими острыми углами остатки жалости у их хозяев. Только этот коридор поражал гнутыми ножками, странным темным оттенком полировки, витой резьбой и затертыми временем зеркалами на стенах.
   Далила привычно бросила плащ на какой-то сундук, потянула Еву за рукав в комнату.
   — Чем это пахнет? — Еву раздражал немного знакомый, густой и приторный запах.
   Далила прижала палец к губам. Они вошли в комнату почти на цыпочках.
   К удивлению Евы, комната была почти пустой. У окна в подушках, больших, маленьких и малюсеньких — штук сто, не меньше, — сидела большая женщина, увешанная амулетами, браслетами, серьгами, кольцами, еще у нее на платье были нашиты монеты. Перед ней стоял небольшой старинный столик на гнутых ножках. На столике на странной подставке курились длинные палочки — это они так возмутительно пахли. Ева вспомнила название запаха — сандаловое дерево. Еще стоял там большой бокал темного стекла и металлическая резная ваза. В вазе лежал блестящий шар. У двери — толстый ковер с диковинным узором, с двух сторон от него еще пара столиков, но пустых. Самым интересным в комнате была стена слева. Она вся была из полок, сверху донизу, на всех этих полках горели свечки, трепеща яркими лепестками огня. Все было бы очень интригующе, если бы не спокойный храп хозяйки.
   Ева разглядывала большую женщину, пытающуюся во сне приподнять голову, потом опять ее роняющую. Далила, видя, что Ева едва сдерживает смех, погрозила ей пальцем и тихо сказала:
   — Мы пришли к тебе, Эльфина.
   — Я вижу, — тут же ответила женщина. — Садитесь.
   Далила ступила на ковер и села. Ева раздумывала, как бы так сделать, чтобы не садиться, но хозяйка ей помогла.
   — Ближе! — сказала она, указав на пустые столики.
   Оказалось, что на этом сидят. Ева села очень близко от стола Эльфины, а Далила осталась на ковре.
   Свечи достаточно хорошо освещали комнату. Ева смотрела в длинные желтые глаза над огромным мясистым носом. Кожа у Эльфины была пористая, рот привлекательный, губы красивого рисунка. Для себя Ева определила, что перед ней грузинка.
   — Видишь эти песчинки? — сказала Эльфина, доставая как бы изнутри себя песочные часы и протягивая их Еве. — Одна из них — ты.
   — Нет, — сказала Ева. — Меня там нет.
   — Ты строптива и одинока, ты не знаешь любви. Тебе не дано нянчить детей и ухаживать за стариками, ты не понимаешь чужой боли. Зачем ты пришла?
   — Да, действительно, зачем я пришла? — Ева завороженно смотрела, как Эльфина взяла из вазы блестящий шар и крутила его в руке. — Ну… зачем к вам ходят, — наверное, узнать будущее.
   — Ты хочешь знать, что с тобой будет? Разве ты можешь прочесть все книги сразу, одновременно?
   — А… Я поняла, хорошо, скажи, что у меня будет в конце? Как я умру?
   — Ну, это просто. Ты кончишь свою жизнь в публичном доме. Тебя посадят в сундук и выбросят в море, не пройдет по небу и пяти лун.
   Эльфина не смотрела на Еву, словно потеряла к ней интерес.
   — Ага… В сундук — и в море? Конечно, как я могу еще помереть! А моя подруга?
   — Она тебе не подруга. Она отказывается от тебя.
   — Далила. — Ева протянула руку назад, не оглядываясь. — Что у нее в конце?
   — Ее конец дальше твоего. Ее съедят мертвецы.
   Ева встала. Подумав, она решила не прощаться, быстро вышла из комнаты.
   Далила догнала Еву уже на улице.
   — Оч-ч-чень смешно! — Ева не знала, ругаться ей или расхохотаться.
   — Да, как-то неожиданно, зато я теперь знаю, — начала Далила, не выдержала и засмеялась. Ева смотрела на нее, качая головой.
   — Ну все, ты меня развлекла, я просто потрясена. Знаешь, я отплачу тебе по достоинству, я отведу тебя поесть к Казимиру. Хочешь есть?
   — Что? Есть? Не знаю, наверное, хочу. Подожди, я еще хотела с тобой поговорить. Странно, она нормальная баба, очень умная и, как это… — она отличный психо…
   — Улитки с устрицами, грузинское вино, утка с апельсинами, крабы с клубникой, только замолчи и не анализируй!
   — Моя дочь — она плохая хозяйка, но отлично готовит рыбу, я так не умею, но я вам покажу, как она это делает… Вот рыба, видите, это жирная рыба, палтус, поэтому мы ее посолили сначала, вчера, и залили сухим вином… А сегодня я ее высушиваю и окунаю эти ломтики на несколько секунд в кипящее маслог даю им стечь, вот так, на сеточку, теперь заворачиваем в тесто. Тесто обязательно моя дочь делает только на кислом молоке или простокваше. Заворачиваем каждый кусочек, туда немного тертого сыра, зелень… Заворачиваем, укладываем на противень. Рядышком так. Вот, теперь смажем все наши пирожки майонезом с яйцом и чесноком. И в духовку. Пока моя дочь так печет пирожки с рыбой, вам надо съесть салат. Это чернослив, сначала я его залил горячим и крепким чаем, это тоже было вчера, а сегодня я его стек, я правильно говорю? Достал косточки, вот, видите, внутри что-то лежит, это очень вкусно! Смешиваем с апельсинами, только дольки должны быть без пленочки, еще туда немного сметанки… Ну, угадали, что в черносливе? Еще надо попробовать. Вот так… Ладно, я потом скажу. Вот и пирожки готовы, пирожки моя дочь подает с бульоном, но обязательно рыбным, — я варю головы севрюжки, а некоторые любят лосося. Вкусно? Я ни при чем, это моя дочь так делает. А в черносливе была жареная свининка, посыпанная сахарной пудрой! Кушайте, деточки, вы такие красивые, мне очень вкусно на вас смотреть!
   Ева с Далилой полулежали без движения в машине, открыв дверцу и выставив ноги наружу по обе стороны автомобиля. Сидеть нормально, подогнув ноги, они не могли. Машина стояла в небольшом сквере у дома Казимира.
   — Торт этот, как его… с ликером, был лишний, — сказала Далила и икнула.
   — Молчи, — сказала Ева.
   Во двор вышла из подъезда веселая компания. Они подошли к машине сзади, кто-то присвистнул.
   — Вот это ножки!
   Машину обступили четверо молодых мужчин.
   — Нет, девочки, без балды, только не говорите, что вы так сели, чтобы подготовиться к экзаменам!
   — По истории!
   — По математике!
   — Пошли погуляем, а? У нас есть шампанское, правда, с закуской напряг, но шоколадка найдется.
   — Сиди, — сказала Ева Далиле, видя, что та начала возиться.
   — Я и сижу, я юбку расстегиваю, мне тесно.
   — Нет, вы нас поймите правильно, мы не хулиганы, мы люди искусства, мы снимаем фильмы, репортажи. Вы видели когда-нибудь, как делают фильм?
   — Только не это, — сказала Ева.
   — Бедный Ангел Кумус, — сказала Далила.
   — Девочки не любят кинематограф! Обидно, но не смертельно. Пусть скажут, что им нравится. А?
   — Ну, — сказала неуверенно Ева, — я могу попасть из «Макарова» в значок на твоей шляпе, если ты отойдешь к подворотне — там светлей — и будешь стоять прямо и тихо.
   — А я вообще ничего не могу, я объелась. Лучше мы поедем, ладно, а то вдруг она промахнется! — Далила затаскивала ноги в машину, толкнув Еву в бок.
   Далила сказала, чтобы Ева нашла тихое и спокойное место, без подворотен, где можно спокойно поговорить.
   Ева отвезла ее за кольцевую в поле, где гудят провода.
   — Я больше не могу и не хочу иметь с тобой никаких контактов, — сказала Далила, оглядевшись вокруг.
   — Тебе что, это место не нравится?
   — Нет, мне все нравится, я от тебя без ума, но я решила прекратить наши отношения. Ни профессионально, ни лично я не могу и не хочу больше с тобой общаться.
   — А у нас есть отношения? По-моему, мы просто развлекаем друг друга в рабочее и нерабочее время. В меру сил и возможностей.
   — Ева, послушай, у тебя были подруги, у тебя есть подруга?
   — Какая еще подруга?
   — Вот видишь! Я не хочу быть твоей подругой, я не хочу тебя любить, потому что не хочу сильно к тебе привязываться, а потом страдать!
   — А почему ты решила меня полюбить, а потом еще и страдать? Я ничего не понимаю, что это у тебя за разговоры, это что, очередной тест? И при чем здесь подруги? Если хочешь знать, я панически боюсь подруг, мне крупно не везло: две девочки в моей школьной жизни могли бы стать моими подругами, если бы…
   — Если бы они не воспылали к тебе другими чувствами, да? Эти прикосновения ненароком, поцелуи в губы, просьбы полежать с ней ночью в постели в пионерском лагере, потому что гроза и страшно!
   — Я не хочу говорить на эту тему. Говори про себя.
   — Я и говорю про себя, это все про меня, я про тебя ничего не знаю. Я не хочу уподобляться этим девочкам, преследовать тебя, рыдать в трубку, требовать преданности и постоянства, я не хочу к тебе привыкать, потому что я ни к кому еще не хотела так привыкнуть! Я должна с тобой расстаться, прекратить любые контакты. Я, наверное, поэтому такая нервная, я все время об этом думаю и все время плачу.
   — Подожди… Правильно ли я поняла? Ты не хочешь иметь со мной никаких отношений, ты не хочешь, чтобы наше знакомство стало дружбой или еще чем-либо, ты не хочешь, чтобы мы виделись и разговаривали по телефону, так?
   — Так.
   — И когда мы должны прекратить наши дружеские отношения?
   — Чем быстрей, тем лучше. Для нас обеих, — вздохнула Далила.
   — Тогда выходи.
   — Что?
   — Выходи из машины. — Ева прилегла на нее и открыла дверцу. Видя изумленные глаза Далилы, она стала ее выталкивать. Далила сопротивлялась, Ева сбросила туфли и вытолкнула Далилу ногами. — Я не буду с тобой играть в это расставание! Убирайся, раз это лучше для нас обеих! Твое желание исполнится немедленно, прощай!
   Ева хлопнула дверцей изо всех сил и так рванула с места, что упавшую при выталкивании из машины Далилу забросало мелкими камушками и землей из-под колес.
   — И пусть тебя сожрут мертвецы, а меня утопят в море сутенеры из публичного дома! — Ева вырвалась на шоссе, машину занесло, грузовик, идущий навстречу, загудел и ослепил ее фарами.
   Далила встала. Огляделась. Пустое темное пространство, тишина, только гудели провода на больших столбах недалеко.
   — Что же это такое!.. Эй! — Она стояла почти полчаса, вглядываясь в темноту и ожидая, что Ева вернется, потом побрела в том направлении, куда уехала машина.
   Ангел Кумус открыл глаза и не сразу понял, где он находится. Он стащил простыню с лица, огляделся и медленно сел на каталке. Через пару минут он все вспомнил. Больше всего ему не нравились наручники. Он встал, обошел морг, присмотрелся к двум дверям, которые вели в какие-то кабинеты.
   «Там, наверное, инструменты для вскрытия… Что-то же должно быть такое…»
   Одна дверь была открыта, но в комнате было темно, Ангел никак не мог отыскать выключатель, а когда нашел наконец, увидел что-то вроде лаборатории.
   Другая дверь была закрыта. Кумус ломал замок долго, устал, нашел возле одного из столов таз с использованными скальпелями и молоток. Дело пошло быстрей. Он понятия не имел, сколько сейчас времени, день или ночь, только прислушивался, не поедет ли лифт. Когда дверь открылась, Кумус понял, что это то, что надо. Он не спешил, рассмотрел все находящиеся в кладовке инструменты, выбрал хирургическую пилу. Долго прилаживал ее между ног, устроившись на полу у розетки, потом включал несколько раз, но поймать металлическое звено не удавалось. Наконец, изловчившись, он услышал тонкий визгливый звук, потом пила задребезжала, запахло паленой резиной, Кумус понял, что ей не понравилось пилить железо. Он выключил пилу, отполз от нее подальше и дернул руками. И цепь лопнула. Наручники были распилены. Они болтались, правда, нелепыми массивными браслетами на его запястьях, но зато теперь руки были свободны.
   Кумус побоялся вызывать лифт, нашел лестницу и медленно пошел наверх. На первом этаже он посмотрел в окно и сразу понял, что сейчас ночь, поэтому так и тихо. Выглянул в коридор. Вдали у освещенного стола спала девушка, уронив голову на раскрытую тетрадь. Кумус поднялся на второй этаж. Здесь тоже стоял стол в коридоре, но никого не было. В первой же попавшейся ему комнате были владения кастелянши. Ангел выбрал себе длинную рубаху, удовлетворенно заметив, что рукава полностью закрывают его руки и еще свисают ниже ладоней. Свою снятую одежду Кумус аккуратно свернул, затолкал в небольшую наволочку и в рубахе, с узелком в руке стал осторожно пробираться по коридору. Так он дошел до пожарного щитка, открыл его, не обнаружив ничего, кроме аккуратно свернутого пожарного шланга. Он положил к шлангу свою одежду, постаравшись запрятать ее незаметней. В тот момент, когда он закрыл щиток и стоял, прислушиваясь, его похлопали по плечу.
   Кумус медленно обернулся и почти уперся носом в грудь большого, плотного санитара. Санитар жевал жвачку и смотрел радостно-снисходительно. Когда Кумус поднял голову и хотел что-то сказать, санитар покачал головой и отвесил Ангелу звонкую и сильную оплеуху, от которой Кумус крутанулся вокруг себя, собираясь упасть. Санитар подхватил его под мышку и легко понес в палату. Там его ожидал сюрприз: все койки были заняты. Санитар подумал, подошел к другой палате. Свободные койки там имелись, две, но они были не застелены, а значит, этот придурок не мог здесь спать. Санитар задумчиво постоял в дверях, потом хмыкнул, вспоминая, и понес Кумуса в другой конец коридора. Там находился небольшой изолятор. Кумус уже надоел санитару, поэтому был сброшен на застеленную койку, после чего санитар удовлетворенно выдул изо рта огромный пузырь, который лопнул, соприкоснувшись с его носом.
   Ева Николаевна успокоилась только у самого своего дома, но успокоилась хорошо, почувствовав полное равнодушие и усталость. Это не помешало ей посетить ночной магазин и купить по бешеной цене бутылку «Мартини» и банку сока.